Глава 9

…Спустя энное количество времени (счет минутам был давным-давно потерян) стилист по имени Стасик (вальяжный и молчаливый, с пристальным взглядом и гибкими тонкими пальцами) закончил колдовать над Катиными волосами и обернулся к Милко:

- Ну, вот так, пожалуй. Конечно, позволь мне барышня посмелее поорудовать ножницами, у меня было бы больше простора для фантазии. Я бы вообще предложил стрижку неровными прядями – овал лица подходящий…
- Да, сложное это дело – ломка психологии консерватора, - согласился ворчливо маэстро, - но ты, как всЕгда, на высоте, мой дрАгоценный. Ну, что ты сИдишь? – обратился он к Катерине. – Иди к зеркАлу. Иди, иди, валЕрьянку я уже приготовил.
- Тридцать капель, пожалуйста, - жалобно и испуганно попросила она. – Или лучше сорок.

…Увидеть себя в том, что было на ней надето, мужества не хватало. Еще как-то спасала мысль, что она находится в компании двух геев и они глядят на нее исключительно глазами профессионалов. Но чтобы завтра… предстать вот в этом… перед толпой незнакомых людей… Не-е-ет…

- ПушкАрева, не тОрмози! – поторопил дизайнер, и она обреченно сползла с кресла. Потянулась за очками, но Милко пресек движение:

- Вот этого нЕ надо! Завтра съездим за линзами, а пока просто подОйди поближе, чтобы разглЯдеть.
- Я не ношу линзы, у меня глаза от них начинают болеть, - сообщила Катя. – Дольше чем на три часа терпения не хватает.
- А нам больше и не понадОбится! – хохотнул он и подтолкнул ее к зеркалу. – Трех часов для тОго, чтобы свЕсти с ума московский бОмонд, вполне достаточно.

…Катя наконец набралась храбрости и посмотрела на себя со стороны. Застрявший в горле вопль  «Караул!» сменился желанием немедленно попросить политического убежища в Монголии. Где много-много безлюдных степей…

…Узкие брюки зеленовато-коричневого цвета с золотистыми нитями облегали тело очень плотно и напоминали влажную змеиную кожу. Сидели они низко на бедрах, открывая живот, и заканчивались у щиколоток уже сплошными нитями – эдаким золотым дождем. Коричневые туфли на высоком каблуке с переплетшими ноги подобно змейкам ремешками посверкивали желтоватыми камешками. Зеленый лиф с шаловливыми коричневыми вставочками из атласа подчеркивал высокую грудь откровенней некуда и плавно перетекал все в те же золотистые нити, рассыпавшиеся по животу. И сверху всего этого – легчайшая бежево-прозрачная накидочка, оголяющая одно плечо и небрежно схваченная на другом, падающая справа чуть ниже бедра, а слева – игриво закрепленная на пояске брюк каким-то широким, опять же с желтыми сверкающими камешками, зажимом.

Для прически очень подходило выражение «веселая чехарда» или «карнавал в разгаре». Пряди жили сами по себе, отдельно друг от друга, - они все были разными: гладкие перемежались волнистыми, волнистые – тончайшими косичками (в которые тоже вклинились золотые нити), воздушная челка доходила до бровей.  Волосы при этом непостижимым образом казались густыми и пышными – эдакий «идеальный беспорядок», словно они уложены ветром, разгулявшейся стихией.

- Мама… - только и смогла выдавить Катя и, не выдержав, зажмурилась.
- Мама не пОможет, - усмехнулся крайне довольный Милко. – Поздно, деточка мОя, пить ессентУки…
- Боржоми… - поправила она еле слышно. – Пить боржоми…
- Да хоть пОртвейн! – развеселился маэстро. – Ты глазки-то не закрЫвай – гляди, гляди на сЕбя. УЯсни – это очень красиво. Это лЕгко и смело, это образ, индивидуальность, пОрыв. Ты должна полюбить сЕбя – вот такой. Тебе нечего скрЫвать! И это она Еще без макияжа, - хмыкнул он, обращаясь к млеющему Стасику. – Завтра после оптики заглянем к однОму весьма приличному визАжисту – и все, дЕржись, Москва.   
- Но это не я… - пробормотала Катя, вновь отважившись посмотреть в зеркало. Нельзя сказать, что отразившаяся в нем девушка ей не нравилась – нет, она была великолепна в своей веселой откровенности, она была роскошна – овеянная золотистым мерцанием, лихостью и загадочностью. Только при чем здесь Екатерина Пушкарева?!
- Не ты, значит, - пробурчал, вздохнув, Милко. – А что есть ты – сАма-то знаешь? Твое «ты» еще не открыто, не оформлЕно, это только нАчало поиска. И очень удачное нАчало, я считаю.
- А разве искать себя надо не сердцем? – упрямо возразила Катя.
- И сердцем тоже! – рассердился маэстро. – Параллельно надо Искать, ясно? Во всех напрАвленьях! В общем, так – сегодняшний вечер и ночь тренИруешься ходить на каблУках, завтра ровно в пять к Стасику на причЕсон, потом за линзами и к визАжисту. ВыстАвка открывается в восемь, мы все должны Успеть. А тЕперь переодевайся, расчесывайся и прячься в свой разлЮбезный кокон. Кстати, ПушкАрева, над выражением лица тоже надо порАботать. Не надо смотреть так, будто ты провинившаяся служанка своЕго госпОдина. Ты – хозяйка сАмой сЕбя и никому ничЕго не дОлжна.

* * *

- Андрей Палыч… - в половине пятого вечера следующего дня Катя положила на стол президента черновик контракта с фирмой «Нерестея». – Посмотрите, пожалуйста, еще раз эти бумаги. Я все подсчитала и еще раз убедилась – этот договор более выгоден для Зималетто, чем аналогичный с «Ладой плюс».
- «Лада плюс» - постоянные партнеры, Катенька, - сдержанно напомнил Жданов. – Ни разу нас не подведшие. Почему мы должны их обижать из-за незначительной материальной выгоды?
- Выгода очень значительная, - тихо и твердо сообщила она, - вы взгляните на цифры. И потом, при чем тут обиды? Ведь речь идет только об одном виде ткани – о шелке. На «Ладе плюс» завязано слишком много других контрактов, чтобы они почувствовали себя ущемленными.

Андрей прекрасно понимал, что Пушкарева права. В который раз за последние дни он отругал себя за постоянное стремление в чем-нибудь ей возразить, не согласиться. Ну, что за мальчишество! Он уже почти смирился с ее уходом, с этим ее откуда-то взявшимся несгибаемым упрямством, которое ему так и не удалось сломить. Прав, наверное, Малиновский –  первый раз в жизни Андрюшу погладили против шерстки, вот он и взбеленился. Только уж больно затяжной получилась негативная реакция – пора взять себя в руки. И уж, конечно, не примешивать к своей обиде работу.

- Я посмотрю контракт, - уже мягче произнес Жданов. – Когда они ждут окончательного ответа?
- Завтра к вечеру. Если вопрос будет решен положительно, то они предпочли бы подписать договор в ресторане, за ужином.
- М-м-м… Я-то с ними лично не общался, - задумчиво сказал Андрей. – Ни с этим Рудовым, ни с его заместителем… как его… Меркуловым. Переговоры вели вы, так что если я решусь на подписание, правильнее будет поехать нам на встречу вместе.
- Хорошо, - помедлив, кивнула Катя. – Это действительно логично. Андрей Палыч… я бы хотела отпроситься у вас сегодня на час раньше. Я пришла на работу в восемь, так что…
- Семейные проблемы? – непонятно зачем задал он вопрос и тут же мысленно ругнулся: ну вот, теперь на дурацкое любопытство пробило.
- Нет, я… у меня мероприятие.

«Такое мероприятие, что с утра поджилки трясутся…»

- Конечно, идите, - Жданов отвел взгляд от помощницы и сделал вид, что погрузился в изучение контракта.
- До свидания, - добавила она, и поток лучей выплеснулся из ее глаз, позволил себе на секунду обнять и приласкать его – по-прежнему любимого и желанного, ничего в этом плане не меняется, ничего не изменится, пока она здесь…

…Словно ручеек теплого воздуха коснулся его щеки невесомым поцелуем. Андрей поднял глаза на Катю, но она уже удалялась в сторону каморки.

- До свидания, - ответил он растерянно ей в спину и машинально тронул себя за лицо – там, где только что ощущалось неведомое прикосновение.

«Теперь у тебя осязательные глюки начались, Жданов?..» 
 
* * *

… - Ну вот, деточка мОя, - произнес Милко, когда они вышли из такси и очутились перед дверями частной галереи, принадлежащей какому-то очень богатому любителю живописи, - мы у цели. Ты великолепна и прекрАти дрОжать как суслик.
- Как заяц…
- Нет, ты дрОжишь именно как суслик! – убежденно заметил маэстро. – А ну поглЯди на мЕня.

…Милко тоже выглядел сногсшибательно – из-под распахнутой куртки виднелся восхитительный леопардовый пиджак, бежевую рубашку дополняло золотистое кашне.

- У тЕбя все получится, - уверенно сказал он и ободряюще улыбнулся. – Все, что требуется, - это вести сЕбя спокойно и естественно. Да, кстати, – не надо шарахаться в сторОну, если мне вздумАется обнять тебя за талию или сделать что-либо Еще.
- Что-либо еще? – вздрогнула она. – Нельзя ли поподробнее? Огласите, пожалуйста, весь список.
- Не мОгу огласить, - невозмутимо ответил гений. – Я не знаю, как там все пОйдет, так что не обЕссудь. Заранее приношу извинения.
- О боже… - пролепетала Катя. – И как вам удалось меня подбить на это сумасшествие?
- Дар убЕжденья, - снисходительно объяснил он. – Говорят – если человек тАлантлив, он тАлантлив во всем. Ну, вперед?
- Подождите еще немного… - взмолилась было она, но Милко непреклонно взял ее за руку и повел к дверям.

* * *

…Количество народу в просторном зале галереи ошеломило. Катя машинально придвинулась ближе к своему спутнику, он непринужденно обнял ее за плечи и шепнул:

- В живОписи разбираешься?
- Д-да.
- Отлично. ВалерИ очень популярен в свОем крУгу, хотя лично я терпеть не мОгу его писАнину.  Я не любитель сюра и абстракции, но признаю зА ним оригинальность. Позже подОйдем его поприветствовать – это необхОдимо.
- Он что, француз?
- Он такой же фрАнцуз, как я японец, - усмехнулся дизайнер. – Его фАмилия Дуванов, а он ее перЕделал в Дюваль. Косит под парижанина. Кстати, ВалерИ натурал, хотя одно время ходили слухи о его тайных гомосексуальных прИстрастьях.
- Как страшно жить, - со вздохом констатировала  Катя. – Никогда не знаешь, кто перед тобой и кем он окажется завтра или через неделю…
- Но в этом есть и свОи плюсы, - подхватил Милко. – НовИзна ощущений. Жизнь состОит из сюрпризов. Вот я, например, как в анЕкдоте, сегодня настоящий лесбИян – вокруг пОлно красивых мужиков, а мЕня почему-то тянет на женщИну… Ага, нас заметили.
- Кто?..
- Просто – заметили. Широкомасштабно. Массово. УлЫбайся, деточка, отстУпать некуда.

Катя действительно стала ловить на себе и своем «кавалере» взгляды – очень много жадных взглядов, пристальных и оценивающих. Голова закружилась, перехватило дыхание – она никогда не была в центре столь обширного внимания. И как тут не стушеваться, не покраснеть, да еще и улыбаться беспечно?.. Почувствовав ее смятение, Милко склонился к самому ее уху и проворковал:

- Милая, ты должна не только выглЯдеть, но и вЕсти себя эпатажно.
- Это как? – вознегодовала она тихонько в ответ. – Хлопать всех панибратски по плечам и просить закурить? Я предупреждала, что ничего такого не умею!
- Для нАчала – отвЕчать на взгляды независимо и дерзко.
- А что, Рональд уже здесь?
- Нет, не пОхоже. Он всЕгда опаздывает.
- Тогда почему вы держите меня так крепко? – прошипела Катя. – И шептаться вот так… интимно совсем не обязательно!
- Во-первых, мы нА «ты», - парировал дизайнер, - а во-вторых, это предстАвление предназначено для всех без Исключения. Почему бы тЕбе не поправить на мне кашне? Только сдЕлай это ласкОво и заботливо…

Катерину на нервной почве вдруг разобрал смех. Хихикая, она уткнулась лицом в рукав маэстро.

- Ну, слава богу, приходишь в нужную кОндицию! – обрадовался он.
- Да нет, я по поводу кашне… Вспомнила, как в «Семнадцати мгновениях» Штирлиц на границе со Швейцарией просил у Кэт помочь ему запонку застегнуть… Ну, вроде как продемонстрировать близкие отношения…
- Вот-вот. Очень удачный прИмер!

Все еще посмеиваясь, она взялась поправлять кашне, и тут совсем рядом прозвучал голос:

- Милко! Собственной персоной!

Катя оглянулась и увидела высокого привлекательного шатена с аккуратной бородкой и зелеными глазами.

- ВалерИ! – расплылся в улыбке маэстро. – А я как раз собИрался разыскать тЕбя, чтобы поприветствовать.
- Спасибо, что почтил вниманием мою скромную выставку, - взгляд господина Дюваля постоянно соскальзывал на Катерину, и ей каким-то чудом удалось его выдержать достаточно спокойно. – Я ведь знаю – ты не в восторге от моих творений.
- Времена меняются, - со значением отозвался Милко, и не подумав выпустить Катю из своих объятий.
- Ты меня познакомишь со своей… спутницей?
- Да, конечно. Милая, это ВалерИ Дюваль, хОзяин мероприятия. А это Адель.
- Адель? – художник галантно поцеловал ей руку. – Просто Адель? Это имя или псевдоним?
- Понимай как хочешь. Большего я тЕбе о ней не скАжу. Из суеверия. Я, видишь ли, рЕвную эту девушку даже к воздуху, которым Она дышит.

…Трудно сказать, кто был поражен больше – Валери или Катя. Спасло ее от «провала» только то, что хулиганский экспромт Милко не напугал, а рассмешил – губы предательски разъехались в стороны, и господин Дюваль воспринял это как вызывающую улыбку.  Он кашлянул, стараясь скрыть растерянность, и торопливо произнес:

- Очень приятно, Адель. Надеюсь, вам здесь будет интересно. Располагайтесь, угощайтесь, тут отличные напитки и закуски. Я пойду поздороваюсь с другими гостями.

Художник отошел, а дизайнер вынужден был прижать лицо помощницы президента Зималетто к своей груди, чтобы заглушить приступ хохота и скрыть его от окружающих. Оба не заметили, что находятся под объективами нескольких фотоаппаратов.

- Так откровенно смЕяться нЕ стоит! – наклонившись и тоже посмеиваясь, велел он. – Не перебарщИвай!
- Вы сами виноваты, - простонала она. – Почему не предупредили, что я – какая-то загадочная «просто Адель» и что вы меня ревнуете к воздуху? Что за отсебятина!
- Не отсебятина, а озАренье, - внес гений важную поправку и вдруг напрягся – он узрел глядящего на него в упор Рональда.

…Он не ожидал, что так болезненно отреагирует. Он думал, что уже успокоился, что худшее позади. И вмиг понял, что ошибся – рана еще кровоточит, он слишком сильно любил этого человека, слишком верил ему…

- Что такое? – Катя угадала перемену в маэстро и заглянула в его глаза. – Что случилось?..

Остро ощутив, что именно эта девочка, как это ни парадоксально, способна сейчас его спасти, Милко взял ее лицо в ладони и серьезно произнес:

- Не подведи мЕня, ладно? ПомОги выжить…
- Не подведу, - ничего не понимая, торопливо кивнула она, напуганная его потемневшими глазами и отчаянным взглядом.

- …Сделай еще один снимок, - попросила бойкая журналистка популярного бульварного издания своего фотографа. – Они сейчас так смотрят друг на друга - просто скончаться можно от умиления. Кажется, это будет сенсация года…   

Глава 10

- Смотри на меня, - Катя даже не заметила, что перешла на «ты». – Там, за моей спиной, Рональд?
«Да», - ответил Милко одними глазами.
- Отстранись от меня чуть-чуть, - она интуитивно поняла, как надо действовать. – Будто тебе немного неловко, что ты со мной. Не должно быть чрезмерного интима, нарочитости при Рональде. Легкое смущение гораздо более правдоподобно.

А про себя подумала: «Влюбленные как дети – играют и в добрые, и в жестокие игры».

Маэстро послушался – слегка отодвинулся. Он был так напряжен и расстроен, что им просто необходимо было сейчас управлять. Учитель и ученица поменялись местами. Катя тихонько сжала его руку и ужаснулась – такой ледяной она была.

- Милко, - внушительно проговорила она, - не вздумай сдаться, слышишь?  Говори со мной, как ни в чем не бывало. Ты этим нашим разговором очень заинтересован, понимаешь? Крайне важный вопрос мы с тобой обсуждаем. Между прочим, в следующем месяце сиреневого крепдешина из-за границы не будет – контракт с поляками решили не продлевать. Может, ты согласишься на крепдешин из «Ай Ти Колекшен»?
- Что?! – не сразу, но до дизайнера все-таки дошел смысл сказанного. – КрепдЕшин из «Ай Ти»?  Только не это. У них не крепдЕшин! То, что они называют крепдЕшином, на самом деле брезЕнтуха!
- Ага! – засмеялась Катя. – Милко, ты не совсем безнадежен. Это была шутка. Жестокая – согласна. Зато ты вышел из ступора.

Маэстро поглядел на нее укоризненно и при этом с самой настоящей нежностью.

- Должен прИзнаться – ты нашла единственный способ мЕня из нЕго вывести…
- Добрый вечер.

Рональд оказался рядом с ними достаточно неожиданно, поскольку оба «влюбленных» отвлеклись от его персоны. Катя обернулась, не выпуская руки дизайнера из своей ладони. «Ну, жгучий брюнет, ну, черты лица правильные, - подумала она с раздражением. – Все равно не понимаю, что в нем такого уж необыкновенного и привлекательного. Глаза холодные. Надменные… Ходячий манекен».

- Здравствуй, Рональд, - промолвил Милко, и Катя возгордилась – своевременный выход из ступора позволил его голосу прозвучать спокойно и обыденно, словно ничего между ними никогда не было – так,  шапочное знакомство.
- Ты полюбил живопись Валери? У тебя настолько изменились вкусы? – бывший любовник гения говорил с тонкой иронией, на девушку не смотрел, но она прекрасно видела – он делает это намеренно, не хочет выказывать своего интереса и настороженности. Еще один плюс!
- Я тЕрпеть не мОгу живопись Валери, - насмешливо отозвался маэстро. – Только нЕ надо ему об этом знать, ладно?
- Значит, просто решил засветиться на людях? – хмыкнул Рональд. – Захотел проявить активность? Раньше ты был достаточно… пассивен по отношению… к подобным мероприятиям.

Катя вдруг ощутила, что разозлилась не по-детски. Мало того что ее бесил снисходительно-саркастический тон этого супермена, так еще неприятные слова об активности и пассивности… В них вложен, совершенно очевидно, затаенный смысл – намек на то, что Милко пассивный партнер в сексе и не может, по идее, быть с женщиной. Не дав дизайнеру открыть рта,  Катя промурлыкала:

- Это я виновата. Вытащила Милко на эту выставку, хотя он упирался как мог. Но я просто обожаю абстракцию! А Валери – чудо! Вон та картина, например, - она ткнула пальцем в ближайшее полотно, - называется «Волчья зависть». Изумительная работа! Такая точная и жизненная! Волки всегда завидуют зайцам, а злобные типы завидуют добрым людям. Знаете почему? Потому что злобных типов и волков все ненавидят.

Высказавшись от души и придя от этого в состояние легкого обалдения, Катя постаралась лучезарно и невинно улыбнуться и потерлась щекой о рукав маэстро. Рональд переменился в лице.

- Познакомься, это Адель, - невозмутимо представил ее Милко, - Адель, это Рональд.

Катерина первой протянула ладошку. Рукопожатие было ледяным.

- Я хочу шампанского, - сообщила она своему спутнику. – Не принесешь?
- Конечно, сейчас. Не скучай, - кивнул он и отошел.

«Ну, вот, голубчик, мы и один на один. Сто процентов – сейчас ты скажешь какую-нибудь гадость. Ты зол – это шито белыми нитками. Но я тоже зла – ух, как зла, сама себя не узнаю.  Словно я не Катя Пушкарева, спавшая на столе в каморке из боязни высунуть оттуда нос, а совсем другой человек – прямая ее противоположность, готовая в любой момент показать весьма острые зубки». Азартно решив подстегнуть откровенный разговор, она вкрадчиво поинтересовалась:

- А как вам вон та картина – под названием «Третий лишний»? Два столба подпирают друг друга, а еще один валяется поодаль и никому не нужен. Перебор с черными красками, а вообще, по-моему, очень здорово. Действительно – если ты третий, то куда и зачем ты суешься?

«И это говорю я?..»

Рональд отнюдь не был идиотом – он все прекрасно понял. Теперь он смотрел на Катю в упор – цепко и холодно, и очень пристально.

- Вы интересная девушка, - промолвил он наконец. – Не пустышка, это ясно, и при этом совершенно незатертое лицо. Откуда вы взялись? Я знаю всех в окружении Милко, а вы абсолютно новый человек. Где он вас откопал? Почему вы согласились играть роль его возлюбленной?

«Ты нисколько не уверен в том, что произносишь, - с удовлетворением констатировала Катерина. – Ты сомневаешься, и очень сильно, это ясно по напрягу и по раздражению. Ты берешь меня на понт. Ну, или сейчас, или никогда. Пушкарева, вспомни свою ночь в каморке и гадкое чувство унижения. Спляши джигу на костях собственной печали и неразделенной любви».

- Играть роль? – с жалостью в голосе переспросила она. – Рональд, вы меня удивляете. А Милко характеризовал вас как неглупого человека. Я все знаю про ваши отношения, и мне очень жаль, что вы так и не поняли – кто был рядом с вами. Вы считали его ведомой овечкой? Значит, перед вами прошло все самое лучшее, что олицетворяет этот человек. А может, он просто не любил вас настолько, чтобы раскрыться. Он в поиске сейчас, и я тоже – в поиске, но мы честны друг с другом и никогда не пойдем на обман типа пошлых утверждений «я тебя люблю». Вы, кажется, очень страдаете подобным примитивом. Могу вам сообщить по секрету – его «актив» настолько потрясающий, что я сочувствую всем, кто об этом не догадывается.

…Вот так. Домашняя девочка Катя Пушкарева сумела произнести эти слова. Она чувствует себя превосходно перед злобным и растерянным взглядом Рональда, только немного изумлена – да что же с ней такое случилось, откуда все полезло? Неужели эпатажный наряд поспособствовал?.. Да нет… Это что-то изнутри…

«Эффектная и не вписывающаяся в привычные образы гламурных тусовочных див, - строчила меж тем в блокноте журналистка,  придумывая характеристики для странной спутницы известного и, как все думали, «беспросветно» голубого дизайнера. – Застенчивость, сочетающаяся со свободной манерой общения… А главное – никаких намеков, способных помочь понять, кто она и откуда, зачем эта таинственность…»

Журналистка проворно выхватила из сумочки мобильник и выпалила:

- Артурчик, снимай немедленно первую полосу! Что значит – собрался везти в типографию?! Я тебе сказала – дождись моего звонка! Я нарыла сенсацию, буду в редакции через двадцать минут…

…Вернулся Милко, протянул Катерине бокал шампанского. Спросил с многозначительной улыбкой:

- Все в порядке?
- Разумеется, - нежно отозвалась она. – Все просто замечательно. Мы говорили о живописи. Правда, Рональд?
- Кстати, почему ты Один? – подхватил маэстро с вполне мирным и отстраненным интересом. – Где твОя Наташа?
- Настюша, - мрачно поправил тот. – Она не любит подобные сейшены.
- ПрОсти, - разулыбался дизайнер. – Настюша – ну, конечно. Запамятовал. Ну, что? – он склонился к Катиному лицу. – Устала? Может, пОйдем? Или хочешь Еще полюбоваться?
- Я еще не видела серию под названием «Летаргические сны», - шутливо-капризным голосом пожаловалась Катя. – Это, должно быть, что-то невероятное.
- Не мОгу ей откАзать, - вздохнул Милко и развел руками. – Она из мЕня веревки вьет.
- Ты хороший… - ласково произнесла она, потянулась и коснулась его губ легким поцелуем.

«Пушкарева, тебе пора в сумасшедший дом…»

…Видимо, дизайнеру Зималетто тоже пора было отправляться в психушку, потому что он ответил на поцелуй, и весьма откровенно. Испуганная и смущенная Катя оторвалась от него, огляделась по сторонам и обнаружила, что Рональд исчез в неизвестном направлении. А также узрела вспышки фотокамер, запечатлевших пикантную картинку.

- О боже… - пробормотала она с ужасом.
- Извини, - прошептал маэстро, - я нЕ знаю, что на мЕня нАшло. Но я ведь предупрЕждал – варианты развития сОбытий могут быть непредсказуемы, и заранее попросил прОщенья. Как ты думаешь, он пОверил?
- Железно, - уверенно ответила Катя. – Мы оба были на высоте. Твой Рональд зол и заинтригован. Сбит с толку. Ты доволен? Тебе полегчало?
- У меня меньше бОлит вот тут, - серьезно сообщил он и ткнул себя в грудь. – Ты умница. Что я мОгу для тЕбя сделать?
- Увези меня отсюда…
- Охотно, но нЕ сразу, душа мОя. Мы должны совершить круг почета, отдать дань шедеврам Абстракции и поблагодарить Валери...

* * *
   
…Милко подвез Катю на такси к ее дому и вышел вслед за ней из машины. Он был взволнован и смущен.

- ПушкАрева…  Если честно – я потрЯсен… Ты сотвОрила что-то невероятное…
- Милко, Рональд меня взбесил. Только и всего. Прости, но он откровенный мерзавец. Других впечатлений у меня нет, - торопливо объяснила она, крайне неловко чувствующая себя после произошедшего. – Спокойной ночи.
- Спасибо, - он задержал ее за руку и вдруг потянул на себя и крепко обнял. – Я перЕжил самый страшный вЕчер в моей жизни. Благодаря тЕбе.
- Милко, я ничего особенного не сделала… - выдохнула она. – Мы вместе сделали.
- Да, - задумчиво повторил маэстро, - вместе…

* * *

Валерий Сергеевич Пушкарев залпом выпил стакан воды с валерьянкой и понял, что не это не поможет. Его дочь, которую он отказывался узнавать и признавать, стояла перед ним с покорным достоинством во взгляде и не обнаруживала никаких признаков раскаяния.

- Катерина, еще раз спрашиваю – что это за маскарад?!
- Так было нужно, папа, - терпеливо сообщила она. – Пришлось поехать на одно мероприятие в новом образе.
- Я не понял. Ты работаешь клоуном в цирке или помощником президента?!
- Я работаю помощником президента, - спокойно ответила Катя. – И место, в котором я работаю, называется модный дом Зималетто. Модный, понимаешь? Так что все очень логично. Можно я пойду спать? Я очень устала.
- Кто там был с тобой на этом, черт побери, мероприятии?! – не собирался сдаваться Пушкарев.
- О господи, - вздохнула она. – Какая разница, кто. Ну, допустим, Милко.
- Какая Милка?
- Не какая, а какой, - Катерина чувствовала дикую усталость. – Это он. Мужчина. И мысленно добавила: «Почти».
- Валер, ну правда, чего ты насел? – попыталась вступиться за дочь Елена Александровна и получила отпор по полной программе:
- Я насел?! Моя дочь шляется где-то черт знает в чем и неизвестно с кем, с какой-то Милкой, вернее – с каким-то, хотя я не понимаю, как мужика могут так звать! И что – мне спокойно стоять и смотреть на это? Может, еще по головке ее погладить: «Правильно, деточка, продолжай в том же духе!»?
- Папа, - отчеканила Катя, которой все это надоело, - успокойся. Это издержки моей работы. Мне придется провести в Зималетто всего несколько дней – пожалуйста, потерпи. И дай мне возможность выспаться.

