3

До отеля-ресторана «Замок» домчались достаточно быстро.
— Вперед, — распорядился Малиновский, нахальным образом взяв на себя «бразды правления».
— Может, я там не нужна? — засомневалась Катя.
— Там и я не нужен. Особенно Георгию Юрьевичу. Да и подружка ваша наверняка не горит желанием меня видеть. Но полного торжества высшей справедливости без вас, Катенька, как без инициатора создания банды, никак не получится. Так что не отлынивайте.
— Почему это — банды?
— Ну, не банды. Организации по сохранению нравственных устоев в нравственно неустойчивом обществе. Шагайте уже, время — деньги. Может, интересующих нас объектов там и нету, тогда придется дальше мозговать.
— Сейчас, — пролепетала Катя, попыталась вылезти в дверцу и запуталась в подоле платья. — У меня одежда не очень подходящая…
— Не страшно, — утешил Малиновский. — Вы как будто только что с симпозиума филологов по теме «Влияние сдвоенных согласных в прилагательных на плодовитость бабуинов в Восточной Африке».
— Вы… — от гнева она на удивление стремительно распрямилась и одернула платье с пиджаком. — Вы не всегда удачно шутите. В одном вы, наверное, правы — выгляжу я как учительница из деревни. Может, там… этот…
— Фейс-контроль? Да прямо. Тоже мне, гранд-отель! Вы швейцару у входа скажите какую-нибудь фразу на английском — пусть думает, что симпозиум международный. Ничего не поймет, но определенно зауважает. Сумеете?
— Хоть на немецком, — с вызовом ответила Катя.
— Ух ты. А на французском?
— Легко.
— Я уж и боюсь остальные языки перечислять…
— А вы не перечисляйте, — усмехнулась она и первой направилась к дверям.
Поравнявшись с моложавым, хотя уже и явно в годах, швейцаром в сиреневой униформе, Катя произнесла несколько прелестных по своему звучанию французских слов.
Швейцар ответил кратко, но неожиданно тоже по-французски. И сдержанно улыбнулся, открыв перед гостями дверь.
— Надо же, продвинутый, — восхитился Роман. — Катя, а что с вами?
— Знали бы вы, что именно я ему сказала… — она прижимала ладони к пылающим от стыда щекам. — Я ведь и представить не могла, что он меня поймет!
— И что же вы ему сказали?
— Вы меня разозлили в очередной раз. Этими бабуинами! Вот я и не удержалась… В общем, получилось: «Здравствуйте, у вас сегодня необычный гость». Я вас имела в виду. И добавила: «Он лучший ассенизатор Москвы и Московской области».
— Что?!
— Ага. А швейцар мне: «Добро пожаловать…»
Малиновскому стало плохо. В буквальном смысле слова. От смеха. Он почти согнулся пополам, одной рукой схватился за живот, а другой — за стену.
— Прекратите! — зашептала Катя. — Мы уже внутри!
У нее по-прежнему горело лицо, она всё так же сердилась. Даже больше на себя, чем на Романа, который тихо хохотал, как ни в чем не бывало. Правда, добросовестно старался с приступом справиться.
Всё складывалось как-то водевильно и карикатурно, а она ведь так серьезно, так вдохновенно была настроена на борьбу за Машину свободу и неприкосновенность. Что-то Катю упорно дестабилизировало, хотя какое там «что-то»… кто-то!
Роман был царственно весел и не обнаруживал ни малейших признаков осознания неправедности собственного поведения по отношению к Марии Тропинкиной.
Нет, Катя не удивлялась, что это так. Она удивлялась тому, что это ее настолько задевает, что пробивает брешь в броне неуязвимости, которой она еще несколько часов назад так гордилась.
Господи, ну должен ведь этот человек хоть что-то чувствовать?!
— Роман Дмитрич, хватит потешаться!
— Мы, ассенизаторы, — стоном изгоняя остатки смеха, он выпрямился, — вообще, по жизни веселые ребята. Профессия обязывает!
— Вы просто невыноси… Ой, — радостно перебила Катя саму себя. — Я вижу Машину спину! Это точно Машина спина!
— Где? — Малиновский глянул в указанном направлении с удовлетворением констатировал: — Ну, я догадывался, что я гений и везу вас туда, куда надо.
— А где Георгий Юрьевич?
— Направо скосите ваши дивные глазки, Катенька. Георгий Юрьевич практически у ног Мисс Ресепшен. Вон, сбоку.
— Ой, — растерянно повторила она.
Урядов действительно примостился рядом с Тропинкиной, встав на колено, и что-то страстно ей нашептывал. И как только сразу не обнаружился?
— У него лысина отсвечивает от иллюминации, — запросто пояснил Роман, будто прочел Катины мысли. — И создается впечатление, что это дополнительная цветомузыка. А это всего лишь урядовская голова.
«Ой, ой, ой, ой, это между нами любовь!» — надрывалась из динамиков Глюкоза.
Надо же, и с Глюкозой этот невыносимый Роман Дмитрич угадал.
— Ой, — в третий раз пробормотала Катя вслед за певицей. — Смотрите — он положил ладонь Маше на спину!
— Как страшно жить, — иронично прокомментировал Малиновский.
— Вам всё равно?.. Это же ваша девушка!
— Катя, — терпеливо вздохнул он. — У меня не бывает девушки. У меня бываЮт девушки. Разницу улавливаете?
— И вам абсолютно на всех на них наплевать? — вырвалось у нее горестно.
— Хотите поговорить об этом?..
— Нет, — опомнилась она. — Нет. Это не моё дело. Давайте к ним подойдем. Маше надо немедленно открыть глаза, что никто ее не увольнял. Немедленно! А то рука Георгия Юрьевича…
— …уже пустилась в короткое, но увлекательное путешествие, — невозмутимо закончил Роман. — Кто будет толкать речь?
— Вы, конечно. Вы — начальство. И это из-за вас Маша здесь! Четко и ясно растолкуйте, что действия господина Урядова — самоуправство и что Машиному положению ничего не угрожает.
— Как-то это скучно и академично, вы не находите? Может, для начала подкрадемся к ним за спинами и дружно скажем «гав»?
— Роман Дмитрич, мы же не в цирке! — запротестовала Катя и вдруг с изумлением поняла, как называется клокочущая волна, которая поднималась у нее в горле.
Волна, вот кошмар, называлась смехом. Вместо того чтобы справедливо вознегодовать, Катя не смогла совладать с губами, разъехавшимися в предательской улыбке.
…Подкрасться за спинами и сказать «гав».
Мама дорогая, что за вечер? То бессмысленный плач, то дурацкий хохот, и всё это после нервного дня!
— Я вас развеселил? — коварно догадался Малиновский.
— Вы меня взбесили! — яростно ответила Катя, приказав лицевым мышцам прекратить растягиваться. — Что вы медлите? Глядите, Георгий Юрьевич уже танцует!
Оказывается, пока они препирались, разгоряченный Урядов потащил Марию на танцпол и принялся выделывать вокруг нее какие-то невероятные па с подскоками, изгибами, и взмахами рук. При этом он что-то темпераментно выкрикивал, а Тропинкина, застыв, смотрела на него с ужасом.
— Это не просто танец, — хмыкнул Роман. — Это ритуальная пляска сексуально озабоченного гамадрила.
— У вас на всё готовы комментарии. И всё какие-то обезьяньи. То бабуины, то гамадрилы!
— Ну, так человек не шибко далеко ушел от обезьяны, хотя и мнит себя венцом эволюции. Ладно, не буду больше оттягивать торжество высшей справедливости, которого вы так жаждете, — он улыбнулся. — К тому же вам приходится делать вид, что вам совсем не смешно, а это так утомительно — постоянно сдерживаться. Идемте.
Малиновский направился к танцполу, смущенная Катя поспешила за ним.
Урядов совершил очередной подскок и застыл в нелепой позе, узрев прямо перед собой вице-президента Зималетто.
— Браво, Георгий Юрьевич, — мягко проговорил Роман. — Вы определенно совершили прорыв в мировом хореографическом искусстве.
— Э… А… — проблеял кадровик, затравленно оглянувшись на Машу. — А что вы здесь делаете, Роман Дмитриевич?.. Вы и… и… Екатерина Валерьевна?!
— Я и Екатерина Валерьевна, — любезно откликнулся Малиновский, — как представители славного общества профсоюзов, заглянули полюбопытствовать, как проходит воспитательная беседа начальника отдела кадров с секретарем ресепшен. И должен заметить, мы приятно удивлены, да что там, поражены вашему творческому подходу к миссии, которую вы сами на себя возложили. Этим зажигательным танцем вы, наверное, старались вовлечь нашего работника в кружок художественной самодеятельности? Я всё правильно понимаю, Мария?
Тропинкина не ответила, поскольку пребывала в остолбенении, а занервничавший Урядов быстро-быстро заговорил, перемежая слова хохотками:
— Роман Дмитрич, Роман Дмитрич, э… Ну и шутник вы, Роман Дмитрич! Мы тут просто, так сказать, перекусили за разговором, ну и решили подвигаться, а то пища, знаете, такая калорийная! Очень полезно после рабочего дня вот так… в исключительно дружеской обстановке…
— Ну, разумеется, — ласково подхватил Роман. — Расслабиться в обстановке дружбы и взаимопонимания — что может быть приятнее. Тем более — вам было что отметить. Вы ведь, уважаемый Георгий Юрьевич, сразу сообщили Марии позитивную новость — о том, что Андрей Палыч её не уволил и даже не думал увольнять?.. Верно же?..
— Как?.. — очнувшись, прошептала Тропинкина.
У кадровика лицо и лысина пошли багровыми пятнами.
— Я не успел! — воскликнул он пламенно. — Это был сюрприз! Я как раз собирался, а тут вы!
— Неправда, — Маша обрела голос. — Я хотела уйти, а он меня не отпускал. Заявил, что мы сейчас пойдем в номер! С шампанским!
— В номер? — убедительно изобразил недоумение Роман. — Зачем? Шампанское? Для чего? А! Чтобы никто не помешал дружески порадоваться доброте души Андрея Палыча?
— Господи боже мой, да всё не так, не так! — Урядов приплясывал, как на раскаленной сковородке, бурно жестикулировал, а со лба его текли капли пота. — Какой номер, какое шампанское! Тут слышимость ужасная, музыка грохочет! Тропиканкина меня неправильно поняла!
— Тропинкина моя фамилия! — взвилась она. — И всё я правильно поняла! И то, как ваша шаловливая рука исследовала позвонки на моей спине, мне тоже не приснилось!
— Нет, это какие-то инсинуации в мой адрес! — не сдавался тот. — Это просто ошеломиссимо, как несправедливо!
— Значит, так, — тон Малиновского резко обрел прохладу и металлинку. — Мужской шовинизм, непревзойденный Георгий Юрьевич, в нашей компании не просто не приветствуется, а категорически запрещен. Использование своего служебного положения в личных целях точно так же неприемлемо. Мы с Екатериной Валерьевной — свидетели ваших домогательств к работнице нашей фирмы, а также сознательного введения её в заблуждение относительно распоряжения президента Зималетто. Как вы думаете, какова будет реакция Андрея Павловича, когда он об этом узнает?
На Урядова было жалко смотреть. Пятна на лице и лысине приобрели оттенок сливы.
— Ув-веряю вас, Роман Дмитрич, н-ничего такого… Это всё шутка, это понарошку…
— Отрицая очевидное, вы заставляете меня произносить много слов, — Малиновский поморщился. — Давайте так: чтобы это было в последний раз. Вы прекратите всяческое преследование этой девушки раз и навсегда, и данный вопрос я буду держать на особом контроле. Это касается и всех прочих сотрудниц нашей компании. В страсти к женскому полу нет ничего предосудительного, это вообще естественное состояние для мужчины. Но мы же с вами цивилизованные люди, Георгий Юрьевич, мы не будем хитростями и обманом пытаться взять то, что должно дариться исключительно добровольно? Правда ведь?
Кадровик трясущейся рукой вытирал платком пот со лба, а Тропинкину опять словно сковал паралич. Как в полусне она медленно поднимала и опускала ресницы, чуть приоткрыв рот и не сводя зачарованных глаз с Романа.
— Кстати, Маша, — он спокойно повернулся к ней. — Прости меня. Совершенно напрасно я сегодня вспылил, это было низко и недостойно. Простишь?
Она отрешенно кивнула, так и не выпав из состояния, похожего на сомнамбулизм.
У Кати чесался нос и горели уши. Страшно хотелось пить и на воздух. И опять что-то дрожало под ложечкой. Разобраться в ощущениях не успела, поскольку на «арену разборок» неожиданно вплыл новый персонаж. Им оказалась полная брюнетка лет пятидесяти в светлом костюме.
— Так вот ты где, мой суслик! — пропела она приторным голосом, ухватив Урядова за щеки и вперив в него ласковый взгляд королевской кобры. — Ты моя ласточка! Ты мой птенчик!
— Кис-Кис?.. — ошалело пролепетал Георгий.
— Так вот ты где, маленький мой суслик!
— Почему ты здесь?.. Как ты здесь?.. — несчастный Урядов явно мечтал уже только об одном — унестись от этого места на спасительных крыльях и очнуться где-нибудь на Лазурном берегу.
…Федька уломал Таню, сообразила Катя, и вырвал у нее таки заветный телефон.
— Так вот, значит, какая у тебя корпоративная вечеринка! — не унималась кобра, терзая пальцами щеки своего неблаговерного.
И тут внезапно лицо Георгия озарилось светом неизбывной радости.
— А что же? — вскричал он ликующе. — Что же ты тут видишь другое, дорогая Кис-Кис? Конечно, у нас корпоративная вечеринка! Вот, знакомься — мои коллеги! Роман Дмитриевич Малиновский, вице-президент. Екатерина Валерьевна Пушкарева, помощница президента. Мария… Мария…
— Алексеевна, — машинально подсказала Машка.
— Мария Алексеевна Тропинкина, ответственный секретарь ресепшен! Как видишь, нас тут целая группа!
— Правда? — мадам Кис-Кис переводила недоверчивый взгляд с одного на другого. — Хм… Группа какая-то малочисленная…
— Так это мозговой центр нашей компании! — еще больше просиял Урядов. — Лучшие умы современности!
— Странно. Фёдор до меня донес совершенно иную информацию, — его супруга недоуменно пожала плечами. — Прозрачно намекнул, что ты тут кое с кем развлекаешься тет-а-тет. Я собиралась расцарапать тебе, суслик, физиономию!
— Этот Фёдор! — кадровик негодующе раздул щеки. — Прохвост! Интриган! Вечно сует нос не в свои дела и всё-всё на свете путает! Я с ним разберусь!
— А вот и он, — пробормотала Катя, первой увидев направляющегося к ним Короткова.
По мере приближения глаза курьера круглели от удивления.
— Что же вы, молодой человек, возвели напраслину на моего мужа? — надменно спросила у него мадам Кис-Кис. — С какой целью вы это сделали? Может, он оштрафовал вас за нарушение трудовой дисциплины, и вы решили отомстить?..
— Я?! — Федя осип от возмущения. — Да я…
— А давайте на сегодня покончим с взаимными претензиями, — быстро перебил его Малиновский, лучезарно улыбаясь. — Мало ли, кто кого не так понял или неправильно на что-то среагировал? Век скоростей жесток — люди не успевают друг друга расслышать. Значит, надо больше общаться! Корпоративные дела мы уже обсудили, теперь можно просто отдохнуть в приятной компании. Кстати, Георгий Юрьевич! Почему вы никогда не говорили, что у вас такая очаровательная жена? Боялись сглазить, опасались — уведут? Что ж, я вас понимаю!
— Боже, — госпожа Урядова мгновенно забыла о Фёдоре и с удовольствием принялась разглядывать Романа. — Какой интересный мужчина, и какие милые вещи говорит! Но есть два негативных момента.
— Каких? — подала голос Тропинкина.
— Во-первых, он слишком молод, во-вторых, я слишком замужем! — кокетливо захихикала мадам Кис-Кис и цепко ухватила супруга за локоть. — Мне нравится предложение задержаться здесь ненадолго. Я переволновалась и проголодалась! Суслик, где ваш столик?
— А он уже занят, мы ведь собирались уходить, — мигом сообразил Урядов.
— Ну так пойдем сядем за свободный. Вон, в углу! Суслик, надеюсь, ты угостишь дам десертом?
— Конечно, моя дорогая, конечно!
— Что происходит? — прошипел Коротков, когда парочка отошла. — Что за кинокомедия?!
— Я тебе потом объясню, — вздохнула Маша. — А сейчас я бы тоже что-нибудь съела. У меня наедине с Урядовым кусок в горло не лез.
— Ты собираешься оставаться в этом обществе?! — разгневался Фёдор.
— Не нагнетай, — отмахнулась она. — Старых тараканов надо прощать.
— А как быть с молодыми? — Коротков скользнул свинцовым взглядом по Малиновскому.
— Федь! — испугалась Маша его дерзости в адрес начальства.
Но Роман сохранил полнейшее спокойствие.
— С молодыми тараканами надо конкурировать, — весело ответил он и подмигнул курьеру. — Доказывать, что ты ничуть не хуже, а гораздо лучше. Ребята, расслабьтесь, хватит воевать. Пора выпить и закусить, тем более Георгий Юрьевич нынче за всё платит. Это его святая обязанность.
— Я, пожалуй, поеду домой, — неуверенно сказала Катя.
— Еще чего, — отмёл Малиновский. — У вас бледный вид, Катенька, и вы как никто заслужили кусок халявного пирога.

