21

Подъезжая к дому, Катя включила мобильный – три пропущенных звонка, все от Жени. Позвонив сама, долго слушала длинные гудки, наконец в трубке раздался его голос.
- Катя, ну где ты? Почему не отвечаешь? – Голос какой-то отчаянно-нетерпеливый, волнующийся... Что-то случилось?

Но как заставить себя спросить… и вообще заговорить с ним? Она обнаружила, что каждое слово причиняет реальную боль, совершенно непонятно, как она будет говорить с ним, глядя в глаза. И всё же надо заговорить.
- А почему ты так долго не отвечал на звонок?
- Да мобильный под кучей одежды…
- Какой одежды?
- Обыкновенной… Моей… Опять сумку собираю… Надо было утром не выкладывать…
- Что-то в Питере случилось?
- Ну, не то чтобы случилось… Кать, ты сможешь приехать? У меня уже совсем нет времени…

Она молчала. Вот он, шанс. Шанс совершенно законно и достойно, без трусости и малодушия, избежать разговора. Всего-то и стоит сказать, что устала. Тем более, что это правда.
Но он просит. Он забрал её машину, звонил ей целый день, а теперь просит приехать… И отказать ему нельзя, просто невозможно.
Какая ирония. Если б он знал, для чего она едет к нему, не стал бы настаивать.

…Она зашла в притихшую квартиру, прислушалась. Такие родные, знакомые запахи, звуки… На столе – неубранные с утра чашки с чаем. Они с Колькой едва успели позавтракать: телефон разрывался, Сафронов с Мышаковым наперебой назначали встречи… Зорькин хмуро исподлобья поглядывал на неё: «То любовь у неё, то тут же бизнес»… Вообще-то правильно, Колька, но только не на этот раз. Не совсем «то любовь, то бизнес», так скажем…

Не спеша помыла чашки, убрала сахарницу со стола. Вазочка с печеньем осталась на своём законном месте, ну и соседка с вареньем рядом… Надо же, совсем новая соседка, а прижилась… Вот и сейчас захотелось чаю с вареньем.
Наливая воду в вазу для цветов, Катя улыбнулась дрогнувшими губами. Всё пройдёт. Всё останется позади, и она, вернувшись на эту кухню, сядет пить чай.

И вдруг вспомнилась другая кухня, вернее, столовая… Какие же уютные вечера, должно быть, проводят там Андрей с Ольгой Вячеславовной зимой… А на Новый год и Рождество, наверное, приезжают Павел Олегович с Маргаритой – как всегда, бодрые, несломленные… Она внезапно нахмурилась. Вот ещё одна целая снежная лавина… Рано об этом пока думать, не всё сразу.

…И цветы. Цветы тоже будут стоять вечером на своём месте… Едва войдя в квартиру, она сразу же увидит их на кухонном столе.

…Но вот странно: разговор с Женькой вселил в неё уверенность. Как-то незаметно для себя во время разговора она вошла в привычную колею их общения… Как удивительно и в то же время понятно. Ведь кардинально ничего не изменилось, не произошло ничего такого, что изменило бы её отношение к Жене. Она хорошо относилась к нему – но не хотела за него замуж. Так было всегда. В какой-то момент захотелось упростить всё, поставить между двумя утверждениями знак равенства. Хорошо отношусь – стану женой… Перепутала, намеренно. И ведь знала в глубине души, что придётся платить, но внушила себе, что надежда превратится в реальность…

А он? Просто ждал. Тех слов, которые она никогда бы ему не сказала. Но он не знал об этом.
Теперь узнает.

…Ну почему, почему она отказалась от помощи Андрея? Знай она, что он где-то рядом, ей было бы намного легче. Но тут же она прогоняет эту мысль: правильно сделала. Слишком разное у них к Жене отношение. Андрей ненавидит его, вот так, просто, без причины, а причина ему и не нужна. Женя подарил ей кольцо – этого достаточно, чтобы он стал его врагом. И как бы ни объясняла она ему, как бы ни напоминала, что она-то кольцо приняла, - бесполезно, он не услышит.
И не надо ничего объяснять. Она сама с этим должна разобраться.

И такие противоречивые чувства борются в ней. С одной стороны, она хочет увидеть Женю, поддержать, ведь ему сейчас трудно… Просто потому, что дружеская близость между ними – закономерна и естественна. Так легко, без страха, она едет к нему. Да так всегда было, что же могло измениться?.. Она ведь не разлюбила его. Она его не любила...

Но вот ещё одна удивительная вещь. В течение нескольких месяцев она встречалась с ним почти каждый день, делила с ним постель, готовила ему еду, знала всё о его родителях, родственниках, друзьях – но сейчас понятия не имела, как он будет реагировать. То ли мозг выставлял защиту, то ли чего-то важного она не поняла, не почувствовала в нём – воображение молчало. Она не знала, к чему ей нужно быть готовой…
Неприятно, горько признавать, но скорей всего дело в том, что, общаясь с ним, она в первую очередь решала какие-то свои, внутренние задачи… А он был на заднем плане, как декорация, оттеняющая её борьбу с самой собой. Да, он был тенью. Как больно. И как, должно быть, больно Андрею сознавать это…

…В квартире – всё вверх дном, свет включён со всех комнатах и коридорах одновременно... Она озадаченно рассматривала груду вещей, вываленную из шкафа на пол.
- Жень, а что случилось-то? – почти шёпотом спросила она.
- Да куртку ищу, помнишь, кожаную, - озабоченно сказал он, небрежно целуя её в щёку. И не заметил, как напряглась она, как глубоко вдохнула…
- Ну, помню… Да зачем она тебе? Она же тёплая…
- Ну, ты даёшь! Конечно, тёплая! А ты знаешь, какой холод сейчас в Питере? Вчера ночью заморозки были, я из ресторана ехал – в деда Мороза превратился…
- Ну, объясни наконец, зачем тебе опять в Питер?!
- Борщов продаёт рестораны. Окончательно. Днём позвонил. А ещё вчера вечером молчал!.. Хочу поехать, уговорить его подождать. Ты ж знаешь, я деньги не могу так быстро… - Он наконец сконцентрировал на ней взгляд, словно приходя в себя. Такое непривычное возбуждение владеет им в последнее время…

Она подавила в себе желание погладить его по руке. Улыбнулась только.
- Успокойся. Всё нормально будет. Хо-ро-шо… Выкупишь «Лаэрт», будешь управлять «Мармеладовым» и «Гинеей»… он же московские трогать не будет?
- Кать, ты так спрашиваешь, как будто его не знаешь, - раздражённо откликнулся Женя. – Теперь уже надо привыкнуть: в любой момент может выкинуть что угодно… И честно говоря, - он повернулся и продолжил поиски на полке в шкафу, - честно говоря, я не горю желанием работать на него по-прежнему… Я устал от него… Это не выход, надо искать что-то другое… - Наконец откуда-то из глубин он вытащил нечто, похожее на чёрную кожаную куртку. Встряхнул, расправил, оглядел. Поверх куртки взглянул на неё, и они невольно улыбнулись друг другу.

…Нет, не станет она ему сегодня ничего говорить. И не потому, что боится. В конце концов, другой страх – страх потерять себя и Андрея – посложнее и посильнее будет… Но нельзя вот так, походя, стоя на груде вещей на полу, за два часа до самолёта, переворачивать жизнь человека на девяносто градусов… или с ног на голову… или какие там ещё штампы людьми придуманы. Пусть, пусть летит в свой Питер, спокойно решает свои дела. А разговоры по телефону между ними ничем не отличаются от разговоров двух друзей… в последнее время. Он распутает свой неожиданно запутавшийся жизненный клубок – и тогда, возможно, ему не будет так больно, как если бы она сейчас добила его.

Что-то смутно знакомое шевельнулось в памяти. Ну, конечно, её любимый шекспировский сонет… Оставь меня, но только не теперь – теперь, когда весь мир со мной в раздоре… Будь самой главной из моих потерь, но только не последней каплей горя… А когда-то она вспоминала его совсем по другому поводу.

…И вдруг воспоминание ожило, заиграло красками, заполнило пространство, так, что даже жутко стало… «Не бросай меня, Катя… Пожалуйста, помоги мне… Я прошу тебя… Ты мне нужна сейчас как никогда»… Долгая, мучительная пауза. Он ждал… И, не дождавшись, встал и пошёл к двери. Рванулась на стол не с криком – с выдохом души, его именем…

Бледная, растерянная, она смотрела на Женю.
Как же мелко то, что происходит здесь и сейчас.

…Но именно потому, что всё-таки происходит нечто подобное, нужно на время лишиться того… с красками, жизнью, горячим пульсом. И именно поэтому всего этого хочется ещё сильнее. Как же она жила всё это время?.. Да так и жила: весело и отчаянно предпочтя вот это – тому…

…- Ты не провожай меня, не надо, - говорил Женя, пока она помогала ему складывать вещи. – Сейчас ураган каждый вечер, ещё застрянешь где-нибудь на дороге…

Она не стала ему говорить, что сегодня урагана не будет. Ну, не связаны с ним ураганы… Это там, во вчерашнем дне, предгрозовым дыханьем шелестит листва придорожных деревьев.

***

Андрей сразу понял, что в доме гости. В это время Ольга Вячеславовна обычно хлопочет на кухне, и свет в столовой ещё не включён…

Какая идиллия… Малиновский лежит на диване, на подлокотнике – подушка, наверняка принесённая заботливой Ольгой Вячеславовной; на полу у дивана – Джим; уютно так в углу шумит своим неповторимым набором звуков телевизионный футбольный матч… Хоть бы позвонил, что приедет. Н-да… Телефон-то он включил, только подъезжая к дому, - и только ради Кати. Теперь всё – только ради Кати.

И почему-то хочется расцеловать весь мир, даже Малиновского… Ну, это он, конечно, загнул, а вот холодный мокрый нос подбежавшего Джима – запросто…

Вскинув и тут же опустив на пол ноги, Малиновский сел на диване. Физиономия довольная, тоже рад его видеть…
- Андрюха!.. Вот ехал мимо, думаю – заскочу, давно не был… А у тебя телефон отключён…
Андрей благодушно улыбнулся.
- «Ехал мимо»… Из соседнего леса?
- Да ладно тебе… От Лёшки с кольцевой съехал…
- А… А как же Таня?
Рома озабоченно прищёлкнул языком.
- У нас сегодня угрызения совести. Мало того, что женишок бывший пьющим оказался, так ещё и на меня вынужден работать…

Андрей внимательно посмотрел на него. Что за этой бравадой? Только бравада или всё-таки что-то бОльшее?.. Ответ, как ни странно, не заставил себя долго ждать. Такое уж настало удивительное время…

- Вот скажи ты мне, Андрей, - задумчиво проговорил Роман. – И что им надо? Нет большого и светлого – плохо; на, бери, пользуйся – плачет и убегает… Вот что это такое, а?
- Может, недостаточно большое и светлое? – улыбнулся Андрей.
- Не-е-ет, ведь именно поэтому убегает… - покачал головой Роман.

