Автор: Амалия
Название: Боинг для Снеговика
Пейринг: Катя/Андрей
Рейтинг: PG-13 или PG
Жанр: лирическая комедия с грустинкой
Примечание: Катя вернулась из Египта. Чемодан не теряла, новые очки не разбивала.
1. «Не хуже других»
- Знаешь, я там была… Я там была не хуже других, Коля.
А Зорькина и не надо было убеждать. Зорькин верил. Вернее – видел. Не слепой же он, в самом деле. За пару часов в десятый раз очки протер. Картинка не менялась. Золотистый нежный загар на щеках подруги, коралловый отблеск на губах. В темных глазах – что-то от мадонны. Хоть и без младенца, и даже не в положении, но как будто с некой тайной внутри, с чем-то зреющим, расширяющимся, как пламя от ветра. И плечи распрямленные. И волосы по ним – не понять откуда взявшимися волнами. И словно посверкивают на кончиках. И кончики ресниц туда же – как звездами микроскопическими усеяны. С вызовом с таким. Здрасьте, мол, мы тут посверкаем, вы не против?..
Вот такие дела-делёшеньки.
- Пушкарева, - пробормотал Николай осторожно, - надеюсь, обошлось без черной магии? Без варева в котле зелья из тринадцати трав под глухой бой барабанов?
- Еще чего надумаешь? – она с улыбкой склонила голову набок, и это движение тоже было новым в своей грациозной плавности.
- Ну, не знаю. Ты же из Африки вернулась. Всем известно, что в Африке… эээ…
- …реки вот такой ширины, - подсказала Катя, - и горы вот такой вышины.
- И хитрые живут колдуны, - ловко присочинил Зорькин.
- И толстые шагают слоны, - Катерина развеселилась, включившись в стихоплетство.
- И парни вот такой крутизны, - Николай насупился. – Один в аэропорту возле тебя стоял как приклеенный. Нет. Как козел на привязи. Кажется, Михаилом звать?
- Ага. Миша.
- Ну, значит, как медведь на аркане. Сядет скоро тут, у тебя на кухне…
- Коль, ты кого ревнуешь – меня или мамины пирожки?
- В совокупности. Этот представитель фауны явно имеет виды и на то, и на другое. Говоришь, он кулинар по профессии? Вот-вот. Смотрел на тебя, как на блюдо, которое надо срочно продегустировать.
- Фу, Колька…
- А че «фу», говорю как есть. Вот какой ты друг после этого? Подставила мою шею под клыки саблезубых тигров из Зималетто, а сама – под бой африканских барабанов…
- Ну, прости, прости, - Катя посерьезнела и погрустнела. – Я была не права. Надо было позвонить Павлу Олеговичу.
- Я восхищен твоим поздним зажиганием, - буркнул Зорькин. – Не успели мне перегрызть глотку, как верная боевая подруга тут же пришла на помощь. Ура, товарищи!
- Коль, не преувеличивай степень перенесенных тобой страданий. Я всё исправлю. Завтра же пойду в Зималетто, подпишу их проклятые бумажки. Поставлю вот такую жирную точку во всей этой гнусной истории!
Катя ладонями обозначила «жирность» точки – внушительная такая получилась, размером с декоративную подушку. Николай волей-неволей залюбовался вдохновленным решимостью лицом подруги и тем, как кончики ее волос и ресниц еще пуще заискрились с воинственностью Орлеанской Девы. Следующая пришедшая в голову мысль несказанно его воодушевила:
- Слушай, Пушкарева, я с тобой пойду! Я хочу видеть эти физиономии, когда ты явишься перед ними – вся такая-растакая, из-под африканских барабанов, с мечом… то есть с улыбкой победительницы наперевес! Да-да, и в одной из умопомрачительных шмоток, которыми набит твой чемодан! Дитя Нила, вышедшее из его вод, сияя чешуей! Я хочу, хочу услышать панихидный стук их челюстей о паркет! Это с лихвой возместит все мучения и унижения, через которые я прошел в том каземате для пыток!
Зорькин аж заерзал на диване в счастливом предвкушении триумфа, как ребенок, перед которым соблазняюще повертели игрушкой в яркой упаковке. Но Катя энтузиазма друга не разделила – выстрелила испепеляющим взглядом исподлобья. О, она это умела.
- Я понимаю, Коля, ты настроился на захватывающее действо, на шоу с жонглированием человеческими черепами. Прости, но ничего такого не состоится – цирк отменил гастроли. Я встречусь со Ждановым-старшим наедине, с глазу на глаз. Ну, пусть еще там будет его юрист. И всё. Никаких других членов совета директоров.
- Ты им такое условие, что ли, ставишь? – опешил Зорькин.
- Они не в том положении, чтобы не идти на мои условия. И я не в книге актов гражданского состояния во Дворце бракосочетаний собираюсь ставить подпись. Скопление публики, вспышки фотоаппаратов, цветы и рукоплескания тут вовсе ни к чему.
Теперь Коленька заслушался металлическими с примесью платины нотками в голосе подруги. Вот так Пушкарева, дубль два, усовершенствованная модель. С новенькой супернадежной микросхемой взамен прежней, сгоревшей начисто.
- А в чем ты пойдешь? – ляпнул Зорькин и тут же понял, что глупость сморозил. Несущественно это – для вот такой новой Катьки.
- В чем-нибудь пойду, - подтвердив его ощущения, равнодушно ответила она. Пнула носком тапка по замку чемодана, лежащего тут же, у ее ног. Крышка приоткрылась, и выглянуло что-то пронзительно-белое, кусочек рукава из мягкой ткани отменного качества – невооруженным глазом было видно.
Она никогда не вернется к себе прежней – уверовал Николай. Лягушачья шкурка дотлевает в глубине черной пасти камина. Катя будет блистать – но не для тех, других, чужих, с кем рвет последние связи. Для себя.
- Одна пойдешь? – удрученно вздохнул Зорькин.
- Одна.
Всё верно. Это ее персональный последний бой.
Коля жевал пирожок с картошкой и чувствовал почему-то смутную печаль. А Катерина, напротив, вдруг оживилась – вдохновенно рассказывала про Африку. Про то, как по вечерам, на закате, огромное красное солнце лежало на серо-синей глади моря. Какие причудливые рисунки рисовали тени от пальм на раскаленном асфальте.
- Там есть что-то от первозданной, исконной свободы, Колька…
- Ну да, - хмуро подтвердил он, проглотив сдобу. – Вернулась с югов первозданно-свободная знойная женщина… мечта поэта. И плевать ей, что за окном – склизкая московская весна.
- Действительно плевать, - задорно подтвердила Катя. – Важно не то, что снаружи, а то, что внутри.
- Какой свежий постулат! Погоди, я сейчас запишу, где-то у меня ручка была…
- Вот что ты злишься и ерничаешь, а? – смеясь, с шутливым упреком воскликнула она. – Чем господин Зорькин недоволен? Начинается новая жизнь…
- …с новым медведем на привязи.