Спустя полчаса Катя сидела над блюдцем с кусочком торта и чашкой с капучино. Малиновский ел мясо с овощами и острым соусом, демонстрируя превосходный аппетит.
— Катюша, — произнес он укоризненно, — что ж вы так отрешенно шевелите ложкой, будто тайны мироздания разгадываете? Может, хотите что-то другое?
— Нет. Просто я не голодная.
— Да ладно, — не поверил он. — Вы ведь сожгли море калорий в священной борьбе за высшую справедливость. Восстанавливать кто будет?
Посмеиваясь, Роман ловко орудовал ножом и вилкой.
За столиком в углу они сидели вдвоем — супруги Урядовы и Маша с Федей отправились поплавать в медленном танце. Коротков пребывал в удрученном состоянии, и Тропинкина увела его к танцполу, чтобы хоть как-то остудить кипящую в нем досаду.
«Клёвый вечер, делать неча там, где нет тебя…» — звучала всё та же Глюкоза.
— А хотите, тоже потанцуем? — невинно предложил Малиновский, поперчил помидорный ломтик и быстро отправил его в рот.
— Роман Дмитрич, — Катя нахмурилась и откромсала от торта приличный кусок, — ужинали бы вы молча, это полезнее для здоровья.
— Ну, прошу прощения, я подумал — вы заскучали.
— Неправда, ни о чем таком вы не подумали. Вы просто развлекаетесь.
— Вы мной недовольны? — он симпатично приподнял бровь. — Вам не понравилась моя речь?.. Как вам, оказывается, трудно угодить.
— Речь была хороша, — признала Катя. — Речь была благородна. Георгий Юрьевич проникся. И даже Маша прониклась. Кажется…
— А вы — нет?
— Вы ведь играли. Это была всего лишь игра.
— Не «всего лишь» игра, — шутливо возмутился Роман. — А игра на результат! Смотрите — всё завершилось миром и согласьем, и даже фейс Урядова избежал перспективы быть разодранным острыми коготками его супруги. Плюс ко всему отныне едва ли наш резвый ходок осмелится добиваться женской ласки неправедными методами. По крайней мере, в отношении сотрудниц Зималетто. Так разве ж моя игра — не работа на благо? Разве я не молодец? Не почетный ассенизатор Москвы и Московской области?
Сидя за столиком, Катя избегала прямого взгляда на Малиновского, посматривала только мельком. А тут наконец подняла ресницы и не опустила их.
Роман жевал и улыбался. Искорки в его глазах участвовали в соревнованиях по спортивной акробатике.
Кате было жарко и странно. Какая-то непонятная, раздражающая дрожь не давала покоя.
— Меньше всего, Роман Дмитрич, мне сейчас хочется обсуждать моральный аспект вашей игры в благородство. Но я вам, честно, очень благодарна за помощь. Действительно, вроде всё разрешилось, и это главное. К тому же вам пришлось пожертвовать своими планами на вечер.
— Об этом не беспокойтесь, — Малиновский глянул на наручные часы. — Розы не завянут.
— Какие розы? — сорвалось у Кати.
— Какие? — он призадумался, не переставая жевать. — Лучше всего подойдут красные. Продаются в круглосуточных цветочных павильонах. Я ведь собирался ехать к Вике с розами и извинениями за сегодняшнее. Ну, так еще успею. У Вики мне предстоит сыграть второй акт спектакля под названием «Роман Малиновский мужественно исправляет собственные косяки».
— Зачем вы мне это рассказываете? — Катя растерялась, и уши опять немилосердно загорелись.
— Ну как зачем. Вы мне весь вечер пеняете, что я вру направо и налево. Вот я и решил быть предельно правдивым. С вами.
— Это, я так понимаю, честь для меня?
— Зря иронизируете, на меня редко нападает желание пооткровенничать. Считайте, что вы меня тронули слезами в моей машине по поводу несчастной Машиной судьбы. Весь женсовет разбежался по домам, и только вы одна бросили себя на амбразуру. Вы бесконечно добрый и самоотверженный человек. Хотите, еще кое-чем поделюсь?..
— Пожалуй, не надо, — поспешно ответила Катя. — А то, боюсь, у меня будет передозировка вашими откровениями. С непривычки.
— Да бросьте, вы же храбрая девушка, — рассмеялся Малиновский. — Вы сегодня в лифте налетели на меня, как Иванушка на Змея Горыныча, и не дали опомниться. Чего вам уже бояться?
— Хорошо, делитесь, — Катя подобралась. — Только будьте готовы к тому, что и я скажу вам правду. Уж как есть, так есть.
— Идёт, — согласился Роман. — А откровение моё состоит в том, что этот день не только оказался адским кошмарищем, но и принес приятное открытие. Даже два приятных открытия. Первое — ваши прелестные круглые коленки. Второе — ваши волшебные глаза, не скрытые за окулярами. Ой… Катюша, вы так грозно сжали ложку, что мне остаётся радоваться, что это не нож.
Катя отмерла и поглядела на свою руку, и в самом деле зажавшую десертную ложечку в крепкий кулак, как будто это была рукоять кинжала, приготовленного для удара.
Нет-нет, она спокойна. Она абсолютно неуязвима.
— Мои коленки, — задумчиво повторила Катя. — Надо же, как причудливо разыгралось ваше воображение. Вы что, так на стресс реагируете?
— При чем здесь моё воображение? Коленки вы мне сами показали.
— Я?!
— Ну да. В кабинете у Жданова. Вы так комкали своё платьице, когда просили не увольнять Тропинкину, что…
— А, точно, — продолжая изо всех сил удерживать самообладание, Катя задорно кивнула. — Это потому, что я сильно переживала за Машу. Область неосознанных действий, понимаете? Бессознательный импульс, которому разум не даёт логического объяснения.
— До чего же вы подкованы в теории, Катенька, — Малиновский тихо посмеивался, но глаза излучали тепло.
Как смеют глаза прожженного циника и вертопраха излучать тепло?!
Возмущенно фыркнув, Катя откромсала еще кусок от торта. Оказывается, злость раскочегаривает аппетит.
— Подумаешь, коленки и глаза, — выпалила она. — Это слишком малая часть меня, чтобы мне начинать беспокоиться — а не много вы в моей персоне разглядели!
— Тут не поспоришь, разглядел ничтожно мало. Я лишь хотел сказать, что то, что я разглядел, мне понравилось, — запросто сообщил Роман и запил последний кусочек мяса глотком виски.
— Какой кошмар, — горько вздохнула Катя.
— Почему кошмар?
— Я чувствую себя курёнком, висящим на рынке в мясном ряду. Подошел Роман Дмитрич, повертел курёнка, пощупал там-сям и сказал: «Ляжка ничего, а тушка и крылья никуда не годятся».
Малиновского явно потряхивало от внутреннего смеха, но он стойко ограничивался мирной улыбкой и брызжущими искорками из глаз.
— В отличие от вас, Катя, курёнок не владеет как минимум тремя языками и не плачет от переживаний за свою непутевую подругу. Так что сравнение определенно не в пользу курёнка.
— Если вы сейчас заявите, Роман Дмитрич, что вас заинтересовала моя душа, то наконец-то я смогу рассмеяться. А то у меня весь вечер не получается свободно и полноценно это сделать.
— Ну, для начала я был бы не прочь узнать, где именно эта самая душа находится, — не замедлил он с ответом и быстро скользнул взглядом по Катиному пиджачку. 
Гад, гад, гад!..
Как всё неправильно устроено в мире. Гады должны выглядеть как гады. Гады не должны уметь излучать лучики тепла. Они должны быть похожи на черных ворон, а не на пушистых пепельных котиков! Чтобы никто и никогда не попался на этот обманчивый свет!
Хорошо, что она вооружена верными девизами!
— Вы мантру мысленно читаете, что ли? — с любопытством спросил Роман. — Или главу из обряда по изгнанию беса? 
— Нет, — встрепенулась Катя. — Вовсе нет. Вы не бес, не льстите себе. Вы еще в самом начале… хм… карьерного пути.
— Мелкое подмастерье в низшей бесовской канцелярии? — живо уточнил Малиновский, ничуть не обидевшись. — Как же долог путь к вершине! Может, мне еще не поздно переметнуться к ангелам? Может, там, — он посмотрел на потолок, — карьера развивается побыстрее?
— Вам — к ангелам? То есть вынуть из вашего тела суть Романа Дмитриевича и засунуть туда какую-то другую суть? — Катя покачала головой и облизнула губы с остатками сладкого крема. — Неплохой сюжет для фантастической повести. Мне пора. Пожалуйста, передайте остальным, что я со всеми попрощалась, — она встала.
— Куда вы так торопитесь?
— Домой, естественно. Слава богу, мне не надо покупать красные розы и ехать к кому-нибудь играть второй акт спектакля под названием «Катя Пушкарева — самая милая девочка на свете».
— Вы чудо, — произнес Малиновский с дразнящей ласковостью. — Давайте я вас подвезу.
— Ну что вы, не стоит затрудняться. Тут автобусная остановка в двух шагах. До свидания.
Она уходила очень стремительно. Может, и побежала бы, но приходилось огибать столики и сталкиваться с людьми, которых в зале ресторана становилось всё больше. Веселье для отдыхающей публики только начиналось.
«Аста ла виста, любовь моя, красивая, чистая…» — провожал Катю голос Глюкозы из динамиков.

4

На следующее утро Катя пришла на работу с тяжелой головой. Накануне долго доделывала отчеты для банков, легла поздно. Спала неважно, просыпалась, ворочалась, и сон был дурацкий. Будто она смотрит телевизор, а там показывают конкурс «Народные таланты». И будто там на сцене танцует Урядов свой причудливый «гамадрильский» танец с элементами лезгинки, присядки и пасодобля. А потом Катя идет в свою комнату, а там на диване — розы. Много-много красных роз. Разбросаны по всему покрывалу — крупные, шипастые, с капельками влаги. И прямо во сне Катя жутко сердится и начинает эти розы собирать, а лепестки с них сыплются, ускользают, летят обратно на диван. И все Катины пальцы шипами исколоты.
Глупый сон, глупее не бывает. За завтраком мама озаботилась бледным до прозрачности лицом дочери, всё подсовывала разогретые плюшки с вишней. Катя жевала вяло, и на работу не хотелось. Впервые за долгое время. Прежде мчалась со всех ног.

В кабинете Жданова царила картина «Ярмарка уехала, а дворники забастовали». Кресло в центре, бумаги, папки на полу. Оплывшие свечи, бокалы с остатками вина, отполовиненная бутылка, коробка конфет. Фрукты практически не тронуты. Видимо, сладкой парочке было не до закуски.
Катя отодрала виноградину от грозди, съела. Душистая, сочная. Наверное, дорогой сорт.
Надо позвать уборщицу.
Только села в каморке на своё место и сняла телефонную трубку, раздалось хлопанье двери со стороны приемной и следом голос Андрея:
— Катя!
Так себе голос в плане приветливости. Скорее, грозный.
Она отправилась на зов, и тут же Жданов вошел в каморку. Чуть не врезались друг в друга.
Катя сразу отпрянула и даже не поняла сначала, чего это она шарахнулась так поспешно и импульсивно. А потом сообразила: аромат. Всё тот же сохранившийся аромат одеколона, терпко-горько-сладкий. Его источал вчера не только Андрей Палыч, но и Роман Дмитрич.
Ну надо же, какой стойкий запах.
— Катя, в кабинете бардак, я не могу работать! — заявил Жданов недовольно.
Хм. Интересный упрек. Как будто это она резвилась тут на «ярмарке» и поленилась потом навести за собой порядок.
…Эх, справедливость, справедливость. Где ты, тем более высшая?
— Я как раз собиралась вызвать уборщицу, — ответила Катя негромко и гордо.
— Поторопитесь, пожалуйста. Вы разослали отчеты по банкам?
— Да, конечно. Еще вчера.
— Хорошо, — Андрей чуть смягчился. — Будем ждать их реакции. Звоните, Катя, звоните уборщице!
Он вышел, ударив за собой дверью. Нервный, раздраженный. Странно. А как же волшебная ночь?..
Наверно, ночь волшебна, пока она длится. А потом наступает утро, и всё волшебство рассеивается вместе с рассветным туманом.
Неужели это закон всех отношений: короткая феерия, а потом либо мучительный разрыв, либо тусклое сосуществование и скука, скука, скука?..
Катя с нежностью подумала о родителях: они до сих пор так трепетны друг с другом, и вообще друг без друга — никуда. Но сколько таких пар? Десять на миллион?.. Везет только избранным, редким счастливчикам. Видимо.
Стойкость, разумность, осторожность. Гордость, скромность, самодостаточность.
Вздохнув, она вызвала уборщицу и принялась методично сортировать накопившиеся документы.
— Стареешь, Жданов, или, наоборот, в детство впал. Улики уничтожать надо! — прозвучал насмешливый голос Малиновского из кабинета.
Катя дернулась на этот голос, несколько листов полетело на пол. Суетливо нагнувшись за ними, она слишком поспешно попыталась выпрямиться и больно ударилась о стол затылком.
Да что за черт!.. Что за нездоровые реакции!..
Донельзя разгневанная на саму себя, она ожесточенно потерла ушибленное место и с удвоенной энергией вернулась к документам.
Но уши никуда не делись и не отключились, а тоже исправно работали.
…Только бы Роман не начал рассказывать Андрею о вчерашнем приключении в «Замке» и о том, что этому предшествовало. Пожалуйста, не надо!
К счастью, в кабинете шел трёп о Вике. Малиновский говорил, что-то нажевывая — наверное, тоже облюбовал сочные виноградины:
— Я к ней вчера с белым флагом — мириться, как полагается. А она мне условие: либо женись, либо катись.
— Я догадываюсь, что ты выбрал.
— Ну, естественно! Она, видишь ли, жить со мной хочет. А я-то против! Вот и заявила: тогда я уйду. А сопротивляться я не стал.
— Уйдет? — усмехнулся Андрей. — Сама? Ага, щас! А кто ей будет оплачивать маникюр с солярием? Кто ее еще, как мы, будет терпеть на рабочем месте, да еще и зарплату платить? Вернется, как ни в чем не бывало. Вот посмотришь!
Друзья снизили голоса и заговорили тише. До Кати доносились только отдельные хохотки и восклицания, а потом хлопнула президентская дверь и всяческие звуки смолкли. Значит, отправились либо в бар, либо в мастерскую, либо еще куда.
Ну и слава богу, решила Катя, ловко расталкивая бумаги по папкам. Кажется, Роман Дмитрич и думать забыл о нетривиальных перипетиях минувшего вечера. Промелькнуло и сгинуло. Выручили дружно Машку — и хорошо. И проехали.
Понять бы еще, откуда в ней поселилось ощущение странной тревоги и не желает исчезать?..
Белиберда какая-то.
Спустя пять минут сосредоточенных раздумий Катя остановилась на правдоподобном объяснении: она накануне элементарно перенервничала, и сейчас у нее обычный отходняк. Её эмоциональная сфера полностью еще не восстановилась, не пришла в равновесие, и это сказывается на физическом состоянии. А что, это вполне медицинское явление — никаких загадок, никаких чудес.
Вот выспится сегодня, наконец, полноценно — и всё пройдет.