…Ну, что тут ответишь?.. Даже сам не знает, насколько прав.
Он ведь просто так сказал про «недостаточно», кому как не ему знать, что это не так…

- Надо потерпеть, - просто сказал он.
- Ну да, - кивнул Малиновский. – Только третьего размера знаешь на свете сколько?.. И она знает… И всё равно убегает.
- Наверное, знает, что уже не в третьем размере дело…
- Ты серьёзно?
- Абсолютно.

…Главное – сдержаться и не улыбаться так явно. Ведь он – как ребёнок, в свои тридцать с немаленьким хвостом… И он сам когда-то был таким же девственным идиотом. Да не так давно, можно сказать – недавно… Но неужели это происходит с Малиновским? Точно время чудес… так и снег может пойти, а зимой, наоборот, - каштаны зацветут…

Но надо тему поменять, для одного вечера достаточно. А то и спугнуть можно. Сам же Малина себя и спугнёт. Так хорошо разок поговорили – привыкнет постепенно, потом можно и увеличить дозу… И всё-таки хорошо, что он приехал. Можно даже рискнуть и кое-чём своим с ним поделиться.

И вдруг он вспомнил свой недавний разговор с Малиновским в офисе и помрачнел. Роман ещё не готов верить тому, что между вчерашней ночью и сегодняшним днём нет никакой связи… Так о чём же рассказать? О ночи или о дне? О фабрике в любом случае Роману надо знать, но и мысль и том, что все считают его прежним, невыносима. Он готов хоть объявление в газету дать о своей любви, но вот она… В сердце кольнуло, и тут же оно забилось как бешеное. Как насчёт объявления для Жени… Вот кому первому знать необходимо. Вот о ком мысль невыносима.

Он взглянул на часы. Рано… ещё рано.

- Ты чё, торопишься куда-то? – удивлённо спросил Малиновский.
Андрей мотнул головой.
- Нет, конечно. Мне тебе сказать кое-что надо…
- Ну, говори, я слушаю.
- Только предупреждаю сразу: к Кате это не имеет никакого отношения… - Он сделал внушительную паузу, в упор глядя на Романа. – Сафронов предлагает мне купить фабрику.
Малиновский присвистнул.
- Что, правда?
Андрей кивнул.

…Теперь настала очередь Малиновского в него всматриваться. Хорошо, что он предупредил его: будет обдумывать каждое слово. Он ведь сейчас как натянутая струна, из-за малейшего намёка или скабрезности может не сдержаться…

- Он что, звонил тебе?

…Вот удивительно: из всех вопросов, которые наверняка роятся сейчас у него в голове, он выбрал именно этот. Значит, чувствует что-то… про Катю…

- Нет, я сегодня встречался с Катей. В кафе. Она позвонила, попросила приехать. Сказала мне о фабрике. – Главное – говорить спокойно, выдержанно. И дальше, чтобы не дать воображению Малиновского расцвести махровым цветом: - Сафронов и её фирму нанял для того, чтобы проконсультироваться по продаже фабрик. Он новую собирается строить. В Кунцево.

Малиновский, не отводя от него взгляда, задумчиво кивнул.
- Ну, понятно, и он ведь знает, что вы знакомы… - И дальше, без перехода: - Андрюха, это шанс. Надо им воспользоваться. Я знал, что долго мы в охране не задержимся… - И вдруг глаза его блеснули. – Лёшка?
Андрей кивнул.
- Ну да. Пусть выкупает у меня агентство, и дело с концом.
- «У меня», - вскинул брови Роман. – Не понял…
- Ну, у нас, у нас… Только это надо срочно делать: деньги нужны. И вообще, с завтрашнего дня готовься крутиться. Если всё получится, это действительно будет шанс.
Глаза Малиновского возбуждённо заблестели, и даже румянец проступил на щеках.
- Самолёт… - мечтательно сказал он.
Андрей тепло улыбнулся.
- Во-о-от… И не только самолёт, Малиновский. Но до этого ещё, прости за каламбур, - как до неба. Ты хоть представляешь себе сумму?
- Я, конечно, понимаю, что ты где-то меня держишь за кретина… Но на это моего соображения хватает, можешь не сомневаться.
- Ты чё такой обидчивый стал, Малиновский?..
- Долгий разговор, потом как-нибудь…

…Какая муха его укусила? Раздражился, помрачнел… Но времени разбираться нет: чудо в виде имени «Катя» высветилось на экране мобильного. Андрей широко улыбнулся.
- Подожди, я скоро приду, хорошо?
Роман пожал плечами и снова откинулся на подушку. Хорошо хоть обижаться долго не умеет…

Он вошёл в комнату, присел на край кровати и долго не мог унять стук сердца. Интересно, это теперь каждый раз так будет, когда он будет заходить в эту комнату?..

…- Андрей, как ты?
- Нормально… Хорошо… Нет, Кать, не хорошо. Я скучаю…

…Ну, вот сейчас она должна сказать, что тоже скучает... Но она не сказала. Вместо этого:
- Андрей, мне не удалось поговорить с Женей.

Если бы она ударила его или он внезапно бы ослеп, это не потрясло бы его больше. Дурак… Что он опять придумал? Разве он имеет на неё право? Только из-за того, что она обнимала его… и шептала ему...

- Почему ты молчишь?
- Что я должен говорить? По-моему, всё ясно…
- Нет, не всё… Я не смогла, не было времени: он срочно улетал обратно…
- Кать, давай ты не будешь мне рассказывать о ваших встречах, хорошо? И вообще, ты мне ничего не должна…
- Ты думаешь, я делаю это ради тебя?

…Интересный вопрос. Сколько здесь всего, сразу и не объять. Меньше всего ему хотелось, чтобы она делала что-то только из-за него. Это ведь всё равно что заставлять её улыбаться, когда ей хочется плакать. Нет уж, пусть плачет, если хочется…
Но почему всё-таки не поговорила? Да, стыдно и глупо не верить ей, но вдруг он ошибся, вдруг она сама не понимает, что именно остановило её?..
Но тогда ведь это – конец. Тогда всё теряет смысл, и он тем более ничего не может требовать от неё…

- Нет, я не хочу… не нужно делать это только ради меня. Делай так, как считаешь нужным. Если ты пожалела его – хорошо, я пойму… потерплю… Но если он всё-таки нужен тебе, то…
- Ни то и ни другое, поверь… Ты ведь знаешь, что это не так!.. А пожалеть его – значит, наоборот, всё рассказать… Но ему сейчас трудно, у него неприятности. Когда он прилетит в Москву, я поговорю с ним.
- Хорошо.
- Ты не злишься?
- Нет. Ты сейчас где?
- Дома…
- А где именно? Что сейчас делаешь?
- На кухне… Чай пью… И смотрю на твои цветы…
- Это твои цветы…
- Да, мои цветы…
- Ты плачешь?! Катя!..
- Нет, я не плачу… Тебе показалось..
- Если ты будешь плакать, я приеду… сейчас же…
- Но я не плачу, не плачу!.. Это от радости…
- Значит, всё-таки плачешь… Родная моя, я приеду…
- Нет, не надо… Я спокойна, правда… Мы увидимся завтра утром… Я приеду в «Вереск».

…Утром… Утром… Как нескоро.
Он упал навзничь на кровать и провёл рукой по покрывалу. Ночь, вернись… Вчерашняя, за окном ненастная, а здесь… С бабочками и сладким нектаром в расцветшей горькой траве.

Но неужели он снова лишь будет перебирать подробности этой ночи, добавив их к предыдущим двум, как бедняк, у которого в кошельке каким-то чудом сохранились три золотые монеты?.. Нет, не может быть.
Он всё-таки станет богатым. Эта ночь была нужна, и она закончилась. Впереди ещё много ночей…. Таких же и других. Дождливых, жарких, душных, с листопадом, с метелями, с яркой луной… Разных ночей с ней. И рассветов! С ней…

И пусть Малиновский ухмыляется – не страшно. И пусть этот черноволосый «сорбит» летит сейчас в самолёте и ни о чём не догадывается… Не страшно.
Можно ведь снова позвонить и сказать…

- Я люблю тебя…

И услышать:

- И я тебя… Не забывай, Андрей: я тебя люблю…

-------------------------------------------------------------------------

23

Когда дверь за Андреем закрылась, Катя снова повернулась к Жене. Лицо её было белым, как мел, и она всё никак не могла унять дрожь.
Они стояли так, друг напротив друга, молча, потом он повернулся и пошёл к двери.

И откуда взялись силы пойти за ним? И не просто пойти – побежать… Схватила за руку, потянула назад…

- Женя, подожди…

Он остановился, взглянул на её руку, удерживающую его. Потом поднял глаза на неё. Глаза уставшие, в тёмно-розовой сеточке лопнувших сосудов.
- Сколько? – тихо спросил он.
Она опешила, в растерянности смотрела на него.
- Что сколько? – прошептала наконец.
- Ждать?

Она убрала руку, отступила. Но он остался стоять на месте.

- Я тебе всё объясню, - хрипло сказала она.
- Ты сможешь объяснить всё так, как будто ничего не было?
- Да, да!.. – И вдруг глаза потухли, лицо стало жёстким, она отвернулась. – Нет. Не смогу. И это не нужно.

И снова подняла на него глаза. Но почему же, почему она совсем не чувствует его? Ведь вот он, вот, стоит перед ней – так почему же у неё такое чувство, что если она шагнёт вперёд, то сможет спокойно пройти сквозь него, как по воздуху?.. Ах, да. Он ведь тень. Всего лишь тень. Сквозь тень так и ходят – ничего не чувствуя. Но как заболит всё внутри потом, когда она всё-таки пройдёт сквозь него и останется по ту сторону тени…

…Но и у тени есть глаза. И тень может испытывать боль. Как он побледнел, сжался весь, словно от удара… Неужели ждал, что она будет оправдываться?.. Конечно, ждал. В глубине души всегда живёт надежда. Это последнее, что умирает. Безумная, глупая надежда. И такой же безумной и глупой была её собственная.