- Да оставь ты медведя… тьфу, с греха с тобой пропадешь! Оставь Мишу в покое. Он хороший.
Коля сморщился так, словно зажевал кусок хозяйственного мыла, а думал – что пирожок.
- Лучше бы ты, Пушкарева, шимпанзе привезла…
Катерина смеялась от души. Как это здорово, когда переполнена, как кипящим волшебным снадобьем, веселой решимостью. И зудит под лопатками – вот ей-богу, крылья прорезаются! И Колька, милый Колька с нахмуренным челом и набитым ртом – ну такой забавный, такой милый! АААААААА!!! – очень захотелось закричать Кате. Как там, в Африке, на берегу моря. Взорвав изнутри легкие.
- Снег сыплет, - поглядев в окно, задумчиво отметил Николай. – По фигу ему твоя Африка. Никак нынче зима не угомонится.
Хлопья были крупными, тяжелыми, водянистыми. Наверное, последний привет от ушедшего в небытие плачущего, стылого, убийственного февраля.
Катя подошла к окну и с треском задернула шторы.
Ночью ей снилось что-то неспешное, переливчатое, перекатывающееся, как волны. Следы от босых ног на медово-бежевом песке, уходящие далеко за горизонт. А еще почему-то шимпанзе в красных штанишках и полосатой майке. Ох, Зорькин, Зорькин…
В целом выспалась отлично, шторы отдергивала, с удовольствием зевая и потягиваясь. За окном на газонах куце белели островки снега. Хмурое небо обнаруживало явственную тенденцию к прояснению.
Катя провела пальцами по спутанным волосам и оглянулась на полуоткрытый чемодан, проведший эту ночь там, где его оставили, - в центре комнаты.
В бой, Пушкарева. Ты закончишь его быстро. Раз, два – и точка. Вот такой жирности.
2. «Вас там ненавидят»
«Она согласится, - с удовлетворением думал Александр Воропаев, мягко притормаживая машину возле дома на улице Авдеенко. – Она обязательно согласится. Слишком убойные у меня аргументы».
От нетерпения и возбуждения покалывало в кончиках пальцев. Саркастически-уничижительная речь, призванная сломить волю противника, проехаться по ней танковыми гусеницами, отрепетирована. Александр оглядел промозглый дворик с покосившимися качелями, хмыкнул, посмотрел на часы и не торопясь, с удовольствием закурил.
«Садитесь в машину, Екатерина Валерьевна. Не бойтесь, я вас не съем».
Он представил ее панический взгляд из-под круглых очков снизу вверх, как поднимет она ладошку, то ли защищаясь от него, господина Воропаева, то ли заслоняясь от пробивающегося сквозь тучи весеннего солнца. Картинка настолько воодушевила, что табак показался Саше ароматным и будоражащим как никогда.
Это определенно счастливый день. Приятно ощущать себя двойником Наполеона из антимира, никогда не знавшим поражений.
Стрелки на циферблате отшагали пять минут. Александр взглянул на подъездную дверь, и будто бы подчинившись его гипнотическому взору, она открылась. Однако тут же пришло разочарование – вышедшая в коричневом узком пальто, из-под которого виднелись белые брючки, девушка озарила мир легкой улыбкой и осияла его матовой позолотой русых вьющихся волос.
Не она. Воропаев отвернулся, вновь вперил нетерпеливый взгляд в циферблат. «Опаздываете, Екатерина Валерьевна. Замечание вам в дневник».
- Катя! – позвучал женский голос сверху, с уровня четвертого этажа. – Застегни верхнюю пуговицу! Свежо!
- Мам! – откликнулась девушка в коричневом пальто укоризненно, задрав голову. – Мне нормально!
- Тут тебе не Африка!
- Я в курсе, в курсе!
- Ка-тя!
- Господи… Ну, хорошо, хорошо…
Пока девушка возилась с пуговицей и тугой петлей, закинув за плечо сумку, чтобы не мешала, Александр прикручивал на место голову. Фигурально выражаясь. Проморгался, поправил галстук. Кашлянул в кулак. Разозлился на собственное замешательство. В три широких шага догнал девушку, пустившуюся было в свой, отдельный от Саши Воропаева, путь.
- Екатерина Валерьевна!..
Она обернулась, и он снова ослеп секунд на пять. Гнев на так некстати подкачавшее зрение обернулся холодным, прямо-таки ледяным тоном приветствия:
- Доброе утро.
- Вы… зачем?..
Вот ведь! Как будто спрашивала, не зачем он тут торчит, а зачем вообще на белый свет народился.
- Я к вам. По делу, - никак не удавалось вернуть голосу нужные, величаво-пренебрежительно-насмешливые интонации.
Надо забыть, как она выглядит этим очень странным весенним утром. Как она посмела так выглядеть. Он подумает о данном факте позже. Это чертовски отвлекает!
- Слушаю вас, - девушка уже не казалась ни удивленной, ни сбитой с толку, ручку сумки на плече поправила, прядку со лба убрала. Словно это в порядке вещей – болтаться Воропаеву в ее дворе и подметать полами роскошного пальто грязные бордюры.
- Садитесь в машину, - отрывисто предложил он, стараясь справиться с вышедшими из-под контроля мышцами лица, над которыми потерял обладание так же, как и над голосом.
- Зачем? – повторила она только что взбесивший его вопрос.
- Нам по пути. Я тоже еду в Зималетто. Есть о чем потолковать.
Не получалось. Не получалось у него держаться кумом королю, сватом министру! Что, черт возьми, эта самая Пушкарева себе позволяет? Где-то взяла новое лицо, новую прическу. Белые брюки, вон, под пальто. Прямо Остапша Бендерша. В Рио-де-Жанейро, что ли, отдыхала, где все поголовно – в белых штанах? Стоп. Ее мать что-то про Африку кричала в форточку. Там добрый доктор Айболит мартышек лечит. Всё сходится!
- Спасибо, я на автобусе, - вежливо отказалась Катя и повернулась, намереваясь зацокать каблучками по влажному от тающего снега тротуару, как резвая гнедая лошадка, прочь от Александра Воропаева. От кума королю и свата министру!
- Стойте! – окликнул он от обалдения слишком громко и резко.
Пациентка Айболита притормозила, полуобернулась:
- Извините, я спешу. Меня ждет Павел Олегович. А с вами нам говорить не о чем.
- Что значит – вас ждет Павел Олегович? – Воропаев стремительно обогнул фигурку в коричневом пальто и утвердился перед ней грозным монолитом. – Вас ждет совет директоров, все акционеры! А я, как вам известно, в их числе. И мне есть что вам сказать перед собранием.
- У вас устаревшая информация, - мирно сообщила Катя. – Я только что звонила Павлу Олеговичу, просила отменить собрание. Мы пообщаемся с ним лично, с глазу на глаз. Он пошел мне навстречу. Не задерживайте меня, ладно?
Земля зашаталась у Александра под ногами. Вожделенная доверенность на управление Никамодой нахально уплывала из рук. А ведь в воображении он уже цедил из бокала дорогущее «Макаччо» и хохотал прямо в бледное вытянувшееся лицо Андрюши Жданова!