Удалившись в свою комнату и оставив Валерия Сергеевича ловить ртом воздух, она глянула на себя в зеркало. Сейчас диковинный наряд будет снят, волосы расчесаны и усмирены, макияж исчезнет с лица. Только прежняя Катя Пушкарева уже никогда не возвратится. Она исчезла под напором новых эмоций и впечатлений, под осознанием того, что смогла себя переломить и вырваться из кокона – душой, сердцем, отчаянной надеждой на новую жизнь.

«Осталось проститься с Андреем Ждановым. Последний, самый трудный и самый важный этап».

* * *

…Войдя в девять ноль-ноль в свой кабинет, Жданов услышал голос помощницы из каморки – она с кем-то говорила по телефону. И сразу вспомнил – сегодня вечером они едут в ресторан подписывать контракт с представителями фирмы «Нерестея».

Почему от этого так хорошо на душе?..

Глава 11

…Весь рабочий день Милко пытался прорваться к Кате, чтобы сказать ей пару нежных признательных слов за вчерашнее, – но все время что-то мешало. Сначала прибыли образцы тканей, и пришлось долго согласовывать, что они готовы из предложенного взять, а от чего отказываются. Потом явились на просмотр новые модели – и раздражали его все без исключения, великий дизайнер не находил в них шарма и волшебства. В конце концов возмутилась Ольга Вячеславовна:

- Ты чего капризничаешь? Кого ты ждешь – Клаудию Шиффер или Наталью Водянову? Учти – они в ближайшее время заняты, а у тебя показ на носу! Великолепные девочки, а ты нос воротишь! Так мы вообще ни с чем останемся!
- Ну да, великОлепные, - проворчал маэстро, весь во власти непонятного протеста. - Параметры идЕальные, а собственного «я» не наблЮдается. Кажется – найди в них зАтычку – и сдуются, как рЕзиновые куклы.
- Какое еще «собственное я» тебе понадобилось? – поразилась Уютова. – Что-то новенькое в твоем репертуаре. Раньше ты эти самые параметры определял исключительно сантиметром и цифрами. А в данном случае к цифрам не подкопаешься!

Милко и сам не понимал своей возросшей до небес придирчивости. Вернее, он чувствовал, что это как-то связано с Пушкаревой, с произошедшем вчера на выставке Валери, но не сразу смог разобраться, в чем тут дело. Да, Катя его потрясла. Не поцелуем, конечно, - никакой чувственной реакции это в нем не вызвало (и не могло вызвать!), а самим фактом того, что она на это отважилась. Ради того, чтобы помочь ему. Она пошла на ломку всех своих принципов, преодолела невиданные барьеры – а ведь речь-то шла не о спасении жизни, не об угрозе здоровью – о капризе несчастного гения, брошенного и униженного своим любовником! Милко знал наверняка – никто из знакомых ему женщин на подобное бы не отважился. Собственно, кто он такой есть в жизни Пушкаревой, чтобы она сделала для него то, что сделала?.. Их даже друзьями нельзя назвать – дружба не возникает так быстро и спонтанно. Тут совсем другое название и другое открытие – доброе сердце, мягкая, ненавязчивая жертвенность, что-то очень близкое и теплое, очень волнующее, что-то неведомое. Поцелуй не зажег кровь – зажег душу, явил удивление – открытие чего-то нового, очень дорогого, бесценного. Упоенный огонь плотской любви – да, он силен, он способен свести с ума. Но по большому счету он проигрывает, и очень сильно, горячей душевной привязанности, когда созвучны друг другу сердечные субстанции, когда бал правят такие понятие, как нежность… доверие… сопереживание.

…Что есть страсть, растерянно думал маэстро, обмеривая сантиметром очередную модель. Прежде всего – желание удовольствия, желание вырвать для себя наслаждение. У тебя есть объект, который тебя воспламенил, - и ты требуешь от него удовлетворения вспыхнувших  потребностей. Что есть нежность? Отсутствие эгоизма, стремление помочь близкому человечку и кайф от того, что сумел это сделать…

…Это был трудный день для Милко – он не просто открывал для себя новый тип общения, а приходил к ошеломляющей истине – он полюбил. Очень горячо и искренне. Катю Пушкареву. И к сексу это чувство не имеет никакого отношения. Ну, просто абсолютно. Что же это за чертовщина?..

«Я идиот, наверное», - пришел дизайнер к единственному выводу, на который был в данный момент способен. Впрочем, тут же его посетила новая мысль: «Нет, куда больший идиот, чем я, - это Жданов. Несчастный мужик – проглядел такую женщину. Упустил».

* * *

«Почему я чувствую себя полнейшим идиотом?..»

Андрей задал себе этот вопрос, когда Катя положила перед ним очередную стопочку отпечатанных документов и невинно поинтересовалась:

- Андрей Палыч, я могу выйти минут на пятнадцать?
- Куда, если не секрет? – тут же вырвалось у него.
- К девочкам, - пояснила она. – Ну, к женсовету. Мы хотели выпить кофе. Но если вы против…
- Да почему же я против, - с досадой отозвался он. – Я не узурпатор, Катенька. То есть, может, и узурпатор в ваших глазах, но не настолько. Выпейте кофе и возвращайтесь. У нас сегодня подписание контракта с «Нерестеей» - вы помните?
- Конечно. Как я могу забыть.

Катя удалилась, а Жданов совершил очередное неконтролируемое действие – на этот раз поверженной гневом хозяина оказалась обыкновенная авторучка. Она была безжалостно раскручена, разделена на две половинки, стержень полетел в одну сторону, пружинка – в другую, обе части корпуса взлетели вверх и жалобно звякнули о стол. Медленно раскатились и сверзились на пол, где и были затоптаны тяжелым ботинком. Встретили свою героическую и одновременно бесславную смерть.

«Я не перестал беситься, - обескуражено подумал Андрей. – Прорываются монстры через искусственно созданное спокойствие. Я считаю минуты до того мгновения, когда она оставит меня, и пребываю в исступлении от бессилия что-либо изменить».

- Андрюша!..

Его имя было произнесено так громко, что он вздрогнул и вынырнул из глубин самого себя, ощутив при этом перегрузку – как водолаз, поднявшийся со дна водоема. Кира стояла у его стола, бледная и красивая, и смотрела с плохо скрытой настороженностью.

- Да, Кирочка? – включил он свою из испытанных и убойных улыбочек. – Что за проблемы?
- Я хотела узнать, каковы твои планы на вечер, - сообщила она, приказывая себе говорить шаловливо и беспечно, не слишком напрягая жениха. – Долго собираешься работать?
- У меня важная встреча, - проинформировал Жданов, продолжая оптимистично улыбаться, как стюардесса – пассажирам при вхождении в зону турбулентности. – Подписание договора. Очень выгодного для Зималетто.
- Вот как, - протянула Воропаева, стараясь скрыть раздражение и разочарование. – А где, если не секрет?
- В «Ришелье».
- Так все серьезно?
- Представь себе. Речь идет об экономии не одной тысячи долларов.
- Солидно, - констатировала Кира. – Один едешь?
- Нет, - Андрей дико удивился, что говорит правду с таким небывалым удовольствием. – С Пушкаревой.
- Ну, конечно, - нервно усмехнулась она. – Куда же без нее, незаменимой. Что делать-то будешь, когда она уволится? 

…Если бы Воропаева знала, какой эффект произведет своими словами, она бы добровольно согласилась прежде вырвать себе язык. На голову Жданова вдруг обрушилось нечто несусветное, неподъемное, уже многажды раз осознанное, но неожиданно с новой силой представшее в ужасающей своей безнадежности: Кати скоро не будет. Никогда.

…Как же это так – не будет?.. Ее не может не быть. Когда есть Катя – все получается. Самые безнадежные ситуации оборачиваются позитивом, удачей. Эта смешная девочка концентрирует в себе невиданную силу – она притягивает успех. Она гарантирует победу. Да что же он за руководитель? Грош цена такому руководителю, который не способен удержать возле себя ценного работника. Хватит обманываться – он не согласен с этой потерей! Он против!

«Надо что-то придумать, - рой упрямых, лихорадочных мыслей. – Надо обязательно что-то придумать. Я рано сдался. Но что я могу? Что?!»

- Андрюша…

Его имя, опять произнесенное Кирой, резануло слух.

- Кирочка, я не смогу сегодня к тебе приехать, - заявил он, погрузившись невидящим взором в бумаги. – Контракт слишком важен. Думаю, ужин затянется.
- Отлично, - холодно отозвалась она, заставив себя сдержаться от гневной вспышки. – Но я все равно позвоню – пожелать тебе спокойной ночи. Это не возбраняется?
- Конечно.

Она скрылась за дверью, а Жданов убрал с глаз долой листки, сдвинул их на край стола и ожесточенно сказал сам себе: «Черт возьми, я мужчина, а Пушкарева – женщина. Какой бы она ни была. Единственное, что я могу, - это пойти по проторенному пути. Древнему и проверенному».

От данной мысли одновременно стало стыдно («Ну и прожженная же ты сволочь!») и охватило необъяснимое возбуждение – она не такая, как все, но в ней чувствуется необъяснимый огонь, особенно в последние дни, когда она решила покинуть его. Это порождает упрямый азарт, древнее как мир утверждение упертого самца: «Врешь. Не уйдешь…»

- Я готова ехать на встречу, Андрей Палыч.

Катя стояла перед ним, привычно покорная, и при этом настораживающе спокойная, уверенная. Вроде такая же, как всегда, - в кургузом костюмчике, в очках и с волосами, собранными на затылке. И все-таки что-то не так. Что-то изменилось. Неуловимое ощущение…

- Замечательно, Катенька, - отозвался Жданов, искря глазами и многозначительной улыбкой, и поднялся. – Готовы – значит, едем. Сегодня очень важный вечер. Вы даже не представляете – насколько.

* * *

…Милко сунулся было в приемную и обнаружил запертую в кабинет президента дверь.

- Они уехали, - зевая, сообщила Клочкова. – Пять минут назад. Контракт какой-то подписывать.
- Жданов и Пушкарева? – уточнил удрученно дизайнер.
- Ну да, - лениво подтвердила Вика. – Они всегда ходят вместе. «Мы с Тамарой ходим парой, мы с Тамарой санитары». А что тебя удивляет?
- Ничего, - пробормотал маэстро, ощутив странную тревогу.

* * *

…Роман Малиновский сидел в своей машине, ожидая, когда впорхнет в нее очередная стройная птичка, припудривающая носик в своей квартире,  и от нечего делать взял в руки прихваченную по пути бульварную газетенку. Пригляделся к обложке и обомлел, вмиг забыв о предстоящем приятном свидании.

«Развенчаны мифы о нетрадиционной ориентации знаменитого дизайнера Милко Вукановича»…   

Глава 12

…Представители «Нерестеи», господа Рудов и Меркулов, явно стремились поразить потенциальных партнеров щедростью, предлагая им заказать лучшие фирменные блюда ресторана «Ришелье». Но на все заманчивые словосочетания типа «миньоны из телятины» и «устрицы а-ля натюрель» Катя только мило улыбнулась и покачала головой:

- Спасибо. Салат из овощей и апельсиновый сок.
- Как же так? – забеспокоился толстячок Рудов. – Может, вас здешняя кухня не устраивает, Екатерина Валерьевна? Мы бы могли остановиться на другом ресторане…
- Меня все устраивает, Евгений Семенович, - успокоила его она. – Я выбрала именно то, что хочу.
- Моя помощница всегда делает то, что хочет, - вставил Жданов, потягивая изысканное красное вино (хотя так и тянуло попросить на аперитив двойной виски). – Не напрягайтесь, господа, на контракт количество и качество пищи никак не повлияют. Правда, Катюша?

Она мельком искоса глянула на него и слегка нахмурилась. Андрей казался ей очень странным сегодня. Это ощущение возникло еще в машине, когда они ехали на встречу. Едва вырулили из подземного гаража Зималетто, как Жданов занялся поиском подходящей музыки в приемнике (подходящей к чему, интересно?). Остановился, ни больше ни меньше, на Алле Пугачевой – вот уж нонсенс из нонсенсов: «Осенний поцелуй, сок рубиновый вишни, как жаль, что ничего у нас летом не вышло, но впереди вся осень, ты мне нужен очень, и я тебе нужна…» 

- Вам нравится Пугачева, Катенька?

Прелестный вопрос, ничего не скажешь.

- Не могу однозначно ответить, - вежливо сообщила Катерина. – По крайней мере, она – личность. Ни на кого не похожа.
- Верно, - согласился он. – Быть ни на кого не похожей – это действительно трудно. Тебя могут воспринимать по-всякому, но точно не забудут. Всегда питал слабость к тем, кто ни на кого не похож. Кого трудно забыть.

«Хм… О чем, собственно, речь?..» От Андрея шли непонятные биотоки – он вроде и не смотрел в ее сторону, но будто держал в каком-то энергетическом кольце. В блокаде. Катя поежилась – ей стало не по себе. Слишком тесное пространство в этой машине – решила она. Они не первый раз едут вот так вместе на переговоры, но раньше все было проще – Жданов был рядом и при этом так же далек от нее, как Гренландия от Африки. А сейчас он напряжен, и напряжение явственно связано с ней. Скорей бы этот чертов «Ришелье».

…Андрей вдруг, как назло, поехал длинным путем, объяснив, что в объезд меньше пробок. И «Осенний поцелуй» в радио сменился еще одним, тоже уже достаточно давним шлягером: «Постучалась в дом боль незваная, вот она, любовь окаянная… Коротаем мы ночи длинные, нелюбимые с нелюбимыми…» Катя начала сердиться – ей надо было сосредоточиться на контракте, а музыкальные «душевные стриптизы» звучали достаточно громко. «Сейчас он спросит, как я отношусь к Надежде Кадышевой. У нас сегодня что – вечер под названием «Песня остается с человеком»?»

Но Жданов ничего не стал спрашивать про Кадышеву, а задал совсем другой вопрос:

- Катя, вы любите осень?

..Еще не легче. При чем тут осень, а также, зима, весна и лето?

- Андрей Палыч, - она бросила на него короткий укоризненный взгляд. – Может, вы еще спросите, люблю ли я громко петь в бане?
- Что?
- Ничего, - Катерина вздохнула. – Это из фильма одного. Я думаю о договоре, там есть один пункт, который меня смущает. Надо будет убедить «Нерестею» пересмотреть его.
- То есть – я мешаю вашему мыслительному процессу? – сделал он правильный вывод, ощутив упрямство и нежелание сдаваться. – Катенька, вы разделаете эту «Нерестею» под орех без всякой к тому подготовки, я в этом уверен. Ну, нельзя думать о работе двадцать четыре часа в сутки. Так как насчет осени?

«Да что с ним такое?»

- Я люблю осень, - покорилась она. – Очень люблю. Это лучшее время года.
- Интересно, чем она вам так мила?
-  «Красою тихою, блистающей смиренно, - ей стало смешно, - так нелюбимое дитя в семье родной к себе меня влечет…». Да все просто, Андрей Палыч, осенью просыпается душа.
- Вот как? А до этого она что – спит?
- До этого ей не дают проснуться.
- Кто не дает?
- Тело. Кровь. Жизненные соки. Они очень сильны и по весне, и летом. Выходят из берегов, как реки при сломе плотины. Какая уж тут душа. Она затоплена. Ей не выбраться на свет белый, пока не начнут облетать листья с деревьев.

Ошеломленный данным философским постулатом Жданов едва не проскочил на красный свет.     
 
- Катя, вы это сами придумали?
- Я ничего не придумываю, я чувствую. Можно я выключу музыку? Мне все-таки надо собраться с мыслями.
- Конечно, - вынужден был уступить растерянный Андрей.

Катерина потянулась к кнопке радио и не дала развить страдание Валерию Меладзе, самозабвенно выводившему: «Красиво ты вошла в мою грешную жизнь… Красиво ты ушла из нее…»

…Дальше они ехали молча, но напряжение не спало, а только усилилось. И вот теперь, в ресторане, - плавно продолжается. Жданов пьет уже третий бокал вина, и ему совершенно очевидно наплевать на контракт. Это страшно выбивает из колеи, но все же Катя сумела взять себя в руки и обратила все свое внимание на Рудова и Меркулова. Спорный пункт в договоре они обсуждали с полчаса – будущие партнеры упирались как могли, выискивали лазейки для собственной выгоды, однако были сражены наповал Катиными аргументами и в конце концов согласились с ней.

«Гениально, - простонал про себя Андрей. – Она раскидала этих зубров по рингу, как щенков бесхвостых. Уникальная девушка с железной логикой и блистательными математическими расчетами, со странными словами про душу, просыпающуюся осенью. Я не знаю, что мне об этом думать и как мне все это постичь. Я только знаю, что не могу ее потерять. Катя – моя!»

- Ну, нам пора, - торжественно объявил Рудов, когда контракт был подписан, и поднялся, а вслед за ним – его заместитель. – Очень рад, что мы обо всем договорились.
- Взаимно, - улыбнулась Катя и взялась за свою сумочку. – Нам тоже пора, так что…
- Нет-нет, Катюш, - перебил ее Жданов, пожимая на прощание руки новым партнерам. – Мы еще задержимся немного. Раз уж выпала такая возможность – обсудим кое-какие неотложные вопросы. К тому же я еще не расправился со своей форелью.

Представители «Нерестеи» удалились.

- Неотложные вопросы, Андрей Палыч? – она сумела посмотреть на него в упор. – Что это значит?
- Это значит, что вечер не закончен, Катенька, - спокойно пояснил он и осушил четвертый по счету бокал. – Хотите десерт?
- Нет, спасибо. Я бы хотела пораньше вернуться домой. Мои родители волнуются, когда я задерживаюсь.
- Вам здесь не нравится?
- При чем тут – нравится или не нравится?
- При том, что вы отлично поработали и можно расслабиться, поговорить на отвлеченные темы, - Андрея страшно злила и – чего там! – заводила ее холодность. – Я вас прошу остаться на каких-то полчаса – это что, так тяжело и мучительно для вас?
- Да нет… конечно, - она все-таки дрогнула под его пристальным, обволакивающим взглядом. Магия этого мужчины беспредельна, она опять крушит все ее выставленные бетонные барьеры… Зачем он ее держит?.. Что ему надо?..
- У вас телефон звонит, - первым обратил внимание на слабое пиликанье в недрах ее сумочки Жданов.

Катя достала мобильник – на экране значилось имя: «Милко».

- Ну, что, упОрхнула от мЕня? – полуворчливо-полуласково осведомился он. – Куда тебя увОлок этот тИран?
- Контракт подписывать, - буднично сообщила она.
- Ну-ну, - неопределенно хмыкнул маэстро. – Я хотел побОлтать с тобой за ужином, но тЕбя увели у меня из-под носа. Если будет опять уговаривать Остаться в компании – не поддАвайся. Ну, а завтра я мОгу рассчитывать вечЕром на твОе общество?
- Ты уверен, что тебе нужно именно это? – чувствуя себя неловко под пристальным взглядом Андрея, пробормотала Катя.
- НамЕкаешь на то, что пора бы мне подЫскать замену Рональду? – усмехнулся он. – Нет уж, в этом смысле я пОка на карантине. БОюсь, на длительном. Ладно, нЕ буду мЕшать работать. До завтра?
- До завтра.

Катя спрятала телефон, а Жданов налил себе еще вина.

- Папа волнуется? – вскользь осведомился он.
- Андрей Палыч, - она рассердилась, - вы же прекрасно слышали, что я сказала: «До завтра». Или вы думаете, что я не собираюсь ночевать дома? Да нет, вы поняли, конечно, что я говорю отнюдь не с родителями. Почему бы не спросить прямо – с кем? Либо уж вовсе промолчать.
- Тон дерзкий, но обвинение справедливо, - смиренно признал Жданов. – А если я спрошу: «С кем?» - вы мне ответите?
- Отвечу. С Милко.

Несколько мгновений он изучал ее лицо – кажется знакомое до каждого штришка и при этом абсолютно неузнаваемое.

- С Милко, - задумчиво повторил Андрей. – И уже на «ты». Быстро. А что происходит в природе, Катенька? Глобальное потепление? Озоновые дыры расширяются? Или вы настолько ненавидите род мужской, что умеете сближаться, да еще так стремительно, только с геями? Мы с вами работаем бок о бок не один месяц, столько тяжелых ситуаций вместе пережили, так хорошо у нас все получалось… И при этом я даже на невинный вопрос про осень не смог сразу добиться ответа. А наш гений, еще неделю назад в упор вас не замечавший, уже звонит и запросто интересуется, где вы и чем занимаетесь. В чем секрет?
- Может, в том, что у него нет ко мне никакого меркантильного интереса? – тихо произнесла Катя. – Зачем вам все это – странные вопросы, стремление подольше задержаться в ресторане, демонстрация интереса к моей персоне? Через несколько дней мы расстанемся навсегда, так какая разница, люблю я осень или нет и как отношусь к Алле Пугачевой? Давайте начистоту, Андрей Палыч. Вы опять надеетесь уговорить меня остаться в Зималетто?

«Проклятье!» - выругался он про себя. Нависшая угроза разоблачения его замыслов только подстегнула азарт, Жданов резко отставил бокал и выпалил:

- Расстанемся навсегда? А вы что – на Луну улетаете? Вроде бы это не входило в ваши планы, или я что-то пропустил? Вы уезжаете из Москвы, Катюша?
- Нет, - растерялась она.
- Что – принципиально не станете общаться со своими бывшими коллегами? С женсоветом, например? – продолжил он отрывисто допрос.
- Буду, конечно, - машинально ответила Катя.
- С Милко?
- Ну… вероятно, буду.
- С Федькой, с Потапкиным?
- И с ними… - она поняла, что запутывается. – К чему вы клоните?
- Значит, это только мне одному такая немилость? – врубил напрямик Андрей, не отпуская ее взгляд зрачками-магнитами. – Значит, это именно со мной вы не допускаете возможности общения после вашего увольнения? За что, Катенька?

У нее закружилась голова. О чем он говорит? О каком таком общении… после увольнения?

- Но мы… мы ведь исключительно по работе всегда… общались, поэтому… - фраза застряла в горле и не дошла до логического завершения.
- Как раз этот факт и перестал меня устраивать, Катя, - внушительно проговорил Жданов, с удовлетворением почувствовав, что удавий гипноз начинает срабатывать. – Ваше решение уйти основательно меня встряхнуло. Вдруг дошло – я же был слепым, ничего не замечал. Не видел главного – рядом со мной не просто бесценная помощница, а удивительная личность, светлый человек, девушка… ни на кого не похожая, особенная. Единственная в своем роде. Которая так хорошо сказала сегодня про осень и просыпающуюся душу. У меня даже сердце... не знаю, что с ним сделалось, но что-то определенно сделалось.  Может, это потому что осень, Кать? Может, и во мне что-то похожее на душу проснулось? Вы этого не допускаете? Почему бы нам… не узнать друг друга поближе?

«Неужели… Неужели?.. Неужели?!!» - возопило сердечко, так уставшее томиться в вареве безнадежного чувства, но разум был тут как тут: «Опомнись, дурочка. Он просто не хочет проигрывать. Ты – его вещь, как он считает. Прибирает к рукам свою собственность. Значит, решил пойти вот таким путем… нестандартным? Впрочем, для него как раз вполне стандартным. Затянуть в собственную паутину – чтоб не трепыхалась больше. Милко прав - нельзя поддаваться. Но как пережить этот взгляд, этот голос – осязаемый, высокой температуры, как приказать себе не вдыхать так жадно аромат его тела, мощно перебивающий пряные ресторанные запахи?.. Надеется пошатнуть мою решимость уйти, применив запрещенные (жаль, что не Уголовным кодексом!) приемы… Ничего у вас не выйдет, Андрей Палыч. Не стоило вам забывать свою вещь на столе в каморке… на всю вашу такую сладкую ночь. Считайте, что пришел ловкий воришка и вещицу эту умыкнул».

- Так вы предлагаете нам подружиться? – безмятежная улыбка озарила ее лицо. – Очень интересно. Я всегда считала, что дружба возникает спонтанно, сама по себе, а не по волевому решению… Впрочем, почему бы нет? Давайте начнем дружить с самого первого дня моего увольнения. Каким будет первый шаг? Знакомство с родителями? Нет, пожалуй, это слишком круто. Лучше сходим на балет. Вы любите «Лебединое озеро»? Я обожаю. Потом – в Третьяковку. Потом – на симфонический концерт. Кстати, как насчет посещения лекции на тему «Влияние поэзии Бориса Пастернака на урожайность турнепса в средней полосе России»?
- С какой целью вы издеваетесь надо мной, Катя? – глаза Жданова медленно налились холодной чернотой.
- Я не издеваюсь, Андрей Палыч, - и как только голос не задрожал, устоял, остался невозмутимым – ведь сердце было переполнено обидой и отчаяньем. – Просто хочу, чтобы вы прекратили кинокомедию. Вы хороший бизнесмен, дальновидный человек, вы искренне болеете за Зималетто – это все очки в вашу пользу. Но зачем же опускаться до фарса ради сохранения удобного для вас сотрудника? Мне лестно, конечно, что вы так высоко цените мои умственные способности и готовность служить общему делу, но почему вы не признаете за мной право самой определять свою дальнейшую жизнь? Давайте закончим игры раз и навсегда, пока у нас сохранились добрые отношения. До свидания, спасибо за ужин, домой я доберусь самостоятельно.

Катя встала, намереваясь уйти, но Андрей тут же поднялся и схватил ее за руку. Должно быть, не рассчитал силы – она охнула от боли.

- Я вас сюда привез, я вас и отвезу, - резко проговорил он безапелляционным тоном. – Что касается фарса с кинокомедией – вы еще убедитесь, что ошибаетесь. Начинаем с «Лебединого озера»? Отлично! Далее – по списку! Вас никто за язык не тянул, Катенька, заметьте – не я это предложил! Увольняетесь? Да за ради бога! Будьте счастливы на новом месте! Надеюсь, новый шеф будет отпускать вас с работы вовремя – чтобы вы смогли посетить со мной те мероприятия, которые сами же и наметили!

…Жданов поражался – что его подвигает на подобные высказывания, когда, казалось бы, его игра проиграна и он полностью разоблачен. Он был не то что взбешен таким непривычным отпором – скорее поражен, что сопротивление исходит от Кати, девчонки с косичками и в круглых очках! Она же смеется над ним откровенно – и это приводит его в состояние безумия, да что там – физического возбуждения, доставляющего ощутимую боль!  Что она о себе мнит? Что она, черт побери, из себя представляет?! 

«Поцеловал бы прямо сейчас, - яростно подумал Андрей, - так, чтобы задохнулась. Чтобы потеряла всю свою уверенность. Никто никогда не поцелует ее так, как это сделал бы я…»

- Отпустите мою руку, - спокойно попросила Катя, - мне больно.
- Извините… - он ослабил хватку. – Едемте отсюда.

…До Катиного дома они ехали молча, при выключенном радио. Когда мотор заглох у подъезда, Жданов глухо произнес:

- Простите меня за резкость. Я вышел из себя.
- Ничего, - измученная Катя едва могла говорить и быстро выбралась из машины, бросив на ходу: - До свидания, Андрей Палыч.