- Не смотри так… Пожалуйста, успокойся… Я хочу… хочу попросить тебя… - Она суетливо, нервно и в то же время растерянно оглянулась по сторонам. – Где же моя сумка… моя сумка…
- На полке, в столе, - подсказал он.
Она остановила на нём взгляд.
- Да, да…

Неверными шагами подошла к столу, наклонилась, потянула за ручку сумки… И кровь внезапно хлынула в голову, краска стыда залила лицо… Каждое движение напоминало о расстёгнутом белье… Застали… застигли за прелюбодеянием, как какую-нибудь… Он хотел увидеть её в свадебном платье, а видит в свитере, под которым – болтающийся лифчик… Слёзы душили её, сжимали горло железными тисками.

Она подошла к Жене, подняла глаза.
- Поедем. Пожалуйста, я прошу тебя. К тебе или ко мне…

Вот теперь она точно видела в его глазах нерешительность. Да, он надеется… И в голове его точно промелькнула мысль, что она хочет уехать отсюда не просто для разговора. Она приучила его, да, выработала у него рефлекс: всякое двусмысленное объяснение между ними заканчивается постелью. И он готов пойти на это?! Сейчас, когда видел её – истерзанную нежностью к другому мужчине?!..

Заставила себя проговорить:
- Мне нужно рассказать тебе… объяснить.
Он вдруг поднёс руку к лицу и с силой провёл ею по нему.
- Поехали… - Решительно повернулся и пошёл к двери.

…В машине она сидела, сжавшись в комочек, вдавив себя в угол… Тонкий джемпер прожигал грудь насквозь… Боже, если бы у неё была хотя бы минутка, она смогла бы привести себя в порядок, вернуть уверенность…
Но где же взять эту минутку, если он рядом и ждёт её слов. Любых… Да, теперь она знала, что он согласен, слушать её, что бы она ни сказала. И она не знала почему, но чувствовала, что было бы лучше, если б он просто отвёз её домой – и ушёл. Вот сейчас, в эту минуту, когда она вышла из машины – он должен остаться за рулём… Но он не остался. Ну, неужели же он совсем ничего не почувствовал, не понял?..

…А может, в этом всё-таки есть какой-то смысл? В конце концов, у неё дома остались его вещи…

- Иди на кухню, я сейчас приду. – Так привычно прозвучали эти слова, и тем больней было сознавать, что привычке конец.

…Всё же вырвалась на свободу. Влетела в комнату, захлопнула дверь, прислонилась спиной… Постояв минуту, остервенело принялась снимать с себя одежду… Побросала на диван, открыла шкаф… Вздохнула с облегчением, только когда полностью переоделась. Пол-но-стью… Да разве в одежде дело.

Взгляд упал на джемпер, валяющийся теперь на диване с вывернутыми рукавами… Вдруг так захотелось хотя бы взять его в руки, чтобы загладить своё минутное предательство, ведь впустила в мысли прежнее малодушие… Поднесла джемпер к лицу, вдохнула запах… Всё, нет времени, совсем не осталось. Он ждёт. Андрей ждёт.

Ах, ещё платок… Небрежно сорванный с шеи, отброшенный в сторону - лёгкий, воздушный бледно-голубой платок. Его подарил Женя. Машинально подняла, расправила, набросила на плечи. Ну, просто классика расставания. Чтобы смягчить удар…

Подошла, села за стол напротив него. Положила на стол небольшую бархатную коробочку. Он вздрогнул, побледнел ещё больше.
- Это всё? – Полувопрос, а ещё больше – утверждение…
- Да. Прости меня.
- Это из-за него?
- И да, и нет… Ты ведь знаешь – я встретила его недавно.
- Ты хочешь сказать, что всё равно не вышла бы за меня?
- Не знаю… Я хочу сказать… - Ну, зачем он заставляет её говорить это… - Я хочу сказать, я не смогла бы полюбить тебя. Даже если бы больше никогда не увидела его.
Женя моргнул… раз, другой… растерянно смотрит на неё.
- Но почему? Почему ты так думаешь?
- Я не думаю, я знаю. И всегда знала… Вот в чём я виновата перед тобой.
Он покачал головой недоверчиво.
- Это не ты говоришь. Я не слышу тебя… тебя нет в этих словах. Что с тобой… кареглазая?

Волна отвращения вдруг подступила к горлу. Как же ей всегда не нравилось, когда он её так называл… Теперь понятно. И с этим отвращением нужно было бы жить всю жизнь.
- Всё наоборот, - выдавила из себя. – Это с тобой… ну, когда я была с тобой… меня не было. Это действительно была не я. А теперь я настоящая…
Что это? Он почти улыбается…
- Кать, да это он внушил тебе, что ты настоящая. Вот увидишь, пройдёт время, и ты поймёшь…
- Уже. Время уже прошло. И я поняла…

Глухое раздражение зашевелилось в ней. Он ещё будет объяснять ей?.. Да он совсем не знает её. Она тоже была для него тенью!..
Ошеломлённая этим открытием, она смотрела на него. Да как же она раньше не поняла…
И всё же было в нём что-то родное, близкое. Даже теперь – несмотря на то, что кажущееся внешнее сходство с Андреем отдалило его от неё… Да, для него было бы лучше, если б он не имел с Андреем ничего общего. И всё-таки было, наверное, ещё что-то, что привлекло её когда-то. Теперь уж не узнать…
Как странно. Казалось – она с ним уже целую вечность, а вспоминает их встречу, как будто она случилась вчера. И хорошо бы забыть о ней уже завтра…

- Я знаю, что ты не любила меня. Ведь ты не врала мне. Но и его… его ты тоже не любишь.

И тоже не спрашивает – утверждает…
Вдруг стало как-то очень скучно, ведь речь идёт не о ней. Или скука – бравада, а на самом деле страшно?..
Страшно, что он окажется прав. Ведь её любовь действительно стала другой. Но от этого она не перестала быть любовью!..
- Это не так.
- Нет? И ты сказала ему, что любишь?

…Она внезапно улыбнулась. Вот и ответ. Как всё легко. Он действительно не понял. Думает, что те слова она никому не могла бы сказать.
- Жень, давай не будем говорить о нём. Я не могу… не хочу говорить об этом с тобой. Я только хочу, чтобы ты простил меня… и вспоминал без злости, без обиды. Как я буду думать о тебе. Ты очень хороший, ты самый лучший, ты…
Лицо его вдруг дёрнулось, глаза стали почти чёрными…
- Ты и Мишке то же самое говорила…
Катя похолодела.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю… Я всё знаю. Я торжествовал, я даже смеялся над ним… - Жалкая улыбка скривила губы. – А был для тебя, значит, таким же, как он…
- Нет! Нет. Это не так. С ним… с ним было по-другому… Я не могла…
- Понимаю, не продолжай. Он не был похож на того, а я был…

…Она сидела, низко наклонив голову. Снова, как тогда в машине с Колей, пространство стало наполняться болью. Неужели везде, где она, - боль?.. И тому, ради которого всё, ради которого она живёт уже несколько лет, тоже больно. И неизвестно, сколько раз она ещё причинит ему боль. Нет, этого не может быть. Можно всё исправить, больно больше не будет!..

Она поднялась, вышла из кухни. Вошла в свою комнату, открыла шкаф. Где же, где… Ведь она точно помнит: здесь была его ветровка.. и спортивный костюм… и футболка… Если сейчас кто-то не сжалится над ней и не даст ей всё это найти, она просто больше не войдёт в эту комнату. Ничего не должно остаться. Ничего…

…Всё нашлось. Негнущимися пальцами она пыталась расправить вещи, сложить их аккуратно. Коряво вышло, рукава ветровки то и дело свешивались наружу. Ну и пусть. Пусть. Быстрей избавиться от этого груза, он жжёт ей руки…

Когда она вышла из комнаты, Женя уже стоял в прихожей. Волна облегчения затопила её. Она невольно бросила взгляд на кухонный стол – кольца не было… Протянула ему одежду:
- Вот, твои вещи… возьми.
Он не пошевелился. Пристально, даже с какой-то жалостью смотрел на неё.
- Возьми, Женя… - Она тряхнула одеждой в протянутой руке.
Он качнул головой.
- Сейчас… сейчас возьму. Я хочу попросить тебя…
И вдруг протянул к ней руку… Она инстинктивно отшатнулась от него, но он всё же дотронулся до платка у неё на груди. И снова криво улыбнулся.
- Ты боишься меня? Не бойся… Можно я заберу это? – И, не дожидаясь ответа, потянул за край платка. Платок медленно, плавно соскользнул с шеи, с плеч и остался в его руке.

Слёзы, душившие её всё это время, прорвались. Ей внезапно стало холодно, этот платок, оказывается, согревал её!.. И, ощутив холод, она заплакала. И тут же прикрыла рот рукой, с силой прижала её к губам… Но так было ещё хуже – ведь она не могла вдохнуть, чтоб прервать рыдание!..

Он взял из её руки вещи, шагнул к ней. Но она, решительно покачав головой, отступила. Он замер на секунду и, повернувшись, нажал на ручку двери. Быстрей. Быстрей! Ничего не должно остаться!..

…Всё. Она слышала его шаги на лестнице. Ничего не осталось.

Она осталась одна.

Как когда-то. Когда надеялась и искала. Выплывала, выживала. Она вернулась в отправную точку.

Вошла в комнату; свернувшись в комочек, легла на диван. Сейчас. Сейчас она встанет. Всего лишь несколько минут. Долго она не сможет лежать вот так. Воспоминание о том времени, когда была одна, невыносимо. Не хватило сил…

Поднялась. Слёзы всё ещё текут по лицу. Она ничего не видит, очки в руке… На ощупь в сумке отыскала телефон.
Мёртвый экран. Ещё в офисе забыла зарядить телефон и там же забыла зарядное. Поэтому Женя и не дозвонился ей… Второе зарядное нет времени искать; пока зарядится, нет времени ждать… И зачем звонить? Ведь понятно: он ждёт её… Где бы ни был. А если он не дома, она подождёт его там.

…Только бы не было пробок. Нет, лучше пусть будет пробка. Это даже хорошо – она успокоится. Из-за слёз не видно дороги, рыдания неожиданно прорываются, и она не может остановить их…
Но пробок нет. Один зелёный свет, попала в «зелёную улицу»… Быстрей. Быстрей! Она доедет, и слёзы не смогут помешать ей…

…Въехала в посёлок, самонадеянно повернула в другую сторону... Петляла по улицам, упиралась в тупики… Но всё же нашла!.. Вот он, его дом, почти в самом конце улицы.

…Долго в оцепенении смотрела на калитку с кодовым замком. Звонка нет. Стучать? Колотить в эту дверь?..
Нажала на кнопку звукового сигнала. Сначала робко, коротко, потом длиннее – задержала руку дольше. Тишина. Улица пуста. Дом пуст. Куда, к кому она приехала?!..

