7.

…Снова утро, и снова парк. Та же лавочка, на которой они вчера сидели с Мишей. Только теперь Катя одна-одинешенька. Вернее, в компании с большим черным зонтом. Вытряхнула из баночки таблетку аспирина (купила по дороге в аптеке, дома не оказалось), запила ее почти целой бутылкой минералки. Глотала жадно, захлебываясь. Погода была какой-то куцей, пасмурной, безветренной. Застыло всё в природе.

…Пробуждение было ужасным. Слава богу, родители еще спали. Катя убрала бутылку и фужер, выхлестала сок из коробки и долго сидела на тахте по-турецки, обхватив руками адски разламывающуюся голову и с ужасом уставившись на свой мобильник.
…Она говорила вчера с Андреем. Она действительно с ним говорила. И о чем! О стеклянном медведе. Вот дура! Идиотка! Да еще и отключилась на полуфразе! Он спрашивал… спрашивал… откуда она знает про медведя. А дальше? Дальше Катя ничего не помнила. Наверное, тогда и наступил полный провал. Только не в колодец, где чернота – и сразу «завтра». Провал был – к счастью. К розовому мишке. Он уютно сидел у нее на коленях в джипе под веселое мельканье автомобилей, зданий, прохожих за окном. Медведи… они повсюду. Стеклянные, плюшевые. Они ее окружают. Сжимают в блокадное кольцо. Ой, ересь лезет в больную голову… Провал был – к книжке под названием «Значение имен». Андрей – «мужественный». Екатерина – «чистая, непорочная». Наталья  - «родная». Николай – «победитель народов»…
…Провал был - к волнующей фразе «Иди ко мне».
…Были еще какие-то слова… «Он не может тебя не любить». Кто это говорил?..
…Нет от этой чертовщины спасенья. Никакого спасенья. Она опять летит в пропасть, тонет по ночам в счастливой жизни с Андреем, которой нету! Вязнет в ней, как муха в вазочке с медом!..
Так, стоп.
Он спросил: «Откуда вы знаете про медведя?»
…А она знает про медведя именно из этой самой радужной пропасти, которую уже невозможно назвать сном. Она держала его в руках и помнит его пальцами. Он  вот сейчас – прямо перед глазами.
…Значит, он есть, медведь этот несчастный, в обычной, повседневной реальности?!
…Дур-до-о-ом…
Катя взяла мобильник, потыкала в кнопки. Один пропущенный звонок от Жданова. Стало быть, он звонил ночью, пока она была в отключке. Один раз… Разумеется, он в недоумении был. Разговор этот дурацкий про медведя. Оборвался на вдохе… Понедоумевал – да и плюнул, конечно.
…Она вскочила и принялась лихорадочно натягивать на себя одежду. Схватила машинально чужой черный зонт и – через аптеку – примчалась в этот парк. Зачем?!
Да низачем.  Старика-пророка ждала - зонт отдать? Смысл этого абсурда постичь? Нет, не ждала ничего. Никакой старик не придет, конечно, и ничего не объяснит. Просто некуда больше идти, а дома оставаться невыносимо. Тупик.

…В парке пахло дымком. Дворники жгли листья, собранные в кучи.

…К тому моменту, как затрезвонил мобильник, Катя потеряла счет времени. Застыла на лавочке, сроднилась с ней. Головная боль отпустила – спасибо аспирину. Мыслей не осталось никаких – вообще. Носками сапожек сгребала листики в кучку, сосредоточившись на этом действе, как кроха неразумная, которая самозабвенно, отрешившись от мира, строит в песочнице свои воздушные замки.
…На экранчике – «Андрей Жданов».
Моментально затрясло. Постиг малодушный порыв – не отвечать. Стыдно-о-о-о…
Но справилась с собой.
- Алло.
…Черт. Голос хриплый, как у ханыжки. А Катя ею вчера и была, собственно.
- Доброе утро, - сдержанно произнес Андрей.
- Д-доброе.
- Мы вчера недоговорили.
- А… Андрей Палыч, вы меня, пожалуйста, простите, я… - у Кати заполыхали щеки.
- Екатерина Валерьевна, не надо извиняться, - жестко перебил он. – Давайте встретимся в час дня в кафе «Причал». Вас устроит?
…Ну, вот и субординация вернулась. «Екатерина Валерьевна». Судя по тону, Жданов действительно зол. Вежливость с металлическим отзвуком.
- Устроит, - обреченно  ответила Катя.

7 (продолжение)

- Виски – в предобеденное время? – изумился Малиновский, усаживаясь на табурет в баре Зималетто. – Прямо на глазах у сотрудников? Палыч, ты президент на испытательном сроке – не забыл?
- Забудешь тут, пожалуй, - Андрей отодвинул от себя пустой бокал. – Нет-нет да напомнят. Как ты сейчас, например. Повтори, - кивнул он официанту.
- А чего это мы не в духе? – продолжил недоумевать Роман. – Случилось что? С кредитом затык?
- Нет.
- А! – Ромка хлопнул себя по лбу. – Наденька же вечером уезжает!
- Ночью.
- Заранее скучаешь, да? Слушай, долго вы так будете мотаться из страны в страну? Объединились бы уже где-нибудь в одном месте – не школьники… Палыч, не смотри на меня так. Я не люблю, когда ты на меня так смотришь… из-под бровей. У меня желудочный сок перестает вырабатываться, а скоро, между прочим, обед. Надеюсь, не станешь опять утверждать, что вы с Надюшей только друзья?
- Не стану, - сухо откликнулся Андрей, глотнув коричневой жидкости. – Я давно зарекся говорить с тобой на эту тему, Малина, ты всё равно не поймешь.
- Да где уж нам уж выйти замуж, - развел Малиновский руками. – Мы уж так уж как-нибудь. Ну правда – чего наглыкиваешься-то в разгар рабочего дня? Из-за Надежды – сознайся.
- Нет.
- А почему тогда?
Жданов вздохнул, слегка поморщился, бросив цепкий взгляд на друга. Словно примеривался – поделиться или не поделиться. Прислушивался к себе и взвешивал, что сильнее – желание послать приставучего Ромку подальше или желание не остаться сейчас одному, в компании с бокалом и с неразрешимыми вопросами.
- Слушай, поехали обедать, а? – предложил Малиновский. – Заодно и поговорим.
- У меня встреча, - Андрей глянул на часы. – Через сорок минут.
И допил вторую порцию виски.
- Встреча? С кем?
- С Пушкаревой.
- Чего?.. – Роман вытаращил глаза. – Это… с нашей Пушкаревой, что ли?
- Она уже не наша.
- А какого х… гхм… в смысле – по какому поводу-то? Опять в документах белые пятна обнаружились?
- Нет.
- Слушай, Палыч, - разозлился Малиновский. – Мне надоело из тебя каждое слово клещами вытягивать! Ты можешь нормально объяснить?
- Да я сам мало что понимаю, - Жданов ослабил узел галстука. – Она позвонила мне вчера едва ли не ночью на мобильный…
- Ни фига себе, - Рома сначала ошалел, а потом развеселился. – А Катюшка-то не меняется, даром что бизнес-леди и «спортсменка-комсомолка-красавица». Как была кайфоломщицей, так и осталась...
- Еще раз перебьешь – не услышишь ничего! - повысил голос Андрей.
Малиновский закрыл себе рот обеими ладонями и сделал умоляющие глаза – мол, всё-всё, ни звука.
- Голос у нее какой-то странный был, - продолжил после маленькой паузы Жданов, вертя в руке бокал, в котором перекатывалась крохотная капелька. – То ли больной, то ли… не знаю, как объяснить. Нетвердый, запинающийся.  Она задала мне всего один вопрос – есть ли у меня в доме стеклянный медведь, которого мне в Якутии подарили.
…Ромкины глаза округлились. А поскольку он дал «обет молчания», то только нетерпеливо промычал, подталкивая этим друга к скорейшему дальнейшему рассказу.
А Жданов, как назло, медлил. Взглядом весь ушел в бокал – как приклеился к этой жалкой последней капельке виски. И вдруг резко поднял глаза на Романа.
- У меня есть в доме такой медведь, Ром. И подарили мне его действительно в Якутии. Это было давно. И об этом знали всего три человека – я, тот, кто мне медведя этого подарил, и мой отец, он при дарении присутствовал. Даже Кира не знала. Даже ты не знал. Почему? Да элементарно – я его привез и забыл о нем на следующий же день. Пустяковая совершенно вещица. Задвинул куда-то вглубь полки – его и не видать было.
- Мммммм… - вновь замычал Малиновский. И не выдержал: - Черт, Палыч. Что за фигня?
- Вот и у меня первым делом возник именно этот вопрос, - кивнул Андрей. – Я спросил у Кати, откуда она знает про медведя.
- Ну?!
- Что «ну»? Всё.
- Как всё? – окончательно выпал Рома в осадок.
- Она мне не ответила. Как говорится в какой-то поговорке, «а дальше – силентиум». То есть тишина. Я подумал – что-то со связью, перезвонил ей. Катя не взяла трубку. Вот так своим абсурдным звонком вышибла меня из колеи – и мило замолчала. Как ты думаешь, что я сделал потом?
- Эээ… Смотря где ты при этом находился, - пожал плечами Роман. – И с кем…
- Дома я был. Один!
- А почему один?
- Малиновский!
- Ладно, ладно. Не буду гадать – рассказывай.
- Я полез искать этого медведя. Как полный идиот, - хмуро сообщил Жданов. – Нашел. Там, где и предполагал – на полке. Убедился, что увидеть его было невозможно, даже если носом уткнешься в эту полку. Игрушку плотно заслоняла стопка книг, я там тысячу лет ничего не трогал. Хотя и этот факт не имеет никакого значения – Катя никогда не была у меня дома! Она не может знать об этом медведе. Но она о нем знает!
- Тих, тих, остынь. Ты говоришь, Пал Олегович…
- Я понял, о чем ты, - перебил его с нервной усмешкой Андрей. – Я тоже уцепился за единственно возможный, хотя и невероятный вариант – что отец и Катя, сидя за какими-нибудь контрактами, вдруг расслабились, разговорились за жисть, и папа вдруг с какого-то непонятного перепугу рассказал ей про ту поездку в Якутию и про медведя. Ты не поверишь, Ром… Я ему позвонил. Как еще больший идиот. Слава богу, хоть не разбудил – он еще не ложился…
- Ну?..
- Гну. Разумеется, он сказал, что подобных разговоров у него с Катериной просто быть не могло. По определению. В принципе! А про медведя этого пресловутого отец вообще едва вспомнил. И всерьез забеспокоился, всё ли у меня в порядке с головой...
- Остается тот самый якутский «Дед Мороз» - даритель, - захихикал Малиновский. – Как в славном, добром индийском фильме… Он оказался Катюшкиным двоюродным дедушкой!.. Жил на Севере, сейчас вернулся в Москву, и…
- Ты опять не поверишь, - Жданов смотрел на него без улыбки. – Я и про мужика того спросил у папы, хотя это вообще из области маразма. Умер мужик от инфаркта давным-давно. Через полгода после той встречи.
Роман перестал смеяться, кашлянул.
- Мда. Это уже не индийское кино. Это мистический триллер какой-то, - пробормотал он. – Екатерина Валерьевна у нас не просто «спортсменка-комсомолка-красавица». Она еще умеет видеть на расстоянии. И сквозь стены проникать взором. Вот недаром я ее опасался все эти полгода, в которые она руководила. Как посмотрит на меня – так прям мурашки по коже… Палыч, ну всё равно какое-то объяснение должно быть. Вполне реальное объяснение.
- Вот я и хочу его услышать, - скупо подытожил Андрей.
- А! – догадался Малиновский. – Так ты Катюшке стрелку для этого забил? Ой, как интересно! Какая заковыристая шарада! А можно я с тобой пойду?.. Шучу! – захохотал он после очередного тяжелого и «ласкового» взгляда друга в его сторону. – Буду ждать тебя, сгорая от любопытства… Меня, кстати, еще один тонкий момент занимает. Откуда бы наша непредсказуемая Катенька ни узнала о твоем косолапом… зачем она позвонила-то тебе с  этим вопросом… в ночи?
- Мне пора, - никак не отреагировал на последнюю реплику Жданов. – Пока. Увидимся.

* * *   
     
…Катя дошла до кафе «Причал» пешком. Собственно, оно недалеко располагалось от парка. Шла и осознавала – в каком виде она туда идет. Собиралась ведь кое-как. Толком непричесанная, кое-как перехватила волосы заколкой. Косметики ноль. После запредельного количества принятого алкоголя – наверняка лицо землистого цвета, темные круги под глазами.
Но ей было все равно. Последние дни и ночи с «параллельными» снами (не снами) вымотали и выпотрошили ее до основанья. 
…Она шла, держа в руке большой черный бесполезный зонт. Ей предстояло «ответить за базар», за свой нелепый звонок Андрею. Уж так ее воспитали – всегда отвечать за свои слова и действия.