…Еще несколько минут он неподвижно сидел, опустив руки на руль, и пытался унять клокочущие эмоции неизвестной природы. Злость смешалась со стыдом, непонимание – с раздражением, странное возбуждение – с мрачной угнетенностью.

«Ты в какую ситуацию вогнал себя, Жданов?.. Зачем?.. Что вообще происходит?..»

А Катя, вернувшись домой и игнорируя расспросы родителей, заперлась в ванной и обессилено прислонилась к стене.

«Я победила. Во всем, кроме одного – люблю его без памяти…  Любого…»

* * *

- Палыч! – в десятом часу следующего утра Малиновский ворвался в кабинет друга и положил перед ним газету. – Любуйся!
- Что это? – раздраженно спросил пытающийся справиться с головной болью Андрей. – Очередная сенсация из серии «Она отдалась ему под кустом, думала – мужчина, оказался – орангутанг»? Избавь меня от этой дряни, Малина.
- Уж не знаю, где тут орангутанг, но наш Милко, судя по всему, перешел с мужиков на женщин. И очень конкретно.
- Чего? – недоверчиво усмехнулся Жданов и взял в руки газету.

…Милко держит в объятиях и нежно целует девушку в потрясающем наряде и с лихой, легкомысленной гривой волос. Изящная фигура и очень четкий профиль…

Глава 17

…Андрей Жданов быстрым шагом шел по коридору, даже не осознавая, что по дороге обругал человек десять, не меньше. Последней жертвой его гнева пала несчастная Тропинкина, опять опоздавшая на работу и  лихорадочно стягивавшая с себя пальто на глазах у шефа. Открывшееся декольте вызвало в нем такую порцию убойного сарказма, что Маша залилась багровой краской и утонула за столом ресепшена, прикрывшись горой папок. В общем-то сотрудники Зималетто, как обычно, все списали на то, что сегодня показ – в такой день президент всегда нервничал и напоминал голодного неудовлетворенного тигра, готового порвать всякого, кто дерзнул возникнуть у него на пути.  Но кое-кто не преминул подметить, что характер шефа в принципе в последнее время испортился – трудно было его застать  в добродушном и смешливом настроении. Как компьютерная Масяня некогда говаривала приятелю Хрюнделю: «Такое состояние, будто всех ненавижу…» Жданов очень напоминал ту самую угрюмую Масяню, и больше всего от этого страдала находящаяся в непосредственной близости от него Клочкова. Вот и сейчас, едва начальник нарисовался в дверях приемной, Вика вжала голову в плечи, ожидая выплеска в свою сторону негативной энергии, но, к счастью, Андрей не обратил на нее ни малейшего внимания, словно она обычный предмет интерьера.

В его кабинете уже хозяйничал Малиновский, «исполняющий обязанности Хрюнделя», – шарился в каких-то бумагах.

- Привет, - в отличие от друга он находился в приподнятом настроении, ведь показ – это, как  ни крути, праздник, нарядная публика, много длинноногих девушек… и плавное продолжение веселья за завесой ночи. – Как ты думаешь, мне белый пиджак надеть или бежевый?
- Оранжевый, - мрачно ответил Жданов. – Для привлечения внимания. А на спине черным маркером напиши: «В очередь, девочки, в очередь!» Интересно, что ты ищешь на моем столе?
- У-у-у, - протянул Роман. – Как все запущено. Контракты ищу, что ж еще. Не вырезки же из «Плейбоя»… Ты опять не с той ноги встал? Или Кира из Праги прилетает?
- Нет, она увязла там в переговорах, так что застрянет еще минимум на неделю, - Андрей скинул пальто, подошел к шкафу и вынул черную папку. – Вот твои контракты.
- Типа – «бери и пошел вон», - понимающе усмехнулся Малиновский. – Типа – «оставь меня, старушка, я в печали». А ты чего в печали-то, Иван Грозный? Коллекция – блеск, ожидается шумный ажиотаж. Правда, Милко истеричил как никогда раньше, но ничего – нам не привыкать. Самое время завязать с хандрой, а то у меня из-за выражения твоего  лица такое ощущение, что я лимонов без сахара наелся.
- Да просто голова болит, - отмахнулся Андрей, - погода меняется. Выпью аспирин, и все пройдет.
- Ты, кстати, уточненные списки приглашенных видел? – вспомнил вдруг Ромка. – Юлиана завозила вчера вечером.
- Нет, не видел.   А что, серьезные изменения?
- Ты аспирин-то доставай, - хмыкнул «Хрюндель». – Две таблетки сразу. И валидол заодно. Милко включил туда Пушкареву и Краевича с Дианой. Милко есть Милко. Для него закон не писан.

…Справиться с собой удалось быстро – хвала выдержке Андрея Жданова.

- Не вижу ничего фатального, - бесстрастно откликнулся он. – Катя – подруга Милко, Краевич и Диана – наши партнеры. Повторяю – не конкуренты, а партнеры, мы покупаем у них продукцию. Имеют полное право любоваться коллекцией. Все очень логично, и абсолютно не понимаю, при чем тут валидол.
- Вот так, значит, - Малиновский задумчиво наблюдал за тем, как президент Зималетто, демонстрируя хладнокровие, уселся за свой стол и с преувеличенным вниманием уткнулся взором в первую попавшуюся бумажку. – Хочешь меня убедить, что вся твоя злость на Катеньку прошла и ты, как верный ученик Христа, простил ее, исходя из постулата «не судите, да не судимы будете»?
- Мне нечего прощать ей, Малина, - процедил Андрей, не отрывая взгляда от листа. – Она не совершила никакого преступления. Ушла работать туда, где ей понравилось. Никого не предала, не подставила, не выдала тайн. Денежный интерес – уважительная причина. У нее родители-пенсионеры на руках. Ты ведь сам говорил – я опоздал оплатить ее труд достойно, и она выбрала другого работодателя. Комментировать тут нечего. К Зорькину у меня нет никаких претензий – работает на совесть, мозги уникальные. Вопрос исчерпан. Ты понял? Давай двигай отсюда, мне нужно сделать массу звонков.
- Да понял я, конечно, - Рома почесал затылок. – Все понял, кроме одного – чего ты нервный такой и на зомби очень смахиваешь?
- Голова болит, - сухо повторил версию Жданов, давая понять, что продолжения темы не будет.

Многозначительно вздохнув, Малиновский вышел из кабинета. Андрей тут же отложил лист бумаги, в котором не прочитал ни строчки, и сжал виски ладонями.

…Он и лгал, и не лгал, говоря о Пушкаревой. Лепил слова наотмашь, лишь бы отстал дружок с этой темой.  Месяц выматывающей тоски, о которой никто не знает, не догадывается…

…Да, он скучает по ней. Ушло что-то из этих стен вместе с Катей, и его доводит до исступления мысль – он не в силах понять, что именно исчезло. В компании все в порядке, Николай проявляет чудеса гибкости и мудрости, действует исключительно во благо Зималетто – не подкопаешься. Катя ушла к тому, кто предложил ей солидную сумму, - почему нет, жизнь сейчас такая, приходится следовать разуму. А он бы как поступил на ее месте? Да так же бы и поступил…

…Все вроде правильно, все аргументировано – успокоиться и забыть… Не получается. По десять раз на дню подходит к запертой нежилой каморке – трогает ручку, как последний кретин… Так и тянет окликнуть: «Катя!» И услышать в ответ неизменное, незыблемое, теплое и родное: «Да, Андрей Палыч?»

…Время, время, постоянно твердит себе он, время все излечит. Но сколько его нужно, этого времени? Стерлась из памяти всякая шелуха в виде обид и претензий, амбиций и уязвленной гордости – осталось острое ощущение потери, неуюта, дискомфорта, заброшенности… Чушь полная, стыдно поделиться этим даже с Малиновским – не поймет, засмеет. Месяц назад правило бал какое-то безумие – остервенелое желание удержать возле себя человека, так тесно связанного с понятиями «успех», «покой»,  «защищенность». И еще – поцелуй… Преступный пьяный поцелуй, до сих пор не стершийся из памяти, замешанный на сумасшествии, на злости, на негодовании и уязвленном самолюбии, и при этом черт знает зачем память сохранила упругость ее сжатого словно в  испуге рта, его сладость, соприкосновение с норовящим избегнуть контакта язычком… Странное ощущение: будто она вовсе не умеет целоваться, хотя он точно знает – Катя опытная женщина, прятавшаяся неизвестно зачем под маской неискушенного ребенка, раскрепощенная, встречающаяся с Милко, ведущая богемный образ жизни…

…Сегодня она будет на показе, сегодня он увидит ее. Осталось несколько часов. И можно сто раз прокричать: «Она выбрала материальную выгоду и потому кинула тебя!» - а все равно желание встретить взглядом ее застенчивые шоколадные глаза не пропадает.

«Хоть бы ты была прежней. Коснуться тебя еще раз, мимоходом, глазами. Нелепой, смешной, с потупленным взором из-под круглых очков. Со смущенной улыбкой. Только вряд ли такое возможно.

Близкая и понятная. Катя, Катенька. Столько хорошего у нас было. Я просил шариковую ручку, а ты протягивала мне свои тонкие беззащитные пальцы. Я смеялся, и все пространство теплело вокруг – странный, непостижимый эффект. Это было так давно, а я вспоминаю, удивляюсь,  скучаю… скучаю по тебе».

«Я Андрей Жданов, любимец Фортуны, красавчик-плейбой-миллионер, у меня есть все, на что только способна человеческая фантазия. Я купаюсь в роскоши бытия, и остался последний атавизм, отравляющий кровь, нонсенс полный – Катя Пушкарева. Имя это достало. Воспоминания – достали. Избавьте…»   

* * *

…Этот показ превзошел все ожидания как организаторов шоу, так и гостей. Восторг от новой коллекции перекрывал все мыслимые пределы. Павел Олегович и Маргарита Рудольфовна переглядывались и в волнении говорили друг другу глазами: «Мы можем гордиться нашим сыном».

- М-да, наш гений явно находится на взлете вдохновения, - констатировал Малиновский, цедя шампанское. – И я даже знаю, кто его Муза.

Жданов промолчал – он молчал практически весь вечер, только пил. И не шампанское, а виски. Вожделенного опьянения не наступало, вернее – сознание туманилось на какие-то мгновения и тут же жестокосердно прояснялось.

…Катю они уже видели издалека, уже обсудили (то есть Ромка обсудил сам с собой, Андрей не обронил ни единого комментария, только мечтал заткнуть словоохотливому дружку рот кляпом). Что тут комментировать…  Сказать, что Катя выглядит обворожительно – это ничего не сказать. Эпатажный наряд, запечатленный на фотографиях в газете, сменился на колдовскую романтику, только не на невинную – на очень смелую и чувственную. Волосы стянуты на затылке, струятся по спине изогнутыми змейками, дерзкие тонкие локоны по щекам, платье оливкового цвета – длинное, открытое, демонстрирующее контуры фигуры («Держите меня семеро…» - реплика по этому поводу Малиновского), как бы случайно надорванная в разных местах ткань  - шедевр дизайнерской мысли. Только если определить одним словом состояние Жданова, созерцающего всю эту вызывающую красоту, то больше всего подходит слово «тошно». Тошно ему видеть такую Катю. Она чужая. Она убила в себе девочку с застенчивым взглядом из-под круглых очков. Или не было той девочки никогда – пригрезилась, померещилась.

«Жаль, мы к вам так и не привыкли…». – «Ничего! Солдата ругают, а он копает…». «Катя, вы не понимаете… Да мне с такой помощницей… Катя, вы – мой человек!» - «Спасибо, Андрей Палыч… - робкий, дрожащий голос. - Я… буду стараться… я…»

…Сколько же нужно этого виски, чтобы хоть немного отупеть?..

…Пока шел показ и Милко находился то за кулисами, то на подиуме, Катя держалась скромно в сторонке, рядом с Зорькиным, Краевичем и Дианой. Когда же все закончилось, маэстро спустился со своего «олимпа»  и сразу направился к Катерине. Обнял ее за плечи, чмокнул в щеку, их тут же окружили журналисты, оттеснили от остальных, и парочка оказалась в центре всеобщего внимания. Дизайнер что-то говорил в микрофон, довольный своим триумфом.

- Наверное, сообщает миру, кому именно он посвятил свою коллекцию, - хмыкнул Роман. – Странно, что прямо с подиума это не объявил. Любопытно – Катюшка все еще под брендом «Адель» или уже под своим собственным?.. Завтра узнаем из газет. А Краевич-то довольный какой - видал? Забыл тебе сказать – я тут с Дианой в баре немного пообщался, она похвасталась, что благодаря Пушкаревой «Ай Ти» завязалась с немецкой компанией «Гюнтер и Фирштайн», той самой. Контракт на три миллиона долларов чистой прибыли – как тебе это? Теперь даже боюсь предположить, сколько пронырливый Миша отвалил Кате «тугриков», чтобы к себе переманить. И ведь сколько бы ни отвалил – не прогадал…

…Слова Малиновского падают поверх очередного глотка виски, и смесь получается воистину дьявольской. Плюс к этому – рука Милко на Катином обнаженном плече, сияющая самодовольством физиономия Краевича… Убойный коктейль доканывает Жданова, исторгает последнее тепло из сердца, благодаря которому он старался оправдать Катю, ее поведение, ее уход, хранил ее прежний образ… Демоны обиды, злости, бессилия что-либо изменить тут как тут – вторгаются, надрывая вены, прямо в кровь. Деньги, деньги… Мани, мани, сыр в кармане… Законы бизнеса. Законы джунглей. Каждый сам за себя. Осенью душа пробуждается,  а зимой – умирает.  Ну, так на дворе уже зима. Начало декабря.

- Андрюх, может в «закулисье» наведаемся, к моделькам, - ткнул его в бок локтем Рома. – Изотова-то чуть не скушала тебя глазами с подиума, я даже опасался – как бы не прыгнула с верхотуры прямо к тебе в объятия. И Кира так удачно в Праге застряла…

- Зачем же Изотова, - холодно откликнулся Жданов. – Изотова – пройденный этап. Я не верю в прелесть разогретых блюд.
- Ну, так отправляйся на поиски нового, - посоветовал Малиновский. – Чего тут торчать без толку?             
- И искать никого не надо.
- Уже нашел? – заинтересовался Ромка. – И кто объект атаки?
- Вон он, объект – в лучах славы и звоне монет, - Андрей кивнул в сторону Кати.
- Пушкарева?! – изумился и испугался Роман. – С ума, что ли, сошел? Она ж с Милко. Ты наблюдал фурор, произведенный его коллекцией? Хочешь всего этого лишиться и угробить Зималетто?
- Во-первых, я не собираюсь переть в открытую и напролом, - жестко сказал Андрей. – Во-вторых, в мире, где все продается и покупается, прав тот, кто заплатит больше – твои слова. У меня есть деньги, и я могу купить себе дизайнера хоть из Парижа – свет клином на Милко не сошелся.
- Жданов, ты меня пугаешь. Ты ведь уже пытался подкатывать к Катеньке – и что получил? Фейсом об тейбл. Опять тешишь себя надеждой вернуть ее к себе под бок, в каморку? Не знал, что ты в душе утопист. У тебя ноль шансов – говорю как профессионал в таких делах.
- Я не собираюсь ее возвращать, - отчетливо проговорил Андрей. – Это не Катя, это Адель. Для нее нет места в Зималетто. А вот в моей постели…
- Совсем ополоумел, - пробормотал Малиновский, с ужасом глядя на друга. – Оно тебе зачем?
- Оно мне – для удовольствия, - выдал Жданов исчерпывающий ответ. – Я один в этой истории остался без дивидендов. Без утешительного приза. По-моему, это несправедливо.

«Остановись… Остановись…Остановись…» - голос откуда-то из глубины, но такой слабый и задушенный, что его удается заглушить глотком виски.

- Андрюх, скандал будет, - попытался снова воззвать к его разуму Роман, видя, что Милко куда-то увела Эвелина Хромченко, Пушкарева осталась одна и друг собирается этим воспользоваться.
- Никакого скандала. – Жданов сунул пустой бокал ему в руку. – Я на разведку.

* * *
       
…Катя не знала, как пережить этот вечер, когда он наконец закончится и можно ли как-то ускользнуть пораньше. Андрея она увидела в самом начале показа, издалека. Он не смотрел в тот момент в ее сторону – разговаривал с Юлианой. Слава богу…

…Она увидела его и пропала. Тут же. Мгновенно. Внутри взорвалась бомба, начиненная болтами и гвоздями, килограммов на пять в тротиловом эквиваленте. Все каменное спокойствие последних недель разлетелось вдребезги. Нельзя ей было сюда идти – как чувствовала, нельзя… Вот вам и розы, которые завяли… Надо было держаться, улыбаться – она держалась и улыбалась. Соответствовала образу. Тихая, преданная, робкая девочка Катя Пушкарева заливалась слезами в тайном уголке души, и никто этого не видел. Оказывается, она еще жива, не умерла, бедолага…

-  Добрый вечер.

Жданов возник рядом слишком неожиданно, чтобы успеть к этому подготовиться. Сил не было даже на то, чтобы ответить на приветствие.

- Я понимаю, вы очень сердитесь на меня, - серьезно и грустно произнес Андрей. – Весь месяц мучаюсь виной за свое безобразное поведение. Кать, я был очень пьян. И зол – чего скрывать. Наливка Валерия Сергеевича…
- Я знаю, - обретя дар речи, нервно проговорила она, - папино питье в самом деле термоядерное, не на вас одного… сумасшествие находило. Не извиняйтесь, Андрей Палыч, я давно забыла и простила.
- Правда? – тихо спросил он.
- Правда простила.
- Я про «забыла», Катенька.

«Он смотрит на меня так, что мне вот-вот понадобятся подпорки с двух сторон, чтобы не рухнуть. Зачем этот взгляд, этот разговор? Забыла я тот поцелуй, не забыла… Какого черта? Проторенная тропинка? Снова-здорово? О господи… Или я ему приглянулась в новом имидже? От этого еще гаже…»

- Я знаю, о чем вы думаете, - вот и запрещенная улыбка выплыла на свет божий. – Что я подошел к вам с намерениями вновь уговаривать вас вернуться в Зималетто. Давайте сразу расставим точки над «и» - у меня нет такой цели и никогда уже не будет. Я очень доволен Николаем и благодарен вам за него. У вас, вижу, тоже все хорошо – и в работе, и… с Милко. Я вел себя отвратительно, пытаясь удержать ценного работника. Могу только еще раз попросить за это прощения.
- С Милко?.. – смутилась Катя. – Ну, что вы… Мы только друзья. Сами понимаете…

«Ну да, конечно. Только друзья – это особенно заметно на снимке в газете с самозабвенным поцелуем. Ей что, неловко передо мной из-за этих отношений? Полным болваном меня считает?»

- Друзья, разумеется, я это и имел в виду, - скрыл усмешку Андрей. – Катя, вы прекрасно выглядите. Только… надеюсь вы не обидитесь… мне грустно на вас смотреть… вот такую.
- Почему? – в горле у нее пересохло, вопрос прозвучал сипло, еле слышно.
- По прежней Кате скучаю, - помедлив, ответил он. – Надеялся увидеть ее здесь… не увидел. Кать… мне плохо без тебя. И к Зималетто это не имеет никакого отношения.

Глава 18

- …Я не знаю, что сказать, только сил во мне на одно дыханье… Что ты выберешь сейчас – станешь ли моим на целый час… или убьешь молчаньем…

…Группа «ВИА Гра», приглашенная на показ с целью развлечения публики, заставила нарядную толпу окружить подиум тесным кольцом. Жданов и Катерина оказались отрезанными от всеобщего «праздника жизни», музыка звучала слишком громко, включилась мерцающая иллюминация – красно-сине-зеленые огни, разбавляющие полумрак.  Иллюзия круженья…  «И все-таки она вертится», как сказал о голубой планете… кто?.. кажется, Галилей… ни воспоминаний, ни знаний не осталось. Катя просто ощущает, что Земля действительно вращается, что она сама вращается вместе с ней, и все другие небесные тела в родной галактике, в других мирах – во Вселенной в целом… Сил нет даже на «одно дыханье», чего уж мечтать о том, чтобы произнести хоть слово. Ее зрачки расширены, они в безоговорочном плену глаз Андрея – влажных, гипнотических, невероятно искренних.

- …я подарю тебе, ты выиграл – бери… Теперь он вечно будет у тебя внутри…

- Кать… - Жданов не напрягает голосовые связки, но почему-то его слышно очень хорошо сквозь песню. – Избитая фраза – «большое видится на расстоянье», прости, что прибегаю к ней, но лучше не скажешь… Ты – дорогой для меня человек… Самый дорогой на свете… Я дурак, я должен был потерять тебя, чтобы уразуметь это… Почему ты молчишь?

…Она по-прежнему не может говорить. И не смотреть на него, отвернуться – не может.

- Ты мне не веришь? – он не выпускает ее из плена. – Думаешь, мною движет что-то корыстное? Но какая может быть корысть? Мне ничего от тебя не надо… Только ты сама… Или у меня просто… нет шансов? Скажи прямо, и я никогда больше к этому не вернусь.

«Шансов на что?» - паника в ее взгляде. «Ты знаешь, на что», - отвечают его глаза.

- Что ты выберешь сейчас – станешь ли моим на целый час…

- Кать…

…Она больно впивается ногтями в свои ладони, чтобы вырваться из кататонического ступора.  Ее ввергли в него неожиданность появления Андрея, приближение его на опасно близкое расстояние и эти немыслимые слова. Сейчас главное – прекратить этот разговор. Размышлять, разбираться в том, что происходит, - все потом. Слово «подвох» не отпускает. Есть во всем этом какой-то подвох – стучит молоточком в висок мысль. Нельзя себя выдать – это однозначно. Сил и решимости взять негде, но Катя их берет – из ничего. Из энергетики расширяющейся Вселенной, наверное. Скольких миллионов сожженных нервных клеток ей это стоит – никому неведомо.

- Андрей Палыч, с вами все в порядке? – произнесла она спокойно, с легким удивлением в голосе. – Что вы такое говорите? Даже не знаю, как мне реагировать. Надеюсь, вы все-таки переутомились перед показом. Или так неудачно, на мой взгляд, шутите. Ну, не всерьез же вы, в самом деле. Давайте будем считать, что я ничего не слышала. Кроме песни, разумеется.

…Музыка смолкает, публика аплодирует «ВИА Гре», а Катя мысленно аплодирует самой себе – она смогла ответить достойно. Теперь – немедленно уйти. Исчезнуть. Раствориться в пространстве. Дематериализоваться. Выдержка – из последних, нечеловеческих резервов.

- Это не шутка, Кать, - Жданов предупреждает ее движение в сторону – встает на пути. - Это предложение встречаться. Как мужчина и женщина. Простите, если столь прямой текст вас покоробил. Но в противном случае вы бы продолжили делать вид, что ничего не понимаете и ничего не расслышали. Зачем? Мы с вами не в стране глухих живем и не в театре теней выступаем. Вы вправе отказать мне, если я вам абсолютно безразличен или у вас… есть с кем-то серьезные отношения. Молча спасаться бегством – это глупо.
- Бегством? – энергия Вселенной уже тоже иссякает, ее осталось на несколько вдохов-выдохов и пару-тройку фраз. – Мне просто стал неинтересен разговор, Андрей Палыч. Очень жаль, если вы сочли возможным допустить, что я в принципе, безотносительно к вам, способна встречаться с почти женатым человеком. Вы обо мне такого недалекого мнения? Печально это осознавать. Вопросы безразличия и серьезных отношений я снимаю как неэтичные. Теперь, надеюсь, мы все обсудили?..
- Андрей! – подошедший сзади с бокалом коктейля Краевич хлопнул его по плечу. – Хочу поздравить тебя с успехом. Полная победа. Великолепный показ!
- Вы не знаете, где Милко? – спросила у него Катя, не глядя больше на Жданова.
- Знаю – за кулисами. Его снимали для «Фесьель», кажется уже освободился.
- Спасибо.

…Ну вот, она уходит. У нее получается идти. Не слишком быстро, без паники, ровно, уверенно. Браво, Пушкарева. Еще несколько шагов. Еще. Мимо красиво одетых людей, мимо вспышек фотокамер, официантов с подносами, позирующих фотографам моделей – мимо всего… Еще, еще шаги. Темно-синий бархат кулис. Ей надо к Милко. Надо сказать ему, что ей пора. Ей надо уйти. Домой. И смешная, детская мысль добавляется: «Домой, к маме… К мамочке. Там никакой лжи. Там покой»

Маэстро говорит с кем-то по мобильнику. Увидев Катю, произносит в трубку:

- В общем, сЕйчас мне некогда, шоу не  зАкончилось, по все этим вОпросам я буду дОступен только завтра, - он выключил телефон, улыбнулся и спросил с нежностью: - Устала, деточка мОя? Ты очень бледная. От духОты?
- Милко… - жалобно выдохнула она, и на этом кран подпитки энергии из космоса перекрылся. Вращение Земли ускорило темп до бешеного, и через мгновение сознание отключилось.

* * *

- Рад, что тебе понравилось, Миша, - Жданов отвернулся от удаляющейся Кати и впился пристальным взглядом в главу «Ай Ти Колекшен». – Я тебя тоже хотел поздравить – с удачным приобретением финансового директора. Всегда восхищался твоим даром убеждать людей. Или я ошибаюсь? Одними убеждениями не обошлось? Процент от сделки в сто тысяч долларов Катенька отвергла – сколько же ты ей предложил за приход в твою компанию, если не секрет?
- Злишься, - снисходительно констатировал Михаил. – Понимаю. Я бы на твоем месте тоже злился. Только, Андрей, давай все-таки держаться в рамках приличий, мы ведь партнеры, и сотрудничество у нас взаимовыгодное. Что касается денег… а тебе не приходило в голову, что Катерина пришла ко мне без каких-либо предварительных взносов на ее счет и зарплата у нее сейчас, конечно, высокая, но отнюдь не запредельная?
- Мне могло бы прийти это в голову, если бы она устроилась учительницей в школу, - усмехнулся Жданов. – Но ты и твои методы мне хорошо известны. Кате нравилось работать в Зималетто, пока не появился хитрый дядя с мешком купюр. Не осуждаю тебя ни в коем разе – молодец. Вовремя подсуетился. Ты у нас – «Человек, который платит». Кажется, пьеса есть с таким названием. Правильная жизненная позиция, так держать.

Лицо Краевича стало холодным и насмешливым.

- Ну, тогда считай, что я заплатил ей миллион долларов, - спокойно произнес он. – Попросила бы два миллиона – дал бы два. Четких расценок на талантливых людей не существует – каждый платит по наитию. Ты меня раскусил, Андрюша, только с цифрой ошибся, не так ли? Занизил цену. В этом твоя беда – не умеешь ценить людей. Не обижайся, ладно? «Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…»

Михаил отошел, оставив Жданова в состоянии ядерной бомбы за секунду до взрыва.

* * *

- Все в порядке, Милко, - Катя, сидя на диванчике,  пила мелкими глотками воду из стакана. – В зале шумно было, у меня голова закружилась…
- Врешь, - пробурчал он, глядя на нее одновременно мрачно и ласково. – Это из-за Жданова. Он что, подхОдил к тЕбе? Посмел попрЕкать, что уволилась? Или Еще хуже – назад звал?
- Нет! – с отчаянием ответила она. – Не попрекал и не звал.
- И все-таки подхОдил. Зачем?
- Поздороваться… - измученная Катя отставила стакан.
- И от его обычного «здравствуй» ты Упала в обмОрок, - маэстро укоризненно вздохнул. – Ну, я же вижу – что-то слУчилось.
- Милко, тебе надо к гостям…
- Мне нЕ надо к гостям!  Говори немедлЕнно, чем этот тИран тебя так расстроил!