- Подождите! – почти прорычал Саша. – Черт с ним, с собранием. Мне всё равно есть что вам сказать. У меня к вам предложение. Ручаюсь – оно вас заинтересует. Выслушайте меня! – и с усилием добавил: - Пожалуйста.
Катя заколебалась, с досадой посмотрела на наручные часики.
- Времени в обрез, - пробормотала она.
- Ну а я вам о чем толкую? Садитесь в машину, поговорим по дороге. Не бойтесь, я вас не съем.
Хоть одну из заготовленных реплик удалось ввернуть. Правда, Катя на нее отреагировала не слишком для него приятственно – окинула насмешливым взглядом с ног до головы. Как будто прикидывала, тянет ли он по способностям на Робина Бобина Барабека.
Всё шло не так, и Воропаев наполнялся тяжелым, не перевариваемым раздражением. Он планировал пригласить Пушкареву в кафе на завтрак – она отказалась наотрез. На его сообщение о том, что он голоден, пожала плечами – мол, не ее трудности. Если хочет – может высадить ее высочество на ближайшей автобусной остановке и отправляться набивать утробу.
Нет, она не так выражалась, конечно, а весьма любезно. Но от этой любезности создавалось ощущение, что она хлещет его по щекам своими тонкими, без перчаток, ладошками, и звонко так у нее получается, с соблюдением музыкального ритма! Принцесса африканская!
Наконец Саша заговорил о главном – о доверенности. Сумел включить вкрадчиво-внушающие интонации.
- Подумайте, Екатерина Валерьевна, вам придется общаться с людьми, которые вас ненавидят…
- Зачем? – в третий раз пришпилила она его этим вопросом.
- Что – зачем? Вы же останетесь хозяйкой Никамоды.
- А если я подпишу доверенность на вас – разве я ею не останусь?
- Нууу… я бы свел это общение к минимуму. Вы бы получали отчеты по электронной почте…
- Думаю, мы договоримся с Павлом Олеговичем насчет минимума. К тому же у меня есть финансовый директор, который уполномочен говорить и действовать от моего имени. Вы забыли?
- Вам так хочется появиться сейчас в Зималетто? Там, где вас…
- …унижали, смеялись, опять же ненавидели? – с готовностью подсказала она. – Вам снова напомнить, что я встречаюсь исключительно с Павлом Олеговичем? Он ничего подобного себе не позволял.
- Вы собираетесь проползти в его кабинет по-пластунски?
- Нет, - ответила Катя весело. – Я собираюсь воспользоваться тем, что меня никто не узнает. Как вы, например, не узнали. Если бы мама не позвала меня в форточку…
- Я вовсе не…
- Александр Юрьевич, вы хотите власти? От меня вы ее не получите. Уж простите великодушно.
- Неужели вы по-прежнему радеете за Андрея? – ярость захлестывала Воропаева, подстегивала не сдаваться, продолжать атаку. – После того, что он сотворил с компанией? Павел Олегович всё равно назначит выборы президента, и акционеры проголосуют за меня, а не за Андрюшу-неудачника, можете не сомневаться. Так или эдак – итог один, я вам просто предлагаю сократить эту канитель во времени и пространстве. Подписать вам прямо сейчас доверенность и пойти по весеннему городу свободной и не обремененной призраками прошлого.
- Как же вы не понимаете, - Катя посмотрела на него с сожалением, как на глупого школьника, у которого пятью пять упорно равнялось семидесяти трем, - я хочу спать спокойно. Крепкий сон – очень важная вещь для здоровья. Я не могу ею пожертвовать. Поэтому я подпишу доверенность на имя Павла Олеговича, как подсказывает мне совесть, и пусть он делает с компанией всё, что захочет.
- Вас узнАют, - заявил Александр запальчиво, понимая, что ему совсем мало осталось чем крыть. – И не надейтесь, что не узнают. Не так уж вы изменились, как вам того хочется! Вас узнают, и будут тыкать пальцами, и шептаться по углам – ваше скандальное увольнение стало притчей во языцех в компании, эхом бродит по коридорам! Дурная слава обрушится на вас по полной! Я повторяю – вас там ненавидят. Неужто вам не ясно, что Зималетто – ваше проклятье?..
Саша произносил слова и машинально сильнее давил на газ – таким образом выплескивалось из него булькающее варево негодования. Эта дерзкая девчонка-перевертыш с африканских берегов его достала! Она рушила с легкостью силача-амбала весь блистательный план, а еще сидела, поигрывая, как ни в чем не бывало, брелоком на сумочке – дурацкой головой дельфинчика, вынырнувшего из пены морской, а еще искрилась извилистыми прядками, как будто электричеством была начинена! Воропаеву очень не хотелось быть тем самым Наполеоном, который познал сожженную Москву, и это нехотение выливалось в то, что он непроизвольно увеличивал скорость автомобиля и плохо стал следить за дорогой. Он только видел, что здание Делового центра приближается, и осознавал, что вместе с этим приближением тают его надежды на победу в поединке.
Катя на последние хлесткие фразы Воропаева не отвечала – лишь плотнее сжимала губы. Она смотрела в боковое окно, отвернувшись от водителя, и, конечно же, заметила, что стремительность летящих к ним навстречу деревьев возросла. Только собиралась прервать очередную едкую тираду Александра просьбой-требованием поумерить прыть на дороге, как тут всё и случилось.
Катерина уловила мелькание в лобовом стекле – вроде как взмах детской ладони, как взлет птичьего крылышка. Но этот кто-то маленький, в отличие от птицы, явно не умел летать, поэтому сразу сгинул, ухнул куда-то – девушке показалось, что вниз, под колеса. Она отчаянно вскрикнула, и в ту же секунду Воропаев резко надавил на педаль тормоза. Под оглушительный механический визг Катя стукнулась лбом о холодное стекло, инстинктивно перед этим зажмурившись. Почувствовала боль в переносице и услышала хруст дужки…
Но всё это было неважно. Едва машина замерла на месте, Катя содрала с лица нечто покореженное, бывшее совсем недавно новехонькими очками из Египта, отцепила дрожащей рукой ремень безопасности, рванула дверцу и выскочила наружу. В панике вглядывалась под колеса, напрягая близорукие глаза.
Там никого не было. Боковое зрение срисовало чью-то фигурку на тротуаре.
Мальчик лет семи сидел на бордюрчике, как-то по-стариковски сгорбившись, опустив голову с черными как смоль спутанными волосами и потирая сквозь дырку на джинсах голую коленку. Катя рванула к нему слишком поспешно – так мгновенно и безоглядно проснулась в ней фронтовая сестра милосердия. А подобная пламенная поспешность часто наказывается всяческими конфузами, и Катерину сия участь не миновала. Она зацепилась каблуком за выбоину на асфальте и со звонким девчоночьим «ой» приземлилась плашмя на грязно-мокрую от подтаявшего снега поверхность. Сумка отлетела в сторону, как и пара пуговиц от пальто. Острые коленки в белых брючках оказались аккурат в центре лужи. Ладонями девушка проехалась по бордюру, ободрав с них кожу, но успела в последний момент зафиксироваться. Лицо ее оказалось почти вровень с личиком ребенка, и, еще не ощутив боли в содранных ладонях, Катя в страхе выдохнула:
- Ты как? Ты цел?
