-3-
Сыро и холодно. Холодно и сыро.
А ведь уже пришла весна — самое юное и жизнерадостное время года! Так почему же она чувствует себя древней старухой, жизнь кажется законченной, а радость...
Она давно забыла о том, что такое радость...
Уже давно никто не видел на ее лице улыбки...
Промозглый и сырой воздух с трудом проникал в легкие и прогонял из тела остатки тепла...
Душевного тепла...
Дрожь колючками пробежала по спине...
Зачем ей все это?
Она думала, что так ей будет легче выжить, смириться, забыть...
Ошиблась. Ничего не помогало.
Ни новая работа, ни занятость до поздней ночи, ни новые знакомые, ни этот удивительный красивый город...
Как она тут оказалась?
Михаил Борщев предложил ей работать с ним в новом ресторане, который он открывал не в Москве, как планировал раньше, а в Петербурге. И этот шанс убежать из столицы показался ей тогда наилучшим вариантом.
И просчиталась, забыв одну из незыблемых жизненных истин — от себя не убежишь...
...Теперь девушка совершенно точно знала, почему лебеди не могут жить друг без друга, когда одна птица из пары погибает.
Просто жить становиться незачем...
Только ей до лебедей ой как далеко! Не похожа она на этих прекрасных и благородных птиц!
Но что же делать, если глубина ее чувств такая же?
Катя часто-часто заморгала и остановилась.
Опять «ежик» сердится...
Девушка приложила руку к груди — туда, где болело больше всего...
Вдох-выдох...
Вдох-выдох...
Легче не становилось, а вот больнее  - да...
Неужели это на всю жизнь?
«Да... Потому что ЕГО нет рядом... Признайся, Пушкарева. Ты можешь хоть сто лет заниматься работой, квартирой, счетами, балансами, отчетами, сметами, но ЖИТЬ... ЖИТЬ ты можешь только вместе с ним... Рядом с ним... Любуясь им...».
Господи, как же хочется выть! Выть, несмотря на то, что на блеклом сером небе, заволоченным тучами, луны уже не было давно!
Вот... Вот на кого она похожа! На волчицу, оставшуюся без своего волка... Любимого, родного, единственного... Ведь волки, также как и лебеди, соединяются одни раз на всю жизнь...
А он... Он сегодня «соединяет свою судьбу с другой судьбою»...
Андрей...
Слезы все-таки скатились по щекам, но Катерина вытерла их тыльной стороной ладони...
Ну, почему? Почему в ее жизни все ТАК?
Тогда, после совета, когда она сбежала в Египет, Пушкарева и правда верила, что сумеет забыть все! Юлиана очень помогла ей в то время. Именно с помощью этой удивительной женщины Катя сумела понять, простить и отпустить Жданова, но...
Но вот забыть его, окончательно смириться с потерей (хотя этот человек никогда ей и не принадлежал...), Катя не могла...
Ее губы помнили его поцелуи, тело — ласки... Память хранила все его слова, взгляды, прикосновения.
И от этого невозможно было избавиться!
Да, сказать честно, и не хотелось...
«Не могу и не хочу», как когда-то пела примадонна...
Катя знала в себе одно качество — кто-то внутри нее самой жил и знал о ней все. Совершенно все! И этот «кто-то» твердил ей с утра до вечера: «Ты любишь его... Любишь... Любишь... И это на всю жизнь!»
- Неправда!
Но ведь наш мозг отказывается воспринимать частицу «НЕ» к реализации в тайных уголках подсознания, чтобы задействовать свои скрытые резервы (слышали о такой теории? В смысле, надо говорить вместо «Нет, я не болею» - «Да, я здоров!»).
А потому на это «неправда» «то-то» в голове тут же давал ответ:
- Правда... Правда... Правда... и от этого-то ты, Пушкарева, и бежала... снова бежала, оставив в Москве родителей, друга, ЕГО... А, значит, и саму ЖИЗНЬ!
Катя дошла до работы на «автопилоте» и единственное, о чем мечтала — не встретить Мишу... Только не сейчас!
Неизвестно почему, но он начал страшно раздражать ее в последнее время.
Да, он может быть мечтой любой женщины — симпатичный, милый, обаятельный, умный, с хорошим чувством юмора. Готовит сам! В армии служил!!!
Но в том-то и дело, что она НЕ ЛЮБАЯ!
ОНА НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ!
...Если у других любовь весной только приходит, то от нее весной любовь ушла.
Точнее, это она сама от нее сбежала...
Весной...
Когда все только начинает пробуждаться от зимней спячки...
Катя подошла к окну.
Каким же красивым она видела бы этот город, если бы ОН был рядом!
А так...
Все затянуто туманом...
И в глазах, и в сердце, и в душе.
«Бежишь-бежишь, Пушкарева, а все бестолку... потому как будешь помнить и любить его всегда!
ВСЕГДА!
А он, как ты себя убеждаешь — чужой и совершенно тебе безразличен — сегодня женится!»
- Да! Вот потому, что он сегодня женится — он мне чужой и совершенно безразличен! - крикнула Катерина в пустоту своего кабинета — или в глубину иллюзии своей жизни, и тут же схватила себя за плечи...
Холодно... Зябко... Сыро... и...
Вой все-таки сорвался с ее сомкнутых губ.
«Господи! Что так больно-то?»...

-5-
Он ехал, не разбирая дороги. Потом тормознул около какого-то магазина. Вышел, купил две бутылки виски и сел обратно за руль. Темно-янтарная жидкость плескалась за тонким стеклом, но пить, горе-то какое! – уже не хотелось… Вообще ничего не хотелось… и это было самым страшным.
Равнодушие убивает даже сильнее, чем боль. И если с болью Андрей как-то свыкся, то вот с равнодушием…
Равнодушием не мог!
Он ударил ладонями по рулю и…
Поехал туда, куда рвался все это время…
Двор нисколько не изменился за эти недели. Все было по-прежнему с одной только разницей – дома не было ее.
Жданов вспомнил, как до того разговора с Кирой, приведшего ко всему этому фарсу, он приезжал в этот же двор и узнал все, что произошло с Катей.
В тот вечер он тихо сел под грибок на детской площадке и долго-долго сидел, глядя на заветное окошко.
Ничего не видел, ничего не слышал, а потому даже вздрогнул, когда кто-то тихонечко тронул его за плечо.
- Эй, а Вы чего тут?
Андрей несколько раз моргнул, чтобы понять, кто стоит перед ним, а потом…
Потом с удивлением обнаружил, что перед ним стоит…
Зорькин…
Взъерошенный, взбудораженный, хмурый…
- Прости, что? – он даже не слышал того, что сказал парень.
Колька вытаращил глаза.
- Вы как, вообще? Сами-то?
- Без разницы, ты скажи, как она?
- Вы про… Про Катю, что ли?
- Да…
Зорькин внимательно посмотрел на Жданова. Даже не посмотрел, а прожег взглядом, а потом…
Потом сел рядом и рассказал обо всем.
И о Египте, и о работе у Юлианы, и про знакомство с поваром, и про Питерский ресторан…
Возможно, именно поэтому Андрея удалось уговорить на весь этот цирк со свадьбой.
Возможно, именно поэтому мороза в сердце стало больше.
Возможно, именно поэтому сегодня, в день своей свадьбы, он снова приехал сюда, отлично зная, что ЕЕ здесь нет…
«Хоть воздухом подышать, где она была…», - подумалось горько.
Снова сел под грибком, прислонился спиной к столбику, на котором держался «мухомор» и закрыл глаза…
Странная это была картина: во дворике «сталинки» на старой детской площадке под «мухомориком» - обшарпанным и с отваливающейся кусочками краской – сидел красивый молодой человек в потрясающе красивом костюме и белой розой в петлице.
Сидел и вспоминал…
Память услужливо подбрасывала то, что он так долго старался забыть…
Вот ОНА первый раз пришла к ним в «ZIMALETTO»…
Вот она «спасает» его от Киры…
Вот каблук ее туфли застревает у входа в лифт…
Вот их первый поцелуй, а потом и первая ночь…
Боже, да он сейчас жизнь бы отдал за то, чтобы вот так же дотронуться до нее!
…Судорожно провел рукой по лицу, смахнув очки на землю. Нагнулся за ними, поднял, а когда выпрямился…
- Ну, что, может, поговорим, господин президент? – и суровый взгляд Валерия Сергеича Пушкарева пронзил его глаза как кинжал.
Раньше, может быть, он и напугался бы… Но это раньше, когда боли еще не было, а сейчас…
Сейчас он тоже хотел поговорить. Хоть кому-то рассказать все то, что накопилось в его душе точно так, как он рассказывал ЕЙ. Вот только у Валерия Сергеевича сердце больное…
…Валерий обратил внимание на то, что Колька зашел к ним какой-то… Как заболел... Первым делом подошел к окну и посмотрел вниз. Раз, другой… Третий!
Ёк-макарёк! Чего ж это он там увидел?
- Колька! – гаркнул Пушкарев так, что Зорькин вздрогнул.
- Чего, дядьВалер?
- Кого это ты там разглядываешь?
Парень замялся на секунду, а потом…
- Жданов там.
- Кто?
- Жданов и… Неживой он какой-то, дядьВалер. Или сломался…
- А чего ж это он! Женится сегодня, как ты и говорил на неделе! Уж женился, а… - и только тут дошло. – А какого… он вообще в нашем дворе-то делает?
Колька нахмурился и молчал.
- Та-ак… Чего рот-то закрыл, а?
- ДядьВалер… Это не я должен рассказать…
- Тогда… - решение пришло само собой. - С Ленкой останься, понял?
И Пушкарев, вскочив с места и схватив с вешалки пальто, вылетел из квартиры…
- Так поговорим?
Спросил и замер. Это не Жданов будто сидел перед ним, а кто-то… И правда – неживой… Как тень…
- Садитесь, Валерий Сергеич… В ногах правды нет… - не сказал, а проскрипел.
Будто в металлическом голосе ржавчина завелась и съедает все на своем пути…
- Чего ж ты, жених, под чужими окнами в первую брачную ночь отираешься? – но рядом сел и тоже оперся спиной о грибок.
- А потому что гад и подлец, ВалерьСергеич… Вы поговорить хотели? Что ж… И мне тоже кому-то высказаться надо… Не могу больше молчать…
И рассказ пошел… Точнее, потек, как полноводная горная река после сезона дождей… Только камни грохотали!
Жданов рассказал все. Все детали описал, а Валерий слышал в каждом слове то, чего в принципе быть-то и не должно было: боль его он чувствовал и слышал… И этому удивлялся страшно! Ведь этот подонок с его дочерью ТАКОЕ… А как глянул на него в очередной раз – глазами моргает, пальцами их трет, будто занозы там засели и вынуть их нет никакой возможности. И нет-нет – раз и за грудь схватится… Вздохнет-выдохнет с усилием, будто кость в горле застряла, снова отдышится и дальше…
«А чего ж ты сердце так спокойно реагируешь? Неужели, знание тебя вылечило, а? Тут такого наворотил этот… а ты даже не ёкнешь? Ведь трясти же должно было! Орать надо от ярости и бить этого… по наглой  роже, а тут… Спокойствие какое-то… Не отупение, а спокойствие. Будто узнал, что так долго скрывали от  тебя, а страшного-то в этом ничего и нет… Вот что делается! Вот чего бояться-то надо! Может с ума схожу? Или уже сошел! Чего ж это такое твориться-то на белом свете?!»
… - …А когда я понял, что я ее люблю… У меня будто глаза открылись… Никогда мир для меня таким ярким и прекрасным не был! Никогда! Я же ее веру в себя чувствовал, и от этого был таким сильным, таким настоящим, что… В меня же никто никогда не верил… Только она… И мне, и в меня… Да, даже Вы тогда, у нее на Дне Рождения со мной разговаривали проще и доверительнее, чем мой родной отец!... Для него я – всегда безответственный и поверхностный, но, правда, как оказалось, так и вышло…
И столько горечи прозвучало в этих словах, что Валерий увидел перед собой не мужика тридцати лет, а старика столетнего… И вот от этого ощущения мороз по коже пробежал.
Историю одну вспомнил… Из своего боевого прошлого, но вот с армией никак не связанную… Вспомнил и ужаснулся, а потому дальше слушал еще внимательнее.
- Для мамы я мальчик… Мальчик, в жизнь которого необходимо постоянно вмешиваться и направлять ее в нужном ЕЙ русле!... А Кира…
- Невеста, что ли?
- Не называйте ее так… Она уже никто… Все уже никто, кроме Кати…
И опять по душе царапнуло! Ёшкин кот! Даже слова те же!
- Кира всегда мечтала быть Ждановой… Всегда… Как она мне сегодня сказала, она это заслужила… Наверное тем, что постоянно доставала меня своей ревностью и недоверием, и вмешательством туда, куда не просил… А если бы было между нами что-то настоящее, неужели бы я доводил женщину до такого состояния? Нет… Я, конечно, подонок, и очень долго пользовался ею, просто потому , что так было удобно, но вот когда… Я узнал НАСТОЯЩЕЕ… ЕЕ… СЕБЯ… Больше ничего картонного не хочу… И не то что не хочу, не могу я так больше! Только поздно уже и никто с моими желаниями из тех, кто мне нужен, считаться не собирается. Сам виноват… Все заслужил, но жить так, как хотят другие не буду! Не потому что из упрямства. Вот, нате, мол, вам! На зло! Нет… Хотя, в какой-то степени и это есть, но больше… Больше всего хочу… Сдохнуть по-своему! Потому что ЕЕ нет… Потому что не простит она… Не прощают такое… Не прощают…
И снова глаза зажмурил и за грудь схватился. Задышал хрипло… С надрывом…
Все рассказал. Даже больше, чем хотел. Само как-то вырвалось, потому что впервые за долгое время его не просто слушали, а еще и слышали… А это большая разница…
Пушкарев смотрел на мужчину, разрушившего жизнь его дочери и…
И боялся только одного, что Андрей поступит так, как некогда поступил с собой один его товарищ.
А потому пока молчал, не зная, как воспринимать, но не тот рассказ, который только что услышал, а те свои ощущения, которые разбушевались в душе… За дочь всегда болеть сердце будет, но вот теперь его тревожило еще и другое…
…Где ж тот искрящийся жизнью парень, который так ему понравился, а? Где? Что ж он с собой сделал-то, если все так высыпало из души наружу?...
Сидели оба и молчали…
Минут десять, а потом…
- Вдарили бы Вы мне что ли, Валерий Сергеич…
И тут Пушкарев все для себя решил. Если б кто сказал, что он в ТАКОЙ ситуации поступит именно  ТАК – задушил бы сволочугу, а теперь…
- А зачем, когда ты сам себя так измордовал, что всем только учиться и учиться…
Еще раз глянул на Жданова и поднялся.
- А ну-ка, пошли…
- Куда?
- К нам… Домой… Уже поздно, а ты, Андрей Палыч, как я посмотрю, не только до дома, ты и до машины не дотянешь в таком состоянии.
- Я не пьян.
- Знаю!...Ты больной, а не пьяный! Тебе сначала выспаться надо, а там… Там поглядим! Пошли!
Но Андрей не двигался с места.
- ВалерьСергеич, Вы хоть поняли, что я Вам сейчас рассказал?
- Понял. Не дурак. Да, только одно тебе скажу: уложить тебя спать у себя дома - самое мое заветное желание, понял? Почему – объясню потом. Так что, пошли!
Жданов молчал.
- Ну, чего?
Тот пожал плечами.
- Ноги не слушаются… Как ватные…
- Может, помочь? – откуда-то из темноты (разговор-то был не короткий!) раздался знакомый голос.
- Колька! Ты что ль?
- Да…
- И давно стоишь?
- Нет… Минут пять…
- Врешь!
- Честно… Просто тетьЛена уже беспокоиться начала.
- Ну, раз так, то помогай, давай.
- Да, я сам…
И Андрей, слегка покачиваясь, как пьяный, встал с места.
- До четвертого этажа дотянешь?
- Попробую, но зачем?... Зачем все это ВАМ?!
- Разговоры прекращаем. Все силы бросаем на подъем… А про мои причины потом поговорим.
Поднялись в квартиру. Елена, знавшая историю дочери, совершенно пораженными глазами посмотрела на мужа и Жданова, перешагнувших через порог, но тут все ее вопросы прервал Валерий:
- Мать, без разговоров… Все потом… Этому выспаться надо…
- А куда ж его?
- К Катерине, - уверенно сказал Валерий, и по взгляду мужа Елена поняла, что тому известно ВСЕ. Она тихонько ойкнула и прижала руки к груди.
- К Катерине, мать…
- Я… - попытался, было, что-то сказать Андрей, но Пушкарев просто заткнул его.
- Потом все расскажешь! А сейчас – спать иди… Живо!
И Жданов подчинился.
Он вошел в спальню Кати и…
Закрыв глаза, беззвучно закричал.
Девочка моя… Как же я теперь без тебя, когда тут все тобою дышит! Все! ТОБОЮ! Сначала он просто брал ее вещи, мечтая взять в себя частичку ее тепла… Ее присутствия…
И это ему немного удалось…
Мужчина совершенно не понимал, КАК Валерий мог решиться на такой поступок, но был счастлив оттого, что СЕЙЧАС был ЗДЕСЬ…
В том месте, куда ему, казалось, вход был записан.
…Ее фотографии. Книги. Картины. Плакаты. И в каждой их этих вещиц – ОНА. Нежная, любимая, единственная…
Увидев ее фотографию с родителями – не сдержался и вынул из рамочки.
Там она такая ЕГО! Такая, какую он ее знал, помнил…
А любил он ее любую… Даже такую, какой она стала после Египта… И эти фотографии он тоже видел…
Он уже давно знал, что Катенька красивая.
Теперь это должны были узнать и другие.
Узнать, чтобы отнять у него ее до конца.
В глазах закололо-закипело…
Катя… Катя… Катя…
Как же благодарить-то небеса и твоего папу за это ощущение муки-счастья?
Муки – потому что ТЫ далеко…
Счастья – потому что ты сейчас рядом, несмотря ни на что!...
…Елена сидела закрыв рот рукой и качала головой, как бы отрицая что-то…
- Да, мать… И сегодня в этом Андрее я Митьку увидел… После того партсобрания, где отчухвостили его за измену жене… Пропесочили так, что мало не покажется… Все грязное белье переворошили! Всем роли раздали и спектакль прошел на ура! Разжаловали его из майоров ажно в лейтенанты! А все бестолку… Как потом говорил полковник – «Не спасли! Не успели!»…
- Да, как же…
- А вот так, мать! Как там все получилось, долго мы голову ломали… А двух людей уж не вернуть было… И ведь знали все, что с женой он все время как кошка с собакой жил, пока вся жта история не приключилась! Но рвали на себе рубахи и боролись с аморальным поведением старшего офицера, который не заслуживал того, чтобы быть в наших рядах!... Доборолись…Митька тогда два дня последних ходил… Как вот Андрей сейчас ходит… Не поняли мы тогда с Антохой, что почем! А сегодня… В общем, Митьку не спас, так хоть этого вытяну! Да и Катерину нашу тоже… Вместе с ним… Ведь она это из-за всей этой катавасии улыбаться перестала… Так ведь, Ленка?
ЕленСанна только и смогла, что согласно кивнуть…
- Вот, я и говорю – сначала он, а потом Катька! Если там все так серьезно, как у них обоих на лицах написано… Быть им вместе, мать… И ничто помешать не должно! Ничто! Особенно – чужое мнение… Я тебе рассказал, чем все это дело обернуться может… Хочешь если такого конца для них обоих – вперед – гони парня из дому… А я не могу. Я его привел не столько для него самого, сколько для Катерины и себя… Ну. Чего молчишь?
Женщина вытерла слезы, набежавшие за то время, пока она слушала рассказ мужа, и встала с табурета.
- Мать, ты куда?
- Пойду… Постелю Андрею… Палычу…
У Валерия отлегло от души.
- Вот за это, мать, я тебя и полюбил тогда, и сейчас люблю… И  всегда любить буду…
Елена еще раз всхлипнула, провела рукой по глазам и постучалась в комнату дочери.
- Андрей Палыч, можно я Вам постелю?
Ответа не последовало…
Тогда женщина тихонько открыла дверь и… Замерла на пороге…
Андрей лежал на диване, прижав к себе Катину детскую фотографию, и спал…
Пальто, ботинки и свадебный фрак лежали рядышком на стуле.
Будить его Елена не стала. Только тихонечко достала с антресолей одеяло в смешном пододеяльнике с котятами и одела его.
Господи, что ж с ними обоими произошло?
Теперь и ей видно, что с этим мужчиной что-то не так…
Высохший какой-то…
Бесцветный…
А ведь как искрился, как переливался всеми красками!
Неужели и правда так любит их дочку?
Поправила одеяло и ушла…
Пусть спит…
Утро вечера мудренее…
А ночью и сон приснился! Хороший! Светлый!