…И тут она расплакалась. Слишком велико было напряжение там, в зале, во время безумного разговора со Ждановым. Милко обнял ее и, хмурясь, проворчал:

- Ну вот, и жилетка от вЕликого дИзайнера пригОдилась… Плачь, плачь в нЕе и расскажи мне все… 

* * *

- Андрюх, - Малиновский сидел в баре напротив друга, - ты дурость за дуростью совершаешь – достал уже, честное слово. Ну, послушай меня хоть раз. Я тебе сказал, что Пушкарева пошлет тебя в нокаут легким взмахом ресниц – так оно и случилось. Ну, серьезно у них все с Милко, ежу ведь ясно. Куда ты прешь? Зачем? Ведешь себя, как ребенок, у которого леденец отняли. Месяц прошел! А к Краевичу зачем полез с разговорами о деньгах? Так он и сказал тебе правду, щас. Ржет сейчас, поди, и ручки потирает – самого Андрюшеньку беситься заставил.
- Все серьезно с Милко, говоришь, - Жданов выхватил из пачки друга сигарету, забыв, что не курит, и стал разминать ее в пальцах. – Почему она тогда утверждает, что они только друзья?
- А ты ей кто – духовный отец, чтобы исповедоваться? Газетку вспомни. Не обязана она тебе докладывать о своей личной жизни. Мало ли какие у нее причины шифроваться.
- Шифроваться?! – закричал Андрей, чем заставил шарахнуться в сторону проходившую мимо официантку. Сигарета разломилась пополам. – Какая к черту шифровка, когда гений всех времен и народов по фамилии Вуканович спускается с подиума и стремглав несется к Катеньке запечатлеть поцелуй на ее щечке и приобнять за плечико! За кого она меня принимает, когда лепит такую туфту – про друзей?! Она никогда раньше не лгала - что с ней случилось?!
- Ты можешь потише вещать, господин президент солидной компании? – разозлился не на шутку Малиновский. -  В приличном месте находишься, сегодня показ коллекции Зималетто – не забыл? Допустим, лепит тебе Катя туфту – рассмейся и забудь, голову-то зачем ломать? Ты чего такой – как порохом нашпигованный? Влюбился в нее, что ли?

Жданов перевел дыхание и машинально вытащил еще одну сигарету из пачки.

- Ты меня так без курева оставишь, - буркнул Рома. – Можешь внятно объяснить, что с тобой происходит?

«Не могу. Мне, наверное, надо к психиатру. А впрочем, я вполне адекватен – я только кинут и предан. Я пошел ва-банк – открыто предложил ей встречаться. В ответ – холодное удивление и отказ. Что разрывает меня на части? Уязвленная гордость? Наверное… Нет, все-таки другое. Эта ледяная красавица, коварно завладевшая отпечатками пальцев Кати Пушкаревой… моей Катеньки… она меня бесит. Я ненавижу ее. До чего же это сильное чувство. Влюбленность… как бы не так. Страсть – да. Темная страсть, лишенная доброты. Доброта низринута. Я хочу эту женщину. Хочу завладеть ею – чтобы она стонала и кричала подо мной. Хочу вот этим заглушить свое отчаянье. Поставить точку. Хочу, чтобы она молила: «Еще!». Миллион долларов… Кривлялся Краевич или правду говорил? Очень похоже на правду. Цена за охренительные контракты, которые Катя организует для «Ай Ти». Что же она приобрела на столь внушительную сумму? Каждому члену семьи – по машине? Валерию Сергеевичу – современный самогонный аппарат? Виллу на Средиземноморье? Хорошо тебе купается там, Кать?..»

«Месть» – приходит в сознание слово. «У меня отняли девушку с застенчивым взглядом из-под круглых очков. Девушку, со смущенной улыбкой протягивавшую мне ладони и рассказывавшую про грибы. Ту, с которой мне было так покойно. Так светло. Которой я доверял. Верил безоговорочно. Которая не способна была на обман. Ее больше нет. Теперь та, что владеет ее отпечатками пальцев, лжет в лицо и смотрит с надменной пренебрежительностью». 

…Все логично, все доказательно, сомнений не остается. Только вот странный мотылек в области грудины вопиет, плачет, стучится о ребра, стенает: «Ты не прав… Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни… ТЫ ЧТО-ТО УПУСТИЛ…» У мотылька нет никаких доказательств, кроме стенаний и всхлипываний, его надо элементарно заглушить… задавить каблуком.

- Андрюх…  -  пробормотал Ромка, испуганный выражением лица друга. – Ты вообще… как?
- Я в порядке.

…Голос Жданова ровный, как у автомата, работающего без сбоев.

* * *

- Понимаешь, он говорит умопомрачительные слова, но в нем чувствуется лед… железобетон, - Катя вытерла глаза и судорожно вдохнула, как это всегда бывает после рыданий. – Зачем? Чего он хочет? Заявил, что не стремится вернуть меня в свою компанию… Что скучает по мне прежней и корысти у него никакой нет… Смотрел так, что умереть можно было. И при этом – холод. Ощущение неправды. Я не понимаю. Чего он добивается?
- ТЕбя, - глухо откликнулся Милко, гладя ее по волосам, ожесточенный, расстроенный донельзя и напряженный. – ТЕбя он добивается, деточка мОя. А чему ты удивляешься? Ты красавица тЕперь. Жданов любит коллекционировать красавиц. Ну, а если Удастся попутно вернуть тЕбя в Зималетто – еще один прИятный плюс.
- Но он сказал, что скучает по той, которой я была! – воскликнула Катя в отчаянье, в глупой, ни на чем не основанной надежде – что за наваждение, магия, глаза его вспоминаются  сумасшедшие…

«Что ты выберешь сейчас…»

- СкАзал, - невесело повторил дизайнер, заправив за ухо своей подруги завиток. – Он просто  нАшел, что скАзать. Ох, лЮбов, лЮбов. Как легко впасть в заблУжденье. Я это все уже прохОдил, принцесса. Поверь умудренному опытом Милко. Признаю свою вИну – не надо было мне тЕбя сюда тащить. Не готова ты Еще, не закаленная. Жданов женится на Кире – у нЕго выбора нету. И сердца – тоже нету. Калькулятор. И дальнейшие рассУжденья бесполезны. Давай-ка я тебя дОмой отвЕзу. Только наведаюсь кое-кУда.
- Не говори ничего Андрею Палычу! – испугалась Катя. – Не надо!
- Я нЕ скажу ничЕго лишнего, - Милко поцеловал ее в лоб. – ОбЕщаю.
- Я все еще люблю его, - потерянно созналась она. – Люблю до беспамятства. Даже такого. Узревшего и оценившего меня по частям и опять наплевавшего на мою душу. Не делай ему плохо… пожалуйста.
- О божЕ мой… - все, что мог произнести в ответ дизайнер.   

* * *

…Жданов осушил еще один бокал виски и с остервенением констатировал – не берет, сегодня не тот день, чтобы впасть в нирвану, не получится, заглоти он хоть содержимое целой бочки. Пора отчаливать. Надо побыть одному, надо подумать, что с ним творится, к каким берегам он приплыл и как теперь оттуда выбираться. Сумасшествие осточертело. Мотылек упрямо трепыхается в области сердца, твердит о чем-то невнятном – не понять его языка…

«Спать, - приходит ясная мысль. – Провалиться в небытие, все оставить на завтра…»

- Андрей.

…Он обернулся, попутно накидывая на себя пальто. Милко.

- В чем дело? – взгляд Жданова далек от приветливого. – Тебя недостаточно похвалили? Мало оваций? Денежного подтверждения твоей гениальности? Хорошо, завтра велю Зорькину выписать тебе внеочередную премию.

«Банальная ревность, президент Зималетто, - грустно сообщает по-прежнему живой мотылек. – Банальная ярость от потери. Не хочешь ты этого признавать, несчастный. Считай, что я ничего не говорил. Сколько тебе еще трепыхаться в тумане – зависит от тебя…».

…В глазах Милко – откровенная жалость. Это бьет больнее всего.

- Андрей, - спокойно повторил он, - сегодня я обЕспечил тебе кОнтракты на восьмизначные цифры. Я не ухОжу из компании – из увАженья к твоим родителям и из собственной привязанности. Об одном прОшу – оставь Катю в покое. Не пОдходи к ней больше никОгда.

…Жар негодования, протеста заволок разум.

- Что же ты никак не определишься, гений? – демоны говорят вместо Жданова, окончательно утвердив свою власть над ним. – Был голубым, стал натурально-бежевым – стесняешься прилюдно в этом признаться? Что же не женишься на Катеньке? Не родишь с ней очаровательного сыночка – очередного мастера пошива?..

«Ты не боишься сгореть в аду за эти слова?» - спросил умирающий мотылек. Вопрос остался без ответа.

Ни один мускул на лице маэстро не дрогнул. Спустя какое-то время губы его тронула улыбка превосходства.

-  НеплОхая мысль – насчет сыночка, - отозвался он невозмутимо. – Только нЕ жди, что мы назовем его в честь тЕбя. Ни зА что.

* * *

…Натягивая на ходу пальто, Жданов вышел из отеля в колючую, неласковую пургу. Злость, ненависть, непонимание, ощущение абсурда раздирали его на части. Мотылек в сердце больше не стучался – его не стало. Единственное, что сотрясало существо Андрея, это мысль: «Я не отступлюсь. У меня отняли девочку с застенчивым взглядом – я возьму взамен роскошную девушку, сведшую с ума великосветский бомонд. Неделя – и будет моей. Не с кем поспорить, Малиновский – и тот пропал в отеле с модельками. Спорю с тобой, Всевышний. Слышишь меня?.. Я заключаю пари!»
 
…Ответа не было. Только порывы ветра и скользящие вдоль асфальта снежинки. 

Глава 19

…Машина дизайнера Зималетто остановилась у дома, где проживала семья Пушкаревых.

- Эгоистка я, - удрученно констатировала Катя. – За собственными переживаниями даже не поздравила тебя. Милко, коллекция изумительная. Уж я мало в этом понимаю, но и то – задохнулась. Ты талантище.
- Знаю, - не стал он впадать в ложную скромность, хмуро глядя в лобовое стекло. – Этому талантищу дАвно уготовано место на Елисейских пОлях. Не понимаю, почЕму я все еще работаю под началом этого тИрана.
- Потому что ты любишь Зималетто, - мягко напомнила она. – Потому что именно здесь ты обрел имя и известность. Потому что ты консерватор в душе и однолюб. Ну, признайся.
- ОднОлюб? – нервно усмехнулся маэстро. – Да, я так тоже думал. Был Уверен  - после Рональда ничЕго серьезного нЕ будет. Ошибся.
- У тебя роман? – удивилась и обрадовалась Катя. – Какая замечательная новость! А с кем? Или я не в свое дело лезу? Прости…
- В свОе, в свОе, - Милко упорно избегал ее взгляда, руки непонятно почему сжимали и разжимали руль. – Резонный вОпрос – с кем рОман... С тОбой.
- Ну, перестань, - она от души рассмеялась над шуткой. – Я ведь серьезно спросила. Если это тайна – так и скажи, я больше не буду спрашивать…
- Я люблю тЕбя, - глухо и отрывисто произнес он. Было похоже – сам погибал от сказанного. От изумления, смущения. От шока. От непонимания.

…Катя по привычке снова захотела рассмеяться («Ну и приколист!»), но разлившееся по салону напряжение – густое, как сливочное масло, – заглушило все позывы к смеху. Веселье не преминуло смениться ужасом. Неловкостью. Желанием исчезнуть.

- Мне пора, - пробормотала она, содрогнувшись так, словно пурга за окном автомобиля прорвалась сквозь стекла, кожу, обосновалась в крови.
- ПодОжди, - тихо попросил Милко. – Не надо бОяться. Я хочу объЯснить. Я ведь не говорю о сексе. Я говорю о лЮбви. Это идет из дУши. Физиология втОрична. Мне хорошо с тОбой, как ни с кем никогда не бЫло. С тобой я – дома. Понимаешь? Мне уютно. КОмфортно. Меня нЕ тянет искать сексуальных пАртнеров. Меня тянет к тЕбе. Я думаю о тЕбе – постоянно. Ты самый лучший челОвек на свете.

…Сердечко замерло, жаром обдало щеки – разве можно остаться равнодушной к таким словам?

- Милко, ты мне тоже очень нравишься, - голос предательски дрожит, сходит на сипенье. – Мы друзья… я надеюсь… и я всегда буду твоим другом. Только… ты ведь понимаешь… мы…
- Я понимаю, - быстро перебил он. – Тебе трудно прЕдставить… в общем… что я мОгу заинтересоваться женщиной. Я всегда счИтал, что это невОзможно. Я действительно… дрУгой. Так слУчилось. Но что-то измЕнилось… когда ты стала вот так… рядом сО мной… близко. Я вОлнуюсь, я… - маэстро сомкнул на миг ресницы, не разжимая пальцами руля. – Не беги от мЕня, не отталкивай… постарайся пОнять. Ты есть в мОей жизни, и я… я хочу, чтобы так было всЕгда. Я впервые… захотел стАть обычным… мУжчиной, любящим женщину. Родить с ней рЕбенка. Заботиться о своей сЕмье. Не представляешь, чего мне стоят эти слОва…

У Кати защемило в груди  от острого сопереживания, от жалости. Все личные проблемы отступили на второй план. Она порывисто обхватила голову дизайнера, обвила руками шею. Услышала бешеное биение его сердца. Почувствовала, как он откликнулся – глубоко вдохнул, зарывшись пальцами в густую гриву ее волос.

- Я хочу лЮбить тЕбя… - прошептал Милко. – Дать тЕбе все… что ты заслуживаешь… Но я не уверен, что смОгу… и что тЕбе это надо…  Мне так сложно… Я не должен толкать тЕбя на этот путь…
- Успокойся, - горячо произнесла она. – Главное – успокойся. Разберись во всем. Ты просто запутался. Нельзя так сильно поддаваться эмоциям. А я рядом. Я с тобой. Я всегда все пойму…
- Катя…

…Она остро ощутила, что он хочет ее поцеловать. Вернее – хочет и панически этого боится. Он надорван, его привычный мир рушится – полный хаос. Какие там американские горки или прыжок с нераскрывшимся парашютом – все гораздо страшнее и болезненней.

- Не сЕрдись на мЕня… Зря я скАзал все это… Как бы там ни было, даже если бы я смог…  Ты-то ведь любишь дрУгого… Все так же сильно и безнАдежно…

Его голос выдает страх, смущение и панику. Растерянность. И при этом – очень сильное, искреннее чувство. Катя быстро поцеловала его в щеку, потом в другую и поспешно отстранилась.

- Пока. Пока люблю. Но это пройдет. Давай сейчас разойдемся, - сглотнув, предложила она. – Слишком много всего сразу. Это надо пережить… врознь. В одиночестве.
- Ты прАва, - маэстро взял себя в руки и разжал объятия, смог улыбнуться. – СпишЕм все на пОказ. На нервОтрепку. Ты не обиделась?
- Нет, конечно, - Катя погладила его ладонь. – Тебе надо отдохнуть.
- ОтдОхнуть, - кивнув, усмехнулся он. – Правильно…

…Обнял ее вновь – порывисто, отчаянно, словно спасительницу, вытянувшую утопающего за волосы. В этом жесте было что-то абсолютно невероятное, лишенное эгоизма и стремления непременно получить удовольствие, вырвать для себя избавление от напряжения, расслабленность… Ничего подобного - только нежность. Никакого  желания взять – наоборот, подарить…

- Он думает, у нас с тОбой роман…       
- Что? – до Кати не сразу дошло сказанное. – Кто думает? О чем ты?
- Кто… тИран, разумеется. Он в бешенстве. Он хочет получить тЕбя…

…Кровь мгновенно застыла в жилах – стремительное перемещение путем телепортации из запорошенной и слякотной Москвы на ледяной Северный полюс.

- Он не может так думать… Я же сказала ему, что мы с тобой друзья!
- Он нЕ верит, - Милко убрал с ее лица непослушную прядь, ласково провел ладонью по лицу. – НичЕму не верит, кроме собствЕнной ярости. Скажи – ты не пОддашься больше Его чарам?

…Вопрос на засыпку, что и говорить. Хочется возмущенно закричать: «Нет!!!», но как бы не задохнуться от фальши. Андрей – магнит. Его хватка смертельна. Эффект удавьего сдавливания. Ничего не изменилось, диагноз прежний – «люблю, погибая от желания хотя бы коснуться. Взглядом».

- Я не подамся… - подавленно пообещала Катя, понимая, насколько неубедительно это прозвучало. Милко все понял – улыбнулся грустно, замкнулся, отстранился. Сделал над собой усилие  - успокаивающе сжал  ее пальчики.
- ПрОсти. Загрузил я тЕбя. Иди отдЫхай. Не дЕржи зла.
- Да какого зла… - она отчаянно прижалась лицом к его плечу. – Ты смешной, непредсказуемый, капризный… и самый лучший. Главный человек для меня сейчас… честно. Ты все понимаешь… Все могу сказать только тебе – не родителям, даже не Кольке…
- Иди, - чужим голосом повторил маэстро, мягко отодвинув ее от себя. – СпОкойной ночи.
- Ладно, - смущенно согласилась Катя и открыла дверцу машины. – Приятных снов.

…Он задержал ее ладошку. Еще на одну секунду. Коснулся быстрым поцелуем пальцев и вымолвил:

- До встречи. 
     
* * *

…На следующее утро Катя с тяжелой головой сидела в своем кабинете в «Ай Ти», переваривая вчерашние откровения Милко. Она думала об этом полночи, пока не сморил сон, и сейчас не может избавиться от тревожных мыслей.  Ну и вечерок выдался. Сначала Жданов с тягучим взглядом бесподобных глаз и предложением… встречаться (господи боже, судорожно сжимается в животе и учащается пульс), потом маэстро с объяснением в любви и желанием ПО-НАСТОЯЩЕМУ перейти в гетеросексуалы… Ну, как тут не свихнуться? Кто-то свыше совершенно очевидно задумал проверить Катю на прочность такими вот запредельными виражами без всякой страховки…

«Надеюсь, хоть сегодня сюрпризов не будет…»

«Квакнула» «аська» в компьютере, Катя машинально взялась за мышку. Экран выдал текстик:  «Это я, не раскаявшийся и не успокоившийся. Загадал для себя: из первой фразы, произнесенной сегодня Малиновским, пойму, есть ли у меня шанс. Он сказал: «Факс из Риги пришел – условия закупок подтвердились». У меня есть шанс, Кать! Сижу счастливый, рисую зайчиков… (три улыбчивых смайлика).  Давай встретимся?» 

…Пришлось перечитать трижды, чтобы  поверить собственным глазам. Андрей?.. Как он вычислил «аську»? Мог только через Кольку, значит, тот, предатель, выслужился перед шефом…  Хотя Жданов хитер – мог убедить Зорькина, что это необходимо по работе… Нет, какова наглость… «Не раскаявшийся и не успокоившийся». Шанс… Да никаких шансов, даже если факс прибудет с Альфы Центавра! Только вот сердце упрямое снова расшалилось, и слова про зайчиков позабавили…

«Отвечать не буду», - твердо решила Катя и дрожащей рукой взяла со стола лист с договором.

…«Квак». Поколебавшись, она все же открыла сообщение: «Перечитал всего Пастернака – не нашел ни слова про турнепс (удивленный смайлик). Делаю вывод – урожай в средней полосе России не удался (грустный смайлик). Давай встретимся».

…Желание рассмеяться удалось подавить, хоть и не без труда. Ну, что за упрямство мальчишеское? «С чего вас так завело, Андрей Палыч? Неужели действительно – стремление пополнить коллекцию красивых женщин? С моим сердцем такие игры не пройдут».

…Договор, договор… Что там в этом договоре?.. Невозможно сосредоточиться – слух в невольном напряжении от ожидания очередного «квака». И он не замедлил с появлением. «Не смотри!» - приказала она самой себе, а ладонь уже накрыла мышку. «Набрал в поисковом окне «Яндекса» слово «турнепс». Ошалел от количества выданных ссылок. (смайлик с выпученными глазами). Буду читать все подряд – так время пролетит быстрее. (хитрый смайлик). Мы ведь поужинаем, да?» 

…Смех сдержать не удалось, как ни старалась. Проклятье! Вырубить «аську» к чертям – единственный выход. Рука не поднимается, и колотит уже по-серьезному…

…«Квак»… «А как насчет «Лебединого озера»? Мне так нравится эта рок-опера известного австралийского композитора Армена Джигарханяна… (восторженный смайлик)».

…Кусай губы – не кусай, не поможет – Катя хохочет. Вот что он с ней делает?.. Так и видятся его глаза смеющиеся, прекрасные, доводящие до сумасшествия… Черт, черт! Пойти, что ли, в бар, кофе выпить… Куда-нибудь подальше от компьютера…

«Квак» - садистки не отпустила от себя эта воистину «шайтан-коробка». «Последний раз гляну – и пойду!» – поклялась самой себе Катя верой и правдой и посмотрела на экран. «Зашла в кабинет Шурочка, спросила – отчего я такой грустный. Ответил, что схожу с ума от безответного чувства к Кате Пушкаревой. Шурочка ушла бледная. Не вызвать ли скорую? (недоуменный смайлик) Так как начет вечера?».

…Это уж слишком – рассердилась Катя. В ход пошла откровенная ложь. Надо прекратить это немедленно. Резко придвинула к себе клавиатуру и отбарабанила: «Андрей Палыч, вы мешаете мне работать. Угомонитесь, пожалуйста». Кликнула мышкой и мысленно поставила точку на идиотизме. Сложила бумаги на столе стопочкой, глянула на часы – вполне можно позволить себе выпить кофе. И сразу потом – за дела.

«Квак»… Не поддаваться, не поддаваться! Куда там… Пульс запредельный, и не оторваться уже от этого проклятого экрана…

«Мне ответили!!! (пятнадцать счастливых смайликов). Если заеду к шести – будет не рано? (блаженно улыбающийся смайлик)».

«Все! – выругалась про себя Катя, остро пожалевшая, что вступила вообще в диалог, и встала. – Хватит! Неужели не понимает, что напрасно теряет со мной время?..»

…Ожил мобильник, она глянула на экранчик – Шурочка.

- Привет, Шур.
- Кать… - голос Кривенцовой не просто обескураженный – выдающий человека, находящегося в полной фрустрации. – Что происходит? Захожу сейчас к Жданову, смотрю – он мрачный как грозовая туча. Спрашиваю – что случилось. Говорит – сходит с ума от безответного чувства к Кате Пушкаревой… Что это значит?..

У Катерины закружилась голова. Он что, совсем с ума сошел?! Сказал такое… Шуре… на самом деле?!. По жилам потекла раскаленная лава, в сознание от растерянности допущены мысли, которых никак нельзя допускать: «Неужели… неужели…» «Задавить немедленно!» - потребовал разум.

- Шур, Андрей Палыч шутит, - голос звучит вполне нормально, обыденно. – Он переутомился с показом коллекции. Не бери в голову, ладно?
- Ладно, - неуверенно отозвалась Кривенцова. – Но все равно, я не понимаю…
- Шурочка, у меня работы море, - торопливо добавила Катя. – Я потом позвоню. Пока.

…Без сил опустилась на свое место, забыв про кофе. Что он вытворяет?.. Трясет уже конкретно, руки ледяные, сердце, наоборот, выдает двести ударов в минуту…

«Квак».

…Разбить компьютер – другого не дано. Не читать ни в коем случае… Куда там. Процесс вышел из-под контроля, глаза жадно впиваются в экран.

«Зашел Зорькин, принес контракты. Сказал ему, что контракты мне эти по барабану. До лампочки. Фиолетовы. Золотисто-оранжевы.  Комси-комса. Николай очень удивился (удивленный смайлик). Спросил – почему. Я ответил – с ума схожу от безответного чувства к Кате Пушкаревой. Кстати, я так и не уяснил, как насчет вечера – да или нет? (смайлик-вопрос)».

…Это уже ни в какие, простите, ворота не лезет. Он спятил!

«Мне надоел этот цирк! – истерический выплеск в «аську». – Оставьте меня в покое!»

…Верещанье мобильника. На экранчике – Зорькин.       

- Да, Коля, - сквозь зубы проговорила Катерина. – Что-то срочное?
- А чего ты агрессивная такая? – буркнул тот в ответ. – Что за день сегодня такой? Взрывы на Солнце, что ли? Жданов странный – как персонаж пьесы абсурда. Я ему контракты принес, обсудить хотел, а он сидит, рисует на бумаге зайчиков и заявляет: с ума сходит от безответного чувства к Кате Пушкаревой. И как я должен реагировать? Может, посоветуешь?
- Он шутит! – Катерина уже не знает, что думать и как унять землетрясение в организме. – Юмор у него такой своеобразный! Попробуй сунуться к шефу после обеда – может, просветление наступит!  Все, Коля, мне работать надо!

…Бросила мобильник на стол, села, стараясь унять дыхание. «Что вы делаете, Андрей Палыч?..»

«Квак».

…Катя смотрит на экран, как на гранату с выдернутой чекой. Уж рванет – так рванет. Был бы молоток под руками – саданула бы по монитору. Молотка нет, и сил не отреагировать на призыв – тоже нет.

«Зашла Светлана Федоровна. Спросила что-то про платежки. Ответил: «Не знаю, что такое платежки. Знаю только, что схожу с ума от безответного чувства к Кате Пушкаревой. (грустный смайлик). Светлана Федоровна в ступоре. Пытается объяснить мне, что такое платежки и зачем они нужны. Категорически ее не понимаю и сержусь. (три злобных смайлика). Можно внятно ответить – куда мы сегодня идем? (смайлик-вопрос)».

…Понимая, что следующая станция – дом для душевнобольных, Катя схватила сотовый телефон и нашла номер Жданова.

- Да, Катюша, - немедленно откликнулся он – мирно и дружелюбно, как ни в чем не бывало. – Рад тебя слышать. Что-то случилось?
- Андрей Палыч, поищите забаву где-нибудь в другом месте, - ее голос дрожит. – Мне надо работать! Прекратите комедию, иначе я…
- Света, Катя звонит, - прозвучал веселый голос Жданова. – Какая удача. Хотите поговорить?
- Кать… - в трубке обескураженный, неуверенный голос Светланы. – Не знаю, может, это игра какая-то, только я ничего не поняла. Андрей Палыч говорит, что он… ну… - она в смущении умолкает.
- Это шутка!!! – в отчаянии закричала Катя. – Дурацкая!!! Дай трубку Жданову!
- Хорошо… - испуганно звучит в ответ. – Передаю телефон…
- Катя? – бархатный голос мил и смиренен. – Каков будет ваш положительный ответ? Света, вы можете идти, - снисходительно добавляет он. 
- Чего вы добиваетесь? – Катя в полуобмороке от его сумасбродной откровенности, от голоса, заключившего ее в сладостный плен, из которого непонятно как выбираться. – Что нужно сделать, чтобы вы оставили меня в покое?..
- Встретиться. Сегодня вечером. Все, чего я прошу.

…Она сжала мобильник в ладони что есть силы.

- Нет… - на пределе решимости выдают ее предательски дрогнувшие голосовые связки.
- Да, - спокойно выносит приговор Жданов. – Я заеду в шесть.     

Глава 20

…Ровно в пять часов вечера Андрей Жданов припарковался возле «Ай Ти Колекшен», расправил прозрачную обертку, в которой покоились белые розы, и упругим шагом направился к дверям – в распахнутом черном пальто, напряженный, как до упора натянутая гитарная струна, весь вылепленный из одержимости и ярости, более сосредоточенный, чем Кутузов перед знаменитой схваткой с Наполеоном.

