Еще в такси, по дороге в город, я успела покаяться в том, что так поступила. Явно погорячилась. Мне было жаль - и себя, и Сашку, и свои чувства, они ведь не исчезли в ту минуту, когда я вышла за порог дома Емельянова. Они не исчезли, и теперь терзали меня, накрывая всё новой и новой волной сомнений. Права ли? Стоило ли так реагировать? Обижаться так сильно? Может, и не стоило. Но можно сколько угодно говорить себе, что погорячилась, но обида из души не уходила. Уже давно не уходила, я просто пыталась её не замечать. И дело было совсем не в том, что я до одури хотела замуж, а Сашка артачился. И он не делал мне это назло, у него была причина, которую он мне объяснить не желал. От него можно было услышать лишь одно: тебе мало, что я тебя люблю? Мне не было мало, но я чувствовала, что это лишь часть правды, а от того, что он скрывает, Емельянов меня старательно отталкивает. От своей души, от сердца, от мыслей. И сам собой напрашивался вопрос: так какой частью своего "я", он меня любит? Физической и всё? Вот этого мне точно мало. И я не могу ничего с этим поделать, отделаться от сомнений и тягостного ожидания окончания нашей пьесы. Тем более, с такими унизительно-трагическими сценами, когда мы, между собой не разобравшись, готовы развлекать посторонних людей.
В общем, может, и к лучшему, что уехала. Нам обоим пойдёт на пользу обдумать всё наедине с собой, а не притворяться завтра утром, что ничего особенного не случилось. Это начинает входить в привычку, и меня это беспокоит.
Дашки дома не оказалось, что не могло меня не порадовать. Сестра точно принялась бы задавать вопросы, а то и злорадствовать, а отражать её атаки у меня не было ни настроения, ни сил. Я прошла по тёмной квартире, даже не подумав включить свет. В гостиной неожиданно натолкнулась на кресло, и едва не разревелась из-за этого. Я от собственной квартиры успела отвыкнуть, какой-то частью души успев прикипеть к новому дому. А теперь вот вспомнила, что он вовсе и не мой. На всякий случай проверила телефон: Сашка не звонил. Ещё один гвоздь в ящик моих надежд. Хотя, я допускала, что он тоже зол и растерян. Но позвонить мог бы.
Но не позвонил.
- Сама себе кажусь дурой мнительной, - призналась я Ленке следующим утром. Спала этой ночью плохо, проснулась ни свет ни заря, и решила, что можно позвонить сестрице в Москву. Ей на работу к девяти, так что в половине восьмого, она точно на ногах.
- Знаешь, вообще-то, имеешь право. А Сашка - гад.
- Гад, - согласилась я, правда, без всякого воодушевления.
- После такого все порядочные люди женятся.
- После какого "такого"? - не поняла я.
- Совместного проживания, Таня! Ты ведь с ним жила?
- Жила. Но не скажу, что долго.
- Это неважно, - сказала, как отрезала Ленка. - Постель ему стелила? Супы варила? А он неблагодарный! Хочешь, позвоню ему и это скажу?
Я за долю секунды смогла представить себе этот разговор, и в ужасе выпалила:
- Не хочу!
- Я за тебя заступлюсь, - настаивала развоевавшаяся сестрица.
- Спасибо, Леночка, но не надо. Я хочу сама...
- Что?
- Доказать ему, что всё могу сама. Дашка ведь права: все в городе считают, что мне достался проект только потому, что я с Емельяновым сплю. - Я подумала и исправилась: - Спала.
- Кто так думает?
- Да все! И Вовка, и Дашка, и мои бывшие сокурсники.
- Таня, они дураки, - убеждённо заявила Ленка. Но мне пришлось возразить:
- У дураков тоже есть мнение, Лена.
- Правда?
Но надо сказать, что я улыбнулась, сестра смогла этого добиться. И поэтому, когда из комнаты вышла, чувствовала себя увереннее и спокойнее. Дашка была дома, но дверь в её спальню была закрыта, зато в прихожей валялись туфли и сумочка, прямо на полу. Сумку я подняла и положила на тумбочку, а туфли ногой сдвинула к стене. Если честно, когда нам с сестрой приходилось жить под одной крышей, то у меня быстро появлялось ощущение, что я живу рядом с пятнадцатилетним подростком. Который не обременён никакими обязанностями и правилами распорядка. Дашке точно нужно замуж за олигарха, чтобы тот оплачивал наёмную прислугу, которая ходила бы за моей сестрой по пятам, и за ней прибирала.
Правда, в некоторый ступор меня привело наличие мужской обуви, брошенной прямо у порога. Я пару секунд разглядывала мокасины шоколадного цвета, явно новые, дорогие, после чего негромко хмыкнула, но решила, что это совершенно не моё дело. Прошла на кухню и включила чайник. Следующие минуты мой взгляд метался от телефона к мокасинам и обратно. Я раздумывала, не позвонить ли Емельянову, и отвлекалась на то, кого в родительскую квартиру этой ночью занесло. Точнее, кого Дашка привела. Что с перспективами?