3. «Что же я такая невезучая?»
- Ты цел? Цел?!
- Да я его не задел даже! – прогромыхал злой как черт Воропаев, выбравшийся из-за руля. – Между прочим, здесь нет пешеходного перехода!
- Это ребенок! – в ярости крикнула ему Катя. – А вы неслись как сумасшедший, скорость превысили!
- Я ехал нормально! А этот мелкий кинулся под колеса с прытью самоубийцы! Я ему жизнь спас – вовремя затормозил, а вы на меня набрасываетесь!
- А по-моему, вы перепутали улицы Москвы с трассой «Формулы-1»!
- Может, хватит на меня орать, стоя на четвереньках? – неожиданно спокойно осведомился Александр. – Давайте руку.
- Обойдусь! – сердито ответила Катя и, морщась, не без труда переместила себя на карачки. – Мальчик, где у тебя болит? Нога? Рука?
- Голова, - буркнул Саша. – Мозгов в ней явно не хватает. Куда только его родители смотрят?
- Замолчите! – у девушки от негодования задрожали губы. – Вам мало, что вы напугали ребенка до полусмерти? Он даже слова произнести не может!
- А по мне, это вы его пугаете своим криком, - хмыкнул Воропаев. – Что вы панику развели? На нем даже царапины нет. В отличие от вас…
- Да вот же, джинсы у него порванные!
- Ну и что? Может, он их порвал еще в пошлом году в сентябре. Да этот везунчик живее всех живых!
- Вы слепой? Я даже без очков вижу – вот ссадина и вот. Мальчик, скажи что-нибудь, - ласково обратилась Катя к ребенку. – Ты что-нибудь поранил, кроме коленки? Как тебя зовут? Где твоя мама?
Маленький виновник переполоха безмолвствовал – только переводил какой-то не по-детски задумчивый взгляд с одного взрослого на другого. У него были большие темные глаза в тон волосам и чересчур бледное, но очень симпатичное личико. На густых ресницах повисла пара непросохших слезинок.
- Он глухонемой, - мрачно подытожил Александр. – Сбежал из интерната. Ну что, Екатерина Валерьевна, сердобольная вы наша, оставим дитя природы здесь или прокатимся до детской комнаты милиции? Павел Олегович терпеливый – подождет. К тому же вид у вас, прямо скажем… Может, это судьба, а? Может, это знак, что вам не стоит торопиться, а стоит хорошенько обдумать мое предложение?
- Я в судьбу не верю, - девушка попыталась уничтожить его взглядом, но это у нее плохо получилось из-за закипающих слез – от досады и от нестерпимого жжения в содранных ладонях. – Спасибо вам, подвезли так подвезли! Можете ехать, я доберусь сама. Тут ходьбы пять минут.
- Хозяин барин, - топя бешенство в насмешливой улыбке, холодно отозвался Воропаев. – Увидимся в Зималетто, госпожа Пушкарева. Даже не надейтесь, что не увидимся. Если вы, конечно, дерзнете туда явиться… хм… сейчас.
Он сел в машину, выразительно хлопнул дверцей и отчалил.
Катя опустилась на бордюр рядом с мальчиком и тихо расплакалась.
- Что же я такая невезучая, - пробормотала она вслух – вырвалось помимо воли.
Появиться в Зималетто незамеченной теперь не удастся – Александр постарается. Зол, как дракон огнедышащий. Да и как идти туда таким пугалом? Пальто, белый костюм, даже волосы – и те в грязи. Очки разбиты, на переносице вспухла болючая царапина, ладони изранены. Королева красоты!
Переносить встречу? Вот Воропаев возрадуется. «Я же вам говорил, господа акционеры, что Пушкарева упорно водит нас за нос…» Она так хотела покончить с этой историей немедленно, сегодня же! Справиться за полчаса.
- Эцио, - неожиданно произнес ребенок.
- Что? – встрепенулась Катерина.
- Меня зовут Эцио.
Прямо-таки с царским достоинством это прозвучало, даром что голосишко тоненький.
- Эцио? – девушка улыбнулась, торопливо вытирая слезы. – Это у тебя прозвище такое?
- Имя.
- Похоже на испанское.
- Испанское и есть, - важно кивнуло черноволосое чадо. – Эцио Аудиторе.
- Хорошо, - Катя постаралась скрыть растерянность. – Ты как себя чувствуешь?
- Нормально.
- Голова не кружится?
- Нет.
- Надо промыть твои ссадины и смазать чем-нибудь, - Катя озабоченно наклонилась над его коленкой. – Давай я тебя домой отведу. Сможешь дорогу показать?
- Мой дом далеко, - сообщил ребенок, сияя чистыми черными глазами-алмазами. – В Константинополе. Это жемчужина Оттоманской империи. Там, где крепость Масиафа – оплот Ассасинов. Там моя армия рыцарей-крестоносцев.
Катерине удалось скрыть улыбку и, вздохнув, ответить со всей серьезностью:
- Действительно далеко. Вот ведь беда – не могу я с тобой сейчас отправиться в Константинополь. Но наверняка здесь, в Москве, поблизости, у тебя есть какие-то родственники. Да?
- Есть, - нехотя признал маленький воин, отведя взгляд.
- Ну так веди меня к ним.
- Там сейчас никого. Все на работе. А ключ… вот, - мальчуган достал из-под куртки оборванную веревку. – Потерялся.
- Сейчас? Здесь? – девушка огляделась по сторонам. – Так давай искать.
- Не сейчас и не здесь. На подходе к Константинополю, - ребенок снова вскинул на Катю свои лучезарные и самые честные в мире глаза. – Был ужасный бой! Тамплиеров было полторы тысячи, а нас – вдвое меньше…
- Стоп, - Катерина сжала подушечками пальцев виски, чувствуя, что голова начинает вскипать. – Телефоны своих родных знаешь? Московских родных, - тут же торопливо уточнила она. – Не константинопольских.
- В мобильнике, - быстро перекочевал ребенок из одного века в другой. – Только он умер.
- Ясно, - обреченно вздохнула девушка. – Умер. На подходе к Константинополю.
- Нееет, - весело протянул Эцио Аудиторе. – Без подзарядки умер. Отключился.
- Просто беда за бедой, - Катя снова оглядела коленку маленького фантазера. – Без промывки и антисептика никак нельзя. А мой дом тоже далеко. Не в Константинополе, конечно, но…
Она замолчала, посмотрев на вытянувшееся неподалеку здание Делового центра. «Ваше проклятье» - меткое определение Воропаева.
- А вас как зовут? – спросил мальчик.
- Катя. Извини, что так просто. Можно на «ты».
- А куда ты смотришь? – легко отказался он от субординации.
- Вон… видишь? Длинное-длинное здание из стекла.
