На следующий день я вдруг осознала, что давно не была дома. То есть, в квартире родителей. Эта квартира всё же считается моим официальным домом, а я стала об этом забывать. Каждый вечер возвращалась в Яблоневку, уже привычным взглядом обводила сад и газон, наставляла приходящую домработницу, развешивала вещи в шкафу, свои и Сашкины, и всё это стало казаться привычным и правильным. И, наверное, это было плохо. Емельянов время от времени о своей свободе и независимости вспоминал, чем меня обижал, а я всё чаще ловила себя на мысли, что от своей свободы отвыкаю, как-то чересчур быстро, незаметно и безболезненно. Возможно, потому, что я женщина, а женщинам не нужна свобода. Им нужна семья, дом, муж, или хотя бы человек, о котором нужно заботиться. К этому мы привыкаем быстро, взваливаем на себя ответственность, ворох обязанностей, и даже счастливыми себя от этого чувствуем. И поэтому когда тебе напоминают, что ты не должна и не обязана, это обижает. Словно, никто не замечает ничего из того, что ты делаешь. Не замечает твоих стараний и доброго отношения. Разве не обидно? Думаю, если бы мужчины отдавали бы себя семейной жизни с той же страстью, они бы поняли женскую обиду. Но такое случается крайней редко, согласитесь.
Сашка настолько чувствительным не был, мою обиду если и принимал, то понимал не до конца, прочувствовать точно не мог. Предпочитал относиться к нашим мелким ссорам и недопониманиям легко. А я, в отместку, каждый раз вспоминала о родительском доме и о том, что я как бы живу там, и буду жить, вот уже завтра, плюну и перееду обратно. Правда, любимого я этим не шантажировала, больше мысленно негодовала и обещания давала самой себе, которые не сдерживала и сама же себя прощала. Но домой съездить не мешало. Хотя бы проверить, не превратила ли Дашка родительский дом в неопрятный бедлам. С неё станется.
- Ты ведь не собираешься с ней ругаться? – спросил Сашка за завтраком, когда я поведала ему о своих планах.
Я сделала вид, что удивилась одному только предположению.
- С чего бы?
Емельянов усмехнулся.
- Вот и я об этом. Не с чего. Неделя прошла, и вспоминать все её намёки за ужином…
Я чашку на стол поставила.
- Саша, ты специально? Теперь я всё вспомнила.
- Уж лучше сейчас, чем внезапно, при виде сестры. Настрой себя позитивно.
Я щёку рукой подпёрла, на Емельянова взглянула серьёзно.
- Скажи мне, я скандальная?
- Нет.
- Нет?
- Ты не скандальная. Тебя только на Дарью почему-то клинит.
- Повод задуматься, - пробормотала я.
- Задумайся. – Емельянов из-за стола поднялся, наклонился, чтобы меня поцеловать, и добавил: - Может, это ревность? Она младшая.
Я только фыркнула, причём возмущённо.
- Вот ещё! Папа меня всегда больше любил!
Сашка улыбнулся и кивнул.
- Ну, тогда я спокоен. Это не ревность.
Я пихнула его в живот, и поняла, что настроение точно испорчено. Я ревную родителей к Дашке? Да она никогда не была примерной дочкой! Это со мной всегда нянчились, сюсюкали и обо мне беспокоились. А Дашка, как кошка, всегда гуляет сама по себе.
Противный внутренний голос откровенно хмыкнул и предположил: тогда не ревность, а зависть?
- Заткнись, - приказала я ему разозлённым шёпотом.
Емельянов в кухню заглянул.
- Я уже молчу.
А я вздохнула и созналась:
- Это я не тебе.
Он моргнул, секунду раздумывал, затем якобы обеспокоено качнул головой. А когда проговорил:
- Понятно, - голос его был понимающим, но встревоженным. Я на Сашку посмотрела, готовая повторить просьбу заткнуться уже для него, и он рассмеялся.
До дома родителей Емельянов меня подвёз. Я задержала взгляд на окнах квартиры, потом посмотрела на часы, а уже после этого на Сашку. Ободряюще тому улыбнулась.
- Я позвоню тебе позже, когда закончу в центре.  И привезу наброски для рекламного ролика.
- Буду ждать. У меня сегодня встреча с режиссёром. – Сашка откровенно скривился.
- Саш, если он тебе не нравится, нужно найти другого.
- Вот сегодня и решим, нравится он мне или нет. Он представит свою идею, а мы свою. Интересно, за что я плачу рекламщикам?