Катенька счастливая, улыбающаяся, и Андрей рядом…
За руки держатся и говорят друг другу что-то…
И солнце светит!
А значит это, что все будет хорошо!
Она верит…
А мать, если она и правда ребенка своего любит, никогда не ошибается! Ну, бывает, покажется что-то…
Но в большом – всегда права!

-7-
Кратчайшее расстояние между двумя точками – это…?
В геометрии, конечно же, прямая, а вот в жизни…
В жизни не всегда…
Казалось, чего проще: Жданов останется у Пушкаревых, они сообщат ему  где Катя, он поедет к ней и вместе они решат, что делать дальше!
Прямая! Из пункта А в пункт К…
Но судьба очень любит делать крутые повороты…
Вопреки ожиданиям, утром Валерий с Еленой обнаружили пустую Катину комнату. Скорее всего, Андрей, проснувшись раньше них, оделся и ушел, закрыв за собой дверь, замок которой сам автоматически  захлопнулся на собачку…
И вроде и не ночевал никто в Катиной спаленке…
Вот только на столе лежала записка:
«Я многое понял за прошедшее время и особенно вчера… Вы – самые замечательные люди, которых я встречал на своем пути. Но мне не дано быть с вами рядом… Я этого не заслуживаю… Я не заслуживаю ни участия, ни прощения, ни вашей доброты… Не достоин… И все-таки, простите. Простите за все.
Андрей».
…А еще одну записку они так и не нашли. Она лежала в томике стихов Мирры Лохвицкой, на той странице, где были напечатаны стихи:

Твои уста - два лепестка граната,
Но в них пчела услады не найдет.
     Я жадно выпила когда-то
     Их пряный хмель, их крепкий мед.

Твоя душа - восточная загадка.
В ней мир чудес, в ней сказка, но не ложь.
     И весь ты - мой, весь без остатка,
     Доколе дышишь и живешь.
1899

… Те самые, которые Катя переписывала для него когда-то…
И записка была совсем коротенькая… Не законченная… Не посмел дописать так, как хотел…
«Катя… Просто будь...». И все…
- Елки-палки! Не укараулили! – бушевал Валерий, коря себя больше всех. – Ведь знал, чем все может обернуться! Знал! Где вот теперь искать этого бедового?
Но ответа не было…
Дня три ждали новостей. Думали, что у жены или у родителей, но потом, Пушкарев решил заслать Кольку в «ZIMALETTO».
Вести тот принес неутешительные. В компании о Жданове никто не слышал, Кира сохраняла спокойствие, которому позавидовали бы стоики, и о своем несбывшемся медовом месяце молчала…
А его родители…
И родители тоже ничего о нем не знали.
Крупицу информации удалось раздобыть совершенно случайно.
Колька был бледнее мела, когда рассказывал то, что ему удалось узнать.
- Я к Ольге Вячеславовне ходил… Она с родителями Андрея ближе всех…  Не было его дома… Маргарита хотела в милицию обратиться, но вот сегодня Роман Дмитрич сказал, что Жданов ему звонил, бросил, что все с ним нормально, только пусть его не ищут и все… Отключился… А на повторные звонки в трубке отвечают, что абонент отключен…
- Только б он совсем не отключился. Вот в чем дело! – ударил себя по коленям Валерий. – Да, мать… Надо мне к Катерине ехать… Пусть знает, что тут творится… Может хоть она знает, где этого ухаря искать! Ну, может, где они вместе были, там и обитает…
И Пушкарев позвонил на вокзал, чтобы узнать, когда ближайший поезд в Петербург…
…В тот день Кате как никогда до этого захотелось домой. Все, что окружало ее – было чужим, и вряд ли когда-нибудь могло стать родным…
Это было не для нее. Все отвергалось ею и отвергало в свою очередь ее!
Все и всегда она решала сразу, а потому и в этот раз, не откладывая дела в долгий ящик, задумала поговорить с Мишей вечером. Тем более, что ее зам – толковый парень – легко мог бы заменить ее уже завтра.
А оставаться в этот городе без НЕГО, Катя больше не могла.
Вот только как же все сказать Мише?
Вышло как-то все само собой, и вынудил ее к этому сам Борщев… И еще кое-что произошло…
Как назло именно этот вечер кулинар выбрал для того, чтобы выяснить их личные отношения.
Всю дорогу от ресторана до Катиной съемной квартиры он шел за ней и расписывал то, что ей было невыносимее всего – как он ее любит! Сильно и крепко…
А она молчала.
Как же ей надоело все это!
Ведь решение-то Катя приняла не просто так.
Её работа стала скучной, гастрономические изыски комом стояли в горле, от приторных коктейлей, которыми Миша ее угощал, начинало подташнивать, а сырой воздух, в другое время и в другом обществе поражавший бы совей прохладой и бархатистостью, теперь просто убивал, разлагая душу…
И, все решив для себя, Катя теперь только ждала удобного момента, чтобы поставить Борщева перед фактом. Только бы успеть ввернуть два-три слова в его речевой поток!
Как-то совсем незаметно они оказались у дверей ее квартиры. Пушкарева вставила ключи в замок, повернула два раза и выпалила:
- Миша, я ухожу…
- В смысле? – оборвал свое нытье Борщев.
- Я увольняюсь и возвращаюсь в Москву… Я еду домой…
- Погоди, тебя что, переманили?
- Нет, просто я хочу домой, - усталость в ее голосе сменилась тоской.
Тоской по НЕМУ, и Михаил это почувствовал.
Что-то взорвалось внутри него, и волна чего-то злобного и упрямого поднялась и заполнила все его существо. Ну, уж нет!
- Нет. Кать… Ты от меня не уйдешь! Я тебя не отпущу!
И он, открыв дверь, втолкнул Катю в квартиру, тут же в прихожей, прижав ее к стене. Его руки тут же полезли к ней под плащ, стараясь прижать девушку крепче к своему телу.
Катя была шокирована…
Разве этот зверь, в одну секунду возникший перед ней, – Миша? Разве он этот человек с ужасным взглядом, который пытается… Нет! Нет! Никогда!!!
Оцепенение прошло через несколько секунд, и она начала отбиваться. Миша же рванул плащ, а потом и блузку в стороны - только пуговицы по полу застучали! – стараясь добраться до нежной девичьей кожи.
- Нет! Отпусти меня! Отпусти!
- Кать… Тебе это надо… Надо, понимаешь?...
…Ключи так и остались торчать в замочной скважине. Органы внутренних дел предупреждают, что такая забывчивость и неосмотрительность не доведет хозяев квартиры до добра, но…
Это был совершенно иной случай!...
…Женский плащ уже обреченно лежал на полу.
- Ты освободишься от прошлого, Кать, - шептал Миша, задирая ее юбку вверх, - и останешься со мной…
- Нет! Пусти, я сказала!
И тут с лестничной площадки раздался еще один голос.
- Ты что, глухой что ли, твою мать!!!
И сильные руки Валерия Сергеевича рывком отбросили Борщева от Кати.
Вот говорят – «в состоянии аффекта»…
Именно так можно описать действия Валерия Сергеича в последующие пять минут. И кто сказал, что пожилые люди слабо бьют и не могут драться? Очень даже могут! А уж если в руках есть ортопедическая палочка…
Пушкарев бил молча… На лестничной площадке («Нечего квартиру этим дерьмом марать…»), а когда Борщев упал…
Валерий Сергеич сплюнул, с шумом выдохнул и процедил сквозь зубы:
- Ты, гаденыш, про дочку мою забудь.. И если хоть в каком-то месте еще мужиком остался, кроме того, что у тебя между ног болтается, забудешь обо всем, что тут было… Катька  не про тебя родилась! А если пожаловаться на побои хочешь – валяй! В милиции во всех красках распиши, как тебя пенсионер отметелил!
И, отвернувшись от него, Пушкарев прошел к дочери и крепко закрыл за собой дверь.
Катя сидела на полу. Одной рукой она сжимала края блузы на груди, а другой собирала пуговки, разлетевшиеся в разные стороны… Глаза ее будто остекленели, и это напугало Валерия больше всего.
- Катюх… Он… Что?
- Он ничего не успел, пап… Ты вовремя…
Пушкарев опустился на пол возле дочери и обнял ее за плечи.
- Катюш… Девочка ты моя… Что ж ты с собой сделала? Когда ж успела-то?
- Пап… Это тут ни при чем… Это другое…
- Да, знаю я про твое другое!.. Это «другое» Андрей Палычем зовут? Так ведь?
Глаза девушки приняли осмысленное выражение, а именно – пораженное!
- Пап!.. Ты… откуда?
- Прав я или нет?
- Пап… Папа… Папочка!
И спасительный поток слез хлынул из глаз, смывая за собой всю грязь последних минут и недоговоренность последних месяцев.
Катя рыдала так, как давно мечтала об этом. Всю свою боль, всю свою тоску, все несбывшиеся мечты она вложила в эти слезы. Реальность оказалась даже лучше мечты, потому что рядом оказался родной человек, который ласково гладил ее по голове и приговаривал: «Поплачь… Поплачь, маленькая моя… Тебе давно так надо было… Гляди-ка, и сразу бы легче стало… А ты все молчком да молчком… Ну, все… Все… Теперь все по-другому пойдет…».
Сколько она так плакала, Катя не знала, просто в какой-то момент поняла, что все… Больше не хочется… Все выплакала.
Она вытерла глаза и посмотрела на отца.
- Пап… А про Андрея… Это тебе мама рассказала?
- Нет… Он сам мне все рассказал.
Даже слезы высохли.
- Что?! Как сам!
- А так… Пришел к нам четыре дня назад и все мне рассказал. И про отчеты, и про провал, и про инструкцию, и про то, что любит он тебя больше жизни… Последнее - это уж я сам понял…
Катя грустно улыбнулась.
- Любит… А сам женился… Он сам все решил…
- А он ли решил, дочь?
- Да… Ведь он… Он не боролся за меня.
- Так ты бы и не позволила, Катюх.
- Но это не значит, что ему не надо было пытаться, папа!
- Вот и пойми вас — женщин...
- Не надо больше, пап, про него… Не сейчас… А он все забудет и вернет на круги своя… Все пройдет…
Валерий посмотрел на дочь. Откуда-то пришло решение пока ничего ей про ночевку Андрея в ее комнате не говорить. Домой надо сначала приехать, а уж потом… Как карта ляжет.
Дома и родные стены помогут!
- Вот что, Катерина! Давай-ка собираться, а завтра с утречка – шагом арш! - домой…
- Ладно, пап…
Валерий позвонил домой, утряс все вопросы с Еленой, шепотом спросил про Жданова (отсутствии новостей тоже новость) и потом пошел помогать дочери собираться.
Настало хмурое, серое, туманное весеннее питерское утро.
…Борщев не пошел в милицию…
А на удивленные взгляды своих работников на следующий день отшутился тем, что нечаянно упал лицом на ступеньки… Что, в общем и целом, в какой-то степени было правдой…
Прощаться Кате было не с кем  не с чем, а потому, она спокойно взяла свою сумку и закрыла за собой дверь. С этой жизнью все было покончено…
…И в тот самый миг, когда девушка захлопнула дверь своей бывшей квартиры, где-то далеко-далеко, где вечная мерзлота, от ледника откололась огромная глыба, и новый айсберг поплыл путешествовать по водам океана…
Конечно, это произошло не от простого дверного хлопка, но…
Странное совпадение, не так ли?

-9-
Прошел месяц
- Фан-фаныч!!! Просыпайся, сволота! Фан-фаныч! Сгорим ведь! Опять от тебя дым валит! - доносился чей-то голос сверху, перемежающийся стуком в дверь, который отдавался в голове как в жбане.
- Чего орете! - присоединился к кому-то орущему знакомый скрипучий бас. - Нету меня там... Там человек отдыхает, а вы лезете... Какого, мать вашу так, лезете... Ну, я курю! Ну, он курит! Теперь форточку открыли — просвежаем! А чего орать-то!... Будто мы с ним после этого курить завяжем... Лучше б, мать вашу так, Колумбу Христофору своему чего похожее  орали, когда он из Америки эту гадость притаранил! А-ну, с дороги отвалили! Пройти человеку не дают... Я, понимаешь, работаю тут, метел не жалея, а они, мать вашу так, только орут да гадят!.. Думаешь, не знаю, чего ты воешь тут? Завидки берут, что не тебя к себе пустил, да? А, ну, пошел отсюда! А то, сгореть он испугался! У самого в квартире два раза, мать вашу так, чуть пожара не было... Давай, давай... Копытами-копытами!
Скрип металлической двери...
Он слышит его почти вот уже месяц…
Андрей, отодвинул кота, моментально недовольно заворчавшего, с трудом открыл глаза и тут же расплылся в улыбке: Фан-фаныч пришел... Теперь можно будет снова выпить и... И забыть то, что вспомнилось... Снова...
Ее улыбку, глаза, губы, волосы...
Зачем обманываться? Все равно не забудешь, так спьяну можно будет решить, что она здесь... С ним... Что любит по-прежнему... И улыбается, глядя в глаза, перед тем, как нагнуться и, дотронувшись своими мягкими и сладкими губами до его, сухих и потрескавшихся, поцеловать...
Вошедший в полуподвальную каморку «Фан-Фаныч» был фигурой потрясающей. Высокий, здоровый мужик, с немного красноватым (ну, это по известной причине) лицом, шикарной и ухоженной бородой (что как-то не вязалось с его «пристрастием») был известен близлежащему кварталу, как местный дворник. Некоторые восхищались не только тем, как он выглядит, но и его низким поставленным как у оперного певца голосом, который за последние годы здорово сдал — в смысле охрип, но своей зычности и громкости не потерял!
Но мало кому было известно то, каким именно образом этот человек, «вильнув» на дороге своей жизни, попал в этот полуподвальчик, взяв в руки метлу, и начал прибирать мусор за другими, нет-нет, да успокаивая себя бутылочкой...
Любитель русской литературы, он свои поллитры «плакончиками» на сладковский манер называл... Потому как в свое время поплакать ему пришлось совсем не по-мужски...
...Феофан Осипович Греков вырос в интеллигентной семье, получил прекрасное образование, работал по любимой профессии, женился на любимой женщине и растил умницу сына. И все было прекрасно до того ужасного дня, когда они всей семьей не попали в автокатастрофу...
Нет, живы-то остались все, только...
Только вот Петя стал инвалидом... Травма оказалась такой ужасной, что их веселый, сильный, умный, бодрый мальчик больше никогда не смог встать с постели. Лидия — жена — ухаживала за ним, как за малым ребенком. Он стал браться за любую работу, так как были нужны деньги на лечение... Начавшаяся в стране перестройка только ухудшила ситуацию, так как инженеры перестали быть нужными на одном за другим закрывающихся заводах и конструкторских бюро.
Но у Феофана был стимул! Было желание, был сын, ради которого он мог и горы свернуть, и он, превозмогая себя и свою натуру, в которой все противоречило новому времени и новым отношениям между людьми, стал строить новую жизнь. Его ремонтная мастерская стала самой популярной в районе. Ему легко удалось подыскать себе «крышу», так что вредить ему было некому...
Кроме судьбы...
Его Петенька не жил, а просто угасал с какого-то момента... Видно, совсем надежду потерял, ведь ни один из родителей так и не сказал ему, что надежды подняться на свои ноги у него нет... Наверное, сам понял...
Понял и...
Тем вечером он тихо сказал отцу:
- Жаль, что с нами поблизости не живет ни один художник...
Он умер сидя в кресле с раскрытым томиком О.Генри...
Самыми зачитанными оказались страницы, где был напечатан рассказ «Последний лист»...
А за окном стояла промозглая, сырая, поздняя осень, уже превратившая летнюю зелень деревьев в жухлую гниль... Вот так и мальчик его увял... Исчез... И ничем ему помочь нельзя!
Феофан тогда плакал один, у себя в мастерской... Негоже это, чтоб мужские слезы кто-нибудь видел. Теперь у него осталась только Лида, но...
Женская натура весьма многогранна. Лидия, за долгие годы болезни сына, уже не представляла себе жизни без ежедневной, ежечасной заботы о ком-то... Привычка — вторая натура. Даже если привыкаешь к чему-то неприятному...
А тут... Это же был ее сыночек! Ее кровиночка! Ее жизнь! Весь ее жизненный уклад рухнул. Заботиться стало не о ком. А когда не о ком заботиться, то и жить становиться незачем... Ее сердце просто остановилось. Износилось... Устало... Кто ж знает, как именно все произошло?
Одна в четырех стенах, весь день... Лида не смогла... Ушла к Петеньке.
Вот тогда он орал в голос, потому что понял, что остался один. И потому что только в тот момент осознал, что и он, работая, жил только для других — родных и близких, которых теперь больше не было...
И он не смог жить дальше по-прежнему! Не смог находиться в квартире, где когда-то был счастлив. По своему, горько, но счастлив, а потому...
Бросил все и ушел.
Квартиру потом продал, мастерскую тоже и нашел себе, самое что ни на есть, философское занятие — дворницкое.
А что — каморку в подвале дали, а значит, крыша над головой есть. Зарплату платят, бутылочки можно собрать и сдать, благо, кому пить нашлись, и с кем пить тоже...
Начинают дружить с «зеленым змием» по разным причинам...
И Греков тоже к этой дружбе пришел... Окольными путями, но «скорешился»!
Оттого и голос осип, оттого и материться начал больше, оттого и лицо приобрело несколько красноватый оттенок...
А вот желание заботиться осталось! Хоть о ком!
Кота завел... Нашел у помойки — выкинул кто-то шикарно-черного котеночка. Подобрал. Обогрел. Растить начал. Такой котище получился! Герцог Девонширский!
А все же чего-то не хватало...
Оттого и пускал к себе в каморку всяких там, кто выпить хочет... Особенно зимой да ранней весной, когда замерзнуть шанс появляется, как говорят в народе «два пальца об асфальт»!
Именно эта публика, с трудом выговаривавшая «Феофан Осипыч» и дала ему кликуху - «Фан-фаныч».
- Фильм был отличный! Любовь! Стрельба! - пояснял один алкаш. - «Фан-фан Тюльпан» назывался. Так Фан-фаныч и звучит лучче!
- По мне хоть как зовите, только, мать вашу так, не мусорьте уж как свиньи!...
Так вот и получилось, что теперь у Фан-фаныча появился кто-то, о ком можно было позаботиться. Чем именно зацепил его тот парень в тот вечер, Греков сказать бы не мог, только...
Будто Петенькин голос услышал.
«Обернись, папа... Обернись...»
Ну, он и обернулся...
И теперь, спустя несколько недель после их первой встречи, в который раз спускаясь по ступенькам вниз и глядя на своего подопечного, ждущего очередной порции «возлияний», дворник скрипел:
- Опять мечтаешь?
- Мечтаю... Принес?
- Я-то принес, только вот... Не пил бы ты сегодня, Андрюха... Ведь гибнешь совсем.
- Чего и добиваюсь... Наливай, давай...
- Нет... Ты погоди... Ты почему не хочешь к ней еще раз съездить?
- Фан-фаныч... Не нужен я ей... Испорчу только все то, что она за это время выстроить успела! Не достоин я ее!
- Не тебе такое решать... Ты знаешь, какое дерьмо иногда бабы подбирают?
- Она не такая как все...
- Тем более! Не хрен тут мой диван продавливать больше! И без тебя желающие найдутся, мать вашу так... Харэ!
- Не ори, Фан-фаныч...
- Голова, да?.. - голос Феофана тут же стал тише и как-то поласковей, что ли. - На... Аспирину купил... Пей, давай... И воды в бутылках принес.
Когда Жданов пришел в эту каморку, он хотел только одного – покоя. Он никуда не выходил, ни с кем, кроме Фан-фаныча не общался, только, вспомнив старую привычку, дымил в потолок, иногда приоткрывая форточку, и мечтал о несбыточном… О Кате…
Андрей нехотя поднялся, кот тут же стал тереться о его ноги, потом мужчина открыл бутылку минералки без газа, выпил таблетку и посмотрел на своего «опекуна»...
Они познакомились с Фан-фанычем на следующий день после его свадьбы. В душе Жданова тогда бушевал ураган, и он, как многие его соотечественники, пытался остановить его всем известным и весьма популярным способом — запить горе-печаль!
Только вот в тот вечер в Катин двор он не поехал. То, как с ним поступили Пушкаревы, его добило. Только прибавило груза на его плечи. Муторности в душу... Он еще раз увидел разницу между такими, как Катерина и такими, как он сам...
«Как же ей больно было тогда... когда она все узнала... Она такая... Такая... Такая, а я... Дрянь! Подонок! Мне не то, что РЯДОМ с ней... Мне с ней на одной планете находиться нельзя — не достоин!»
А потому Жданов выбрал какой-то совершенно незнакомый дворик для своих возлияний.
Надо же было выпить купленное вчера! Да, и сегодня было кое-что добавлено!