…Жданов был уже на месте, пил виски. Встал при Катином появлении, подвинул для нее стул – всё «по протоколу».
- Что будете пить?
- Сок… Яблочный…
- Яблочный сок, - объявил Андрей подоспевшему официанту. – А мне еще виски. И меню, пожалуйста.
Катя села, не отрывая глаз от бежевой скатерти. Поднять ресницы казалось невыполнимой задачей. Отчаянно хотелось побыстрее завершить разговор, и при этом столь же отчаянно хотелось продлить сладкую пытку нахождения рядом со Ждановым. На расстоянии вытянутой руки. Положеньице, однако.
- Андрей Палыч, я вам всё объясню, - тихо и виновато произнесла она. – Мой вчерашний звонок – ужасная ошибка. Вы не должны относиться к этому серьезно. Пожалуйста, простите меня. Я была пьяна. Ничего не соображала.
- Вот как, -  промолвил Жданов неопределенным тоном – что же в нем сквозило? Насмешка?.. Неверие?.. Гнев?.. – Вы были пьяны. Интересно. Снова сдачу сессии с однокурсниками отмечали?
- К-какой сессии? – от удивления Катя посмотрела ему прямо в лицо и тут же вспомнила… давний-предавний-предавний разговор в машине. Перед «объяснением в любви». – А… Нет. У нас гости были вчера.
- Гости, - понимающе кивнул он. – Похвально. Гости – это замечательно. Как тут не выпить. Но меня это, собственно, не касается и не волнует. Вы не ответили на мой вопрос – насчет источника сведений о стеклянном медведе.
- Я… - Катя машинально прижала ладонь к полыхающей щеке. – Я себя не контролировала. Несла какую-то чушь, а потом отключилась. Вы просто забудьте об этом, и всё. Ну, с кем не бывает, вы же понимаете, что…
- Катя!
Она вздрогнула от его жесткого металлического голоса.
- Перестаньте, Катя, - добавил он, немного смирив тон. – Я всего лишь хочу узнать – откуда вы знаете про медведя. Вас удивляет, что это не дает мне покоя? Да всё просто – вы не можете знать об этом медведе. И тем не менее знаете. Вы экстрасенс? Телепат? Или я что-то в своей жизни очень весомо пропустил?
«О господи. Вот влипла».
- Я не помню… - нервно проговорила она. – Может, раньше был какой-то разговор…
- Не было никаких разговоров, - обрубил Андрей. – Я еще не сошел с ума.
«Зато я, кажется, сошла».
- Я не знаю, что вам сказать, - подобравшись и сжав себя изнутри «в кулак», - твердо подвела черту Катя. – Я не помню. Да и никакого значения это не имеет.
Официант принес меню, услужливо разложил папочки.
- Я не буду есть, - решительно добавила она. Полезла в сумочку и достала деньги за сок. – Я пойду.
…Жданов посмотрел на ее деньги с яростью. Если не с чем-то худшим.
«Это за звонок с вашего мобильного. И за водку».
Воспоминания придавили. Прочь отсюда – пока не разрыдалась в голос.

…Он догнал ее на улице, метрах в ста от «Причала». Не прикоснулся – просто обогнул и встал на ее пути монолитом, непреодолимой преградой.
- В чем дело, а? – спросил Андрей с напором. – Зачем вы издеваетесь надо мной? Зачем пришли, если не собирались ничего объяснять?!
- Я пришла, чтобы извиниться! – почти выкрикнула Катя с отчаянием.
- Мне не нужны извинения! Мне нужен простой ответ на простой вопрос! Я не желаю ощущать себя персонажем из пьесы абсурда! И не верю, что вы не знаете ответа!
- Я знаю ответ, - она выдохлась, устав сопротивляться. – Только вы уж точно сочтете, что я над вами издеваюсь, и стопроцентно – опять не поверите. А доказательств и сил убеждать у меня нету.
- В чем убеждать?
Катя перевела дух. Посмотрела прямо в его грозные глаза-океаны. И выдала спокойную речь. Бесслезную. Безэмоциональную. На одной ноте.
- Я видела вашего стеклянного медведя во сне. С некоторых пор я вижу очень странные сны, Андрей Палыч. Я бы назвала их не снами, а провалом в иную реальность, только вот такого явления не зафиксировано, по крайней мере в научных анналах. Разве что в сказках и мистических фильмах. Так вот, в этих как бы снах я живу вместе с вами в вашей квартире и уже очень хорошо изучила ее обстановку. Я видела этого медведя, и вы рассказали мне историю его появления. Да, забыла упомянуть – мы с вами муж и жена и ждем ребенка. Предполагаем, что девочку. Наташку. Вот видите, Андрей Палыч, - я откровенно над вами издеваюсь. Да? Вы смотрите на меня с изумлением. Вы, наверное, даже думаете, что ослышались. Или что Кащенко плачет по мне горючими слезами. Ну нельзя же, в самом деле, в здравом уме поверить в такое. Ну поищите сами разумное объяснение, я думаю, его можно найти. Если поднапрячься. Да вот, навскидку – я наняла суперкрутого детектива, он проник в вашу квартиру, подглядел там кое-какие предметы. А потом я  наняла суперкрутого гипнотизера – он вызвал вас во сне на откровенность и вызнал про Якутию. Зачем мне это было нужно? Да низачем. Просто так. Опять же – поиздеваться. Простите меня. Я действительно очень сожалею, что побеспокоила вас своим звонком. Постулат «надо меньше пить» - это, как ни крути, аксиома для человечества. Возьму ее на вооружение.

…Катя обошла «монолит» и двинулась почти вслепую по тротуару – теперь слезы застилали глаза.
«Дура. Дура. Дура. Что я наделала?!»
Выражение лица Жданова ей, наверное, никогда не забыть. Он застыл – как умер. Как в памятник превратился. Столько черноты в глазах. Яростное темное пламя. О чем он думал? Что чувствовал? Непонятно. Онемел и окаменел. За ней не бросился, конечно. Ненавидит? Наверное…
Но что ей было делать, что, если он так настойчиво вытрясал из нее ответ?..
Она и ответила. Правду. Другой правды у нее нет…
Катя ускорила шаги и перебежала через дорогу – к автобусной остановке. Скорее домой. Забраться под плед и тоже – окаменеть.

* * *

…Малиновский посмотрел на часы – половина шестого. Конец рабочего дня. Жданов в офисе так и не появился больше. Телефон его был недоступен.
- О-хо-хо… - пробормотал Роман, весь в предчувствии какой-то хренотени.
Это уже с опытом пришло – как только дело касается Кати Пушкаревой (производственные вопросы не считаются), так с его «дорогим другом и президентом» обязательно случается эта самая хренотень, в разные оттенки окрашенная. Давно, правда, уже такого не было – разошлись они совсем, как в море корабли, общались только по работе. Страсти улеглись, покрылись пылью и почти забылись. И вдруг – странный вечерний звонок, стеклянный медведь, какая-то непонятная история, Якутия – ни к селу, ни к городу… Андрюха пьет виски еще до обеда – тревожнейший симптом. А потом исчезает. Вообще. В пространстве.
Рома почесал затылок и в «надцатый» раз набрал номер друга. «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Мда.
- Палыч. Ты там жив вообще? Ты где? – по привычке Малиновский говорил с пустотой вслух, а пустота, разумеется, в ответ безмолвствовала. – Что ж ты делаешь, а?..
…Загудел селектор.
- Роман Дмитрич, - бодрый голос Кривенцовой, - к вам Надежда Ткачук.
- Ё… - вырвалось у Ромы. Он вскочил, машинально пригладил волосы. – Шурочка… эээ… Пригласите ее и сделайте кофе.
- Да, конечно.

…Дверь  открылась, появилась блистательная Надя. В серебристом платье длиной чуть выше колен, с белой изящной сумочкой. Идеально накрашенная, улыбающаяся.
- Здравствуйте, Роман. Не помешала?
- Да что вы! – пламенно воскликнул он. – Что вы! Вы не можете помешать! Счастлив видеть вас!..
- Спасибо, - усмехнулась она (глаза умные, за улыбкой – грусть. Трудно перед такой фальшивить). – Простите, что вторгаюсь. Я до Андрея не могу дозвониться, его телефон недоступен. Может, вы знаете, где он и что случилось? Мне улетать через несколько часов.
- Да вы не волнуйтесь! – включил Ромка клинического оптимиста. – У Андрея пунктик – он вечно забывает зарядить телефон! А звонков на дню – ну по сотне! И встреч у него сегодня… просто чертова туча. Он приедет вот-вот – либо сюда, либо домой. Кстати! Может, он уже дома? Устал, уснул от трудов праведных… Может, вам прямо туда наведаться?
-  Домой к Андрею? – Ткачук сдержанно улыбнулась и тронула пальцем мячик на столе вице-президента – с логотипами FIFA  и «Кубок мира – 2006». – Да как же я могу пойти к нему домой – вот так, без приглашения, сама по себе?
- Э… - офонарел Малиновский. – Так… э… Вы разве… э… с Андреем… Черт. Простите, я…

…Спасла своего шефа от шока, конфуза и вынужденного невыразительного блеяния его секретарша Александра Кривенцова. Она вплыла в кабинет с подносом, на котором дымились маленькие чашечки и поблескивали желтизной кружочки лимона на блюдце.
- Пожалуйста, кофе.
- Благодарю, Шурочка, - рассеянно откликнулся Роман.
Зардевшаяся Кривенцова кивнула и удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.
- Надежда, кофе? – галантно осведомился у гостьи Малиновский.
…Ткачук стояла у окна и отрешенно смотрела на город.
- Спасибо, - промолвила она то ли устало, то ли задумчиво. – А коньяк у вас есть?
- Есть, - изумился Роман. – Сейчас. Один момент.
…Торопливо выудил из тумбочки бутылку и два бокала, мысленно похвалив себя за запасливость.
- Вот, пожалуйста. Коньяк. Французский, - с готовностью доложил он. – Вам в кофе добавить?
- Отдельно, если можно.
- Ну, разумеется, можно!
Малиновский налил ей коньяка в бокал.
Надя взяла его, сделала глоток. Красиво смотрелись на стекле ее идеально наманикюренные ногти. Перламутровый лак и черный витиеватый рисунок поверх него.
Пауза затягивалась. Рома переминался с ноги на ногу и тосковал от непонимания – как ему себя вести и о чем вести беседу. Ткачук казалась странной, полностью ушедшей в себя. Ну и какой тут светский треп уместен?..
- Вы не сердитесь на Андрея, - заговорил он наконец неуверенно. – У него сейчас очень сложный период. Президентство с испытательным сроком, с отцом натянутые отношения. Андрюхе во что бы то ни стало надо ему доказать, что он способен руководить и не допустит прежних ошибок… Закрутился он, как пить дать…
Надежда перевела на Малиновского взгляд, полный неподдельного удивления.
- Роман, о чем вы говорите? Как я могу сердиться на Андрея? Он свободный человек. Я просто волнуюсь за него – всё ли с ним в порядке.
Рома похлопал глазами, переваривая услышанное.
- Э… Ну, конечно, волнуетесь, это понятно, - кивнул он озадаченно. – Но всё-таки вы уезжаете сегодня… э… Андрей же проводить вас должен, и поэтому…
Ткачук улыбнулась и отставила бокал.
- Он мне ничего не должен, - спокойно произнесла она. – И провожать меня не надо – прекрасно доберусь сама. Главное – чтобы у Андрея всё было хорошо. У меня просьба к вам, Роман. Если вы вдруг дозвонитесь до своего друга или как-то по-иному с ним пересечетесь раньше, чем я… вы сообщите мне, пожалуйста, если вам не трудно, что с ним всё благополучно. Я вам оставлю свой номер.
Она достала из сумочки свою рабочую визитку с номерами, среди которых был и номер мобильного. Протянула ее всё с той же улыбкой:
- Я не слишком обременяю вас этой просьбой?
- Нет, конечно, - выдавил обалдевший Малиновский. – Обязательно позвоню, вы даже не сомневайтесь, как только этот свин… то есть как только Андрей…
- Спасибо, - мягко прервала Надя поток подобострастных фраз. – За вашу любезность, за коньяк и за кофе. Всего доброго. Мне пора в гостиницу – собираться. До самолета не так много времени.