…На его «Я заеду в шесть» Катя не ответила – просто вырубила мобильник, и тут же стала недоступной «аська». Как ни странно – данный факт не вверг в пессимизм, а несказанно обрадовал. Почудилось смятение в этой отчаянной попытке отгородиться – неужели он ее зацепил?.. Он начал свою интернетную атаку наобум, по наитию, абсолютно не представляя, куда она его приведет. Первые «заезды» игнорировались – он не сдался. Когда пришел сердитый ответ – почувствовал себя на седьмом небе. Могла бы отмалчиваться дальше, выключить связь – нет, откликнулась! Дальше крышу сорвало окончательно, будто дьявол помогал – совались в кабинет все кому не лень: Шура, Зорькин, Светлана… Идея использовать их в собственной игре пришла опять же спонтанно, чувство упрямое охватило: «Задействую всех по максимуму, на последствия – плевать… Разберусь потом, сошлюсь на неадекватное чувство юмора… на «откат» после напряженных дней перед показом…» Азарт дошел до того, что когда в кабинет с какой-то очередной глупостью просочилась Клочкова, возникла безумная мысль привлечь к абсурду и ее тоже, отринув истину: что знает Вика, то через секунду узнает Кира, несмотря на то, что она сейчас в Праге. Слава богу, Клочкова моментально удалилась – а то бы наломал дров…

…Впрочем, и перспектива наломать дров не пугала – вообще никаких страхов не осталось, только дрожь в каждой клетке от злости и изумления: его игнорируют… чего там – посылают к чертям, хладнокровно и с милой улыбкой… кто? Катя Пушкарева…

…Ну да, она изменилась, приобрела уверенность в себе вкупе с надменным и стильным брендом «Адель». Встречается с Милко, «шляется по приличным местам» (как выразился бы Малиновский), но как же она может… вот так… СОВСЕМ оставаться равнодушной к Андрею Жданову?..

…Он привык, что в него влюбляются максимум с третьей попытки, то есть не позднее, чем на третий день пребывания в поле видимости очередного объекта. Наличие или отсутствие при этом у женщины постоянного партнера особой роли не играет. Конечно, Катя другая, особенная, к ней, говоря языком программистов, «стандартные драйвера» не подойдут. Атака должен быть мощной и при этом… «интеллектуальной», что ли, не стискивающей, а обволакивающей. Только таким плотным и густым туманом, чтобы невозможно было из него выбраться – кричи не кричи, аукай не аукай…

«Будет тебе туман, Катенька…»

…То, что она делает вид, что они с Милко друзья, - это на руку. Значит, в ее глазах он не «разбиватель» счастливой пары, а честный претендент на внимание девушки, мужчина, интересующийся женщиной и привыкший делать все, чтобы добиться своего. «Главное – понять, зацепил ли я ее, - думал Андрей, идя по коридорам «Ай Ти» стремительно и целенаправленно, как гончая, преследующая зайца. – Хоть как-то, хоть чем-то… Ну, ведь не может быть, чтобы совсем – ничего, никак… НЕ МОЖЕТ БЫТЬ… Милко! Почему – Милко?! Что она в нем нашла? То голубой, то не голубой, то желтый в горошек, то зеленый в полосочку… обожающий только себя и свою гениальность – уму непостижимо… Он же женственный! Хотя в последнее время в маэстро чувствуется какая-то твердость… мужиком становится при помощи Кати? Черт! В ней есть это… в ней есть то, чего нет у других, все верно… Если она даже гомосексуалиста способна обратить в иную веру… черт…»

…«Финансовый директор Пушкарева Е.В.». Расстарался Краевич – какую шикарную табличку на дверь заказал. Собственный кабинет, да еще с приемной – это вам не каморка в Зималетто, м-да… 

- Екатерина Валерьевна занята! – сообщила тонкая светловолосая девушка-секретарша с голубыми глазами. – Вы по какому вопросу? У вас назначена встреча?
- Как вас зовут? – убойно низким голосом осведомился Жданов и медленно улыбнулся.
- Ал… ла… - икнув, пробормотала она и слегка порозовела, облизала пересохшие внезапно губы.
- Аллочка, - проникновенно и укоризненно произнес он, поймав взором ее зрачки и заключив их в плен, -  неужели похоже, что меня здесь не ждут?
- Но Екатерина Валерьевна… - розовый цвет лица превратился в алый, - …меня не предупреждала, что…
- Она забыла, - мягко заявил Андрей, - такая рассеянная в последнее время стала, ужас. Я ей попеняю за это, милая Аллочка. Прелестные бусики, - его взгляд переместился на ее декольте. – Очень вам идут.

Девушка потеряла дар речи, а Жданов спокойно взялся за ручку двери, успев подумать: «Сегодня я ей приснюсь». (К слову сказать – не ошибся. Сны Аллочки этой ночью будут из разряда «Детям до шестнадцати смотреть не разрешается».)

…Катя, стоя у окна, сосредоточенно изучала какие-то бумаги. Что-то ее в них явно не устраивало, она хмурилась и была при этом обворожительна. Он охватил ее всю – быстрым, жадным взглядом и вновь почувствовал воспламенившую кровь ярость. Адель – иного определения нет.

…Изумительный брючный костюм цвета кофе с молоком (от Милко, не иначе), потрясающий эффект – строгость и предельная откровенность, сочетание несочетаемого, волосы сколоты заколкой, вьющийся хвост перекинут через плечо на грудь, очки… другие, писк моды, наверное рекламировались и продавались под слоганом «Бизнес-леди двадцать первого века». Захотелось вдруг стремглав броситься назад, в Зималетто, распахнуть каморку и обнаружить там Катеньку Пушкареву – тонкие запястья из-под «бабушкиной» кофты, застенчивые глаза под окулярами, «Да, Андрей Палыч?»… Она там, она никуда не делась, она его не покинула…

- Привет.

Катя-Адель (то есть Адель-Катя) явственно пришла в смятение (от неожиданности, конечно, чем вызвала мрачную радость в душе Жданова), но быстро взяла себя в руки и ответила:

- Добрый вечер. Вы заблудились, Андрей Палыч? Кабинет Краевича – дальше по коридору. Вы что, теперь лично занимаетесь контрактами с нашей фирмой? Прежде это делал Коля.
- Николай нынче перетрудился, Катенька, - сообщил он с улыбкой, - я отправил его домой пораньше. Кстати, попросил его заехать к вашим родителям и передать им, что вы задержитесь. Ну, а если я заявлюсь сейчас к Краевичу и вручу ему вот эти цветы, он сойдет с ума от удивления, его поместят в психушку и вы лишитесь начальника. Так что лучше я отдам их вам.

…Белые розы. Снова у нее в руках. Вернулись, словно и не вяли никогда. Все вернулось – и аромат, и… сумасшествие.

Где взять силы?.. Уже и энергия Вселенной не приходит на выручку.

- Андрей Палыч, каким языком мне объяснить вам, что вы абсолютно напрасно стараетесь?

…Получилось. Надо же. Прислушалась к себе и поняла – может продолжать. Вот только бы бешеная пульсация жилки на шее не выдала.

- Зачем вы приехали? Да еще на час раньше?
- Так я же не дурак, - весело заметил Жданов (только потемневшие глаза говорили о том, как задели его ее слова). – Вы бы сбежали отсюда ровно в половине шестого. Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос: вы любите йогурт с кусочками фруктов?
- При чем здесь…
- Катя, ответьте.
- Допустим, люблю.
- Допустим или любите?
- Люблю, - произнесенное слово заставило ресницы опуститься, скрыть глаза.
- А как вы поняли, что вы его любите? – Андрей понимал, что внутренне закипает настолько, что плотина терпения вот-вот будет сметена бурлящим потоком, и последствия этого наводнения непредсказуемы. – Вы его попробовали – верно? Попробовали, и вам понравилось. Пример примитивный, согласен, в человеческих отношениях все гораздо сложнее. Но почему вы не даете мне шанса? Почему так категорически отказываетесь узнать меня получше? Проблема в Кире Юрьевне? В моей скорой свадьбе? А с чего вы взяли, что она состоится? Что я ХОЧУ, чтобы она состоялась? А если я вам скажу, что не люблю Киру и не собираюсь на ней жениться – вы позволите мне хотя бы отвезти вас домой, уж не говоря о таком КОЩУНСТВЕ, как обычный ужин в ресторане?..

…Жданов понимал, что его занесло уже в такие запретные дали, выбраться из которых будет ой как непросто. Но ничто, НИЧТО не способно было его сейчас остановить. Все, что угодно, - только сломить это проклятущее сопротивление, растопить лед в этих дивных глазах Кати… то есть Адель. Он видел, кожей ощущал – она далеко не так спокойна, как хочет казаться, она бледна и старается не соприкасаться с ним взглядом – это вызывает дикое, темное ликование – он на верном пути, нельзя останавливаться…

- А если я прямо сейчас… - Андрей достал из кармана мобильник, - …позвоню ей в Прагу и сообщу, что никакой свадьбы не будет, что мне нравится другая женщина… ОЧЕНЬ нравится… ты мне поверишь?

…Если бы Катя ответила с вызовом: «Звоните, Андрей Палыч!» - он бы позвонил. Без колебаний. НАСТОЛЬКО сильно было желание выиграть поединок. Правда, все-таки надеялся, что она подобного не произнесет, но если б такое случилось… позвонил бы. Бросил бы на кон все, что имеет, обрел бы перспективу ссоры с семейством Воропаевых, что могло поставить под угрозу целостность активов Зималетто. Собственная отчаянная решимость идти до конца испугала не на шутку – почему он никак не может успокоиться, почему для него так важна победа в этой… ИГРЕ? «Слышал бы это сейчас Малиновский – наверное, несколько раз двинул бы меня головой о стену, чтобы я вошел в разум».

- Уберите телефон, Андрей Палыч, - не глядя на него, Катя поставила цветы в черную керамическую вазу и налила туда воды из графина, голос был усталым (или потерянным?). – Вы взрослый человек, а ведете себя как подросток. Вы еще встаньте на подоконник и объявите, что прыгнете вниз, - чтобы поглядеть, как это на меня подействует. Вы ведь никогда не обращали на меня внимания – что вдруг случилось? Вас взволновал мой новый образ? Оболочка? Вы любите яркие упаковки? Вас, как сороку, привлекают сверкающие камушки? Ничего, кроме разочарования, во мне этот факт не вызывает. Уж простите за откровенность.
- Мы ОБА не обращали друг на друга внимания, - уточнил он, чем вызвал острую жалость в ее сердце – бедный, так же слеп, как и раньше… - Но я уже говорил – потеря тебя все расставила по своим местам. Теперь я даже рад твоему увольнению. Вдруг я бы так и остался… слепым…

«Несчастный, - подумала она, трогая подушечками пальцев белые бутоны, вбирая в легкие волшебный аромат, разлившийся по кабинету (некуда от него деться). – Ты куда более незряч, чем раньше…»         

- Кать, у меня предложение прекратить прения, - хоть бы не звучал его голос так дразнящее и примирительно, так задушевно. – Давайте сейчас заедем к вам домой, вы переоденетесь в привычную моему глазу одежду – надеюсь, вы ее не выбросили, равно как и очки… ну, чтобы вас оставили, наконец, дурацкие мысли, что меня больше волнует вот этот костюм от великого дизайнера, нежели вы сами… и поедем куда-нибудь поужинаем. Просто – поужинаем. Я, конечно, не слишком образован для высокоинтеллектуальной беседы, но и не совсем пропащий. Честное слово. Например, благодаря сегодняшнему многочасовому чтению статей о турнепсе я…
- Замолчите, - измученно попросила она, кусая губы и пытаясь не пустить наружу прорывающуюся улыбку, вся в острой панике от невозможности дальше себя обманывать: она сдается… сдается… источники мужества иссякают. Осталось несколько жалких капель, они вот-вот испарятся, и она останется бессильной перед могучей аурой этого человека.

Что может цыпленок противопоставить нависшему над ним и расправившему сильные крылья коршуну?..

…Он готов позвонить Кире и заявить об отмене свадьбы, поднял на уши Зималетто своими сентенциями по поводу «безответного чувства», предлагает ей «заковаться» в прежнюю одежду и появиться с ней в публичном месте У ВСЕХ НА ГЛАЗАХ… и все это – ради «пополнения коллекции»?.. Да, он всегда был рисковым в вопросах достижения желаемого, но не НАСТОЛЬКО!

…Но ведь это не может быть… СЕРЬЕЗНО… Этого не может быть, в противном случае мир бы рухнул, а он все еще стоит, обыденно тикают часы на стене, мерцает монитор и сыплет за окном мельчайшая белая крупка…

- Кать, все еще не веришь?.. Или я тебе совсем… никак... даже по-человечески не интересен?..

…Ногти вонзились в ладошки – не помогло, даже боли не почувствовала – все перекрыл гул крови в венах.

«Зацепил… - где это стучит, в сердце или в холодном сознании – Жданов не понимает. – Все-таки зацепил, она колеблется из-за Милко, честная и принципиальная… Если признается сейчас, что несвободна, что любит другого, - я проиграл. Если нет – это победа… Маленькая, на первом этапе, но победа».

- Я не могу… - сдавленно проговорила наконец она. – У меня работа, я должна…
- Я подожду, - быстро перебил он. – Столько, сколько нужно. Не буду отвлекать, мозолить глаза – посижу в машине. Мне, кстати, есть чем заняться, - Андрей достал из внутреннего кармана маленький томик – «Избранное» Пастернака. – Погадаю на стихотворных строчках. Могу начать прямо сейчас. Есть ли у меня шанс? К черту Малиновского, пусть мне ответит великий поэт.
- Андрей Палыч, прекратите!

Проигнорировав требование, он открыл наугад и прочел верхнее на странице четверостишье:

«Шагни, и еще раз», - твердил мне инстинкт,
И вел меня мудро, как старый схоластик,
Чрез девственный, непроходимый тростник
Нагретых деревьев, сирени и страсти…

- Ну, конечно, - пробормотала Катя в отчаянье. – Проще простого – запомнить заранее нужную страницу! Зачем же до фарса опускаться?!
- До фарса? – рассердился Жданов, сам пораженный, что ему выпало такое пикантное откровение, поскольку гадание – это был внезапный экспромт, а не «домашняя заготовка». – Хорошо – назовите нужную страницу сами, и я прочту. Самую первую строфу!
- Перестаньте! Что за детский сад!
- А чего вы боитесь, Катенька? – спросил Андрей вкрадчиво. – Если это чушь и ерунда – так и бояться нечего. Просто – назовите страницу. Может, там выпадет что-то совсем из другой оперы. Не про турнепс, конечно, но нечто подобное. Давайте так: эта строфа решит все. Быть или не быть. Пан или пропал.

«Я сошел с ума, что я делаю…»

У Кати дрожат губы. Самообладание покинуло ее.

- Номер страницы, Кать. Смелее.

«Такое ощущение, что я ставлю на карту все свое состояние… Борис Леонидович, не подведите…»

Наконец она подняла голову и четко произнесла наобум:

- Сто восемнадцать.

Жданов открыл книгу на сто восемнадцатой странице, продемонстрировал Кате номер внизу листа и прочел:

- Привязанность, влеченье, прелесть.
Рассеемся в сентябрьском шуме.
Заройся вся в осенний шелест.
Замри – или ополоумей…

- Хватит. Закройте книгу! - взмолилась Катя в паническом страхе от мысли, что он захочет прочесть дальше. Она слишком хорошо знает это стихотворение. «Ты так же сбрасываешь платье, как роща сбрасывает листья…»

Безумие, безумие, безумие!

…Андрей не послушался – молча дочитал до конца. Очевидно, он не был так хорошо знаком с поэзией Пастернака, как она, – вбирал в себя строчки как открытие.

«Ты – благо гибельного шага,
Когда житье страшней недуга.
А корень красоты – отвага,
И это тянет нас друг к другу…»

Опустил руку с томиком, в темных глазах – угли со всполохами огня. Победа. Торжество.

- Катя, я жду вас в машине.

Развернулся и вышел из кабинета.

Глава 24

…Кто был охотник, кто – добыча?
Все дьявольски наоборот.
Что понял, длительно мурлыча,
Сибирский кот?..

В том поединке своеволий
Кто в чьей руке был только мяч?
Чье сердце – ваше ли, мое ли –
Летело вскачь?..

…На пятый вечер своего идиотского, упрямого, бездарного дежурства под окнами квартиры Пушкаревых Жданов окончательно понял, что проиграл. Обещанная небесам неделя минула, и все, чего он добился, - это вот этой позы истукана под песенки из радиоприемника, все как на подбор будто сговорившиеся его добить. «И все же верю, ты придешь, верю, ты придешь, верю, ты придешь… Возле дома твоего, возле дома, возле дома твоего…»… «И пусть в моих поступках не было логики, я не умею жить по-другому… Притяженья больше нет…»… «Это ты объявила войну, и летят самолеты, летят самолеты, и бомбят самолеты любовь, и бомбят самолеты любовь мою…» До чего же она душещипательна, наша российская попса! Дошло до того, что он резко крутанул ручку, мысленно поклявшись (гадание на Пастернаке отдыхает!): первое, что услышит на другой станции, и будет приговором.   «Откликнулся» Киркоров, которого  Андрей терпеть не мог, особенно вот это затяжное и тоскливое: «Немного жаль, что потеряли друг друга мы в последний раз…»  Вырубил приемник, выругавшись в полголоса, и погрузился в тишину.

…Ну все, Жданов, пора отползать. Проигрывать надо уметь достойно. Главное – найти в своем «провале» плюсы. Их просто пруд пруди. Первый плюс с «благородной» начинкой: все-таки не встрял основательно между Катей и Милко, не разрушил их идиллию… черт побери. Второй плюс практический: завтра прилетает Кира из Праги, родители уже здесь, в Москве, возьмут его в оборот – совещание по итогам года, подготовка к новогодним праздникам, к свадьбе (о нет… то есть – о да, разумеется, механизм запущен, его уже не остановить…). Он и так слишком рисковал, светясь с Катей в ресторане и разглагольствуя перед сотрудниками о своих чувствах… Правда, кажется, ко всему привыкший женсовет ограничился парой экстренных сборов в туалете, потрещал и замолк, все списав на сомнительное чувство юмора шефа и его неадекватное в последнее время состояние (показ, конец квартала и года, планы-отчеты, накопившаяся усталость и т.д.).  Все к лучшему…

…Разум смирился, а кровь – нет. Кровь вспоминает реакцию Катиного тела на его прикосновения, и в которой раз за несколько суток приходит пускающая пульс скачками мысль: «НИЧЕГО СЕБЕ… Почти ведь поверил в ее равнодушие, и вот так взяла и выдала себя… ЦЕПЛЯЮ я тебя, милая моя, ох, цепляю, несмотря на всю твою ИГРУ в безразличие… У меня получилось… ПОЧТИ… Что-то ее держит… гордыня, упрямство… Милко… Скорее всего, Милко, ВЕРНОСТЬ ему… Но как она горела в его, ждановских, руках – это нечто… Может, то наслаждение, которое он ей невольно доставил, отчасти можно считать победой?.. Ведь суть не в сексе как таковом, а в ее отклике… более чем красноречивом…

…Слабое утешеньице, конечно, тут же усмехнулся он мрачно. А как быть с собственным плещущим через край тестостероном? Терпеливо дожидаться возвращения Киры? Или вспомнить «белый» список девиц в «нелегальном» телефоне?

НЕ ХОЧУ КИРУ! НЕ ХОЧУ НИКАКИХ ДЕВИЦ! Хочу только Катю. Или Адель?

«Жданов, а тебе не кажется, что для такого ОГОЛТЕЛОГО желания причина под названием «месть за уязвленное самолюбие» слишком ничтожна?»

Кто задал этот вопрос? Он сам? Или мотылек опять волшебным образом воскрес?.. «А почему это ничтожна? – предводитель демонов тут как тут. – Эта, прости господи, АДЕЛЬ русского происхождения просто издевается над тобой, как над прыщавым недорослем! Она постоянно оказывается СВЕРХУ, а ты эту позу никогда не предпочитал! Ты по жизни, по сути – победитель, а над тобой смеется какая-то пигалица, так долго прикидывавшаяся сверчком, кроткой преданной овечкой, а потом променявшая тебя на жирные нули на банковском счете! Во всей этой истории она еще и удовольствие получила, а ты остался ни с чем, леденец, блин, на палочке!  Вот тебе и оголтелость!» Высказавшись, демон положил на кусок хлеба колбасу, сверху – мотылька, потом – ломтик сыра, сдобрил «бутерброд»  щедрым слоем майонеза и смачно перемолол его челюстями.

…Нет смысла и сегодня торчать тут до часа ночи. Надо уезжать прямо сейчас. И ведь не собирался больше сюда ехать – нет, приволокла темная сила…

…Дверца, открылась, Катя села рядом с ним.

- Добрый вечер, Андрей Палыч. 

* * *

…Ее появление было слишком неожиданным, чтобы ответить нейтральным приветствием, и вообще – произнести хоть звук. Катя невероятно красива. Такой красивой может быть только Адель. Впервые он видит ее с распущенными вьющимися волосами – пряди рассыпаны в очаровательном беспорядке по плечам и источают волнующий аромат… мимозы?.. жасмина?.. Ей так идет это узкое, длинное, стильное пальто коричневого с малиновыми вкрапленьями цвета, и розовая замшевая сумочка, и сапоги на высоких каблуках… Прямо девушка из высшего общества. Лицо спокойное, легкая тайная улыбка, глазищи… «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих», иначе про эти глазищи и не скажешь…

- У меня комендантский час – максимум до двух ночи, - сообщила она, стягивая перчатки. – Официальная версия – день рождения Тропинкиной. Машу я уже предупредила на всякий случай. Конечно, не стала распространяться – зачем мне это нужно… Андрей Палыч, в чем дело? Вы смотрите на меня так, словно к вам в машину вдруг ни с того ни с сего уселся Юрий Лужков.

…Деловитость ее тона, смеющиеся лучистые глаза никак не способствуют выходу из оцепенения.

- Ты очень красивая, - все же смог он произнести.
- Это плохо?
- Кать, у меня странное чувство… - Андрей ушел от ответа. – Будто ты действительно пришла отдать долг.
- Простите, но это вы первым заговорили о долге, - спокойно напомнила она.
- Это было сказано сгоряча, я прошу прощения. Мне надо, чтобы ты хотела… так же сильно, как хочу я.
- Вы сомневаетесь? – Катины ресницы дрогнули, но взгляда она не отвела. – Разве вы не убедились… там, в моей комнате, когда мы… контракт обсуждали?
- Да, но… ты ведешь себя так, словно мы едем в банк оформлять очередной кредит.
- Не судите по внешнему виду, Андрей Палыч, это опасно, - мягко посоветовала Катя и снова улыбнулась. – Хотите об этом поговорить? Пожалуйста, времени у нас навалом – аж до двух часов…

«Ах ты плутовка…»

- Это ты опасна, - хрипло проговорил Жданов, заведенный до предела ее невозмутимостью и искорками во взгляде, притянул ее к себе и поцеловал. Катин язычок убегал, не давался, когда наконец он его настиг – получил разряд в тысячу вольт… какая восхитительная ИГРА…  Оторваться невозможно… Ладонь его – наугад, на ощупь, проникает меж пуговиц ее пальто – и попадает на прекрасный холмик, обтянутый чем-то нежно-шелковым… Погладить этот шелк нет никакой возможности - тесное пространство, как в плену, скованность в движениях еще больше сводит с ума…

- Все произойдет прямо здесь? – ее шепот навстречу его теплому прерывистому дыханию, и снова поцелуй…
- Нет… конечно… прости… - Андрей оторвался от Кати, испытав при этом почти физическую боль, дрожащей рукой повернул ключ зажигания. Рванул машину с места так, что мотор взвыл обиженно. Колеса пробуксовывали на жидком, хлюпающем снегу, давление на педаль – изо всех сил, подскакивает на спидометре стрелка…
- Не гоните так, Андрей Палыч, я никуда не денусь…

…Сломалось что-то в ровном звучании ее голоса, будто кто-то влез с плоскогубцами в идеально настроенное пианино. Только Жданов уже ничего не слышал и не соображал – трясло так, что трудно было удерживать руль, и тряска эта сопровождалась звуковыми эффектами – грохотом канонады.

* * *

- Красивая квартира.

…Катя стояла посреди гостиной, почему-то обнимая себя за плечи, словно хотела согреться. Едва они вышли из машины и поднялись наверх, она замкнулась, замолчала, ушла в себя… в общем, что-то не позволило Жданову наброситься на нее в лифте или у дверей. Усмирять взбунтовавшуюся кровь пришлось почти ледяным душем («Прости, Катенька, я с работы… Я сейчас…»). Дошло совсем до смешного – он медлил, прежде чем выйти из ванной. Затягивал пояс темно-серого махрового халата, смотрел на себя в зеркало – глаза-то безумные, растерянные… чертовщина. Резкая перемена в Кате настораживала, даже пугала. Ощущение непредсказуемости ее дальнейших действий, поведения – вот что напрягает… Хотя какая может быть непредсказуемость в подобной ситуации? Все предельно ясно… должно быть…

Когда Андрей появился в комнате, Катя медленно обернулась… не выдала волнения при виде его – вот такого, совсем домашнего, с влажными волосами.

- Красивая квартира, - это была ее единственная фраза.

Он не ответил, подошел совсем близко. Понять бы по лицу, по глазам – что с ней… ведь что-то определенно происходит… это чувствуется на энергетическом уровне – там, где тонкая материя… Она смущена, ее мучает осознание вины?.. Не похоже…

- Кать, может… тоже хочешь в душ?
- Нет… - ее голос снизился до шепота. – Я же не с корабля на бал… как вы.

Жданов коснулся ее пальчиков и изумился – до чего холодны. Странно, в квартире очень тепло.

- Ты замерзла? Давай я зажгу камин.
- Хорошо.

Занялось веселое, дразнящее, подбадривающее своей пляской пламя. Андрей опустил дверцу бара, и она превратилась в столик. Сияющие хрусталем бокалы, напитки на любой вкус. Спиной ощутил, что Катя еще больше напряглась, повернулся… нет, смотрит вроде спокойно. Как странно все. В тело вернулась мелкая дрожь, как будто он собирается заняться любовью… впервые в жизни.

- Немного шампанского, Кать?
- Это «Дом Периньон», напиток богов? – тихо спросила она. Игра огня, или дивные глаза ее увлажнились?
- Верно, - удивился он. – Ты хорошо разбираешься в шампанском.

«Я хорошо запоминаю яркие сны. Даже если они случаются, когда коротаешь ночь на жесткой поверхности стола».

…Катя не знает, что она чувствует. Поклялась самой себе – это все не взаправду. Это Зазеркалье. Алиса в Стране чудес. Надо заставить себя наблюдать за всем со стороны. «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной…». Пусть это случится. Игра, правила в которой ей до сих пор непонятны, должна быть закончена. Иначе данный абсурд не прекратится никогда.

…Светящийся золотом бокал соединяется с ее ладонью. Она выпивает изумительный напиток до дна. В самом деле. Это достойно богов.

…Андрей следит за тем, как она медленно пьет шампанское, уже будучи в зашкаленно невменяемом состоянии. Больше всего приводит в положение «натянутой тетивы» НЕОБЪЯСНИМОСТЬ ее поведения. Лед сменяется пламенем, пламя – равнодушием, равнодушие – шаловливыми искрами, искры снова гасятся об лед. Похоже на ИГРУ профессиональной соблазнительницы. Так ведь его не нужно соблазнять. Он готов лопнуть, как перезрелый арбуз, и боится только одного – не дай бог РАЗОЧАРОВАТЬ такую женщину. Он… боится… разочаровать?..

…Да что же за ночь сегодня такая? Парад планет?.. Огненные взрывы на Меркурии?.. Наводнение на Венере?.. Неконтролируемые выбросы газа на Сатурне?.. 