Сначала сидел в машине, любовался на себя родимого. Смотрел на себя в зеркало и видел только одно — эгоиста, несдержанного и неуравновешенного, взбалмошного в своих поступках и решениях, которые и решениями-то назвать сложно было... Так, выпадки... А уж каков он в гневе! Хорош, гусь! Лапчатый...
Боже! Каким же он был идиотом когда думал, что сможет жить по-прежнему! Это только сейчас Андрей понял, насколько серой и скучной была его жизнь, несмотря на, казалось бы, бурное ее течение и насыщенность событиями, до появления в ней Кати Пушкаревой. Казалось бы, все в его жизни было ярко, кипуче, а все не то...
Бороться-то было не за что, по большому счету, а с его темпераментом это погибель! Оттого и череда любовниц, тусовки, ночные клубы, гульба! Энергию куда-то же надо выплескивать!
И вдруг она... Тихая, незаметная, скромная, смешная... только ему подумалось, как она уже сделала. Стоит рядом и улыбается: «Все готово, Андрей Палыч»... И от этого ее чуть хрипловатого и бархатного «Андрей Палыч» на душе тепло и спокойно... И сердцу так было хорошо!
А когда началось все то, чем он так отличился...
Андрей закрыл глаза и тут же увидел перед собой Катино личико. Самое любимое и дорогое на свете!
Любимая... Родная... Единственная... Та, которая всегда верила в него, а он!
Резко, с щелчком крутанул пробку на бутылке и припал губами к ее горлышку. Глоток, другой, третий... Горло привычно обожгло, но легче не стало...
Как же посмеялась над ним судьба! Андрей усмехнулся.
Полюбить и даже не догадываться об этом... Вот же есть такие идиоты на свете! Хотя... Как же ему было об этом догадаться, когда не любил до нее никогда... Никогда и никого... Только ее одну...
Катя...
Она пьянила его и сводила с ума, и каждое мгновение, проведенное рядом с ним, открывала в себе новый качества, которые пленяли мужчину все больше и больше.
Умна, эрудирована, воспитана, молниеносно принимает решения, которые на поверку оказывались самыми правильными... Такие девушки на пути Андрея Жданова не встречались, чтоб весь «букет» таких качеств да в одном человеке! А тут... И еще безграничная вера в него... Когда Катя стала его женщиной, ему открылась еще одна ошеломившая его истина — она никогда его ни на кого другого не променяет!
Черт, не променяла бы, если бы не все то, что он успел натворить!
Снова хлебнул из горла, горько посмеиваясь над самим собой...
Слабак... Какой же ты слабак, Жданов! Ведь ты даже бороться за нее отказался! Сам! А с другой стороны... Такую как Катя силой не удержишь... В ней самой столько силы, что позавидовать можно! Именно поэтому ты так и стремился к ней, сам не понимая, КАК она тебе нужна... Твои объятья в благодарность за успешные сделки, поцелуи в щечку... Ты же просто «погреться» рядом с ней хотел! Потому что она дарит и свет, и тепло, и радость... Сама дарит... Тем, кто ей дорог... Тем, кого любит...
Катерина всегда знала, что и как ему сказать, чтобы он успокоился, поверил в будущее, да, просто улыбнулся, в конце концов! Из любой ситуации она могла найти выход, так смешно сжав свои кулачки и подняв их. «Но пасаран!» - однажды рассмеялся он... И все это было с ним... БЫЛО потому, что была любовь, а он...
Его застандартизированные мозги не поняли этого, а потому...
Сиди здесь и пей! Чего тебе еще остается делать?! Только вспоминать, и под аккорды прошлого потихонечку сдыхать здесь же...
Как она тогда сказала... С какой болью говорила о том, что она его ЛЮБОВНИЦА! Жданов сначала не понимал, что в этом такого, а потом... Хоть это дошло раньше!
Это все было не для нее. Ее воля — Пушкаревская, стальная — призывала ее только к одному — полному счастью, и довольствоваться тем, что он мог ей дать, она не могла, а нарушила девочка этот свой собственный запрет! Нарушила и поплатилась... Что он может ей дать? Что он дал ей на настоящий момент, кроме мук и страданий? На этот вопрос Андрей мог ответить — ничего...
Потому-то она и ушла... Вырвала себя из его жизни и ушла... Пропала... Ей без него легче... Он уверен. Уверен! Как и в том, что ему без нее не жить...
Вышел тогда из машины, сел на детские «тяги-перетяги», словно, покрытые тонкой коркой льда (вроде уж апрель! Откуда лед-то!), как его сердце, вытянул ноги и, допив первую бутылку виски, бросил ее себе за спину через голову...
- Ну, мать вашу так! - раздалось откуда-то сзади. - И какая сволочь!
А еще через несколько секунд перед Ждановым выросла здоровая мужская фигура с метлой в руках.
- Я... Сволочь... - ответил он этому кому-то и вызывающе посмотрел дворнику в глаза.
Тот ответил таким же взглядом и обмер...
Перед ним на «перетягах» сидел неживой кто-то... Чисто труп...
«Так вот чего Петенька обернуться-то меня просил!» - вдруг забилось сердце у Феофана, и он решил этого парня взять «под свое крыло».
- Чего расселся? Ночевать что ль негде?
- Негде... Бомж я!
- Ну, пошли тогда...
И вот с этого «пошли» и началась у Жданова странная пьяная жизнь, в которую до сегодняшнего дня Фан-фаныч не лез. Они вечерами долго говорили между собой, и скоро каждый знал про беду другого все... Все до последнего нюанса… Но советы (еще раз повторюсь — до этого момента!) друг другу давать не решались...
Жданов пил, раз в неделю звонил Роману. Сначала по сотовому. А потом из близстоящего телефона автомата, так как его трубка сдохла… Греков пока следил, чтобы никто к нему не лез, вопросов не задавал, по себе знал, что надо сначала повести себя до какого-то рубежа, после которого либо вверх — к новому, либо — вниз... На погибель...
А вот сегодня решил вмешаться. Уж больно ему в последние два-три дня Андрюхины глаза не нравились... Угасали они...
Уговоры, тоже по себе знал, тут помочь не могли, а вот хороший пинок под зад, вполне! Только вот пнуть пока не мог... Подтолкнуть, да! А пнуть... Нет...
Фан-фаныч наклонился, погладил Дюка и скосился в сторону Андрея...
Ага... Журнальчик увидел... Хорошо... Теперь полистай, полистай, голубь... Полистай да почитай, как твоим бездействием пользуются! Проснись, ты, наконец! Ну!
- Черт! - вырвалось у Жданова.
А дело было в том, что, бросая бутылку на диван, он заметил яркий глянец, который, вообще-то, Фан-фаныч не выносил.
«Чего это он вдруг?».
Один из заголовков, размещенных на обложке, привлек внимание мужчины. Отвечал он его настоящей жизни...
«IN VINO VERITAS» (истина в вине)...
Хмыкнул, пролистал до нужной страницы, а через минуту взорвался изнутри!
А дело было вот в чем. Московский бомонд именно в этот день приглашался на презентацию новых марочных вин. Кое-с кем из приглашенных на этот вечер журналисты встретились заранее, и среди этих персон была и его благоверная Кира Юрьевна Воропаева! Пардон, Жданова...
То, в каких красках она расписала их брак, и сыграло роль детонатора для очередного взрыва.
- Вот это да... - протянул мужчина, читая о том, что их брак — это именно то, о чем может мечтать любая женщина (ну, это было в общих чертах).
Из слов девушки выходило, что она вышла замуж за какого-то мямлю, которым вертит, как хочет и который выполняет все ее желания.
«И если он не появится на этой презентации, то только потому, что страшно занят делами нашей семьи!»...
А когда-то совсем недавно такую же лапшу вешал на уши писакам он сам...
Как там Фан-фаныч сказал? Харэ? Вот именно... Харэ!!!
И Жданов со злобой швырнул журнал на диван.
Значит, скучаешь, Кирочка, когда не видишь мужа дольше часа? Что ж... Скучать это плохо! Я скучать не люблю! Да, и показаться родственникам не мешает! Пусть полюбуются, КАК МНЕ ХОРОШО, КОГДА У МЕНЯ ВСЕ ЕСТЬ!
Решение пришло как из ниоткуда. Чертик из табакерки снова выпрыгнул.
- Фан-фаныч, а моя машина где?
- У Степаныча в гараже... Поставил, чтоб не светилась тут…
- Это какой Степаныч?
- А запойный... К нему еще месяц можно как к человеку ходить, а потом у сына День Рождения и аля-улю... Три недели как пить дать мужик гулять будет! Это тут недалеко... За углом... Проводить?
- Да... пошли, а то я как-то в этом районе плохо ориентируюсь.
Андрей надел свое пальто, к которому незадолго до этого подходил Фан-фаныч. Дело у него одно было. Сделал — отошел...
Минут через двадцать, когда два старых приятеля «перетерли» несколько бытовых тем, один поблагодарил другого за сохранность авто, Жданов уже садился в свою машину.
- Андрюх... Ты, это... Давай там не очень, а то знаю я тебя...
- Все будет нормально, Фан-фаныч. Просто терпеть не могу, когда, вот так в наглую, за меня решают… Даже в мелочах! Не могу и не буду!
- Лады... Только потом, когда закончишь показывать, к НЕЙ езжай... Вы даже толком не говорили, а ты уже все сам решил...
-  Фан-фаныч, да я...
- Да, знаю я, что ты! Послушай старого человека. Езжай ты к ней... езжай... Надо вам поговорить. Ну, давай!
- Жди! Поздно, но буду! - Андрей завел машину, мотор взревел и...
Только бы с бешенством справиться! И еще пустили бы его в ресторан в таком виде. Непрезентабельно он выглядит, мягко говоря... Фейсконтроль мог и не пропустить… Да, ладно! Заботливой жене все же будет на что посмотреть! И не только ей...
И Жданов дал по газам.
... Фан-фаныч смотрел вслед удалявшейся машине и улыбался, чего с ним не было давно. Он знал, что вот теперь у Андрея все будет хорошо! И начнется это хорошее именно сегодня. Потому-то и позволил себе так бесцеремонно вмешаться в его жизнь и это «застойное», апатичное состояние. Просто он знал, точно знал, уверен был в этом ХОРОШЕМ!
А все только потому, что ночью видел он своего Петеньку, который тихо так сказал: «Папа... Я иду за тобой... А о Дюке и парне этом — Андрее, ты не беспокойся... С ними обоими все будет хорошо... А мы с мамой очень  по тебе соскучились...».
А его Петя, когда ему снился, никогда не обманывал.
Только вот на всякий пожарный Дюку надо побольше корма положить в миски... Мало ли! Хоть Андрюхе в карман он записку-то и сунул, но кто знает, когда он ее прочтет...
А теперь не до того Жданову будет... Не до того...

-11-
Катерина сидела за рулем машины Жданова и, чувствуя на себе его внимательный и какой-то недоверчивый взгляд, понимала, что их обоих ждет серьезный разговор, но и от того решения, которое она приняла несколько минут назад, девушка отказываться не собиралась. Главное, чтобы он ее понял. Понял и принял…
Андрей, все еще находясь под впечатлением того, что произошло несколько минут назад, и еще не до конца веря в реальность происходящего, просто смотрел на ту, о которой мечтал все это время и, совершенно не к месту, подумал о том, что она здорово смотрится за рулем.
- А говорила, что водить не умеешь… - решился он, наконец, разбить лед молчания.
- А я и не научилась толком до сих пор… Это просто настроение подходящее…
- Да? И какое же?
- Вырваться поскорее отсюда…
- А куда, собственно, ты меня везешь?
- Я же уже сказала. Приедем – увидишь…
- А намекнуть, значит, не хочешь? – и внутри Андрея снова поднималась какая-то волна.
И Катя туда же! Тоже решает за него!
Это возмущение было похоже на защитную реакцию, хотя от чего защищаться-то сейчас?
«Пушкарева шокировала всех только лишь тем, что к тебе, дураку, подошла и вывела из ресторана. А ты снова что-то ищешь, чем-то недоволен… Как тебя понять, Жданов!»
А Андрей просто злился…
Злился из-за того, что Катя, такая красивая, изысканная, какая-то немного не похожая на себя, стала словно чужой.
Она не смотрела на него, коротко отвечая на вопросы и не сводя глаз с дороги…
Куда везет? Зачем?
«Да, что же ты, Жданов? Боишься, что ли?»
Да… Он боялся… Боялся того, что может сказать ему этот человек. Несмотря на то, что она сделала только что, мужчина боялся, что это их последняя встреча. Что всех его «преступлений» эта девушка ему не простит… А потому и начинал злиться, но…
Когда он увидел то место, куда привезла его Катерина, то злость прошла, а вот неуверенности и страха (почему-то, черт побери!) стало больше…
Это была та самая гостиница, в которой они провели свою первую ночь...
Катя припарковалась, выключила двигатель и повернулась к нему.
- Вот… приехали…
- Зачем сюда?
- Ну, ты прости, конечно, но в таком виде к своим родителям я тебя отвезти не могу…
- А сюда не пустят, - хмыкнул он.
- Пустят… и булыжник на помощь звать не надо… пойдем…
- Кать…
- Нам надо поговорить, Андрей… обо всем, что произошло, происходит, и будет происходить с нами обоими…
- А будет?
- Будет… Иначе я не подошла бы к тебе сегодня…
И вновь Андрею стало страшно.
Он всегда ощущал ее силу. Силу, которой иногда даже завидовал, и до встречи с ней не видел и не знал ни в одном человеке. Только в книжках читал, а потому думал, что такого в реальной жизни быть не может. А когда встретил Катю…
Андрея всегда поражало то, что Пушкареву невозможно было ЗАСТАВИТЬ сделать что-то…
Да, она пошла на преступление с подделкой отчетов, но (как он это потом понял), только потому, что любила его и хотела помочь ему САМА.
А потом, когда узнала об инструкции?
Ее решение, принятое один на один с собой, невозможно было изменить. Решила, что уйдет – и сделала. Даже не дождалась того, чтобы поговорить с ним, выслушать объяснение всего произошедшего… И, только потому, что РЕШИЛА ВСЕ САМА! И он был бессилен, что-либо изменить тогда… Бессилен…
Жданов мог, конечно, оставить ее тогда в Москве, найти удержать, увести куда-нибудь, в конце-то концов, но…
Какой был бы толк, если оболочка рядом, а душа – далеко? Ведь ее душа – то самое сокровище, которое дарило ему ее ЛЮБОВЬ… И только тогда, когда она САМА хотела этого…
Жданов уже давно понял, что именно заставляет его сходить с ума по этой девушке…
Эта ее внутренняя сила…
Добиваться, покорять, и в то же самое время, делить себя с другим человеком – все это было для него в новинку. Это нравилось, потому, как заставляло ЧУВСТВОВАТЬ ЖИЗНЬ, которая раньше как-то пролетела мимо него в яркой, но бессмысленной будничной суете.
И вот опять…
Ее тон говорит мужчине, что Катя снова приняла какое-то решение…
Только какое?
«Будь в конце-концов мужиком! Выйди из машины, иди с ней и все узнаешь!... Изменить-то все равно ничего не сможешь… И так наворотил дел… Иди!»
И Жданов вышел вслед за девушкой.
Катя уже стояла около входа. Швейцар искоса посматривал на Жданова, но Пушкарева вложила ему в руку несколько купюр, и тот раскрыл двери перед ними обоими.
Катя улыбнулась.
- А ты говорил не пустят… У меня теперь есть пропуск… Универсальный… Пошли, нас ждет вторая высота.
Теперь это был портье, мило улыбавшийся за стойкой.
Он не сводил взгляда с Андрея и все то время, пока Катя говорила ему что-то, только отрицательно качал головой. Пушкарева заговорила еще более проникновенно и достала из кошелька кредитку…
"Качание головой" стало менее интенсивным, а взгляд более задумчивым…
Катя еще что-то прошептала…
Лишь тогда портье посмотрел на нее и улыбнулся…
- Конечно, мы всегда рады таким гостям!
И он вложил в Катину ладонь ключи.
- Вас проводить? Мне позвать кого-нибудь?
- Вы очень любезны, но дорога нам известна… Благодарю Вас… - мило улыбаясь, ответила Катя и повернулась к Жданову.
- Пойдем…
Ох, уж эти ее глаза!
Как он не смог, в свое время, сразу разглядеть такое сокровище? Как?
Она же всем миром может управлять, стоит ей поглядеть вот ТАК…
Жданов промолчал, но пошел рядом с ней.
Теперь он точно знал куда.
Их ждал тот же самый номер.
Только теперь никто их сюда не провожал и не расписывал достоинства…
И было как-то все…
Колюче!
Оба не знали, как начать, наверное, самый важный разговор в их жизни…
Катя закрыла за Андреем дверь, повозилась у входа и бросила сумочку на кресло, стоящее у стены.
Хватит сомнений, Пушкарева! Однажды ты уже напринимала решений за вас обоих! И к чему это привело?… Так что, хватит! Надо поговорить и решить все вопросы сразу…
Конечно, для тебя это все внове. Не так ты думала о своей жизни, и все в твоем решении противоречит тебе самой и твоим принципам, но…
Ты знаешь, что, если будет по-другому, как ты делала раньше, – тебе просто не жить…
Вот только…
Как же начать?
Она стояла, прижавшись спиной к двери, и смотрела на Андрея.
Тот, повернувшись к ней лицом, тоже не сводил с нее взгляда и вдруг…
- Не нравлюсь? Такой?
- Какой «такой»?
- С легким налетом «бомжатинки»!
- Мне кажется, что люди с таким "налетом", как ты говоришь, мало кому нравятся… Но ты исключение… Или я… Кто ж тут разберет… Тебе сейчас вымыться надо… я в ванну, пойду наберу тебе воды…
- А что, я уже не в состоянии этого сделать сам! – вспылил Жданов. – Да, не нужна мне ваша жалость! Не надо меня жалеть!
- Жалеть?! – вдруг крикнула Катя во всю мощь своих легких. – Жалеть?! Ах, ты думаешь, что я тебя жалею, да!!!
И тут она со всего маху дала ему пощечину.
Потом другую, и еще одну…
Жданов ничего не понимал и только вздрагивал после каждого удара и моргал глазами.
- Кать… Ты чего?
И вдруг Пушкарева, так же резко, как начала давать оплеухи, схватила его за лацканы пальто и потянула на себя.
- Я тебя не жалею, а просто убить готова… за то, что ты с собой сделал… Ненавижу, просто!
Она начала его трясти.
- Ненавижу!!! Как?... Как ты мог?!
- Кать, я тогда был совсем идиот, я на поводу у Малиновского пошел, потому что…
- Да я не про себя! Это все поняла уже давно! Поняла и простила даже, вот такая я дура!
Жданов почувствовал, как тело его деревенеет от ее слова «простила». Он подумал, что это все ему послышалось, а Пушкарева продолжала бить его, правда, уже кулачками в грудь, говоря странным, полным слез голосом:
- Андрей… Ведь ты такой сильный… А ведешь себя, как… Как… Несмышленыш!
Кулачки в этот момент разжались и уже не били, а гладили его по груди…
Жданов чуть склонился к ней.
- Да, какой я сильный, Кать… Это я с тобой готов был горы свернуть… А без тебя, Кать…
Пушкарева подняла к нему свое лицо, и он увидел, что в ее больших глазах стоял слезы.
- Кать… я не достоин твоих слез…
- Ты же такой сильный… Зачем же ты так? – прошептала она, и вдруг, привстав на цыпочках, обняла его за шею и, притянув к себе, поцеловала…
Его губы помнили это чудесное ощущение мокрого шелка, которое невозможно было забыть… Сладкий, пьянящий, нежный - все одновременно – поцелуй в одно мгновение бросил его в водоворот, из которого было почти невозможно выплыть!
Руки сами собой оплели ее за талию и прижали к себе, так крепко, что можно было подумать, что это один человек стоит посреди гостиничного номера, а не обнимаются двое!
Андрей с такой страстью, с таким голодом ответил на Катин поцелуй, что девушка застонала от восторга.
Как же она соскучилась по нему! Любому! Но именно по НЕМУ!
Но ее стон был воспринят Ждановым совсем по-другому…
Приговор, который он вынес сам себе, висел над ним, подобно Дамоклову мечу. «Не достоин…». А потому...
«Я снова принесу ей боль… Я не хочу!», - молнией пронеслось в его голове, и он, собрав все свое мужество и силу воли, какие только были, разомкнул объятия и шагнул от Кати назад.
- Нет, Кать! Я же урод… Подонок… Подлец… Я такой, что… Ты… А ты достойна большего!
Катя смотрела на него глазами, еще подернутыми дымкой страсти и думала, нисколько не удивляясь такой перемене в Андрее: «На мои же грабли наступает. Пытается решить за нас обоих… Не получится, Андрюш…». И она закусила губку, чтобы не улыбнуться…
«Бедный мой любимый… Сколько же тебе пришлось пережить, если хочешь сделать то, что решил! Любимый…».