Обедать, как всегда, отправились в «Ромашку». Полным составом женсовета.
За столом жужжали всё о том же — о произошедшем в «Замке». Дамочки бурно обменивались репликами, перебивая друг друга:
— Ох, я бы поглядела на физиономию Урядова! Я бы на нее поглядела!
— Вот и поделом ему! Надеюсь, напугался до чертиков и бросит свои замашки узурпатора!
— А Катя-то, Катя-то какова! Вот молодчина — не побоялась! Молодчина ты, Катька!
— А Георгий-то Юрьевич сегодня тише воды ниже травы явился! Ужом скользит по коридорам, а глазки бегают, как у кота нашкодившего!
— Да пусть спасибо скажет, что у него мордоворот целый остался!
— Маш, ну ты довольна, Маш? — пристала к подруге Шурочка.
— Угу, — как-то неопределенно промычала в ответ Тропинкина, меланхолично возя вилкой по тарелке. И вдруг удрученно шмыгнула носом и добавила: — Девчонки, дура я, конечно, но всё равно я в него влюблена. По уши…
— В кого? — Татьяна вытаращила глаза. — В Георгия Юрьевича?!
— Балда! — рассердилась Мария.
— Про Малиновского она говорит, — вздохнула догадливая Амура.
Катя почувствовала, как неприятно сжимается что-то внутри. Какой-то болючий тугой ком.
— Маш, ты чего? — ахнула Света. — Он же так с тобой поступил!
— Как? — Тропинкина вызывающим взглядом обвела лица подруг. — Как он со мной поступил? Он мне, между прочим, ничего не обещал. Это я приврала слегка… уж простите. Это я с ним поступила, я его подставила. От обиды и от ревности. А он… взял и пришел мне на выручку. Слышали бы вы, как он поставил на место Урядова! Просто с полом его сровнял! А еще прощенья у меня попросил. Это было так… так… так здорово. Он такой классный!
— Маша! — не выдержав, воскликнула Катя, преодолев противную голосовую дрожь. — Очнись! Федя за тебя переживал, я переживала, мы все, кто тут сидит, искренне переживали! Но уж никак не Роман Дмитриевич. Он просто сыграл роль. Хорошо сыграл, выразительно. Но это роль, Маша! Разве можно сравнить с Фёдором, который метался на ресепшен, дозваниваясь до Тани, и всё-таки убедил её дать номер телефона? И та же Таня — она рабочим местом рисковала, когда этот номер давала! А чем рисковал Роман Дмитриевич? Он же неприкасаемый, ему всё нипочем! Это мы, мы зависимы от них, от сильных… Нам приходится держаться друг за друга, выручать, идти на риски… А ты восхищаешься Малиновским?!
— Кать, — печально усмехнулась Тропинкина, — что ты как на комсомольском собрании? Разве я не понимаю, что вы — мои настоящие друзья и что Федька — мой верный рыцарь? Но это другое. Это… Не знаю, как тебе объяснить. Маленькая ты еще.
— Я не маленькая!
— Не обижайся, — Мария примирительно-снисходительно улыбнулась. — Лучше на вопрос ответь: вот зачем Роман вообще согласился ехать искать нас с Урядовым?
— Ну, чтобы… — Катя запнулась.
— Чтобы роль сыграть? — продолжила Тропинкина. — А на фига ему было роль передо мной играть? Делать больше нечего? Он же со мной порвал — всё! Сказал бы тебе: «Простите, мне некогда» — и точка. Но ведь поехал! Зачем? Развлечься? У него, знаешь, развлечения и покруче есть в арсенале. Нет, приехал, всё быстро уладил, всех помирил, всех развеселил, да еще и мини-банкет устроил!
— Я не знаю, — сникла Катя.
— А я тебе скажу. Роман порочный, но не подлый. Так тоже бывает. Ветреный, но великодушный. Вспыхнуть может, а злобу затаить — нет. Неприятности, обиды не копит. Легкий он, понимаешь? Человек-праздник. Но это не значит, что не поможет, если правда необходимо.
— Точно, — вдохновенно подхватила Шура. — Мой шеф, конечно, тот еще фрукт… Но суперский фрукт! И как начальник он — суперский! Ему просто серьезные отношения… ну, не нужны. Вот такая у него особенность!
— Всё это можно проще сформулировать, — вмешалась с тонкой и мудрой улыбой на губах Ольга Вячеславовна. — В таких, как Роман, влюбляются. С такими, как Фёдор, живут и растят детей. Чаще всего так. Сечешь, Маш?
— Да секу я, секу! — простонала она и закатила глаза. — Но что я могу поделать? Я не только мать, но и женщина. А Роман — шикарный любовник, и я не могу его забыть! И вот только попробуй, Катька, сейчас поморщиться, раз уж считаешь себя взрослой!
— Я не морщусь, — полыхая лицом и понимая, что она красная как рак и наверняка забавна в глазах подруг, Катя решительно пронзила вилкой кусочек огурца и расправила плечи. — И я никого не осуждаю. Просто каждый выбирает для себя, что ему важнее, вот и всё.
— Слушай, Пушкарян, — у Амуры лукаво загорелись глаза. — А можно про твоё личное спросить?
— Про какое личное? — Катя едва не подавилась огурцом.
— Вот ты в Колю своего влюблена? Ну, понятно, что он замечательный парень, внимательный, ответственный и всё такое — ну, как ты рассказывала… А вот есть у тебя так, что крыша едет, мир рушится и вся ты горишь и сгораешь, когда с ним?..
— Ты же ей сама нагадала, что она влюблена, — напомнила Пончева.
— Ну да, я помню, — Амура темпераментно повела плечами. — Но степень влюбленности карты не показывают! Вот падаешь ты, Пушкаридзе, с обрыва в пропасть головой вниз или нет?..
Катя привычно подумала об Андрее Жданове. Самый красивый, самый мужественный, самый великолепный, самая яркая на небе звезда, король небес! Когда он подарил ей те цветы, после истории с Лариной, Катя шла по улице и медленно к этим небесам поднималась…
— Нет, — гордо ответила она. — Я не падаю в пропасть, я поднимаюсь в небо. С ним.
— В рай, что ли? — спросила Света с любопытством.
— В раю скучно, — уверенно заявила Маша.
— Откуда ты знаешь? — Катя будто головой обо что-то твердое стукнулась в своём мысленном полёте и растерянно посмотрела на Тропинкину.
— Интуиция, — буркнула та. — Что такое рай? Это когда всегда хорошо. Но когда всегда хорошо — это же застрелиться! Плохо должно быть тоже. Человеку нужен контраст! Он без контраста хиреет.
— Рай — это любовь, — тихо предположила Катя.
— Любовь любви рознь, — с видом знатока заметила Мария. — Любовь по-райски — это, наверно, что-то типа вечных розовых кустов и порхающих птичек. Ужас, Кать! В аду, видно, и любовь интереснее, и адреналин есть. 
— Эко вас куда понесло, — засмеялась Ольга Вячеславовна. — Рай, ад… Вы сначала на Земле жить научитесь.

Вернулась Катя с обеда на своё рабочее место до чертиков загруженная и еще более взвинченная, чем была с утра. Вот нисколько в тяжелой голове ничего не укладывалось и не успокаивалось. Как будто карусели в парке аттракционов забыли выключить и её, пассажирку, забыли с них снять. Вертится, вертится, не останавливается. И мается, как от морской болезни!
Президентский кабинет пустовал — Жданова где-то носило.
Катя ушла в каморку и буквально вгрызлась в работу, строго напомнив себе, что счастье — в труде.
Привычный шелест страниц в папках и щелканье клавиш на клавиатуре потихоньку возвращали будничный ритм.
Хлопнула дверь кабинета со стороны конференц-зала. Обычно Андрей не пользуется этим ходом, предпочитает путь через приемную.
Идиотизм, но Катя испугалась. Словно это вполне вероятно — что по Зималетто запросто разгуливает Фредди Крюгер и решил заглянуть в ее укромный уголок.
Сегодня, случайно, не пятница, тринадцатое?..
Пока она вспоминала дату и день недели, на пороге каморки возник Малиновский. Мирно-премирно улыбающийся. В пестрой рубашке, поверх которой был небрежно повязан за рукава свитер цыплячьего цвета.
— Здрасьте, — выдал он краткое приветствие, стремительно преодолел расстояние от двери до стола, наклонился и задал очаровательный вопрос: — Мышь или заяц? Отвечайте, не задумываясь.
— Где Андрей Палыч? — спросила Катя почему-то шепотом и почему-то в панике.
— Сцепился с Милко в мастерской по поводу сроков выдачи эскизов. Я не стал им мешать — там у них всё слишком интимно. Так мышь или заяц?
— Это тест-опрос? — кашлянув, она вернула голосу звучание.
— Да, что-то типа того, — энергично кивнул Роман. — Главное — при ответе не задумываться. Мышь или заяц?
— Заяц.
— Окей, — Малиновский столь же стремительно оторвался от стола и направился к выходу.
Ошеломленно глядя ему вслед, Катя подумала о том, что Фредди Крюгер в каком-то плане безопаснее. По крайней мере, понятнее. Не задаёт бессмысленных вопросов, а тут же выкладывает карты на стол — начинает размахивать своими длинными стальными когтями. И можно сразу кричать, сопротивляться и звать на помощь.
В дверях Роман вдруг затормозил, обернулся и полюбопытствовал:
— А почему?
— Что — почему?
— Почему заяц, а не мышь?
— Вы же сказали — нельзя задумываться.
— Теперь можно. Теперь, когда вы уже сделали выбор и ничто на него не повлияет, — вполне можно. Так почему?
Катя с трудом подавила нервную усмешку и машинально взяла в руку степлер. Какая-никакая, а иллюзия защиты. Вот только неясно — от чего.
— Роман Дмитрич, у Зималетто сейчас трудные времена, но всё же не настолько, чтобы вам браться подрабатывать социологом.
— Это не подработка, это хобби, — он подмигнул. — Вы мне ответите?
— А должна?
— Пожалуйста, — мило добавил Роман и строго напомнил: — Волшебное, между прочим, слово.
— Мне нравятся зайцы, — сдалась Катя. — Я сама — заяц.
— В каком смысле?
— В космическом.
— О-бал-деть, — проговорил Малиновский задумчиво и по слогам.
— Да, в общем, ничего обалденного, всё просто. Я в школе участвовала в олимпиаде по астрономии. Писала доклад о созвездиях. А именно — о созвездии Заяц.
— Есть такое созвездие? — искренне удивился Роман.
— Есть. Оно маленькое. Но мне понравилось его изучать. Я прямо с ним сроднилась.
— Ясно. Олимпиаду выиграли?
— Да.
— Даже не сомневался в этом.
Он послал ей еще одну улыбку — беглую, озорную — и вышел.
Катя «укусила» степлером бумажный лист. Потом еще раз, еще, еще и еще — в нескольких местах.
Если бы бумага умела обижаться, она бы непременно обиделась. И непременно спросила бы: «А я-то тут при чем? На меня-то ты за что злишься?..»
Катя злилась на себя, а себя степлером не укусишь. Злилась за то, что ничего не понимает, и за то, что с ней творится что-то весьма бредовое. В ее теле поселились маленькие острые иголочки. И крутятся какие-то щекочущие мини-вихри. И всё в ней какое-то расшатанное, как хилое здание после землетрясения.
И почему она вчера вечером не осталась в каморке доделывать отчеты?.. Ведь в результате Фёдор всё равно вытряс из Тани домашний телефон Урядова, так что Маша была бы спасена в любом случае.
Подумаешь, свидание Жданова с Изотовой за стеной! Заткнула бы себе чем-нибудь уши, и всё!
Может, парочка позабыла бы про нее и вовсе, и пришлось бы коротать ночь на этом столе. Было бы грустно, горько и неудобно. Но по крайней мере, всё было бы ясно!
…Дальше предаваться размышлениям не получилось — вернулся Роман. С мягким игрушечным зайцем под мышкой, довольно внушительных размеров, в клетчатых штанах и с двумя торчащими передними зубами.
— Я не виноват! — сходу пустился в веселое объяснение Малиновский. — Я ехал на работу и никого не трогал, а они на меня нагло уставились. Мышь и заяц — с витрины магазина. Ну, такая милая парочка. В них есть что-то героическое, как в Чипе и Дейле. Знаете, я никогда раньше не участвовал в восстановлении высшей справедливости, поэтому подумал, что это надо как-то увековечить. Не знал, кого вы предпочтёте, поэтому купил обоих. Так что делим символичные трофеи по-братски — вам зайца, мне мышь. Если захотите взглянуть на мышь, то милости прошу в мой кабинет. Я скажу Шуре, чтобы она впустила вас без предварительной записи, коллега.
Он усадил зайца на стол и протянул Кате руку для пожатия.
Она была так поражена, что машинально вложила пальцы в его широкую теплую ладонь.
— С вами было приятно сотрудничать, Катенька. Если еще понадобится помощь в спасении утопающих — обращайтесь. Да, и прошу прощения, если я вчера сказал что-то лишнее. Кстати, а я сказал что-то лишнее?..
— Да, кое-что произносить было совсем не обязательно.
— Сердитесь?
— Конечно. Но справедливости ради надо отметить, что коэффициент полезного действия от вашего вмешательства в судьбу Маши выше, чем моё возмущение вашими нахальными репликами.
— Ура, — с удовлетворением заключил Роман, легко пожал ей ладошку и покинул каморку.
Заяц таращился на Катю, пряча за зубами хитрую улыбку.