Но спрашивать я об этом не стала, даже когда сестра на кухне появилась. Я только успела сделать себе бутерброд и присесть за стол, как она появилась. Остановилась в дверях, хмуро меня разглядывая, после чего зевнула.
- Ты.
- Я.
- Ты ночевала, что ли?
Мне отвечать не хотелось, поэтому попробовала от прямого ответа уйти. Дула на горячий чай, а сама украдкой погладывала на Дашку. Та стояла передо мной в шёлковой пижамке и потягивалась. А мне вдруг припомнилось наше с ней детство. Дашка вот также появлялась по утрам на кухне, в красивых ночнушках, в простецких футболках она никогда не спала, и принималась потягиваться и зевать. А если родители были дома, то её тут же обцеловывали и гладили по волосам. И со мной так было, и это казалось обычным и привычным, просто я очень давно об этом не вспоминала. Давно не жила с родителями, с сестрой, давно не была ребёнком. А когда вспоминалось, на душе становилось тяжело.
И хотелось продолжения. Но  в детство не вернёшься, и поэтому я хотела ребёнка. Хотела семью, свой дом и любимого мужа.
Стало грустно, и от Дашки я отвернулась. Не сдержала вздоха, а сестра заметила и спросила:
- Что случилось?
- Ничего.
- Как ничего? Ты сидишь у меня на кухне и ноешь.
Я на стуле развернулась.
- Я не ною. Это во-первых. А во-вторых, с каких это пор эта кухня твоя?
Дашка налила себе сок из графина, а на меня рукой махнула.
- Ладно, не начинай. Я не могу сейчас с тобой спорить, у меня голова ещё плохо работает.
- Даша, кто у тебя в спальне?
Сестра глаза на меня вытаращила.
- А ты почему меня об этом спрашиваешь?
- Потому что у нас в доме чужой человек!
- Помнится, когда я Саню в трусах в нашем доме застукала, ты не горела желанием мне объяснять кто это.
Я обиделась и отвернулась от неё. Откусила от бутерброда, хотя аппетита совершенно не было. А Дашка меня рассматривала, потом спросила:
- Вы поругались?
Я заставила себя разжать зубы.
- Немного.
- И ты уехала среди ночи в город? – Я молчала, что было расценено, как подтверждение. Дашка сок допила, поставила пустой стакан на стол и головой качнула. – Ты дура, Танька.
- Да? – воскликнула я. – Дура? А я, знаешь ли, не могу затоптать свою гордость ради денег!
- То есть, я могу?
Отвечать я не стала, да и не успела бы, потому что из коридора послышалось:
- Дашунчик! – я глаза закатила и снова подула на чай. Который уже успел остыть.
На пороге кухни возник молодой человек приятной наружности, лет тридцати, тёмненький, с обильной порослью на голой груди. Я на его грудь уставилась, после чего захотелось ещё раз вздохнуть. А гость улыбнулся, разглядывая нас.
- О, девочки, привет.
Я из-за стола поднялась.
- Я еду на работу, - оповестила я сестру.
- А знакомиться не будем?
Я увернулась от руки и улыбки навязчивого молодого человека. Даша его поведение тоже не оценила, и одёрнула:
- Гоша, отстань от моей сестры.
- А это твоя сестра? Круто.
- Чем это? – это я услышала уже из коридора.
- Ну, она блондинка, ты брюнетка… - Голос парня звучал достаточно игриво. А вот Дашка фыркнула.
- У тебя мысли только об одном!
Сашка не звонил. Я приехала в туристический центр, пообщалась с мебельщиками и поставщиками
Сашка не звонил. Я приехала в туристический центр, про себя даже порадовалась, что сегодня не встречусь ни с Никой, ни с Васей. Разговаривать по душам, выслушать советы, да даже если и сочувствие, у меня сегодня желания не было. Я закрылась в маленьком кабинетике, который мне выделили для работы, можно сказать, что с головой зарылась в каталоги, предоставляемые поставщиками, и честно постаралась ни о чём не думать, хотя бы в течение часа. Не думать о Емельянове, не думать о молчащем телефоне и буквально заставляла себя не размышлять всерьёз о том, что же случилось вчера вечером. Это было страшно, и чем больше времени проходило в тишине и молчании, тем страшнее мне становилось.
К тому же, в этот день мне помогло встретиться с Вовкой. Признаться, я уже давно о нём не вспоминала, совершенно оторвалась оттого, что меня же ещё совсем недавно беспокоило и чем я жила, о ком страдала и плакала. И поэтому эта встреча меня не на шутку впечатлила. Мы столкнулись на улице, и удивились этой встрече все. Вовка был не один, с женой, и я, ошарашенная и сбитая с толку, уставилась на неё, именно на неё, беременную, не сразу подумав о том, что веду себя странно.
- Таня, привет. - Вовкин голос прозвучал несколько неуверенно, он покосился на жену, а я опомнилась и глаза от её заметно округлившегося живота отвела. Выдала бодрую улыбку.
- Привет. - Я, честно, собиралась протиснуться мимо них, бочком, чтобы не доставлять Вовке возможных неприятностей, Олеся довольной встречей со мной совсем не выглядела. Но он сам обернулся мне вслед и полюбопытствовал:
- Как дела? Как работа?