Жданов, резко повернувшись, подошел к двери, дернул за ручку и…
Замер. Дверь была закрыта.
Так вот почему она возилась у дверей, когда вошла!
- Кать, где ключи? – спросил он, не оборачиваясь.
Увидеть ее еще раз – слишком большая боль…
Катерина, улыбаясь одними глазами, ответила:
- А ты найди… попробуй…
- Кать… Дай ключи…
- Я и предлагаю – найди… А я буду говорить «холодно» или «горячо».
- Кать…
- Что?
- Не глупи…
Он по-прежнему не смотрел на нее.
- А, по-моему, это самый разумный поступок в моей жизни…
- Кать!
И Жданов, наконец, повернулся к ней.
- Не кричи на меня, ты мне уже не начальник… И пока не муж, чтоб так орать…
Девушка невозмутимо сняла свое пальто и бросила его в то же кресло, что и сумочку.
Она поправила волосы, склонила голову на бок и улыбнулась.
- Ну, искать будешь?
- Н-нет…
- Вот и хорошо… Ты не обижайся, но тебе надо в ванную… И одежду в прачечную сдать! Здесь есть внизу… Раздевайся, пока я воду наберу. Ты, конечно, это можешь сделать сам, но так время сэкономим, чтобы потом поговорить… Согласен?
Жданов сдался. Бороться с НЕЙ было выше его сил.
- Согласен.
Еще одна улыбка в ответ.
- Вот и хорошо. Тебе соли положить? И пену какую?
- Мята, если есть…
- Отыщу!
И через несколько секунд из ванны донеслось журчание воды.
…Андрей снял пальто и пиджак. Рубашку и брюки решил снять в ванной, когда оттуда выйдет Катя. Она, словно угадав его желания (впрочем, как всегда), появилась в номере уже через минуту.
- Крикнешь, когда разденешься…
- Ладно…
Маразм какой-то! Идиотизм!
«Крикнешь, когда разденешься!», - она что, в ванную зайдет за его одеждой что ли? Да никогда! Катя так не поступит никогда!
Андрей рывком стянул с себя рубашку, расстегнул ремень, так же резко снял брюки вместе с нижним бельем и залез в ванну, наполненную зеленоватой от соли водой и ароматной пеной.
Боже… Как же давно он не принимал ванны вот так…
«Душевая» Фан-фаныча, если так можно было назвать лейку с теплой водой подвешенную на крючок над тазом, в котором ты стоял, пока принимал «водные процедуры», Ждановым в расчет не бралась…
Он закрыл глаза, опустился в воду до самого подбородка и …
- Чего молчишь? – вдруг совсем близко раздался голос Кати, входящей в ванную комнату. – Одежду в прачечную забирают, а он молчит!
Слава Богу, что пена была густая!
Хотя… Неужели он стесняется ее? Черт не поймет…
Андрей пораженно смотрел, как девушка подняла с пола его одежду, поправила на вешалке махровый халат и полотенце и вышла.
Андрей сел в ванной.
Что произошло вот только что?
Со стороны может показаться, что ничего особенного. Ну, зашла девушка, забрала его одежонку, кинула на него взгляд из-под опущенных ресниц…
Ну, ничего особенного!
Если бы это был не он, и если бы это была не Катя…
- Ничего не могу понять… - вырвалось у Андрея, и тут Пушкарева вернулась.
- Чего именно? – как ни в чем не бывало, спросила она.
- Кать… А… Ты чего опять пришла?
- Во-первых, принесла тебе ножницы. Твоя борода тебе, конечно идет, но все же лучше ее сбрить… А, как я слышала, для лучшего эффекта ее в таких случаях стригут…
- А во-вторых?
- Тебе спину потереть?
Простой, можно даже сказать, элементарный вопрос, вызвал у Жданова ступор.
- Чего?
- Спину тебе потереть? Просто, я подумала, что ты разнежишься, и двигаться не захочется…
Андрей все еще настороженно смотрел на нее, и Пушкарева вдруг расхохоталась.
- Еще немного, и я подумаю, что ты меня стесняешься!
Нет, определенно, ЭТУ Катю он не знал…
Еще не знал…
А она, тем временем, взяла мочалку, кусок мыла и начала приводить свою «угрозу в действие».
Катя была права. Андрей совершенно расслабился, а потому заурчать был готов от удовольствия в тот момент, когда его стали «купать», как маленького.
- Кать… А… А ты как все это время?
- Ну, что рассказывать…Вроде как и нечего…
- А ты по порядку… Египет понравился?
И Катя начала свой рассказ. И про Египет, и про Мишу (в этот момент можно было слышать, как Жданов скрипит зубами), и про ресторан в Петербурге, и про то, как ей стало тошно там одной, и про… Про то, про что она хотела сначала промолчать…
- Что он сделал?!!! – заорал Жданов и чуть не вылетел из ванны. – Да, я ему!!!
- Сиди уж сейчас! – удержала его Катя за плечи. - Там папа его так отделал… Тебе еще учиться и учиться…
Помолчали секунд десять…
- Кать, он тебе ничего не…
- Не успел… Папа вовремя вмешался…
Жданов помрачнел.
- Кать… Это я виноват… Это я один!
- Молчи… А то мыло в рот попадет, - вдруг рассмеялась Катя.
- Кать, ты что?
- Да так… Я и не знала, что у меня еще один защитник есть…
Она посмотрела ему в глаза и, наклонившись, снова поцеловала.
Так легко и мимолетно, что он не успел ответить…
- А теперь бороду сбрей… Мешается… А я пойду, чтобы не смущать молодого человека лишний раз…
Андрей проводил ее взглядом, по-прежнему, ничего не понимая.
Она вела себя с ним так, будто ничего не было… Плохого, в смысле…
Но его теперешний опыт подсказывал ему, что это тоже не выход! Им действительно надо было поговорить.
Он побрился, одел халат, и, набрав воздуху в легкие, вышел из ванной.
Катя сидела за сервировочным столиком и накладывала что-то вкусное себе в тарелку. Посмотрев на него, она улыбнулась.
- Ну, вот теперь хоть на человека стал похож! Садись, поешь… Я ужин заказала…
И опять это бытовое, простое обращение сбило его с толку…
- Нет… Мне надо идти…
- Прямо в халате? – посмотрела на него Пушкарева. - С мокрой головой?
Он молчал.
- Тогда дверь ломай…
И она продолжила что-то пробовать и накладывать с больших тарелок.
А потом и вовсе села есть, удобно устроившись в кресле у окна, демонстративно не обращая на него никакого внимания.
Андрей переминался с ноги на ногу, зная, как глупо он выглядит сейчас.
И чего теперь? Вот как ее понять! То целует, то моет, почти лаская, доводя этим до кипения, а теперь…
Даже не посмотрит!
Он обиженно надулся…
- Ты не моя Катя… Ты какая-то… Другая…
Она проглотила кусочек пирога с мясом…
- Да… Другая… Немного… И не твоя… Пока…
Он быстро глянул на нее и обомлел от светящихся золотом искр в ее медовых глазах.
- А если еще раз скажешь, что уходить собрался… Еще раз ударю… Как хотелось тогда…
Это воспоминание о прошлом его грехе, внезапно подстегнуло мужчину.
- Ударь, Кать! Дай мне в морду! Дай! Я же сволочь! Я тебя обманул! Я на Кире женился, хотя…
И тут «морозец» дал о себе знать!
Андрей начал задыхаться, хватаясь за грудь.
Катя скинула тарелку с колен и в одно мгновение оказалась рядом с ним.
- Андрей! Миленький! Андрей, что с тобой!
- Мне без тебя больно… - едва услышала его стон из-за сцепленных зубов. – Меня без тебя нет… Понимаешь? Просто нет…
От боли, пронзившей все его тело только от одной мысли о том, что она вот сейчас, в ответ на его глупое поведение откроет дверь и скажет «Иди!», и снова они расстанутся, Жданов сложился пополам.
- Идем… - прошептала Катя, обнимая его. – Не бойся… Я же с тобой…
- Это сейчас..
- А я и потом буду с тобой…
Девушка откинула покрывало с кровати и уложила его.
- Тебе надо поесть… Совсем немного… Хотя бы яблоко… Хочешь?
Он кивнул головой.
Катерина тут же наложила ему в тарелку всего, что было и, протянув ему, села рядом.
- Бледный какой… А теперь ты рассказывай!
- Что?
- Где ты был… Что делал… Пока мы были не вместе…
Она осторожно, не разуваясь, прилегла рядом с ним, и Андрей начал рассказывать… Он что-то лениво жевал, потому что она так просила поесть, но скоро тарелка оказалась на тумбочке у кровати.
Катя слушала его не перебивая, почти не дыша, и только нет-нет, а вытирала слезу, непрошенную, но несдерживаемую…
- Короче, если б не Фан-фаныч… Может, разбился бы я к едрене фене на своем скакуне…
- Не смей так! – вдруг всхлипнула Катя. – Никогда не смей! Слышишь?
Андрей посмотрел на нее, взял за руку и прижался к ее пальчикам губами.
- Не буду… Если ты так хочешь…
- Хочу…
В дверь их номера постучали.
- Кто это?
- Из прачечной… Наверное, все готово уже…
Катя быстро соскочила с кровати на пол, подошла к двери и впустила девушку с одеждой Жданова.
- Там в пакете вещи, которые мы достали из карманов…
- Да, да… Спасибо… Вы так оперативно работаете…
Катя расплатилась со служащей и закрыла за ней дверь.
Пальто, костюм, брюки, рубашка и белье Жданова легли на кресло.
Катя, посмотрев на Андрея, скинула свои туфельки и потянулась…
Мужчина замер, а девушка, будто не замечая, что с ним происходит, начала раздеваться.
- Можно, я возьму твою рубашку, вместо ночнушки? – спросила она буднично, уже расстегивая платье.
- Бери… - Жданов сглотнул, когда она довела «молнию» до талии.
- Ой, мне тоже не мешало бы начать стесняться! – вдруг рассмеялась она и убежала в ванную.
Черт побери! Что она творит? Чего добивается?
Жданов не знал, что и думать, а Катерина уже вернулась из ванны в его рубашке и с распущенными по плечам волосами.
Он никогда не видел какой они длины, если не считать того дня, в самом начале их совместной работы, когда она разбила свои очки… Но потом - больше ни разу… И вот теперь он замер в восхищении, глядя на то, как свет отражается в ее волнистых каштановых прядях…
Русалка… Из-за такой и с ума сойти – не жаль!
Катерина подошла к постели и, подняв одеяло, нырнула к нему в постель. Прижалась к боку. Вздохнула.
- Кать…
- Что?
- Это ты «что»?
- Я? Я спать… Вечер выдался не их легких, правда? Да, и тебе нужно сначала выспаться…
- Кать, а поговорить?
- Завтра…
- Кать… Точно?
- Да… Спи…
Она обняла его и прижалась к нему всем телом.
Казалось, какой уж теперь сон! Но она всегда была права. Он устал, и сейчас самым главным было то, что ПРОСТО БЫЛА РЯДОМ С НИМ! Большего он не желал… ПОКА…
Андрей вздохнул.
Выдохнул…
И только тут понял, что было не так в последние часы.
Боль ушла…
Совсем!
Дышать снова стало легко…
И «морозца» в сердце не было… Только тепло, разливающееся по всему телу…
Андрей улыбнулся и прижался к Кате теснее.
- Кать… А тебе сегодня не противно было, когда…
- Нет… Я тебя люблю, а когда любят, то принимают все… А потом, я же знаю, какой ты на самом деле…
- Я дурак, Кать…
- Ну, и это тоже, - Жданов почувствовал, что она тоже улыбается.
- Ага… Не споришь…
- С тобой поспоришь… Все… Спать хочется… А потом… Это же я виновата… Я слово дала, что буду рядом, а сама… Исчезла, а тут такое…
- Кать… Это моя вина…
- Все… Хватит на сегодня…Ты спи… Все завтра…
Они прижались друг к другу.
- Кать, а родители?
- Не беспокойся… Они в курсе. Я папе звонила…
- И?
- Сказал, что голову тебе оторвет, когда у нас появишься, если осмелишься, конечно… Они тебя по всем больницам и моргам искали…
- Кать…
- Что?
- У тебя родители… Необыкновенные…
- Я знаю… Андрей… Последнее, и спать…
- Что такое? – тут же в сердце заполз страх.
- Твоя записка…
- Ты нашла?
- Да… Ты, что, ее не дописал тогда, да?
Страх исчез. Осталось только восхищение и любовь.
- А что там, по-твоему, должно было быть?
- «Катя, просто будь…со мной», да?
Андрей внимательно посмотрел на девушку и вдруг прижал ее к себе так сильно, что, казалось, даже косточки затрещали!
- Ка-тя… Как же я тебя люблю! Да… Я просто побоялся тогда…
- Тогда просто скажи это сейчас. Вслух.
Он взял ее лицо в свои ладони и прошептал:
- Катя… Просто будь… со мной… Всегда… Будь со мной…
- Буду, Андрюш… Только и ты будь… всегда… Со мной…
И они начали целоваться. А спустя минуту их ладони встретились, как тогда, чтобы выключить свет...
О сне было забыто за какие-то мгновения! Желание захватило их обоих с головой. Необходимо было просто убедиться, что другой действительно существует и сейчас С ТОБОЙ!
А как это будет «Просто будь со мной» наяву, в реальности, пока не думали…
Не до этого было…
И когда все кончилось, тоже не стали ничего говорить.
Только обнялись крепче…
Еще раз шепнули: «Просто будь со мной…».
И обоих накрыла ночь своим нежным крылом сна…
Счастливого и радужного…

-13-
Они еще долго-долго лежали в постели, пока Катя не заворочалась в крепких мужских объятьях и не сказала наигранно капризно:
- Знаешь, любовь – это, конечно, прекрасно, но…
- Что но? – лениво и чуть хрипловато проговорил Андрей, зарываясь лицом в ее волосы, запах которых сводил его с ума.
- Я не романтик, потому мое «но» будет очень практическое, - пояснила Пушкарева. - Я очень хочу есть!
- Я тоже хочу есть! – вдруг рассмеялся Андрей и сел на кровати, подняв Катерину и усадив ее рядом с собой.
Он вгляделся в ее лицо с удивлением маленького ребенка, который наконец-то, понял что-то важное.
- Кать… - прошептал он. - Я ведь так не смеялся сто лет… С того момента, когда ты ушла…
- Андрюш…
Девушка прижалась к нему и поцеловала в висок.
- Я обещаю, что ты будешь больше улыбаться… Теперь… - тихо сказала она, будто давала клятву.
- Точно?
- Я сделаю для этого все возможное…  И невозможное тоже!
- Тогда для начала поцелуй меня! – солнечно улыбнулся Андрей.
- Нет уж…
- Почему это?
- Потому что потом остановиться будет невозможно… Ты же сам знаешь…
И она многозначительно посмотрела на мужчину своими удивительными глазами.
- Признаю твою правоту… - томно шепнул он Кате в ответ. – А когда нас отсюда попросят?
- А когда мы сюда пришли вчера? Ты помнишь?
- Нет… Было совершенно не до этого.
- И мне тоже…
- Как это так? Мне казалось, что ты была вчера спокойна как слон и…
- Ах, ты! – и тут возмущенная Катерина огрела Андрея подушкой. – Ты бы знал, как у меня внутри все тряслось от волнения!
- Катька! – отбивался он сначала, смеясь, а потом упал на кровать и закрылся руками. – Ну, значит, ты хорошо маскировалась!
Пушкарева оседлала его и продолжала дубасить до тех пор, пока не почувствовала как его горячие ладони сжали ее бедра, требуя того, что могла дать ему только она одна. Руки девушки в то же мгновение ослабели, и подушка упала рядом на кровать рядом с ними.
- Андрей… А как же обед… Ты же тоже есть хочешь… Сам сказал…
А сама уже дышала тяжело и не хотела, чтобы он останавливался.
- Потом… Кать… Пожалуйста, потом… Сейчас другой голод утолить важнее, ты так не считаешь?
- Считаю… Ах-х… Андрей, - выдохнула она, прогибаясь в его руках.
Это было невероятно – испытывать такое сильное желание, когда буквально только что ты занималась с ним любовью страстно, пламенно, жадно, отдавая ему все силы и беря все его силы взамен! Это было настоящее безумие, но самое удивительное, что отказываться от него и прекращать все это ни Андрей, ни Катя не хотели.
Где-то, через час, они все-таки заказали обед в номер, чтобы, наконец, поесть, но и на это короткое время «перекуса на скорую руку», не могли расстаться друг с другом. Андрей, удобно устроившись в кресле у окна, все в том же махровом халате, усадил Катерину к себе на колени и выбирал для нее со всех тарелок самые «сладкие кусочки», тогда как она, весело болтая ногами, делала то же самое для него. И оба то и дело смотрели друг на друга. Пытливо, изучающее, будто не могли насмотреться один на другого, но только до тех пор, пока не встречались с глазами любимого человека, и только тогда, улыбаясь, отводили взгляд и продолжали свои «поиски лакомств». Катя то и дело приникала к Андрею и целовала его – быстро, мимолетно, будто «ела» не только то, что им принесли на обед, но и его поцелуи и ласки тоже.
- Катька… - вдруг вырвалось у него.
- Что?
- Как же я мог без тебя все это время?
- Не вспоминай больше… - провела пальчиком по его брови девушка. – Не надо… Потому что нам обоим было тогда очень плохо… А теперь все просто должно быть хорошо!
- Не знаю, – вдруг задумчиво протянул Жданов. – Я как подумаю, что меня ждет у твоих родителей…
- Страшно? Правильно… Мама-то это еще ничего, но вот папа… Папа знаешь, как переживал?
- Твой папа… Он… Вообще…
- Хороший… Да?
- Замечательный… Если бы не он…
- Ладно… Все хорошо будет. Я же с тобой!
- Да! Ты теперь всегда со мной будешь! – Андрей рассмеялся и прижался лбом к ее лбу. – Никуда не отпущу… Ни за что…
- Да, неужели ты мог подумать, что я сама захочу от тебя уйти? Глупый…
- Может… Глупый… Все бывает… Не спорю, но я только твой, Кать… Только твой…
Катерина снова глянула ему в глаза и поцеловала еще раз. Только теперь не мимолетно, а «со значением» и обещанием. Андрей тут же оттолкнул от себя сервировочный столик, встал с кресла и, подхватив ее на руки, шагнул к постели.
У них было еще несколько часов наедине друг с другом…
Это потом начнется их НОВАЯ жизнь, в которой будет немало горечи и испытаний, но это все потом…
А сейчас – они пока все еще существуют только друг для друга в этом номере, где, как ни странно,  имели обыкновение начинаться их истории… И ТА… И ЭТА…
И снова была нежность и страсть, по которым они так долго скучали, и которые могли подарить только друг другу…
А потом начался один из самых странных разговоров в жизни Андрея Жданова.
- Кать… А как быть с работой? Я должен куда-нибудь устроиться, только вот… Ты же знаешь, что я почти ничего не умею…
- Можешь заняться частным извозом – машина-то есть!
- Кать, не шути!
- Если ты не против, давай об этом поговорим позже, а? Я вот прикидываю, как мебель в комнате переставить, чтоб тебе было удобнее…
- Да, мне в твоей комнате и так все нравится. Особенно ты…
- Ага! Мне тоже все очень нравится, вот только диван? Он же допотопный!
- А мне показался нормальным, пока я на нем спал.
- Ну, так ты спал на нем один, - выразительно посмотрела на него девушка, улыбаясь как-то странно: одновременно и загадочно и озорно.
Жданов, до которого значение этого взгляда дошло с опозданием, расхохотался.
- Катерина Валерьевна! Какая же Вы, оказывается, штучка!
- Да уж… Я еще та краля… Мне просто так палец в рот не клади – откушу!
- А ведь кажешься такой тихой девочкой… - бархатно проговорил он, целуя ее ладошку.
- Это я маскируюсь… Не зря же папа военный. Я – мастер камуфляжа! Понял?
- Понял! Кать… Я тебя люблю…
- И я тебя люблю, Андрей… И, по-моему, нам пора… Часики тикают…
- Уже?
- Боишься? Ничего, не дрейфь, Жданов! Твоя Пушкарева с тобой!
- Моя?
- Только твоя… Потому что только для тебя.
- Катька!
- Андрей! Ну, правда. Уже пора… Анд-рей…
- Кать… Последний раз… Честно-честно!
- Только попробуй в последний раз…
- Я имею ввиду - здесь в последний…
- Кто знает, Андрей… Кто знает…
- Помолчи… Только сейчас помолчи. Пожалуйста…
От любви с самым дорогим в мире человеком невозможно устать. Это было похоже на то, что берешь раз за разом больше и больше, а брать все хочется и хочется… Еще, и еще, и еще, и еще… До полного изнеможения, чтобы в последующий раз сделать все еще ярче и красочней…
- Люблю…
- Я больше… Люблю…
- Только будь со мной…
- И ты тоже…
…В начале девятого Катя с Андреем начали собираться к ней домой. Жданов внутренне готовился к еще одному нелегкому разговору, а Катя собирала свою сумочку, когда натолкнулась на небольшой сверток и вспомнила, что это такое.