7

— Хочу на небо, — сказала Катя.
Кошмар. Прекрасно понимала, что несет какую-то высокопарную чушь, но речь при этом крайне скверно контролировалась.
В Ташкенте было четыре часа утра, и они с Малиновским стояли на просторной веранде отеля, на которую вёл путь через верхний холл. Катя сама захотела подышать воздухом, поскольку с головой творилось что-то караульное и карнавальное. Кружение, скольжение, фейерверки и хлопушки.
— Что со мной? — спросила она жалобно.
— Вино, — спокойно пояснил Роман. — Три с половиной бокала, я считал. У вас никудышный питейный опыт.
— Неправда, — возразила Катя. — Я недавно пила даже текилу! А это вино было таким легким и вкусным. И как будто вообще без градусов! Как морс!
— Запомните, коллега: самое коварное, что может быть в алкоголе, — это кажущееся отсутствие градусов. После текилы с вами что было?
— Отключилась.
— Правильно. Тяжелый напиток. А после легкого вам хочется на небо, и вы так мило этим со мной делитесь. В этом весь злодейский эффект — язык развязан, объект становится находкой для шпиона.
— Ничего подобного! — опять возмутилась она. — Я ничего лишнего никому не сказала!
— Даже Ахмету во время танца?..
— Ой, я же с ним танцевала. Ужас, — ее слегка передернуло.
— Почему ужас? Вроде бы он изо всех сил старался вести себя как джентльмен.
— Да, но у него были противные руки. Это вообще так ужасно, когда платье такое облегающее, а чьи-то руки такие противные, — доверительно сообщила Катя. — Зато я кое-что поняла. И это важно для дела!
— Вам удалось что-то выяснить?
— Я его спросила, давно ли он занимается посредничеством в подобных сделках. Еще добавила, что эта работа мне кажется такой скучной и хлопотной… ну, чтобы поддерживать имидж Барби. Он ответил, что от случая к случаю сотрудничает с разными фирмами и выбирает для себя выгодные варианты. Добавил, что любит перемену мест, работает в разных точках страны и за её пределами. И похвастался, что он хороший психолог и у него отменное чутьё. И тут я подумала… Узбекская фирма получает возможность продать большую партию товара московской компании, то есть нашему Зималетто. Более того — мы их первый крупный потенциальный клиент! Им важно нас не упустить, важно сделать всё, чтобы сделка состоялась! И тем не менее они не сразу идут на личный контакт, а начинают действовать через посредника. Через хорошего психолога с отменным чутьём. И зачем им этот хороший психолог с отменным чутьём? Как вы считаете?
— Определить, действительно ли мы те самые лохи с кучей денег, которые попадутся им на крючок? — предположил Малиновский.
— Верно. Кто такой Ахмет? Вольная птица, фигаро здесь, фигаро там. В случае чего он исчезнет, ищи — свищи. На него даже в суд подать будет проблематично. Но он выполняет важную функцию — прощупывает клиентов. Изучает, нет ли опасности разоблачения.
— То есть всё говорит за то, что нас ожидает подстава?
— Пока, увы, да. Конечно, я еще не видела документов. Но тот факт, что нам предлагают посмотреть все бумаги не непосредственно в офисе, а опять в ресторане за завтраком, тоже за эту версию. Мне кажется, что ваш план сработал и бдительность Ахмета мы усыпили. Он нас принял за легкомысленных жадин, жаждущих во что бы то ни стало приобрести отличный товар за бесценок.
— И всё же, Катя, это еще всего лишь предположение.
— Предположение, да. Я и не спорю. А что вы скажете об Асмире? Вы с ней тоже…  тесно общались.
— Она для Ахмета покорный эскорт для сопровождения, не более. Ничего не решает и, думаю, мало в чем разбирается. Милая и кроткая девушка, при которой этот тип позволял себе оказывать вам повышенные знаки внимания. Значит, если она и любовница, то без права выражать недовольство.
— Незавидная участь, — посочувствовала Катя.
— У восточных женщин несколько иная психология, — Малиновский улыбнулся и вдруг спросил: — А где ваш Заяц? Его отсюда видно?
— Созвездие? — она машинально посмотрела вверх. — Нет, оно в другой части неба. У ног Ориона. По мифологии, Орион — охотник и пытается настичь Зайца. Ориону помогают созвездия Малый Пёс и Большой Пёс. Они гонятся за дичью, а Заяц убегает. Вечно бежит от них по небу… А почему вы спрашиваете? Заинтересовались астрономией?
— Нет. Заинтересовался вами.
При этих словах Роман даже не посмотрел в ее сторону, а, прищурившись, разглядывал небосвод.
А Катя и не удивилась, и не испугалась. Видимо, у нее часть обычных реакций была отключена под воздействием «карусельного» вина, усталости и избытка впечатлений. Сейчас на веранде отеля как будто и вовсе стояла не она, а не понять кто, одетый не понять во что, да еще и взирающий на мир не через привычные стекла с диоптриями, а просто так.
Мир без очков казался нереальным, нарисованным размытыми акварельными красками.
— Роман Дмитрич, вы такой забавный.
— Правда?
— Ага.
— А это плюс или минус? — он наконец перевел внимательный взгляд с небес на Катю, и невыносимо лукавая улыбочка осталась на месте, никуда не исчезла.
— Конечно, плюс, — насмешливо заверила она. — Забава — это же позитив. Вы позитивный человек. А еще любознательный. Вы всё время чем-то заинтересовываетесь. Вам, наверное, очень интересно жить. Да вы исследователь! То коленки, то глаза. Что еще любопытного я вам подкинула для изучения?.. Хотя и так понятно, — Катя вздохнула. — Это предательское платье! Вы его специально на меня нацепили, чтобы еще что-нибудь рассмотреть? Вам определенно полагается орден имени Левенгука.
— Имени кого?..
— Антони ван Левенгук — нидерландский натуралист. Постоянно и фанатично исследовал какие-то организмы, совсем как вы.
— То есть вы даже мысли не допускаете, что меня заинтересовали в вас исключительно глубокие познания в астрономии?
— Неа, — честно ответила Катя и поспешно объявила: — Я иду спать. Осталось совсем мало времени, а предстоит ответственное утро.
— Не туда, Катюша, — мирно остановил её Роман. — Выход с веранды — вон там. Держитесь-ка за меня, я вас провожу.
Вот досада, она совсем потерялась в этом полутемном пространстве с неясными очертаниями. Зато язык разболтался без меры, мёл безостановочно, как метла в руках шустрого дворника.
— Не беспокойтесь, — попыталась она сохранить достоинство. — Я справлюсь.
Попытка провалилась, отчаянная самонадеянность подвела — после пары шагов каблук подло подвернулся. Роман успел подхватить её на руки и уточнил:
— То есть не провожу, а отнесу. Только не сопротивляйтесь, а то упадем вместе и наделаем много шума.
Катя и не сопротивлялась — не было сил, а эти чертовы карусели во всём её существе никак не желали тормозить.
— Завтра мне будет стыдно, а на вас я буду жутко сердиться, — пообещала она.
— Договорились, — не раздумывая согласился Малиновский. — Я уже привык, что сердиться на меня — это для вас такой же естественный процесс, как дыхание. А вот стыдно вам быть не должно, вы героиня. Первый этап «Двойной рокировки» прошли просто с блеском.
— Лучше молчите, — взмолилась Катя.
Всё это напоминало сильную турбулентность. Авиакатастрофу. Падение с гигантской высоты.
Руки Романа были приятными, и это было чертовски неправильно!
— Если мне когда-нибудь придется уволиться из Зималетто, — пробормотала она, — пожалуйста, не настаивайте, чтобы в моей рекомендации было записано, как осенью 2005 года меня, маловменяемую, нёс на руках по коридору приличного ташкентского отеля вице-президент компании.
Малиновский смеялся так заразительно, что Катя разулыбалась тоже.
Пребывая в обоюдном веселье, они достигли её номера.
— Помочь надеть пижамку? — ласково спросил Роман, осторожно опустив Катю на ноги. И тут же с предельной искренностью добавил: — Ничего дурного не подумайте, во мне проснулись горячие, но исключительно отцовские чувства. Клянусь!
— Спасибо, папочка, но уж с пижамкой я точно сама разберусь.
— Уверены?
— Йес, сэр!
В эту минуту Катя вдруг ощутила прилив благодарности по отношению к Роману Дмитричу за то, что он стал таким бесхитростным, понятным и безопасным. Это давало надежду, что странная колдовская лихорадка, невесть с чего её накрывшая, готова вот-вот развеяться как дым и остаться в памяти как случайное, мимолетное и беспричинное наваждение.
И какое оно милое — это его почти родительское покровительство! Вот примерно так же родной папа недавно нес её спать, когда Катя бесславно проиграла в клубе поединок с текилой.
— Спасибо, — дружелюбно повторила она. — Не дали мне свалиться с этих жутких каблучищ. Они мне так надоели!
И, поддавшись светлому и безгрешному порыву, потянулась к Малиновскому и чмокнула его в щеку.
…Это была катастрофическая потеря бдительности. Человеку надо всегда помнить о том, что он не самолет. Вот в самолете при критичном сближении с землей или с другим объектом сразу начинает зловеще завывать сирена и мигает красная кнопка. И немедленно становится понятно: ой-ёй-ёй, сейчас наступит каюк, надо срочно рвать когти и тянуть штурвал на себя.
А в несовершенном человеческом организме никаких сирен и кнопок не предусмотрено. Особенно если этот организм ослаблен всяческими треволнениями.
Не успела Катя отстраниться от Романа, как он поцеловал её в ответ, но уже прямиком в губы.
Получилось коротко, но чересчур откровенно, поскольку она не была готова к обороне.
Две секунды — и на её территорию был осуществлен несанкционированный прорыв, и ей пришлось ощутить вкус мужских губ и языка.
Только две секунды — время для вдоха и выдоха, на большее бы не хватило.
Еще через миг Малиновский получил толчок в грудь и удар дамской сумочкой по лбу.
— Вы обманщик и самый негодный «папочка» на свете! — выпалила Катя первое, что пришло в ее затуманенную голову, и рванула на себя дверь номера.
— Простите, я забыл предупредить, что во мне периодически просыпается еще много всяких родственников! — пламенно повинился Роман. — В том числе и очень дальних! Какой-нибудь троюродный дядя из Кабардино-Балкарии, притом сводный… Катюша, ну простите!
Поверить в подлинность данного раскаяния помешали явственно прозвучавшие в голосе Малиновского озорные нотки.
Беспредел!
— Не опоздайте на рейс в Нальчик, Роман Дмитрич! — яростно пожелала Катя.
— Почему в Нальчик? — опешил он.
— Потому что это столица Кабардино-Балкарии! Что у вас было по географии?
— Четверка.
— Вам натянули. За красивые глаза!
Катя захлопнула за собой дверь и повернула рычажок замка. Всхлипнула от обиды и гнева, сбросила туфли и устремилась в ванную. Направила на лицо струю прохладной воды.
Черт, черт, черт!
Основной криминал был не в том, что Роман заигрался и непозволительно обнаглел. Основной криминал заключался в том, что она дико разволновалась. В том, что ей понравилось. Всё понравилось — и прикосновение, и дыхание, и аромат, и вкус! И тот огненный клубок, который покатился от горла к животу, как расшалившийся Колобок, который «и от бабушки ушел, и от дедушки ушел»! Катился себе, безобразник, и оставлял за собой приятно щекочущую жгучую дорожку.
Это невозможно. Это какая-то проказа. Паранойя. Маниакальный психоз. Посттравматическое стрессовое расстройство. Невроз навязчивого состояния!
Исчерпав возможные диагнозы и обнаружив, что намокла уже вся, вместе с платьем, Катя решительно завернула вентиль и заставила себя выдохнуть и посчитать до десяти.
В университете её учили всё упорядочивать и причины любых явлений расписывать по пунктам.
Вскоре она сидела на кровати, пытаясь влезть в мягкую и пахнущую дивной новизной пижамку, и занималась тем, в чём воистину была сильна, — систематизацией данных.
Пункт первый. Роман Малиновский.
Подпункт А. Роман увидел Катины коленки.
Подпункт Б. Роман увидел Катины глаза.
Подпункт В. Роману захотелось познакомиться еще с чем-нибудь, что находится между Катиными коленками и Катиными глазами.
Вывод: с Романом Малиновским всё ясно.
Пункт второй. Катя Пушкарева.
Подпункт А. Катя пребывает в состоянии безнадежной любви к Андрею Жданову.
Подпункт Б. Катиному молодому организму пребывать в этом состоянии весьма тоскливо.
Подпункт В. Катин молодой организм вышел из-под контроля разума и попал под гнусное обаяние Романа Малиновского.
Вывод: с Катей Пушкаревой тоже всё ясно.
С ней случился когнитивный диссонанс. А именно: состояние дискомфорта индивида, вызванное столкновением конфликтующих представлений.
Наконец-то всё поняв, Катя упала на кровать, прижалась щекой к подушке и стала смеяться. Никак не могла остановиться.
Умное выражение «когнитивный диссонанс», родившееся в смышленой Катиной голове, всё очень хорошо объясняло, и можно теперь было особо не беспокоиться за своё психическое здоровье.
Диссонансы — они такие, приходят и уходят. Наступают и отступают.
Можно расслабиться и даже немножко полелеять в себе ощущения, которые испытала.
Катя коснулась пальцами губ.
…Две секунды, только лишь две секунды. Два шажка стрелки на циферблате. Динь-дон.
Это было приятно. Как молниеносный пир, как вкушение сладкого десерта с самого края маленькой чайной ложечки.
Она уже не злилась, потому что всё четко себе растолковала: это было забавное приключение, не более.
Шаловливого вице-президента в очередной раз понесло в исследовательские степи.
Катин разум вошел в непримиримое противоречие с импульсами её организма.
Но она же знает, что разум в ней победит импульсы. Увы или к счастью, но победит. Жизнь научила.
А потом она свернулась калачиком и крепко уснула.
…Снилась какая-то умора. Будто бы она пытается перевести девизы «стойкость, разумность, осторожность» и «гордость, скромность, самодостаточность» на узбекский язык, пользуясь русско-узбекским разговорником.