…Секунда – и она исчезла. Осталось только невидимое ароматное облачко изысканных терпких духов.
Роман сделал пару шагов назад, наткнулся на кресло и плюхнулся на пятую точку. Он ничего не понимал.
…Вот что происходит, а?..
Палыч что… с этой роскошной женщиной не живет?!
Он – у себя в берлоге, она – в номере гостиницы?!
И при этом мотаются друг к другу регулярно, преодолевая кордоны?!
А фишка-то в чем???
…Бедный Ромкин ум терпел полное фиаско в попытках хоть что-то постичь. Зудело всё его существо – от оголтелого желания разобраться в ситуации.
«Жданов… черт тебя дери. Ты должен мне всё объяснить. Где ты?.. Ушел на встречу с Пушкаревой – и не вернулся. Как солдат – с поля боя… Там что, состоялась незапланированная атомная бомбежка с воздуха?.. Да?..».

* * *

…Спустя час Малиновский рулил по залитому вечерними огнями проспекту. Едва притормозил у светофора – зажужжал на соседнем сиденье поставленный на виброзвонок мобильник.
…На дисплее – «Андрей Жданов».
- Ах ты, блин, Андрей… - процедил Роман. – Ах ты, блин, Жданов… Алло! – рявкнул он в трубку. – Ты… черт тебя дери… куда пропал?! Я тут огребаюсь без тебя… по полной программе! Алло, Андрюх!
…В телефоне – треск, помехи. Наконец голос:
- Ром-ка…
- Что? – насторожился Малиновский. – Андрюх. Где ты? Что с тобой?..
- При-ез-жай… - Жданов едва справлялся со слогами. – Ка-фе «При-чал». За-бе-ри. От-сю-да.
- Черт… - не на шутку перепугался Роман. – Жданов! Ты напился, что ли? Тебя не побили там еще?! Ну что за дурачина!..
- Я умер, Ром, - неожиданно внятно произнес Андрей. – Я умер…

8.

- Я был уверен, что всё это в прошлом, - ворчал злой как бес Малиновский, вставляя ключ в дверь ждановской квартиры. – Пройденный этап! Да стой ты спокойно! – свободной рукой он рывком прислонил друга к стене. – Рухнешь сейчас. Дай мне замок отпереть!
- Я не пьяный, - глухо произнес Андрей, резким жестом смахнув с плеча усмиряющую его ладонь.
- Не пьяный ты, не пьяный, - пробурчал Роман. – Разумеется. Трезв как стеклышко. Уставший только… очень! Притомили тебя просто… деловые переговоры, твою мать… Президент! Давай шагай, - получилось справиться с замком и распахнуть дверь. – Плащ снимай, и в ванную сразу. Сам дойдешь?
- Хватит… папочку изображать! – Жданов рванул с себя плащ, пуговицы посыпались на пол. – Виски… там, в баре… принеси…
- Щас! – процедил мрачно Малиновский. – Шнурки поглажу – и сразу принесу! В душ, говорю, иди! Разденешься сам или мне тебя раздеть?  Готов к такому сомнительному удовольствию?
- Пошел ты… со всеми удовольствиями мира… - Жданов вслед за плащом избавился от ботинок (один нашел свое успокоение под тумбочкой, другой был отправлен в полет, окончившийся бесславно в другом конце коридора).
- Андрюх… ну, не туда ты! Да стой ты! – чертыхаясь и матерясь вполголоса, Рома подобрал сначала плащ, потом пуговицы, потом ботинки, всё пристроил и распихал по местам (пуговицы ссыпал в карман плаща за неимением более удачного решения). Пока Ромка метался по прихожей, Андрей уже вошел в гостиную и почти упал на диван. Раскинул руки в стороны и уставился туманным взором в потолок. Глаза – сухие, черные как угли. А совсем недавно были карими…
- Ром. Я ненавижу ее… - выговорил он отчетливо.
- Ууу… Как странно воздействует на тебя виски, - хмуро констатировал Малиновский, усевшись в кресло. – То ты звук со звуком не в состоянии связать, то выдаешь вполне членораздельные фразы… Ну вот какого лешего? Ну, что такое опять случилось-приключилось, что я еле успел к твоему отрубу за казенным столом? Ты уже там к какой-то компашке по соседству вязаться начал… блин. Бокс уже наклевывался, вместе с боями без правил, если бы я не подоспел… Черт. Машину твою завтра еще оттуда забирать. Андрюх. Ты хоть  сколько-то сейчас адекватен? Соображаешь хоть что-то? А?.. Как насчет – в ванную и баиньки?... Молчишь. Ага. Не в состоянии бытовухой заняться.  Ну, ответь тогда. Кого ты ненавидишь-то?..       
- Ее… - измученно выговорил Жданов.   
- Понятно, - угрюмо кивнул Роман. – Ее. Некую особу женского пола. Дай угадаю. Анхелу Меркель? Хотя вроде как она твоему бизнесу из своей Германии никак не угрожает… Маньку-облигацию? Стоп, так это ж персонаж из фильма, она там операм кровь портила – уж никак не тебе… Аллу Пугачеву? Совсем не за что. Поет себе и поет, любит молодых мальчиков, вообще не криминал…
- Всё ты понял, сволочь языкастая, - Андрей с огромным трудом (руки не слушались) освободился от галстука и послал его в нокаут куда-то в сторону камина – Ромка с испугом пронаблюдал за полетом. – Всё. Ты. Понял…
- Да понял я, понял, - Малиновский в сердцах шарахнул кулаком по обивке кресла. – Что уж тут не понять. Ты с Пушкаревой встречался. И как до сих пор цела столица нашей славной родины?.. Почему не взорван Кремль?.. Яуза не вышла из берегов?.. Си-эн-эн не ведет репортажей с Красной площади на весь мир?..  Палыч. Ты либо давай на четвереньках в ванную и затем в постель, либо, если ты членораздельно вещать способен, объясни мне всю эту жуть. А то я тоже не железный. Ко мне, между прочим, Надежда Ткачук заходила. Припоминаешь такую? Она улетает в Киев сегодня ночью. Этот факт из твоей пьяной головы не стерся, не? Она была очень расстроена, что ты недоступен – по всем фронтам. Я мекал как козлик, пытаясь тебя выгородить. Не мог же я ей сказать: «Андрюша пошел на встречу с Пушкаревой с целью выяснить – откуда она знает интимные сведения из его биографии, в частности про стеклянного медведя из Якутии. И сгинул Андрюх на этой встрече, залип, как муха в паутине». Черт бы тебя, Жданов, подрал – вот это я искренне тебе говорю, без обиняков. Обременительная вещь – дружба. Особенно когда друг – псих. Прости. Наболело. Виски у тебя в баре, говоришь?
…Рома встал с конкретной целью - выискать бокал и бутылку. Жданов выпрямился на диване, схватился за щеки, взъерошил волосы. Выдавил:
- Ром… Черт…
- Ром не черт, Ром ангел, - процедил Малиновский, хозяйничая  в баре. – Возился бы я сейчас с тобой, если б  ангелом не был… Я налью себе, можно?
- Можно, - обессилено ответил Андрей. – Мне Наде надо позвонить. Договориться. Проводить…
- Да сиди уже, провожальщик, - махнул рукой Роман. – Напровожался уже. Надежда – понимающая женщина, заранее простила, отпустила и в аэропорт уехала. И это лучше, чем пьяную рожу твою лицезреть, - глотнул из бокала и резко обернулся. Выпалил то, что так и просилось на язык: - Ты не спишь с ней, что ли? Ты идиот?..
- Я? Да. Идиот, - покорно согласился Андрей. – Ромк, минералки. Пожалуйста…
- Б… - исчерпывающе прокомментировал Малиновский и отправился на кухню. – Сейчас принесу. Зафиксируйся и не двигайся!

…В холодильнике нашлась бутылка минеральной воды. Крышку вот только заело – Рома крутил сначала голой рукой, потом при помощи полотенца – не поддавалась никак. Наконец сдалась – с пшиканьем вода частично полилась на пол, еле сумел сдержать поток. Настораживала тишина в гостиной. Ромка поспешил туда.

…Жданов, вопреки опасениям, ничего не сокрушил, не уснул мертвецки, уткнувшись лицом в диванную подушку, не дотянулся до открытой Романом бутылки виски. Просто сидел, обхватив руками голову. И заговорил – негромко, с болью, непонятно к кому обращаясь и заметив ли вообще, что его друг вошел в комнату:
- Она увидела его во сне.
- Прелестно, - процедил Малиновский. – Кто «она» – я уже понял. А кого – «его»?
- Медведя, - Андрей поднялся, шагнул к шкафу. Смел все с верхней полки, книги и безделушки посыпались на пол, попутно что-то разбилось – Роман на это только обреченно подавил вздох. Что ему еще оставалось…
- Его, - Жданов взял в руки стеклянную фигурку «хозяина тайги». Вместе с ним направился обратно к дивану и сел. – Сечешь, Ром? Во сне. Сюр-ре-а-лизм в действии. Получается, мы все ни хрена об этой жизни не знаем. И о другой жизни – тоже.
- О какой другой жизни? – Малиновский начинал нешуточно злиться. – Загробной, что ли? Или которая на Марсе? Палыч, я устал. Я действительно ни хрена не понимаю. Давай в душик и спать, а? А завтра на свежую голову обо всем и побалакаем. В смысле – есть ли жизнь на Марсе и что за чертовщина с тобой сегодня приключилась.
- Я ее любил, - Андрей друга не слышал, он смотрел на медведя и вроде как обращался именно к нему. – Я так ее любил. Был виноват перед ней. Хотел всё исправить. Но она гнала меня. Всё время гнала. Я решил забыть обо всем. Я встретил Надю. Это удивительная женщина. Знаешь, она ничего не требует. Она не грузит. Она не Кира. Мы очень крепко подружились. Говорили обо всем… Но я же понимал… что Надя хотела большего. Что небезразличен я ей… Но я не мог. Как прокаженный – не мог ни с кем, кроме Кати. И Надя это приняла…
- Да ее канонизировать надо после этого, - буркнул Роман. – Как святую. 
- Я вернулся из командировки всё таким же влюбленным идиотом, - Жданов пропустил фразочку «предыдущего оратора» мимо ушей. – И решил, что такую женщину, как Катя, надо завоевывать постепенно. Я хотел, чтобы она увидела – я действительно изменился. Вот дурак… Не, я слышал, что у нее друг появился новый, ресторатор. Думал – ну и что же, что друг. И у меня появилась подруга. Я же думал – у Кати точно так же. Что любит она меня, только вот простить никак не может. А она… она поехала к нему на уик-энд в Питер. Типа – помочь, как экономист. И легла там с ним в постель. Вот и всё.
- Чего? – изумился Малиновский. – У тебя откуда такие сведения? Ты что, тайком за ней отправился? В замочную скважину подглядывал?
- Нет, - отрезал Андрей, подняв на него ставшие черными глаза. – Я узнал случайно. Как – не скажу. Это неважно. Я тогда умер, Ром. Но себе изо всех сил старался доказать, что живой. Проклятый инстинкт самосохранения. У нас потом было с Надей… один раз. Но лучше бы этого не было. Когда душа мертва, нельзя заниматься любовью. От этого повеситься хочется.
- Ни фига себе… - пробормотал ошарашенный Ромка. – Какие страсти господни. Ну а при чем сегодняшняя встреча-то? Медведь этот?
- Медведь… - Жданов перевел взгляд на стеклянную фигурку. – Он ей, видишь ли, приснился. Ей, понимаешь, снится другая жизнь – та, где мы с ней вместе. Даже ребенка ждем. На-таш-ку. Она сказала мне об этом – глядя в глаза. Наверное, и не осознавала, что убивает – вторично. Сказала – и пошла себе по ветерку. Разве это не садизм, Ром?.. А впрочем… я заслужил, наверное. Только всё равно – ненавижу.
Он встал, размахнулся и шваркнул изо всех сил медведя о стену. Со звоном обрушились осколки.
- Андрюх… - Малиновский, чертыхнувшись, вскочил, схватил друга за рукав пиджака. – Ну хватит! Ты сейчас всё здесь разнесешь к дьяволу! Тебе надо лечь...
- Я знаю! – Андрей выдернул руку. – Я лягу. А ты иди. Я один хочу быть.
- Да щас! – злющий Рома развернул его за плечи и подтолкнул в направлении спальни. – Один он хочет… Не оставлю я тебя в таком состоянии. Давай шагай…
- Худо мне, Ромка. Так худо еще никогда не было...
- Перемелется – мука будет. Тих, тих, тут стена. Во-о-от, сюда. Молодец. Пиджачок снимай и ремень расстегивай. Лады? Или тебе помочь?
- Оставь… - Жданов оттолкнул его от себя и, в чем был, рухнул на постель.