Я по плечу его погладила.
- Всё будет нормально. Я днём ещё подумаю над деталями, и всё обсудим.
Мы поцеловались на прощание, поцелуй показался мне слишком формальным, и я Сашку за шею обняла, крепко, и поцеловала ещё раз. Он рассмеялся, когда я отстранилась.
- Иди, страстная белокурая Жазель.
Я из машины вышла и ручкой любимому сделала.
Дашка, судя по всему, ещё спала. Хотя, ничего удивительного. Для неё девять утра – безумная рань. Я всегда удивлялась, как она на работу встаёт. Когда работает, конечно. Я входную дверь захлопнула, оглядела полутёмную прихожую, даже принюхалась зачем-то. Пахло духами сестры, дорогими и изысканными. Больше ничем. Скинула босоножки, сумку на тумбочку у зеркала поставила, и прежде всего заглянула на кухню. Конечно, раковина была полна грязной посуды. Я смотрела на грязные чашки и тарелки, с неудовольствием, но затем решила, что мне всё равно. Вот честно, всё равно. Пусть мама приезжает и Дашку за беспорядок ругает.
Я прошла мимо закрытой двери в комнату сестры, вошла в свою спальню, и первым делом открыла окно, показалось, что в комнате душно. После Сашкиной спальни, занимавшей едва ли не треть второго этажа дома, моя комната, в которой я прожила почти пятнадцать лет, показалась мне тесной. Это было удивительное открытие, и я даже минуту стояла и оглядывалась. Потом шкаф открыла. Ряд платьев и костюмов значительно поредел, я рукой по нему провела, раздумывая, стоит ли что ещё в Яблоневку забрать.
- Это ты.
Я обернулась на голос сестры. Дашка стояла в дверях, одетая лишь в шёлковую пижамку и отчаянно зевала.
- Что ты так рано?
- У всех нормальных людей уже рабочий день начался, Даша.
Она  усмехнулась.
- Хочешь сказать, что я не нормальная?
Я лишь плечами пожала. Всё-таки достала вешалку с платьем, которое не носила с прошлого года, оглядела его придирчивым взглядом, прицениваясь. А сестре призналась:
- Заехала тебя проведать.
- Настоящая сестринская забота.
Я глянула на неё.
- Не язви.
Дашка прошла в комнату и села на мою кровать.
- Тогда я тебе скажу, что у меня всё хорошо.
- Я видела. Раковина полна посуды, а холодильник пустой.
- Есть надо меньше, Таня. Сколько раз тебе говорила.
Я обернулась к ней.
- Что ты этим хочешь сказать?
Дашка тут же руки вскинула, сдаваясь.
- Ничего, ничего. Почему ты всё в штыки воспринимаешь?
- Потому что ты этими штыками пользуешься.
- Злишься на меня, да? Из-за субботы?
- Какой смысл на тебя злиться? Я прекрасно знала, как ты себя вести будешь.
- Ну, не только же тебе меня высмеивать.
- Я никогда тебя не высмеивала. Если хочешь знать, это называется беспокойством. Нельзя смеяться над тем, как ты выстраиваешь свою жизнь.
Дашка глаза округлила, что ей, кстати, совсем не шло.
- А как я это делаю?
- Например, спишь до обеда. – Я, в конце концов, махнула на неё рукой. – Всё это бесполезные разговоры, я знаю.
Но Дашка уже недовольно поджала губы, а на меня смотрела с откровенной претензией.
- То есть, когда ты не работаешь по несколько месяцев, это ничего, а я, значит, только сплю до обеда!
- Если я не работаю, Даша, я хотя бы переживаю, и работу ищу, а ты слишком быстро входишь во вкус. Скажешь, не так? Ты никогда в жизни работать не хотела. В этом разница.
Дашка руками всплеснула и неприятно ухмыльнулась.
- Ну, конечно. Теперь у тебя есть возможность меня наставлять и учить жить.
- То есть?
- А что, разве не так? Признайся, ты ведь всегда об этом мечтала. Хоть в чём-то меня обойти.
- Даша, я тебя давно обошла. Как раз в тот день, когда диплом получила.
- Да чихала я на твой диплом!
- Не сомневаюсь.
Я занервничала, закрутилась с этим платьем дурацким, и, в итоге, сунула его обратно в шкаф. Дверцу захлопнула.
- Много он тебе помог, этот диплом?