…Катя держит в руке опустевший бокал, смотрит на Жданова, в черешневых глазах – поволока. Она вся окутана притягательным туманом, в который хочется вступить, как в обетованное озеро, вступить и захлебнуться… утонуть.

«Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Только он совсем не желает быть спасенным. 

…Андрей двинулся к ней. Вбирая в себя его приближение, Катя побледнела. Бокал уже готов был выскользнуть из пальцев, но подхвачен Ждановым и небрежно брошен в кресло. Отступать некуда. 

…«От тебя веет влагой, словно дождем… ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ… Андрей, ты чувствуешь… хоть немного?..»

…Но время вопросов закончилось. Уже не скрывая неровного дыхания и трясущихся рук, он рванул ее на себя, приклеил к своему стенающему телу и простонал:

- Наконец-то, боже ты мой…

Губы захлебнулись в поцелуе. «Вот теперь – оставишь ИГРЫ, любые игры, Катенька… моя…». Сдавливать сильнее невозможно, сейчас хрустнут кости, но каким-то чудом они остаются целы, словно сделаны из сверхпрочного металла… Она все выдерживает,  не просит пощады, почти не стонет, только дыхание бьет все рекорды частотой вдохов и выдохов...

…Расстегнуть пуговицы – одну, вторую, третью, сколько же их тут… Как мало кислорода… Шелковая блузка летит долой. Молния юбки, как змея, жалит, защемляет палец, боль сменяется торжеством – преграда сорвана, плотная ткань падает к ногам. Открывается белизна кожи – он знал, что она красива, но чтобы настолько… нет…  Эти затейливые крючки – кто их выдумал?..  Справляется, ощущает Катину дрожь, ее ладони прикрывают соски… Зачем, глупая?.. Неужели до сих пор играешь?.. Дай мне их увидеть… Убирает ее сопротивляющиеся руки – темень в глазах, КАК ЖЕ ТЫ ПРЕКРАСНА… Прежде чем припасть губами к темным набухшим ягодкам неведомо откуда возникают слова – ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ… Я ничего не понимаю…

…Когда он начинает ласкать ее грудь, Катя охает и оседает – приходится удержать, подхватить.

- Что ты, ну что, милая, хорошая, что не так?.. – каким образом подобие голоса может еще звучать из блокированных страстью и работающих с перегрузками легких. - Почему прячешься… зачем… тебе не нравится?..

- Андрей… - жалобно шепчет она.
- Что? Что? – он нетерпелив, он не способен больше сдерживаться - зверь, самец выбирается наружу,  игнорирует все вопросы, отвергает ненужные разговоры. Через секунду она у него в руках – полностью обнаженная. Он несет ее в спальню…

…Там тусклый свет от плафонов и черные шелковые простыни. Там – неизбежность.

- Катя…

…Она уже распластана на постели, слабые руки обездвижены его ладонями, в черешневых глазах – ужас… бездна… желание. Он цепляется именно за желание, отвергая прочие эмоции, ловит ее сладкое дыхание, целует исступленно… «Стала раскрываться, волшебница моя, больше не прячешь от меня свой проворный язычок, я нахожу его влет, я не отпускаю, я тронутый от потрясения, от блаженства…»

- Андрей… - очередной горестный, полузадушенный всхлип.
- Что, что, Катенька, Катюша… что?

…Она не в силах ответить – ее колотит. Ему думается – от нетерпения, от страсти. Рука проникает меж заветных складочек, и остатки разума заволакивает окончательно – сок увлажняет пальцы, сомнений нет никаких, все свершится именно сейчас…

…Катя слабо сопротивляется попытке раздвинуть ее ноги – это удивляет, но как-то мерцательно, периферически, краешком сознания. Тем более что в следующее мгновение она ослабляет оборону, замирает… тонкие покорные ладошки на его спине, опять поцелуи – ее губами невозможно насытиться… и терпеть больше нет никаких сил…

…Рука машинально тянется к прикроватной тумбочке, достает оттуда упаковку с презервативом. От мысли, что придется возиться сейчас с этой резинкой, становится худо.

- Кать… можно без него?..

…Странное впечатление – словно она вообще не поняла, о чем речь. Из глаз ее текут слезы – что это, столь сильное желание?.. При этом она кивнула с робким замешательством, но вроде бы утвердительно, и Жданов забросил яркий квадратик за кровать. Еще раз проверил ее готовность принять его… и вошел резким толчком, едва не потеряв сознание от сказочного блаженства.

...Катя болезненно вскрикнула. Будучи неспособным понять, что этот вскрик означает, Андрей усилил напор, и понял, что пропал – надолго его не хватит… как же узко там все, восхитительное сложение, ощущение борьбы, завоевания… Еще глубже, еще… Сумасшествие… Она стонет так, словно просит пощады, но внять этому он не в силах – слишком близок к разрядке…

- Катенька, как ты?.. Скоро?.. – произнес и задохнулся – не позволяет продолжить работающая на пределе дыхательная функция.

- Ка-тя… Не могу больше… Можно?.. Кать…

…Спросить что-либо еще ни времени, ни возможности  нет. Взрыв получается термоядерным. Слуховые центры блокированы, и неясно, крик это был, хрип или стон. ПРОЛОНГИРОВАННЫЙ оргазм, толчки затихают и возобновляются, и еще раз, и еще… и казалось, нет уже сил, но опять – судороги, неиссякаемый источник, словно он изливается в нее ВЕСЬ, и не закончится сей процесс, пока его ВОВСЕ НЕ СТАНЕТ… пока окончательно не перейдет В НЕЕ…

* * *

- Андрей… Палыч, мне надо выйти…

Катя тянет на себя черную шелковую простыню, а он смеется, пьяный от восторга, и ловит губами ее губы:

- Катенька, ты не успела? Ну, прости, я сошел с ума… Наверстаю, честное слово…
- Мне надо выйти! – в отчаянии повторяет она. Комкает в руках шелк, закрывается в него. Жданову весело:
- Ну, что ты, Катюш?.. Зачем прячешься от меня теперь?

С силой притягивает ее к себе, ласкает, ищет подход к заветному тайничку, желая доставить ей наслаждение… От соприкосновения она вздрогнула, рванулась отчаянно прочь. Убежала. Скрылась в ванной.

…Что за ИГРЫ в детский сад?.. Недоумевая, Жданов потянулся к торшеру, зажег свет. На пальцах – кровь…

КАТЯ…

Глава 25

…Пульс методично отстукивает минуту, вторую, третью. Андрей неподвижен, только рука машинально комкает черную простыню, вторую…  Завернувшись в первую, Катя убежала от него. Две черных простыни, два черных крыла. Еще похоже на раскинутые в стороны крылья хищного коршуна.  На полы плаща предводителя демонов. Демон молчит – ухмыляется, и мотылек здесь же, живой, только тоже безмолвствует, потому что ему нечего сказать… Бред какой-то лезет в голову…

«ЧТО ЖЕ ТЫ СИДИШЬ, ИДИОТ?..»

…Схватив халат и пытаясь натянуть его на ходу (никак не попасть в рукава), Жданов вышел в прихожую, приблизился к ванной. Прижался ладонями к запертой двери. Звук льющейся воды смолк, пауза… тишина… что-то похожее на всхлип – идет снизу, с пола…

- Катя… - он опускается вниз, тянется к этому плачу. – Открой… Я прошу тебя… пожалуйста, Кать…

…Теперь только судорожное дыхание – видимо, она борется со слезами, может зажимает рот, чтобы не слышно было…

- Катенька, просто – открой… - Андрей почти умоляет, сердце больно бьется о ребра. – Поверни ручку, ну прошу же…  Не бойся… пожалуйста…

…Замок щелкнул. Катя открыла дверь, не поднимаясь с пола, и Жданов сразу протянул руки, очутился рядом с ней на холодном кафеле, обнял, прижал к плечу ее мокрое от слез горячее личико, стал гладить спутанные волосы, потрясенный «до основанья».

…Какая Адель, УРОД БЕЗМОЗГЛЫЙ? Нет никакой Адели. И не было никогда. КАТЯ… ЕГО Катя…

- Прости меня… - он целует ее лоб, ресницы, щеки, не смея приблизиться к губам. – Я сам себя ненавижу… Что я натворил…
- Вы не виноваты, Андрей Палыч… - прошептала она, всхлипывая. – Я хотела вам сказать, но… не смогла, не получилось…

Она еще его ОПРАВДЫВАЕТ?..

- Катя, что ты говоришь? – Жданов укачивает ее тихонько, как маленького ребенка. – Это Я должен был спросить у тебя… а мне и в голову не пришло, что ты… Я кретин… Все должно было быть не так…

И НИЧЕГО УЖЕ НЕ ИСПРАВИТЬ…

- Откуда же вам было знать, - она уже не плачет, голос тихий, измученный. – Я ведь изменилась в последнее время… вроде бы другой человек… А на самом деле…
- Катенька… - раскаяние настигает его и хлещет  с новой силой. – Тебе было… очень больно?

Она отрицательно помотала головой, спрятав лицо в простыне. Как беззащитно выглядит ее белая, почти прозрачная кожица на фоне этой шелковой черноты...

- Обманываешь, - с горечью констатирует Андрей. И никуда не деться от ослепляющего воспоминания – сам-то испытал НЕВЕРОЯТНО яркий и долгий экстаз… Животное наслаждение… Вот именно – «животное». Зверь… Самому бы себе морду набить…
- Не переживайте, пожалуйста, - глухо прозвучал ее голосок из-под простыни. – Я не жалею…
- Правда? – он высвобождает ее лицо, тревожно заглядывает в глаза-черешни.
- Правда, Андрей Палыч.
- Кать, а без «Палыча» никак нельзя?

Она опускает голову. Говорит сдавленно:

- Простите… мне пора.
- Нет, - Жданова почему-то смертельно пугают эти слова. – Не убегай вот так, прошу тебя. День рождения у Маши Тропинкиной только начался, а ты вдруг домой вернешься… Опять надо будет врать родителям. Останься…

Катя молчит, видимо признавая за ним долю правоты.

- Давай-ка ты встанешь с холодного кафеля, - Андрей поднялся, взял ее на руки. – Пойдем в постельку… О господи, - он грустно улыбнулся, почувствовав, как испуганно она напряглась. – И составил же я мнение о себе – впору стреляться… Катюша, ты полежишь, отдохнешь, успокоишься. Я не прикоснусь к тебе. Может, ты голодная? Или пить хочешь?
- Нет, спасибо…
- Кать, подумай.
- Если только молока… теплого, - смущенно выдавила она.

…А он никогда не понимал это казавшееся ему дурацким выражение – «сердце зашлось». Что значит – зашлось? Оно что, куда-то ходить умеет? Шло, шло – и заблудилось? Обычные «красивости» выражений, столь отрадные сентиментальным дамочкам…

…Но вот молоко это теплое доконало. Действительно – «зашлось». То есть – тикать, как часы, на какое-то время перестало. Забыло о своих основных обязанностях. Замерло в удивлении. В замешательстве. ЗАПНУЛОСЬ…

- Молоко есть, - с облегчением сообщил Жданов. – Правда, холодное, но я сейчас согрею. А хочешь – с медом?
- Да…

…Он отнес ее на кровать, попутно с неприязнью отметив взглядом стоящую на столике бутылку шампанского «Дом Периньон». «Девочка моя ненаглядная, молока тебе надо…» Уложил, укрыл одеялом.

- Я сейчас… Кать… - остановился в нерешительности. – Может, обезболивающее какое-нибудь? Ну, там, анальгин… или но-шпу?
- Нет, - ответила она поспешно, спрятав глаза. – Не нужно, все хорошо.
- Ну, смотри…

…Открывая холодильник, понял, что трясутся руки. Плевать. Все мысли – потом. Слава богу, тетра-пак с молоком на месте, он иногда добавляет его в кофе. Пока густая белая жидкость нагревалась в кастрюльке, включил кран, зачерпнул воды, погрузил в нее лицо. ПОТРЯСЕНИЕ… больше ничего…

…Две ложки меда будет достаточно?.. Размешал в широкой кружке с потешным рисунком – медвежонок с соской (как только эта древность целой и невредимой сохранилась?..) . Вошел в спальню, присел на краешке постели:

- Пей, Катюш.
- Спасибо…

Она пила мелкими глотками с очевидным удовольствием. Наблюдая за этим процессом, был счастлив. Просто СЧАСТЛИВ – и все…

…Катя отставила кружку, без сил опустила на подушку голову – пережитый шок уступил место  опустошенности, оцепенению.

- Андрей Палыч… мне к двум часам домой… обязательно…

…Да у нее глаза слипаются. Реакция  на стресс, не иначе. Лицо очень бледное, уставшее… по-прежнему изумленное.

- Ты будешь дома к двум часам, я обещаю…

Она благодарно улыбнулась, сонно хлопая ресницами. Не выдержал, склонился над ней. Запретив себе возбуждаться, стал целовать остренькие скулы, щеки, нос, глаза… едва-едва касаясь, чуть ли не одним дыханием. Катя смиренно принимала ласку, робко отвечала на поцелуи. Когда не выдержал и коснулся губ – тряхануло по полной программе. Поспешно отстранился, и тут затрезвонил в гостиной городской телефон.

- Я сейчас, Кать… отдыхай.

…Звонил отец. Его интересовало завтрашнее совещание и приезд Киры.

- Все под контролем, пап. Николай подготовил отчет, положение дел тебя впечатлит.
- А что с Кирой? – мягко спросил Павел Олегович.
- А что с Кирой? – как-то удалось удержаться от откровенного раздражения. – Прилетает завтра, около одиннадцати утра. Встретить не смогу – совещание в десять.
- Тон у тебя странный какой-то, - отметил Жданов-старший. – Не заболел случайно?   
- Я здоров, - Андрей уже едва сдерживается. – Не чихаю и не кашляю. Па, тебе не о чем беспокоиться.
- Ну-ну, - как-то неопределенно подвел итог Павел Олегович. – До завтра.
- Спокойной ночи, па. Маму поцелуй.

…Положил трубку. Полная муть на душе. Зашел в прихожую, достал из кармана пальто мобильник. Пять пропущенных звонков от Киры. Ох, и будет от нее завтра по этому поводу выступление. По полной программе. Уже можно закупать билеты на шоу – первые ряды не меньше чем за двести евро. Сначала обвинение его во всех смертных грехах, включая теракты в Америке одиннадцатого сентября и наводнение от разлива Нила в Африке. Дальше – требования заверить ее в безграничной любви (то есть многочасовой секс-марафон). Под занавес – наполеоновские планы на медовый месяц с листанием каталогов («По-моему, приличный отель, Андрюша, как ты считаешь?.. Погляди, какие милые розовые занавески… И до пляжа рукой подать…»)

…ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ?..

…Спокойно. Надо успокоиться. Ночь сегодня такая, проблема состоит в одном – выжить. Пережить все то, что произошло… с Катей.

…Вернулся в спальню. Она спала, по-детски свернувшись под одеялом. Уконтропопил ее этот вечер. Буквально свел на нет. Дыхание едва ощутимо.

…Сел на пол у кровати, положил голову рядом с Катиной расслабленной ладошкой. «Ты приехал, Жданов. Конечная станция. Тупик. Дальше – пешком через лес. Впереди – чащоба. Продирайся…»

…Жил и был доволен. Все тебя устраивало. КУДА ТЫ ВСУНУЛСЯ? Зачем?.. Оно тебе надо?..

…Надо бы в сотый раз заклеймить себя презрением за это бездарное свидание, за ужас и боль, которые испытала эта девочка… не получается. НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. Отпетый негодяй пьян запрещенной мыслью, плавящей кровь, обращающей ее в жидкое пламя, в преступное торжество: «ТОЛЬКО МОЯ, НИЧЬЯ БОЛЬШЕ. НИКТО НЕ КОСНУЛСЯ И НИКТО НЕ КОСНЕТСЯ… КРОМЕ МЕНЯ».

…Мысль приводит в состояние фрустрации. Ведь миллион вопросов остался без ответов. Значит, с Милко – только друзья… Как тогда объяснить их постоянные нежные объятия на людях и те откровенные фотки в газете?.. Что это за демонстрация? Зачем?.. Увольнение… Работа у Краевича… Деньги… Было или не было? Если не деньги – то какая мотивация? Почему она так изменилась? Почему заставила его поверить в существование АДЕЛЬ? Зачем?.. А главное – почему она пошла НА ЭТО с ним… сегодня?..

На бесчисленные вопросы может только ответить спящий ребенок, напившийся молока с медом. Но ее невозможно потревожить. Он чувствует себя цепным псом, охраняющим покой своей хозяйки. Какое блаженство – эта дощатая собачья конура. Не променял бы ее на сто пятизвездочных отелей с розовыми занавесками на окнах…   

…Ты приплыл, Жданов, бросай якорь. Твоя остановка – необитаемый остров. Ты ни черта не понимаешь, ты повержен этим непониманием. КЛИНИКА…

…Он так и не заснул – дремал, оберегая Катин сон и чутко следя за временем. В половине второго ночи с сожалением понял, что надо будить.

- Катюш… - осторожно коснулся губами ее губ. – Кать…

Она простонала что-то нечленораздельное. Теплая от сна, нежный алый румянец на щеках. «Господи, не дай умереть…»

- Катенька…
- Нет… - пробормотала она жалобно в ответ и непроизвольно вложила маленькую руку в его широкую ладонь.

«Зашлось» так, что мало не показалось. Шло, шло и заблудилось…

- Кать… - дрожа от волнения, Андрей поцеловал ее в ушко. – Папа с мамой ждут… волнуются…

Слова «папа» и «мама» производят должный эффект. Она открыла глаза, сфокусировала на его лице туманный взгляд… Содрогнулась и поднялась на постели, натягивая на себя одеяло. Спросила испуганно:

- Сколько времени?
- Мы успеваем, - мягко ответил Жданов.
- Спасибо… что разбудили, Андрей Палыч. Можно я оденусь?

…Ну вот и закрылась. Иного и не следовало ожидать.

- Можно, конечно, - срывая тоску, ответил он и вышел в прихожую. Пришла будничная мысль: где оставил одежду? В ванной. Зашел туда, рывком снял с вешалки брюки, сдернул рубашку, криво повисшую на крючке…

…Кажется, с тех пор, как он снял все это с себя, прошла тысяча веков. Мир изменился настолько, что абсолютно непонятно – как теперь существовать дальше.

* * *

…Машина остановилась у подъезда дома, где обитала семья Пушкаревых.

- Спокойной ночи, - собранная, сосредоточенная Катя взялась за ручку дверцы. Андрей перехватил ее руку, притянул к себе.
- Ну, подожди… Скажи хоть что-нибудь… 
- Все хорошо, - пробормотала она напряженно. – Все было хорошо. Мне надо идти.
- Кать…
- Мне надо идти, Андрей Палыч, - с отчаянием повторила она. – Вон – окна мои горят. Папа на боевом посту. Пожалуйста… отпустите.
- Ты не сердишься на меня?
- Нет.
- Катя… - он безотрывно целовал ее пальчики. – В следующий раз все будет иначе, обещаю…

Она ничего не ответила, отняла свою руку, выбралась из машины и побежала к подъезду.

…Перевел дыхание, положил руки на руль. Тоска придавила так, что «ни охнуть, ни вздохнуть».

В КАКОЙ СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ, ЖДАНОВ?..

* * *

- Андрюх родители твои прибыли! – оживленно сообщил Малиновский, ворвавшись в половине десятого утра в кабинет президента. – Чего не встречаешь?..
- Исчезни, - отрывисто велел Андрей, тыкая в кнопки мобильника.
- Вот уж воистину – «нас утро встречает прохладой», - развеселился Роман. Наткнулся на тяжелый взгляд друга, подавил усмешку и развел руками. – Я понял. Сегодня не день Бэкхема. Плавно удаляюсь. Извинений за грубое поведение не требую – от такого мужлана, как ты, это бесполезно. Увидимся в конференц-зале.

Ромка картинно удалился. Гудки в трубке. «Абонент недоступен». Закусив губу, Жданов нашел один из номеров офиса «Ай Ти Колекшен».

- Екатерину Валерьевну, пожалуйста.
- Ее нет, - ответил равнодушный голос. – И сегодня не будет.
- Почему?
- Она заболела.
- Что с ней?!
- Не знаю, - обиженный грубым напором, сухо сообщил голос. – Звонила ее мать. Сказала – диагноз до конца неясен, температура под сорок… 

Глава 26

- Андрей, - Клочкова стояла в дверях кабинета в продуманной позе – облокотившись о косяк, левое бедро эффектно выдвинуто чуть вперед, - что заказать для акционеров – бараньи ребрышки или белую рыбу? Может, полегче, поизящней что-нибудь, все-таки итоговое собрание перед Новым годом? Типа – шампанское, фрукты, белужья ик… ра…

Вика икнула и умолкла. Выражение лица президента ей оч-чень не понравилось. Такое впечатление, что он ее сейчас придушит. Да что она такого сказала?..

- Сгинь, - коротко, «ласково» и исчерпывающе приказал ей Жданов.

Клочкова в страхе поспешила ретироваться от греха подальше, а он схватился за телефон, чтобы позвонить Кате домой. Занято. Набрал еще раз – снова короткие гудки. Осенило – надо зайти к Зорькину, он наверняка знает подробности о Катином недомогании… Не тут-то было – дверь в кабинет распахнулась, и вошли родители.

- Андрюша! – мама, сияя улыбкой, поцеловала его в щеку. – Ты мой герой! Читал отклики в прессе о показе? Это просто что-то невообразимое! Давно не было такого ажиотажа. Даже не припомню, когда у меня в последний раз перед Новым годом было такое замечательное настроение!
- Но расслабляться не стоит, - мудро заметил сдержанный, как всегда, Павел Олегович, пожимая руку сыну. – Головокружение от успехов – вещь опасная.
- Паша, ты все-таки зануда, - засмеялась Маргарита Рудольфовна. – Неужели нельзя просто получать от жизни удовольствие, когда все хорошо? У нас впереди такое радостное событие – свадьба! Жаль, что Кирочка не успевает к началу совещания, ну, ничего, это не главное. Отцу завтра лететь в Лондон, откладывать невозможно, столько всего надо обсудить… А Кира подъедет как раз к обсуждению самого приятного!

…Вот как тут не застонать в голос?..

- Ма, па, мне надо встретиться с Николаем перед собранием… по поводу отчета.
- Пятнадцать минут до начала, -  отец глянул на часы. – Не поздновато ли?
- Просто несколько рабочих вопросов, - нервно ответил Андрей. – Вы пока можете пройти в конференц-зал, Сашка с Кристиной, наверное, уже подъехали. Я скоро…
- Сынок, с тобой все в порядке? – озаботилась Маргарита. – Ты бледный какой-то…
- Все отлично, ма, волнуюсь немного… как обычно, перед совещанием.

Изобразил оптимистичную улыбку и отправился в кабинет Зорькина.

* * *

…Елена Александровна стояла посреди прихожей с телефонной трубкой в руках и растерянно внимала мужскому голосу с забавным иноземным акцентом.

- ПрОстите за беспокойство, мне скАзали в «Ай Ти», что Катя заболела, а ее мОбильный недоступен… Я могу с ней поговорить?
- Извините, а кто это?
- Милко Вуканович. Бывший коллега.
- А… Припоминаю, Катюша говорила о вас. Только вот позвать ее не могу – она заснула, наконец. Всю ночь прометалась, температура была высоченная, скорую вызывали…
- Что с ней? Грипп? – в голосе «иноземца» такая искренняя тревога, что это удивляет несказанно.
- В том-то и дело, что нет. Врач сказал – на вирусную инфекцию не похоже… Такая лихорадка, говорит, может быть вызвана шоком или стрессом… нервным перенапряжением.
- Шоком… А что произОшло вчера вечером? – продолжил настойчивые расспросы таинственный Милко. – Катя была чем-то расстроена?
- Да вроде не было никаких предпосылок – сами недоумеваем… Поехала на день рождения к подружке… к этой, как ее… Марии Тропинкиной – нарядная, спокойная… Вернулась в начале третьего, легла спать, слышу – стонет… Лоб потрогала, а он полыхает…
- Странно…
- Очень странно, - согласилась удрученно Елена Александровна. – На все расспросы отвечает, что все в порядке. Сейчас спАла температура, спит крепко. Вам, наверное, лучше вечером ей позвонить…
- Спасибо.

…Дверцы разъехались, Милко вышел из лифта, пряча мобильник в карман куртки. Тревожные толчки в сердце превратились в самый настоящий набат. С Катей что-то неладное, ОЧЕНЬ неладное… он готов поклясться, что это так, будто чувствует ее жар, отчаяние… смятение. В задумчивости остановился у ресепшена, где о чем-то весело шептались Маша с Амурой.

- Тропинкина, - маэстро, прищурившись, оглядел ее, - когда у тЕбя день рОжденья?
- А что? – изумилась и растерялась она. – Вам зачем?
- Подарок хочу тЕбе сделать. Задумал одну мОдель – как раз подходит для твОей фигуры.     
- Правда? – засияла от восторга Маша. – Мне… эксклюзивную модель… от самого Милко Вукановича?!
- Вот имЕнно. Так когда день рОжденья?
- Третьего февраля! – торопливо сообщила она. – Ой, неужели это правда? Даже не знаю, как вас благодарить!
- Не за что пока благодАрить.

…Двинулся было по направлению к мастерской – передумал, свернул в бар. Попросил крепкого кофе с коньяком.

…День рождения у Тропинкиной, значит. Как бы не так. В третьем часу ночи... Лихорадка на нервной почве… Солгала родителям, скрыла, где была на самом деле…

ЖДАНОВ.  Все внутри (да и снаружи, в сгустившемся пространстве) вопиет – ЭТО ОН. Только Жданов мог довести Катю до такого состояния.

Милко сделал несколько глотков из чашки, не ощутив никакого вкуса, и поднялся. Ну, держись, президент Зималетто.

* * *

…Зорькина в его кабинете не оказалось. Где шляется финансовый директор компании и по совместительству помощник президента за десять минут до начала совещания?! Андрей хлопнул себя по карману и понял, что телефон оставил у себя на столе. Придется возвращаться. Прошел опять через приемную (Клочкова заслонилась от него какой-то папкой, но он этого не заметил), толкнул дверь в кабинет…

- Милко? Что ты тут делаешь?

Стоящий у окна дизайнер медленно повернулся к нему.

- Жду тЕбя, госпОдин Жданов.
- Прости, мне совершенно некогда что-либо обсуждать, - сухо промолвил Андрей, подошел к столу и взял свой мобильник. – Вот-вот начнется собрание – ты что, на часы не смотришь? Кстати, ты тоже должен на нем присутствовать – не забыл?
- Я ничЕго тЕбе не должен, зАпомни это. Собрание – это, кОнечно, чрезвычайно важно. Сегодня все тЕбя будут хвАлить за коллекцию, которую создал я. Я тоже тЕбя хвАлю – за то, что довел вчЕра Катю до шокОвой лихорадки. СкАжи, ты не успокоишься, пока не свЕдешь ее в могилу?

…Выстрел получился чемпионским – в самую сердцевину «десятки». Жданов вскинул на дизайнера потемневшие глаза.

- Шоковая… лихорадка?
- Спасибо, что не отрИцаешь собствЕнного участия, - Милко отделился от окна и приблизился к нему вплотную. Следующий вопрос, вернее утверждение далось ему с превеликим трудом, заставило черты лица исказиться. – Ты спал с ней.
- Это она тебе сказала?..
- Она ни с кем не говОрит. Она в летаргическом сне. Ты ее докОнал, - маэстро трясет от боли… да что там – от самого настоящего горя. – Доволен?
- Что ты несешь? Какой еще летаргический сон?! Послушай, я…
- Это ты мЕня слушай, поскольку я говОрю с тобой в пОследний раз, – перебил Милко с яростью. – Я должен был догАдаться – ты  скорее застрелишься, чем не добьешься своЕго.  ПочЕму именно Катя? На тебе женщины гроздьЯми висят и еще две киломЕтровые очереди за порогом. ПочЕму ты не оставил в покое Ее?.. Откуда это стрЕмленье – добить тОго, кто и так тОбой унижен?!
- Не кричи, - Жданов растерян. – О каком унижении ты говоришь?