- Ага, - ребенок оценивающе сощурился. – Тоже бастион. Почти такой же мощный, как крепость Масиафа.
- Бастион, это точно. Я как раз сегодня собиралась брать его на приступ, - она невесело усмехнулась.
- Здорово, - глаза-алмазы Эцио Аудиторе вновь загорелись азартным темным пламенем.
- Ничего здорового. Вон я какая… потрепанная. Попали мы с тобой в переделку. В цирке нас только показывать.
- Почему? – неподдельно изумился он. – Ты классно выглядишь. Как после боя с Дантале Третьим Громоподобным. Его нелегко было победить, но необходимо. Он ведь похитил священную книгу Оттоманской империи... Почему ты боишься туда идти? Там злой хозяин, да?
- Хозяин?.. Да нет, в общем-то… - Катя вдруг фыркнула совсем по-детски от пришедшей ей в голову забавной мысли. – В общем-то, в каком-то смысле я и есть хозяйка.
- Ты?! – мальчик распахнул свои удивительные глаза и рот приоткрыл. – Хозяйка?.. Вот этого?..
…Огромное стеклянное здание отражало солнечные лучи, мощно пробившиеся сквозь тучи, и действительно выглядело внушительным оплотом некого королевства, призванным защищать его от врагов.
- Ты хозяйка – и ты боишься идти? – ребенок никак не мог усвоить нечто для него совершенно немыслимое. – Там засели чужие? Их много? А думаешь легко было – против тамплиеров, когда их в два раза больше? У них оружие мощнее, а еще они хитрые и подлые. Ведь это самая большая подлость – забрать священную книгу империи. За нее знаешь как дрались? Даже голыми руками. Например, Винченцо, мой напарник. У него выбили меч, а он всё равно шел в атаку…
- Я поняла, поняла, - Катерина провела по его волосам с роскошным черным отливом. – Это была минутная слабость с моей стороны. Мне действительно нечего бояться. И откладывать я ничего не хочу. К тому же твои боевые раны нуждаются в обработке. Идем?
- Да! – воскликнул он в безмерном восторге.
Эх… Надо бы объяснить мальцу, что вот так легко идти за незнакомым взрослым ни в коем случае нельзя, даже если он производит очень благоприятное впечатление. Раз уж этого не сделали его родители, или с кем он там живет. Такое печальное время тотального вынужденного недоверия.
- Послушай… А ты знаешь, что с незнакомыми дядями и тетями куда-то идти опасно?
- Знаю, - серьезно кивнул ребенок. – Я не хожу. Только с тобой.
- Почему?
- Ты хорошая, и ты мне поверила. Что я – Эцио Аудиторе. Никто не верит. А я никогда не вру.
Всё та же пронзительная честность во взгляде.
- Ладно. Давай я тебе помогу, - предложила Катя. – Кажется, у тебя рюкзачок расстегнулся.
Мальчик с готовностью повернулся к ней спиной. Прежде чем застегнуть молнию, девушка ухватила пальцем одну из тетрадок в прозрачной обложке. 1 «А» класс, Ваня Федотов…
…Что ж, наверное, ты и в самом деле не врешь, Ваня Федотов из 1 «А» класса. Просто твоя правда переместилась туда, за экран компьютерной игры, а то, что вокруг, для тебя не соответствует действительности. Эцио Аудиторе – правда, а Ваня Федотов – ложь. Можно много говорить о том, что это плохо. А можно попытаться понять, почему так произошло.
- Пойдем, - Катя поднялась и потянула мальчугану руку. Он доверчиво вложил холодные, влажные пальцы в ее ладонь.
Оба чумазые, перепачканные с ног до головы, оба в ссадинах. Оба – с поля брани, и как-то неважно, с кем, собственно, у кого из них шла война.
Дошагали быстро, за несколько минут. Катерина приказала себе ни о чем не думать – как отключилась. Пока не очнулась от сурового голоса Сергея Сергеевича Потапкина:
- Здравствуйте. Предъявите пропуск, пожалуйста.
4. «Это компьютерная игра»
Вика Клочкова пропадала от любопытства и досады. От любопытства – потому что дела в Зималетто с самого утра творились воистину чудесатые. От досады – потому что опять ей никто ничего не объяснял!
Сначала Павел Олегович объявил о совещании и велел Виктории расставить на столе в конференц-зале бутылки с минеральной водой и разложить блокноты. Она всё это проделала, бурча под нос о непосильной ноше своих профессиональных обязанностей. Только справилась – появилась новая информация: совещание отменяется. Из-за чего, почему – ничегошеньки неясно. Сам Жданов-старший удалился с непроницаемым лицом в президентский кабинет. Кира и Маргарита шептались о чем-то в баре за чашками с кофе, все из себя такие таинственные и интригующие, а ее, Клочкову, не подпускали («Вика, иди займись чем-нибудь»). А чем ей заниматься? Жонглировать никому не нужными бутылками и блокнотами?..
Прибывшая Кристина никак не могла понять, почему ей обломилась перспектива скакать по конференц-залу и раздавать всем воздушные шарики, которых она с собой приволокла целую тучу. С этими шариками она моталась по Зималетто и приставала ко всем с вопросами, и ей тоже никто ничего толком ответить не мог. В конце концов Кристина разобиделась и подалась к Милко в мастерскую, едва втиснувшись сквозь портьеру со своим разноцветным воздушным богатством. («Чпок, чпок!» - раздалось уже оттуда: два шарика лопнули, на что-то напоровшись).
Женсовет раздражал до зубовного скрежета. Дамочки сгрудились у ресепшена и с шумным, оживленным трендежом ожидали появления своей подружки Пушкаревой, змеюки подколодной. Когда прошел слух, что совещание отменилось, пираньи приуныли, а Виктория радостно устремилась к ресепшену, чтобы сплясать по поводу их скорби лезгинку. Но сделать этого она не успела – из лифта вышел Воропаев, мрачный, как грозовой фронт, и выражение его лица парализовало в Клочковой способность совершать танцевальные па.
- Принеси мне кофе! – рыкнул он на ходу, скользнув по секретарше далеким от ласкового взглядом.
Его тон настолько возмутил Вику, что она позволила себе выпалить в ответ:
- Вам? Куда – вам? У вас тут нет персонального кабинета!
- Пока нет, - он чуть не подпалил ее взором. – ПОКА нет, Виктория! Я буду у Павла Олеговича. Побыстрее, пожалуйста, и чтобы кофе был горячий!
Александр стремительно удалился, Клочкова осталась хватать ртом воздух, а женсоветчицы, эти мелкие сошки, эти овцы на выпасе, хихикали и перешептывались!
Справившись с кофе, униженная и красная от гнева Вика пару раз всхлипнула в приемной над своей горькой судьбой. Затем в ее всклокоченной от беготни головке созрел план. Раз никто не желает ей растолковать, что происходит, надо выведать самой проверенным путем подслушивания. Установить «аудиошпионаж» можно: а) над Кирой и Маргаритой в баре, но это весьма проблематично – у Вики же нет шапки-невидимки; б) над Павлом и Александром, но это опасно – есть вероятность быть застуканной высоким начальством; в) над Андреем и Романом, которые сразу после того, как стало известно об отмене совещания, уединились в бывшем кабинете Малиновского. Последний пункт был самым предпочтительным – бравы молодцы после разгромного совета здесь не ахти какие шишки, пшик, от жилетки рукава, и опасаться их – себя не уважать.