Конечно, его больше интересовало, как работа в центре продвигается, чем моё благополучие, но это всё равно было проявление интереса, и ответить я постаралась вежливо. Остановилась, снова повернулась к ним и нацепила на лицо улыбку.
- Потихоньку. Но, главное, движемся вперёд. На месте не стоим.
- Придираются сильно?
- Не придираются, Вова, а участвуют в процессе. В конце концов, это детище Филинов. Они всё хотят знать и в принятии всех решений участвовать.
Олеся меня разглядывала, но я заметила, что мужа под руку уцепила покрепче.
- Я бы так работать не смогла, - сказала она в итоге. - Когда за каждым шагом следят. Мне нужна свобода выражения, а не пригляд постоянный.
Я смерила её внимательным взглядом.
- Свобода выражения хороша при оформлении кафе, а здесь слишком многое здесь надо учитывать. Желания заказчика, удобство посетителей, совершенно разноплановых, взаимодействие всех систем и персонала. Здесь уже не до полёта фантазии. - Я на Вовку посмотрела, и совершенно искренне призналась, именно ему: - У меня такое чувство, что я опять диплом пишу.
Он улыбнулся. Вполне искренне, а мне приятно стало. Всё-таки мы с Вовкой люди далеко не чужие, а так давно не говорили, не обменивались мнениями, как привыкли за много лет, да и просто друг другу не улыбались.
- Значит, у тебя всё хорошо? - спросил он.
Я пожала плечами, не зная, что сказать, а следом за этим потеряла к разговору всякий интерес. А всё потому, что вдруг заметила неподалёку от своего подъезда машину Емельянова. Сердце в груди сделало кульбит, а мозг тут же переключился с досужего разговора на насущные проблемы.
- Мне нужно идти, - проговорила я рассеянно.
- Тань, всё хорошо?
Я на Вовку не глядя рукой махнула и поспешила к подъезду.
Когда я открыла дверь в квартиру, поняла, что у меня ладони потные, от волнения. Вошла в прихожую и прислушалась. У Сашки ключей от родительской квартиры не было, значит, его должен был кто-то впустить. И что-то мне подсказывало, что этот "кто-то" Дашка. С кухни до меня доносился тихий разговор, но настолько тихий, что даже подозрительно. Я аккуратно дверь прикрыла и прошла на кухню. Остановилась, глядя на сестру и Емельянова. Тот выглядел невесёлым, что для Сашки уже странно, но в последнее время становится привычным делом. Он сидел, навалившись на стол, жевал баранку и пил чай. Видимо, ничего другого Дашка ему предложить не смогла. Может, он ещё из-за этого грустил? Но то, что они о чём-то негромко переговаривались, меня всерьёз обеспокоило. Правда, моё появление было замечено сразу, Емельянов, кажется, тоже насторожился, и даже шею вытянул, приглядываясь ко мне. А вот Дашка независимо вздёрнула подбородок.
- Наконец-то, - сказала она. - Мы тебя уже сорок минут ждём.
Сорок минут? О чём они говорят сорок минут?
- Могли бы позвонить. - Я остановила внимательный взгляд на Емельянове, кивнула ему. - Вкусно?
Я спросила его, а обиделась Дашка.
- У нас больше ничего нет!
- Чему я совсем не удивляюсь.
Сашка отодвинул от себя чашку.
- Тань, я хочу поговорить.
Я молчала, затем перевела выразительный взгляд на сестру. Та, старательно маскируя своё нежелание уходить под покладистость, из-за стола поднялась.
- Ладно, пойду к себе. - Кинула на Сашку выразительный взгляд. - Если что - кричи.
- Даша, - возмутилась я.
Сестра лишь плечиком пожала, но с кухни, наконец, убралась. А мне очень захотелось присесть на её место, напротив Сашки и взять его за руку. Но я себе в этом отказала. Даже руки пришлось сцепить. Стояла и ждала, что он мне скажет. Емельянов молчал, то ли с мыслями собирался, то ли наоборот успокаивался, но в какой-то момент глянул на меня исподлобья и спросил:
- Может, ты сядешь?
Я села, но лучше никому от этого не стало, теперь мы напоминали двух переговорщиков. За столом, в ожидании, руки нервно сцеплены, по крайней мере, у меня.
- Я думал позвонить тебе утром, но потом решил, что по телефону мы ничего не решим. То, что вчера произошло... Я хотел прощения попросить. Я не правильно себя вёл.
- Дело не в моём прощении, Саша.
- Я знаю. И мне очень жаль.
- Чего тебе жаль? - не поняла я.
- Что я тебя разочаровываю. - Он смотрел на меня в упор. - Это ведь так?
- Нет.
- Перестань. Мы взрослые люди.
Я смотрела на чашку, что перед ним стояла, а от Сашкиного тона у меня исчезали последние надежды. Каким-то безысходным мне казался его тон, и то, что он даже попытки не делал ко мне прикоснуться, и не улыбался. Печальный Емельянов - это ещё та картина.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Наверное, то, что я тебя люблю.