Я головой качнула и вздохнула, будто разговаривала с несмышлёным ребёнком.
- Ты даже не понимаешь, о чём говоришь.
- Ну, конечно! Это просто везение, Таня. Не знаю уж почему, но тебе попёрла удача в последние пару месяцев. Но надолго ли?
Я руку в бок упёрла, а на сестру взглянула с вызовом.
- Ты понятия не имеешь об удаче. Я на эту удачу несколько лет работала. И если Филины выбрали мой проект, то это моя заслуга, а не удача.
- При чём здесь твой проект? Все знают, почему Филины выбрали тебя. И этот факт как раз подтверждает мою правоту. Что никому не нужны дипломы и заслуги, важен лишь человек, с которым ты знаком. В твоём случае, с кем ты спишь.
Я сестру взглядом сверлила, но затем приказала себе Дашку не слушать, и не вникать в её слова.
- Даже не знаю, в кого ты такая, - проговорила я, на самом деле удивляясь.
- Что, опять скажешь, что я не права?
- Не буду я тебе ничего говорить. Это не моя проблема. Пусть родители тебя воспитывают и что-то в твою голову вбивают, хотя бы какие-то моральные принципы. Хотя, как по мне, так уже поздно.
Дашка усмехнулась, потом повалилась на постель. И совсем другим тоном, ленивым и более спокойным, повторила:
- Всё ты врёшь. Знаешь, что я права. Если бы не Сашка…
- Вот это точно не твоё дело, - отрезала я. – И хватит валяться на моей постели, шла бы лучше посуду помыла.
В итоге, из родительской квартиры я сбежала. Правда, направляясь к стоянке такси на площади, я себе говорила, что вовсе и не сбежала, просто разозлилась и поторопилась уйти, но на душе кошки скребли. Всё-таки Дашка невероятная язва, всегда знает, как меня подковырнуть. А я так расстроилась, что даже папку с бумагами и набросками на тумбочке оставила. Сумку схватила и была такова. Теперь придётся за ней возвращаться. Но лучше это сделать вечером, после пяти Дашки дома никогда не бывает, у неё мгновенно возникают дела, вот тогда и съезжу.
Емельянову тоже звонить не стала. Он, наверняка, по моему голосу поймёт, что обещания я не сдержала и с сестрой разругалась. Сознаваться и выслушивать укоры не хотелось, и я решила отложить наш разговор до послеобеденного времени, когда я обещала приехать в «Художку», чтобы поприсутствовать  на обсуждении идеи рекламы. Сашкино желание меня там видеть, льстило, и я ждала этого момента с удовольствием и нетерпением. И даже некое затаённое злорадство испытывала, вспоминая слова сестры, что та мне сказала этим утром. Она понятия не имеет, что я из себя представляю в профессиональном плане. Я, можно сказать, генератор гениальных идей! Даже Сашка оценил. А то, что папку дома забыла, так ничего страшного, все идеи у меня в голове. Может, мне ещё и рекламой заняться? А что, если в этот раз всё получится, то я всерьёз об этом задумаюсь. В конце концов, талантливый человек талантлив во всём.
Вслед за этими мыслями, пришло успокоение. Я уже больше злорадно посмеивалась, вспоминая Дашкино «выступление». Мысленно примеривала к себе всяческие звания и награды, а будущую рекламу видела, как наяву. И девушку в «Лекадии», и группу подростков в зале кинотеатра с попкорном и их любимым фирменным «начос». А уж на счёт детишек, у меня была просто грандиозная идея, и мне не терпелось её озвучить. Но до обеда я оставалась в центре, сегодня была одна, ни Вася, ни Ника приехать не смогли, да и не нужен мне был пригляд. Я общалась с поставщиками материалов, подписывала накладные, потом долго ходила по просторному холлу, мысленно рисуя детали интерьера, и, в конечном итоге, самой себе позавидовала. У меня замечательная работа, лучше не придумаешь!
Как это понять человеку, который научился только печатать сто двадцать знаков в минуту, и быть секретарём для него пик карьерного роста?
Дыши, Таня, дыши.
Я дышала, глубоко и ровно, и поэтому, когда приехала в «Художку», улыбалась.
- Добрый день, - поприветствовали меня у входа.
- Добрый, - отозвалась я со спокойной улыбкой. – Александр Григорьевич у себя?
- Да. У него совещание.
- Замечательно, - проговорила я и проплыла мимо охранника к широкой лестнице.