Приняв решение, Клочкова направилась к кабинету вице-президента. Бывшего вице-президента! – с торжеством уточнила про себя Виктория и приложилась зудящим от любопытства ухом к двери.
- Сашка прибыл. Настроение – гаже некуда. Мне Шурочка доложила. Она мне всё докладывает по старой памяти.
- Нет.
- Что – нет? Думаешь – не по старой памяти, а по большой любви?
- Нет, как она могла?..
- Кто? Шурочка?
- Да при чем здесь!.. Шурочка твоя… Катя. Я о Кате.
- А, ты всё о ней и о ней. Ну и что она такого страшного сотворила? Отменила совещание. Желает говорить лично с твоим отцом. И что? Тебе странно, что она не захотела общаться с нами, молодыми-красивыми? Тортик с шампанским – отметить встречу – не притаранила? А вот я почему-то не удивлен.
- Это непрофессионально. А Катя – профессионал. Созван совет директоров. Юриста пригласили. Кристина притащилась со своими дурацкими шариками и теперь ходит с ними, как по пустой ярмарочной площади – клоуны уехали, а она осталась! Со стороны Катерины это… это…
- Плевок, хочешь сказать? Палыч, я фигею от твоей логики. Какой, к черту, профессионализм? У Пушкаревой иммунодефицит на всех, кроме Павла Олеговича. Аллергический кашель, насморк, крапивница и прочее. Пощади ее здоровье. И наше с тобой – тоже, заодно. Лично я перекрестился, когда узнал, что она не будет строчить в меня из-под круглых очков пулеметными очередями за столом в конференц-зале. Отсидимся с тобой тут, в бункере, а потом твой отец нам расскажет, до чего они там договорились. Меня вот больше Воропаев занимает. Его-то что из себя вывело? Ну, не игнор же Катенькой его превосходительства?.. Ясно, что он метит в президентское кресло. Для того, чтобы выборы прошли в его пользу, Сашке надо заручиться поддержкой Киры. Может, не удалось с ней договориться?..
- Она всегда была смелой…
- Кто? Кира?
- Да при чем здесь!..
- Прости, прости. Господи, о чем это я, убогий. Катя. Андрюх... Хочешь правду? Неприятную. Озвучу, а то ты всё никак не решаешься. Она не боится. Она брезгует. Ей противно. Понимаешь? Надо смириться.
- Брезгует.
- Ага.
- Смириться.
- Угу.
- Я уже тебе говорил. Взгляни на всё философски. Со стороны. Это не по-настоящему. Это компьютерная игра.
- Компьютерная игра.
- Именно.
- Отлично.
- Ты куда?..
Заслушавшись захватывающим разговором, из которого более-менее уяснила, что Пушкарева всё равно придет, Воропаеву нужна поддержка Киры и каким-то боком ко всему этому – компьютерные игры, Клочкова не среагировала на вопрос «Ты куда?». А ведь если один задает такой вопрос, это означает, что второй куда-то отправился – ежу же ясно. Вот только Вика так конкретно протормозила, пытаясь связать одну фразу с другой в какую-то мало-мальски цельную картину, что и шагов не услышала. И не отскочила, когда Жданов толкнул изнутри дверь.
Мамочки родные, как же он ее толкнул! С какой гневной, безжалостной силой! Так толкать могут только с одной целью – когда хотят убить. Или сильно покалечить.
Удар пришелся Виктории по лбу. Точнее – в самую середину лба. Как будто тот, кто толкал, тщательно прицеливался.
- Оууууу! – взвыла «аудиошпионка», хватаясь за лоб руками. – Ууууооооииииээээ!
- Что там такое? – перепугался Роман и тоже устремился к двери.
- Ничего, - хладнокровно и жестко ответствовал Андрей, окинув секретаршу утрамбовывающим в пол взглядом. – У госпожи Клочковой производственная травма. Перетрудилась на своем посту.
- Я не подслушивала! – отчаянно закричала Виктория, хотя вроде как напрямую ее в этом никто не обвинял.
- Ну разумеется, - Жданов метнул в нее еще пару взоров-молний. – Ты просто мимо проходила!
- Тихо, тихо, - с беспокойством попытался утихомирить друга Малиновский, похлопав его по руке. – Не надо шуметь. День сегодня… и без того нервный. Давайте все расслабимся, улыбнемся и будем жить дружно.
- Я шла спросить, не надо ли принести кофе! – решила состроить из себя жертву собственной доброты Клочкова. – А ты меня – дверью по лицу!
- Надо же, тебя одолел приступ человеколюбия, - понимающе кивнул Андрей. – А совсем недавно ты кричала на весь офис, что я тебе больше не начальник.
- Друзья мои, не будем ссориться, - снова попытался возложить на себя миссию кота Леопольда Роман. – Палыч, может, пораньше поедем пообедаем? Совещание отменили – вполне уважительная причина, чтобы выйти на свежий воздух. Пока тут то да сё…
- Не хочу, - отмахнулся Жданов с таким отвращением, как будто ему предложили нечто очень гадостное. – Я на производство.
Малиновскому и Виктории ничего не оставалось, кроме как лицезреть удаляющуюся спину бывшего президента Зималетто.
- Звук работающих швейных машин его успокаивает, - пробормотал Рома озадаченно.
- Ага, пусть послушает любимую музыку, - с обидой буркнула Вика, всё еще потирающая пострадавший лоб. – А то совсем бешеный стал…
«Она не желает меня видеть».
Андрей вошел в лифт, нажал на кнопку. Кто-то еще забегал вслед за ним, кто-то издалека просил придержать дверцы.
«Она настолько не желает меня видеть, что пошла на отмену собрания. Это так не похоже на нее прежнюю. Ее прежней больше нет».
- Не скажете, который час? – спросил у него кто-то безликий сбоку.
Он сказал. Не сразу. Несколько секунд смотрел на стрелки и циферки и не понимал, что они означают.
«А разве я ожидал чего-то иного? Разве я вообще чего-то ожидал?»
На производственном этаже – совсем другая атмосфера, другие запахи. Мерный, жизнеутверждающий, многоголосый гул.
- Рабочее место пустует? – отрывисто спросил Жданов, остановившись где-то посередине крайнего ряда первого пошивочного цеха.
- Алиса н-на больничном, Андрей Палыч… - принялась с испугом объяснять девушка в светленькой косынке.
С испугом – это она по инерции. Забыв, что он уже не президент компании.
- Понятно, - Андрей смягчил тон, улыбнулся даже. – Это у нее заготовки для карманов?
- Д-да.
- А машина на ходу?
- Конечно, на ходу. Так-то у нас простоев нету…
- Замечательно. Долой простои.