Я осторожно выдохнула, нисколько не приободрившись от его слов.
- Но у меня ведь нет права ставить тебя перед выбором. Я не думал, что у нас с тобой всё так всерьёз будет. Что я захочу тебя всю. - Он всё-таки протянул руку через стол и сжал мои пальцы. Погладил гладкий камень на перстне.
Я же головой качнула.
- Ты не хочешь меня всю. Ты хочешь меня для себя.
Сашка голову опустил.
- Ты права. Я бы очень хотел, чтобы ты вернулась в Яблоневку. - Емельянов сделал паузу. - И чтобы всё стало, как раньше. Месяц назад, два. Но я понимаю, что это невозможно, именно потому, что это ты. И это то, что я в тебе люблю. Но я не знаю, что с этим делать, Тань. Я, правда, думал, что нам будет лучше не думать о формальностях. Что нам и без того хорошо. Ведь было хорошо!
- Нельзя прожить жизнь в сплошном "хорошо" и не думая о будущем.
- Да. Теперь я это понимаю. Когда пришёл в дом твоих родителей, посмотрел на тебя... как на дочь, я это понял. И понял, чего ты хочешь от жизни.
Я освободила свою руку.
- Ты этого не хочешь?
- Таня, дело не в этом. - Сашка криво усмехнулся. - Я просто для этого не гожусь. И не смотри на меня так, ты это знаешь. И я знаю это. Я не юнец, в моей жизни многое было. И у меня никогда не получалось.
- Саша, в том и дело, что ты уже не юнец.
- Да. И в моём возрасте разочаровывать любимую женщину ещё хуже. Наблюдать это, понимать, что делаешь всё не так... - Емельянов поднялся и отвернулся от меня. - А ты разочаруешься. Я знаю. Потому что знаю себя.
- То есть, ты считаешь, что лучше всё это предотвратить? - Я сама не понимала, чего в моих словах больше - горечи или возмущения. Сжала руку в кулак и поводила им по гладкой поверхности стола. - Какая-то трусливая позиция, тебе не кажется?
Сашка повернулся ко мне, хмурился и недовольно морщился.
- Я не хочу предотвращать.
Я посмотрела ему в глаза, надо сказать, что в этот момент была переполнена возмущением.
- Но ты ведь меня бросаешь!
- Нет!
- Боже, Саша, ты сам себя не понимаешь!
- Ты мне вчера сказала, что не хочешь со мной жить! Об этом я тебе говорю! Что ты уже приняла решение, что тебя не устраивает наша жизнь!
- Я просто хочу, чтобы у нашей с тобой общей жизни было какое-то продолжение, Саша! А не только борщи, голубцы и чай с дурацкими баранками!
- Не кричи, - попросил он неожиданно тихо.
Кричать я перестала, вместо этого очень чётко и внятно произнесла:
- Всё, что ты мне сейчас сказал - это полная ерунда. Нельзя любить человека, хотеть с ним жить, и не думать о будущем. Так не бывает. Нельзя мечтать избавиться от ответственности, но при этом говорить, что любишь!
- Я не хочу ставить тебя перед выбором. Не хочу, чтобы ты выбирала. Точнее, хочу, но права на это не имею.
- И поэтому - что? Продолжай. Просто скажи это! Мы расстаёмся.
Емельянов руки в бока упёр, смотрел в сторону и молчал.
- Что ты мне предлагаешь сделать? Схватить тебя в охапку и увезти в Яблоневку? Или соврать, чтобы ты поехала сама? - Он руками развёл. - Я не знаю, что выбрать. Мы подошли к той точке, в которой наши взгляды на жизнь расходятся. И я, правда, не хочу видеть, как ты разочаровываешься во мне день за днём. Что ждёшь чего-то, до чего я не могу додуматься. - Он максимально понизил голос. - Таня, я не хочу детей. А ты хочешь. Ты хочешь семью, как у твоих родителей. Но я не подходящий человек.
Мне пришлось встать и повернуться к Сашке спиной. И только тогда я решилась поднять руку и вытереть слезы. Очень аккуратно, вытерла и тут же вздёрнула нос. Сглотнула. С трудом, и все слова в горле комом встали. Да ещё Сашка подошёл, руки мне на плечи положил, и вместе с его ладонями, на меня будто груз столетних печалей опустился. А потом и вовсе обнял, жарко и безысходно подышал мне в ухо.
- Я в Москву собрался. До конца недели буду там. Если не хочешь с сестрой жить, поезжай в Яблоневку.
- Что мне там делать без тебя?
Он волосы мои пригладил.
- А что мне там делать без тебя?
Я руки его оттолкнула, от Сашки отошла.
- Ты пытаешься меня разжалобить?
- А получается?
Я к стене спиной прижалась, на Сашку посмотрела.
- Не очень, - призналась я. – Особенно, после всего услышанного до этого.
- Но разве я не прав?
Я зажмурилась вместо ответа. А Емельянов подошёл, остановился рядом, а затем ещё и наклонился ко мне, носом ткнувшись мне в висок. Я тут же покрылась мурашками от его дыхания.