8

Катя проснулась от стука в дверь и подскочила на кровати.
Щедрое ташкентское солнце било в окно.
Боже, да она проспала.
Проверка документов! Принятие решения о покупке тканей или отказ от сделки! Момент истины для компании Зималетто!
А она легкомысленно дрыхнет!
Сорвавшись с постели и забыв накинуть халат, Катя распахнула двери.
— Доброе утро, — Малиновский окинул ее, растрепанную и в неглиже, задумчивым взглядом.
В одной руке у него была вешалка-плечики с какой-то одеждой, покрытой прозрачной упаковкой, в другой — милый букетик фиалок.
— Который час? — испуганно воскликнула Катя.
— Десять.
— Караул! На десять же был назначен завтрак!
— Я уже перенес его на одиннадцать. Не волнуйтесь, мы всё успеем. Можно войти?
— Входите, — рассеянно откликнулась она и заметалась в поисках халата. — Всё-таки неудобно получилось, что пришлось переносить встречу!
— Да перестаньте, — Малиновский вошел и прикрыл за собой дверь. — Мы — их обожаемые клиенты с толстым кошельком, а такие клиенты всегда правы. Как вы себя чувствуете?
— Превосходно!
— А уснули быстро?
— Мгновенно!
— Ну, собственно, это и так понятно.
— Что понятно? — Катя замерла, так и не надев халат, и с тревогой себя оглядела. — Что не так?
— У вас заяц на спине, — дружелюбно подсказал Роман.
— Какой еще заяц?
— Аппликация с зайцем на кофте. Вы её надели задом наперед.
— Я и не заметила, — Катя поёжилась в смущении и укоризненно вздохнула: — Вы теперь постоянно будете мне зайцев подсовывать? Психологическая атака?
— Просто баловство. Не удержался, — сознался он. — Катюша, я хочу попросить прощения за вчерашнее. Я кретин, мерзавец, сволочь, моральный урод, зарвавшийся нахал и негодный циник… то есть, тьфу ты, циничный негодяй. Впрочем, это одно и то же.
— Правильно, — с легкостью одобрила она перечень характеристик и взяла протянутый ей букетик. — Какие чудесные! Прямо солнечные.
— Вы что, совсем не сердитесь? — изумился Роман.
— Некогда! — отмахнулась Катя и ткнула пальцем в прозрачную упаковку на плечиках. — А тут что?
— Тут деловой костюм. Только не отказывайтесь сразу, он действительно деловой, но очень хорошего качества и кроя.
— А чего это я буду отказываться? — она выхватила у него плечики. — То, что нужно! Ждите здесь.
И умчалась в ванную, оставив Малиновского в явственном обалдении.
Да пусть думает что хочет. На повестке дня — дело. Оно превыше всего!
Через двадцать минут Катя была готова и очень собой довольна. Черные юбка и пиджачок, кремовая блузка — настоящий восторг! Бывают же на свете такие простые и добротные вещи! Только соприкоснувшись вот так, в процессе надевания, начинаешь понимать, что такое хорошая одежда. Надо было сосредоточиться на этом раньше. Ну почему она, дурочка такая, подсознательно всего этого боялась и гордо отметала как «неглавное»?
С большим облегчением вернув на лицо очки и аккуратно уложив волосы, Катя предстала перед Романом в самом что ни на есть бодром и боевом настрое, заново обретя ясность взгляда на мир.
— Отлично, — скупо оценил он её строгий образ. И добавил уже не в тему, вертя в пальцах мобильник: — Меня беспокоит Жданов.
— Андрей Палыч?.. А что такое?..
— Да на связь не выходит, телефоны не отвечают. В Москве, конечно, сейчас меньше, чем в Ташкенте, всего-то девятый час утра. Но по-любому уже должен быть в строю. У него, между прочим, вылет в двенадцать. И мы должны дать ему на этот вылет отмашку, сразу после ознакомления с документами и принятия решения.
— Может, позвонить Кире Юрьевне? — встревожилась Катя. — Он же наверняка у нее… ну…
— …ночевал, — спокойно закончил Малиновский. — Ладно, наберу Киру попозже, по дороге на склад.
— На какой склад?
— Нам придется разделиться для экономии времени. В одиннадцать в этом же ресторане отеля вы встречаетесь с неким Каримом, это уже непосредственно представитель фирмы, то ли главный бухгалтер, то ли заместитель директора. Он приедет со всеми документами. Думаю, Ахмет его уже проинструктировал насчет нас. И если мы имеем дело с аферистами и мой план сработал, то опасности разоблачения с нашей стороны они не ожидают. Но я подчеркнул, что документы должны быть в полном объеме, в том числе и договоры с налоговой. У вас будет примерно час на оценку всего этого вороха бумаг. Час, Катюша, или чуть больше. Уложитесь?
— Постараюсь, — напряженно кивнула она. — А вы?
— А меня Ахмет взялся сопроводить на склад, где и хранится предлагаемая нам на продажу продукция. Вся, целиком. Хочу посмотреть на нее в комплексе, а не просто на клочки образцов.
— Да, это хорошая идея, — согласилась Катя. — Возможно, мне еще понадобится компьютер с выходом в Интернет, чтобы кое-что проверить.
— При отеле есть небольшой компьютерный салон, тоже на первом этаже. Вы можете отлучиться туда в любой момент, и вообще вы имеете право строить встречу с этим Каримом, как вам будет удобно. Вы никаких решений не принимаете, а лишь изучаете всё, что необходимо, делаете свои выводы и ждете моего звонка. Договорились?
— Да.
— Надеюсь на вас, — Роман улыбнулся и мягко полюбопытствовал: — Я точно прощён?
— Мне не за что вас прощать, — решительно смела она проблему как несуществующую. — Это же я вас первая поцеловала, в благодарность за помощь, а вы ответили. А какая, собственно, разница — куда поцеловать!
— Действительно — никакой, — с уморительной серьезностью поддержал он, стойко борясь со смехом.
— Роман Дмитрич, вот даже не начинайте хихикать, инцидент исчерпан. Вы совершенно зря потратились на фиалки… хотя они такие замечательные.
— Ну, если они вам понравились, значит, не зря. Раз всё хорошо, то нам пора в бой, напарник. Но пасаран?
Он сжал кулак у плеча, закрепляя договоренность, и Катя в ответ сжала кулачок. Впервые за утро посмотрела Малиновскому прямо в глаза, в которых всё так же гнездились зеленые огоньки. Правда, на этот раз они казались вполне смирными и невинными.
На миг вернулся отголосок запретной горячей дрожи, как мимолетный озноб или дальнее эхо. Только на миг.
Это, наверное, от волнения. Им предстоял второй этап операции «Двойная рокировка».

…Спустя полтора часа Катя мерила шагами свой номер-люкс, гипнотизировала взглядом старенький мобильный телефон и мысленно посылала мольбу Малиновскому: скорее, скорее, скорее! Звони, звони, звони!
Звонок запаздывал, раздувая нетерпение. Значит, вице-президент еще на складе. Как же долго, как долго!
Наверное, так ждут вестей от любимых, которые куда-то запропастились и не дают о себе знать, — пришла в голову странная аналогия.
— Ну же, Роман Дмитрич, вы не в Эрмитаже! — пробормотала Катя вслух. — Что вы там так тщательно изучаете?..
Будто в ответ на эти слова аппарат разразился вожделенными трелями.
— Роман Дмитрич!
— Да, Катя, — его голос был деловитым и напряженным. — Я еду в отель. Вы закончили с Каримом?
— Да, да! — торопливо подтвердила она. — Мне нужно вам сказать… Много чего нужно сказать!
— Мне тоже, какое совпадение. Буду минут через десять.
— Хорошо. Вы дозвонились до Андрея Палыча? Или до Киры Юрьевны?
— О, насчет Андрея Палыча у меня для вас тоже есть новости, — Малиновский усмехнулся. — Но это всё не телефонные беседы. Вы где, в номере?
— Да, но… я сейчас спущусь в бар. Давайте встретимся в баре!
— В баре? — заинтересовался он. — Ладно. Может, закажете мне виски?
— Конечно! — просьба ее не покоробила, вообще было не до того. — Я закажу! Я вас очень-очень жду!
— Это приятно, — в его удивленный тон просочились лукавые нотки, но Катя и тут не среагировала, лишь торопливо выдохнула:
— До встречи!
Захватила сумочку, хлопнула дверью номера и поспешила к лестнице.
В баре Катя выбрала маленький угловой столик, заказала виски и сок. Помещение было прохладным и в этот час немноголюдным — всего несколько посетителей. В основном пили кофе, а две девушки у барной стойки цедили из трубочек коктейли и что-то обсуждали, хихикая.
Вскоре появился Роман. Остановился на входе, поискал глазами Катю и направился к ней.
Девушки у стойки заинтересованно на него уставились, выпустили в его сторону кокетливые взгляды-стрелы из-под ресничек, оживленно зашептались.
…Ну да, он красивый и обаятельный, нервно подумала Катя. Или, как это слово… которое она никогда не произносит… сексуальный.
А вот ничего это не значит!
То есть почти ничего не значит.
То есть это категорически не входит сейчас в сферу её интересов!
То есть… что значит «сейчас»? Вообще не входит!
Малиновский сел напротив, положил на стол пачку сигарет, зажигалку и мобильник.
— Спасибо, — сказал он, имея в виду заказанное виски, и придвинул к себе бокал.
— Не за что. В Москве почти одиннадцать. Андрей Палыч, по идее, уже должен ехать в аэропорт!
— Никуда он, бедолага, не едет.
— Что с ним? Заболел?..
— Не волнуйтесь, он здоров, — Роман подавил улыбку и глотнул виски.
— Тогда что случилось?
— Вообще-то он не наделял меня полномочиями рассказывать о его приключениях. Но от вас утаивать не просил, так что объясню вкратце. Андрей Палыч в милиции.
— Где? — ахнула Катя.
— В отделении милиции. Ну, сейчас уже освободился, наверно, но в аэропорт не успевает.
— Как он мог оказаться в милиции?!
— Вчера был определенно не его вечер. Оказывается, он проиграл спор Милко, а условием спора было участие Жданова в вечеринке в «Голубом огоньке». Знаете такое заведение?
— Нет. Это что-то новогоднее? Есть такая передача под Новый год…
— К Новому году, Катюша, данное заведение никакого отношения не имеет, — Роман усиленно сдерживал смех, но получалось у него неважно. — Там собираются люди нетрадиционной ориентации.
— А… понятно, — к досаде своей, она почувствовала, что краснеет.
— Ну вот, Жданов явился туда в платье.
— Андрей Палыч… в платье?..
— Это тоже было условием спора. У нашего Милко определенно садистские наклонности. Что там конкретно произошло, ваш шеф не распространялся, но, видно, какая-то стычка с завсегдатаями. Плюс ко всему он не смог выехать на своей машине — её заставили другими и выезд блокировали. А разгуливать по городу в таком виде — сами понимаете… Конечно, будь я в Москве, он вызвал бы меня. Ну, или вас. А на деле получилось, что ему и обратиться было не к кому.
— А Кира Юрьевна? — изумилась Катя. — Она же его невеста!
— В том-то и дело, что в это время Кира Юрьевна находилась у Андрея в квартире вместе с Тиной Канделаки, которую притащила туда для обсуждения контракта. Там же пребывали и Воропаевы — Александр с Кристиной, плюс Вика. В общем, нагрянуть туда во всей красе Жданов никак не мог, и на улице его сцапали наши доблестные правоохранительные органы. Он пытался убежать, но поскольку на выручку к нему прийти было некому, то всё равно в итоге загремел в отделение. При себе — ни документов, ни денег. Да ладно бы он вёл себя смирно, объяснил бы спокойно проблему. Так нет — стал размахивать руками, сцепился с ментом на повышенных тонах… Добился только того, что всех из себя вывел, его заперли на всю ночь и не дали возможности позвонить. А утром у сотрудников планёрка была — опять проволочка. Пока заступила новая смена, пока наконец начали разбираться и вернули Жданову телефон, куча времени была упущена. В результате можно уже было и не мечтать успеть на рейс. К тому же и вещи не собраны, и сам черт знает в чём.
— Бедный Андрей Палыч, — вздохнула Катя с горячим сочувствием.
— По крайней мере, злой, как огнедышащий дракон, — это сто процентов. Естественно, он спросил, к каким мы тут пришли выводам. Я ответил, что генерального обмена информацией у нас еще не было, — Малиновский пытливо взглянул на нее. — Кто начнет, вы или я?
— Вы, — быстро определила она. — Вы, это важно! Что скажете про ткани?
— Ну что сказать… Положа руку на сердце, это лучшие ткани, которые я только видел. Ей-богу. А видел я их немало. И польские, и иранские, и всякие прочие. Но эти… Великолепное качество, тона, расцветки — просто блеск. Если бы мы приобрели эти ткани, да по такой смешной цене, то новая коллекция стала бы взрывом в мире моды — это раз, из долговой ямы мы бы выбрались и ушли в приличный плюс — это два. Так что теперь самое главное — это то, что скажете вы, Катя. Насчет документов.
— Это подстава, — твердо ответила она.
— Чёрт, — от огорчения он сломал пополам сигарету. — Уверены?
— Да. Хорошо замаскированное, но мошенничество. С виду всё гладко и сахарно. Вы были правы — они не сомневались, что я подвохов не замечу. А подвохи на каждом шагу. Более того — эта фирма уже участвовала в похожих махинациях, я покопалась в Сети. У них есть фирмы-клоны, но хорошенько заметать следы они не умеют. Если хотите, я вам могу изложить в подробностях все тонкости, но…
— Да зачем же, — перебил Малиновский и залпом допил виски. — Я вам верю. Тогда какое вообще имеет значение, понравились мне ткани, не понравились? От сделки мы всё равно откажемся.
— Вы еще кое в чем правы, Роман Дмитрич, — она напряженно подалась к нему через стол. — В том, что покупка этих тканей была бы спасением для Зималетто. Такого выгодного соотношения цены и качества мы больше нигде не найдем. То есть возможна либо дрянная продукция, либо заоблачная стоимость. Наиболее приемлемый для нас вариант — «Шелковая симфония», потому что они обещают скидку и рассрочку. Но цена всё равно слишком высокая, и на следующем совете директоров мы будем вынуждены признать, что компания в убытках. Собственно, и в этом нет ничего фатального, Зималетто обязательно выправится, но…
— Но акционеры нам этого не простят, и наступит неизбежный конец президентства Андрея и воцарение Воропаева, — подвел Роман невеселый итог.
— Боюсь, что да. Вас это устраивает?
— Разумеется, нет. Но ведь выхода не существует? Или… вы чего-то недоговариваете?
— Роман Дмитрич, — она посмотрела на него смятенно и жалобно, — это ужасно, и я никогда не думала, что такое произнесу, но… мы можем сойти с праведного пути.
— В каком смысле?..
— Мы с вами, — её голос дрогнул от испуга, — станем криминальной парой. То есть полукриминальной, конечно. Если это вас утешит.
— Что? — ошеломленно спросил Малиновский.
— Вы в шоке, я понимаю…
— Будешь тут в шоке, — он рассмеялся, не сводя с нее веселых и изумленных глаз. — Во-первых, сам факт, что мы станем парой, во-вторых — что криминальной. Эдакие современные Бонни и Клайд? А что, в этом что-то есть...
— Перестаньте, сейчас не до смеха!
— Простите, — Роман кашлянул, согнав с лица улыбку. — Вам нужен мой ответ? Я согласен.
— Согласны, еще ни в чем не разобравшись?
— Я вам доверяю.
— Нет уж, вы выслушайте сначала!
— Я вас внимательно слушаю.
— Понимаете, — Катя глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мужеством, — у нас есть преимущество — я видела документы. Я знаю все лазейки наших потенциальных партнеров. Знаю все риски. Знаю, откуда можно ждать неприятностей и как их предотвратить.
— Так, — Роман стал очень серьезным. — Продолжайте.
— Главный риск — это доставка тканей в Москву. По условиям договора, этим должен заниматься исключительно посредник. Он организует погрузку в Ташкенте и разгрузку в Москве, договаривается с транспортом, который отвезет товар на склад, а уже со склада продукцию забираем мы. Вот тут есть опасность. Колоссальная.
— В чем она заключается?
— В рейдах, Роман Дмитрич. В обычных регулярных рейдах, которые проводят борцы с контрабандой. Поскольку документация по большей части липовая, спецами это будет сразу замечено. Товар арестуют на время следствия и суда, а это месяцы, если не годы. Мы потеряем и ткани, и деньги. Но если мы изменим один из пунктов договора… Если мы будем настаивать, что с момента попадания товара в Москву его транспортировкой займемся лично мы…
— Подождите, — напряженно перебил Малиновский, — но мы ведь точно так же можем нарваться на рейд!
— Нет. Я всё узнала. И с помощью Интернета, и однокурснику позвонила — он работает в службе по борьбе с экономическими преступлениями. Рейды проводятся непосредственно возле складских помещений, облавы в аэропортах, при огромном скоплении народа, никто не устраивает. Мы забираем ткани сами и везем их сами. Прямиком в Зималетто, на наш собственный склад.
— Да! — в восторге воскликнул Роман. — Катюша, вы гений!
— Какой я гений, — пролепетала она едва ли не с отчаянием. — Получится, что мы соучастники…
— Категорически не согласен. Мы, что ли, затеяли эту аферу? Или, может, мы воруем эти ткани? Да мы добросовестные покупатели! Мы могли и не догадываться, что нас обманывают, ведь лажа в документах, как вы сами заметили, тщательно запудрена! Просто мы решили сами забрать свой товар из аэропорта, а это не запрещено!
— Верно, — удрученно согласилась Катя. — Могли и не догадываться. Но ведь мы не просто догадываемся. Мы знаем!
— Вам тяжело нести бремя этого знания?
— Тяжело, — грустно кивнула она. — Я так воспитана.
— Ну, давайте я это бремя с вас сниму, — Роман тепло и проникновенно улыбнулся.
— Каким образом?
— Обыкновенным. Я вице-президент компании. Я старше вас по должности. И это я принимаю решение. А вы подчиняетесь. У вас нет выбора.
— Не получится у меня спихнуть на вас всю ответственность, — Катя не выдержала, тоже улыбнулась. — Давайте уж пополам. Поскольку, мне кажется, Андрея Палыча не надо посвящать в подробности. Он и так весь на нервах. Просто объявим, что документы нас устроили, но для подстраховки надо изменить пункт о доставке товара. И всё.
— Согласен. Палыч уже набегался нынче ночью в платье и на каблуках по Москве. Хватит с него экстрима.
— Тогда надо ему позвонить и сказать, чтобы собирался и вылетал в Ташкент. Во сколько сегодня еще рейс?
— Вот тут проблемка. Сегодня вторник, а по вторникам рейс в Ташкент один-единственный — утренний, — сообщил Малиновский. — Так что Жданов сможет прилететь только завтра.
— Завтра? Мы будем ждать его тут до завтра?
— А вас что-то смущает?..
— Нет, — поспешно ответила Катя. — Совсем нет!
…Боже, ну что она за глупая такая. Ну чего она опять взялась мучительно краснеть! Лицо прямо жжет, как будто мощный софит в него направили! А этот… этот… ЭТОТ… этот невозможный Роман Дмитрич опять улыбается ангельски и заразительно. И в глазах у него опять — сплошное чёртово веселье!
— Пойду к себе в номер тогда, — добавила она неуверенно. — Что-нибудь почитаю…
— Катя, господь с вами, — мягко укорил Малиновский. — В промозглой Москве начитаетесь всласть. А за этими стенами — роскошный теплый Ташкент. Идемте гулять. Вам, милый Заяц, после трудов праведных необходимо на воздух.
— Вы меня доконаете этим Зайцем!
— Вы сами себя так назвали. Я тут ни при чем. Ну что, в путь?
— Тогда это будет не просто прогулка, а экскурсия, — внесла она важную поправку.
— И кто её будет проводить?
— Я!
— А вы уже бывали в Ташкенте?
— Нет, но я возьму с собой путеводитель. И по географии у меня была пятерка, в отличие от вас. И по истории!
— Ткани шикарные, но криминальные. Экскурсовод неместный, но гениальный, — смеясь, подвел черту Роман. — Не командировка, а фантастика…