Скоро весь производственный этаж облетел слух – Андрей Палыч сидит в цехе и шьет карманы. Так сосредоточенно, упоенно и самозабвенно – ну будто песню выводит. «Степь да степь кругоооом, путь далек лежииит…»
- Может, вам стульчик подкрутить пониже? – пролепетала девушка в светленькой косынке. – Чтобы спина не уставала.
«Она не желает меня видеть».
- Вас как зовут? – спросил Жданов.
- Соня.
- Спасибо, Сонечка, за заботу. Подкрутим стульчик, конечно же. Отчего не подкрутить.
«В той степии глухоой уумираал ямщииик…»
Из-под иголки, пронзающей ткань, разве что искры не вылетали.
5. «Привет, чучело»
Катя была раздосадована ностальгической радостью, которую испытала при созерцании строгого чела Потапкина. Это совершенно не те ощущения, которые ей сейчас нужны. Радоваться она будет потом, дома. Вместе с Колькой, за маминым борщом и оладьями. А сейчас следует крепко завинтить краник, чтобы эмоции не просачивались. Желательно – вообще никакие, ни положительные, ни отрицательные.
У Сергея Сергеевича на суровом, с отпечатком важности миссии верного стража лице было написано: «Извините, нищим не подаем». Ну, правильно. Дамочка с ребенком, оба чумазые с ног до головы, расцарапанные в разных местах. Ребенок в рваных джинсах, у дамочки пальто без пуговиц, на голове прическа «разбомбили станицу родную».
- Вот, - Катерина протянула Потапкину свой старый пропуск. Хотела заговорить со спокойным достоинством, а получилось – пискнула почти по-мышиному. Что-то сделалось с голосом.
- Нехорошо обманывать, - охранник насупился. – С Екатериной Валерьевной Пушкаревой я лично знаком, можно сказать – я ее друг! Вы – не она.
- Она! – бойко вмешался Эцио Аудиторе, записанный в школьный журнал 1 «А» класса как Ваня Федотов. – Просто был бой под Константинополем. Знаете какой кровавый? Почти всех наших уложили. Вам бы в такой бой – вас бы тоже не узнать было.
- Чево? – от изумления Потапкин икнул.
- Сергей Сергеич, это я, - нервно сказала Катя. – Я очки сменила. То есть… я их разбила.
- Катенька? – в ужасе пробормотал он. – Катенька, что с вами случилось? Какая война? Где война?
- С тамплиерами, - с готовностью сообщил мальчуган.
- А это кто такие?
- Вы не знаете? В тысяча пятьсот шестьдесят восьмом году…
- Погоди, - подрезала вдохновенный рассказ на самом его взлете девушка. – Сергей Сергеич, мне туда надо. Меня ждет Павел Олегович.
- Эээ… - сбитый с толку охранник вытер рукавом вспотевшую лысину. – Простите, Катенька, я обязан позвонить… уточнить… А то Кира Юрьевна велела и на пушечный выстрел вас не подпускать…
- Да-да, я понимаю. Звоните, уточняйте.
Пока растерянный Потапкин тыкал в кнопки, Эцио Аудиторе приложил его следующим вопросом:
- А вы знаете дальность полета ядра, выпущенного из пушки?
- Эээ… не понял?
- Вам велели не подпускать на пушечный выстрел. Значит, вы должны знать допустимое расстояние с точностью до сантиметра. Иначе как защищать крепость?
Сергей Сергеич покраснел от стыда, Катерина – от смущения.
- Эцио, не отвлекай человека от выполнения его обязанностей, - мягко пожурила она ребенка.
- Эцио? – переспросил охранник обескураженно.
- Эцио Аудиторе, - лихо представился маленький проказник и протянул руку. – Я потомок великого Альтаира, ищу следы утерянной библиотеки ордена Ассасинов.
Катя тихо одернула его, с беспокойством отметив, что мальчик не в меру развеселился. Это тоже никак не входило в ее планы.
В этот момент в трубке у Потапкина наконец-то отозвались, и тому волей-неволей пришлось побороть обалдение и доложить:
- К Павлу Олеговичу – Пушкарева Екатерина Валерьевна!.. Ага… Ага… Понял. Велено вас пропустить, Катенька!
- Спасибо, - она быстро подхватила за ладошку Эцио Аудиторе, у которого прямо-таки фонтанировали лучиками смеха темные глаза, и повела его к вертушке.
- Послушай, - прошептала Катя мальчугану, склонившись над ним, едва съехались дверцы лифта. – Я тут по делу. По очень серьезному. Мы сейчас обработаем твои ссадины, и ты тихо подождешь меня где-нибудь, ладно? Найдем зарядник для твоего мобильника, подключим, позвоним твоим родным. Ты не будешь шуметь и привлекать внимание. План ясен?
- Ага, - скромненько согласился потомок Альтаира, опустив ресницы и скрыв за ними смешливые огоньки глаз. – А почему они не хотели тебя пускать, если ты тут хозяйка? Они враги, да? Оккупанты?
- Нет. Этот бастион был моим только временно. Теперь я его отдаю законным владельцам. Это ведь будет честно, ты согласен?
- Да, - понурившись, признал он. – Ты – честная. А они?
- Они? – Катя замешкалась с ответом на пару секунд. – Они – разные. Все разные, Эцио. И мы не на войне.
- Война – везде, - неожиданно спокойно и уверенно произнес ребенок. На миг его глаза стали такими взрослыми, что Катерина испугалась.
Однако развивать тему было некогда – лифт неумолимо подошел к нужному этажу, и дверцы разъехались.
И почему их не заклинило намертво!
В поле зрения Кати возник мило улыбающийся, источающий тонкий призывный парфюм Малиновский.
Улыбался он не кому-то конкретному, а обреченному обожать его миру, всему человечеству в комплекте. Галантно посторонившись, пропускал выходящих из лифта людей, чтобы потом шагнуть внутрь и поехать по каким-то одному ему ведомым делам и целям.
Катерине не следовало паниковать и дергаться. Ни в коем случае. Она ведь настраивалась. Готовилась. Ей ровным счетом ничего не угрожало! Роман обратил на нее внимания не больше, чем на облупленную скульптурку в парке, одну из сотен таких же, по две у каждой скамейки. Всего и надо было – опустить ресницы и быстро, деловито, с отстраненным видом пройти мимо.
Но нет, она отчего-то постыдно, унизительно занервничала. Как будто вместе с «африканскими» элегантностью и лоском, слетевшими с нее после торможения в весенней грязной луже, из Кати испарилась вся «царственная» в себе уверенность. В результате она взяла мальчика за ладошку той рукой, в которой держала сумку, и повлекла его за собой слишком неловко и торопливо. Сумка, разумеется, предательски выскользнула из пальцев и шмякнулась – вот ужас – прямо под ноги бывшему вице-президенту Зималетто.
Да как шмякнулась! Связка ключей возле одного ботинка, косметичка возле другого. Массивный блокнот – между. Из него выпала и улеглась на обозрение всех желающих фотография, на фоне солнечного пейзажа – Катерина и Михаил с лицами из серии «А ну скажите чиииз…».