- Андрей, тут еще какие-то твои веши в пакете. Их из карманов выложили в прачечной.
- Да? Вроде бы со мной ничего ценного не было. Кошелек с остатками былой роскоши я сразу выложил…
- Да тут и пакетик небольшой… Можно я посмотрю?
- Конечно, чего спрашиваешь?
Катя выложила все на столик.
- Ой… Сигареты… - удивленно заморгала она. - Ты что, закурил?
Жданов смутился.
- Уже бросил, Катюш…
- Но курил…
- Так… Баловался… Детство вспомнил… Глупость все это!
- Ладно, проехали… - понимая все, сказала Катя, отбрасывая пачку куда подальше. – Еще… Блокнот…
- Выбрось! Ничего там такого важного нет.
- А вдруг потом пригодится? Кто знает… Записка… Ты читал?
- Откуда это она взялась? – искренне удивился Андрей.
- Тогда держи. Читай.
И Андрей еще раз поразился той разнице, которая существовала между Катей и Кирой. Та бы уже давно прочитала смятое послание и, возможно, закатила истерику из-за ее содержания. А Катя… Катя даже не задержала на тексте взгляда, а просто сложила ее и передала Андрею.
Тот, пробежав глазами по ровным строчкам, побледнел.
- Андрей… Что?
- Это от Фан-фаныча… Так написал, будто… Черт! Кать, давай, перед тем как к тебе вернуться, заедем к нему… Что-то мне совсем эта записка не нравится! Прочти!
И Катя прочитала:
«Андрей, сынок! Я рад за тебя. Уверен, что вы со своей Катей решите все свои трудности. Прошу только о двух вещах, которые, как надеюсь, тебя не затруднят. У меня на счету есть деньжата на достойные похороны. Найдешь сберегательную книжку у себя в машине – в бардачке. Схорони уж как человека, а не как сброд какой-нибудь. И за Дюком присмотри. Красавец ведь! Жалко, если пропадет. Прощай и не поминай лихом. Феофан Осипович Греков.
Да! И будьте счастливы…».
- Поехали, Андрей! – только и сказала Катя, встав с кровати.
Они быстро собрались и, еще раз обведя взглядом то место, которое снова подарило им друг друга, вышли из номера.
Дорога заняла где-то около часа, и Катя только диву давалась, думая о том, в какие дебри занесло Жданова месяц назад…
Андрей уверенно подъехал к знакомому дому и заметил приоткрытую дверь подвальчика.
Сердце пропустило удар.
Он вышел из машины и тут же направился в каморку, но был остановлен Степанычем. Тем самым, у кого вчера забирал машину.
- Андрюха! Ты что ли?
- Да… Здравствуйте. А что это у Фан-фаныча открыто?
- Ох, ё! Ты ж не знаешь! Так он вчера того…
- Чего того…
- Помер… Как ты укатил, он к себе вернулся… А часа через два… Матвеич его нашел. У него внуку сегодня именины, ну, и решил с Фан-фанычем спрыснуть это дело: мне-то пока нельзя… я до Дня Рождения Игорехи – своего оболтуса – печень берегу. Ну, дверь толкнул – открыто! Зашел, а он там… На диване… Во всем чистом… Как знал.
- Знал… - эхом повторил Андрей и тут же встрепенулся, вспомнив просьбу своего спасителя. – Степаныч, а куда его увезли?
- Знамо дело – в морг!
- Ну, это я понимаю, а в какой?
- Да тут недалеко…
И Степаныч назвал адрес.
- Ясно…
- Андрюх! Ты как думаешь… Может, Фан-фаныча помянем? А?
- Не сейчас… Потом обязательно, а пока надо всем этим заняться… Похороны, поминки… Он по-хорошему это все хотел…
- А деньжата?
- Есть… Не хватит – еще достану!
Жданов повернулся и пошел к машине, как вдруг остановился, хлопнул себя по лбу и вернулся к Степанычу.
- А Дюк где? – спросил он.
- Какой-такой утюг? – не понял тот.
- Да, не утюг, а Дюк! Кот!
- А кошак, что ли? А хрен его знает! Орал все благим матом, ну его и выкинули…
- Черт… Он же потеряется… - оглядываясь по сторонам, он начал искать кота глазами.
- Что-то случилось, Андрей? – спросила подошедшая к нему Катя.
- Да…
Хватило и минуты, чтобы рассказать все произошедшее с Фан-фанычем. Пушкарева смахнула кипевшие в глазах слезы, но вернуть уже ничего было нельзя.
- Андрей, а кот? – всхлипнула девушка.
- Да, вот выкинули его.
- А куда? Нам надо его найти!
- А кто его знает… Хотя… Подожди! Фан-фаныч часто говорил, что он то место любит…
Андрей осмотрелся по сторонам и пошел к огороженной детской площадке.
Именно там, на тех самых тягах-перетягах, на которых сидел он сам холодным вечером месяц назад, мужчина и нашел Дюка.
Красавец-кот, казалось, даже уменьшившийся в размерах, сидел на перекладине и…
Плакал…
Жданов просто подлетел к нему и протянул руки.
- Дюк! Дружок мой… Иди сюда… Иди ко мне, мальчик.
Кот обиженно посмотрел на него своими большими зелеными глазами, наполненными слезами до краев и отвернулся.
- Обиделся на меня за то, что уехал? Ну, прости, только этого сам Фан-фаныч хотел… И, как оказалось, не зря… Дюк… Пошли ко мне… Холодно все-таки, хоть и весна…
- Нашел? – Катя снова была уже рядом и замерла, глядя на фигурку кота. – Какой красивый… Настоящий герцог!
Ее голос привлек внимание Дюка, и он мяукнул.
- Ну, Дюк, прыгай ко мне на руки! Познакомимся поближе! – улыбнулась коту девушка, садясь перед ним на корточки.
- Как в реверансе, - хмыкнул Жданов, а кот, бросив на него презрительный взгляд, подошел к новой знакомой и дал себя подхватить. – Предатель… Как спать у меня под боком, так это завсегда, а как на руки…
- Не бурчи! Ему грустно…
Кот пригрелся у нее на руках и заурчал. Тихо-тихо… но заурчал…
- Андрюш… Давай сейчас все дела оформим… Ну, там… Где Феофан Осипович сейчас… Там же специальная служба есть… Они всем займутся… И завтра можно будет уже все…
- Кать… Как все в жизни… Да? Мы – нашли друг друга, а его – потеряли… Не честно…
- А ты никогда не думал, может, и он кого-то нашел?
…«Умница! Умница, девочка! Нашел… И меня нашли, - сказал где-то Феофан обнимая сына и жену. – И будьте счастливы! Хорошие мои…»…
Дюк мурчал на коленях у Кати, а Андрей думал о том, что сегодня произошло.
Радость и печаль… Как же они близко в нашей жизни! Он так счастлив сейчас, несмотря на горечь потери такого друга… А ведь Фан-фаныч стал не просто другом. Но еще и настоящим его спасителем…
Пока он оформлял все документы и договаривался о завтрашних похоронах, какой-то горячий ком стоял в горле, и только когда все было закончено, и он вернулся к Кате в машину, а она, чувствуя его как самое себя, тихо сказала: «При мне можно, Андрюш», из его глаз скатилось несколько слез.
- Он меня спас, Катюш… Спас…
- Я знаю, хороший мой… Знаю…
- И я все сделаю так, как он хотел… Так странно, что у нас все так начинается…
- Ничего не странно… Это то, что мы должны сделать, чтобы и дальше у нас было все хорошо… Я это чувствую…
Кот мяукнул, будто в подтверждение Катиных слов.
- Об этом даже не переживай… Не думай… Завтра мы все сделаем как надо, только вот кого позвать?
- У Фан-фаныча не было никого…
- Значит, обойдемся семьей, - сказала Катя, гладя кота между ушами.
- Как ты сказала? – посмотрел на нее Жданов.
- Что именно?
- Семьей…
- А… Как мне надо было сказать?
- Нет… Просто… Просто, это правда… Я хоть и чужой вам, но…
- Андрей! Ну, что ты за глупости говоришь! Какой же ты чужой, когда ты сам говоришь, что ты МОЙ!
- Извини, Кать… Прости…
Они еще немного посидели в машине.
- Кать, поехали?
- Поехали… Папа уже звонил…
И Андрей завел двигатель…
…У него в прямом смысле слова тряслись поджилки, когда Катя открывала дверь своей квартиры. Кот в это время перекочевал на плечо к Жданову.
- Мам, пап! – крикнула она с порога. – Мы дома!
- Ага… - послышалось из кухни и в прихожую вышли Елена с Валерием.
Пушкарев держал в руках газету, а на кончике его носа «сидели» очки в старой оправе.
- Дома, значит… Они… - поглядывая то на дочь, то на Жданова, выдал ВалерьСергеич.
- Пап… - укоризненно посмотрела на отца Катерина, забирая у Андрея кота.
- Поговори мне еще тут!… - поправляя рубашку на плече, ответил Пушкарев.
А потом он свернул газету, кашлянул пару раз, чувствуя, как на него смотрит три пары глаз, и…
Н-на! Н-на! Н-на!
И газетная трубка раза три или четыре заехала Жданову по голове.
- Твою… дивизию! Вот дурень-то, а! Мы тут…!  Мою роту!
А потом вдруг схватил его за шею и прижал к себе.
- Живой…
- ВалерьСергеич… Я… простите…
И вместо газеты – подзатыльник, и на душе легко-легко!
И две улыбки – ЕленыСанны и Кати!
И довольный взгляд зеленой пары кошачьих глаз…
И ощущение того, что ты именно там, где должен быть – дома!
Наконец-то дома!
- Ну! Есть пойдемте… Мать давно стол собрала.
- Мам, нам молочка бы надо… Тут Дюк у нас…
Кот вежливо муркнул.
- Ага… С приданным приехал? – хмыкнул Пушкарев.
- Вроде того…
- Ну, пошли… За столом рассказывать будешь!
И пока Дюк тихо-мирно попивал молочко, закусывая мясцом, Андрей рассказал все, что произошло с ним за последний месяц…
…- Так вот и получается, что завтра мы Фан-фаныча…
- Ой, - вырвалось у ЕленСанны и она приложила ладонь к сердцу. – Человек-то какой был… Светлый…
- Да… Мировой мужик! – подтвердил слова жены Валерий. – Мать… Завтра тогда уж все как надо и…
- О чем ты говоришь! Народу-то много будет?
- У него никого нет… Только если Степаныча позвать, да, как бы не запил… Он периодически западает на это дело…
- Тогда тут, все вместе, семьей помянем, - подытожил Валерий, а Андрей снова почувствовал то самое ощущение «дома», которое совсем недавно посетило его. – И раз такое дело, то ложиться вам надо. Мать, и ты как там?
И сказано это было так, будто Жданов всегда был тут.
- Постелила я уже, - мило покраснела ЕленСанна, убирая со стола тарелки и ставя чай с пирогом.
Кот крутился у ее ног, безошибочно почувствовав, от кого будет зависеть его пропитание в этом доме, а Катя с Андреем…
Катя с Андреем переглянулись. И Жданов спросил.
- ВалерьСергеич, ЕленСанна, а… Спросить вы у нас ничего не хотите?
- А чего спрашивать, когда и так все ясно. Разводится-то, когда будешь?
Дети молчали. Пушкарев хмыкнул и потер переносицу.
- Та-ак… Значит, пока без развода… Тоже правильно, скандал вашей семье ни к чему… Тихо вопрос решить надо… Желательнее, чтобы с ой стороны началось, а не с этой…
- Да… - стушевался Андрей. – Вот как все дело-то обстоит…
И он рассказал все о своих отношениях с Кирой. Говорил о ней буднично, спокойно, как о совершенно постороннем человеке, и все это время держал Катю за руку. А та не сводила с него своего любящего взгляда.
Родители смотрели на них и…
Понимали, что такая ситуация может разрешиться только одним способом, который, после окончания рассказа Андрея и озвучила Катя.
- Вот… Я предложила Андрею выход и…
- Ясно все, Катерина… Будете жить вместе, у нас… Пока не расписанные… - спокойно закончил за дочь Валерий, а Елена, услышав тон мужа, вздохнула спокойно.
- ВалерьСергеич, но как же Вы… - не выдержал Андрей.
- А так же! Дочь я люблю… И ты, кареглазый оболтус, мне нравишься… Так что… Живите!
- А разговоры?
- А разговоры так и так пойдут. Больно ты парень видный! Да, и машина у тебя хоть куда! Хорошо на картошку будет ездить… Ведь разговоры-то у нас, не такие как те, что в вашем обществе ведут. Самая скандальная версия будет, если тебя в список лимитчиков запишут.
- Это как?
- А это когда видные мужики на прописке женятся.
- ВалерьСергеич!
- Молчи и ешь! Это максимум. А про то, что ты женат… Да кто в нашем районе твои журналы читает? Никто! Так что… Живите… Чего уж тут… Благо, комнаты раздельные…
- Да… - присоединилась к мужу Елена. - Катя, Андрей… Вроде, как на такое не благословляют, но… Это не обычный случай… Мы с вами… С вами, что бы… и как бы там дальше не было…
Все замолчали…
Но тишина эта была такой уютной и теплой, что хотелось еще вот так посидеть за столом, подержать в руках цветастую чашку с горячим чаем, согревая ладони, и помолчать… Смакуя эту тишь и покой…
- Ладно… Идите-ка спать… Завтра дел много… - ласково сказала Елена. – Спать надо…
И Катя с Андреем прошли в ее комнату.
Здесь не изменилось за месяц ничего… Все было точно так, как помнил Андрей.
Катерина, с улыбкой отметив его какую-то странную растерянность, по привычке открыла шкаф и начала переодеваться. Андрей, севший на стул, наконец, улыбнулся.
Он никак не ожидал, что в этом доме его встретят так тепло и сердечно. Будто он жил тут всегда… И теперь как-то растерялся из-за того счастья, которое накрыло с головой…
И Катя тут со своей дверцей от шкафа…
- Кать… А чего ты от меня закрываешься, когда я все уже видел… и не только видел…
- Ну, Андрей… Это характер у меня такой. Я эту дверцу, когда переодеваюсь, закрывала, закрываю и буду закрывать.
- Даже от меня?
- Даже от тебя… Иначе я не я… И ты меня не узнаешь, если эта дверца останется закрытой…
Жданов снова улыбнулся, мысленно признав ее правоту. Она изменилась, но…
Но все-таки осталась прежней. Его девочкой, которая всегда делала его лучше и сильнее…
Дверца закрылась и…
Андрей рассмеялся.
Катя стояла перед ним в желтой пижаме, по которой один за другим бегали цыплята с зелеными бантами вокруг шеи.
Девушка надулась.
- Чего ты?
- Пижама…
- Чего пижама?
- Классная!
- Издеваешься?
- Просто думаю, что именно ты хочешь от меня скрыть… - а сам, все то время пока говорил, раздевался безо всякой закрытой дверцы, и складывал свою одежду на стул.
А Катя все это время все больше и больше раскрывала глаза, хлопая густыми ресницами.
- Я вот ничего прятать не собираюсь… - сохраняя невозмутимый вид, Андрей по-хозяйски лег на Катин диван и постучал по матрасу рядом с собой. – А ты ложишься?
- Да… Но вот думаю, что ты эту пижаму на мне оставишь ненадолго…
Пушкарева прижалась к Андрею и положила ему на грудь свою ладонь, которую он тут же поцеловал.
- Правильно думаешь…
- Андрей…
- Я понимаю… Родители…
- Нет. Я не про это… Ты как?
- В каком смысле?
- В прямом. Как ты себя чувствуешь?
Андрей обнял ее крепче.
- Сам не знаю… Такого не было со мной никогда… Счастье это… Абсолютное… Наверное… А может, не абсолютное, но все-таки счастье…
- Люблю тебя, Андрюш… Люблю…
И она снова первая начала целовать свое невозможное счастье. Глаза, губы, подбородок, шея, впадинка у ключицы…
- Катька… По-моему… пижаму ты с себя… сейчас сама… это…
- Молчи… Пожалуйста, молчи… А то счастье спугнешь…
- Ни за что…
- Тогда поцелуй меня… Пожалуйста…
- Кать…
Его сильные руки забрались под ее «цыплячью» пижаму и начали ласкать нежную кожу. Будто не было ни ночи, ни целого дня любви…
- Люблю тебя… Просто будь…
- …Со мной… Люблю тебя…
И ночь потонула в их нежности…
В их страсти…
В их любви…
…Спустя час, когда Пушкаревы-старшие сами легли, досмотрев на кухне какую-то старую картину про любовь, а Дюк, довольно заурчав, устроился у них в ногах, ВалерьСергеич спросил жену:
- Ну, мать, что скажешь?
- Прав ты был, Валера… И тогда, и сейчас… Они ж снова ЖИВЫЕ, когда сейчас вместе!... Только вот с женитьбой этой Андрея Палыча… Ну, да что тут попишешь… Видно суждено им это испытание вместе преодолеть… И снова ты правым оказался… А про разговоры, а они, как пить-дать пойдут, так что ж: пусть языками чешут! Его-то все равно никто не узнает. Кто тут у нас из местных старух да шпаны в моде разбирается? А если и узнают, то не поверят. Подумают, что такому человеку тут делать днями и ночами?... Зато Катенька наша какая счастливая… Валера!... И Андрей тоже… Сияет, глаза горят!... Видел, как он на нее смотрел?
- Видел… Я себя в молодости вспомнил! Как тебя взглядом прожигал. Помнишь, Ленк? – и Валерий приобнял жену.
- Помню… - порозовели щечки Елены.
Она ласково погладила мужа по груди.
- Помню… Я все помню.… И как ты мне на наш первый Новый год тюльпаны из-за тридевяти земель достал… В общаге тогда такой переполох был! Все к нам в комнату бегали, чтоб в декабрьско-январскую ночь весною подышать… И как из леса до самого военного городка на руках нес… Тогда еще черемуха цвела… Запах ее нас окружал и туманил… И как в роддом в декабре землянику принес… И где раскопал-то! Мне все в палате обзавидовались, что мужа такого урвала.… И как Катеньку нянчил, чтобы я поспала подольше…
- Ишь ты, сколько всего наговорила…
- Да, Валер… Помню… И любовь нашу помню… И ту, которая была, и ту которая сейчас есть… И думается мне, что и Андрей нашу дочку также любит… Не меньше…
- А может, мать, даже и больше, раз все так закрутилось. Вот, и чужому мужику это ясно стало…
Он глянул на кота, свернувшегося клубочком, и  улыбнулся.
- Чувствую, приживутся у нас эти брунеты…
Дюк подергал ухом и приоткрыл свой зеленый глаз, вопросительно глянув на Валерия.
- О! Ты глянь! Понял, что и про него заговорили… Умнятина какой… Не зря Андрюха его в приданное припер!
- Ох… А с работой у них как же будет?
- Придумают, мать… Они молодые… Оборотистые… А потом… Не может быть такого, чтобы Андрюха себе дела не нашел… И все… Завтра день долгим будет… Давай-ка спать… Дома наши, уже хорошо… А то, что вместе и счастливы – и вовсе отлично!
И они заснули…
…А где-то далеко-далеко теплое течение сделало свое дело. Айсберг растаял, оставив о себе только память, да кусочек льда, размером со спичечный коробок, который просуществовал всего лишь семь секунд и тоже канул в Лету…
Все это говорило о том, что и дальше в этой истории все должно быть хорошо…

-15-
Ромка Малиновский с младшей группы детского сада был другом Андрюхи Жданова. И это было здорово! Помнить друга как себя! Они все делили пополам. Точнее, когда-то на троих… Их вообще звали лет до двадцати «ТРИО», потому что и Сашка Воропаев сначала был с ними «не разлей вода!».
Все трое красивы – каждый по своему – они были будто частями одной картинки-головоломки: такие разные и так дополняли друг друга!
Это потом Воропаев как-то отдалился…
Да, хватит обманываться и обелять себя! Они поссорились глупо и бездарно и только по его вине… Точнее… По вине его ярко-выраженного кобелиного интереса к особам женского пола.
В своих связях с девушками его всегда привлекала не столько «качественная», сколько «количественная» сторона… Был весьма «вкусен» сам процесс и соблазнения, и чувственной игры, и «снятия сливок с торта»… А что там чувствует очередная «рыбка», «киска», «зайка» и прочая симпатичная живность, с его наилюбимейшим третьим номером, его мало волновала.
И в тот раз именно этот интерес прирожденного бабника и ловеласа подтолкнул Романа к довольно низкому поступку. Узнав, что Сашка влюбился, он решил, просто так, из спортивного интереса, «проверить на прочность бастионы» той очаровательной малышки, которая, видно, еще и сама толком не понимала, чего именно хочет: Александра или кого-то другого.