* * *

- Алло, Надежда? Добрый вечер… то есть ночь уже. Это Роман, - Малиновский полулежал на диванчике в гостиной Жданова, вымотанный так, словно сутки вагоны разгружал. – Звоню вам, как и обещал. С Андреем всё в полном порядке. Всё, как я и предполагал! Переговоры затянулись, мобильник разрядился. Он вам пытался потом позвонить с другого телефона, но, видно, что-то со связью. Какие-нибудь… эти… электромагнитные колебания, во. Сегодня вообще у всех сотовая связь со сбоями. Очень переживал, что не смог вас проводить, и уж, конечно, позвонит завтра! А сейчас он заснул – устал сильно. Так что всё в полном ажуре, я же…
- Он очень пьян? – перебила Ткачук бодрую Ромкину «песнь». – Надеюсь, он за руль не садился?
- Э… - стух Малиновский. – Да почему… С чего вы…
- Роман, не обманывайте меня, пожалуйста, - мирно попросила его она.
- Извините, - выдавил Ромка. – Не проведешь вас. Ну да… Выпил немного. На переговорах… За руль не садился – я его довез. Всё в порядке будет, честное слово!
- Плохо ему, я знаю, - тихо произнесла Надя. – Спасибо, что позвонили, Роман. Мне пора – посадку объявили. До свидания.
- До сви…
Договорить Малиновский не успел – его собеседница отключилась, из трубки понеслись короткие гудки.
- Мда… - глубокомысленно пробормотал он и отправился за веником и совком. Сгребая в кучу всё, что осталось от несчастного «медведя из Якутии», Рома продолжал пропадать от странности и абсурдности происходящего.  Как там Палыч выразился? Сюрреализм в действии. Точнее и не скажешь.
С любовью-морковью всё понятно – приступ у Андрюхи, осеннее обострение, спровоцированное Екатериной Валерьевной. А вот с самой Екатериной Валерьевной ни черта не понятно. Про какую такую «другую жизнь во сне» она Жданову толковала? Это что еще, прости господи, за чертовщина? Ну, не придумала же она это. К тому же вон – живое доказательство… вернее, уже не «живое», а вдрызг расколоченное о стену, - медведь. Во сне она его, видите ли, увидела. А других объяснений, собственно, и не существует…
Малиновский выбросил осколки в мусорное ведро. Заглянул в спальню – Андрей лежал, как лежал, дышал глубоко, с хрипом. Лицо измученное.
- Что ж с вами происходит, ребятки, а? – озвучил Роман тревожные, смутные мысли, с сильнейшим ощущением, что волей-неволей прикоснулся к чему-то неведомому, иррациональному и глубинному. – Зазеркалье какое-то. Нет, Палыч, никуда я не уйду. Даже не надейся. Мне надо быть рядом, когда ты очнешься, и не дать тебе с утреца за бутылку схватиться. Только запоя сейчас не хватало – на испытательном сроке. И обсудить кое-что надо с тобой. С трезвым…

10 (продолжение)

- Дослушать до конца? – тихо переспросил Андрей. Тишина его голоса была не просто яростной – она была выжигающей. – То есть ты полагаешь, что я способен был стоять и слушать дальше подробности? Это предположение еще раз подчеркивает одну простую истину – ты ничего обо мне не знаешь. И в истории в этой ты ни черта не разбираешься – знаешь ее только со слов Кати, она ведь тебе рассказала всё, верно, еще, поди, в Египте? И в тебе тут же проснулся профессионал, да? Это же так захватывающе: устроить не просто публичное мероприятие – устроить жизнь человеку! Преобразить, причесать-накрасить, воздыхателя подсунуть готового – на блюдечке! Ты богиней не почувствовала себя, Юлианочка?
- Какое-то запоздалое у тебя зажигание, ты не находишь? – не так-то просто было сбить Виноградову с толку. Взгляд – холодный, вызывающий. – Столько времени прошло – что же сейчас с тобой стряслось? Молчал, молчал – и выдал. Пристыдить меня вдруг решил? Не получилось, Андрюша. Мне раскаиваться не в чем. Это я, а не ты, подобрала всё, что осталось от Кати после того, как ты и твой дружок Рома ее раздавили. Поверь – от нее мало что тогда оставалось. Тень одна, сломанные крылья и косточки. Извини – бросить ее в таком состоянии я не могла. И то, что вы потом лицезрели на совете холеную бизнес-леди в белом костюме, запертую на двести замков, было единственным выходом для Кати – чтобы выжить здесь. Что касается Михаила… Вот только в сводницы меня не записывай, ладно? Брачными играми я не занимаюсь, и фирма моя называется не «Ханума», а «Пиар-агентство Юлианы Виноградовой». И всё, что касается чувств, - не моя компетенция. И еще, Андрей. Я никогда не мешаю в одну кучу эмоции и работу. Ваши с Романом действия относительно Кати я называю тем, чем они и являются, - подлостью. Но я никогда не позволила себе ни единого намека на свое к этому отношение – занималась, как и прежде, пиаром, сохраняя вежливость и пиетет. И впредь намерена себя вести точно так же. Почему же ты позволяешь себе такой тон?

Жданов бросил на стол очки, встал, подошел к окну. Прислонил к стеклу ладони (опять пылали). Заговорил, не оборачиваясь:
- За тон извини. Ты права. Да и вообще ты права – по сути. Как только всплывает наружу моя вина перед Катей – все мои аргументы тем более кажутся смешными. Говорить с тобой о моих чувствах не имеет никакого смысла, и зажигание мое на самом деле позднее.  Катя свой выбор сделала. Я бы мог тебе рассказать, отчего оно случилось, это самое зажигание, именно сейчас. Я бы мог рассказать тебе такое, во что невозможно поверить в здравом уме, потому что это из области фантастики. Но я не стану. Всё по той же причине – поздно. Нет смысла. Могу одно сказать – что-то мне подсказывает, что иногда я буду чувствовать себя счастливым. Но только во сне. А теперь давай приступим к работе, - он вернулся на свое место и надел очки.
- Погоди, - Юлиана смотрела на него с удивлением, и голос ее частично растерял металлические нотки. – Не понимаю, при чем тут какие-то сны и область фантастики, но… насчет Катиного выбора… Прости, пожалуйста, разве твои отношения с госпожой из Киева начались не раньше… э… поездки Кати в Питер?
- Черт, - Андрей в сердцах щелчком отправил ластик в полет. – Нет, я сам виноват, конечно. Насоздавал стереотипов по поводу своей персоны за свою бурную молодость. Раз рядом со мной красивая женщина – значит, всё, кирдык, я с ней либо сплю, либо планирую переспать – ну а как же иначе! На показе и я, и Надежда чуть ли не хором, всем журналистам, во все телекамеры, на русском и даже один раз на украинском языке четко и ясно растолковали: у нас деловые и дружеские взаимоотношения – всё! Но какое это имеет значение! Раз Андрей Жданов – значит врет. Заодно и Надю запишем в обманщицы – человека, про которого вообще никто ничего не знает, но уж так, до кучи!
- Не горячись, - усмехнулась Виноградова. – Ты действительно сделал всё для того, чтобы стереотипы срабатывали. Ты Катиными глазами не пробовал на себя и Надежду посмотреть?
- Юлиана-а-а… - простонал он, сомкнув ресницы. – Катя не давала мне ни единой возможности поговорить с ней хоть о чем-то, не касающемся работы. Объяснить всё. Пресекала любую попытку. Она изначально твердо решила не верить ни единому моему слову. Что ни с кем у меня нет романа. Что не использую ее. Люблю…
- Гхм… - кашлянула Виноградова. – Любишь, значит.
- Любил, - жестко уточнил Жданов.
- Ага. А разлюбил после того, как под моей дверью пару слов подслушал?
- Может, обсудим наконец грядущий показ? – как ни старался Андрей не впустить в свой голос ярость, она туда прорвалась.
- Нет уж, извини, - Юлиана подняла холеный пальчик вверх. – Ты сам этот разговор начал. И касается он непосредственно меня, поскольку под моей дверью ты подслушивал и мои слова комментировал. Так вот – передавать тебе всю беседу с Катей я не имею права, она меня такими полномочиями не наделяла. Но могу сказать: выводы, которые ты сделал из одной-единственной фразы, совершенно далеки от истины.
- Самое страшное, - он посмотрел ей в глаза спокойно, опустошенно, без боли, - что это уже не имеет значения. Поздно. Можешь считать меня дураком, максималистом, старомодным собственником, но… Она смогла – с другим. Я потом смог – с другой. Цепь разорвана.

* * *

Малиновский вышел из Зималетто с целью поехать пообедать. Не слишком веселая перспективка трапезничать в одиночестве – но что поделать, голод-то тоже никто не отменял.
…Пушкареву он заметил сразу – она стояла у ступенек и смотрела наверх, похоже – на окна своего бывшего кабинета, в котором совсем недавно хозяйничала. Поразительно, как она изменилась. И в такие короткие сроки. Идеальная железная леди с безупречным макияжем и прической, казалось, исчезла из пространства – ее упразднили с момента сложения президентских полномочий. Вернее, в этом блистательном образе она являлась один раз сюда, когда потерялась папка с документами по белорусской фирме. А сейчас Екатерина очень напоминает саму себя доегипетского периода. Нет, не до такой степени, конечно, но… что это за вид? Волосы собраны в полудетский хвостик, косметика отсутствует, лицо бледное, взгляд потерянный…
Что она тут делает, интересно? Ведь сама же утверждала:  «У меня не осталось больше времени на компанию Зималетто…»
Катя опустила голову, перехватила его взгляд. Пришлось Роману повесить на лицо вежливую улыбку и подойти поближе:
- Добрый день, эээ… - вот как ее теперь называть? Екатериной Валерьевной? Так она ему больше не начальница. Катенькой? Тоже не комильфо… после всего, что произошло…
- Здравствуйте, - еле слышно ответила Катя, поглядев на него как-то жалобно-прежалобно. Едва ли не с мольбой.
Ромка совершенно растерялся. Он отвык вот от такого ее взгляда. Особенно по отношению к себе. Уж на него-то, сочинителя инструкции,  эта девушка в последнее время глядела – будь здоров.  Щеки прямо жгло, как при пожаре. Оставалось только держаться от нее подальше, насколько это максимально было возможно. И вдруг…
- Катя, э… вы ждете кого-то?..
- Нет, я… - она моргнула, неуверенно повела плечами (какой знакомый и забытый жест!). - Я не знаю… - в ее глазах блеснули слезы.
- Что случилось-то? – Малиновский почувствовал себя законченным олухом.
- Я к Андрею Палычу пришла, - произнесла Катя наконец что-то вразумительное. – Вернее – хотела зайти, а теперь думаю, что напрасно.
…Блин. Ни свет ни заря этот псих Жданов вселенскую проблему решал – не рвануть ли к Катюшке, теперь она. Чехарда продолжается.
- Понимаете… - она всё стояла на месте, всё говорила с Ромкой, почему-то держась маленькой тонкой рукой за горло. Создавалось такое впечатление – ей всё равно сейчас, с кем говорить, пусть даже с ним, с вражиной, циником и подлецом. – Происходит что-то странное, жуткое, выматывающее, что заставляет меня звонить, искать его, идти к нему, потом убегать и идти снова, такая вот нелепица. Я не могу объяснить, вы не поймете…

Какое-то теснение в груди страшно мешало Роману, и через мгновение он понял, что это – жалость. Острая жалость к этой птахе. И заодно к тому «птаху», который сейчас наверху.
- Ну, почему же не пойму, - вздохнул Малиновский. – Сны, которые не сны.
- Он рассказал вам?.. - ресницы ее взметнулись. Какие крупные на них капли дрожат…
- Знаете что, - решительно сказал Рома. – Поедемте с вами пообедаем, а? Андрей всё равно сейчас занят – с Юлианой показ обсуждает, и я без партнера остался. Ну, и, пока обедать будем, вы и определитесь – встречаться вам с ним или нет.
- Хорошо, - легко согласилась Катя и рассеянно оглянулась. – Только машина моя далеко, на стоянке…
- Зато моя на месте. Прошу вас, - Роман указал в сторону своего авто. И изумленно подумал: вот ведь метаморфозы. Еще неделю назад предложение пообедать вместе вызвало бы у госпожи Пушкаревой только одну реакцию: приподнятую бровь и надменный отказ. А теперь всё неважно для нее, ушли все обиды, не удивляет ничего. Она существует в своем ирреальном мороке – только в нем одном…