Нет, не может быть. Не может быть. Она ведь помнит его голос, его руки. Он целовал её, он говорил, что любит. Это было. Это было ещё сегодня!..

С упорством, до боли в ладони жала и жала на кнопку сигнала. Слёзы заливали лицо, капали на одежду, на руки… Уронила голову на руль, завывала от рыданий… Как за забором залаял Джим, как из калитки выскочила перепуганная Ольга Вячеславовна, подбежала к машине, открыла дверь – не помнила… Отрывала её руки от руля, пыталась поднять её, вытащить из машины…

***

- Сейчас Андрюша приедет, Катюша, успокойся. – Войдя в столовую, Ольга Вячеславовна опустилась на стул и с нежностью посмотрела на Катю. Та, обхватив обеими руками огромную чашку с чаем, сидела в кресле у дивана. – Ему Алёша позвонил, пришлось по работе куда-то ехать…
- Он… он не захотел говорить со мной?
Ольга Вячеславовна удивлённо рассмеялась.
- Да ты что… Он сразу же отключился, только крикнул, что сейчас освободится и приедет. Он тебя так любит. – Глаза доброй женщины довольно сияли.
- Откуда вы знаете, Ольга Вячеславовна?
- Знаю… Давно знаю. Он ведь из-за тебя с этим… Дмитрием Сафроновым поссорился.
- Что вы говорите, Ольга Вячеславовна? Это не из-за меня…
- Из-за тебя, Катюш, он разве не говорил тебе?.. Он тогда пил сильно… очень сильно. Его кто-то настроил против Дмитрия, рассказали ему, что Саша с ним имел какие-то дела… А Андрей тогда очень зол был на Сашу. Из-за «Зималетто»… - Ольга Вячеславовна вздохнула. – Ну, он пошёл к нему, стал кричать… Разговор и тебя коснулся. Тоже из-за «Зималетто»… - Ольга Вячеславовна отвела глаза, но тут же снова посмотрела на Катю. – Катюш, ты, может, думаешь, что мы обижаемся на тебя. Может, ты думаешь, что виновата. Я тебе ещё в прошлый раз хотела сказать: ты ничего такого не думай. Глупости всё это. Сашка из-за своей дурости «Зималетто» потерял… ну, и жадности. Он и в детстве всегда себе на уме был… Ты знаешь, ведь он давно хотел забрать свою долю. Это мне Кира рассказала… Кира тоже была зла на тебя. За то, что ты не поверила Андрею. Потому что она-то его простила, а ты не смогла… Только за что, не знаю.

Катя молча смотрела на неё. Что ей известно? Что о плане Малиновского не знает, понятно… Но неужели знает, что она была его любовницей?..
- Мне Кира рассказала, что Андрей изменял ей с тобой, - как будто услышав её, спокойно продолжала Ольга Вячеславовна. – Ох, и удивились же мы, долго в себя прийти не могли… Эта история здОрово подкосила Киру. Но она всё надеялась, что Андрей останется с ней. Честно говоря, и я… мы все тоже думали, что так и будет. Они ведь были такой хорошей парой. Но когда он ушёл от неё, я поняла, что он действительно тебя любит. Это потом уж Миленочка появилась… - Ольга Вячеславовна вдруг осеклась и испуганно взглянула на Катю. – Ты не переживай из-за Милены, Катюш. Андрей ведь мужчина, и долго не мог один быть… Но он мне сказал недавно, что больше не будет с Миленой. Потому что ты появилась. – Глаза её снова тепло блеснули. – А когда ты к нам приехала, я сразу же поняла: неспроста это… Не может вот так всё закончиться. Ведь ты его любишь?
Катя слабо улыбнулась.
- Люблю, Ольга Вячеславовна…
- Ой, как хорошо, Катюш… Как же это хорошо. Вам вместе быть надо.
- Мы тоже хорошая пара? – улыбаясь, спросила Катя.
Ольга Вячеславовна озадаченно посмотрела на неё.
- Ой, нет… Это совсем другое. Это – очень большая любовь… Ты что это, снова плачешь? Не надо, Кать… Не плачь больше, нельзя. Такой любви радоваться надо…

Катя провела рукой по лицу, глубоко вдохнула. Допила чай, протянула чашку Ольге Вячеславовне:
- Спасибо… Я не буду плакать, правда.
Ольга Вячеславовна улыбнулась, взяла у неё чашку.
- Вот и хорошо, Катюш. А ты, может, кушать хочешь? У меня почти всё готово, я принесу.
- Нет, я подожду Андрея…

В кухне зазвонил телефон. Ольга Вячеславовна встрепенулась, пошла к двери: «Я сейчас вернусь»…

Катя обвела взглядом столовую. Неужели это её новый дом? И она будет видеть эту комнату ранним зимним утром, осенним хмурым днём? Стирать пыль с этой мебели, убирать разбросанные вещи, смотреть на огонь в камине?..

Пока ничего внутри не откликается. Снова заморозка. Слишком много потрясений для одного дня. Да и без него она всё равно ни во что не поверит. Даже в этот дом.

…Ольга Вячеславовна вернулась. Принесла тарелки, вилки, салфетки. Катя приподнялась было, чтобы помочь ей, но та замахала на неё руками: «Нет-нет, не надо, сиди!». Расставив посуду, села снова, улыбнулась.

- Ольга Вячеславовна, вы говорили… Андрей поссорился с Сафроновым из-за меня…
- Ах, да-да, забыла!.. Ну, Сафронов же не знает ничего толком, слышал звон, да не знает, где он… Вот и сказал про тебя что-то такое, в том смысле, что ты молодец, что дала распродать компанию, ловко, мол, дельце провернула… Ну, Андрей не сдержался и то ли ударил его, то ли просто напугал до полусмерти… В общем, в этот день он вернулся трезвый, но очень хмурый, подавленный. А я ведь только что переехала, ещё даже вещи не успела распаковать… Ну, он говорит: «Вы зря приехали, Ольга Вячеславовна, я, наверное, не буду жить в этом доме». И глаза тоскливые-тоскливые… Я спрашиваю: почему? Он и рассказал мне, что Дмитрий этот наотрез отказался ему фабрику продавать. Мне так жалко его стало, ты не представляешь! Он ведь и квартиру продал, и во всём себе отказывал, чтобы только фабрику эту купить и всё сначала начать. И мы с Маргаритой надеялись, что он сразу же пить перестанет, когда это случится. А тут всему конец и как жить дальше – непонятно. Хорошо хоть пить действительно бросил… Это когда с Кирой окончательно расстался… У них сейчас хорошие отношения, очень хорошие, она жалеет его. И вот недавно он пришёл счастливый, просто светится весь: с Кирой только что разговаривал. Она, говорит, Ольга Вячеславовна, сегодня Катю видела, на какой-то презентации. Я начала расспрашивать про тебя, он ответил, что Кира неохотно рассказывала, он понял только, что ты очень изменилась и теперь ещё лучше стала, чем была… Ведь тогда такие слухи про тебя ходили, чуть ли не про пластическую операцию… А теперь Кира говорит - и фирма у тебя своя, на ногах стоишь крепко. И вы представляете, говорит, Катя с Сафроновым работает, ну, с тем самым, у которого я фабрику хотел купить!.. Как же я обрадовалась, Катю-ю-юша!.. Сразу же подумала: как было бы хорошо, если бы вы встретились, и помирились, и вдруг всё-таки удалось бы ему и с Сафроновым через тебя помириться!.. Ведь как бы ни жили мы теперь хорошо, а ведь всё равно я вижу, что это не то, о чём он мечтает… если вдруг в разговоре упомянет кто-нибудь «Зималетто» или эту фабрику, он сразу мрачнее тучи становится и опять глаза тоскливые… Катюш, может, можно ему помочь всё-таки? Ведь вы теперь вдвоём можете Сафронова этого уговорить… Да куда ты, Катюш? Сиди, я подам, если что нужно!..

…Где же её сумка? Что же она сегодня целый день сумку свою найти не может?..

- Мне сумку… где я её положила? – пробормотала она, озираясь.
Глаза Ольги Вячеславовны встревоженно блеснули.
- Да вот же она, на комоде возле двери… там, за вазой…

…Да, вот она!.. Она быстро подошла, взяла сумку. Сделала вид, что что-то ищет там, наконец подняла глаза на Ольгу Вячеславовну.
- Ольга Вячеславовна, вы не беспокойтесь, у Андрея будет эта фабрика. Я уже всё сделала… Андрей ездил сегодня туда, разговаривал с Сафроновым. Так что вы правильно Андрею сказали…
- Что я сказала? - Ольга Вячеславовна растерянно смотрела на неё. – Я ничего ему не говорила, решила подождать до поры до времени… Думаю, он и сам всё понимал, поэтому и счастливый такой ходил… И вот права оказалась: вы всё-таки встретились, и, видишь, фабрика… Да куда же ты, Катя?!

Катя уже открыла дверь и стояла на пороге.
- Ольга Вячеславовна, я вспомнила… - Болезненная улыбка исказила её лицо. – У меня ещё очень важное дело сегодня… Очень важное… Я не могу сейчас остаться… Мне ехать нужно… срочно.
Ольга Вячеславовна оцепенело смотрела на неё, и вдруг в глазах её что-то вспыхнуло. С неожиданной для своей комплекции быстротой она подошла к Кате и, ловко потянув её за руку, тут же встала у двери на её место.
- Нет, Катюш, ты не уйдёшь. Вы уже достаточно наделали глупостей. Сядь. – Катя в нерешительности стояла перед ней, и она уже громче повторила: – Сядь!

- Ну, что тебя так напугало? – мягко спросила Ольга Вячеславовна, когда Катя снова опустилась в кресло, крепко сжимая в руках свою сумку. – Что случилось-то? Можешь ты мне объяснить?

…Объяснить. Ей. Нет, слишком долго пришлось бы объяснять… Себе бы объяснить для начала…

Полутёмная, сумеречная комната… «А разве Кира тебе ничего не говорила?» – «Кира?.. Да вроде нет… не помню» - и убегающий взгляд, и призванные на помощь отвлекающие слова…
Если б не эта неожиданная случайность – нашёл бы всё равно. Придумал бы что-нибудь. «Вы встретились, и фабрика…»… Да, наверное, он думал и о ней тоже. Да, наверное, он любил и её тоже. Как и свою мечту о фабрике… И всё это время помнил о фабрике тоже.

Это просто такая игра!..