Все очарование Романа Дмитрича было излито на эту довольно миленькую и смазливенькую куколку, и, конечно же, «крепость пала».
И вот тут-то и началось то, что позже было названо «началом краха».
Все, что происходит в нашей жизни, может восприниматься по-разному разными людьми, как участниками событий, так и простыми наблюдателями, и нет ничего странного в том, что опыт Малиновского был самой «подопытной» расценен несколько не так, как рассчитывал Роман.
Девушка, подумав о том, что красивый, обаятельный блондин – ее судьба и принц из королевства грез, заявила Воропаеву, что рвет с ним всяческие отношения. На вполне оправданный в данной ситуации вопрос «Почему?» она честно ответила: «Я люблю твоего друга». А вот кого именно не сказала… Хотела сохранить интригу…
Сашка был в полной растерянности.
Неужели Андрей или Роман, зная о серьезности его чувств, пошли на такую подлость?
Со Ждановыми Воропаевы дружили семьями, а потому Александр решил поговорить обо всем этом с Андреем. А тот принял ошибочное решение, хотя, как известно, благими намереньями вымощена дорога в ад.
Жданов, видя в каком состоянии находится Александр, решил взять вину Романа на себя, зная, что Малиновский не понимает Воропаева так, как он. Именно в этом и заключалась его ошибка!
Дело в том, что, несмотря на дружбу, между Воропаевым и Ждановым издавна витал некий дух соперничества… Он был едва ощутим, почти неуловим, но все же присутствовал. Дружба, казалось, от этого не страдала, но…
Воропаеву всегда казалось, что его товарищу уж слишком все удается. Все и всегда, по его убеждению, преподносилось Андрею «на блюдечке с голубой каемочкой». И Александр никогда не задумывался о том, что, возможно, причина такой кажущейся «легкости» заключается в манере поведения Жданова, который всегда старался быть веселым, улыбался, покорял всех своим потрясающим чувством юмора, чем располагал к себе с неимоверной силой, тогда как Александр, большую часть времени, был мрачен и погружен в себя.
Такие уж характеры: ничего не попишешь!
И, скорее всего, если бы в тот момент Воропаев узнал о том, что это Малиновский, а не Жданов увел у него девушку, то, конечно, крупной ссоры, а возможно и драки было бы не избежать, но…
Все это не стало бы концом их дружбы, потому как тогда бы у Александра включились мозги, и он (ну, вот такая у него была натура!) понял бы, что к этой девушке у него была не любовь, а только влюбленность. Да, и вряд ли человек, который так легко забыл о своих чувствах, если они вообще у него были, заслуживает такого возвышенного к себе отношения. Правда, на это потребовалось бы время, но все же…
Но…
Все произошло так, как произошло, и Александр увидел в признании Андрея вызов, мол: «Посмотри, я все-таки лучше тебя, потому и девочка от тебя ко мне переметнулась!». Если бы Александр мог, «выпустив пар», еще и «включить мозги», то… Если бы… Но этого как раз не произошло, в нем кипели чувства, которые мешали думать.
Поэтому и эта ошибка, и молчание Малиновского, который сейчас немного побаивался Сашку, чувствуя свою вину, и стали началом распада их «трио».
Между Андреем и Александром будто черная кошка пробежала, а уж после того, как Жданов «закрутил» с Кирой, между этими двоими «бывшими товарищами» вообще разразилась «холодная война»!
Но «дуэт» остался цел и невредим! И Роман с Андреем вполне были довольны той яркой и шумной жизнью, которую они вели…
Да, и вообще, жил бы себе Роман Дмитрич Малиновский и дальше, легко порхая и улыбаясь, если бы не…
Эта чертова история с соблазнением Пушкаревой!
Кто же мог подумать, что это «чудо-юдо» так зацепит Андрюху? Да, если б кто-то и мог, то только не он, Роман! Они оба всегда были ценителями прекрасного во всех его проявлениях. Прекрасного, а не ужасающего и отталкивающего! И вдруг такое…
Что не говори, а не мог Роман понять своего друга. Ну, не мог и все! Ведь мужчины, прежде всего любят глазами, а во всей внешности Пушкаревой можно было зацепиться взглядом только за отблески света, отражающегося от ее брекетов!
А Андрюха, как заведенный: «Люблю ее! Люблю!» Да, что там любить?! Вспоминая те, прошлые признания Жданова, Малиновский кривился и усмехался. А теперь, спустя месяц, после того, как газеты и журналы «со смаком» пропечатали несколько статеек о том «шухере», который Андрей навел на презентации вин и о его новом «исчезновении», мужчина глубоко задумывался о том, что же все-таки толкнуло его друга на такие «выкрутасы»? Думал, и понимал, что такого в его жизни еще не было. И от осознания этого, в одно и то же время, ощущал и облегчение («Слава Богу, не я с ума схожу!»), и…  странную жалость к самому себе…
Роман всегда думал, что знает о любви все, а оказалось, что ничего ему об этой стороне жизни не известно!
Впервые эта мысль посетила его на свадьбе у Андрея…
Они вообще тот месяц, после ухода Пушкаревой из компании, держались друг от друга на расстоянии. Сначала Роман хотел «прочистить» другу мозги, но в ответ на все свои уговоры наблюдал довольно странную реакцию: Андрей не хотел видеть в нем старого друга, молчал и как-то непонимающе смотрел на него, будто не узнавая… Стеной отгородился – стометровой толщины!... Затем, в его взгляде появилась довольно злая усмешка, и Жданов начал отвечать колкостями на все попытки Малиновского «растормошить» его, а потом и вовсе перешел на дикий крик.
И это тот самый «ДУЭТ», который никогда не скандалил!
Мужчины перестали понимать друг друга, потому что по-разному начали думать о том, что такое счастье.
И вот на свадьбе…
На свадьбе Роман, отчего-то прятавшийся от жениха, случайно посмотрел Андрею в глаза и обмер. Глаза у друга были как у тех фарфоровых кукол, которых Малиновский дарил своим «рыбкам»… Неживые глаза, которые с горечью смотрели на весь тот цирк, который назывался свадьбой… А ведь Малиновский тоже вложил свою лепту в это представление и неплохо потрудился на этом поприще, уговаривая Андрюху бросить все глупости и взяться за ум, женившись на Кире…
И вот в тот момент…
«Господи, Жданыч! Что же мы с тобой сделали? Неужели можно было ТАК ошибиться? Неужели можно было ТАК не понять того, что с тобой произошло?»
Эти мысли просто пробили сознание Малиновского в тот вечер и шокировали его, а все последующие события только доказали, что он действительно не понял чего-то главного… Самого важного чувства в этой жизни, пока еще ему совершенно незнакомого…
А потом началась пытка неизвестностью! Где Андрей? Что с ним?
Звонки раз в неделю не могли успокоить ни души, ни совести, которая вдруг ни с того, ни с сего расцвела буйным цветом. Все попытки при разговоре с другом выведать у него его местонахождение терпели крах. И вдруг он такой номер отколол на презентации! Жаль, что Романа самого там не было. Может, удалось бы что-нибудь сделать? А так…
Снова никто и ничего о нем не знает, за исключением того, что жив-здоров. Теперь Андрей ему не звонил, а сообщал новости родителям. Точнее матери, которая хоть и была недовольна всем происходящим, но все же немного успокоилась.
Одна деталь была весьма странной: Маргарита заметно охладела к Кире, с которой старалась не общаться совсем.  Роман сначала никак не мог этого понять, а потом, услышав в каких выражениях Воропаева ТЕПЕРЬ говорила об Андрее, докумекал, что Ждановой не могло понравиться такое поведение невестки… Хотя… Какая Кира Андрюхе жена? Это теперь стало ясно, что никакой бы семьи у них не получилось, но тогда…
Тогда Малиновский крепко вошел в ряды «спасателей» Жданова, и их устав оказался сильнее их дружбы…
И стало это ясно только сейчас…
А самое ужасное заключалось в том, что Малиновский и подумать не мог о том, что совсем скоро предаст своего товарища еще раз… И еще серьезнее, чем до этого…

***
Андрей сидел на крыльце небольшого дачного домика и любовался закатом. На его душе, как и всегда в последнее время было легко и спокойно.
Вот уже и май кончается… Да как «поджаривать» всех начал под конец-то! И это после такого ледяного апреля… Ледяного для него во всех отношениях… Да… Не поймешь эту погоду!
Да, и людей, кстати говоря, тоже. Вот даже самого себя!
Неужели это он – Андрей Жданов – прожил последние недели как самый обыкновенный среднестатистический москвич? Да! Он! И самое потрясающее и удивительное, что ему это понравилось! Точнее, не понравилось, а… Как бы это попроще и попонятнее объяснить самому себе?
Он здорово научился ЖИТЬ этой обыкновенной жизнью. Вот что было самым поразительным и когда-то необъяснимым! А теперь…
Мужчина улыбнулся, вспомнив события, произошедшие за этот такой короткий и в то же время такой длинный период…
Как же все-таки это здорово – жить! А жить вместе с Катей – совсем распрекрасно!
Он – избалованный «мальчик-мажор», капризы которого исполнялись, чуть ли не с пеленок, оказался, к своему собственному удивлению, вполне приспособленным к тому, чтобы стать членом самой обыкновенной семьи. Он объяснял происходящее тем, что ему этого хотелось самому и делать все это было приятно. Катя с улыбкой смотрела на его «акклиматизацию» в их квартире и тоже поражалась энтузиазму Андрея. А еще она поражалась тому, насколько быстро ему удалось стать «своим», «родным» ее родителям. Валерия он никак иначе, как «батя» не называл, а Елену ласково называл «мамЛена». И никогда и нисколько не тяготился их присутствием, тем самым, противореча «народной мудрости»: «Любовь к теще и тестю измеряется километрами». Человек 97 из ста сказали бы, что жизнь под одной крышей с тестем и тещей – ужас, но, как оказалось, Андрей входил в тройку тех, кто с эти был не согласен.
Привыкшему к комфорту и какой-никакой, но все же роскоши, Жданову было на удивление легко в маленькой, но такой уютной и «теплой» квартирке Пушкаревых, на кухне которой всегда пахло чем-то вкусненьким. Наверное, душевный комфорт вытеснил все возможные неудобства.
Ему нравился и деликатный стук ЕленСанны в дверь их спальни, которая будила их с Катей по утрам, и решительное «БУМ!» ладонью об косяк от ВалерьСергеича, который тоже иногда вносил свою лепту в дело подъема детей на работу… Андрей обожал утренние каши, которые готовила Пушкарева-старшая, а уж ее блинчики, оладушки и пироги!... Короче, у Зорькина появился серьезный соперник в деле поедания кулинарных достижений тетьЛены… А еще Жданов с удовольствием постигал игры на бирже и премудрости бухучета под «командованием» Кольки и ВалерьСергеича, и опять-таки с удивлением отмечал, что это дело его потихонечку начинает увлекать и втягивать! Теперь, стараясь понять все до мельчайших деталей, он уже не просто наблюдал за процессом зарабатывания денег, но и участвовал в нем. А учиться у Кольки он не стыдился! Они с Зорькиным вообще очень быстро нашли общий язык и стали хорошими товарищами.
Но один род занятий Андрею был особенно приятен. Он теперь обожал что-то делать по дому. Кто-то, конечно, мог подумать, что, мол, не наигрался пацан в школе: не доходил на занятия кружка «Сделай сам», но… Но все, что делал Андрей один или с Пушкаревым (собственно, под его чутким руководством), делалось от всей души и ради самого себя. В детстве, когда его семья еще не была «великосветской», он все равно был лишен всего этого, так как отец все свое время уделял работе, а потом и созданию их фирмы, ее «раскрутке»… Для мальчишки было настоящим праздником попасть в цеха «ZIMALETTO», чтобы проникнуться той атмосферой, в которой каждый день находился отец, чтобы стать к нему немного ближе… Но…
По большому счету Павел Олегович, хоть и любил сына – Андрей чувствовал это, но понять так и не смог. Ни понять, ни поверить в него, ни в большом, ни в малом.
А тут все его мечты стали сбываться, а самое главное, появилось то, чего так долго не доставало – понимание и доверие. Эта простая, обыкновенная семья стала ему родной.
Анализируя свои ощущения и эмоции, Андрей отмечал, что, несмотря на всю свою любовь к родителям, ему стало как-то все равно (даже безразлично, что ли), что теперь они о нем подумают. Конечно, что и говорить, было тяжело осознавать их разочарование в нем, но… Но именно теперь, в этой небольшой квартире, среди самых обыкновенных вещей, со ставшими родными и по-настоящему близкими ему людьми, Андрей обретал и обрел самого себя.
И этому «обретению» он и удивлялся больше всего!
Вот и сегодня, они приехали на дачу, в нескольких километрах от Москвы, и чуть ли не весь день их прекрасные дамы сажали грядки с морковью, луком, свеклой, а мужчинам на долю выпало самое главное -  «фазенда» картофеля. В две-то лопаты быстро справились! Еще и участочек подправили, в божий вид привели, так сказать… От сорняков очистили, забор выправили, старую яблоню спилили, чтоб молоденькой свет не загораживала…
И что? Не переломился! Только почувствовал, как усталость физическая все быстрее и быстрее выгоняет из души остатки напряжения и усталости моральной…
Подумаешь, взмок, да парочку мозолей заработал! Зато, потом, когда они все вместе сидели на веранде, пили чай с лимоном и строили план о том, где именно будут сажать рассаду томатов и огурцов, причем, ВалерьСергеич советовался с ним (нашел знатока!), где лучше это сделать (а приятно, ёлки!), Андрей чувствовал себя именно тем, кем в данный момент хотел себя чувствовать – полноправным членом семьи.
А это многого стоило!
Такой, каким он стал, Андрей Жданов нравился самому себе… И не только себе, кстати говоря…
…Солнце совсем скрылось за линией горизонта, когда кто-то положил мужчине на плечи свитер и нежно обнял, целуя куда-то в ухо. Хотя, почему кто-то… Катя… Его Катенька…
- О чем задумался, красавец?
- Да так, - весело улыбнулся Андрей. – Вспомнил, как мы с батей дома раковину ставили…
- Нашел что вспомнить!
- Ты не права, - Андрей ловко повернулся, подхватил Катю и усадил ее к себе на колени. – Это очень ценное мое воспоминание, особенно то место, когда твой папа признал, что руки у меня растут оттуда, откуда нужно, а не из…
- Я поняла. Не надо уточнений.
- За понятливость я тебя больше люблю!
- Честно-честно?
- Честно-честно…
Их губы встретились, а руки Андрея оплели девушку за талию…
Когда поцелуй закончился, Катерина уткнулась мужчине куда-то в шею и прошептала.
- Тогда, насчет качества воспоминания сознаю свою вину, меру, степень, глубину.
А потом она рассмеялась и снова чмокнула Андрея. Только не в губы, а в нос.
Он внимательно посмотрел ей в глаза и сказал:
- Кать… Я люблю тебя. Ты хоть знаешь, как сильно?
- Знаю… Потому что так же сильно люблю тебя в ответ…
- Честно-честно?
- Честно-честно… Вот только в последнее время…
- Что?
- Думаю все…
- О чем?
- Что ты, как бы это сказать… Не на своем месте, что ли? Все это – дом, «квартирная «НИКА-мода», раковины, дача… Это все для тебя мелко.
- С чего ты взяла? – удивился Андрей. -  Я что, плохо справляюсь?
- Нет… Очень даже хорошо, я даже не думала, что все будет так замечательно, но…
- Кать, не люблю я эти твои «НО»…
- Это все, по большому счету не твое… Даже если теперь тебе кажется, что ты нашел то, что искал, то очень скоро тебе станет «тесно»… Это не твои масштабы…
- В каком смысле?
- Не притворяйся, что не понял. Тесно жить в нашей квартире с моими родителями.. Ты не привык к такому, как бы хорошо тебе не было… Это пока эффект новизны… А вот вся эта рутина превратиться в обязанности, тогда…
- Хочешь сказать, что наша «семейная лодка разобьется о быт»? – усмехнулся Жданов, прижимая девушку еще ближе к себе.
- Что-то в этом роде…
- А как же «с милым рай и в шалаше»?
- Так я не о себе – я с тобой хоть куда, хоть на Северный полюс, хоть в Африку! – а о тебе говорю…. Все, что сейчас происходит, может оказаться для тебя чем-то, вроде игры. А вечно играть нельзя.
- Катюш, значит, я ошибался, и ты в нас не веришь?
- Верю, просто тебе будет тяжело, а мне этого очень не хочется.
- Когда ты со мной – у меня все получается легко и все просто замечательно… А ты ведь со мной?
- С тобой… Только с тобой! Но тебя чем-то еще занять надо!
- Катька! Да, если б ты знала, как на меня твой Зорькин насел со всеми этими биржами, акциями, векселями, долговыми обязательствами! Один часок с ним в обществе – и год в универе учиться не надо!
- Это правильно он тебя. Молодец, что насел! Зато тебе не скучно.
- Лучше б это ты на меня почаще наседала, - горячо прошептал ей на ухо Андрей, забираясь рукой под кофточку и нежно поглаживая спину.
Катерина покраснела, как свекла.
- Андрей…
- А что? Тогда бы я точно позабыл даже значение слова «скука».
Его губы нежно дотронулись до особой точечки за ухом у девушки.
- Андрюш…
- Повтори еще раз…
- Что именно?
- Мне нравится, когда ты так говоришь мое имя…
- Андрей… Андрюша… Андрюшенька…
И они снова начали целоваться до тех пор, пока на веранде не раздался вежливый кашель ЕленСанны.
- Катюш… Андрей… Ужинать пора.
- Идем уже! – ослепительно улыбнулся ей Андрей, и, с Катериной на руках, поднялся с места.
Та взвизгнула и крепче вцепилась в плечи Жданова.
- Боишься? – рассмеялся Андрей. – Зря! Я скорее сам свалюсь, но тебя на землю поставлю.
- Да, ну тебя! Ты сегодня так устал.
- Но это не мешает мне тебя на руках носить!
- Ну, вы идете, молодежь? – раздался голос Валерия, а потом и сам его обладатель вышел на веранду. – Не прохладно? Солнце-то уж село.
- Нет! Меня вот Катерина согревает, - снова улыбнулся Андрей.
- Нашел грелку… - надула губки Катя.
- Я, вообще-то, это про свитер, который ты принесла, испорченная ты девчонка! – сделал возмущенное лицо Жданов.
- Короче! – подытожил Пушкарев. – Шагом арш за стол! А потом уж и костерок можно будет организовать… Тут картошку печь – одно удовольствие!
- Ага! – поддакнула отцу Катя, прижимаясь к боку Андрея. – Здесь по вечерам красиво. А пока и комаров нет, значит, надоедать никто не будет!
Как было сказано, так и было сделано: поужинали, вышли за ограду, разожгли костер, сели рядышком и… Начался вечер историй…
Пушкаревы-старшие начали рассказывать о том, как они познакомились, поженились, как выстраивали свои отношения, как появилась Катя, как она росла…
А Андрея, слушая их, мечтал о том времени, когда сможет назвать Катю своей женой и... Скучал по одному человеку, с которым хотелось поделиться своими новыми ощущениями…
Странное дело, сейчас, когда у него все так хорошо сложилось (по сравнению с тем, что было совсем недавно), ему стало не хватать прежнего, легкого общения с Романом.
И сейчас, сидя у костра, смотря на тлеющие угли, слушая неторопливый рассказ Пушкаревых и обнимая Катю, он мечтал, чтобы друг оказался рядом. Они давно вот так просто не сидели и не слушали самих себя.
А ведь раньше – еще до работы в компании – их отношения были намного доверительнее и… чище, что ли… Катьку с Колькой они напоминали больше. Вроде бы, все так же осталось, когда они пришли в «ZIMALETTO», но что-то ушло. Злость что ли какая-то появилась… Непонятная… Или соперничество, только не такое, как с Сашкой, а другое… Глупее, грубее, вульгарнее… Кто больше девочек через свою постель проведет! Вот гадость-то! Это сейчас, ему все видно и стыдно за свое прошлое поведение, а тогда… Ведь все было всерьез! А осталось ли так для Малиновского? Интересно было бы спросить об этом его самого…
Черт! Как же не хватает разговорчиков с ним! Пусть пустых, но все-таки…
Жданов просто соскучился по Малиновскому, по его приколам, шуточкам… Несмотря на то недопонимание, которое возникло между ними в последнее время, он тосковал по этому человеку из своего прошлого… Человеку, всегда и во всем понимающего его, до всей этой истории. Андрей мечтал о новом понимании и возвращении легкости и сердечности их отношений.
Нет, он не хотел возврата в прошлую жизнь, он просто соскучился по другу… По тому другу, которого знал очень давно… С младшей группы детского сада…
…Когда Валерий с Еленой ушли, Катя с Андреем немного задержались у костерка.