* * *

- Катя, а можно вас спросить? – Малиновский щедро посыпал замысловатое мясное блюдо перцем и отставил перечницу.
- Да, - она рассеянно кивнула, помешивая ложкой в горшочке с супом.
- А в этих снах, которые… ну, в общем, черт те что и сбоку бантик, вы меня случайно не видели?
- Видела, - Катя невольно улыбнулась, вспомнив эту свою первую радужную иллюзию. – На шашлыках.
- Да ну? – весело удивился он. – То есть мы там дружим домами?
- Ну… да. У вас девушка есть, Олеся, - Катя даже прикрыла глаза – ощущения были такими же реальными. – Рыженькая. Славная. В общем, почти что ваша невеста.
- Ни фига себе. Олеся, Олеся… - Малиновский напряг память. – Рыженькая. Неа, нет такой. А вот, кстати, почему?  Это ж вы из реальности в реальность прыгаете, а у остальных-то ничего меняться не должно.
- Ну почему же, - она загрустила. – Вы же друг Андрея. Там он женат на мне, у него другие обстоятельства, образ жизни другой. Соответственно мог возникнуть момент, при котором вы познакомились с этой девушкой. А здесь этого момента не возникло.
- Точно! – хлопнул Ромка по лбу. – Например, мог познакомиться у вас на свадьбе! Ой… Извините…
- Ничего… - тускло ответила она. – Роман Дмитрич, вы же не верите во всё это. Зачем же расспрашиваете?
- Почему это я не верю? – он пожал плечами. – Верю. Приходится верить. Тот же медведь, например. Вы ж не могли о нем знать, а знаете. Ну и оладушки сегодняшние…
- Оладушки? – она охнула, побледнев.
- Ой… - продублировал Малиновский осечку.
- Откуда вы…
- Катя, успокойтесь.
- Откуда вы знаете про оладушки?!
- Откуда, откуда! – он бросил вилку в сердцах на стол. – У Андрюхи то же самое сегодня ночью началось. Он меня чуть не придушил утром на кухне! А перед этим напился как поросенок! Я, блин, сон его стерег, а он меня – рукой за горло и к стенке. Только за то, что я там что-то такое сказал, что в другой реальности вы сказали. И оладушки предлагали. Катя… Ну, не плачьте, пожалуйста.
…Она не плакала – только прикрыла глаза ладонью. Ее потряхивало. Роман смотрел на ее вздрагивающие плечи, опять мучимый этим непривычным для него чувством – острой жалостью. Она была какой-то фантастической, запредельной, как и вся эта ситуация со «снами – не снами».
- Вам и впрямь, видно, поговорить с Андреем надо, - выдавил он. – Ну, проблема-то общая. Вместе и решать ее надо. Есть же всякие гипнотизеры, там, экстрасенсы. Чудеса творят. А то туда-сюда нырять – это ж прямой путь в Кащенко… Катя, - решился Роман. – Я извиниться перед вами хочу. За всё. Давно хотел, но вы так смотрели на меня, что у меня речевые центры впадали в паралич.
- Не надо извиняться, Роман Дмитрич, - она отняла руку от лица, устало улыбнулась. – Я давно на вас не сержусь. Я вам даже благодарна. И не ваша вина, что мы с Андреем расстались. А всё остальное – поверьте, уже не имеет значения.

…Завибрировал мобильник Малиновского. Он глянул на экранчик.
- Палыч, - пробормотал Рома. – Икается ему, наверное… Алло. Да. Я в ресторане, обедаю… Что?.. 
Он поднял тревожный, вопросительный взгляд на Катю. Она поняла его без слов и кивнула с какой-то обреченностью.
- С Катей обедаю, - доложил Роман. – Да. Встретились… Она вообще-то к тебе шла, но ты был занят… Понял. Передаю.
Он протянул ей трубку. Она уже успела нагреться в его ладони.
- Да.
- Катя, - голос Андрея был глух, доносился как из глубокого пересохшего колодца. – У меня вторая половина дня такая же сумасшедшая, как и первая. Мы можем увидеться вечером? Часов в восемь, например?
- Конечно, Андрей Палыч. Куда мне подъехать?
Он назвал ей адрес. Она записала его на страничке блокнота. Уточнила:
- Это какой-то ресторан?
- Это мой дом. Квартира тринадцать. Вы не возражаете?
- Не возражаю. До свидания.
Катя вернула телефон Малиновскому. Он смотрел на нее с испугом.
- Катя, вы белая совсем. Может, у вас давление упало?
- Всё в порядке, Роман Дмитрич.
«Ага, вижу я, в каком всё порядке. И эта измученность во влажных карих глазах. Ох. Что ж происходит-то на белом свете, а?»
- Катя, а в том, другом мире вы меня как называете?
…Сам не знал, зачем задал этот вопрос.
- Ромой, - она положила на стол деньги за свой обед. – Ромкой иногда. Вы там такой счастливый, смешной, влюбленный. Человек-праздник и человек-радуга. Так вас Олеся окрестила. Спасибо за компанию, Роман Дмитрич. Подвозить меня не надо – я прогуляюсь.
Она ушла, а Малиновский остался – в непонятном раздрае, с ощущением перевернутости этого мира. Одного, единственного…

* * *

…Вечер. Безжалостный ветер только усилился, сдирая листья с уже на две трети голых деревьев. Последние, самые стойкие, еще держались, отчаянно трепыхались, сопротивляясь отрыву от своей основы. Так человек изо всех сил цепляется за жизнь, уже зная, что обречен, что остались дни, часы, секунды… Но не сдается – даже у самой последней черты.

Катя нажала на дверной звонок. Раздалась переливчатая трель. Она была ей знакома.
Андрей открыл – в костюме и при галстуке. Видимо, недавно вернулся. Или не переоделся специально, подчеркнув этим деловой характер их встречи.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер.
- Давайте плащ, Катя. Проходите. Вот сюда.
…Как во сне всё. Как во сне. Как во сне…
…Катя  двигалась по комнате медленно, не пропуская жадным взглядом ни сантиметра пространства. Не отдавала себе отчет, что машинально касается мебели – обивки кресла и дивана, краешка шкафа, полки… У полки остановилась, обернулась:
- Здесь. Здесь медведь стоял. Только открыто, на виду.
- Верно, - хрипло ответил Жданов. – Только задвинут был вглубь.
- Был?
- Я его разбил. Ночью. Пьян был.
- Понятно.
…Катя подошла к окну. Коснулась штор.
- Шторы другие, - пробормотала она. – Те были такие бежевые, в мелкий рисунок.
- Наверное, вы покупали. В тон к своему махровому халатику. Короткому такому – по колено.
…Ой, вот только не надо слез этих дурацких сейчас, которые так и подступают, так и давят – отчаянно приказала себе Катя.
- Что мы будем с этим делать? – отрывисто спросил Андрей.
- Что же можно с этим поделать? – тихо и беспомощно откликнулась она. – Роман Дмитрич вон экстрасенсов предлагает. Гипнотизеров.
- Вы с ним это обсуждали?
- Извините, не я начала с ним это обсуждать.
- Ну да, - поморщился Жданов. – Я начал. Пьян был сильно. Мне было всё равно, кому это говорить.
- Я вас понимаю. Мне иногда тоже всё равно.
- Присаживайтесь, - спохватился он. – Выпьете что-нибудь? Может, вы голодны?
- Нет, спасибо. Ничего не надо.
Катя села на диван, Андрей – напротив нее, в кресло. Смотреть в глаза не получалось – у обоих.
- Может, действительно нужен какой-то специалист, - подавленно предположила Катя. – Я говорила с одним психологом, он сказал, что знает такие случаи, но это не в его компетенции…
- А в чьей? – усмехнулся Жданов. – Экстрасенсов-гипнотизеров? Или, может быть, психиатра? Одним словом, выход там, где вход - в палату номер шесть. Там уколют чем-нибудь таким забористым – маму с папой позабудешь, а не то что… - недоговорил. Не смог. Через паузу добавил: - Не знаю, как вы, а я с ужасом думаю, что заснуть сегодня все-таки придется.
Катя тоскливо смотрела на свои мертво и неподвижно лежащие на коленях ладони. Чувства Андрея она прекрасно понимала – сама через это прошла. Прошла и идет дальше, поскольку спасения нет. Никакого спасенья. И разговор этот, по сути, бессмысленный.
…Катя чувствовала себя вымотанной – ныло тело, ныла душа, словно избили их металлической трубой. Она спит всё меньше и меньше – ее психика, да весь организм в целом сопротивляются этим счастливым провалам, потому что из них приходится возвращаться, и всякий раз это мини-катастрофа. Восстановления сил, таким образом, не получается, и они беспощадно тают.
…В прихожей зазвенел городской телефон – Андрей вышел туда, извинившись. Тут же заглянул обратно в гостиную, зажав трубку в руке:
- Катя, важный разговор, это из Лондона, деловой партнер, минут на пятнадцать. Подождете?
Она кивнула. Хотя правильней было бы, наверное, встать и уйти. Жданов отправился разговаривать на кухню.

…Картины на стене. Катя их помнит. Сама их протирала важной тряпочкой. И корешки книг. И вон ту скульптурку. И торшер. Жестоко…
Зачем он позвал ее именно сюда?.. Еще раз убедиться, что это не сны? Наверное…
Слезы прорываются-таки сквозь границу – скупые, редкие, горячие. Далекий голос Андрея из кухни. Ветер завывает за окном – похоже, он перерос в настоящую бурю. Она поет свою яростную «песнь» и баюкает… баюкает… баюкает…

* * *

…Разговор со словоохотливым партнером затянулся. Когда наконец Жданов вернулся в гостиную, Катя спала, съехав по спинке дивана головой на подушку. Спала так самозабвенно и крепко, словно бодрствовала до этого пару лет. И не просто бодрствовала, а работала на какой-то тяжелой работе, где-нибудь под землей, в шахте, без перерывов и отдыха. Бледная, похудевшая, всё обострилось – скулы, ключица в вырезе кофточки, косточки на запястьях… Ресницы мокрые…
Андрей опустился перед ней на колени. Он бы завыл, наверное, сейчас в голос, но побоялся ее разбудить.
«Катя. Катенька моя. Нет. Уже не моя…»

11

…Катя резко села на постели в полнейшей темноте. Огней за окном не видно – что, ночь кромешная? Ох… Тут же Андрей взял ее за руку. Его ладонь была горячей.
…Она легла снова, поцеловав его в эту ладонь.
- Разбудила тебя, да?
…И по его какому-то потрясенному, напряженному молчанию поняла – нет. Это не она его разбудила. Это то, что и ее саму заставило подскочить.
После недолгой паузы заговорили:
- Я беседовал в кабинете с Юлианой.
- Я обедала с Малиновским.
- Мы говорили с тобой по телефону…
- …и я пришла к тебе домой. Мы были чужими и несчастными.
- Кать… Давай все-таки не будем употреблять слово «мы». Это не МЫ, это ОНИ.
- А сердца сейчас колотятся У НАС, - она невесело улыбнулась и прикоснулась к шее мужа, где билась жилка. – Вон и у тебя – тоже… Ну хорошо, пусть будут «они». Как жаль, что всё так. Какие же дураки…
- Да уж, - он прижал ее к себе, устроил ее голову поудобнее на своем сильном и тоже горячем плече. – Фильм ужасов. У меня даже температура, кажется, поднялась.
- Дай лоб потрогаю… Ага, есть немножко. Аспирин дать?
- Не надо. Ты – мой аспирин, - Андрей поцеловал ее в один глаз, в другой, в губы, - а также все остальные лекарства на свете.
- Скажи… - Катин голос дрогнул. – Ты бы мог переступить через… другого мужчину?
- Чего-чего? – изумился он. - Через какого еще мужчину? Если это Воропаев и он в лежачем положении – то с удовольствием.
- Нет… Я имею в виду – через измену… Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю о той Кате? – тут же, фыркнув, уточнила она.
- Кать, я даже думать об этом не хочу. Ты же знаешь – я чудовищный собственник, это мой недостаток. Я напрягаюсь, даже когда на тебя слишком пристально смотрят. Как, например, этот Привалов из «Деметры».
- Привалов? – ужаснулась она. – Этот старый толстяк?!
- Кать, вес и возраст значения не имеют. Даже пол значения не имеет. Вот, например, эта Егорова из «Элеганс-Сити». Уж так разливалась соловьем перед тобой, так глазками зыркала! А откуда я знаю, какой она ориентации?..
- Ой, не могу… - Катя хохотала в его горячее плечо.
- Вот тебе и «не могу», - проворчал Жданов, гладя ее по волосам. – Так что ты мне такие провокационные вопросы не задавай. А то я так отвечу – мало не покажется.
- Побьешь, что ли? Чем? Кулаками или скалкой? А может, более щадяще – веником? – продолжила веселиться она.
-  Сейчас, кажется, кто-то дошутится…
…Он снова поцеловал ее в губы – медленно, искусно, с закипающей страстью. Ее, как и прежде, трясет от этого. Как в кровь вводится сильнодействующий наркотик, обостряющий ощущения и эмоции до предела.
- Андрей… - Катя обхватила его за шею обеими руками. – Ты прости, что я с таким вопросом к тебе полезла... Я же не про нас – я про них. Ты сам сказал: мы – не они.
- И слава богу. Тому Жданову я точно не завидую…
- Мне их жалко так… Если бы можно было что-то для них сделать…
- А мы и делаем. Ты не заметила?..