«Монополия» называется. Бросаешь фишку – покупаешь фабрику. Фишку при этом можно тоже любить, дорожить ею, беречь.
Ведь она приносит счастье.

… Ольга Вячеславовна с тревогой наблюдала за ней.
- Катя! – с отчаянием произнесла она. – Ну, что случилось-то?.. Что ты молчишь?.. Ну, хорошо, можешь не объяснять, если не хочешь… Но я не отпущу тебя. Ты приехала к Андрею, он знает, что ты здесь, и едет к тебе. Уж не знаю, что ты услышала в моих словах зазорного, но я хочу вам только счастья. И Андрея мне жалко. Хватит, он уже и так намучился.

Катя отвернулась, безучастно смотрела в сторону. Сидела молча, покорно. И слёз больше не было. Они все остались там, на игровой доске…
- Ольга Вячеславовна, я хочу домой… к родителям. Пожалуйста, отпустите меня. Я не могу здесь оставаться, мне нужно разобраться… Я позвоню Андрею, объясню ему, почему я ушла.

Ольга Вячеславовна долго смотрела на неё, наконец повернулась и, спустившись по ступенькам крыльца, пошла к калитке.

…У калитки Катя обернулась и ещё раз посмотрела на дом. Потом вышла на улицу.
Улица снова пуста. Это хорошо. И ещё хорошо бы найти тот тупик, в который она сегодня заехала, и стоять, стоять там, уперевшись в высокую бетонную стену…
Не всё ли равно куда ехать, куда бы ни приехала – тупик… Но надо выбрать самое тёплое место, самое безопасное место, если уж нельзя остаться здесь!..
Да, она поедет к родителям, недаром у неё вырвались эти слова… Хватит самостоятельной жизни, от неё – только боль, море боли, океан боли… Должно же быть хоть какое-то место, где боли нет… или, по крайней мере, меньше. И там тоже любовь… другая, но всё же любовь. Прислониться, отогреться…
Как всё знакомо. Всё это уже было… Она когда-то уже была одна…

-------------------------------------------------------------------------
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

2

Какое же это счастье – снова оказаться дома! Он готов даже впасть в лирику – да, пусть будет «на родной земле»… Ни одна поездка за границу ещё не изматывала его так. И дело даже не в этом тонком пронзительном голосе, преследовавшем его повсюду, и не в преданном недвусмысленном взгляде его обладательницы, а просто… Просто всё было чужим, ненужным, «не совпадающим». И только радостная мысль при пробуждении по утрам – о том новом, что теперь наполняет его жизнь, ну, а потом и сами лекции семинара ненадолго выводили его из состояния постоянного раздражения…

Телефон Ирины не умолкал ни на секунду. Она сидела на заднем сиденье машины Малиновского и с неиссякаемой энергией жала на кнопки. Сквозь бесконечный поток восторженных приветствий, вопросов и возгласов пробиться было невозможно, и Андрей с Романом только переглядывались время от времени.

Но Малиновский всё же попытался. Слишком много накопилось того, что необходимо было обсудить, о чём необходимо было рассказать. Он начал было говорить о делах, но Андрей остановил его:
- Сейчас отвезём Ирину, приедем в офис, там поговорим…
Роман кивнул.
- Как скажешь… Объявился наш Терминатор, ты в курсе?
- Ну, конечно… Милена звонила. – Андрей поморщился от очередного пассажа с заднего сиденья. – Никак не оставит её в покое… Интересно, на что он собирается содержать ребёнка?
Роман фыркнул.
- Даже и думать нечего. Ни на что, да ему это и не надо. Он отомстить хочет… за жизнь свою бедную, загубленную. Ну, и деньжат срубить.
Андрей встревоженно посмотрел на него.
- Она давала ему деньги? Ты что-нибудь знаешь?
Роман ухмыльнулся.
- Не знаю, но уверен, что не давала. Она без тебя шагу не ступит. Напугал он её сильно…

Они замолчали. Да, бывший муж Милены был способен напугать беззащитную женщину и малыша. Но вот против него самого у этого недоростка кишка тонка. Да и Лёшка в курсе, если что – поможет…
У Андрея даже мысли не возникло отказать Милене в помощи. Недоразумение в виде её мужа время от времени появлялось на горизонте, чтобы отравить жизнь ей и сыну, и каждый раз он поддерживал её. Собственно, и в Москву маленького Марата привезли по его настоянию… И что могло измениться после их последнего тяжёлого разговора? Постель в их отношениях была удобством, привычкой, но никогда он не чувствовал в ней необходимости. Убери постель – не изменится решительно ничего.
Ничего и не изменилось. Даже сам разговор внешне был каким-то простым и немногословным. Но он-то понимал, что для Милены эта постель была чем-то бОльшим. Противно, тяжело, но ничего не поделаешь. И только тем, что он по-прежнему будет рядом, он сможет загладить свою вину.

…- Катя звонила, - с неопределённой улыбкой сообщил Роман.
И что он хотел услышать или увидеть в ответ? Радостное восклицание, блеск в глазах?.. Было время, когда всё это могло появиться. Но теперь – нет.

И всё же сердце живёт отдельной жизнью. Ему плевать на гордость, усталость, ощущение, что одиночество – это правильно. Оно работает вхолостую, тренируется, разминается… И всё это – лишь из-за одного только имени.

- Потом, - тихо сказал он, глядя прямо перед собой. И Роман, всё поняв, сделал вид, что внимательно следит за дорогой.

…Ирина наконец освободила их от своего присутствия, вышла из машины. Андрей неохотно последовал за ней, помог донести сумку до подъезда.
- Андрей Павлович, я могу сегодня же приехать на фабрику...
Он нетерпеливо махнул рукой.
- Не надо, Ира… Отдыхайте, отсыпайтесь, сегодня ведь выходной… А завтра с утра приезжайте на работу…

…Вот почему так странно получается: миловидная молодая женщина, он ей явно нравится, она приветлива, предупредительна, но ему так неприятно смотреть на неё? Этот бесстыдный откровенный взгляд из-под накрашенных ресниц ничего, кроме досады, не вызывает…
Фальшиво-покорно опустила глаза, чуть слышно вздохнула. Но он ведь видит её насквозь, неужели она не понимает? И почему большинство женщин принимает мужчин за круглых идиотов?..

Вздохнув с облегчением, когда дверь подъезда захлопнулась за ней, вернулся, сел в машину. Малиновский с сочувствием посмотрел на него.
- Надоела?
- Не то слово… Малиновский, это ж твой типаж последнего времени: разведённая, без претензий… Чего бездействуешь?
Роман вздохнул – и даже, показалось, неподдельно.
- Жалко, конечно, но… поздно.

…Ах, ну да, конечно, а он ведь совсем забыл… Никак не может привыкнуть к переменам в жизни лучшего друга. Вот увидел его сегодня – и подсознательно идентифицировал с тем, к которому привык… Но этот новый нравится ему больше.
- Как Таня?
- Хорошо. – Рома пожал плечами и даже слегка смущённо улыбнулся. – Чёрт его знает, что такое…
- Ты чего извиняешься, Малиновский? Это ж действительно хорошо…

Роман как-то странно взглянул на него, спросил осторожно:
- Ну, а теперь… про Катю… можно говорить?
- В первый раз слышу, чтобы ты спрашивал разрешения…

Он привычно натянул свою маску. Всё в себя, всё в себе. Самый надёжный способ защиты. Испробованный уже давно.

- Звонила. Беспокоилась. – Роман нарочито небрежно обвёл взглядом пустынную воскресную улицу… Потом снова повернулся к нему. – Мне показалось, очень хотела тебя видеть.
Лицо Андрея оставалось бесстрастным.
- Тебя это не радует?
- Нет… ну, или почти нет.

Какой смысл врать ему? Он порой понимал его лучше, чем он сам. Хоть и по-своему…

- Почти нет, - повторил Роман. Глаза его как-то странно блестели. – И что бы это значило?
- Сам знаешь. Не радуюсь, чтоб потом на стену не лезть.
- А… Значит, Катенька так и не научилась быть счастливой? А заставить нельзя…

…Ну, на что он понадеялся? На то, что Малиновский изменился, стал ближе, человечней? Откуда эти глупые иллюзии, этот вечный самообман?!..

Он повернулся к нему всем телом, положил руку на плечо, надавил со всей тяжестью…
- Да что ты можешь знать о ней, а, Малиновский? Знаешь ли ты, что она умела быть счастливой так, как тебе и не снилось? Ты таких счастливых не видел и вряд ли увидишь… Это я убил в ней это, понимаешь?! Я убил её, это из-за меня она несчастлива!!.. И ты можешь хоть сто раз повторить мне, что это ненормально, что так не бывает, что другие уже давно бы всё забыли, от этого ничего не изменится!.. Правда так и останется правдой, она не «другие» и ими никогда не станет!..

Оправившись от растерянности, овладевшей им в первое мгновение, Роман сочувственно-терпеливо слушал его. Когда Андрей замолчал, он невозмутимо заметил:
- Ну, так отпустила бы тебя… Всем стало бы легче…

Андрей выдохнул и убрал руку с его плеча. Бесполезно. Он никогда не поймёт.
- Невозможно. Это – не-воз-мож-но. Она любит меня, и я люблю её.
- Ну, тогда замкнутый круг получается…
- Правильно. ЭТО ты правильно понимаешь.

Он откинул голову на сиденье. Было такое чувство, как будто пробежал дистанцию при полной выкладке…

- Где она, что с ней? – сухо спросил он.

Роман пожал плечами.
- Ничего особенного не говорила… Значит, как обычно, в своём агентстве и дома… Таня сказала, что господина Сорокина там больше нет. И дух простыл.
- Я знаю это… О чём ещё спрашивала?
- Как ты там, когда вернёшься… звонишь ли мне… А, ещё спрашивала, как на фабрике дела.
- Что ты ответил?
- Ну, что я мог ответить?.. Что всё хорошо, всё идёт по плану… Она ещё сказала, что позвонит Елизавете, поинтересуется…
- Ну и что? Звонила?
- Не знаю… Да я, честно говоря, и забыл об этом, вылетело из головы… А что, это что-то важное?
Андрей провёл рукой по лицу, приподнялся.
- Да нет. Я хотел предложить ей поработать с нами в первое время, тем более, это она Елизавету порекомендовала…
Малиновский оживился.
- Жданов, ну ты иногда в самую десятку попадаешь! Я всё думал – решишься или нет…
Андрей устало усмехнулся.
- А это как раз нетрудно. Она искренне помочь хочет…
- Ну да, и при этом тебя в мыслях о выгоде подозревает…
- Кто бы говорил… помолчи, а?