- Андрюш… Что тебя гнетет?
- Да, так… Глупо, может… По Ромке соскучился. Ты не сердишься?
- А почему я должна сердиться? Ведь, если посмотреть на нашу ситуацию, то…
Девушка обняла мужчину за шею и посмотрела ему в лицо.
- То я должна ему спасибо сказать за то, что он все это придумал, потому что иначе…
- Иначе что?
- Иначе ты на меня так бы и не посмотрел как на женщину… Ну, сидит калькулятор и пусть себе считает!
- Кать! Ну, ты что говоришь-то?
- Правду. Если бы не все это… Скажешь нет?
- Ну…
- Вот. Я права.
- Не знаю, просто… Катюш, я всегда с тобой, еще до всего этого, чувствовал себя лучше, чем я есть на самом деле. Возможно, ты права только в том, что я слишком долго не смотрел на тебя, как на женщину… Я в тебе видел… Девочку с косичками… Тонкими запястьями… Изящными пальчиками… Маленькую такую… И чтоб с таким эльфом…
- Эльфом?
- Не спорь… Ты точно не от мира сего! Таких как ты больше нет… А когда на меня накатило… Точно сказать не могу… Может, когда у тебя туфелька в лифте застряла… Может, когда я тебе искусственное дыхание делал, а сам почти целовал… А может, когда ты расстегивала на мне то чертово красное платье с блестками!
- Не знаю, как ты, а я тогда…
- Что ты?
- Горела вся, вот что!
- Каким же я тогда дураком был! Надо было уже тогда просто повернуться и…
- Вот тогда бы тебе папа показал и!
- И пусть! Поженили бы нас с тобой и все!
- Ой, какой ты простой!
- Кать, помолчи минутку, а?
- А что так?
- Я тебя поцеловать хочу, а ты все болтаешь и болтаешь!
Катя рассмеялась, но потом резко оборвала смех и посмотрела на Жданова серьезно.
- Андрюш… Если ты так хочешь, то… Позвони Роман Дмитричу и все…
- Не знаю… Какой-то блок внутри стоит… И хочется, и… Пусть все идет, как идет! У нас с тобой и так сложностей выше крыши. Я не знаю, оставит ли Ромка свои попытки «вытянуть» меня «из болота»… А мне больше таких разговоров не хочется.
- До сих пор не могу понять, он-то чего тебя так уговаривал?
- Не знаю… Я же тебе уже рассказывал, из-за чего мы с Сашкой поссорились. Может, Ромка захотел к этому миру подняться… Кто знает?
- А ты сейчас у меня все опускаешься… - с ноткой грусти вздохнула Катя.
- Эй… Ты чего это? – Андрей взял ее за подбородок и чуть приподнял ее личико. – Я приземлился, Кать… Домой… К тебе… И большего счастья мне не надо…
- Честно-честно?
- Честно-честно… А насчет того, что мне может стать «тесно»… Не знаю… Может, ты, конечно, и права, но мне никогда не было так хорошо, как сейчас…
И тут в Катиных глазах запрягали бесенята.
- Спорим?
- О чем?
- Ну, что я знаю, как сделать так, чтобы тебе стало еще лучше?
- Ого! – руки чуть сильнее сжали податливое девичье тело. – Удивляюсь я Вам, Катерина Валерьевна… Какая у вас фантазия богатая…
- Учитель хороший… У него воображение!.. Мне еще лекции конспектировать и конспектировать…
- Катька…
И Андрей, поднявшись на ноги, подхватил девушку и пошел обратно к домику.
В небольшой комнате, отделенной от родительской, как бы «дачной гостиной», их ждала «раритетная» кровать: старая, широкая, с пружинным матрасом, пуховой периной на нем и круглыми набалдашниками из меди на верхушках щитков…
…- Кать, просто будь…
- …со мной, Андрей…

-17-
Рассвет…
В голубоватой дымке прозрачного воздуха легко можно было увидеть очертания просыпающегося города…
За окном розовела каемка горизонта, состоящая в городе из очертаний высотных домов, предвещая своим таинственным сиянием начало нового дня…
Ромка стоял, нервно курил, глядя на жизнь за оконной рамой, и думал о том, как все, что он сделал вчера, вообще могло с ним произойти…
Почему он не смог подойти к Андрею и не поговорить с ним? Ведь это же Жданов первый пришел в компанию! Можно было воспользоваться этим и помириться. Хотя, они, вроде как и не ссорились… Но дело-то было именно так!  И Малиновский видел, как друг то и дело смотрел на него… Будто ждал чего-то… Какой-то реакции! А он в ответ…
Хорош друг… Будто в ступор впал. А, может, тут другое было?
Опять струсил, как тогда, в истории с Сашкиной пассией?
Нет… Вчера в его странном поведении была не трусость… Точнее, не только трусость… Не только трусость, а еще и…
Был стыд! Признайся, наконец!
Малиновский едва сдержался от того, чтобы ударить в раму кулаком.
Да! Ему вчера на совете, когда Жданов появился такой… Такой «уравновешенный» и внутри и снаружи, в отличие от него самого, находившегося в полном раздрае не первую неделю… И вот на тебе: при одном только взгляде на старого друга ему – Роману Малиновскому - стало стыдно!
Стыдно оттого, что только вчера он понял, что не жил, а так – «мелькал»! Нечем ему было гордиться, ни за что он не боролся, ничего не отстаивал, никого не защищал, а самое главное – ни для кого не жил!
И для него никто в своей собственной жизни не отвел места…
Ромка горько усмехнулся.
Какой поворот судьбы! Это надо же! Катя Пушкарева! Катя Пушкарева стала той, из-за кого в жизнях целого ряда людей произошло столько событий… И не рядовых, а определяющих дальнейший ход судеб!
Что же в ней такого увидел Андрюха, чтобы вот так, не оглядываясь назад, изменить все?
Что-то, что до сих пор недоступно ему – Роману…
Малиновский с шумом выдохнул.
Вот всегда, черт побери, всегда Андрей отличался от него! Был чище, серьезней, глубже, что ли, его самого. И это никогда не злило так, как сейчас.
А почему злило? Потому что он – Жданов – узнал, ради чего стоит жить, а ему эта истина до сих пор не открылась…
Нет, не только поэтому…
Потому что иногда в сознании Романа нет-нет, а проглядывала зависть нет, не к Андрею конкретно, а к людям его окружения, потому как Ромка по происхождению своему к этому кругу не принадлежал… Это потом его родители «поднялись» до уровня «света», но некий «налет простецкости» на них остался. И именно от этого «налета» и хотел уйти Малиновский, добиваясь «избавления от прошлого».
Но и это еще не все…
Андрей оказался честнее его, добрее, лучше…
Потому что он не оказался трусом и подлецом, каким, оказывается, он – Роман – был всегда.
Малиновский усмехнулся.
Боже мой, какой же легкой была его жизнь всего лишь каких-нибудь полгода тому назад!…
И Роман даже не задумывался о том, что вот так разойдутся их с Андреем пути-дорожки. А ведь разошлись… Это факт…
Малиновский потушил сигарету и, закрыв глаза, прижался лбом к стеклу.
А Андрюхи ему не хватает…
Черт побери, как же не хватает! Но теперь пути назад уже точно нет…
И все только по его вине…
Как правильно его называли за глаза! «Кобель»… И он еще раз подтвердил это чужое мнение о себе. Потому что ничем иным нельзя было объяснить то, что сейчас в его спальне, соблазнительно раскинувшись на его кровати, спит Кира Воропаева!
Жена его лучшего друга… И пусть жена только на бумаге, но…
Вины это с Малиновского не снимало ни в коей мере!
Как же все это случилось?
В голове у Романа будто кто-то прокручивал назад кинопленку событий вчерашнего дня, вечера и ночи, то и дело «останавливая кино», чтобы «зритель» мог кое-что понять про себя и про женщину-героиню этой «мелодрамы»…
***
Малиновский был в совершеннейшей растерянности от того Андрея, которого увидел. Впрочем, не он один. Только если всем остальным причина такого превращения была, если и ясна, но не до конца, то Роману все детали были хорошо известны.
«Ни фига себе! - промелькнуло у него в сознании. – Какой-то серой мыши в очках удалось то, чего не могли добиться такие красотки! Браво! Вот как мужиков пообламывать-то надо!».
Но, как оказалось, никто никого не ломал и даже не собирался.
По мере того, как Андрей говорил, Малиновский все больше и больше видел то, что его друг, наконец-то, нашел себя и свое место в этой жизни. Даже его постоянная уверенность в себе была какой-то новой! Он не только верил в себя, но и каким-то мимолетным жестом, взглядом, кивком головы, словом заставлял верить в себя и других. И вот это было в новинку! Роман видел, как удивлены этой переменой все, сидящие в конференц-зале, и, вроде бы, «привычно» принимают «в штыки» Андрея только по одной причине – они еще не знали ТАКОГО Жданова, а незнакомым принято не доверять…
А мужчина все продолжал удивлять! Его решение вообще стало громом среди ясного неба.
Он уходит из семейного дела? То есть сдается, получается…
По всему выходило так, но…
Но даже Воропаев не чувствовал своей победы и Ждановского поражения. Потому что, будь иначе, он никогда бы не пошел на такой шаг с НИКА-модой. Ведь это был откровенный жест, с помощью которого Александр хотел унизить Жданова, а тот… Тот будто специально за этим и приходил!
Роман так ничего и не понял в его намерениях.
Черт! А ведь было время, когда он Жданова, как открытую книгу читал! Что же изменилось?
Андрей… Да, и другие тоже… но больше всего – он сам! Сам Малиновский, да и не к лучшему, к большому сожалению…
Смятение при виде друга и стало причиной того, что Ромка сразу не побежал за ним, когда тот вышел из конференц-зала, а потом его опередила Маргарита Рудольфовна… А еще чуть позже…
Еще чуть позже он увидел то, чего, как ему казалось, он не должен был увидеть никогда.
Кира – эта «леди изо льда», будто опоенная каким-то ведьмовским зельем, осталась сидеть в своем кресле, когда все другие уже покинули конференц-зал. Павел Олегович с Александром прошли в президентский кабинет, Милко – к себе в мастерскую, Урядов – в свой кабинет, а Кристина, заявив, что в такой атмосфере у нее перекрывается канал ее общения с космической энергией, вообще уехала домой. Так и вышло, что в зале остались только они – Роман и Кира, которая, к ужасу Малиновского, внезапно, будто где-то внутри у нее замкнуло, разрыдалась в голос.
Такой истерики мужчина не видел никогда. И уж тем более не ожидал, что ее закатит именно ЭТА женщина!
Кира, словно позабыв о его существовании «расходилась» все больше и больше. Ее плечи дрожали, как от озноба, а по щекам потекли темные потоки слез.
«Ты глянь, что делается-то… Даже тушь водостойкая не спасает. Тоже, видать, не выдержала! Но если так и дальше продолжаться будет, то не выдержу и я… За компанию с тушью!»
- Почему?! За что вот ТАК?! – вдруг, повернув в его сторону лицо, спросила Кира. – Что во мне не так до такой степени, что…
И в этот момент Роман почувствовал сильнейшую жалость к этой женщине. Чисто по-человечески. Наверное, впервые в жизни.
Почему именно сейчас и именно Киру, Малиновский ответить бы не смог. Ведь вот по отношению к Катерине, а ведь и там он «отличился» по полной программе, Роман особой вины не чувствовал. А сейчас, когда Андрей ради Пушкаревой бросил все и всех, и подавно никакой вины не было!
- Ведь что получается? Если б не я, то Жданов никогда бы на эту каракатицу в очках с подкованными зубами и не посмотрел как на особу женского пола!
А вот теперь получается, что Воропаева при настоящем раскладе дел, пострадала больше всех…
А Кира, посмотрев мужчине в глаза своими – мокрыми от слез, повторила:
- Что со мной не так?
И такой она была беспомощной и жалкой, что Ромка не мог не поддержать и не утешить ее.
- Ну, что ты, Кирюш! Все с тобой так…
- Тогда почему?
Ее тонкие руки, медленно поднявшись по его груди, оплели его за шею, и она уткнулась лицом ему в плечо, зайдясь в очередном приступе рыданий. Малиновский погладил ее по голове и (на совершеннейшем автомате, выработанном «годами тренировок»!!!) заметил, какими нежными и шелковистыми были ее волосы…
…Кира всегда представлялась ему самой недоступной из всех знакомых ему женщин. Но это, вопреки истине «запретный плод сладок», никак не подогревало к ней его интереса…
До этого момента. Раньше между ними стояла преграда, а вот какая именно, Роман точно не знал. То ли потому, что она была девушкой его друга (хотя в истории с девушкой Александра его это обстоятельство не остановило!), но еще и до того, как Жданов начал с ней встречаться, Малиновский никогда не мог представить себя рядом с ней. Может, ее безукоризненная манера держать себя, которая, казалось, была у нее врожденной, никак не вязалась с его любовью к «импровизации»… Кто знает? Раньше что-то стояло, но в тот момент…
…Все-таки жалость – это мощный магнит! Не зря у нашего народа поговорка появилась: «Жалеет – значит, любит!».
Только вот жалость бывает разной…
И вот сейчас, стоя у окна и наблюдая за тем, как на улице просыпается рассвет, Малиновский понимал это, как никогда раньше.
Жалость может сделать беззащитным кого угодно, а в большинстве случаев, именно того, кто ее испытывает, тогда, как ее объект… Ее объект сможет черпать из нее силы для себя!
Только сейчас Роман понял, что именно насторожило его в тот момент, когда Кира обняла его. Ее тонкие, красивые, холеные руки отчего-то напомнили ему холодные щупальца спрута. Но тогда это мимолетное ощущение мужчина заставил исчезнуть, уйти из сознания и только крепче прижал плачущую девушку к себе. В эту секунду в ней что-то изменилось. Ее тело будто налилось чем-то изнутри, и она резко откинулась назад, желая заглянуть Роману в лицо.
- Увези меня! Я не хочу, не хочу, чтобы меня видели такой. Раздавленной и униженной… Пожалуйста! Рома!
Ее глаза, уже отчего-то сухие и горевшие каким-то странным огнем, умоляюще смотрели на него.
Черт побери! Он был всего лишь мужчиной, да еще и насквозь «пропитанным» своим «кобелиным мастерством». А Кира…
Кира всегда была красивой женщиной. Женщиной, которая была недоступна. Женщиной, которая была прекрасна. Женщиной, которая знала, как разжечь желание в мужчине. И не только в Андрее, как оказалось! От нее исходил изысканно-соблазнительный аромат дорогих духов. Шелковистые платиновые волосы приятно холодили ладонь. Глаза, казалось, осязаемо ласкали его лицо. И…
- Хорошо, Кирюш… Я отвезу тебя…
- Только не ко мне! – тут же выкрикнула Воропаева, еще крепче обхватив его за плечи. - Не хочу туда, где когда-то был он… Я не выдержу там! Там я задохнусь!
- А… куда же?
Малиновский уже знал (и откуда, что бралось!), что задает глупый вопрос, но все еще не мог до конца понять и принять то, что было таким очевидным. Он никак не мог представить себе то, что в эту минуту именно его, а не кого-то другого, именно КИРА ВОРОПАЕВА пытается увлечь.
В нем металось противоречие, которое было самым непонятным за всю его жизнь: Кира была женой его лучшего друга, но то, как только что на глазах у всех была унижена эта женщина, не просто подталкивало, а со страшной силой толкало Романа к ней.
«Я просто успокою ее», – утешал он самого себя, когда вез Киру в свою квартиру, и уже знал, что это неправда.
Это перестало быть правдой в тот самый момент, кода он спросил: «Тогда ко мне?», а Воропаева ответила: «Да».
Они молча ехали по московским улицам, и оба знали, что ожидает их в ближайшие несколько часов.
У Малиновского еще была возможность остановить все происходящее, просто передав Кире свои ключи и оставив ее одну у себя дома. Но…
«Это тогда будет не так… Ее нельзя оставлять одну… Нельзя сейчас»…
А потому, когда пара вошла в холл дома Малиновского, пути назад уже не было.
Не было…
Какой-то водоворот затянул его… И лишь только за ними закрылась дверь, Кира рывком бросилась ему на шею и начала целовать. С каждой секундой Роман терял ощущение реальности, и на первый план вышло только одно – желание. Желание обладать, подчинить, почувствовать под собой прекрасное извивающееся от страсти тело…
В общем, вроде бы, все, как всегда…
И в то же время иначе, потому что теперь этот водоворот захватил и закружил только его.
ЕГО ОДНОГО!
Это было именно так, потому что сейчас, глядя в окно, Роман, чувствуя, как негодование, боль, гнев, обида, стыд и горечь заполняют все его существо, и снова и снова проигрывая в своем сознании все, что произошло вчера, чувствовал и видел только… ФАЛЬШЬ.
Полдня и полночи они… Нет, они не занимались ЛЮБОВЬЮ. То, что случилось с ними, было чем угодно, но только не тем, что можно было бы назвать этим словосочетанием. Это был механический секс. Единственное отличие каждого раза (остановиться у обоих отчего-то не получалось) заключалось лишь в скорости. И еще странным был ее возглас на самом пике: «Получай!». В то мгновение Роман ничего не понял… Было не до этого…
А потом…
Потом пустота…
И ничего…
Никаких чувств…
Никаких эмоций…
Только сначала какая-то странная и непонятная жажда, а потом полное опустошение… И физическое и моральное…
Сделал…
Утешил…
Очернил душу свою…
Как все пошло!
Когда Роман встал с постели, в памяти отчего-то всплыло: «Ты трижды предашь меня еще до того, как прокричит на рассвете петух…».
Предал…
Снова…
Только теперь не только друга, а еще и себя…
Автоматически, так как в комнате было еще темно, включил настольную лампу и посмотрел на женщину, которая еще несколько часов назад стонала от его движений в ее теле…
Посмотрел и замер…
Кира спала. Малиновский часто (даже слишком часто!) наблюдал за спящими женщинами, но ТАКОЕ выражение лица после ночи страсти видел впервые. Вот теперь его умение читать людей, как открытые книги, наконец-то, пригодилось!
На прекрасном лице Киры лежала печать холодного триумфа, торжества, победы – можно было назвать как угодно, суть не менялась!
Лишь увидев его, Малиновский все понял.
Она использовала его! Вот что означал ее странный возглас: «Получай!» в наивысший момент их близости!
Кира, как могла, отомстила Андрею, изменив ему с его лучшим другом, который (какая же он сволочь!) не очень-то и сопротивлялся…
Это было отвратительное ощущение – выжатой досуха губки.
Использовала…
Так, как нужно было ей…
Наплевав на все его чувства   
Как же все это оказалось знакомо!
И именно в это мгновение Роман понял всю низость того, что они с Андреем сделали с Катериной. И у него от неожиданного осознания этого перехватило дыхание…
Один позор и осознание в нем своей роли помогли осознать и другую подлость.
Роман почувствовал, что его начинает бить дрожь.
- И как это? – вдруг раздался голос за его спиной.
***
В этом голосе, который он так часто слышал, угадывалась открытая усмешка.
Малиновский резко развернулся и посмотрел на Киру.
- Что именно?
- Как ощущеньице, когда становишься предателем? Правда, тебе, видно, это не в первой. Ведь вы с Андреем одного поля ягоды. А теперь и совсем одинаковые!
Она победоносно рассмеялась.
- Как же это здорово! Как здорово, когда ТЫ играешь первую скрипку! Когда все зависит от ТЕБЯ! Когда можно утереть нос таким, как вы со Ждановым!
- Ты считаешь, что именно так обстоят дела?
- Да! А еще здорово то, что ты никогда и ничего не скажешь Андрею. Побоишься… Ты всегда боишься по-большому счету… А так… Я будто на глазах у Жданова ему изменила!
Роман смотрел на эту женщину и не узнавал. И тут у него вырвалось:
- Знаешь, а вот теперь я понял, что именно заставило Андрея уйти… Ты – ненастоящая… Тебя никто не знает… Даже ты сама…
Кирин смех оборвался.
- А еще… Ты не умеешь любить. Не умеешь, Кир.
- Да так, как его любила я, его не полюбит никто!
- Ты его не любила. Ты им болела… А теперь… Это вообще становится похожим на идею фикс… Тебе надо к специалисту…
- Дурак! – вырвалось у Киры, и она, резко повернувшись, вернулась в спальню.
Оделась молниеносно и, не прощаясь, вышла из квартиры Малиновского, который по-прежнему стоял у окна и закурил новую сигарету.