- Тань.
Я поторопилась отодвинуться от него.
- Может, ты и прав. Уезжай.
Он чертыхнулся еле слышно, и тон тут же стал недовольным.
- Таня, я не уезжаю. Я еду по делам. Это разные вещи! А ты ведёшь себя так, будто я от тебя сбежать тороплюсь.
- Это так выглядит.
- Неправда. Я просто хочу, чтобы ты… чтобы мы… - Он запутался и рукой взмахнул в досаде.
В общем, это «чтобы ты», «чтобы мы» ни к чему не привело, и никакой ясности в окончание нашего разговора не внесло. Сашка ушёл, только глянул на меня напоследок с явным сожалением, и, встретив этот взгляд, я ещё больше убедилась в том, что ничего хорошего меня, то есть, нас с ним в дальнейшем не ждёт. Емельянов из квартиры вышел, а я так и стояла у стеночки, и чувствовала себя жутко несчастной. До боли в глазах всматривалась в узор на обоях, потом зажмурилась.
- И чего это было?
Я глаза открыла, на сестру посмотрела. Дашка на самом деле смотрела на меня с непониманием.
Я носом шмыгнула.
- Ничего.
- Сашка смывается?
- Тебе какое дело? – разозлилась я.
- Как какое? А мои пробы?
- Я не понимаю, как ты умудряешься в любой ситуации думать о себе? – поразилась я. Мимо сестры прошла и скрылась в спальне. Дверью хлопнула. Провела минуту в тишине, сидя на кровати и вцепившись пальцами в покрывало, и тогда уже заревела. Тихо и безнадёжно. Потом в какой-то момент к окну метнулась, выглянула, но Сашкиной машины уже не было. Он уехал, и это показалось катастрофой.
Дашка ходила по квартире и фыркала. Посматривала на меня искоса и фыркала.
- Ты прекратишь или нет? – не выдержала я в какой-то момент.
- А что я делаю? Я ничего не говорю!
Она тоже самое и родителям сказала, когда те решила нас навестить в городской квартире через несколько дней. Но я подозревала, что это был не просто родительский визит, скорее всего сестра им рассказала о трагедии, что произошла в моей личной жизни, то есть, о том, что она в очередной раз рухнула, и на этот раз треск был ещё более оглушительным, чем после расставания с Вовкой. Хотя, казалось бы, куда оглушительнее, да? Емельянов не бросал меня ради другой, любимой и беременной, не собирался жениться, и, наверное, это не должно было казаться таким сильным предательством, но казалось. По крайней мере, мне было больно и обидно, и я даже пришла к выводу, что переживаю сильнее, чем с Вовкой. Тогда меня сильно обидели, а с Сашкой всё было безысходно. И даже обижаться, по здравым размышлениям, было глупо. Емельянов же ничего не сделал. Он так думал, так чувствовал, и ничего не мог с собой поделать. Как и я с собой. Вот как тут было не впасть в то самое отчаяние? Я впала, но старательно его в себе прятала. А окружающим, а в первую очередь родителям, улыбалась.
- Танюш, ты как себя чувствуешь? – Папа мне руки на плечи положил, поцеловал меня в лоб, как маленькую. Я аккуратно попыталась из его рук вывернуться, папины поцелуи вызывали лишь комок в горле.
- У меня всё хорошо, папа.
- А будет ещё лучше,- бодро заметила мама, ловко выкладывая на тарелку яблочный пирог из кондитерской. Он был пышный, идеальной формы и от него исходил пряный аромат. Я взглянула на него с тоской и тихонько вздохнула. Я такой пирог всегда домой покупала, Сашка его очень любит. – Сейчас попьём чаю, - продолжала мама. Глянула на дочерей. – Садитесь за стол.
- Восемь вечера, а ты пирог режешь? – Дашка подбоченилась и решительно качнула головой. – Это без меня.
Отец недовольно крякнул.
- С ума ты сходишь со своими диетами. И так кожа да кости.
- Папа, ты ничего не понимаешь!
- Конечно, куда мне. – Он первым присел за стол и подал жене тарелочку под пирог.
- Даша, присядь за стол, - попросила та младшую дочь. – Давайте всей семьёй попьём чаю. Не хочешь пирога, съешь конфетку. Папа вкусные купил.
Дашка за стол села, на меня же кинула выразительный взгляд. Будто я была виновата во всём. А, между прочим, я сама не горела желанием обсуждать всей семьёй мои личные проблемы.
Мама улыбалась воодушевлённо. Когда все сели за стол, она обвела своё семейство внимательным взглядом, и вот тогда улыбнулась.
- Как приятно, когда мы все вместе.
- Да, такое не часто случается, - поддакнул папа, и я, на слух определив его солидарность с женой, посмотрела на него с подозрением.
Дашка же со скучающим видом разглядывала фантик от шоколадной конфеты.
- А у меня такое чувство, что состав нашего клуба по интересам никогда не поменяется.
- То есть?
- То есть, сбыть нас с Танькой с рук у вас получается плохо. Венец безбрачия семейный какой-то.
Я прищурилась.