11

Официальное оформление договора купли-продажи проходило в офисе фирмы-партнера, в небольшом гостевом зале. Узбекскую сторону представляли уже знакомый Кате замдиректора фирмы Карим, наконец-то вышедший из тени директор Нодир, а также Ахмет и Асмира.
Хозяева источали сладкие, до приторности, улыбки и наперебой выражали радость от знакомства с такими замечательными московскими бизнесменами.
— Нас несколько удивило, что вы решили взять на себя транспортировку товара из аэропорта, — пробасил, блестя масляными глазками, Карим. — Дело в том, что грузовой рейс прибывает ночью, в очень неудобное время. Мы могли бы избавить вас от этих хлопот, и вам не пришлось бы переплачивать за доставку.
— Цены на ткани у нас и так низкие, мы не можем еще снижать общую стоимость из-за того, что вы вносите коррективы в договор, — поддакнул Нодир.
Жданов вопросительно посмотрел на Катю. Она спокойно улыбнулась и заявила узбекам:
— Не волнуйтесь, мы не требуем дополнительных скидок. Ткани нам нужны очень срочно, чтобы сразу запустить в производство, поскольку мы зависимы от установленных сроков выпуска коллекции. Мы беремся за транспортировку сами, чтобы не возникло никаких непредвиденных проволочек при перевозе со склада на склад.
— Воля ваша, — учтиво отозвался Нодир и придвинул к Андрею шариковую ручку. — Вы готовы поставить росчерк?..
Жданов еще раз взглянул на Катю. Сердце её колотилось как бешеное, но удалось себя не выдать. Еле заметным кивком она подтвердила, что сомневаться не надо.
— Ну, раз моя ассистентка утверждает, что всё в порядке, значит, действительно всё в порядке, — подытожил Андрей и расписался в двух экземплярах контракта.
Узбеки тут же оживились, засуетились, забегали, и на столе как по мановению волшебной палочки возникли объемные вазы со всевозможными фруктами, блюда с мясными и сырными нарезками, бокалы, бутылки и графины с вином. Потекла болтовня на отвлеченные темы, перемежаемая шуточками и взрывами смеха.
Катя сидела, замерев и не поднимая ресниц. Терзало желание встретить взгляд Малиновского, увидеть в нем поддержку, заверение в том, что всё будет хорошо и они выиграют этот рискованный раунд. Но отчего-то она совсем не могла смотреть в его сторону.
— Попробуйте вот это вино, — над ней склонился Ахмет и наполнил её бокал рубинового цвета напитком. И вкрадчиво добавил: — Не знал, Екатерина, что вы носите очки. Впрочем, они вас не портят. Кто хоть раз увидел ваши глаза, того уже с толку не собьешь.
— Но очки она носит всегда, — заметил Жданов, озадаченный столь изысканным комплиментом в адрес своей помощницы.
— Эээ, моряк, — протянул Роман с тонкой иронией. — Ты слишком долго плавал.
— Не понял?..
— Шутка, Андрей Палыч. Не напрягайся, — Малиновский приподнял бокал. — Господа и дамы, давайте выпьем за наше взаимовыгодное сотрудничество.
Под звон хрусталя вдруг осмелела Асмира.
— Начальники у вас, Катя, — очень красивые мужчины, — промолвила она певучим голоском. — Как вы справляетесь?..
Вопрос был игривым и безобидным, но попал в крайне для него неподходящее состояние Катиного сознания. Она была настолько эмоционально расшатана, что резерва мило отшутиться или просто похихикать в себе не нашла, а категорически разозлилась. Злость помогла легко и вежливо ответить:
— Никаких проблем, Асмира. Моё сердце несвободно, и ничья красота его не тронет.
— О! У вас есть жених? — понимающе воскликнул Карим.
— Друг, — уточнила Катя.
— Бойфренд, — нашел удачное слово Нодир.
— Неожиданно, — пробормотал Андрей, изучая свою помощницу.
— Как зовут? — с нахальным спокойствием поинтересовался Малиновский.
— Коля, — она и тут на вице-президента не посмотрела. — Николай.
— А, вы же как-то упоминали о нем, — вспомнил Жданов.
— Да, Коля помогает мне в делах. Он очень умный. Только давайте не будем больше обо мне говорить, а то я смущаюсь.
— Я знаю один отличный анекдот, — добросовестно сменил тему Ахмет. — Приезжает муж из командировки…
…Больше Катя ничего не слышала. Жевала сладкую дыню, а в ушах звенело на высокой ноте.
Она безумно устала и хотела домой. К маме с папой. А еще — чтобы всё наконец закончилось. Вся эта свистопляска.

Когда они втроем вернулись в отель, Катя сразу заявила, что идет к себе. Ей нужно срочно позвонить родителям. Срочно-пресрочно. А потом ей надо выспаться перед завтрашним рейсом в Москву.
— Конечно, Катенька, отдыхайте, — согласился Жданов.
Малиновский промолчал, только улыбнулся.
— Спокойной ночи, — пожелала она им обоим, даже не заботясь, тщательно ли скрыла сарказм в голосе.
Уж какое там «спокойной ночи». Ночка ловеласам, судя по их планам, предстояла бурная.
Вот было бы хорошо, если бы холодная ирония помогла ей окончательно излечиться от изведшего её неведомого недуга.
В номере Катя действительно тепло поболтала по телефону с мамой, папой и Колькой. Потом легла на кровать, потыкала в кнопки телевизионного пульта и набрела на документальный фильм об Анне Ахматовой.
Фильм был долгим и интересным. По большей части факты из биографии великой поэтессы Кате были известны, но всё же не в таких подробностях.
Ах, что за женщина, что за судьба, что за душа!..
Когда пошли титры, Катины глаза были на мокром месте. В голове роились стихотворные строки.
Лежала и думала о печали этого мира, когда запиликал мобильник.
Звонил антипод печали этого мира — Роман Малиновский.
Вот чёрт возьми, как не вовремя! Но самое ужасное, что наряду со здоровой рассерженностью её охватил совершенно нездоровый озноб. А еще ужаснее — что проигнорировать звонок она не смогла. Правда, ответила очень строго:
— В чем дело, Роман Дмитрич? А если я сплю?
— Тогда нет мне прощения! — с готовностью повинился он. — Но вы же не спите?
— Нет, — хмуро созналась Катя.
— А чем занимаетесь?
— Наполняюсь прекрасным!
— Правда? — восхитился Роман. — А именно?
— «Было душно от жгучего света, а взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот сможет меня приручить», — продекламировала она.
— Это вы мне?..
— Неа. Это Анна Ахматова — поэту Николаю Недоброво. Ну, по крайней мере, так считают некоторые исследователи. Я сейчас смотрела про Ахматову фильм.
— Ясно. Значит, поэту Николаю… Фамилию не запомнил.
— Недоброво.
— А вот, кстати, о Николаях. Почему вы мне не сказали, что у вас есть парень?
— Вы не спрашивали.
— А вы не лукавите? Он точно существует? Не плод вашего воображения?
— Коля-то? — ей стало смешно. — Коля еще тот плод. Только не воображения, а вполне себе реальный. Человеческий. Руки, ноги, голова и прочее. Всё в наличии.
— А почему же вы с ним не любовники, если всё в наличии? — последовал очередной милейший вопрос.
— Откуда вы… То есть какое вам до этого дело?! По-моему, у вас окончательно сломался фильтр!
— Какой фильтр?
— Которым надо фильтровать то, что вам приходит в голову, прежде чем ляпнуть!
— Заяц, не злитесь, — покаянно попросил Малиновский. — Мы с вами чего уже только не обсуждали, и без всяких фильтров. Свобода слова без ограничений — разве это не прекрасно? А мужчины у вас сейчас нету. Ну простите, я это чувствую. На атомно-молекулярном уровне.
— А вы не чувствуете на своём атомно-молекулярном уровне, до какой степени я от вас устала? — спросила она колко. — Вы меня конкретно утомили! И вообще, у вас по плану должно быть снятие напряжения.
— Какого напряжения?..
— Высоковольтного! Которое вы с Андреем Палычем собирались погасить с помощью контингента этого отеля. В какой момент и что пошло не так? — сердито осведомилась Катя. — С чего вдруг, вместо того чтобы заниматься любимым видом спорта, вы названиваете мне?
— О боже мой. Вы услышали мою реплику?
— Услышала. Могли бы хоть подождать, когда я от двери отойду! Впрочем, неважно. Почему бы вам не осуществить намеченное и не оставить меня в покое?!
— Тише, — ласково сказал он. — Не шумите так. Это же был пустой трёп. Мне сейчас выходить на секс-охоту банально лень, а Жданов шибко озабочен Викой Клочковой.
— Кем? — растерявшись, Катя невольно снизила тон.
— Викой, вы не ослышались. Но озабочен не в том плане, в котором вы, не дай бог, подумали. Дело в том, что Виктория ни с того ни с сего стала возбужденно бегать по офису и давить Кире на психику, что с нашей командировкой что-то нечисто и как бы мы не провалили покупку товара. Она, видите ли, наткнулась на какую-то статейку в журнале, где пишут о контрабанде. А я скорее поверю в то, что Вика жертвует свою зарплату голодающим детям Зимбабве, чем в то, что она читает подобные статьи в подобных журналах.
— Тогда как ей вообще могло такое прийти в голову?
— Само по себе — никак, наверняка настропалил Воропаев, который упорно под нас копает. В результате Вика накрутила Киру, и та стала названивать Андрею с настойчивыми расспросами. Естественно, он взбесился. Завтра стены Зималетто почти гарантированно будут сотрясаться от крика президента.
— А вам снова надо будет обратить на Вику пристальное внимание? — догадалась Катя.
— Боюсь, что так.
— Вы поедете к ней домой, проведете с ней ночь и сделаете всё для того, чтобы она в экстазе забыла про Александра навсегда?
— Не исключено и такое развитие событий. А что, думаете, не справлюсь?
— Справитесь! — воскликнула Катя негодующе. — Обязательно справитесь, я в вас верю. И слава богу! Значит, всё войдет в свою колею, всё станет как прежде. Это именно то, что мне нужно. Благодаря вам, Роман Дмитрич, я сегодня усну счастливой!
…Он ничего не отвечал, только тихо смеялся в трубку. Уж этот его проклятущий заразительный смех! Ну, точь-в-точь быстрый и юркий ручей, который, журча, стекает с горы и блестит на солнце. И никому не принадлежит, и ничем не заморачивается — течет себе, вольный и безудержный, просто потому, что это весело.
— Всего хорошего, — исчерпывающе пожелала Катя Роману и с силой надавила на отбой.
…А потом она сидела в ванне под напором воды и от бессильного гнева терзала в ладонях несчастную мочалку.
Нет, с ней не могло такого случиться. Только не с ней! Ведь ничто не предвещало!
Она же умная. Она же стойкая. У нее воспитание. У нее неуязвимость. У нее девизы!
Кто и за что ей отомстил? Духи подземелья? За то, что была слишком самоуверенной?
Да как мог этот человек так стремительно отравить её кровь, в то время как она смиренно любила Андрея Жданова, жила и работала для Андрея Жданова?!
Поверишь тут в порчу да в черный приворот!
Катя выбралась из ванны, вытерлась, надела пижамку с зайцем (ох уж этот заяц!) и юркнула под одеяло. Её продолжали одолевать мысли, прежде никак не свойственные девушке с блестящим образованием и математическим складом ума.
А вдруг это Кира?.. Каким-то образом почувствовала исходящую от Кати угрозу в виде её преданной любви к Кириному жениху… Там еще и Кристина, а она балуется всякими магическими штучками… Вдруг это они навели приворот на Романа и Катю, чтобы отвлечь её от Андрея, а Малиновскому — в наказание за то, что изменил Вике с Машей?..
И ведь она начинает размышлять об этом всерьез! Потому что у нее нет других объяснений.
Если существуют привороты, это автоматически означает, что существуют и отвороты. Обратный эффект. Поворот на отторжение. Плюс на минус.
Надо будет аккуратно расспросить Амуру. А вдруг она сильна не только в гаданиях? А вдруг… вдруг… вдруг…
Ресницы слипались, Катя засыпала. На границе между сном и бодрствованием ей привиделось, что весь женсовет собрался в «Ромашке» и дамочки расставляют по краям стола круглые зеркала. И будто бы Амура велит Кате: «Смотри в каждое из зеркал по очереди и повторяй имя…» Роман Малиновский, Роман Малиновский. И она добросовестно повторяет, повторяет, повторяет… И всё так торжественно, и звучит музыка, тоже мистическая, похожая на ту, что в сериале «Твин Пикс». И волнение нарастает, вокруг зеркал возникает сияние, видимо возвещающее о том, что отворот набирает силу, и вот-вот, вот-вот всё получится…
А потом всё внезапно прекратилось. На самом пике головокружительного действа. Возник резкий звук «плимс!», и всё исчезло — и подруги, и зеркала, и само кафе «Ромашка», а Катя подскочила и обнаружила себя сидящей в темноте на постели.
Оказывается, она очнулась, так и не успев полностью погрузиться в глубокий сон. Что-то её разбудило. Реальный звук — тот самый «плимс!».
Тут же Катя сообразила, что такой звук издаёт её мобильник, когда приходит СМС. Телефон лежал рядом с подушкой — он и явился коварным разрушителем её захватывающего сна.
Так и есть — на экране аппарата красовался конвертик. Катя нажала на кнопку, чтобы прочесть сообщение.
«Самому лучшему Зайцу — приятных снов».
— Уф, — выдохнула она сердито и уткнулась носом обратно в подушку.
«Приятных снов», «приятных снов». А сам такой отворот прервал! Вот что за человек!..