…Ну, как тут не заметить, когда пульс уже запредельный. Их близость всегда сопряжена с острой, хоть и затаенной, боязнью, это повелось с момента их примирения и сводит с ума обоих, придает ласкам ярчайшие оттенки. Боязнь потери – бессознательная, кровная, генная, можно как угодно назвать, – наследство той мучительной разлуки, когда оба думали, что всё кончено, когда окружали отчаяние и черная пустота. Боязнь эта горит в нервных окончаниях, вырывается стонами из переплетенных в поцелуях дыханий. Не просто дар и принятие наслаждения – а всякий раз исступленное обретение друг друга. Как заново.
…После «девятого вала» - еще несколько минут сомкнутых, слитых, неотрывных объятий.
- Интересно, еще ночь или уже утро? – прошептала Катя.
- А мне не интересно, - Андрей подтянул на нее одеяло, подоткнул со стороны стены, как маленькой. – Мой интерес умещается в границах этой кровати.
- Я бы сейчас уснула… Так хорошо… Но это смотря сколько времени. Там за тобой будильник, глянь, пожалуйста.
- Милый мой президент, давайте сегодня утро будет тогда, когда вы его сами назначите. Кать, ну в самом деле. Хочешь спать – спи себе спокойно. Беременным президентам всё можно.
- Думаешь, получится спокойно?..
- Пусть только попробуют помешать. Эти, которые не мы…
- А куда подевалась моя подушка?
- Не вынесла конкуренции с моим плечом, - хихикнул Жданов. – Чем оно тебя не устраивает?
- Всем устраивает, но у тебя рука затечет. Ну правда, где подушка?
- Да вот она, вот. Я ее в сторону смел. Вместе с одеялом.
- Да, это ты умеешь…
- Не понял. Что это за ирония в голосе? Может, эээ… повторим?
- Не геройствуйте, Андрей Палыч, вам сегодня много дел предстоит. Силы понадобятся.
- Та-а-к, теперь еще и откровенное сомнение в моих силах пошло. Нет, этого я уж точно не потерплю…
- Ну, Андрей, - Катя тихо смеялась, устраиваясь поудобней под одеялом. – Вот ты меня сейчас совсем растормошишь, я не засну и весь день буду квелая.
- Всё, всё, - вмиг посерьезнел Жданов и поцеловал ее в краешек губ. – Спи. Надоест подушка – мое плечо всегда готово ее заменить. Как пионер. 

12

…Первое удивление – почему под щекой подушка без наволочки, диванная? Второе – бра горит, а за окном явная и кромешная ночь...
Катя приподнялась, и тут же с ее волос соскользнула расстегнувшаяся заколка и упала на пол.
Господи Боже.
…Собралась немедленно вскочить, но наткнулась на взгляд Жданова. Он сидел в кресле всё так же в костюме и при галстуке, глаза были далекими, туманными, тоже мало что понимающими.
- Андрей Палыч, я уснула? Вот кошмар! Который час?
- Я… - он провел по лицу ладонью, встряхнул головой. – Черт, я, кажется, тоже задремал. Не волнуйтесь, я позвонил вашим родителям.
- И что вы им сказали?..
- Что вы спите на моем диване, - Андрей пожал плечами. – Что тут такого?
- Действительно!
- Катя, всё было представлено вполне безобидно, - он нахмурился. – Вы передавали мне кое-какие дела, а когда мне пришлось отлучиться, вы уснули. И мне жаль было вас будить. Никакого криминала. Валерий Сергеевич был удовлетворен объяснением. По крайней мере, вы же видите, он не примчался сюда выяснять, что и как. Ну а если кто-то другой за вас волнуется, то его ваши родители успокоят, верно?
- Верно, - тихо и с вызовом ответила она. Жуткую боль вызвал его холодный голос. Именно сейчас, когда она только что побывала ТАМ. Когда вот ЭТОТ голос шептал ей «люблю» между головокружительными поцелуями. Когда вот ЭТИ губы ее целовали…
«Надоест подушка – мое плечо всегда готово ее заменить. Как пионер». Вот ЭТО плечо…

- Что вы так смотрите на меня, Катя? – выражение его лица и глаз прочесть невозможно.
- Ничего. Где мои очки?
- Вон, на столе, рядом с сумочкой.
Катя надела очки, трясущейся рукой достала из сумочки телефон. Три часа ночи. Один пропущенный звонок от Миши. Положила мобильник обратно, поднялась.
- Я поеду, Андрей Палыч, уже поздно.
- Я вас довезу, - он тоже встал.
- Я на машине – вы забыли?
- Ночью одной ехать опасно.
- Ерунда это, – она направилась в прихожую.
- Катя, стойте. Мы недоговорили.
- Ага, в три часа ночи – самое время. Договорим потом.
«Главное – успеть покинуть квартиру. Главное – не расплакаться здесь. Господи, дай сил и скорости – успеть!»
- «Потом» - не получится! – Жданов догнал ее и перехватил ее руку, уже снявшую с вешалки плащ. – Вы прекрасно понимаете – больше мы по этому поводу встречаться не станем, вы же первая не станете! Не надо бежать от проблемы, как будто ее не существует!
…Господи, он был зол, он, похоже, ненавидел ее люто и при этом держал за запястье мертвой хваткой. Причинил острую боль, видно даже не осознав этого, забыв, насколько он физически сильнее ее.
- Я не бегу от проблемы! – выкрикнула Катя прямо в темное гневное лицо Жданова, безуспешно стараясь высвободить свою руку. – Просто решения этой проблемы не вижу, и вы не видите – о чем говорить? Впрочем, есть, есть одно решение – лоботомия! Операция такая на мозге, после которой ходишь идиот идиотом, овощем, зомби, ничего не соображаешь и не чувствуешь и ничего нигде не болит! Пустите! Утро скоро, это невыносимо!
- Утро, - повторил Андрей отрешенно. - Давайте сегодня утро будет тогда, когда вы его сами назначите… милый мой президент…
И выпустил ее ладонь.
…Услышав слова ОТТУДА, Катя застыла.
- Вы видели?..
- А ведь всего лишь задремал, - кивнул он напряженно.
Теперь замерли оба, она выронила плащ – он бесшумно соскользнул на пол. Ни двинуться, ни заговорить – стена отчаянья. В памяти, почти перед глазами – картинки их пьянящих ласк и объятий. Их общего теплого, драгоценного мира. Их Наташки.

- Катя, - с ужасом произнес после паузы-коллапса Жданов, - что это за чертовщина, а? Может, мы уже умерли, может, это ад такой, наказание за грехи? Вы верите в судьбу? Может, есть она? Может, мы пошли против нее и в результате очутились вот в такой преисподней – смотрим фильм про нашу счастливую жизнь? У меня с вами всё было впервые, Катя. Как вел кто-то за руку по музею открытий – и в каждом зале я всё больше изумлялся: и так бывает?.. И так? И вот так?! Кошмар в том, что все эти открытия-потрясения я совершал параллельно с мерзостью – стремлением взять под контроль ваше сердце любыми путями. Параллельный я вот такой был, понимаете? Как эти самые наши миры теперь… Я знаю – поверить мне после такого было действительно трудно, невозможно – с этим моим невнятным блеянием, с бесконечными Кириными звонками и ее нарочитым присутствием рядом со мной. Всё разбилось с Кирой – ты знала об этом, я ничего не мог и не хотел ни с кем – ты одна жила в моей крови. Я был способен только на дружбу, и Надя была мне другом. Это такая женщина, которую не полюбить не-воз-мож-но, Катя! Но я ее не полюбил. И только один раз, после услышанного под дверью Юлианы смеха – от восторга за твой секс с другим мужчиной, когда мне буквально штырь раскаленный – вот сюда, с размаху… только один раз, когда – пелена черноты и больше ничего, и непонятно, сдох или еще живой… один-единственный раз она стала моей. Она пошла на это, зная, что я ее не люблю, что вот так в каком-то смысле использую! Она просто хотела, чтобы я выкарабкался – и ни слова, ни намека, ни тени упрека! Святая! Я Наде сказал тогда, что она меня просто спасла. Но спасение было не в близости как таковой, а в том, что  она потрясла меня этим оголтелым стремлением мне помочь. Как-нибудь. Как угодно! Что ради меня можно – вот так! Не совсем, значит, конченый и, может, будет что-то еще в жизни хорошее, светлое!
- Андрей… - Катя выслушала его жаркую речь, прижавшись спиной к входной двери. Слезы медленно катились по лицу, как по неподвижному лику на картине - ни одна черточка не исказилась. – Ты меня разлюбил?
Жданов уперся одной рукой о край вешалки, словно силы находиться в вертикальном положении без опоры его покинули. Смотрел черными глазами куда-то в сторону. Молчал.
- Понятно, - она сглотнула. – «Штырь» в виде меня и Миши. Кстати, это было тоже один раз.  А потом… Знаешь, когда сидишь в ванной на полу долго-долго, она в конце концов начинает казаться склепом без выхода. И безвыходности этой не пугаешься, а своеобразно радуешься – что замурована и нет перспективы выбраться на свет белый. Грызешь кулаки и хочешь содрать с них кожу… вообще со всей себя содрать кожу. Ванна водой наполнена, смотришь на ее поверхность и размышляешь: а тонуть – это вообще как? Это долго?.. Это больно?.. Сознание отключается до того, как легкие наполняются водой, или всё это ощущаешь вживую?.. А за стеной – человек, который ни в чем не виноват и точно так же всё понимает и принимает. И сердце у него есть при этом – вот ведь незадача. И самый катастрофичный факт - из склепа надо как-то выбираться и жить дальше. Простите меня, Андрей Палыч, – за всё.

Катя подняла плащ и открыла дверь. Но выйти не успела – Жданов захлопнул ее обратно резким толчком. Развернул Катю к себе лицом.
- Никуда ты не пойдешь, - яростно проговорил он (голос опять сорвался на хрип). – Никуда и никогда.
…Ладонями – к Катиному лицу, обхватил, взял в плен. Затем – к шее, к плечам. Так и опустился, буквально съехал, не отрываясь от нее руками, на колени. Губы – на уровне узкой полоски ее живота, выглянувшего из-под короткой кофточки. Целовал эту полоску исступленно, как будто там – его родное, кровное, потерянное, похороненное – и найденное, воскресшее.
- Люблю, Кать, - произнес с мукой и изумлением. – В двести раз сильнее. Только ревную очень… Прости меня!
- Глупый. Встань… Ну, что же ты… - всхлипнув, Катя потянула его на себя. – Да нет никого, кроме тебя, кроме нас, нету…
Андрей поднялся рывком, сгреб ее, стиснул, и несчастный плащ снова полетел на пол…

* * *

- Ты так дрожишь… - мучение, он только что внес ее в спальню и погибал от необходимости выпустить ее из рук на какое-то время, чтобы избавиться от проклятущего костюма. Тут тоже горел слабый ночник, и Катя, как в полуобмороке, оглядывала обстановку, содрогаясь от потрясения, от узнавания:
- Всё точно так же, как там, как у них… как у нас… запуталась… Безумие…
- Это и есть мы, - Жданов осторожно поставил ее на ноги, но не отпустил от себя даже на полсантиметра, держал одной рукой и… чертов галстук – пальцы не слушались!
…Прильнул горячим ртом и дыханием к Катиным губам, на лицах влага – где чьи слезы?..
Загрохотала от порыва ветра некрепко закрытая фрамуга окна, но настежь не распахнулась – запнулась о фиксатор.
- Холодно? – какой-то проблеск в сознании Андрея. – Сейчас…
- Нет! – в страхе удержала его от малейшего физического размыкания Катя. – Не уходи. Не холодно…
…А и впрямь не холодно. Руки горят, всё горит, температура – как при диагнозе «острая лихорадка». Удавка в виде галстука наконец-то сжалилась – поддалась и улетела в дали дальние. С пиджаком проще, с рубашкой проще – осыпались к ногам пуговицы, да и всё, как давеча – с плаща… как листья – с деревьев в эту отчаянную, фантасмагорическую осень. 
Катя прижалась мокрым пылающим лицом к груди Жданова. Новая проблема – отстранить ее от себя для того, чтобы стянуть кофточку. А это вообще невозможно – отстранить…
- Кать… - тихо простонал он.
Она поняла – подняла руки вверх, помогая. А когда ладони у его щек – опять про всё на свете забыто, за эти щеки – немедленно приблизить к себе, губами – к губам...