- Даш, ты дура?
- Ты умная! – фыркнула сестра. – Особенно, в свете последних событий.
- Девочки, перестаньте, - каменным голосом потребовал отец.
- Никто не собирается вас сбывать, - поторопилась вмешаться мама. Кинула на меня быстрый взгляд. – Что, вообще, за разговоры? Замуж надо выходить по любви.
- А всех остальных по боку, - решительно закончил папа. И тоже посмотрел на меня. Я едва не взвыла.
- Я не хочу ничего слышать, - сказала я матери, когда мы вдвоём остались на кухне, чтобы помыть и убрать посуду. Дашке, конечно же, в голову не пришло помочь. – Я не хочу, чтобы мне задавали вопросы. И, вообще…
- Что вообще? – тут же переспросила мама. А на меня взглянула с сожалением. – Таня, это не конец света. Понимаю, что тяжело, ты привыкла к Саше, ты… его полюбила. Но что поделать?
- Вот именно, что сделать ничего нельзя, - поспешила согласиться я. – И поэтому обсуждать – бесполезно. Он уехал… Он всё решил, - это было произнести трудно. – Я это понимаю и принимаю. И дальше обсуждать не хочу. – Я бросила полотенце на стол. – В конце концов, кроме Филинов, у нас разный круг знакомств. Кто знает, может, мы и не встретимся больше?
- Таня, ну что ты говоришь?
- А что?
- Мне кажется, Саша тебя любит.
- Тебе кажется, мама. И ему кажется.
Емельянова не было больше недели. Я старалась не думать и не интересоваться, но это не всегда получалось. Потому что все были уверены, что это их обязанность, шёпотом докладывать мне новости. И если маме я сказала, что кроме семейства Филинов у нас с Сашкой общих знакомых практически нет, то за эту неделю выяснила, что их куда больше, чем я думала. И я этому открытию не обрадовалась.
- Я чувствую себя виноватой, - сказала мне Вася, когда я в один из вечеров оказалась в их доме. Она практически силком усадила меня в свою машину, когда мы покидали туристический центр, и привезла к ним в дом на ужин. Ужин был скорее символическим, мужчин дома не оказалось, а женщинам много ли нужно? Мы удовольствовались зелёным салатом и лёгким десертом из йогурта и фруктов. И больше времени уделили разговорам, чем еде. – Не нужно было заводить разговор про свадьбу.
- Никто не мог предположить, что Емельянов так отреагирует, - сказала Ника.
- Дело не в свадьбе, - в который уже раз сказала я. Я выловила из йогурта виноградину и разглядывала её.
- Он тебе ни разу не позвонил?
Я головой покачала. После чего призналась:
- Я и не ждала. Мы договорились не общаться, дать друг другу время.
Вася кинула на мачеху выразительный взгляд.
- Ненавижу это выражение: дать время. Обычно это время тратится впустую.
Я взмахнула рукой.
- Я устала всё это обсуждать. Мне уже всё равно. Ничего не получилось… Я наперёд знала, что ничего не выйдет. Это же Сашка. Я увидела его в самолёте и сразу всё про него поняла.
- А потом по глупости в него влюбилась, да?
Мне оставалось только плечами пожать.
В столовой появился Ванька, потянулся через стол к вазе с фруктами, взял краснобокую грушу. Ника следила за сыном взглядом, потом спросила:
- Ваня, ты почитал?
Мальчик замер, только успев откусить от груши. Секунда и вот он уже с готовностью кивнул.
- Да, мам. Всё прочитал.
Ника недоверчиво прищурилась.
- Что ж, хорошо. Папа приедет, ты ему перескажешь всё, что прочитал.
Ванька жевал медленно, обдумывал.
- Зачем?
- Чтобы папа был в курсе твоего внеклассного чтения. Твоих стараний, успехов и желания учиться.
Вася усмехнулась. Поинтересовалась у брата:
- У тебя желание присутствует?
Ванька наморщил нос,  а Василисе язык показал. За что тут же был одёрнут матерью.
- Ваня!
Он выдал страдальческий вздох.
- Мама, я всё прочитал, честно!
- Я рада, если ты сделал всё честно и подошёл к чтению серьёзно. Ты ведь помнишь, что папа говорил? К любому делу нужно подходить со всей серьёзностью. Если ты хочешь получить достойный результат.
- Я помню, - буркнул Ванька.
Мальчик ушёл в гостиную, сел на диван и обнял за шею, подбежавшую его пожалеть Фиму. Я обернулась на них, улыбнулась.
- Он такой милый, - сказала я Нике.
Та лишь кивнула, причём не особо воодушевлённо.
- Да, очень милый. Характером весь в Кирилла. Если чего-то не хочет, то заставить его невозможно. Кирилла это умиляет, особенно, когда ему в уши поют о том, как сын похож на него, а бороться с Ваней приходится мне. Поэтому я «плохой полицейский» в нашей семье.
- Не преувеличивай, - махнула на неё рукой Вася. – Всё будет нормально. Дети, вообще, не любят учиться.
- Я любила, - в лёгкой тоске проговорила я.