Он тряхнул головой, огляделся. Хватит… хватит истязать себя. Бессмысленно. Если будет надо – силой заставит своё сердце молчать. Нужно жить, так, как есть.

Они едва отъехали, как у него в кармане зазвонил телефон. На экране – фотография Милены. Он сфотографировал её в самом начале их знакомства, когда ещё ничего между ними не было… Как это было давно.
Ещё не успев сказать и слова, понял, что она плачет.
- Говори быстро: что случилось?
- Он забрал его, Андрей… Мама ничего не смогла сделать!..

…Чёрт, чёрт, чёрт!.. Ну, почему было не попросить Лёшку выделить человека для охраны?! Да вообще все они хороши: опасность грозила давно, а у неё вместо охранника для ребёнка – личный водитель!..

- Ты сейчас где?
- Дома… Всё перевёрнуто вверх дном, наверное, искал деньги… Андрей, он даже не взял одежду для Марата!.. – Милена захлебнулась плачем. – Чем он будет кормить его, во что одевать?!..
- Ты Лёше звонила?
- Звонила… Он улетел куда-то: воскресенье…
Андрей взглянул на Романа. Лётчики, так их растак…
- Хорошо, я всё понял. Сиди дома и жди меня, я сейчас приеду. – И, прежде чем она успела ответить, нажал на кнопку. Посмотрел на Малиновского тяжёлым взглядом:
- Поехали к Милене. Он украл ребёнка.
Роман остервенело вывернул руль и вдавил ногу в педаль газа. Губы его были крепко сжаты. Андрей знал: на него можно рассчитывать.

***

Милена плакала. Он никогда не видел её такой растерянной, наверное, она не была такой даже когда там, в Белгороде, происходила вся эта малоприятная история. Тогда она и не ждала от жизни ничего хорошего, привыкла к угрозам, оскорблениям, как-то научилась жить со всем этим. Но теперь, после нескольких лет успешной жизни в Москве, почувствовав себя в безопасности, как будто вернулась снова в точку отсчёта, когда муж впервые ударил её…

Они с матерью вышли им навстречу. Лишь выйдя из лифта, Андрей и Роман увидели двух заплаканных женщин и едва уговорили их вернуться в квартиру.

Хмурым взглядом он оглядывал картину произошедшего: одежда, разбросанная по полу, какие-то бумаги, разбитая посуда… Галина Андреевна всё никак не могла успокоиться, губы тряслись, когда она попыталась рассказать, что произошло. Андрей тихо попросил Малиновского увести её.

- Ты не знаешь, где он может быть? – спросил он у Милены, когда они остались в комнате вдвоём.
- Думаю, на даче… ну, в деревне у своей тётки… где же ещё в Москве ему быть? Не квартиру же он снимает…
- А домой… домой он не мог уехать?

Она испуганно посмотрела на него, но тут же усилием воли взяла себя в руки и покачала головой.
- Ему нужны деньги… Пока не добьётся своего, не уедет… Что ему делать дома с ребёнком?
- Он говорил тебе, сколько хочет?
- Нет… Сказал только, что в Москве хочет на этот раз остаться.
- Останется, - мрачно кивнул Андрей. – В Бутырке…
Она побледнела.
- Милиция?.. Ты вызвал милицию?
- Нет ещё, но вызову. А что ты предлагаешь? Оставить его на свободе?

На этот раз слёзы просто тихо потекли по её лицу, а она продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами.
- Но у него же Марат… Ты же его знаешь, он ни перед чем не остановится…
- Успокойся… Всё будет нормально. Ну, не дурак же он, он не причинит Марату вреда…

Говорил и сам не верил в свои слова. Слишком свежо было в памяти воспоминание о безумных глазах этого «папаши»… Но что делать, если привлекать милицию опасно? Остаётся одно: ехать туда одному?..

- Всё. Успокойся, - твёрдо сказал он. И улыбнулся ласково. – Милен, ну всё, ладно? А то я тебя не узнаю… Где та храбрая бизнес-леди, которая выручала меня из лап злонамеренных похитителей? Ерунда, ещё и не такое переживали…

Она подошла к нему, обняла… Подтянувшись на цыпочках, положила голову ему на плечо, уткнулась лицом в шею… Он погладил её по голове и снова опустил руку. Она отстранилась с вымученной улыбкой на лице.
- Если бы ты мог обнять меня, мне было бы легче…
- Ты же знаешь: я не могу, - бесстрастно ответил он.

Она зажмурилась, постояла так мгновение, потом с силой потёрла глаза… Снова посмотрела на него. Красные, опухшие глаза, без грамма косметики. Но бесконечно правдивые по сравнению с теми, которые он видел в Варшаве каждый день. И всё же… и всё же ему были нужны другие глаза. Единственные глаза. Те, что умеют смотреть так, как никакие другие не умеют.

- Что ты будешь делать? – тихо, доверчиво спросила Милена.
- Поеду в эту деревню, заберу Марата, - спокойно ответил он.
На мгновение в её лице промелькнуло знакомое ему выражение властности, превосходства. Сейчас начнёт увещевать, уговаривать… Но она не стала. Удивительно, но она снова доверилась ему. Такое было и раньше, когда он выручал её, и каждый раз он удивлялся тому, какой она может быть слабой и послушной. Если бы так было всегда… нет, ничего бы это не изменило.

- Я поеду с тобой.
- Хорошо… Посидишь в машине, с Малиновским…
- А он разве не пойдёт с тобой?
- Пока не знаю… скорей всего нет. Кому-то нужно оставаться за рулём.

***

Как давно он не бывал в таких вот деревнях… Последний раз, наверное, в детстве, у бабушки школьного друга… Ох, и злилась мама, но он всё-таки уговорил родителей отпустить его.
Серое, в пятнах бельё, развешанное на верёвках между деревьями… Зачем его постирали – непонятно, после стирки оно стало, наверное, ещё грязнее… На земле - какие-то обрывки ветоши, рваные мешки, ржавые детали безымянных механизмов… Старый, вросший в землю дом, облупленная краска на ставнях. И апофеоз всего – сам хозяин, на покосившемся крыльце с давно сломанными перилами, в резиновых сапогах и смешной допотопной майке… Наверное, сохранилась в его гардеробе ещё с пионерского лагеря, выверни наизнанку – и увидишь вышитую матерью метку: «Юра Бондаренко»…
На руках – заплаканный ребёнок. Ручейки слёз на грязных щёчках, но сейчас – молчит, смотрит каким-то остекленелым взглядом и даже как будто не узнал его, Андрея… Сердце дрогнуло. Это как же надо было напугать ребёнка, чтобы он так смотрел…

- О-о-о, какие люди! – пошатываясь, осклабился давний «приятель». – Андрюха, заходи!.. Я только что бутылку открыл!..
- Ты ж знаешь: у меня на водку аллергия… Ты её себе оставь, чтоб потом не бегать, - отозвался Андрей, медленно подходя к крыльцу.
Бондаренко снова широко улыбнулся, но Андрей видел: он следит за ним и в любой момент готов реагировать на любое его движение.
- Так что за проблема, ты что? У дяди Шуры через дорогу целый склад, не пропадём…
Андрей остановился, сделал вид, что думает.
- Хорошо, наливай. Только я при детях не пью, не так воспитан…
Глаза Бондаренко сверкнули.
- Ты на что это намекаешь?

…Взгляд острый, злобный, как у волка… И свободная рука заведена за спину, наверняка бутылка или нож… С него станется. Нет, пока Марат у него на руках, опасно что-то предпринимать.

- Я не намекаю, я говорю. Отдай Марата Милене, и выпьем спокойно…
- Ми-ле-не?! – Н-да, от этого смеха становится не менее жутко, чем от омертвелого взгляда испуганного мальчика… - Посмешнее ничего не мог придумать? Для чего, ты думаешь, я увёз его? Чтобы теперь – отдать?!
Андрей невозмутимо смотрел на него.
- А для чего тогда?
Бондаренко вдруг встряхнул Марата, подвигая его поближе к себе, чтобы освободить руку. Высвободил кулак, поманил грязным пальцем:
- Послушай, что скажу…
Андрей шагнул на первую ступеньку крыльца. Бондаренко ухмыльнулся, но ничего не сказал. Нагнулся к самому уху и прошептал, обдавая алкогольными парами разной степени выдержки:
- Именно для того, чтобы отдать… Только потом. Когда получу деньги. – И, довольный, выпрямился и победно посмотрел на Андрея.
- А, так ты выкуп хочешь, - сверкнул улыбкой Андрей. – А почему не сказал, не позвонил? Ну, как в фильмах делают?
Бондаренко вдруг помрачнел.
- Обойдётесь, звонить вам. – Он неопределённо мотнул головой. – Она и так всё знает…

И, словно в ответ на его слова, за спиной скрипнула калитка. Повернув голову, Андрей увидел Милену, входившую во двор, и в то же мгновение Бондаренко отскочил к самой двери и выдернул из-за спины руку. В руке был нож. Огромный, охотничий, наверное… Как предсказуемо.

Андрей криво усмехнулся.
- Юра, брось. Ты можешь поранить ребёнка…
- Не подходи!.. И ей скажи, чтобы ушла!.. Пока не привезёте деньги, малого не отдам!..

В один стремительный прыжок взметнувшись по ступенькам, Андрей подскочил к нему и, крепко сжав ему руку выше локтя, стал выворачивать её. Пришлось навалиться на это животное всем телом, а другой рукой ещё и придерживать Марата, чтобы Бондаренко не выпустил его.
- Милена, забери Марата! – крикнул он, но Милена уже подскочила к ним и пыталась вырвать ребёнка. Наконец ей это удалось и, прижимая к груди перепуганного мальчика, она сбежала с крыльца и побежала к калитке.

…Сильный, гад, сопротивляется… Но наконец разжал пальцы… Нож со стуком упал на деревянное крыльцо… Андрей отступил на шаг и с отвращением смотрел, как Бондаренко пытается разогнуться. Он поднял на него полные ненависти глаза и, тяжело дыша, просипел:
- Сволочь… Я всё равно заберу всё, что она мне должна…

Андрей отшвырнул ногой нож, так, что тот упал с крыльца. Врезать ему или нет напоследок? Чтоб знал… чтоб помнил…
Но омерзение от близости этого нечистого тела переполняло его, и от одной только мысли о том, что нужно ещё раз дотронуться до него, тошнота подкатывала к горлу.