Офис Емельянов себе обустроил на третьем этаже кинотеатра. До знакомства с Сашкой, я, признаться, и не подозревала о том, что в здании есть третий этаж. С виду этого было не понять, здание представляло собой огромный куб, который после реставрации задрапировали различными цветными панелями и навесами. Смотрелось живо, ярко, но только ещё больше путало. А третий этаж представлял собой небольшое крыло, с несколькими кабинетами, в которых были узкие, похожие на бойницы, окна, и выходили они во двор. За навесами с улицы их было и не разглядеть. Места немного, но, как говорил сам Емельянов, у него не нефтедобывающая компания, чтобы разоряться на серьёзный офис. Основным сотрудникам места вполне хватало. Но себе он, конечно же, выделил самый просторный кабинет, правда, он же считался залом заседаний. В одном углу письменный стол, диван и шкаф, забитый документацией, на стене плазменный телевизор (я подозревала, что Сашка частенько на этом диване валяется и любимый хоккей смотрит в тишине и покое), а вот всё основное пространство занимает большой овальный стол, за которым и проходят совещания и встречи. Я здесь бывала не раз, и даже успела сменить на окнах кабинета шторы и жалюзи, и застелить свободное пространство на полу, ковром. Сашка не возражал, а кабинет приобрел более официальный вид, чего ему и не хватало.
И сейчас я уверенно прошла по узкому коридору без окон, открыла дверь в Сашкин кабинет, уже позже подумав, что, наверное, нужно было постучать, раз совещание идёт, и остановилась на пороге. Не знаю, можно ли назвать совещанием то, что в кабинете обнаружилось всего два человека. Причём одним из них была Дашка. Я в лёгком ступоре на сестру уставилась, после чего перевела взгляд на Сашку. Тот сидел в своём кресле, в расслабленной позе, посмеивался, а когда меня в дверях увидел, поторопился принять более серьёзный вид, начал с того, что выпрямился.
- Тань, я тебе звонил.
Я снова на сестру посмотрела, заметила, как та осторожно повернулась на кресле, кинула на меня взгляд, и тут же отвела глаза. Кроме, как на Сашку, глаза отводить было некуда, и это меня разозлило. Я вошла и прикрыла за собой дверь. А Емельянову сказала:
- У меня телефон разрядился.
Тот смешно скривился.
- Как всегда.
Я на это реагировать не стала, подошла ближе к столу, сумку на кресло поставила, и повернулась к сестре. Спросила:
- Ты что здесь делаешь?
Дашка старательно смотрела в сторону, и Емельянов, видимо, желая спасти ситуацию, потянулся через стол и хлопнул ладонью по папке, подозрительно похожую на мою.
- Даша привезла твою пропажу.
- Я её не теряла, я просто забыла. Могла бы и не стараться.
Дашка откровенно вздохнула, и сказала, как я поняла, обращаясь именно к Сашке.
- И это вместо «спасибо». Не привезла бы: была бы виновата, привезла: опять не так.
Я губы поджала, на Емельянова взглянула, тот качнул головой, явно осуждая мою агрессию. Но вместо того, чтобы что-то по этому поводу сказать, попросил:
- Сядь. Хочешь чая?
- Нет. – На кресло я села, но продолжала на сестру коситься. Но спросила по поводу совещания, которого не наблюдала: - А где все?
- Перенесли на завтра. Говорю же, я тебе звонил предупредить, а ты «абонент – не абонент». – Сашка переводил взгляд с меня на Дашку, потом попросил: - Девочки, перестаньте дуться друг на друга.
Я негромко ахнула.
- Она что, тебе жаловалась?
Емельянов уж как-то слишком решительно качнул головой.
- Нет.
Я на сестру посмотрела.
- Кто тебя за язык тянул?
- Я ничего не сделала!
- Ты никогда ничего не делаешь, - не поверила я.
- Таня. – Сашка обратил ко мне укоряющий взгляд. Мне едва хватило сил, чтобы сдержать рвущееся наружу недовольство.
- Я видела, что ты придумала для рекламы, - сказала Дашка. – Это круто.
Я кинула на неё недоверчивый взгляд. Сестра тут же плечами пожала, вроде бы не понимая, почему я ей не спешу верить.
- Правда. Это круто. Мне понравилось. Думаю, и смотреться будет интересно.
Пришлось кивнуть и поблагодарить. За признание моей креативности. А Сашке ещё сказала:
- Я ещё подумала насчёт детей. Можно сделать что-то вроде «Устами младенца».