На меня странно посмотрели, а Вася даже переспросила:
- Правда?
Я кивнула. Поморщилась.
- Сашка этого тоже не понимает.
- Генка мне сказал, - понизив голос, проговорила Василиса, - что Емельянов у родителей задержался.
- Что это значит? – переспросила Ника, потому что я лишь хмуриться могла.
Вася легко пожала плечами.
- Да кто же поймёт. В каждой семье свои заморочки. Я только знаю, что Сашка с отцом в сложных отношениях. Никак они не найдут общий язык после того, как он из Москвы решил уехать. А раз он у них, значит, для этого есть основания. – Она быстро постучала костяшками пальцев по столу. – Надеюсь, ничего плохого.
- А… Гена с Сашкой разговаривал? – уточнила я.
- Вчера. Генка, конечно, тот ещё гад, никогда ничего просто так не расскажет, вот и вчера про родителей сказал, лишь бы я отстала.
- Прикрывает дружка, - сказала Ника.
- Всякое может быть. – Вася кинула взгляд на часы. – Я уже ничему не удивлюсь в исполнении своего благоверного.
- Почему?
Ника лишь усмехнулась после моего вопроса, на падчерицу весело посмотрела, но та не оценила.
- Это совершенно не смешно. Это, между прочим, главная проблема в нашей семье.
- Что случилось? – Я, честно, забеспокоилась. – Вы поругались?
- Ругань – это не проблема, Таня. Мы ругаемся через день, так было всегда. Наша проблема – это…
- Его мама, - с готовностью подсказала Ника.
- О, свекровь, - проговорила я. Василиса же лишь руками развела.
- Она меня ненавидит. Причём, именно ненавидит. Не терпит – это слишком мягко будет сказано.
- Успокойся, - сказала Ника, - ты ей отвечаешь тем же.
- Это ответная реакция! Если бы она дала мне понять, что готова хотя бы постараться наладить наши отношения, я бы стала самой лучшей невесткой. Правда. По крайней мере, постаралась бы. Ради Генки. Но она этого не хочет. И поэтому он мне врёт.
- В смысле, врёт? – переспросила я.
- Говорит, что идёт гулять с Евой, а сам везёт её к матери. И, наверное, уверен, что я об этом не догадываюсь. Интересно, что он будет делать, когда Ева говорить начнёт.
Ника улыбнулась.
- Он не так часто ребёнка к матери возит, думаю, Ева ничего не запомнит.
- Глупая ситуация.
- А ты не пробовала с ним ездить? – спросила я. – Контролировала бы всё.
- Пыталась. Но это трудно, Таня. Во-первых, Марина Петровна, во-вторых, Оксана, а в-третьих, Света. Которая всегда незримо присутствует при моём общении с родственниками. Кто-нибудь из них да ввернёт новость или сожаление по поводу того, как мы с Геной некрасиво поступили с девочкой. А она ведь такая милая!
Василиса едва не плевалась. Мы с Никой переглянулись. Да, воистину, у каждого свои проблемы и поводы для печалей и негодования.
За окнами послышался шорох шин по гравию, Ванька с дивана подскочил, кинулся к окну, и там уже подпрыгнул от радости. Обернулся на мать.
- Папа приехал!
Ника тоже поднялась, правда, приостановилась на секунду, ладонь на живот положила. А я улыбнулась, глядя на неё. Вася поймала мой взгляд, и негромко проговорила:
- Сашка – идиот.
На это я отвечать не стала, сказать мне было нечего, да и не хотелось. Повернулась, чтобы посмотреть на Филина, который зашёл в дом  в компании с Крисом. Ванька повис у отца на руке, а тот поцеловал подошедшую жену.
- Как у нас дела?
- Что у нас за дела, если тебя дома нет? – пошутила Ника.
Кирилл усмехнулся, потом сына подхватил, отнёс того на диван, но Ванька тут же вскочил и на отца напрыгнул.
- Пап, я всё прочитал! А мама меня ругала.
- Что ж она тебя ругала, если ты всё прочитал?
- Ваня, не висни на отце, дай ему пиджак снять.
Я отвлеклась от семейной картины, улыбнулась, подошедшему Крису. Тот мило улыбался, сначала Васю в щёку поцеловал, потом меня за руку взял.
- Крис, давайте оставим этикет в покое, - попросила я, рассмеявшись, когда он вознамерился мне руку поцеловать.
- Татьяна, я так счастлив вас видеть.
- Правда?
- Что это ты так счастлив? – поинтересовалась Вася.
- Я вдруг понял, что вокруг меня сплошь женатые женщины.
- Замужние, - рассмеялась Василиса. Поднялась, поставила на стол чистые тарелки. – Садись, Крис, сейчас попрошу подать ужин. Папа, есть жареная курица и мясо. Ты что хочешь?
- В кои-то веки в этом доме интересуются, что я хочу, - немного ворчливо проговорил Филин, появляясь в столовой. Меня увидел и вполне приветливо улыбнулся. – Привет, Татьяна, как дела?