…В проем окна занесло лист, каким-то чудом он удержался на краю подоконника, не соскользнул на пол. Бедный странник и не чаял, что завлечет его из ночной сырой тьмы в свет, что он станет невольным свидетелем на этом пиру жизни, сам уже практически угаснув…
Где ты была?..
Где ты был?..
По каким таким мирам-вселенным мы брели вслепую, без собак-поводырей, сталкиваясь с другими людьми, приникая к ним, будучи ледяными, каменными?..
Ты изменилась?..
Ты изменился?..
Выяснить это – быстро, судорожно, на ощупь, подушечками пальцев, губами.
- Шрам... Откуда?..
- В драке.
- Зачем же ты…
- Умереть хотел.
- Ох…

…Простыня горяча. Она заранее горяча, потому что вокруг – пожар.
За мгновение до слияния стало страшно. Страх уничтожило пламя, блаженство от узнанного родства. Остался только лепет на губах – сквозь рваные, сладкие дыхания и поцелуи. Способности что-то произнести хватало только на имена.
- Катя…
- Андрей…

…Листик сорвался с подоконника и полетел на пол. Из деликатности, наверно…

* * *

…Угомонился ветер только под утро. Истерзанные листья нашли свой последний приют на улицах и тротуарах, на островках земли с пожухлой травой. А те, которые уцелели на ветках, готовились встречать новый день живыми – «стойкими оловянными солдатиками». Обречены были все, разумеется, – рано или поздно никого из бойцов многочисленной армии не останется. Но у этих, уцелевших, была перспектива нового дня, обещающего яркое солнце на синем небе, расчистившемся от туч.

- Я дурак, Кать.
- Можно подумать, я умная…
- Ты? Конечно. Ты умная, образованная. А это такая редкость в наше время, - с улыбкой процитировал Андрей самого себя в прошлом.
- Да-да, припоминаю, - она фыркнула и уткнулась в его плечо. – «Андрей Палыч, я уверена, что у нас нет будущего, в смысле отношений»… Интересно, почему ты уже полчаса держишь руку на моем животе?..
- Будущее держу, Кать.

* * *
     
В бледном рассвете злой, невыспавшийся Малиновский катил в Шереметьево. Палыч, гад, вчера спихнул на него белорусскую фирму, и тут же выяснилось, что партнер по имени Дмитрий Воронович прибывает из Минска уже сегодня утром! Ромка и документы-то толком не успел изучить, вон  папка рыжая на соседнем сиденье - с надписью «Олеся». Хорошо бы задержался самолет, он бы хоть посидел полистал бумаги в аэровокзале.
Роман жал и жал на педаль, увеличивая скорость. На дороге он чувствовал себя королем – ему всегда уступали путь, сквозил некий шик в его манере вождения – дерзкой, бесшабашной, но в дозволенных рамках. Чтобы никто не сомневался – за рулем настоящий ас.
Малиновский ехал, подсвистывая песенке, несущейся из радиоприемника, и даже не сразу осознал, что случилось – на повороте его вдруг нахально обогнал белый «Мерседес». И это на такой-то скорости?!
«Пьяный, что ли, рулит? – раздраженно подумал Рома. – Или дамочка какая психованная?»
…Но обогнал – это еще цветочки. Буквально через километр «Мерседес» резко затормозил и встал как вкопанный. Романа спасла мгновенная реакция – надавил изо всех сил на педаль. Тормоза завизжали как подрезанные. До столкновения не хватило каких-то десяти сантиметров.
Разъяренный Малиновский выскочил из машины, хлопнув дверцей. Тут же явился на свет белый и водитель «Мерседеса», вернее, водительница – невысокая, хрупкая юная девушка. Почти ребенок. Две задорные рыжие косички. Лицо в веснушках…

12 (продолжение)

- А у нас права уже ученицам средней школы стали выдавать? – рявкнул Роман, грозно возвышаясь над рыжим «чудом в перьях». – Впрочем, судя по машине, ты явно дитя  Рублевки. Девочка, я понимаю, что твоему папе некогда заниматься воспитанием – он деньги заколачивает. До одного вот только не допру – ему что, и жизнь твоя не дорога?
Куда он вообще смотрит?!..
Незнакомка похлопала ресницами, голубые глазищи извергли поток ответных гневных лучей.
- Не смейте мне «тыкать»! – выпалила она, уперев в бока кулачки. – Мне двадцать два года, к вашему сведению! Я закончила МГИМО! А папа мой – депутат Госдумы, и смотрит он обычно с трибуны – в зал! И живу я не на Рублевке, а на Ленинградском проспекте! Одна! Самостоятельно!
Сказать, что Малиновский опешил, - это ничего не сказать.
- Простите великодушно, дитя Ленинградского проспекта, - невольно сбавил он тон. – Не соблаговолите ли вы ответить на простой вопрос – какого черта так резко тормозите-то? Я ж едва с вашим бампером не поцеловался.
- Я… - девушка сникла, вмиг растеряв всю свою воинственность. – Я непроизвольно… Вспомнила одну очень важную вещь, и вот такая реакция… простите. Я вообще очень порывистая и часто во всякие ситуации влипаю.
- Догадываюсь, - кивнул Рома, которому стало забавно. – Интересно, что же это за такая важная вещь, а? Утюг забыли выключить?
- Нет, - она опустила голову. – Кюхлю забыла с балкона домой запустить.
- Кого?!
- Кюхлю. Ну, это кот мой, Кюхельбекер, - пояснила незнакомка и застенчиво улыбнулась. – Сокращенно – Кюхля. Был такой друг у Пушкина в лицее.
- Да я в курсе, - Малиновский поймал себя на том, что тоже улыбается совершенно по-дурацки. – Имечко – просто супер. И что же такого страшного в том, что он остался на балконе? На улице еще не зима, слава богу.
- Сразу видно, что вы не держите домашних животных, - заявила она запальчиво и довольно дерзко (эмоции у нее менялись просто со скоростью света). – Кюхля такой впечатлительный! Он терпеть не может долго быть на балконе, теперь у него будет стресс! Короче, сколько я вам должна за свое неправильное поведение?

…Почему эта вздорная особа вызывает в нем такую светлую оторопь непонятной природы?.. И ассоциации такие странные, волнующие – рыжее солнышко, язычок пламени…
- Сколько вы мне должны? Дайте подумать… - Малиновский не без труда напустил на себя строго-серьезный вид. – Для начала – имя.
- Имя? – девушка вздернула бровку, усмехнулась. – Кюхля. Я же вам сказала.
- Ваше имя.
Она почесала нос. Бросила на Романа быстрый и пристальный взгляд. Колебалась секунд десять. Наконец выдала:
- Олеся.
- О господи, - вырвалось у изумленного Ромки.
- Что? – его реакция вызвала у нее естественное недоумение.
- Да чертовщина какая-то, - пробормотал он. – Похоже, вы – моя судьба.
- А вы, похоже, псих, - заявила она и решительно открыла дверцу своего «Мерседеса».
- Подождите! – Малиновский перехватил ее руку. – Вы не расплатились до конца.
- Неужели? – девушка выдернула свою ладонь.
- Номер телефона. Пожалуйста!
- Зачем? – она посмотрела на него исподлобья, умилительно ощетинившись.
- Я хочу узнать, как там Кюхля пережил стресс, - пламенно заверил Роман. – Я без этого просто заснуть не смогу!
- До свидания, - Олеся вновь устремилась за руль.
- Ну, хорошо, хорошо! – заторопился Малиновский. – Я давно мечтал познакомиться с выпускницей МГИМО! А то мне, знаете, одни… недоучки попадались! Кстати, меня зовут Роман. Я вице-президент модного дома Зималетто. Вот моя визитка!
Девушка, посомневавшись, взяла картонный прямоугольничек, пробежала взглядом по буквам и цифрам.
- Пожалуйста, позвоните мне, - тихо попросил Роман.
Она взглянула на него изумленно, помедлила и вдруг улыбнулась. Малиновский аж задохнулся от нелепого восторга. От сияния ее лица и глаз.
- Вы за машину-то не держитесь, - мягко сказала Олеся. – Мне ж отъехать надо. Я очень тороплюсь.
- Да, конечно, - послушался он и отступил. – Вы позвоните?
…Что это за нотки он в своем голосе слышит?.. Уж не мольбу ли?..
Она не ответила, закусила губку, порозовела лицом – и повернула ключ зажигания. Минута – и белый «Мерседес» растаял вдали. А Малиновский всё стоял столбом посреди дороги. Забыв, что тоже страшно спешит. Что его ждет встреча с партнером из Минска. Что ему еще предстоит проглядеть документы  по белорусской фирме. Из рыжей папки под названием «Олеся»…

13

- Кать… - поцелуй в губы. – Катюш… - еще один поцелуй. - Вставай потихоньку.
Она открыла сонные туманные глаза.
- Ой… А сколько времени?
- Полдесятого.
- Всё-таки проспали, - Катя села на постели. – Ты почему меня раньше не разбудил? Сам вон при параде уже сидишь, а я черт-те какая!
- Ничего страшного, начальство не опаздывает, а задерживается. Кофе горячий, - Жданов смотрел на нее с лукавой улыбкой, чуть склонив голову. – Ничего не хочешь мне сказать?
- Сказать? Хочу. Доброе утро, мой красивый, любимый муж, - она нежно погладила его по щеке.
- Ну, это само собой, - кивнул Андрей, очень довольный. – А еще?
- А что еще? Извини, я со сна плохо соображаю.
- Хорошо, спрошу прямо. Что тебе снилось, жена моя ненаглядная?
- Снилось? – Катя наморщила лоб. – Да вроде ничего. Не помню, по крайней мере.
- А мне море снилось, - сообщил Жданов. – Парусники, там, всякие.
- Девушки загорелые в бикини, - продолжила  она с иронией. И тут до нее дошло. – Ой. Это что же… параллели закончились? А может, это только на сегодня перерыв?
- Мне почему-то кажется, что нет.
- И мне, - прислушавшись к ощущениям, согласилась Катя. – Как отпустило что-то. Миры разошлись, как в море корабли. Значит, у них всё получилось?..
- Видимо, да, - он подмигнул ей. – Но это всего лишь наше предположение, верно? Наше – и Хью Эверетта заодно. Гипотеза. Мы ведь никогда не узнаем – что это было…

Зазвонил мобильник Андрея.
- Да, Ром… Где, где – в Караганде! Вот станешь счастливым молодоженом – тогда поймешь… Что? По этому поводу и звонишь?! С ума сойти, - он прикрыл трубку рукой и шепнул жене: – Олеська ему «да» сказала. Додавил-таки ее… Ну, поздравляю, Ромио. Ты в офисе?.. Мы скоро подъедем. Не расслабляйся там…
- Ромка женится – это в голове не укладывается! – рассмеялась Катя. – Но они удивительно симпатичная пара – так дополняют друг друга. А самое поразительное – чтобы у Ромы, и так быстро сладилось, аж до загса дошло… При этом не она его туда завлекает, а он ее, можно сказать, тащит!
- Встретил своего человека – вот и весь секрет, Кать. 
- Малиновскому надо Маргарите Рудольфовне букет цветов преподнести – это же она министра на нашу свадьбу притащила, как ты ни сопротивлялся. А министр с другом-депутатом явился. А депутат – с дочкой. И пал Ромка жертвой стрелы Амура…
- Ну, если верить в судьбу, им бы всё равно суждено было встретиться. А мы с некоторых пор верим в нее. Правда же?..

14

…У Кати в мобильнике мелодия звонка – «Элегия» Массне. Это Колька, негодяй, развлекался с ее телефоном: «Пушкарева, ну как? Достаточно депрессивно для тебя?.. «Где же вы, дни любви, сладкие сны, юные грезы весны…» И все такое прочее…»
Он ерничал, злясь на ее очередное впадение в тихое, бесслезное отчаяние (переживал, конечно, вот так своеобразно). Давно это было, пару месяцев назад, а мелодия так и осталась – Кате было все равно, что там тренькает-пиликает. Звонит – и ладно.