- Я ещё подумала насчёт детей. Можно сделать что-то вроде "Устами младенца", это точно привлечёт внимание. Взрослые это любят, и реклама точно запомнится.
- Отличная идея, - похвалил меня Сашка, и я расцвела в улыбке. Сейчас мне хотелось ему улыбаться, он смотрел на меня, и я таяла. Дурацкое, немножко неловкое чувство, особенно, когда за тобой наблюдают, и я не сразу, но вспомнила о Дашке. И взглянула на неё уже более благосклонно, правда, с намёком.
- Спасибо, что папку привезла. - Мол, пора и честь знать.
Сестра намёк уловила, но только усмехнулась.
- Гонишь?
- Даша, тут люди работают.
- Я знаю, я, может, и пришла о работе поговорить.
Я брови сдвинула, демонстрируя недоумение.
- В каком смысле? - Указала на Емельянова. - У него уже есть секретарша.
Сашка хмыкнул, на кресле снова развалился и сказал:
- Даша хочет попробовать сняться для рекламы "Лекадии".
Вот же... змея.
- Так бы сразу и сказала, а не прикрывалась желанием помочь.
- А я и сказала. Кому надо.
- Кому?
Дашка выдала вынужденную улыбочку.
- Тому, кто решает.
- Девочки, - снова призвал к нашему разуму Емельянов. Но где он, разум? Мой отключился, как только я поняла, что за игру Дашка затеяла.
Я на Сашку посмотрела.
- Что ты ей ответил?
- Ничего. Надо пробы пройти.
- Я готова! - Дашка даже на стуле подпрыгнула. А на Сашку смотрела открыто и с восторгом.
- Даша, это смешно.
- Перестань меня одёргивать, - разозлилась она. - Я профессиональная модель, я школу моделей закончила.
- А есть такая школа?
- Ты прекрасно знаешь, что есть.
- Я знаю, что все твои модельные достижения - это ноги во всю глянцевую страницу. А здесь ноги твои не нужны.
- Я справлюсь, - убеждённо проговорила она. И на Сашку кинула умоляющий взгляд. - Правда, справлюсь.
Тот на меня посмотрел. На моём лице ясно читалось: не вздумай! Но этот дурак, кажется, проникся невинным взглядом небесно-голубых глаз.
- Ты же сама сказала, что тебе никто не понравился.
Я лишь руками развела.
- При чём здесь это? Нужна профессиональная модель, с опытом, которая только взглядом расскажет о "Лекадии" всё. Это трудно, Саша, это актёрская игра. Почти.
- Таня, это всего лишь пробы. И мы не снимаем "Анну Каренину". Давай всё-таки относиться к этому немного проще. А то мы, вообще, ничего не снимем.
У меня едва получилось выдохнуть. Понимала, что Дашка победила, иначе она бы сейчас не сияла улыбкой и глазами, и всё на Емельянова, и это было нестерпимо.
- Ты не знаешь, на что соглашаешься, - сказала я ему, когда мы остались вдвоём.
- А мне кажется, что ты сгущаешь краски. Пусть попробует.
- Зачем? - Я искренне не понимала. - Ей надо работу искать, Саша. А она сейчас вновь забьёт себе голову фантазиями, и возомнит себя Наоми Кемпбелл.
Емельянов пожал плечами.
- Она красивая девочка.
Я уставилась на него в шоке.
- Что?
Он удивился.
- Что? Ты сама так не считаешь, или не видишь этого? Может, ей на самом деле нужен шанс? Пусть попробует. К тому же, ты сама меня отругала за то, что я сплошь блондинок отобрал. Она разбавит их компанию. - Мы спускались по лестнице, и Сашка за талию меня прихватил. - Это ты на меня так действуешь. Кроме блондинок, никого не вижу.
- Успокоил, - проговорила я негромко. - Если бы ты только меня видел, это одно, а то: блондинок. Их вон, тьма вокруг.
Емельянов обнял меня одной рукой. И между делом посетовал:
- Нельзя быть такой ревнивой.
Мы вышли из кинотеатра, и я взяла его за руку.
- А ты меня ревнуешь, Саш?
Он кинул на меня недоумённый взгляд.
- А что, наметился соперник?
Я отвернулась и сокрушённо качнула головой.
- Нет, - ответила я негромко. А про себя расстроилась. Что ж это такое, он даже не ревнует меня. Не к кому...