Сзади послышались быстрые шаги. Малиновский секунду оценивал ситуацию и, подойдя к Бондаренко, схватил его за шлейки майки, развернул лицом к двери и с силой отбросил в дом. Бондаренко со всего размаха упал на пол. Роман пнул его по сапогам, освобождая порог, и захлопнул дверь.
Потом повернулся к Андрею, с тревогой всмотрелся в него.
- Ну, ты как, Андрюх?
- Да нормально, мутит только… Пошли отсюда…

Каждый шаг давался с трудом. Несколько раз за то время, что он шёл к машине, контуры предметов расплывались, терялись в дымке, но потом снова обретали очертания. Прислонившись к машине, он попытался достать из кармана пиджака очки. Поднося их к лицу, вдруг увидел: вся ладонь в крови. Опустил глаза, осторожно отвёл полу пиджака в сторону… Сбоку на рубашке, чуть повыше ремня, расплывалось алое пятно.

Он стоял и смотрел, как оно становится всё больше, и в голове была только одна мысль: почему не больно. Ведь когда столько крови, не может быть не больно…

Наверное, это потому, что Катя рядом. И, уже закрывая глаза, он улыбнулся… Да, она ведь приехала к нему. Чтобы остаться. Она простила его и хочет остаться с ним. И сейчас выйдет Ольга Вячеславовна и позовёт их в дом… Вот только он не слышит её голоса. И не видит её. Но точно знает: она здесь, она с ним.

…Но откуда здесь Малиновский?.. И Милена… Они что-то кричат другу другу и тащат его куда-то…
- Да как ты не заметила?!..
- Так он сам не понял, Рома, ты же видел!.. Наверное, он задел его ножом, когда пытался вырваться…

…И ребёнок плачет…

И последней его мыслью перед провалом в спасительную тьму было то, что Марат наконец заплакал. И это было очень хорошо…

-----------------------------------------------------------------------

4

- Колька, миленький, ну пожалуйста, пойми меня!.. – Катя с отчаянием и надеждой смотрела на Зорькина. Они сидели в её кабинете уже второй час, но лишь сейчас она осмелилась сказать ему самое главное…
Коля в недоумении покачал головой.
- Я всё могу понять, Пушкарёва, - медленно проговорил он. – Я могу понять, что ты поверила Жданову, даже могу понять, что простила его, но такое!.. Да ведь ты опять всю жизнь свою ломаешь!..
Катя с досадой качнула головой.
- Нет… Нет! Я обдумала всё и приняла решение. И не боюсь ошибиться, потому что я нужна Андрею… Он нуждается во мне, понимаешь?
- Как когда-то…
- Да, как когда-то. И, как когда-то, я не могу не помочь ему. Он – всё для меня, неужели нужно это объяснять? Моя жизнь и есть он… и так всегда было… Ну, ты только подумай: что здесь страшного? Агентство полностью перейдёт к тебе, ты будешь спокойно работать на себя, а я…
- А ты – снова на побегушках у Жданова?
Она глубоко вдохнула.
- Называй как хочешь, суть не изменится. Я буду работать с Андреем, на фабрике в Ильинском. Я так решила и решения своего не изменю.

Он моргнул несколько раз, переваривая её тон и слова. Он иногда становится совсем прежним, хоть многое изменилось и в нём. В лице, в походке появилась мужественность, он всё чаще обдумывает свои слова, но вот в такие минуты словно проблёскивает прежний Колька – изо всех сил пытается перейти на её сторону…

- Звучит как декларация о намерениях…
- Говорю же: называй как хочешь, - улыбнулась она.
Он вздохнул.
- Но ты хоть хорошо подумала?
- Ну, а как ты считаешь?.. Да я уже два года только об этом и думаю… только не знала об этом, обманывала себя.
- Стой, Катюха: так ты вину свою загладить хочешь? – тихо проговорил Коля, внимательно глядя на неё.
- Нет. Я просто хочу помочь Андрею и быть с ним рядом. Я всегда этого хотела. – Голос был спокойным, почти безразличным – как всегда, когда решение было принято…

Коля в задумчивости побарабанил пальцами по столу.
- Ты знаешь, о чём я в последнее время часто вспоминаю? – вдруг сказал он, поднимая на неё глаза. – О нашем разговоре с тобой… в тот день, когда ты нашла инструкцию. Ты помнишь, что ты тогда сказала? Что ни о чём не жалеешь, что благодаря связи со Ждановым испытала много по-настоящему счастливых минут… Может быть, и сейчас… может быть, ты просто хочешь вернуть то счастье?

Катя поднялась, медленно подошла к окну. Обернулась, опёрлась о подоконник. Грустная улыбка была на её губах…
- Коль, ты знаешь, сколько я об этом думала? Вот и недавно с Таней про это говорили…
Зорькин побледнел, изменился в лице.
- Значит, и она?.. – глухо сказал он. – И она не верит… просто моментом пользуется?..
Катя сцепила руки, твёрдо покачала головой.
- Нет, всё не так… Уже всё не так. Она верит. И я поверила… И сейчас я задаю себе вопрос: смогу ли я быть счастливой полностью, так, как когда-то, даже поверив Андрею. А ты говоришь – не веря…
Коля изумлённо посмотрел на неё.
- Как… ты же сказала… что простила его…
- Да, да, я простила!.. Ты знаешь, я вот шла к нему и всё думала, как сказать ему об этом, как вернуться к нему… А у меня просто вырвались эти слова, сами, когда я и не собиралась их произносить!.. Видимо, что-то внутри меня знало лучше и раньше меня самой… И я обрадовалась, я так обрадовалась! Я готова была руки ему целовать за то, что удалось простить, удалось сказать!..
- Ну, так что же… - пробормотал Зорькин. – Что же теперь?
- А теперь я думаю, удастся ли всё забыть. Когда я с ним, всё кажется простым, понятным… пока, по крайней мере… но стоит мне остаться одной, я начинаю думать о его родителях, о «Зималетто», вспоминаю, как радовалась – искренне, Коля! – когда встретила Женю… И точно я знаю только одно: я люблю Андрея и больше никогда не заставлю его страдать. А сама… сама постараюсь… всё сделаю для того, чтобы забыть обо всём по-настоящему. Юлиана вот считает, что это возможно…
- Да она бодрится, намеренно упрощает всё, - поморщился Зорькин. – Уж ей ли не знать, что в твоей ситуации на всю жизнь можно было перестать людям верить…
Катя кивнула.
- Я знаю это. Да и она иллюзий не питает, будто я поверю, что она на самом деле так думает… Просто хочет поддержать меня, чтобы я не запутывалась ещё больше…

Они помолчали. Зорькин, нахмурившись, смотрел в одну точку.
- Вот чего я не пойму, Пушкарёва, - снова заговорил он, - так это того, почему ты его родителей боишься…
- Да не боюсь я их, Коля!.. – почти простонала она. – Ты этого никогда не понимал, и, наверное, и сейчас объяснить не удастся… Я же вижу: даже Павлу Олеговичу не по себе от того, что я снова появилась в их жизни. А про Маргариту вообще молчу, она и двух слов со мной не сказала… Подробности уже никого не интересуют, никто разбираться не будет, кто больше виноват. Осталось одно: им сделали больно, сломали им жизнь, и я участвовала во всём этом…
- Подожди, подожди, как это? – взвился Зорькин. – Как это – подробности не интересуют? Ты сейчас с их сыном, им придётся разобраться!.. Да он сам, первый, должен заставить их разобраться!..
Катя грустным взглядом смотрела на него.
- Думаешь?
- Ну, конечно, тут и думать нечего! – Раздражённое возбуждение овладело им, как всегда в тех случаях, когда речь заходила о той истории. – Как раз и настало время разобраться! Что же, они теперь вечно будут считать тебя виноватой, а ты будешь покорно смиряться с этим?..
Катя выставила вперёд руку, прикрыла глаза.
- Всё, всё, Коля!.. Не будем пока говорить об этом, ладно? Прости меня, но я не готова… я ещё ничего не знаю… и думать об этом пока трудно. Я полагаюсь на Андрея. Вижу, что он уверен, и мне легче. Я доверяю ему, понимаешь? И благодарна, что он не настаивает, не форсирует события…
- Ну да, и поэтому ты даже переехать к нему не можешь…
- Пока они остаются в Москве – нет. И Андрей понимает это.
- Значит, как школьники, ждёте, пока мама с папой на дачу… то есть в Лондон… уедут…
- Пусть будет так, если тебе так нравится, - вздохнула она. И вдруг неожиданно улыбнулась какой-то весёлой, счастливой улыбкой. – Ты даже не знаешь, насколько сейчас прав оказался! Только это не они, а мы уезжаем… на выходные…
- Куда это, интересно?
- Не знаю, - Катя снова улыбнулась. - Андрей говорит: сюрприз… Вот и живу этим всю неделю…
- А разве ему можно? Я думал, ему лежать надо…
- Можно, врач разрешила… Только без лишних нагрузок, конечно… Я буду заботиться о нём…
- А в Соловьиную Рощу больше не собираешься?.. Помнится, кто-то кого-то приглашал, - ворчливо проговорил Коля.

Наморщив лоб, она смотрела на него, вспоминая, о чём он говорит. Ах да, ведь они с Женей когда-то предлагали ему вместе с ними в деревню к родителям съездить… С Таней… Как это было давно. У него – Таня, у неё – Женя…
- Ну, не обижайся, обязательно поедем, позже…
- Так они уже и сами вернутся! Ты же говорила, в сентябре–октябре!..
- А разве тебе папа ничего не сказал, вы же созванивались?.. Они решили задержаться… из-за капусты. – Лукавая улыбка дрожала в уголках её губ.
- Из-за какой ещё капусты? – сдвинул брови Зорькин.
- Твоей любимой… квашеной… Вот наквасят целый погреб – и на зиму вернутся…
Коля недоверчиво смотрел на неё. Такой смешной… стоит речи зайти о еде, становится совсем прежним…
- Правда?.. Ну, тогда и подождать можно…

***

Таких озёр не бывает.
Забыв о страхе, она смотрела в иллюминатор, и на лице её застыло абсолютно детское удивление. Андрей улыбался.

Таких голубых озёр не бывает!.. Это только названия придумывают – из-за бирюзовых всполохов на водной глади в обманчивом закатном свете… Озеро может быть тёмным, свинцовым, может быть скучно серым, без единого оттенка, может быть светлым-светлым, почти белым, - но оно никогда не бывает по-настоящему голубым!..