12

Оказывается, после долгих и трудных размышлений о колдовских чарах, приворотах и отворотах так крепко спится!..
Катя проснулась с ясной головой, умиротворенная, и с удивлением подумала о том, что, похоже, к ней вернулась свобода от наваждения.
Может, сон с женсоветом и зеркалами — это и был тот магический ритуал, который её организм произвел сам с собой, и даже ночная СМС от Малиновского не смогла этому помешать?..
Ну, тогда это ура. Это победа.
Ведь самое плачевное, что может случиться с человеком, — это потеря над собой контроля. Это прежде всего состояние беспомощности, зависимости, непредсказуемости собственного поведения.
Такое ощущение, что данное состояние её покинуло и контроль восстановлен.
Ура, ура, ура!
Катя энергично откинула одеяло, вскочила и побежала в ванную.
Под водными процедурами напевала «Марсельезу» — сколько вспомнила слов, а потом еще «Интернационал»: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут…»
Потом оделась — в свою старенькую одежду, в которой и прилетела из Москвы. И косичку заплела. И очки нацепила.
— Здравствуй, Катька Пушкарева! — задорно сказала она изображению в зеркале и подмигнула.
И принялась складывать вещи. Сегодня она возвращается домой.
Аккуратно свернула новый деловой костюмчик и платье цвета нежной сирени. Потом взяла в руки мягкий и облегающий шедевр, в который её облачил коварный Роман Дмитрич в первый ташкентский вечер.
Вряд ли она еще когда-нибудь наденет это платье. Но это будет память об очень и очень нетривиальном приключении.
Катя слегка потянула изумительную ткань, вдохнула её аромат. Аромат фруктового вина, головокружения и звездной ночи. Аромат короткого поцелуя.
Спрятать глубоко в шкаф и засыпать нафталином — приняла она достойное для гордой девушки решение.
В дверь постучали.
…Ну что ж, Роман Дмитрич, с вами готовы общаться вежливо, дружески и спо-кой-но, твердо подумала Катя, направляясь к двери.
Однако постучавшим оказался Жданов.
А она-то готовилась продемонстрировать любителю ночных эсэмэсок стойкость, величавость и непоколебимость!
Испытав странный микс из разочарования и облегчения, Катя пробормотала:
— Доброе утро, Андрей Палыч.
— Доброе утро, Катенька.
— Входите, — она отступила.
— Нет, я пришел позвать вас позавтракать.
— Позавтракать?.. Куда?..
— Вниз, в ресторан, — он приветливо улыбнулся. — Куда же еще. Вы ведь еще не завтракали?
— Нет.
— Так я жду вас внизу?
— Да, хорошо. А мы вдвоем будем завтракать?..
…И ничего особенного в её вопросе нету. Очень даже естественный вопрос! Они ведь в командировке втроем? Втроем. Так почему бы и не полюбопытствовать, в полном ли составе они отправляются на завтрак?
Всё логично!
— Вдвоем, если вы не против, — кивнул Андрей. — Малиновский уже успел свинтить из отеля и не доложил — куда. Обормот, — добавил он ворчливо. — Жду вас в ресторане.
…Ну и очень хорошо, опять возникла в Катиной голове правильная мысль. Да не просто хорошо, а замечательно! Измотавший её за несколько дней раздражитель в виде Романа на время завтрака самоустранился, а её ожидает нечто немыслимое — совместная трапеза с Андреем. С Андреем Ждановым!
Ведь когда-то даже мечтать не смела. Вернее, смела, но это были даже не мечты, а что-то из разряда художественных фантазий. Типа: а вот полечу я когда-нибудь на Марс, а там будут расти синие абрикосы.

Завтракали традиционными узбекскими лепешками, фаршированной айвой и чаем со сливками.
— Без вас, Катя, я в Москве был как без рук, — доверительно поделился Жданов. — Ничего не складывалось. Как будто вы уехали и увезли с собой всю мою удачу.
— Это просто неблагоприятное стечение обстоятельств, — смутилась она. — Совпадение.
— Да не похоже на совпадение. Вам Роман рассказывал о моих злоключениях?
— Вкратце. Конечно, очень неприятно.
— Мягко сказано, — хмыкнул он. — Сначала цирк с переодеваниями, потом кошмарная ночь в милиции. На рейс опоздал. В довершение выяснил, что Вика и Кира мутят воду насчет тканей. Вернее, мутит Вика, а Кира к ней прислушивается. Видите ли, Клочковой то ли померещилось, то ли приснилось, то ли статеек каких-то начиталась и вообразила, что с закупкой этой партии мы крупно можем проколоться. Одно к одному, нервотрёпка за нервотрёпкой. Похоже, Катенька, вы мой талисман, без вас никак.
…Ах, какая музыка эти его слова. Вернее, они должны, просто призваны быть музыкой!
Однако никаких мелодий в Катином сердце не зазвучало. Завтрак восхитительный, а ела кое-как. Будто не хватало чего-то. Соли, перца, сладости, кислинки?.. Не могла понять.
— Вас утомила командировка? — заботливо спросил Жданов.
— Нет, что вы. Я в порядке.
— Знаете, когда я с вами, я успокаиваюсь, перестаю дергаться. Словно всё плохое сразу исчезает, — выдал он еще одно откровение.
Такие слова! Впору от волнения упасть в обморок.
Обморока не случилось, да и особого волнения — тоже. Подбиралось какое-то тоскливое ощущение неуюта. Словно сидит она на празднике жизни почетным гостем, где её чествуют и восхваляют, а лица вокруг какие-то незнакомые.
— Хотите десерт? — предложил Андрей.
— Нет, спасибо.
— Тогда, может, прогуляемся по центру? До самолета еще есть время. А то я, получается, и города-то не видел. Что скажете?..
Катя смотрела на него в задумчивости и потихоньку начинала пламенно гневаться. На себя. Она бездарно упускает уже третий повод хлопнуться в радостный обморок или хотя бы услышать в душе мажорную арию. Вместо этого тишь да гладь, сопряженные с легкой грустью.
Это просто какое-то низвержение основы всех основ!
— Конечно, прогуляемся, Андрей Палыч.

Ташкент нежил на прощание своим дивным теплом. Мирно беседуя, Катя и Жданов брели по улицам, и как-то само собой их вынесло к скверу Амира Тимура.
«Что за мужик на коне?» — вспомнила она, как обозвал памятник Малиновский, и не смогла сдержать улыбки.
— Что вас рассмешило? — с любопытством спросил Андрей.
— Ничего. Знаете, кто это?
— Тамерлан, — уверенно ответил он. — Мощная работа.
— Ага.
— И вообще, красота, теплынь, солнце. Так не хочется возвращаться в московскую серость. А давайте я вас сфотографирую, — Жданов извлек из борсетки фотоаппарат. — На фоне памятника.
— Зачем? — рассмеялась Катя. — Давайте лучше я вас. Это будет символично.
— Символично? Почему?
— Потому что он победитель и вы победитель. Хоть у вас и нет коня.
— Вы правда думаете, что я победитель? — он взглянул на нее очень внимательно.
— Да, Андрей Палыч. Я в вас верю. Всё у вас получится.
— Но что-то мне подсказывает, что я не сумею сделать этого без вас, — серьезно заявил Жданов. — Так что логичнее нам сфотографироваться вместе. Молодой человек! — тут же окликнул он проходящего мимо парня. — Будьте добры, сделайте снимок.
Юноша кивком выразил согласие и взял фотоаппарат, а Андрей приобнял Катю за плечи и попросил:
— Улыбнитесь. С видом победительницы.
…Ну, вот и еще один повод для счастливого обморока подоспел. Увы, увы. Ни счастья, ни предобморочного головокружения. Только неловкость и скованность. И будто среди роскошного тепла откуда-то змейкой сквозила стужа.
Едва молодой человек вернул фотоаппарат, в кармане пиджака Андрея заиграла мелодия мобильника.
Стужа, овеявшая Катю, мгновенно трансформировалась в жар.
Чёрт.
Во-первых, кажется, у нее открылся волшебный дар по звучанию телефонной мелодии угадывать звонящего. А во-вторых, она опять на себя зла — за жар этот проклятущий.
Она так с собой не договаривалась!
— Алло, Малиновский, — недовольно произнес Жданов в трубку. — Какого лешего ты умотал в неизвестном направлении? Нам в аэропорт скоро!.. Что?.. Мы с Катей гуляем… Сейчас в сквере… Амира Тимура, да. Но уже собираемся возвращаться. А ты где?.. Движешься в том же направлении?.. Откуда, интересно?.. Ладно, ладно. Увидимся.
Он спрятал телефон в карман и пожал плечами:
— Загадочный какой-то…

…Поражение, пристыженно и отчаянно думала Катя, когда они приближались к отелю. Очередное бесславное поражение. Спокойствие, уверенность, контроль над собой —иллюзия, мыльный пузырь. Всё лопнуло. Сердце колотилось интенсивнее с каждым шагом.
Забавно получилось — ко входу в отель они подошли практически одновременно. Увидев Романа издалека, Катя принялась нервно смеяться. Ничего не смогла с собой поделать.
А еще ей показалось, что кто-то на небе подкрутил рычажок и солнце стало светить в два раза ярче.
Малиновский был облачен в пестрый узбекский халат поверх рубашки и джинсов. На голове его красовалась такая же пестрая тюбетейка. Сам широко улыбался, цвёл и искрил.
— Хорошо погуляли? — мило полюбопытствовал он.
— Хорошо, — иронично отозвался Андрей. — Но ты, я смотрю, нас перещеголял.
— Ага, я такой. Ну что, Палыч, ты уже влюбился?..
— В смысле?..
— В смысле — в Ташкент.
— А. Да, прекрасный город, — Жданов достал фотоаппарат, включил режим просмотра кадров. — Вот, гляди.
— Оу, — оценил Роман. — На фоне мужика с конем, у которого тысяча имен? Круто. Слушай, Жданчик, но тебе ведь придется удалить этот кадр. Предварительно, конечно, перенести на комп и запрятать в какую-нибудь папку под пароль, чтоб тайком любоваться. А то по легенде-то ты у нас сейчас в Польше. Вдруг Кира вздумает полезть в твой фотоаппарат?
— Не исключено, — признал Андрей и нахмурился. — Ладно, с этим разберусь. Ты-то у нас откуда такой расписной? Павильон с национальной одеждой ограбил?
— Павильон, Палыч, это не мой масштаб. Я был на базаре Чорсу. Вот это, я тебе доложу, размах!
— Что это тебя на базар понесло?
— Понесла широта моей души, — скромно объяснил Малиновский. — Между прочим, изначально халатик с тюбетеечкой тебе предназначались. Но потом я опять же вспомнил про Киру — спалишься ты перед ней в этих прелестных одеяниях по полной. Так что, прости, себе забираю, мне палиться не перед кем.
— Всё? Похвастал свободой и независимостью? — мрачно спросил Жданов. — Можно расходиться по номерам и собираться в дорогу?
— Э, нет, без подарка в отель никто не войдет, — Роман полез в пакет. — Вот тебе вместо халата. Это национальный нож-пичак. Ты погляди, какая форма, какой чехол, какая роспись! Просто шик!
— Спасибо, — озадаченно сказал Андрей. — А почему именно нож?
— Потому что он классный. А еще потому, что если тебе вздумается меня зарЭзать, то я хочу, чтобы ты воспользовался этим ножом. Мне так будет приятнее.
— Трепло, — вздохнул Жданов. — Считаешь, у меня будет повод тебя прикончить?
— Да мало ли как жизнь обернется, она же дама непредсказуемая. Катя, а это вам.
Малиновский достал из пакета керамическую фигурку зайца. Тоже в халате и тюбетейке.
— Сувенир, — с улыбкой объяснил он. — Здесь они называются бабайчиками. Правда, в основном люди, зайца еле отыскал.
— Ты искал именно зайца? — удивился Андрей.
— Конечно. Заяц — это сакральное животное всех времен и народов.
— Что-то я никогда об этом не слышал. А почему он с узкими глазами?
— Жданчик, ну что за глупый вопрос. Это же узбекский заяц. Кстати, он мудрец и философ. Да-да, знает всё на свете. Надо только посмотреть на него пристально — и поймешь то, чего раньше не понимал. И тоже станешь мудрецом.
— Малиновский, — Андрей с подозрением оглядел его с ног до головы. — На тебя ташкентское солнце как-то странно действует. Катя, он вам что, всю командировку подобными бреднями голову морочил?
— Нет, что вы, никаких мороков, — она взяла сувенир. — Спасибо, Роман Дмитрич. Я пойду к себе.
…Шла по коридору к своему номеру, прижимая к себе керамическую фигурку. Поражение, полное поражение.
Она уже любит этого зайца и даже уже не возражает против массированной «заячьей» атаки со стороны вице-президента.
Она думает о Романе Малиновском, только о нем одном. С ним ярче солнечные лучи, радужнее мир и веселее поют птицы.
Она ненормальная.
— Кать! — окликнул её Роман.
Она остановилась, обернулась. Глядела, как он быстро приближается, как улыбается открыто и безгрешно.
— А где Андрей Палыч? — поинтересовалась она.
— Задержался в холле. Кира ему звонит. Бдит.
— Понятно.
— Вы ревнуете? — спросил он прямо.
— Кого к кому?
— Жданова к Кире.
— Роман Дмитрич, на вас заяц-философ совсем не повлиял, вы продолжаете нести чушь.
— А я ревную, — признался Малиновский светло и смиренно. — Вас к Андрею.
— У вас на это нет… — она запнулась и поняла, что опять мучительно и предательски краснеет.
— Права? — легко подхватил Роман. — Знаю, знаю.
— Я хотела сказать — причин. Но и права тоже.
— Как это — нет причин? Вы повели его в сквер Амира Тимура. В наш с вами сквер!
— Это же общественное место…
— Нет. Это наше с вами место. И вы это знаете.
— А я уже прежняя Катя Пушкарева, — пролепетала она, преодолевая дрожь. — В старой одежде. Вы присмотритесь повнимательнее.
— Да какая мне разница? — спросил он тихо.
…Почему-то показалось, что сейчас что-то произойдет. Стало так страшно, что Катю невольно качнуло к спасительной двери в номер. Наверное, это выглядело жалко.
Малиновский всё правильно понял.
— Я не трону, — поспешно шепнул он и отступил.
…В номере Катя еще долго сидела на кровати, обнимая керамического зайца и бессмысленно глядя на валяющуюся у ног несобранную сумку.