…В двери несмело просунулась голова Клочковой:

- Андрей, Павел Олегович звонит, интересуется – когда начало собрания…

И огреблась от шефа по полной:

- Исчезни, Вика!!!

Голова скрылась с немыслимой скоростью – растаяла в пространстве.

- Милко, какое унижение? Ты же ничего не знаешь… про нас с Катей!
- Это ты ничЕго нЕ знаешь прО вас с Катей, - жестко обрубил дизайнер. – Такого понятия, как «ты и Катя», не сущЕствует. Есть Она, и есть ты, разлЮбезный и распрЕкрасный жених и без пяти мИнут сУпруг!
- Понятие «Милко и Катя» - это тоже миф! – парировал Жданов с вызовом. – Вернее… Милко и Адель! Зачем только надо было изображать из себя любовников!
- Адель?.. – в глазах маэстро горькая усмешка. – Ну да. Бульварные газЕтенки почитываешь. Милко и Адель – действительно миф. А вот Милко и Катя – это правда. Это жизнь. УразУмел?
- Ты… - гнев так и скрутил все внутренности, будто жгутом стянул. - …не кажется ли тебе, что ты слишком увлекся этой игрой… в натурала?
- Это у тЕбя игры. БескОнечные жестокие игры – чтобы не бЫло скучно. А я лЮблю Катю. И сделАю все, чтобы она была сО мной.

…Андрей задохнулся. Свирепое желание пустить в ход кулаки было блокировано острым ощущением – сейчас его уничтожат. Не физически – словесно. Откуда это?  Тревога звоном разлилась в воздухе. Глаза Милко почти спокойны. Это спокойствие – с оттенком сожаления. ЖАЛОСТИ. Уничижения. С осознанием того, что оппонент будет сейчас убит – безо всякого оружия.

- Она лЮбила тЕбя, - голос дизайнера ровен и бесстрастен, но за этой ровностью и бесстрастностью – десятибалльное землетрясение, родившееся в недрах океана смертоносное цунами, ураган, стерший с лица земли все бунгало на побережье… - С самОго первого дня. НичЕго не требовала – просто вынОсила за тОбой мусор. Мыслила за тЕбя, спасала компанию, пока ты провЕрял на ощупь готовность моих мОделей выйти на подиум. Но когда ты оставил ее ночЕвать в каморке на стОле просто потому, что торОпился откАтать произвольную программу – Катя не выдЕржала. Ты когда-нибудь… - маэстро не отпускал из аркана взгляда президента компании. - … представлял себе нечто пОдобное – когда за стЕной тот, кого ты любишь бЕзмерно… пользует очерЕдную бабОчку, и нет возможности даже выйти в туАлет, уж не говОря о том, что попить и поесть… но надо сИдеть и тЕрпеть, просто потому что про тЕбя зАбыли… как про ежедневник, про сломанный карАндаш… Ты когда-нибудь испытывал что-лИбо похожее?.. Нет, тебе это не дАно.  А Катя это пережИла и захотела быть счАстливой вдали от тЕбя… Но ты и тут не позволил… ДОстал… Думаешь, побЕдил?.. Несчастный. Да она вчЕра просто прощалась с тОбой… С собствЕнным сумасшествием… Так бывает. И у мЕня было.

- Я не понимаю, о чем ты, - с ужасом проговорил Жданов, скованный липким страхом, осознанием неизбежности. – Какая ночь в каморке?.. Когда я ее забыл?.. Не было такого, не могло быть…

…Жестокая память подсказывает: свечи, вино, Изотова… Но ведь Катя ушла к тому времени… или нет?.. Данный факт совершенно стерся, уничтожился, как устаревший файл…  Она не могла остаться, она ушла… или заявила бы о себе обязательно… Нет, она работала над документами, которые нужны были к восьми часам утра, он попросил ее… о чем?.. Не выходить, пока не разрешит… а потом…

ЗАБЫЛ…

…Ломка обрушивается без подготовки, без предупреждения – заядлым наркоманам и не снилось.

…Любила… Девочка моя, вот в чем дело… Хорошая моя, ребенок мой… УРОД, что же я сотворил… Брошусь на колени, вымолю прощенье… Катенька… 

- Ты не подОйдешь к ней больше. Ты понял?
- Да пошел ты, - ожесточенно отмахнулся Андрей, еще ничего толком не осознавший, взбудораженный, одержимый и очень похожий на сумасшедшего. – Ты тут ни при чем. Не тебе решать!

…Милко перехватил его порыв выйти из кабинета, прижал за плечо к стене – ох как ощутимо. Глаза – пожар на нефтяной вышке. СИЛА И МУЖЕСТВО. Откуда?..

- Ты прав, не мне рЕшать – ей. Она уже все рЕшила. Давно. Ты ей нЕ нужен. Она переболела. Она вчЕра была с тОбой, только чтобы пОкончить с этой историей. Чтобы ты оставил Ее в пОкое – навсЕгда.
- Это мы еще посмотрим, - Жданов сбросил с себя его руку, раздираемый раскаянием и ревностью. – Пусть она сама мне об этом скажет!
- ДЕрзай, гЕрой, - маэстро встряхнул свою ладонь, словно она чем-то была запачкана. – Пусть скажет. А ты заЯви прямо сЕйчас родителям, что отказЫваешься от свадьбы с Кирой и готов на раздел Зималетто. Порадуй их.

- Андрей… - жалобно пискнула от дверей Клочкова, готовясь к атомной бомбежке в свою сторону. – Павел Олегович опять звонит… Спрашивает…

- Изыди, я тебе сказал!!!!!!

«Еще по-божески. Пронесло. Даже не ударило», - подумала Вика, прячась в укрытие.

- Ну, что, НаполЕон? – Милко насмешливо смотрел на президента компании, пряча свою боль глубоко в сердце. – Пошли совЕщаться. Смелость гОтов покАзать? Убить родителей новОстями?
- Отвяжись!
- Не гОтов. Я так и думал, - заключил маэстро и вышел из кабинета.

…Возразить было нечем. НЕ ГОТОВ.

* * *

- Ты зачем встала? – всполошилась Елена Александровна, увидев в дверях кухни дочь, замотанную в простыню. – Тебе врач велел лежать!
- Я здорова, мам. Кто-нибудь звонил?..
- Да. Твой бывший коллега.
- Кто?..
- Э… Имя у него такое странное… Милко.
- Милко, - повторила Катя. – Что сказал?
- Что перезвонит вечером.
- Хорошо. Мамочка, ты ни с кем меня больше не соединяй, ладно? Только с ним…   

Глава 27

…Когда переключается скорость звука на более медленную, голоса начинают звучать глухо, низко, неестественно, как из глубокого колодца. Да и пространство искривляют диковинные спецэффекты – чуть поплыло слева, чуть приподнялось справа, размытость… туман. Все вместе – ирреальный мир под названием «ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ». Сорвать бы виртуальные очки с лица, увидеть солнце, белый снег, птицу на ветке… не получается.

-  Не представляете, дядьки и тетьки, какой он милашка – этот принц Монако! Мы говорили с ним о БОБСЛЕЕ, он все знает о бобслее, а я делала вид, что понимаю значение этого слова… ха… - голос Кристины.
- Это вид спорта такой, сестричка, тебе бы понравилось – садишься в железные сани и едешь, прижимаешься к мужчине, и сзади к тебе мужчина прижимается… - голос Воропаева на переключенной скорости становится похож на глас Вельзевула из преисподней.
- Разве это спорт? Лично я вот другой предпочитаю… - хихикая, встревает Малиновский, и тут же снова Сашка:
- Без пикантных подробностей, Ромочка, мы знаем все про твой любимый вид спорта… а также откуда дети появляются.
- Я совсем не это имел в виду… - возмущение Романа тонет во всеобщем хихиканье, и укоризненный голос мамы:
- Мальчики… Мальчики!
- А я гири поднимаю, - вякнул не в строчку Зорькин, чем только усугубил веселье за круглым столом.
- Может, мы все-таки начнем собрание? – голос отца, сидящего напротив, вообще звучит издалека-далека, словно с противоположного берега реки. – Андрей, как ты считаешь?
- Да, конечно, папа. Приступим.

…А вот и он сам, господин Жданов, президент компании Зималетто. Нет, слова произносит оболочка, сам же он болтается где-то над ней… или под ней, прижатый подошвой к полу.

- Николай Антонович, вам слово.

…Зорькин приступает к докладу. Павел Олегович внимательно слушает, время от времени задает вопросы. Маргарита Рудольфовна делает вид, что слушает, любуется лаком на ногтях. Кристина даже и вида не делает, что слушает, - полузакрыв глаза, грезит о принце Монако и о БОБСЛЕЕ… Воропаев скучает, хмурится – когда дела в Зималетто идут хорошо, у него неизменно портится настроение, ведь совершенно не к чему подкопаться. Малиновский рисует на листочке силуэты с «третьим номером».  Милко… Милко далеко, рядом с отцом, но его напряженное дыхание ОСЯЗАЕМО, он не смотрит на Андрея, смотрит в стакан с минеральной водой… Он не произнес ни звука с тех пор, как вошел в конференц-зал… кажется, бледное лицо его ничего не выражает, ни одной эмоции. Но как же ощутимо маэстро скован болью, сильным душевным переживанием… из-за Кати.

Милко любит ее. В этом нет сомнений, это тот редкий случай, когда времени, чтобы поверить и убедиться, не надо. Он действительно изменился, из размягченного стал твердым как гранит, он прежде всего полюбил ЧЕЛОВЕКА, а все остальное, в том числе и физиология, готово ДОТЯНУТЬСЯ до этой любви, ВПИСАТЬСЯ в нее… Когда все завязывается через душу, это получается накрепко… это прочнее самой сильной страсти, ведь на ураганном ветру ничего не произрастает…

…Откуда эти мысли, открытия, прозрения в твоем воспаленном мозгу, Жданов? Какой из тебя, к черту, философ, какой психолог? Ты прошел мимо Катиной любви. Даже не зная о том, что она существует… существовала… ты давил ее методично, как поршнем, вдавливал в землю, а вчера вечером еще и могильную плиту воздвиг сверху. Поспорил с Господом. Что ж, ТЫ ВЫИГРАЛ – БЕРИ. Вот она, твоя пиррова победа.  Твое искривленное виртуальное пространство, и эти голоса – как из глубокого колодца… Вот тебе махом сложившаяся мозаика, ответы на все вопросы, Катино отчаянное желание исчезнуть, избавиться от тебя… настолько сильное, что она отдала тебе свое тело «на растерзание», чтобы ты успокоился, как насытившийся ягуар, как успокаивался всегда, со всеми остальными… Она уходила вчера не в свой дом, не в свою квартиру, она уходила ОТ ТЕБЯ.

…Но ЭТО МОЯ ЖЕНЩИНА. Состоялось ПЕРЕТЕКАНИЕ. И не в «физике» дело – в энергетике. «Сердечная химия». Две прозрачные жидкости соединились в одной колбе и окрасились в густой, алый цвет, цвет жизни, и мгновенно повысилась температура, и забурлили на поверхности пузырьки. Что это, Жданов? Какое слово приходит в голову?

ПРЕДНАЗНАЧЕННОСТЬ.

…Совет тянется и тянется, Зорькин бодро разглагольствует об успехах Зималетто, и уже идет обсуждение, гул не умолкает, Клочкова приносит кофе и обеденное меню… а Андрей стаскивает с себя виртуальные очки, отдирает их от лица чуть ли не с кожей, чтобы увидеть белый снег, и солнце, и птицу на ветке. КАТЯ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

…Как давно? Как долго? Он не знает. Но не вдруг и не сейчас – это точно. Крохотный бутон жил в свернутом состоянии, не мог раскрыться – уж слишком почва была неплодородной. Слишком много грязи и темноты... мусора. Засоренный бездарным бытием организм.  Разобранный по частям Андрей Жданов. По кусочкам – все хорошо, все складно, целиком – тоска. Только ли из благодарности за помощь и преданность возник бутон? Нет. Нет! С Катей всегда возникало ощущение тепла. Полное  ОТСУТСТВИЕ ВРАНЬЯ. Нежность. Уверенность в завтрашнем дне. Журчание родника, когда очень хочется пить. И осознание того, что вода в нем всегда кристально чистая. Несмотря на всю неблагополучную с экологической точки зрения обстановку на планете…  Когда пошло разрушение всех искусственных нагромождений его существования? Когда рядом не стало Кати. Бутон, вместо того чтобы зачахнуть окончательно, вдруг закричал о том, что он хочет жить. Стал отчаянно пробиваться к свету. Толкать его к каким-то действиям.  Сводить с ума. Вот только пошел он совсем не туда. Не тем путем. Не с собой стал разбираться – с мотивами поведения Кати. ПРИДУМАЛ их для себя. Впал в ярость и понесся как смерч к своей черной цели – избавиться от наваждения. Самоутвердиться…

«Эх», - сидя на распустившемся бутоне, грустно вздохнул мотылек. Это все, что он мог произнести.

…Открылась дверь, и перед акционерами предстала подоспевшая из аэропорта Кира.

«Смотри, Жданов, твоя женщина пришла, - гнусно хмыкнул предводитель демонов. – От ваших с ней отношений зависит целостность компании Зималетто – ты не позабыл?..» Протянул лапищу, чтобы сграбастать мотылька, но тот проявил увертливость – вспорхнул с бутона и взмыл вверх – к застенавшему сердцу.

Кира выглядела блистательно – в новом тончайшем белом пальто, небрежно повязанный вокруг шеи бежевый шарфик, множество разноцветных пакетов в руках. Течение собрания тут же было нарушено – все приветствовали «дорогую, ненаглядную девочку», всеобщую любимицу, младшенькую Воропаеву,  а для кого-то – будущую родственницу. Поцелуи, возгласы, приветствия. «Как долетела?». «Как Прага?». «Как там погода?». «Выглядишь потрясающе!» «Посвежела!» «Похорошела!»

- Спасибо, спасибо, дорогие, - Кира раздаривала поцелуи в ответ, лишь на жениха бросила цепкий, сердитый и одновременно призывно-манящий взгляд, мол, «я тебя потом ПОЦЕЛУЮ…». Обернулась к дизайнеру: - Милко, в этих пакетах – вся красота Праги! Ткань на платье и аксессуары! Ты увидишь и ахнешь!
- Что? – рассеянно откликнулся он.
- Ты где витаешь? – весело удивилась Воропаева. – Я говорю – здесь ткань и аксессуары на свадебное платье. Шелк просто воздушный – пальцы в него погружаются как в облако…
- Он у нас мыслями уже с новой коллекцией, - смеясь, заметила Маргарита Рудольфовна.
- СвадЕбное платье, - задумчиво повторил Милко и в первый раз за время совещания поднял глаза на Андрея. В них не было торжества – только боль… и сожаление. – Конечно, Кирочка. Я потом посмОтрю.
- Вовремя ты подъехала, - ласково добавила Маргарита, усаживая будущую невестку рядом с собой. – Сейчас закончим с рабочими моментами и будем обедать, Вика уже все заказала. Наконец-то сможем поговорить о самом приятном. А вечером вы с Андрюшей ужинаете у нас – безо всяких разговоров. Паша завтра в Лондон улетает, срочный там сейшн у него организовался, так что…

…Андрей попытался запить тошноту минералкой – не получилось.

- Простите, я на минуту.

…Ушел в свой кабинет, набрал номер Пушкаревых.

- Добрый день, Елена Александровна, это Андрей Жданов. Можно с Катей поговорить?
- Здравствуйте, Андрей Палыч. Катюша приболела.
- Я знаю, мне… Милко сказал, дизайнер наш.
- Да, он ей звонил, так тревожился…

…Ну, разумеется. Кое-как справился с тахикардией. 

- Она спит?
- Она… д-да, - в голосе Пушкаревой-старшей неуверенность. – Катя отдыхает.
- Когда мне лучше перезвонить?
- Андрей Палыч, - решилась Елена Александровна, - извините, но она просила не соединять ее ни с кем. Станет ей получше – сама с вами свяжется. Мне неловко, но я всего лишь выполняю ее просьбу. Раз сказала – значит, ей так надо.
- Спасибо. Я понял.

* * *

- Катя… Катюша… Доченька…

…Она разлепила ресницы. Когда опять успела уснуть? Ведь только недавно взяла в руки томик Пастернака, остановилась на самом любимом: «Пью горечь тубероз, небес осенних горечь, и в них – твоих измен горящую струю…» Как быстро заволокло сознание, а за окном, оказывается, уже темно.

- Что, мамочка? Который час?
- Половина восьмого, - Елена Александровна протягивала ей телефонную трубку. – Ты просила сообщить когда позвонит этот… Милко.
- Милко? – Катя схватила трубку. – Спасибо, мам... Алло, я слушаю.
- Ну, наконец-то, - голос маэстро глухой, взволнованный. – Как ты сЕбя чувствуешь?
- Милко, я хочу увидеться с тобой! – лихорадочно произнесла она.
- Я могу зАехать прямо сЕйчас, - тут же заверил он.
- Нет, не так… Ты подъезжай, а я к тебе спущусь. Я хочу на улицу. На воздух. Весь день просидела в комнате.
- Хорошо, - поспешно согласился он. – Я буду через пятнадцать мИнут.

Катя вернула трубку маме и потянулась за одеждой.

- Куда ты? – с тревогой наблюдая за ее действиями, спросила Пушкарева-старшая. – Папа этого не одобрит. Больная, отправляешься куда-то на улицу встречаться непонятно с кем…
- Мам, во-первых, со мной все в порядке, - Катя натянула на себя шерстяные брюки и взялась за свитер. – Во-вторых, папа смотрит отборочный матч по футболу и свято верит в победу наших – не стоит ему в этом мешать. В-третьих – мне двадцать пять лет и я всего лишь хочу встретиться со своим другом. Тебе не кажется, что в данной ситуации вообще нечего обсуждать?
- Ты изменилась, - задумчиво и не без грусти проговорила Елена Александровна. – Как-то внезапно.
- Все хорошо, мам, - Катерина обняла ее за плечи, поцеловала в щеку, - выросла дочка, ничего не поделать. И так очень уж задержалась во взрослении.

* * *

- Милко…

Едва он выбрался из-за руля, она судорожно приникла к его груди. Он обхватил ее руками, сжал что есть сил. Тихо спросил:

- Как ты?.. Ну, как?..
- Ты мне нужен… очень… - глухо пробормотала Катя. – Мне холодно…
- Садись в мАшину, - поспешно предложил маэстро. – Там печка…
- Нет, нет… Мне воздуха не хватает. Милко, я лучше сразу все скажу. Я была с ним. Вчера…
- Я знаю.
- Откуда?! – изумилась она.
- Мне прИснился кАбан, загрызающий бурундука, - с горечью ответил дизайнер. – Зачем же ты… Ну, зачем…
- Я согласна, это дикость. Но он стал приближаться к моей семье. Почти влюбил в себя моих родных, Кольку... Обложил со всех сторон. И не было в этом ни грамма души! Только дурацкая гордыня! Он даже не представляет, как действует на меня. Что я всякий раз умираю… Ему же невдомек.  Я больше так не могла. Он поставил перед собой цель, и причины этой постановки мне до сих пор не совсем ясны. Этот человек НИКОГДА НИЧЕГО НЕ ПОЙМЕТ!  А теперь он успокоится…
- Ты мОгла сказать Ему правду! – яростно заявил маэстро, обнимая ее. – Про ту ночь в кАморке! Про унижение! Почему ты не скАзала?!

Грустные Катины глаза увлажнились.

- Милко, говорить про унижение – это испытать его еще раз. Мне даже вспоминать об этом невыносимо, а ты предлагаешь облечь унижение в слова, да еще и ждать от Андрея запоздалого раскаяния. Неужели ты не понимаешь – НЕ НАДО МНЕ ЭТОГО! Я не сержусь на него нисколько и не жалею о том, что было. Я защищала собственный рассудок, потому что вязнуть в этой его атаке больше НЕ МОГЛА!  Я плакала вчера не от боли, а оттого, что прощалась с ним. Я слишком на малое расстояние убежала, всего лишь  в «Ай Ти», не спасло меня это. Но у меня нет возможности покинуть пределы Солнечной системы! Я же знаю – не будет с ним ничего, не может быть! Но теперь он оставит меня, наконец…
- Это правда, - маэстро погладил ее по волосам. – Хорошо, что ты это осознАешь. Сегодня приехала из Праги Кира. ПривЕзла ткань на свадЕбное платье.

…Катя изумилась тому, что так остро и болезненно отреагировала на последнюю фразу. Что тут необычного и сногсшибательного? Разве не догадывалась она, что все заверения Жданова об отмене свадьбы -  это лишь звено в его жестокой игре? Почему же так скверно, господи… Может, потому, что вчера, несмотря на страх и боль, она испытала иллюзию ПЕРЕТЕКАНИЯ… Когда он изливался в нее – настиг восторг соединения. И дело тут совсем не в «физике». В энергетике. В «сердечной химии». Показалось… Привязавшееся слово ПРЕДНАЗНАЧЕННОСТЬ надо просто исторгнуть как нежизнеспособное…

- Милко…

Катя приникла к нему сильнее, слепо ища опору. Он взял ладонями ее лицо, притянул к себе и принялся целовать. Лоб, щеки, подбородок. Терзал в глубине души червяк, требовавший сказать ей всю правду до конца: о том, что Жданов знает теперь про ночь в каморке, о том, что он странен и неадекватен, что все не так просто с его отношением к произошедшему… Все благие намерения погасли, едва ему удалось соединиться с ее губами. Помедлил секунду в шоке, в изумлении и в преступном блаженстве понял: нравится. Стал целовать с исступлением. Катя рванулась было в испуге из его рук – не отпустил…

* * *
       
…Андрей ехал к Кате. Перед этим наплел всяческих отговорок родителям, проигнорировал ненависть и обиду  в глазах невесты – на все было наплевать. Даже не запомнил, какую причину придумал для отлучки, тут же сел за руль и нажал на педаль.

Он должен увидеть ее. 

…Джип, мигая фарами, свернул во дворик дома Пушкаревых.

Глава 30 (часть первая)

…Андрей Жданов вел машину по темному заснеженному городу. Стекла облепляли белые мухи, и все это круженье опять напоминало туман. Навстречу – бесконечная вереница огней, разрезающие зимнюю дымку лучи, никуда не ведущие, ни к чему не призывающие – просто освещающие путь.

…Минула неделя с момента разговора в подъезде (если можно, конечно, назвать «разговором» обрывочные бредовые фразы, перемежаемые диким натиском рук и губ). Он отправил Кате в тот же вечер эсэмэску: «Хорошо, побудь одна, если это так необходимо. Помни – я  жду тебя. Я люблю тебя. Просто – позови». Не звала.

Дать ей побыть одной… Сколько? Неделя уже прошла. Месяц? Год? Не то чтобы обида рождалась в душе – непонимание. Почему не верит? Чего опасается? Или элементарно не желает связываться с таким бешеным и непредсказуемым типом, подсознательно боится, что жизнь ее будет разрушена предательством, очередным «оставлением на столе»?.. Но ведь не могла она не чувствовать это ПЕРЕТЕКАНИЕ, когда они вместе, блаженное сплетение воедино энергетических потоков; затянувшаяся, переставшая кровоточить рана, нанесенная годами тоски и внутреннего одиночества…         

…Зазвонил мобильник. Не Катя. Отец.

- Привет, пап.
- Андрей, что происходит? – голос Павла Олеговича суров.
- Прости, ты о чем?
- Мама сейчас мне звонила – она вконец расстроена. Говорит – ты обижаешь Киру, совсем у нее не появляешься, избегаешь всяческих разговоров. Между прочим, скоро Новый год, и мы собирались отметить его все вместе – здесь, в Лондоне. Ты хоть помнишь об этом?
- Я помню, па. Я как раз еду сейчас к Кире. Просто было очень много работы. 
- Ладно, - недоверчиво откликнулся отец. – И все равно – твое поведение настораживает.
- Обещаю его пересмотреть, па. Изменить в корне. Не беспокойся. После перезвоню, сообщу – что и как. Пока.

Жданов сунул телефон в карман. Он действительно ехал к Кире, только не для примирения и воссоединения, а для того, чтобы сказать: то, что умерло, реанимации не подлежит. А не умереть не могло – изначально было нежизнеспособно. Позовет его при этом Катя или не позовет – не имеет значения.

* * *

…Кира стояла у окна и смотрела на снег. Этот декабрь невиданно снежный – кто-то наверху бесконечно усыпает Москву белым покрывалом. Хочет согреть или, наоборот, заморозить?..

Все слова уже произнесены, и говорить не о чем. Она знала. Последние дни вели к этому неизбежному разговору, ибо «никакими усилиями нельзя скрыть любовь там, где она есть, и высказать ее там, где ее нет».

- Саша будет настаивать на разделении капиталов, - голос Воропаевой дрожит, но подчиняется. – Ты это понимаешь?
- Понимаю, - Жданов, сидя в кресле и вертя в пальцах бокал с виски, из которого не отпил ни глоточка, чувствовал себя абсолютно вымотанным – ему было жаль эту женщину и жаль себя, он только что отчалил от одного берега без всякой уверенности, что причалит к другому – обетованному. – И эта мысль убивает меня. Еще пару-тройку месяцев назад я был готов жениться на тебе… ради голоса на совете и ради сохранения Зималетто. Сейчас – не могу. Не могу тебя так унизить. Как бы там ни было – ты этого не заслуживаешь.
- Дело не в моем унижении и не в том, чего я заслуживаю, а чего не заслуживаю, - Кира проглотила клейкую слюну и быстрым движением смахнула слезу с ресницы. – Ты изменился до неузнаваемости, и так быстро. Ты весь – оголенный нерв. От тебя отсверки идут… электрические. Ты влюбился?
- Я люблю.

…Вот теперь получилось заплакать. Если бы на вопрос: «Ты влюбился?» - он ответил: «Да», это бы не так доконало. Не то чтобы дало надежду, но… он и раньше влюблялся, терял голову, загорался и остывал, и всегда возвращался – рано или поздно… МОЖЕТ, БЫТЬ, все-таки со временем…  Но вот это его «Я люблю» получилось из другой оперы. Нечто совершенно космическое. Способное повернуть в иное русло всю историю человечества. Сродни глобальному потеплению климата и таянию антарктических льдов.

- Кира, не плачь, пожалуйста…
- А почему ты раздавленный такой? – ощутив солоноватый вкус на губах, она ожесточенно стерла влагу тыльной стороной ладони. – Она что, в руки не дается? Поэтому ты одержимый?
- Я не хочу это обсуждать, - Жданов поднялся, поставил на столик бокал, давая понять, что разговор закончен.
- Андрей, кто она?
- А что, от того, отвечу я или нет, зависит судьба компании? – спросил он, невесело усмехнувшись. – Ты готова повлиять на Александра и убедить его оставить Зималетто в целости и сохранности, если я назову тебе имя?
- А если готова? – Воропаева стремительно приблизилась к нему, сама плохо понимая, почему ей так важно узнать – кто эта женщина, сделавшая из баловня Фортуны Андрея Жданова невменяемого лирика с расширенными зрачками. – Если готова – назовешь?!

Он помолчал, улыбнулся устало.