Мысленно выстреливая в собственную неуклюжесть из снайперской винтовки, она нагнулась за вещами, постаравшись как можно ниже склонить голову. К несчастью, помогать ей бросился не только ребенок, но и так не вовремя вспомнивший о том, как поступают настоящие тимуровцы, Малиновский. Так получилось, что за снимок взялись одновременно Роман и Эцио Аудиторе.
- Держи, держи, - мельком взглянув на фото, улыбнулся Рома. – Мама с папой твои? Симпатичные.
Катя стиснула зубы и пожелала немедленного провала пола под ногами. А мальчуган почему-то не стал опровергать предположение чужого дяденьки, выдержал крохотную, но весомую паузу и спокойненько выдал:
- Когда мою маму взяли в плен, мой папа так взбесился, что свернул шею великану Хедре. А вообще-то великана Хедре пять стражников едва на цепях удерживали.
- Ничего себе, - пробормотал озадаченный Малиновский. – Похоже, лучше не становиться на пути у твоего папы. Я, пожалуй, не стану брать в плен твою маму… Хотя, честно говоря, как раз собирался.
Последнюю фразу он произнес игривым тоном – проснулся инстинктивный интерес. Незнакомка вела себя странно – молчала, суетливо возилась с сумкой, не благодарила за помощь и упорно прятала лицо. Роман видел только ее рассыпавшиеся по плечам спутанные волосы, местами намокшие, с явными следами укладки, погибшей при неведомых обстоятельствах. Заметил он и пятна грязи на пальто. Как будто эти двое – большая и маленький – и впрямь явились из сказки про великанов и отважных рыцарей. Бежали сквозь глухой дремучий лес, спасаясь от злых преследователей…
- Славный у вас сынок, - решил подлить елея заинтригованный Малиновский, услужливо подняв отлетевшую в сторону расческу и протянув ее неведомой фемине.
К замужним дамам с детишками у него были особые подходы. Ну какая мать не растает от похвалы в адрес своего дитяти! Обязана хотя бы беглое «спасибо» сказать. Улыбнуться и – уж непременно – показать личико, как порядочная Гюльчетай. Ну вот же он перед ней, Рома Великолепный, смиренно ищет ответного взгляда… Желательно – ласкового и благодарного.
- Дядя, - торжественным голосом отвлек его внимание мальчик. – Отгадайте загадку. По потолку ползет, лампочку грызет.
- Что? – не слишком поверил своему слуху Малиновский. Уж больно резкая смена лексикона была у мальца.
- По потолку ползет, лампочку грызет, - повторил с милой улыбкой ребенок. В черных большущих глазах его прыгали крохотные золотистые точки-всполохи.
- Господи… что же это такое может быть?
- Сдаетесь?
- Сдаюсь.
- Потолковый лампогрыз.
- Пошли быстро! – скомандовала почти беззвучно, одними губами Катерина, бросив безуспешные попытки застегнуть непослушными пальцами заклинившую молнию на сумке, схватила мальчика за руку и повела его куда-то налево по коридору, оставив незадачливого Романа Дмитрича переваривать «потололкового лампогрыза».
- Так, - Катя заволокла Эцио Аудиторе в туалет и захлопнула дверь. – Так, так, так… Да всё не так, господи, не так!
Расклеиться при ребенке она не могла, а хотелось. Понавесили тут зеркал на всю стену! Вон она, красота неземная всклокоченная, во всем своем царствии и блеске отражается!
Надо было отменить встречу с Павлом Олеговичем, раз всё пошло наперекосяк. Нет – потащилась!
- Кааатя… - тихо и жалобно протянул мальчуган, совсем недавно извергавший бойкость и остроумие. – Ну, ты что? Ты расстроилась? Рассердилась на меня?
- Нет, нет, - торопливо уверила его Катерина. – Что ты! Всё в порядке!
И как-то так получилось, что они обнялись. Совсем нечаянно и очень искренне. Мальчик уткнулся лицом в пальто девушки, аккурат в то место, где вместо пуговицы торчала оборванная нитка, и понимающе вздохнул:
- Ты не хочешь, чтобы они тебя узнавали?
- Кто? – вздрогнув, она смятенно погладила его по волосам.
- Они, - опять перед ней два чистых черных глаза-алмаза. – Тамплиеры. Тот, черный, из машины. И этот, хитренький, у лифта. Они враги. А вот стражник у ворот… ну, лысый… Он вроде как безобидный. Он не похож на наемника, на раба похож. Его купили еще в детстве, да?
- Боже мой, - пробормотала Катерина, - что в твоей голове делается…
- Что делается? – спросил он невинно.
- Так, - она решительно вытерла всё-таки просочившуюся предательски на ресницы соленую влагу, окончательно похоронив тем самым жалкие остатки макияжа. – Нам с тобой нужна помощь.
- Надежного человека! – воодушевился Эцио Аудиторе. – Тут есть надежные? Я видел каких-то разноцветных тетенек у красного стола.
- Разноцветных?
- Ну, одежки яркие так-сяк, в разные стороны, камушки блестящие, висюльки туда-сюда…
- Да-да, поняла, о ком ты.
- Они надежные?
- Надежные, - Катя нервно потерла лоб. – В общем-то. Только… шумные очень.
- Болтают много? – буквально на лету схватывал этот Ваня Федотов, не желающий признавать себя таковым.
- Ага. Впрочем… Есть идея.
Катя набрала номер на мобильнике.
- Ольга Вячеславовна? Это Катя Пушкарева. Пожалуйста, зайдите в туалет… В зималеттовский, конечно, в какой же еще. Только, ради бога, одна, и никому ни слова. Нужна перекись водорода или йод, бактерицидный пластырь… Жива, цела, не паникуйте. Спасибо. Жду…
Нет, на себя в зеркало смотреть просто невозможно. Это ж самая настоящая третья мировая война началась, и кое-кто ползком успел добраться до укрытия!
Катя отвернула кран с водой и ожесточенно стала смывать с себя грязь вперемешку с косметикой. Зубья расчески с трудом продирались сквозь спутанные пряди, но всё же удалось расчесать волосы, ставшие опять уныло-гладкими, более-менее ровно.
- Очки… - вспомнила девушка.
Ну, конечно же. Вот они, старые ее окулярчики, на дне сумки. Как засунула, так и лежат. На всякий случай.
Вот твоя главная беда, Катька! Не умеешь ты избавляться окончательно, с треском, от атрибутов прошлого, оставляешь «на всякий случай», и вот он, случай, тут как тут, в гости пожаловал – здрасьте!
Но лучше так, чем видеть перед собой размытую картинку.
Она надела очки, поморщившись (саднила царапина на переносице), выдохнула и уставилась на свое отражение. Беззвучно и обреченно рассмеялась.
- Я думала, что никогда тебя больше не увижу, - сказала Катя зазеркальной «птице Феникс», шибко пощипанной. – А ты тут как тут, и стала еще прекраснее. Привет, чучело…