…И сейчас эта «Элегия» лилась из прихожей – с пола, куда была брошена сумочка. По соседству с плащом.
А Кате оторваться невозможно. Они с Андреем проснулись почти одновременно, сплелись пальцами рук и стали целоваться – медленно, с тихим блаженством, не переходя за грань, как школьники, у которых возбуждение и восторг зашкаливают, а отпустить их боязно – как в пропасть нырнуть без страховки, как с парашютом прыгнуть, в надежности которого не уверен. Благословенная неумелость, когда эмоций – через край, а опыта – ноль, такое состояние быстро проходит с постижением всяческих навыков, но иногда возвращается даже уже к очень взрослым людям… у которых внезапно случилось всё заново, и так сильно, так сокрушительно.
«Это правда ты?..»
«Это правда ты?..»
«Это я».
«Это я».
…Молчаливый диалог трансформировался в реальный, и всё – через поцелуи:   
- А в первую ночь – помнишь – ты вздрагивала, когда я касался тебя вот здесь, и сжималась. Я подумал – у тебя никогда никого не было…
- Испугался?
- Не то… Ответственность почувствовал, как тренер перед учеником, который внемлет и вбирает каждое мое движение. При этом восторг такой был, ошалелость. Волновался дико…
- Разочаровался потом?
- Нет. Ревновал.
- К кому?!
- Да без разницы – к кому…
- Поэтому и расспрашивал потом, кто был у меня раньше? Там, в машине…
- Ага. Глупо это звучало, конечно. Я вроде даже смеялся, спрашивая. Как будто о фигне какой-то – типа, какую ты первую оценку в школе получила. А внутри трясло: убил бы, кто бы этот молодчик ни был… И сам обалдевал от таких ощущений. Как же я еще тогда ничего про чувства свои не понял?.. Катька. Я люблю тебя.
- Люблю…
…А «Элегия» все звучала и звучала из прихожей, смолкала и заводилась снова упрямая шарманка.
- Телефон… - осознала наконец природу отдаленных звуков Катя. – Господи, потеряли же меня все!
- Я принесу, - с мучением оторвавшись от нее, Жданов потянулся за халатом.

- Катерина! – громыхнул в трубку Пушкарев. – Ты уже закончила передавать дела Андрею Палычу или еще в процессе?
- Пап… Прости…- выдавила она смущенно. – Понимаешь, я уснула…
- Понимаю, - буркнул он. – Домой тебя ждать или… еще поспишь?
- Я скоро приеду. Уже выезжаю и всё объясню!
- Ну-ну. С нетерпением ждем объяснений, - ох и голос у отца, грозный – до мурашек. – Кстати, Михаил здесь. У него через несколько часов самолет.
- Как… самолет? Он уезжает?..
- Представь себе. Обстоятельства, говорит, изменились – дела зовут в Питер.
- Я сейчас буду, - почти прошептала Катя. Нажала на отбой и панически посмотрела на Андрея. – Кажется, папа всё понял. Мне надо ехать.
- Я поеду с тобой, - решительно заявил Жданов. – Ты не должна объясняться одна.
- Нет, подожди. Не надо. Там Миша, я сама…
- Да хоть Шварценеггер там в обнимку со Сталлоне, - жестко отрезал он. – Мы едем вместе – каяться в наших «снах». Кать, мы вместе теперь, и это не обсуждается – верно?
- В «снах»?.. – она вдруг отрешенно и растерянно улыбнулась. – В «снах»… Тебе снилось сегодня что-нибудь? Я – не помню.
- Что-то снилось, - он обнял ее, обхватил всю, прижал к себе с задумчивой нежностью. – Кажется, море. Парусники…
- Отпустило, надо же... Мы больше не проваливаемся в тот рай.
- А зачем нам тот рай? У нас свой есть…

* * *

…Такими они и вошли в квартиру Пушкаревых – держась по-школьному за руки, отпущенные, виноватые, уязвимые, светлые. На кухне помимо хозяев сидели и жевали пирожки Борщов и Зорькин.
- Картина Решетникова «Опять двойка», - оглядев вошедших, подытожил с набитым ртом Колька. – Собачки только не хватает.
- Пап, мам…
- Валерий Сергеевич, Елена Александровна…
- Простите…
- Простите…

- Присаживайтесь, Андрей Палыч, - Пушкарев кивнул на пустой табурет рядом с Михаилом. В его голосе исчерпывающе обозначилась вся перспектива дальнейшего допроса.
Миша сразу поднялся:
- Мне, к сожалению, пора в аэропорт. Час пик – через пробки еще пробираться. Всем спасибо и до свидания.
Он устремился в прихожую. Катя вынула ладонь из руки Жданова, мгновенный переброс взглядами: «Всё в порядке?» - «Всё в порядке…». Пошла за Борщовым.
- Миш…
- Ничего не говори, - сразу предупредил он. – Главное я уяснил, и уже давно – ты самая лучшая женщина на свете, а я самый большой на свете идиот. И не вздумай себя винить. Мне теперь гораздо легче – поверь. Когда всё ясно – всегда легче. Теперь всё будет хорошо. Приедете с Андреем на открытие ресторана?
- Мишка!
- Я пришлю приглашение, - он подмигнул ей и вышел, щелкнув замком.
Катя машинально прижала ладони к двери. Хоть так попрощалась – другой возможности Михаил ей не дал…

Голос подследственного Жданова из кухни:
- Дело в том, что я давно люблю вашу дочь и хочу, чтобы вы знали о наших отношениях.
…И крохотная горячая слезинка – по Катиной щеке.

* * *

- Надя… - тихо произнес Андрей в трубку.
- У меня сегодня такое хорошее настроение с утра, - быстро перебила она его она. – Как чувствовала, что ты позвонишь. И вообще почувствовала, что тебе хорошо. У тебя ведь всё в порядке, да?.. Знаешь, я с недавних пор стала в приметы верить. Я сама их для себя придумываю, а потом убеждаюсь – сбываются! Вот, например, счастливая примета – это когда соседка с нижнего этажа выгуливает своего карликового пинчера в синей попонке.
- Надь…
- У него две попонки – синяя и желтая. Вот не поверишь, без промаха: как только синяя, так мне сказочно везет, как желтая – так обязательно проблемы. Работает без сбоев! И сегодня как раз синяя попонка... А еще добрая примета – утро пасмурное, а потом тучи рассеиваются. Значит, обязательно хороший день будет. А когда наоборот – сначала солнце, а потом на небо серость наплывает – жди неприятностей.
- Надюша…
- Вот сейчас как раз солнышко из-за туч вышло, красота. Скоро побегу по делам, партнеры приезжают из Польши, две капризные такие дамочки. Но я знаю к ним подход – одна обожает говорить о Франсуазе Саган, а вторая помешана на похудении, теряет килограмм, потом набирает три. Но надо обязательно всякий раз восхититься – как она постройнела, и тогда она у тебя в кармане…
- Надь, ты дашь мне хоть слово вставить?
- Андрей, - проговорила Ткачук торопливо, так и виделось – с нервной и грустной улыбкой. – Я просто хочу избавить нас от ненужных слов. Ты заговорил со мной таким тоном… ну, исчерпывающим. Ты счастливый и виноватый. Последнее – зря. Мы ведь друзья и всегда ими останемся. Знаешь, я всё думала – кто эта женщина, одержимо думала. Надо было спросить – может, ты и ответил бы другу, но я не могла. А сейчас поняла, кажется. Это необыкновенная должна быть женщина. А такую только одну знаю в твоем окружении – Екатерину Пушкареву. Я ошибаюсь?
- Нет, ты не ошибаешься.
- Ну, вот, - она шумно выдохнула. – Ура моей догадливости. Вы помирились?
- Да.
- Я рада за тебя. Поверь – это искренне.
- Я верю, Надюша. Я так тебе благодарен...
- Всё-всё-всё, с этим сразу остановись. И учти – со мной всё в порядке, замечательно, блистательно и великолепно. Попонка синяя, тучи расходятся, удача практически гарантирована, мне надо бежать. Обязательно увидимся. Пока.
- На…
…Гудки отбоя. Жданов сжал в руке телефон. И будто вибрацией через него – одна-единственная слеза по ту сторону, и тут же – пудра, макияж, маникюр, улыбка. И – здравствуй, новый день… 

Общий эпилог

15

Через два месяца после листопада.

Марк Исаакович глядел на экран опытным взглядом и опять мурлыкал песенку, мотивом отдаленно напоминающую «Очи черные». Снял очки и вынес вердикт:
- Девочка. Сто процентов. Или съесть мне собственные ботинки. Ну?.. Не слышу реакции. Где радость от собственной прозорливости, родители?
Ждановы улыбались, переглядываясь.
- Да мы не сомневались, - сказал Андрей. – Ну, почти. Друг наш уж больно ждет Николая Второго, немного смущал своими хвастливыми уверениями в своей гениальной интуиции.
- Ждущий да дождется, идущий да обрящет, - хихикнул врач, подняв с важностью вверх палец.
- Наташка… - прошептала Катя, согревая ладонью холодный после соприкосновения с шариком живот. Ладонь Андрея тут же присоединилась. Тоже – согреть…

16

Через два месяца после листопада.

- Малиновский, вице-президент из тебя неплохой, а вот друг и свидетель – хреновый! – Андрей говорил в трубку на ходу, скользя ботинками по асфальту с наледью – почти бежал к своей машине в распахнутом пальто, из-под которого выглядывали черный костюм и белоснежная рубашка. – Ты час назад должен был ко мне приехать! И всё это время был недоступен! Хочешь на мою свадьбу опоздать?! Что у вас там вообще происходит?.. Олеся серьги к наряду никак подобрать не может?..
- Ну прости, Андрюх, прости – в спешке забыл мобильник! – покаялся Роман. – В магазин надо было срочно сбегать – купить Кюхле «Кацан» и «Вискас»-желе, мы же его одного тут оставляем черт-те насколько, свадьба-то – она ведь «пела и плясала», сам понимаешь. А Кюхельбекер – натура утонченная! Он ест только «Вискас»-желе, рагу нипочем не будет, а у нас в супермаркете, как назло, только рагу осталось! Пришлось искать по другим точкам…
- Малина, ты с этим Кюхлей и Олеськой своей совсем с катушек съехал!
- Ну извини, влюбленный я!
- Представь себе – я тоже, но на часы смотрю при этом!
- Ха! Ты псих со стажем, а я еще только учусь. Палыч, не волнуйся – к загсу приедем вовремя. Клянусь!
- Здоровьем Кюхли?
- Здоровьем Кюхли!
- Смотри у меня…
 
* * *
           
- Катенька… - Елена Санна любовалась дочерью в белом свадебном платье. – Какая ты красивая.
- Спасибо, мам, - Катя сгребла со стола разноцветные папки, запихнула их в ящик. – Это контракты, напомни мне потом, куда я их положила, если я после сегодняшнего дня совсем голову потеряю.
- Напомню, напомню. В такой день – и о работе! Ой, всё спросить забывала. Твоя должность теперь называется – финансовый директор? А почему не зам Андрея?
- Мам, да формальности всё это, без разницы – как называться. Просто мы с Андреем всё вместе теперь делаем. Всё-всё.
- Как я рада видеть тебя такой счастливой, - Елена Санна утерла краешком платка слезинку. – Вот и сбылись все мечты.
- Ну почему все… Не все. Дочку вот еще хочу.
- А ты… теоретически ее хочешь? В смысле… - мама запнулась в смущении.
- Да нет, боюсь, уже практически, - Катя засмеялась. Как легко довелось об этом сообщить... – Мамочка, ну ты чего? Ну, не плачь!
- Так от радости я… Мне сон сегодня приснился – ума не приложу, как его растолковать.
- Что за сон?
- ЧуднО – жена Пушкина, Наталья Николаевна, приснилась. Смотрит на меня с портрета – внимательно так, таинственно. Красивая, загадочная. К чему бы это?
- Наталья, - задумчиво повторила Катя. – Хорошее имя…

* * *

…А депутата на свадьбе не было – он в эту пору в Африке находился на экстремальном отдыхе. Да и зачем ему на этой свадьбе быть? Его дочь Олеся и Роман Малиновский уже встретились. Вселенная подстроилась…

* * *

…Седовласый старик с простым именем Петр Иванович сидел на лавочке в парке и кормил крошками голубей. Рядом с ним лежала книга автора по фамилии Лебедев «Неоднозначное мироздание». В ней рассматривалась теория Хью Эверетта о реальности параллельных миров. С некоторых пор старый психолог увлекся этой темой…

…А ветки на деревьях парка были голыми, без единого листика. Картинка выглядела бы безрадостно, если б точно не было известно, что через несколько месяцев «вылупятся» новые листья, маленькие, ярко-зеленые, клейкие. Явятся в этот мир и во все другие миры – чтобы пройти, как суждено, предназначенный им путь.

КОНЕЦ.

Отредактировано Амалия (2015-11-14 19:52:30)