- Всё хорошо, - с готовностью отозвалась я. Выдала бодрую улыбку. – Кирилл Александрович, мне нужна ваша подпись на некоторых актах заказов. Для поставщиков.
- Посмотрим, Татьян, всё посмотрим. – Он присел за стол, обнял рукой подбежавшего сына. Вгляделся в его лицо и усмехнулся. – Мама говорит, репетитора надо нанять. По математике.
Ванька откровенно сморщился, повис на отцовском плече, а за столом рассмеялись.
- И так скоро в школу, пап, - сказала Василиса, - оставьте ребёнка в покое.
- Вот когда твой ребёнок за четверть две тройки схлопочет, я посмотрю, как ты его в покое оставишь, - возмутилась Ника, ухаживая за мужчинами. Подняла глаза на сына. – Ваня, ты кушать будешь?
- Буду.
Вася поднялась, уступила брату место, чтобы тот смог сесть рядом с отцом.
- У меня по математике всегда было плохо, - сказал Крис, разливая вино по бокалам. Придирчиво разглядывал этикетку перед этим, потом вино в бокале долго нюхал, и, наконец, сделал глоток. Причмокнул, а я рассмеялась, наблюдая за ним. Я рассмеялась, а француз мне подмигнул. А вспомнив про математику, добавил: - И мне это не мешает жить.
Ника остановилась, на гостя выразительно посмотрела. Потом сказала:
- Может, вы прекратите портить мне ребёнка? Пусть он сначала окончит школу и институт, а потом ответственно заявит, что математика ему вовсе ни к чему. И тогда обзаведётся парочкой виноградников.
- У меня их пять, дорогая, - разулыбался Крис.
- А, то есть, до пяти ты считать научился? Слава Богу.
- До пяти я тоже могу, - воскликнул Ваня, наблюдая, как отец кладёт куриную ножку на его тарелку. Смешно облизнулся и помедлил, позволяя матери повязать вокруг его шеи салфетку.
- А где ещё один боец? – поинтересовался Филин.
Василиса изобразила улыбку.
- Прививает своей мамочке чувство человечности посредством нашего ребёнка. Но я вам этого не говорила.
- Давно уехал?
- Часа три назад. Думаю, скоро должен объявиться.
Завьялов, на самом деле объявился, я как раз засобиралась уезжать, а он появился с плачущей Евой на руках. Улыбнулся жене, а та в свою очередь как ни в чём не бывало поинтересовалась:
- Гена, ну где вы гуляете? Восемь вечера почти!
- Мы в парк ездили.
- В парк они ездили, - поворчала Вася, забирая у него плачущую дочь. Прижалась губами к мокрой щёчке. – Что случилось, моя хорошая? Ты устала? Папа тебя угулял?
- Есть хочу, умираю, - сказал тем временем Завьялов. 
- Что, не покормили тебя? – спросила Василиса, и я заметила, как она беззвучно ругнулась, когда поняла, что лишнего сболтнула. И поспешила оплошность исправить: - Поблизости не было где перекусить?
- Ну, что я, с коляской пойду по ресторанам гулять? Привет, Татьян. Ты уходишь, что ли?
- Да, пойду. Меня накормили, напоили, - призналась я с улыбкой, - заговорили, пора и честь знать.
- Машину вызвали?
- Я на такси. – А когда Завьялов решил поспорить, заверила: - Уже вызвала, сейчас подъедет.
Ева, немного успокоившаяся, снова начала плакать. На её плач из столовой вышел Филин.
- Что вы с ребёнком делаете, изверги?
- Она просто устала, папа. Сейчас поест и спать. – Вася дочери в лицо заглянула. – Да, солнышко?
Я провела ладонью по её плечу в прощальном жесте.
- Я пойду. Спасибо за вечер, всё было отлично. Очень здорово посидели.
- Втроём? – полюбопытствовал Завьялов. – Сплетничали, что ли?
- Гена, отстань! – шикнула на него Вася, а дочку отцу отдала. Ева ещё раз горестно всхлипнула, посмотрела на деда, потом ручками его за шею обняла, продолжая всхлипывать. Кирилл её погладил.
- Кто обидел мою конфетку? Что она так плачет? Не родители, а звери. Хоть бы внимание обратили на ребёнка, разговоры они разговаривают.
Вася на него рукой махнула, и вместе со мной вышла на крыльцо.
- Крис тебе весь вечер улыбался.
Я глаза на неё вытаращила.
- Ты с ума сошла?
- А что? – Вася рассмеялась. – Он совсем не старый. Ему только сорок два. Таня, и у него пять виноградников во Франции!
- Зачем мне его виноградники?
Василиса вздохнула.
- Пригодятся. Фая всегда говорит, что у мужчины столько достоинств, во сколько его оценивают.
За воротами остановилась машина с шашечками «такси», мы с Васей на прощание расцеловались, и я направилась по гравиевой дорожке к калитке. Еле слышно попрощалась с охраной у ворот, они для меня калитку придержали, а когда я оказалась на улице, невольно повернула голову и посмотрела на соседний дом, на тонувший в темноте участок. В горле встал горький комок, я заставила себя отвернуться, и села в машину.
- В город, пожалуйста.