Как только за Кирой закрылась дверь, Малиновский потушил очередную сигарету в пепельнице, дернулся оттого, что ненароком обжег пальцы и прошел в ванную. Он чувствовал, что вымыться было необходимо прямо сейчас. Стоя под горячими струями воды, он с остервенением тер свою кожу, стараясь стереть то ощущение грязи, которое облепило его с ног до головы. Но ни десять, ни двадцать, ни сорок минут не дали той чистоты, которой он добивался. Наконец, когда кожу стало жечь, как огнем, Роман вышел из ванной. Сел в кресло в спальне и просидел так несколько минут. Потом вскочил и, рывком сорвав с кровати постельное белье, бросил его на кухне в помойное ведро…
Да… Если в этот раз грязь с тела смыть удалось, то вот с душой… С душой этот номер не прошел. С ней все было сложнее.
***
Кира возвращалась домой в полной растерянности, которую вызвали последние слова Малиновского.
В  душе у нее бурлили противоречивые чувства. Тут было все: и торжество – она еще может нравиться (и еще как!); и удовлетворение - она отомстила Жданову с его лучшим другом (о-ля-ля!); и стыд (ее верность всегда была ее «фишкой» и прерогативой, с помощью которой она могла давить на Андрея); и страх от того, что все, что произошло между нею и Романом может открыться. И с каждой минутой страх постепенно вытеснял все остальное. Страх и стыд.
Сидя в такси, девушка думала обо всем, что случилось, и не понимала сама себя.
Вчера решение переспать с Романом показалось ей привлекательным и самым правильным. Ей надо было доказать самой себе, что она еще может быть желанной и отомстить Жданову. И переспав с Малиновским, она действительно думала, что принесет Андрею боль, но сейчас… Сейчас ее затея казалась ей самой глупой вещью, которую она сотворила в жизни, потому что получить подлинное удовольствие от того, что они сделали, принести Андрею боль, схожую с ее собственной, было нельзя. Ей невозможно было сознаться в измене, чтобы не потерять свой светлой образ невинной овечки, вечно страдающей и обиженной грубым негодяем. Но самое главное заключалось не в этом…
Кире очень не хотелось, чтобы Андрей… Чтобы Андрей мог сказать, что она никак не отличается ото всех остальных знакомых ему девушек из-за того, что оказалась такой же неверной, как и они все… Как все эти пустышки с длинными ногами, однодневки без мозгов… Нет, только не это!
Вот и получалось, что придется ей довольствоваться только тем, что наслаждение от своей мести придется испытывать только у себя в сознании. Тайком, не выставляя его напоказ, пряча… И тогда смысл во всем, что случилось, пропадал… Точнее, уже пропал…
Как же так? Что же произошло такого за какие-то полчаса, что ее триумф снова сменился поражением? Кира никак не могла уложить это в своей голове. Карты, которые вчера складывались в красивый домик, как в номере у фокусника, рушились под порывами ветра жизни.
И к тому моменту, когда Воропаева перешагнула порог своей квартиры, от утреннего триумфа остался только стыд и мерзость того, что она сделала не только с Романом, а, прежде всего – сама с собой…

-19-
В то же самое время в компании «ZIMALETTO» несколько людей задавались извечными русскими вопросами: «Кто виноват?» и «Что делать?». Их проблемы были весьма различны, эмоции – полными боли и горечи, но точки соприкосновения между ними существовали… И только жизнь смогла сделать так, чтобы линии их проблем, смогли встретиться в одном пункте…
***
Роман Дмитрич Малиновский никогда, по-большому счету не задумывался над значением слов «дружба» и «дружить».
До известных событий он считал, что именно те легкие и яркие отношения, которые сложились с детства между ним и Ждановым, и были дружбой.
События, которые сопровождали их по жизни, были не менее красочными, сочными, звучными, а что самое главное «суперпривлекательными»!
Это было так здорово, когда у кого-то такие же интересы, как и у тебя! Роман вспомнил, как они с Андреем  любили похвастаться своими победами на амурном фронте и разобрать их «по-детально».
Ох, эти детали! Привлекательные и не очень, с ногами «от ушей» или его любимейшим «третьим размером», брюнеточки, блондиночки, рыженькие...
Куда все делось?!
И вообще, было ли все это дружбой...
Вот в чем вопрос, не хуже гамлетовского...
Роман стал чаще курить и поглощать кофе в немыслимых количествах. А недавно вообще попал в такую ситуацию, что просто хоть...
Познакомился с одной куколкой в баре. То да сё. Поговорили, выпили, приехали к нему и...
Проговорили всю ночь о том, что такое любовь и дружба!
Твою мать! И это он - Роман Малиновский, - вместо того, чтобы повалить очередного пупсика на кровать, молол языком всю ночь, размышляя о том, а есть ли два этих явления на самом деле!
Как началась та болтология он теперь и не вспомнит, хотя...
Да... Девчушка углядела в углу огромные тапочки и спросила чьи они...
Ответил. Честно.
- Друга.
- А где он?
- А его больше нет.
- Ой, прости... Случилось что-то серьезное?
- Да... Серьезней некуда...
А дальше все как-то само собой рассказалось.
Девчонка оказалась классной слушательницей. Ни разу за все это время она не перебила его, не отпускала гадких замечаний, не усмехалась, не смотрела на него с отвращением или неодобрением, а просто слушала...
А потом роль слушателя перешла к нему. И он тоже сыграл на «отлично», узнав ее историю. Историю одинокой, никому не нужной богатой девочки, которой хотелось всего-то ничего — внимания. Вот его-то она и нашла в шумном и темном баре в тот вечер.
- Знаешь... Тебе же тоже выходит, нужно только одно: ощущать себя нужным кому-то... Только в отличие от этого твоего Жданова, который встретил такого человека — Катю свою, тебе такой «нужный» еще не встретился.
- Возможно, ты и права...
Они потом обменялись телефонами, но не для амурных интересов, а просто для того, чтобы еще разок-другой вот так же поболтать «по душам»… И это тоже на него было совершено не похоже…
И все ж таки мысли о любви и дружбе, так и не давали ему покоя, а потом…
А потом он как-то раз увидел их. Нет, не Катю с Андреем, а...
Их обоих вместе с Зорькиным.
Увидел и обомлел. Вот тогда-то он увидел и любовь, и дружбу сразу... Скопом, так сказать.
Почему Малиновский оказался в том районе, он теперь уже и не помнил, но оказался и стал свидетелем того, что эти загадочные «явления», которые мучили его душу и сознание, все-таки существуют…
…Эти трое вышли из небольшой кофейни, и каждый из них держал в руках кроме «делового чемоданчика» какой-то кулечек со аппетитным содержимым. И именно это содержимое стало причиной их небольшой задержки около машины.
Желая побаловать свою спутницу чем-то особенно вкусненьким, Жданов остановился, раскрыл свой кулек, достал оттуда это «нечто» и, улыбаясь, протянул Катерине. Та, рассмеялась, отнекиваясь, но потом приняла «пироженце» из рук Жданова. А Зорькин в это время…
Зорькин, обнаглел до такой абсолютной степени, что, совершенно никого не стесняясь, по-наглому влез своей ручонкой в пакет Жданова и…
Слямзил оттуда то ли пирожок, то ли сочник и тут же отправил его к себе в рот. Двое, увлеченные друг другом, поначалу не заметили этих маневров, но когда Николай, уже потерявший всякую осторожность, грубо вытащил из чужого пакета еще один «сладенький кулечек», он тут же, что называется, «погорел»! Реакция двоих «обездоленных» была мгновенной: Пушкарева отпустила другу подзатыльник, а Жданов… Жданов, ловко, с вывертом подняв ногу, любовно и нежно прошелся по «Николенькиной» пятой точке. Тот возмутился, несмотря на свою доказанную вину, показал Катерине язык и отпустил шефу такой же «привет» по тому же месту с тем же вывертом! Андрей сделал зверское лицо (конечно же, в шутку), передал Катерине свой чемодан, пакет со сладким содержимым, очки и…
Зорькин едва успел убежать, кинув в руки подруге свои причиндалы вместе со своими окулярами. Пушкарева умирала со смеху, наблюдая за этой импровизированной «гонкой на выживание», а потом, когда смеяться сил не осталось, тормознула своих спутников.
- Мужики! Ой, нет… Мальчишки! Стоп машина!
Те, остановившись как вкопанные, являли собой весьма забавное зрелище.
- Манатки разбираем, очки водружаем на носы и поехали-ка домой.
- А чего он?! – вырвалось у обоих мужиков одновременно.
- Дома разберемся, - покровительственным тоном сказала Катерина, передала каждому его вещи, поправила пиджаки и, подцепив под руки (так как свою ношу она уже передала Андрею) их обоих, направилась к машине.
Они так здорово смотрелись вместе, что даже попытка Жданова «отвесить» Зорькину еще один «привет с вывертом» ничего не испортила, а наоборот, добавила в эту картинку гармонии.
Через пару минут веселая компания уселась в машину Жданова и уехала, а Малиновский…
Малиновский именно в этот момент понял, что раньше он и знать не знал о том, что такое «дружить2… А уж «любить» - тем более…
И никто в этом кроме него самого не виноват…
Такие вот дела…
***
Киру Воропаеву на этом отрезке ее жизненного пути можно было спокойно отнести к тому разряду женщин, которые из «ничего» могут сотворить прическу, салатик и трагедию! Но само понятие «трагедия» в последнее время изменило для нее своё значение коренным образом. Точнее, изменилась смысловая «наполненность» этого слова…
Если раньше ей казалось, трагедия – это когда Жданов ночует у себя в квартире, а не у нее, а чуть позже, что неустроенность ее жизни с Андреем самое страшное, что могло с ней случиться, то теперь…
Когда она почувствовала легкое недомогание, то не придала ему значения: подумаешь – головная боль, слабость. Но вот когда ее начало подташнивать по утрам…
Мысль о ТОМ САМОМ возникла как из ниоткуда, а, возникнув, никак не желала уходить…
Идти к врачу она не хотела, а потому…
Две полоски на тесте…
Вот что теперь ассоциировалось у нее со словом «трагедия»!
И если бы только это был ребенок Жданова!…
Если бы…
Но все это случилось только потому, что та месть, о которой говорят, что ее принято, да и приятнее преподносить как «холодное блюдо», не входила в рамки ее сознания, и уж, тем более, поведения. Теперь, как бы видя себя со стороны в тот злополучный день два месяца назад, Кира ругала себя и Малиновского последними словами. Себя – за то, что все это затеяла, а Романа – за то, что так легко пошел у нее на поводу.
Ведь теперь…
Теперь она оказалась в ужасном положении. И даже то, что могут сказать по этому поводу в Обществе ее волновало не так, как то, что…
Что она может остаться с ребенком одна, если…
Если вообще решиться на это!!!
Беременность…
Она никогда не думала о ней серьезно.
Ну, когда-нибудь… В процессе… Уже после того, как она станет Ждановой…
А получилось как?
Ждановой-то стала, только…
Только наполовину. Уж лучше бы Воропаевой была, черт побери!… Тогда все было бы яснее, понятнее и не так ужасно… Мать-одиночка и точка! А тут…
Какая-то «соломенная вдова»…
Черт побери! Как же все сложно! Что теперь делать? Что?!!!
Мысль об аборте пришла к ней сразу же, потому как ничего другого Кира придумать не могла. Хоть словосочетание «мать-одиночка» и промелькнуло в ее сознании, но…
Эта роль не для нее! Она не может быть ОДНА в принципе! Только не в таких условиях, как эти… Всегда и во всем, даже в мелочах, Кира Воропаева добивалась от других уяснения одной самой элементарной вещи: ЕЕ никто и никогда не может бросить! НИКОГДА!!!
А теперь, когда ЭТО случилось…
Разве может она усугубить ситуацию еще больше?
Нет… Только не это…
Правда, есть еще один выход: сказать, что ребенок от Жданова, но… Но кто ж поверит, когда она его и не видела-то два месяца, а тут… Риск… И в данном случае, он вовсе не благородное дело… Не настолько же она змея-подлюка, чтобы на такое пойти.
Так что остается только аборт. Никакой другой выход не мог дать ей возможности «сохранить лицо» в данной ситуации. А кто и что еще мог ей предложить?
Кира нервно сжала пальцами виски, слыша, как в ушах «накатывает прибой». Словно на побережье.
Прибой…
Как давно ей не было так спокойно, как обычно бывало с ней на море…
Единственным исключением стал тот – последний раз, да и тогда она чувствовала себя лучше, чем сейчас…
В тот год – последний в жизни ее родителей – они все вместе, всей своей семьей отправились в Коктебель… Там у Ждановых была старенькая, но очень милая дача. А их родители все ждали, когда кто-нибудь выставит на продажу домик рядом…
Никто из «законных владельцев» не планировал в тот момент отдыха в том месте, а потому Воропаевы-старшие решили занять «апартаменты» сами.
В детстве Кире нравилось называть это место не просто Коктебель, а «край голубых холмов», как было написано в большинстве путеводителей. А Сашка все время спорил с ней и говорил, что Коктебель переводится с местного наречия совсем по-другому, и хотя его название тоже было красивым - «серый конь со звёздочкой на лбу», она упрямо повторяла, что «край голубых холмов» - красивее.
А в тот раз девушке было не до споров с братом. На душе кошки скребли, она злилась на родителей и Александра, а все потому, что не сбылись ее планы на их собственный отпуск с Андреем. Кира сначала рвала и метала, а потому надулась на всех, как мышь на крупу…
Как же! Жданов просто не захотел поехать с ними! Неприязнь к Сашке оказалась сильнее, чем любовь к ней…
Ей бы тогда задуматься, насторожиться, понять, что никакой глубины чувств меж ними нет, но…
Она была слепа, глуха и обвиняла своих во всех смертных грехах.
Если бы знать тогда, что это будет их последнее лето? Если бы знать…
Боже мой…
Кира зажмурила глаза и зажала голову ладонями. По-прежнему в сознании что-то шипело. И это снова напомнило ей побережье.
Тогда вот точно так, как сейчас шумело у нее в ушах, что-то серым камушкам на берегу шептало море…
А она, глупая, глядя куда-то вдаль, не вслушивалась в эти солёно-бирюзовые слова и лелеяла в себе чувство обиды…
Прямо как сейчас… Только вот вместо обиды – страх, горечь и разочарование.
Разочарование в себе самой!
Как же не хватало ей теперь тех, на кого она так глупо обижалась когда-то…
Но… Ничего уже не вернуть.
Кира не знала, что ей делать. Совершенно.
В душе и сознании творился полный раздрай. Женщина ощущала себя лежащей на самом дне ущелья. Казалось, падать ниже некуда.
Некуда!
Никто, даже она сама, не могли подумать о том, что «падать куда есть». И причинами этому были: та обида, которую нанес ей Жданов; те несбывшиеся желания, которые она вынашивала несколько лет и которые так и не сбылись, как она мечтала; та реакция Высшего Общества, которую вызвали последние события в ее семейной жизни…
И вся эта мешанина порождала в глубине души такое страшное чувство, которое Кире было доселе незнакомо, неприятно и внушало непонятный страх. Страх, который проявлялся все ярче и ярче.
Именно от этого страха Кира и хотела избавиться. Страха и тяжести, от осознания не чьей-нибудь, а своей собственной вины.
Забыть! Выбросить из головы! Избавиться!
Но как?
Как она не знала, а вот кто виноват в том, что он появился, Воропаева знала отлично.
Этот кто-то – она сама…
***
Что же такое с ним происходит? Вроде бы все, как всегда, но...
Черт! Никогда до сих пор он не осознавал, к каким последствиям могут привести его поступки... И никогда мысли о том, что его мерзкое поведение может навредить, прежде всего, ему самому, не посещала его сознание. А теперь, когда внутри него поселилось нечто требующее к себе внимания или постоянно «пилящее» его за тот или иной проступок (кто-то когда-то говорил ему о том, что это называется «совестью»), Александр понял, что ему необходимо менять что-то в своей жизни. А все почему? А потому, что жить по-прежнему, в силу каких-то пока непонятных ему причин, он уже не мог.
Его состояние легче всего было бы описать словами: «Хочется чего-то: то ли солененького, то ли остренького, то ли зарезать кого!». Душа просила чего-то… чего-то неизведанного ранее, а грешное тело строило свои планы, которые поражали Воропаева не меньше, чем желания души…
«Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!», - кричал разгневанный водитель медпомощи из гениальной комедии Гайдая, тогда как Воропаеву впору было бы кричать: «Будь проклят тот день, когда я сел за игральный столик в том дрянном казино!». Ему всегда была безразлична игра, чужд азарт, а тут…
Тут в него будто сам черт вселился!
Кто виноват в том, что он вообще зашел в это долбанное казино? Кто виноват в том, что как последний лопух клюнул на самую примитивную из наживок – девку с ногами «от ушей»? Кто виноват в том, что, несмотря на все протесты внутреннего «я», он продолжал делать ставку за ставкой? Кто?
Виновных, кроме себя самого не найти.
Но этот проигрыш был только началом, и далеко не самым страшным делом, из тех, что произошли с ним позже.
Да. Воропаев проигрался. Он проигрался в тот вечер в пух и прах. Играл даже в долг. И именно этот долг за душу и тянул, когда на него начали давить с выплатами из казино.
Вот тогда-то это и случилось…
Воропаев подошел к окну и посмотрел вниз, на затихающую в конце дня Москву.
Есть же счастливые люди! Сейчас разойдутся по домам и окунутся в свой собственный мир – мир семьи…
Семьи, которой у него не стало…
Мужчина закрыл глаза и тут же увидел перед собой родителей. Как живых… Сильных, красивых, умных… Как было все здорово, когда они были все вместе! Все было просто и понятно, потому что мама могла объяснить в этой жизни все, что угодно, а отец – дать верное направление на извилистой дороге жизни.
Как это несправедливо, что их нет рядом!
Александр ударил кулаком по оконной раме.
Черт! Черт! Черт! Жизнь доказала, что сиротство ужасно в любом возрасте, и еще неизвестно, когда это тяжелее: в детстве или…
Неужели потеря поддержки на какое-то время всегда превращается в … такое?
В такое уродство, в которое превратилась его жизнь?
А то, что это действительно так, Воропаев понимал, как бы кто-то, или даже он сам, ни уверял его в обратном. Уродство и убожество… Блеск, покрывающий грязь, суета, обманная значимость, растворимые в море ханжества, лжи, чванства, предательства… Все хорошее быстро терялось на этом грязном фоне. А попадая в это «ароматное болото», человек (в данном случае он – Александр Воропаев) либо быстро шел ко дну, либо «пропитывался» этими ароматами-миазмами, превращаясь в нечто…
Как же найти слова, чтобы описать себя?
Мелкое? Пакостное? Ничтожное? Жестокое? Гадкое? Как не хочется думать так о себе, но…
Против фактов не попрешь…
Они вещь упрямая!
Александр снова закрыл глаза.
Он тогда будто забыл о том, что поставил под угрозу само существование фирмы, которая была делом жизни его отца... Отца, о котором он только что вспоминал с таким упоением и горечью... Отца, которого он так любил... Отца, который бы точно осудил своего непутевого сына за все то, что произошло в последние недели.
Как же все глупо в этой жизни! Глупо и непредсказуемо...
Вот кто бы мог подумать о том, что сам Александр Юрьевич  Воропаев сможет не просто «продуться» за игровым столиком в казино, а... спустить за почти шулерской игрой свое дело...
А он именно «спустил» «ZIMALETTO»! Спустил! Как когда-то за игрой в карты спускали свои имения нерадивые помещики... И пусть не напрямую, но...
На душе было так сумрачно и тоскливо, что кто-то изнутри нашептывал ему, что ничем хорошим это дело закончится не может...
Это, просто не укладывалось ни в какие рамки: он — опытный и матерый делец не смог справиться с той ситуацией, в которую попал. Ему в тот момент времени неоткуда было взять деньги в уплату долга в казино, а потому... Он решил их взять у «ZIMALETTO». Причем, вполне официально, продав акции компании на бирже, в спешном порядке увеличив их объем. Получалось, что теперь ни у кого из членов семей Ждановых и Воропаевых не было достаточного количества акций, чтобы с уверенностью сказать, что «контрольный пакет» принадлежит им. Нет... Теперь уже нет. Его стараниями общая масса акций увеличилась, и если кто-то мог пронюхать о том, что за дела творятся в «ZIMALETTO», и скупить все те ценные бумаги, которые были выброшены на рынок, то...
То у компании запросто мог появиться новый хозяин. А тогда это был бы не просто провал, как у АндрюшЕньки, а...
Крах...
Окончательный и бесповоротный...
Александр просто молил Бога о том, чтобы никто не мог скупить их ценные бумаги. Но вот услышатся ли его молитвы? И если да, как он исправит то положение, в которое попала компания?
Воропаев не знал этого…
В голове его рождались вопрос за вопросом, но на самый главный ответ он знал.
«Кто виноват?»
- Ты сам, Воропаев… Сам…
***
Вот такое вот время вопросов и ответов. Графики проблем приближались к точке пересечения. Правда, произойдет это не без постороннего вмешательства – так сказать, прямых, прочерченных в другой плоскости…
Или…
Время бросать камни прошло.
Наступило время собирать их…
А это не так легко, как кажется.
Не правда ли?