И всё же это озеро было голубым. И отсюда, с высоты птичьего полёта, когда его можно было видеть целиком, полностью, словно фарфоровое блюдо на зелёной скатерти, оно было даже ярко-голубым…

Катя повернула к Андрею голову, и он, словно только и ждал этого, быстро поцеловал её в губы. Она улыбнулась.
- Андрюш… а зимой?
- Что, Катюнь?
- Ну, озеро ведь замерзает? Какого цвета лёд? Я сейчас готова поверить, что голубой…
- Ты знаешь, а я ведь никогда не видел этого озера зимой… Это идея!.. Малиновский, ты слышишь?
- Слышу, - отозвался от штурвала Малиновский. – На чём поедешь? На поезде? Для машины здесь зимой дорог нет…
- А самолёт у тебя на летних шинах, что ли?
Роман возмущённо фыркнул.
- Поговори ещё… Просто самолёт беречь нужно, ты знаешь, сколько я за аренду плачу?
- Я – не знаю, а вот Катя тебе точно экономию подсчитает… - И, прижав её к себе крепче, шепнул на ухо: - Не слушай его, мы прилетим сюда…

Она вздохнула. В том-то и дело, что она была не уверена, сможет ли во второй раз войти в этот самолёт… А он улыбается, словно и забыл уже, как не на шутку испугался, увидев её бледное лицо. В тот миг, когда самолёт дёрнулся, отрываясь от земли, всё поплыло перед глазами… Это ведь не большой надёжный лайнер, вроде тех, на которых приходилось летать раньше. Утлое судёнышко, практически – плот… Малиновскому, конечно, она об этом не сказала. Что-то подсказывало, что ему это может очень не понравиться…

…Когда спускалась по трапу, вновь закружилась голова. Упала в руки Андрею, который ступил на землю первым. И долго ещё не проходило головокружение. Она едва видела машущего на прощание Малиновского, что-то проговорила в ответ пересохшими губами… Андрей с тревогой всмотрелся в её лицо.
- Тебе плохо?.. Ты постой здесь, я сейчас отнесу вещи и вернусь за тобой…
Она испуганно вцепилась в его руку.
- Нет, не оставляй меня… Я пойду с тобой… Медленно пойдём… И ты будь осторожен, тебе нельзя тяжёлое носить…

Пока шли до дома – маленького домика в тени деревьев, за смешным низеньким забором, – тошнота стала проходить. Андрей бросил сумки у входа, уложил её на какую-то узкую старую кровать, сел рядом… Нахмурившись, смотрел на неё.
- Катюнь, ну что? Лучше? Или поедем домой?
Она слабо улыбнулась.
- Ты что! Ты думаешь, я такая трусиха, да? Ерунда, это с непривычки… Сейчас пройдёт… уже проходит…
- Честно говоря, я совсем другое подумал, - серьёзно сказал он, беря её руку в свою.
- Что?
Он улыбнулся.
- А ты не понимаешь? Нет, правда?
- Андрюша, правда, не понимаю…
- Ну, ведь тошнота и головокружение не только от полётов бывают…

…Вот это неожиданность… И что это снова с ней? Как часто бывает рядом с ним, растеряна, смущена, как девочка… И столько мыслей, столько разных, противоречивых мыслей… Здесь и воспоминание о той ночи, от которого всякий раз опрокидывает в жар, и грустное сознание того, что то, о чём он говорит, - невозможно… Грустное? Но почему? Неужели она жалеет об этом?..

Она наконец набралась смелости и посмотрела на него. Покачала головой.
- В данном случае – только от полёта… Другого не может быть…
- Не может? Почему?
- Андрей, мне неудобно сейчас говорить об этом… Давай потом, хорошо? Здесь ничего особенного нет, просто как-то не хочется сейчас это обсуждать…
Он пожал плечами. И… обиделся? Или ей показалось? Вообще – откуда ей знать, о чём он думает? Но ей всё-таки показалось, что он огорчился…

…Наконец почувствовав себя лучше, поднялась, огляделась. Вошла в кухню. Он уже почти полностью разобрал сумки, открывает банки…
- Ну, как ты?
- Хорошо… Уже всё нормально. – Она взглянула на стол, заваленный продуктами. – Ты мне покажи, где переодеться можно, ну и вообще… обзорная экскурсия не помешает… а потом будем готовить, хорошо?
Он положил на стол консервный нож, быстро подошёл к ней. Обнял лицо руками, покрыл поцелуями волосы, щёки, губы…
- Хорошо. Хо-ро-шо!..

…Домик был совсем маленьким, но компактным и уютным. И в нём была даже вторая комнатка – Катя сразу поняла, что та узкая железная кровать, на которой она лежала в большой комнате, не предназначена для сна. Собственно, всего-то и было в этой второй комнате, что широкая, просто-таки огромная кровать… Катя растерянно обернулась к Андрею.
- Говоришь… рыбу здесь… ловите…
Он непонимающе посмотрел на неё, потом на кровать - и вдруг громко расхохотался.
- Катюнь, ты что?.. Это ведь две кровати… Малиновский вчера здесь был и сдвинул, я его попросил… Мы спим здесь, когда приезжаем…
Но она продолжала укоризненно смотреть на него, и он, обняв её за плечи, притянул к себе.
- Ты такая смешная, когда сердишься… Как маленькая… Ну всё, улыбнись… Кстати, я сумку с постельным бельём у кровати поставил, потом постелешь… А вообще-то – вот видишь? – здесь встроенный шкаф, сюда можешь свою одежду повесить… и бельё постельное, кстати, здесь тоже есть…
- Нет уж, спасибо… как-нибудь своим обойдусь…

…И опять хохочет!..

Потом он снова пошёл на кухню, а она переодевалась. Надела джинсы, рубашку, достала ветровку… По вечерам уже совсем по-осеннему холодно.
Вышла из комнаты и собиралась уже идти на кухню, как вдруг заметила в противоположной от входа стене дверь. Обычная такая, деревянная дверь, но комнаты-то в доме всего две! Кладовка?..
- Андрюш, а что это за дверь?
Он выглянул из кухни, улыбнулся.
- А это и есть самая главная дверь… Я думал, потом, после ужина, но ладно, пойдём…

…Небольшое крыльцо, и сразу от крыльца – деревянные мостки, ведущие в озеро… по краям мостков – камыши, высокая осока… И солнце. Бьющее прямо в глаза.
- Как красиво… А солнце, когда садится, прямо напротив, да?
- С тем и строилось, наверное, - улыбаясь, ответил он. – Не бойся, пройди вперёд, мостки крепкие…

…Как в кино… или на картине… Хочется замереть вот здесь, на самом краю, и не двигаться с места… Такое ощущение, будто плывёшь по воде… А дом этот – корабль…
И он обнимает её, держит крепко-крепко, и уже не кружится голова…
- Как ты думаешь, вода холодная?
- Думаю, да… Сентябрь… да и на улице не жарко…
- Но мы же сможем здесь посидеть?
- Конечно, сможем… Только бы ты не простудилась…
- Не простужусь…
- Я так рад, что привёз тебя сюда. Я так хотел, чтобы ты увидела всё это…

…Тоска стянула сердце. Когда? Когда он этого хотел? Пытаясь забыть обо всём, начать новую жизнь?..

- Ну, что? Что случилось?
- Ничего… Пойдём… а то останешься голодным…

…Она волновалась. А что, если получится хуже, чем у Ольги Вячеславовны?..
И, как назло, всё валилось из рук. Она вспоминала такой же первый ужин с Женей… Так же волновалась, на готовку ушло в два раза больше времени, чем обычно. Да и вообще, она уже заметила: когда готовишь одна, всё спорится и получается, но стоит прийти гостям – теряешься, суетишься, а толку – крохи… Руки деревянные, отказываются подчиняться… Это у мамы всегда, что бы гостям ни понадобилось, всё под рукой. А тут ещё и кухня чужая, и посуда чужая, и… И человек, ближе которого нет никого на свете. Ближе – и дальше. Как о госте о нём подумала… И от этого ещё тяжелее.

Он чувствовал её замешательство, скованность… Смех внезапно стал неискренним, шутки топорными… Лёгкость, которой они наслаждались эти две недели, куда-то исчезла. Он притих, сосредоточенно делал всё, что она просила. И лишь уже за столом, наливая ей сок, как бы невзначай бросил:
- Первый вечер?

Она вздрогнула. Конечно, это напряжение не могло не передаться ему… Она медленно кивнула.
Он накрыл ладонью её руку.
- Кать, не переживай. Всё будет хорошо. Ну, не может так быть, чтобы всё как по заказу… Ешь, остынет.

И – ушёл в себя. Казалось, его ничто в эти минуты не интересует, кроме еды. Даже глаза не поднимал. Она поняла, от чего это: он дал ей время успокоиться, почувствовать себя в безопасности. Меня здесь нет… ты одна… тебе ничто не угрожает…
Стыдно, неловко, больно. И из чувства протеста хотелось растормошить его, услышать его голос…

Он наконец поднял глаза, посмотрел на её тарелку.
- Ты совсем ничего не съела…

Глаза наполнились слезами… Конечно, этим всё и должно было закончиться.
- Прости меня, - всхлипнула она, закрывая лицо рукой.

Он запустил пальцы в волосы, сидел, опустив голову.
- Ну, что мне сделать, скажи? Чтобы тебе было легче?

Она замотала головой, глубоко вдохнула, промокнула глаза салфеткой в последний раз.
- Ты здесь ни при чём… Это я… мне стыдно, я боюсь…
- Ну, чего тебе стыдиться? А тем более – бояться?
- Я не знаю… А вдруг ты поймёшь, что я совсем не такая… не та, которую ты любил? Мне кажется, я всё делаю не так… и изо всех сил пытаюсь быть прежней… Но не чувствую в себе ничего, что было тогда!.. Я совсем другая, а какая – ещё не знаю…
- Ты забываешь одно обстоятельство, - спокойно сказал он. – Я влюбился в тебя заново, когда ни ты, ни я этого не хотели… При чём здесь то, что было? Ну, может, тебе станет легче, если я скажу, что люблю эту твою стрижку… потому что шея открыта… Я вообще, если хочешь знать, сначала в шею твою влюбился… когда разглядел тебя при свете…
- Что ты выдумываешь?!..
- Это правда… Ты мне снилась… с этой стрижкой…
- О боже, Андрей…
- Во-о-от, видишь, как сразу многое упростилось… Я тебе ещё много чего могу рассказать… в том же духе…
- Я люблю тебя…
- Я знаю… хотя тоже мог бы посомневаться… От президента «Зималетто» мало что осталось…
- Глупый… ты всё тот же… и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет будешь таким же…
- Приятно слышать. Но почему бы тебе не подумать то же самое о себе? Я ведь тоже тебя люблю. – Он откинулся на спинку стула, взглянул на свою тарелку. – А рис-то не протушился… - И тихо засмеялся, глядя на её растерянное лицо.

-------------------------------------------------------------------------