- Нет, Кир. Не потому что хочу сохранить ее имя в тайне, а потому что не желаю этим ТОРГОВАТЬ. Давай так – судьба компании наших родителей в твоих руках. Я приму любое твое решение – как неизбежное. Обойдемся без шантажа. Спокойно взвесь все за и против – и поступай, как сочтешь нужным. Прости… что все так получилось.

Андрей вышел, хлопнула дверь в прихожей. Глуша рыдания даже не ладонями – сжатыми кулаками,  Кира, пошатываясь, вернулась  к окну. Белым-бело от снега. Кажется – по земле распластана ткань на ее свадебное платье, и теперь его безжалостно разрезают вдоль и поперек шины мчащихся автомобилей.

* * *

- Милко, а у меня завтра день рождения, - отрешенно сообщила Катя, наблюдая  за снежинками – просто какое-то нашествие  инопланетных насекомых, явившихся с целью заполонить Землю и вытеснить с нее человечество.
- Почему ты только сЕйчас мне об этом говОришь? – встрепенулся он с ласковой укоризной в голосе. – Это нЕчестно! Я должЕн был подготовиться. Я бы сшил тЕбе такой нАряд, что…
- Милко.

Маэстро замолк, вздохнул.

- Я понял…

…Они сидели в маленькой кафешке  у окна, и Катя созерцала снегопад, рассеянно болтая ложечкой в блюдце с растаявшим мороженым.

- Думаешь О нем?..
- Да.
- Что-нибудь рЕшила? – дизайнер не скрывает, как тяжело и больно ему задавать такие вопросы, но в том и есть отрада – не надо таиться перед Катей. Уж такая она есть - все понимает. Они стали удивительно близки – достаточно полуфразы, полуслова, и никаких неясностей не остается.
- Нет, я… не знаю, что делать. У меня страх… уверенность, что ничего быть не может, что это какое-то безумие, которое мне приснилось. Я простилась с ним, когда уходила из Зималетто, я ПРОСТИЛАСЬ КОНКРЕТНО, я убила в себе последнюю крамольную мысль. И вдруг… он взял и опутал меня как спрут, он говорил такие слова… Я понимаю женщин, которые ломились к нему в кабинет, сокрушая все кордоны, я знаю, что они чувствовали и как потом… отползали. Зализывали раны. Не могу…  Он же женится. Ты говорил – ткань на платье… Она ведь есть?
- Есть, -  не стал спорить с очевидностью маэстро. – Она есть. Лежит у мЕня в мастЕрской. Ждет своЕго часа.

Катя нашла его руку, прижала ее к своей щеке. Пальцы его были теплыми… родными.

- Дело даже не в ткани. Понимаешь – не могу ПОВЕРИТЬ… Умерла вера давным-давно – я ее убила, потому что слишком она меня мучила. Я УМЕРЛА ТАМ, НА СТОЛЕ. И родилась заново. Милко, как хорошо с тобой…
- Катя… 

…Переведя дыхание, он зарылся в ее ладони, боясь облечь чувства в слова.

- У меня родители будто с ума сошли, - печально поделилась она. – Все спрашивают – где мой жених. Мол, явила его – и тут же пропал куда-то… А бедный Колька вообще ничего не понимает. Говорит: «Пушкарева, ты сообщай заранее, кто будет твоим женихом завтра и на следующей неделе. Должен же я морально подготовиться».
- Так явиться женИху или нет? – тихо спросил маэстро. – Он уже Устал ждать, когда позволят Ему явиться…

…Катя поймала его потерянный взгляд и задохнулась от наплыва эмоций.

- Ты придешь ко мне завтра на день рождения?
- КОнечно. Что ты спрашиваешь…

* * *

…Жданов сел в машину, чувствуя отупляющую усталость. Разрыв связей – дело, требующее колоссального выброса энергии. У него получилось. Что дальше?

…Да ничего. Не зовет его Катя. ОДНА хочет побыть. Только почему-то кажется, что она сейчас не одна. И выбор свой уже сделала.   

Глава 30 (часть вторая) и последняя

…Пушкаревы-старшие – уникальные люди. Казалось бы, лет дочери уже столько, что совсем не обязательно на ее день рождения украшать квартиру надувными шариками и развешивать по стенам плакаты с цветочками и детскими Катиными фотографиями. Но бороться с этим бесполезно – с самого утра в доме оживленная суета, отец хохочет не в меру громко, из кухни тянутся, расползаются по комнатам божественные ароматы. Зорькин с утра пасется возле Елены Александровны и выслушивает от Валерия Сергеевича убийственные по этому поводу насмешки. 

- Катюш, а из гостей-то кто будет? – улучив минутку, спросила мама. – Мне же надо хоть примерно сориентироваться…
- Ой, не знаю, - Катя, собираясь на работу,  застегивала блузку и никак не попадала пуговицами в петли. – Девочки из женсовета обещали заехать ненадолго… Милко, конечно. Всё, наверное…
- А про меня ты не забыла, Пушкарева? – крикнул из кухни Коля, активно что-то пережевывающий.
- Про тебя забудешь, пожалуй. Кстати, Зорькин. Иди-ка сюда. Мам, мне надо с ним поговорить.
- Поняла, - Елена Александровна кивнула и вышла.
- Коля, ну где ты там? Я опаздываю!
- А повежливей никак нельзя? – Николай нарисовался в дверях ее комнаты. – Я, между прочим, тоже опаздываю. Я в своем деле незаменим, без меня ж там работать никто не будет…
- Вот я как раз об этом. Насчет твоей работы… Коль… не проговорись, пожалуйста, Андрею Палычу насчет дня рождения. Вряд ли он, конечно… но – так, на всякий случай.

Произнесенная фраза кинула в топку не меньше миллиона нервных клеток. Коля перестал жевать и глянул на подругу сощурившись и отнюдь не ласково.   

- Знаешь, что… Хоть сегодня у тебя праздник и надо тебе исключительно комплименты отвешивать, но ты меня извини… я тебя не узнаю. И игры меня твои достали.
- Игры… - Катя натянула пиджачок, борясь с подступившими слезами. – Пусть будут ИГРЫ, если ты ТАК оцениваешь то, что со мной происходит. Просто выполни мою просьбу, ладно? Я пошла.
- Ну, подожди, - Зорькин, изумленный отчаянием в ее глазах, загородил выход. – Что я оценивать-то могу, когда ты ничего мне не объясняешь? Чужая стала совсем. Милко в качестве жениха на кухне восседает, а через полчаса ты уже в подъезде со Ждановым… Что я должен думать?  Какие выводы делать?
- Я смотрю – вывод ты уже сделал, - Катя взяла со стула сумочку, и Николай растерянно констатировал, что ее тонкие пальцы дрожат. – Я сознательно морочу головы двум славным и милым парням. Правда, один из них – бывший гей, а второй – почти женат, но это такие пустяки. Пропусти меня!
- Катька, да что ж ты творишь!   

Коля крепко обнял ее и успел погасить вырвавшийся из ее груди вместе с ливнем из слез жалобный стон.

- Ну вот, - проворчал он, - наконец-то. Пушкарева вернулась к плечу старого друга. Жизнь налаживается…
- Колька, прости… Это какой-то дурдом… Я тебе расскажу – потом, обязательно…
- А не поздновато будет? – с беспокойством осведомился Зорькин. – Наломаешь дров – и не повернуть уже вспять.
- Ох, наломаю. Чувствую. Пиджак тебе намочила.
- Да черт с ним, с пиджаком. Объясни, что происходит. Прямо сейчас!
- Коль, я… - Катя запнулась, заколебалась.
- Катерина, ты не опаздываешь? – в комнату вошел отец, и она торопливо скрыла мокрое лицо за Колиным плечом. – Это что еще такое?! Что за нежности телячьи?
- Ну вот, теперь моя очередь на Катьке жениться, - вздохнул Зорькин. – Дядь Валер, если вы будете каждого, кто дерзнет к вашей дочери прикоснуться, волочь в загс, у вас тут батальон мужей образуется. Будете их строем водить по двору, как по плацу… 
- Ты поговори мне еще! – громыхнул Пушкарев грозно.
- Пап, все в порядке, - Катя торопливо отвернулась к окну и достала из сумочки пудру. – Коля поздравил меня с днем рождения и пожелал больших успехов в карьере.
- Это правильно, - одобрил Валерий Сергеевич. – Карьера – это важно, вот только сегодня домой попрошу без опозданий. Праздник есть праздник!
- Конечно, папа. Все, я побежала, - она устремилась к дверям, шепнув Николаю на ходу:
- Потом. Все потом…

«Потом», «потом», - мрачно подумал Зорькин. – А глаза бешеные. Натворит дел…

* * *

- Милко, у меня нет слов…

…Холодный вечер опустился на Москву, дымка скользила вдоль шоссе и тротуаров, и парок от дыханий суетливых прохожих вносил свою лепту в царствие зимнего тумана.

…Из гостиной раздавались взрывы хохота, Федька бренчал на гитаре, отец с женсоветом распевали песни. Пришедший позднее всех креативный директор компании Зималетто и очень близкий Кате человек положил ей на ладони полиэтиленовый пакет, почти не ощутимый на вес.

- Что это?
- Подарок. Иди прИмерь. Скажешь, когда можно вОйти.
- Ты все-таки что-то сшил? Сам?! Когда же ты успел?
- Ночью. Вот этими вот рУками. Да не смОтри ты так виновато, - он улыбнулся, и она с тревогой отметила темные круги у него под глазами. – Я бы все равно нЕ смог Уснуть, так хоть с пользой время прОвел. Хорошо, что параметры твОи мне давно известны. Ну, иди, примЕряй.

Катя ушла в свою комнатку, открыла пакет. Достала не просто что-то белоснежное и воздушное – что-то ЗВЕЗДНОЕ, мерцающее… удивительной, неземной красоты ткань. Развернула ее. Платье. Голова закружилась. Такого чуда не бывает. Просто НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Разве что где-то там… на маленькой Белой планете, кружащейся вокруг беты Центавра.

…Надевала, стараясь не дышать. Платье длинное, в пол, и кожу ласкает, как живое существо. СВЕТИТСЯ. Имеет температуру – теплое, хотя при этом очень тонкое. Откуда? Каким образом? Сидит идеально, повторяет контуры тела, но не откровенно, а словно бы полунамеком… Ох, Милко… КАК ЖЕ ОН ЭТО ДЕЛАЕТ?.. Это не просто талант, это и в самом деле кем-то свыше посланный ДАР…

…Долго не решалась взглянуть в зеркало. Наконец подняла глаза. Дыхание сбилось. НЕРЕАЛЬНО. Платье существовало с ней вместе и при этом – словно бы отдельно. Оно ПАРИЛО вокруг нее. Эффект скольжения, полета – сила покроя, мысли, творчества... и любви. Конечно же, любви. Только любящий человек мог создать такое.

- Милко, у меня нет слов…

…Он вошел, после того как Катя его позвала, и остановился в шаге от нее, тоже глядя в зеркало. Смотрел, совершенно оцепенев, словно не он был автором шедевра.

- О БожЕ мой…
- Да, это прекрасно, - она понимала, что вот-вот заплачет. Весь день сегодня глаза на мокром месте, и на работе все валилось из рук. А уж при созерцании такого чуда… - Ты гений… И вообще – ты лучший…
- Нет, девочка мОя, никакой я нЕ лучший, - что-то происходит с его голосом, он становится все глуше и глуше. – Я обыкновенный эгОист, мечтающий о счастье.
- А откуда… такая ткань?
- Два года нАзад самолично кУпил в Париже. Просто не смог прОйти мимо, как истинный в этом деле гУрман. Это эксклЮзив. Берег для какого-нибудь особого случАя… и вот он нАстал.
- Я даже не знаю, что сказать…
- НичЕго не говОри.
- Гости сейчас с ума сойдут от потрясения. И родители тоже… Пойдем к ним?
- Катя… - маэстро снова улыбнулся с очевидным усилием. – Я, наверное, поеду дОмой. Я не в форме. Все-таки бЕссонная ночь…
- Ты что? – изумилась и огорчилась она. – Ну, посиди хоть немножко. Или ты… тебе неловко?
- Не в этом дело, - Милко смотрел на нее с такой нежностью, что опять перехватило дыхание, как при взгляде в зеркало. – Сегодня утром у себя в мастЕрской я обнаружил Киру. Она сидела и крОмсала ткань на свое свадЕбное платье портновскими ножницами. Андрей разорвал пОмолвку. Из-за дрУгой женщины. Кира нЕ знает, кто Она. А я знаю. На свою бЕду.

…Кислород закончился внезапно. Кто-то распахнул люк космического корабля, и открылось безвоздушное звездное пространство.

- Катя, пОслушай мЕня… - Милко все труднее говорить, все больше он срывался на акцент, забывая правильное звучание русских слов. – Я нЕ предстАвляю, что ждет тЕбя с этим челОвеком. Это не близкий мне  внутрЕнне челОвек, чУжой… Только все это не Имеет знАченья. То, что у тЕбя с ним… это данность. То, что могло быть у нас с тОбой… это строитЕльство. Слово из лексИкона прОрабов и рабочих. СмОтри, сколько жилых кОробок за Окном, со светящимися глАзами. Заточил бы я тЕбя в одну Из них,  и погибла бы ты там от тОски.
- Милко…

Катя качнулась вперед, упала в его руки. Он обнял ее осторожно, погладил по волосам.

- Только нЕ плачь. Я тЕбе очень благОдарен. Ты что-то неверОятное сО мной сотвОрила. Я нЕ знаю, кто я и кем хОчу быть, но я точно знаю, что больше никОгда не пУщу в свою жизнь фальшь. Неправду. Мой поиск, оказЫвается, только начАлся.
- Милко, не уходи… - сердце разрывается от жалости к нему.
- Я не ухОжу, - он приподнял ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. – Это ты Уходишь. К нЕму. Если бы ты Осталась сО мной или с кем-то дрУгим, ты бы все рАвно шла к нЕму. КаждУю сЕкунду и каждЫй час. Всю жизнь. ТЕбе страшно. Ты ведь за свадьбу Его с Кирой цЕплялась только как зА повод. Ты боялась… ОГРОМНОСТИ того, что испытываешь к Жданову. Но ты храбрАя, ты справишься. Просто – прими, что дАно. Кире не дАно – и свое врАнье она разрезала портновскими ножницами. Тебе – дАно, - маэстро провел ладонью по источающей звездный свет ткани. – Это – твОе. И оно цело.  Я пОйду. Не провОжай мЕня.
- Милко!
- Всё. НИ слова больше.

…Он отступил на шаг, еще раз оглядел Катю в своем творении – белом летящем («птичьем») платье – и вышел.

* * *

…Безвоздушное пространство раскачивается, кривится, то сужается, то расширяется. Испытывая бешеные космические перегрузки, Катя ищет в сумочке мобильник и только по размытости мелькающих перед глазами картинок понимает, что все-таки плачет. На экранчике не видно ни имен, ни цифр, найти нужный номер невозможно – приходится продираться сквозь влагу, избавляться от нее при помощи схваченной со стула шерстяной кофты.

Наконец-то - гудок… всего один… одного достаточно, голос Жданова врывается первым:

- Катя…
- Андрей…

Пауза для поиска кислорода (где ж его взять – пространство-то безвоздушное?..).

- Катя, с днем рождения. 
- Вы… ты… откуда?..  Зорькин…
- Не он. Милко.

…Милко. ЧТО ЖЕ ОН С СОБОЙ СДЕЛАЛ… ради нее…

- Катя, я люблю тебя.
- Где ты?
- Я здесь, в твоем дворе. На карусели.
- Там же холодно… почему ты… поднимайся… то есть нет, это я… – слова отказываются подчиняться правилам выстраивания в предложение. – Я сейчас спущусь. Через минуту!
- Пушкарева, тебя гости заждались! – голос Николая из прихожей. – В конце концов, это невежливо! Я… - его голова просунулась в двери, и дружок обомлел. Вытаращил глаза и выдал самую мудрую в мире мысль, к которой недавно пришел. – Ёхарны бабай… это… это что?.. то есть… это кто? Вы… вы… мне плохо… Девушка, куда я попал? Это тронный зал императрицы? А тут Катя Пушкарева не проходила случайно?..
- Сейчас… сейчас… - ее взгляд метался по комнате, она ничего не слышала и не понимала, рука сжимала телефон.
- Ну, ты вообще… и впрямь невеста, - Зорькин тоже не мог прийти в себя. – А где жених?..
- Сейчас… Мне нужно спуститься… Коля, - она подошла к нему вплотную. – Умоляю. Мне надо выйти. На улицу. Придумай, что всем сказать, ну пожалуйста!
- С ума сошла? В таком виде? – ошарашенно воскликнул он. – Куда ты? И что я могу придумать?!

…Переодеваться некогда. Нет сил ждать никаких. Катя отстранила с дороги Кольку и устремилась в прихожую. Выбежала на лестничную площадку в туфлях на высоких каблуках, лишь пальто машинально сдернула на ходу с вешалки. 

…Жданов ждет ее у подъезда с чем-то очень объемным под мышкой – тоже какой-то пакет, полупрозрачный. Асфальт подледеневший – она скользит на нем и едва удерживает себя на ногах, но вот пальто падает с плеч, оставляя ее на морозе в летящем «птичьем» платье. В ладони по-прежнему зажат мобильник, но она этого не замечает.

…И он ничего не замечает. Даже не соображает в первое мгновение, что надо немедленно поднять пальто и укутать ее, незащищенную, - слишком ослеплен ВИДЕНИЕМ.

- Катя…

Объемный пакет тоже летит на асфальт,  Андрей хватает ее на руки.

- Невеста…

* * *

…Он отнес ее в машину, Катя все время повторяла:

- Платье… осторожно, пожалуйста, это от Милко… Оно целое, оно мое, оно как ДАННОСТЬ… его надо беречь…
- Конечно, беречь… конечно…

Говорить было трудно – на поцелуи еще как-то хватало воздуха, а вот на слова…

- Осторожно, - Андрей распахнул дверцу, усадил ее, с десяток лихорадочных поцелуев – и… - Сейчас, Катюша… одну секунду…

Принес ее пальто и объемный пакет, бросил все это на заднее сиденье, сел за руль, хлопнул дверцей – и пропала реальность.

- Катя…   
- Андрей…
- Я люблю тебя…
- И я… С первого дня… С первой минуты…
- Я так мечтал, что ты мне позвонишь… Сама…
- Не знаю, решилась бы я, если б не Милко…
- Я видел, как он приехал. Понимал, что разговор у вас… непростой… Потом видел, как он вышел…
- А если бы я не позвонила?..
- Пришел бы, весь заледеневший… Горячего чаю попросить… И твоей руки…

…Она задохнулась. Опять поцелуи…

- Андрей, у тебя же проблемы будут… из-за меня…
- Еще какие…
- Зималетто… грозит раздел на части…
- О да… На много-много маленьких «зималетточек»…
- Это же ужасно…
- Чудовищно…
- Я же разрушаю всё, так нельзя…
- А умереть без тебя – можно?..

…Возразить нечем. Снова поцелуи.

- Мне надо идти… У меня гости…
- Нет…
- Пойдем к нам…
- Нет… С тобой… хочу… немедленно… сейчас…
- Нет, что ты…
- Да. Поедем ко мне.
- Нет…
- Да… 
- Андрей… - как-то же надо вразумить сумасшедшего (или себя саму – такую же ненормальную?), что-то придумать для отрезвления… Осеняет: - А что в том пакете?
- В каком?
- Который ты на асфальт уронил…
- Черт, - Жданов смеется. - Забыл про все на свете. Это подарок. Дурацкий. Набрел на него – и… не ругайся только…

Достал пакет, вытащил здоровущую мягкую игрушку – Ежа. Иглы у него были мягкими, «добрыми». В лапах – гриб с красной шляпкой. Похожий на сыроежку.

- Помнишь… - Андрей провел по ее щеке пальцами, зачарованный и пьяный от счастья. – «А мы с папой грибы любим собирать…» - «Ну да, сыроежки, там, разные…» Кать…

…Взгляды перекрестились, и кислород опять закончился. Дефицит случился на планете с кислородом, как с нефтью. Ничего не поделаешь – бывает… 

- Поедем к тебе, - почти взмолилась она, прижимая к себе Ежика. – Пожалуйста!

* * *

- Мамочка! – кричала Катя в трубку, так удачно захваченную с собой, отмечая почти ничего не видящим взором мелькающие в окне несущейся машины огни. – Прости меня, золотая моя, хорошая! Я все-все объясню – очень скоро! То есть… как именно «скоро», я не знаю, но… Думаю, что…
- Николай! – Жданов держал одной рукой руль и тоже говорил в мобильник. – Я в тебя верю – ты моя правая рука! Мой финансовый гений! Ум, честь и совесть нашей эпохи! Не дай Пушкаревым впасть в панику! Улыбайся!
- Ольга Вячеславовна! – телефон Катерины раскалился в ее руке. – Пожалуйста, не обижайтесь! И девчонки пусть не обижаются! Гуляйте хоть всю ночь, а я обязательно вернусь… скоро… когда-нибудь… Ну, так случилось! Невозможно иначе!
- Валерий Сергеевич! – это опять Жданов. – Готов к наказанию! К пожизненной гауптвахте! К тысяче нарядов вне очереди! К миллиону! Ну, так произошло! Не в силах я ничего изменить! Надеюсь вымолить прощение! Только не сейчас!
- Шурочка, милая! – в Катином мобильнике заканчивается заряд, она торопится. – Будь другом – почаще запевай! И военное что-нибудь – чтобы папа подхватил!.. «День Победы»?.. Очень даже подойдет!..  Я все объясню, честное слово!..
- Тропинкина! – телефон Андрея тоже на последнем издыхании. – Официально разрешаю опоздать завтра на работу на три часа! На четыре! Включай обаяние на полную мощь – прикрывай начальника! Родина тебя не забудет!
- Амурочка! – опять Катя. – Наведи маму на разговор о снах! Расскажи, как ты гадаешь, - ей будет интересно! И нагадай ей что-нибудь… хорошее!
- Малиновский! – продирается сквозь помехи в телефоне Жданов. – Позвони моей маме! Объясни, что все мои трубки внезапно вышли из строя – магнитные бури!.. Да, действуют только в пределах моей зоны!.. Природная аномалия в отдельно взятом кубометре!..  НИЧЕГО со мной!.. Просто я люблю Екатерину Пушкареву!.. Валерьянку пьешь?.. Правильно!.. Всё лучше, чем виски!.. 

…Визг тормозов, остановка – машина достигла цели. Оба мобильника умерли – батареи на нуле. Связь с Большой землей прервалась.

* * *

- Катя…

…Андрей осторожно снимает с нее светящееся «птичье» платье, подносит на миг к лицу изумительную ткань, вбирает ее аромат. Откладывает аккуратно в сторону искрящееся чудо, тянется к шелковистой коже. Сам уже раздет полностью, возбужден до предела, и остается только хоть как-то тормозить себя, чтобы УНИЧТОЖИТЬ горечь прошлой ночи, дать взамен этому маленькому драгоценному чуду бездну наслаждения.

…Берет широкими ладонями мокрое от пота и слез лицо, целует в губы в стотысячный раз. Как беден, как нищ он был без нее…

- Андрей…

…От одних только ласк она достигает пика блаженства в третий раз. Дышит тяжело, будучи совсем без сил и мыслей (куда уж до них), а он все терпит, все не решается на вторжение, упрямо начинает новый заход… И кожа ее опять послушно начинает загораться, полыхать, и выдерживать больше невозможно, вбирая этот сок, принимая эту влагу и понимая – готова, ГОТОВА…

- Катенька… можно?..
- Да… - она умоляет. – Прошу тебя…

…Осторожно, только осторожно, медленно – чтобы не спугнуть… Не боится… Только на миг замерла – и робко раскрылась… Вот так, правильно, девочка моя, единственная моя… Еще чуть-чуть… Стонет тихонько и сладко, обхватывает его руками… Не потерять голову… да как же это возможно… Еще чуть-чуть, глубже, о господи… Подается несмело навстречу… Помимо воли он судорожно убыстряет темп и тут же затихает… как ты?.. все в порядке?.. Не больно?..  «Люблю тебя, Андрей…»… три слова гасят проблески разума… Вот так, да… да… хорошо… Маленькая моя, не могу терпеть…

- Катя…

…Она не способна ответить, принимает его – большого, неистового, зрачки ее черны и огромны, поцелуй уже почти безотрывен… Летят к лешему все тормоза… вот теперь приготовься… вот сейчас… возьми меня  всего – такого, какой я есть… не бойся… Какой есть, Кать… весь твой… Так суждено, ПРЕДНАЗНАЧЕНО…

…Последние секунды перед сокрушительным обвалом – уникальное явление природы человеческой. И вообще – природы, призванной не погибнуть, продолжить свое существование, повториться, возродиться бесчисленное количество раз.  Пьянит НЕОСТАНОВИМОСТЬ ПРОЦЕССА. Хоть потоп, хоть землетрясение, хоть наводнение – все равно… Уже нет никакого страха и сомнений – НЕТЕРПЕНИЕ… еще немного, совсем немного, вот сейчас… СЕЙЧАС…

…Первой делает шажок в вечность, не обреченную больше на гибель, Катя – охнув в очередном изумлении, тихо стонет, содрогается… долго… волшебно. К последней ее судороге поспевает Андрей – более откровенный и смелый вскрик, торжество – губы в губы, глаза в глаза… смотри, чувствуй, запомни этот миг… ПЕРЕТЕКАНИЕ… Переплетение… Новая жизнь, о которой они еще не знают… А ей, новой жизни, незачем торопиться заявлять о себе – успеется… Пусть насладятся друг другом… Хоть что-нибудь попытаются осознать… Клетки и без них умеют делиться и множиться. Самостоятельные. Им помощь не нужна…

* * *

…А все остальное не входит в сюжет. Проблем будет, наверное, выше крыши. Переживаний, скорее всего, – тоже. Доброй грусти будет достаточно – о светлых людях, не нашедших пока своей дороги. Только все это вычеркнуто из данного произведения цензурой в лице Автора. Об этом – потом. Как-нибудь… Может быть, осенью?..

Послесловие
         
…Левка с восторгом наблюдал, как на телеэкране мышка Джерри от души колотила кота Тома молотком по голове. Потом еще приложила его крышкой от мусорного ведра и в довершение всего огрела огнетушителем. Бедный Том скрючился от обиды, а сын хохотал.

- Смешно? – хмуро спросила я.
- Очень, мам!
- Давай-ка что-нибудь другое посмотрим, - редкий приступ воспитательного процесса.
- Что?

…Поставила ему диск с «Ежиком в тумане», признанным недавно мировой общественностью «лучшим мультфильмом всех времен и народов». Семилетний егоза смотрел его с недоуменным выражением на лице. Но постепенно «поплыл». Впитывал странные звуки. Странные картинки. Когда Ежик с Медвежонком воссоединились, вздохнул с облегчением.

После просмотра решила вызвать на разговор:

- Тебе понравилось?
- Да.
- А кто больше всего?
- Ежик.
- А что обрадовало?
- Что он нашел своего друга.
- А еще?

Помедлил, подбирая слова.

- Ну… что он встретил Лошадь.
- А почему его так потрясла эта встреча?

…Покраснел. Не знал, что ответить, как объяснить.

- Не торопись. Подумай.
- Ну, ведь это так необычно – в тумане. Как в сказке. Может, Ежик подумал, что она ему приснилась?..

…Странные мы с Левкой существа. Обычные реалисты, живущие в сегодняшнем дне, а как придет в голову эдакое – фантазируем и не можем остановиться. Делаем ставку на МЕЧТУ. По-иному не умеем и не хотим. И очень любим считать звезды, сидя на песчаном берегу Байкала.

…Подмигиваю портрету, благодарю за правильный совет, ставлю точку и гашу экран монитора.

Да, что-то припоминаю 

agatha,