Два билета на самолет были на соседние места, один — на место в другом конце салона. Катя выбрала именно это, обособленное. У иллюминатора.
Через час полета ей удалось забыться тревожной дрёмой. Очнулась от толчка. Лайнер ощутимо тряхнуло.
— Спокойно, — сказал сидящий рядом Малиновский.
— Вы? Как вы тут оказались? Тут была женщина…
— Она милостиво согласилась поменяться и перекочевать к распрекрасному Жданчику.
— Но почему вы… — Катя беспомощно оглянулась.
— Версия железная — я не могу без вас разгадать кроссворд, — невозмутимо сообщил Роман и показал журнал. — Вот, например: город, в котором родился знаменитый писатель Антон Чехов. Восемь букв, вторая «а».
— Таганрог.
— Остается только в очередной раз восхититься вашим кругозором.
— И покаяться, что в школе на уроках литературы вы в основном перебрасывались с девочками записками, — уколола она, подавив улыбку. — Причем с несколькими одновременно.
— Поразительно. Как вы угадали?
— Это несложно.
Самолет снова затрясло.
— О господи, — нервно прошептала Катя.
— Не бойтесь, — Роман взял её за руку. — Зона турбулентности. Стюардесса уже предупредила, что это ненадолго. А если что, я вас спасу.
— Правда? Каким образом? Ах да, вы же Бэтмен. Вы же умеете летать.
— Бэтмен из меня, конечно, хреновый, даже притворяться не собираюсь. Зато веселый.
— Это утешает. Мы будем падать с вами в бездну и громко хохотать.
— Да не будем мы падать ни в какую бездну. А хотя… бездны — они бывают разные.
— Что это за намек? — смутилась и рассердилась она. И даже попыталась отнять руку.
— Тише, тише, — смеясь, он удержал ее ладонь. — Никаких намеков, просто трёп, чтобы вы не обращали внимания на болтанку. Лучше злитесь на меня — это отвлекает. Да, и руки лучше не расцеплять. Таким образом мы замыкаем энергетическую цепь, которая противостоит магнитным сотрясениям извне. Энергии уравниваются и гасятся друг о друга.
— Не буду любопытствовать, Роман Дмитрич, что у вас было по физике, но я бы поставила кол. Простите.
— Чёрт, я опять забыл, с кем имею дело. Слушайте, а у вас портрет Эйнштейна случайно в комнате не висит?..
— Висит, — смутилась она. — А еще Джон Леннон.
— Прелестное сочетание. Значит, вы физик и лирик в одном флаконе. А давайте мысленно напевать что-нибудь из битлов. Ну, серьезно. Это тоже помогает расслабиться.
— Давайте, — вздохнула Катя и закрыла глаза.
Let It Be…  Let It Be… — зазвучало у нее в голове. «Позволь этому случиться».
Вскоре лайнер вышел из зоны турбулентности. А Катя Пушкарева так в ней и осталась…

15

— Мы едем не к моему дому, — через некоторое время определила Катя. — Вы не там свернули.
— Опять на «вы»? — мрачно спросил Малиновский.
— Я еще не совсем перестроилась.
— Я попал в период перестройки между вами? — поёжившись, хмыкнул Коля. — То-то воздух тут какой-то наэлектризованный.
— Жуткий период, — согласился Роман. — Ни то ни сё, ни два ни полтора. Вот поэтому я сейчас злой.
— Роман, куда мы едем? — настойчиво спросила Катя.
— А когда я злой, — продолжил он, — то лучше мне не задавать лишних вопросов.
— Мы едем в лес, — печально предположил Зорькин. — Там меня убьют лопатой и закопают. Этой же лопатой.
— С чего такой вывод? — заинтересовался Роман.
— Похоже, я вас раздражаю. В качестве Катиного бойфренда, — осмелел Коля.
— В качестве Катиного бойфренда вы меня не убеждаете.
— Почему? — обиделся Николай. — Мы с ней давным-давно вместе. Мы даже клятву друг другу давали!
— Любви и верности?
— Именно так.
— А это было в старшей группе детского сада или в средней?..
— Роман, — рассердилась Катя, — или отвези нас домой, или останови машину!
— Заяц, расслабься. Домой еще рано. Вечер такой прекрасный. Куда торопиться?
— Почему она заяц? — поразился Зорькин.
— И вы еще утверждаете, что вы её бойфренд? Как может бойфренд не знать, что она — Заяц? — с торжеством поддел его Малиновский. — Вот я почему-то знаю! Хотя и не бойфренд.
— А кто вы ей? — спросил Коля с дерзкой прямотой.
— Этот вопрос мы как раз и начали выяснять, а тут вы! — проворчал Роман. — Крайне не вовремя. И пришлось мне зависнуть между просто напарником и напарником, который может стать не просто напарником.
— Бред какой-то, — прошептала Катя.
— Вообще-то это наглость с вашей стороны, — строго заметил Зорькин и поправил очки. — Вы в моём присутствии объявляете о своих весьма сомнительных планах в отношении моей девушки!
— Хотите вызвать меня на дуэль? — вкрадчиво полюбопытствовал Роман.
— Хочу. На интеллектуальную. Вот вы, например, знаете, как определить значение общих издержек и выручки и рассчитать оптимальный объем выпуска при заданном уровне рыночной цены?
— Какой же это интеллект? Это гольная экономика.
— Хорошо, — Коля не дрогнул. — Какой именно испанский король поручил знаменитому Диего Веласкесу оформление нового королевского дворца в Буэн Ретиро?..
— Да вы продвинутый мен! — ужаснулся Малиновский. — Пожалуй, вариант с лесом и лопатой мне нравится больше.
— Замолчите оба! — взмолилась Катя. — А не то я выпрыгну на ходу!
— Мы уже приехали, — объявил Роман, свернув к тротуару и притормозив.
— Где это мы? — Зорькин поглядел в окно и тут же восторженно воскликнул: — Это же «Коррида»! Один из самых крутых московских клубов!
— И что мы тут забыли? — насторожилась Катя.
— Забыли отпраздновать блестящее завершение операции «Двойная рокировка», — ответил Малиновский. — Мы с тобой договаривались.
— Нет, мы договаривались сделать это по раздельности.
— Но с нами ведь Николай, а это всё равно что по раздельности. Тебе абсолютно нечего бояться.
— Да ничего я не боюсь! Но настроение у меня совсем не то.
— А мы его тебе поднимем. Правда, Николай?..
— Э… Кать, — Коля заёрзал на месте. — При чем тут двойная рокировка, я не очень понял, но клуб реально зачетный. Я про него слышал! Правда, цены, говорят, заоблачные.
— Я угощаю, — сказал Роман.
— Естественно, — обнаглел Зорькин. — Вы же продули интеллектуальную дуэль. Кать, давай зайдем!
— Ладно, — сдалась она. — Ненадолго.

…Спустя два часа Катя, пытаясь выловить соломинкой из коктейля вишенку, задала сакраментальный вопрос:
— А где Коля?..
Они сидели в самом углу очень красивого полутемного зала, драпированного черными и красными тканями. Чуть в отдалении от столиков, на танцполе, было жарко — публика зажигала. 
— Коля у барной стойки, — охотно ответил Роман, сфокусировав зрение в верном направлении. — Что-то втирает длинноногой шатенке. Наверное, пытается ей втолковать принципы современной макроэкономики. Или вдохновенно рассказывает о росписях Диего Веласкеса во дворце испанского короля.
— Как длинноногой шатенке? — Катя тоже посмотрела в сторону бара. — Вроде десять минут назад это была пухлая блондинка, и это было за соседним столиком.
— Ну, будем справедливы к Николаю — девушки сами проявляют к нему повышенное внимание.
— Интересно, почему, — пробормотала она в недоумении.
— Любой мужчина, который явился в престижный клуб, — потенциальная добыча, — спокойно объяснил Малиновский. — Если, конечно, он пришел без пары.
— Да, но Коля-то пришел с парой! — возмутилась Катя, выловила наконец вишенку и сунула её в рот. — И его пара — это я!
— Ну, это ты так считаешь. А дамы, судя по всему, решили, что ты пришла со мной, а Николай — свободное приложение. И с чего бы они так подумали?..
— Это ошибка, — она откинулась на мягкую спинку дивана. — Это всё ошибка.
Кошмар, но ей было удивительно хорошо. Голова плыла прямиком в Туманность Андромеды. Наверное, виноваты божественные на вкус коктейли. Или виноват тот прискорбный факт, что Катя Пушкарева сошла с ума.
Её очки лежали рядом с бокалом. За ненадобностью. Ясная картина мира уже не умела её отрезвлять.
— Роман, — весело сказала она, — я же последняя девушка на Земле, которая могла бы тебя заинтересовать.
— Верно.
— У тебя сбой центральной нервной системы?
— Видимо, да, — беспечно согласился он, придвинувшись к ней совсем близко. — А вообще-то мне всё равно, как это называется. Может, еще по коктейлю? За когнитивный диссонанс?
— Зачем стараться меня напоить? Я всё равно поеду домой с Колей.
— Тогда тебе придется оттащить от него за патлы вон ту худосочную брюнетку.
— Как? — встрепенулась она. — Уже брюнетку? Только что же была шатенка. Где они?..
— На танцполе, в ритмах медленной музыки. Хочешь тоже потанцевать? Ну, как бы в отместку своему ветреному бойфренду?
Катя фыркнула и уткнулась лбом Малиновскому в плечо. Озвучила светлую мысль:
— Кажется, это самый ненормальный вечер в моей жизни.
— Замечательный вечер. Я же сказал, что у нас сегодня будет свидание. Вот оно и есть. И даже твой бойфренд не помеха.
— А у нас действительно получается свидание? — встревожилась она, отстранившись.
— А на что это похоже, по-твоему? На пленарное заседание?
— Но это неправильно. Твоя девушка, возможно, беременна.
— А твой парень, возможно, будущее светило бизнеса. Дальше что?
— Это разные вещи!
— Кать, — Роман, улыбаясь, потянул её к себе. — Да не верю я в эту беременность. Не знаю точно, кто плетет интригу — сама Вика или твои подружки. Но я докопаюсь, завтра же. А сейчас я не хочу об этом думать. И вообще — о чем-либо думать. Пойдем потанцуем. Новая мелодия.
…Новая мелодия, и иллюминацию вроде бы еще больше приглушили. Вокруг только неясные контуры, смутные силуэты. Объятия, дыхание, аромат. Плавное покачивание в танце, растворенность в музыке. Мир сузился, стал тесным и горячим.
Я пропадаю, поняла Катя, но не испугалась. Потому что «пропадаю» — это совсем не то же самое, что «пропала». У нее еще есть шанс спастись. Только пока непонятно, как. И имеется ли на этом тонущем корабле хоть один спасательный жилет.
Губы Романа проверяли её изрядно потрепанное мужество на оставшуюся прочность. Касались её щеки, виска, шеи, мочки уха. Потом влажных сомкнутых ресниц. Потом вновь вернулись к уху вместе с участившимся дыханием.
— Заяц, ты меня околдовала?..
— Ага. Я ходила с дохлой кошкой в полнолуние на кладбище.
— Согласен, вопрос дурацкий. Бессмысленный.
— Как раз нет. Я сама думала о том, что это черный приворот. Но кто над нами такое сотворил? А главное — зачем?
— О, так у нас намечается новое совместное дело? Вычислять виновника? Я буду счастлив снова работать с тобой, напарник. С чего начнем?
— С обратной процедуры — отворота и возвращения ясной головы.
— Отличная идея. Поехали ко мне.
— У тебя как раз завалялась дома книга заклинаний?
— Интернет на что? В нем всё есть. Поехали ко мне, Катя.
Голос его подвел — сорвался с шутливого на тихий и страстный. В каждом вдохе и выдохе — изнеможение и нетерпение.
— Я не могу, — отчаянно сказала она.
— Почему?
— Просто не могу и всё.
— Давай разбираться при помощи твоей любимой систематизации. Итак, причины, почему не можешь. Вариант первый. Еще не все в Зималетто сдали тест на беременность. Вариант второй. «Я Николаю отдана и буду век ему верна». Вариант третий. «Несмотря на черное заклятье, всё равно люблю Андрея Жданова». Вариант четвертый. «Я пришла в этот мир, чтобы страдать».
— Господи, — простонала Катя, захлебываясь смехом. — Что за убийственное свойство — из всего сделать цирк!
— Мне больше нравится слово «балаган», если ты забыла, — мягко напомнил он и закрыл её смеющийся рот наконец полнокровным поцелуем, и прижал к себе непозволительно крепко.
В этот момент мелодия сменилась. Нежные медленные звуки уступили место энергичным ритмам. Толпа танцующих, вырвавшись из томного плена плавности и лирики, задвигалась в ускоренном темпе. Как будто Романа и Катю, слившихся в неподвижности, обволокло внезапно вспенившееся, разбушевавшееся море. Красные, белые, синие огни цветомузыки на бешеной скорости понеслись по кругу.
— Ни фига себе! — раздался справа от Кати возмущенный голос.
— Кто это? — болезненно вынырнув из сладостных глубин поцелуя, вздрогнула она.
— Не, нормально? Она меня уже не узнаёт! — вскипел Коля. — Чем вы тут занимаетесь? Здесь, между прочим, люди танцуют!
— Умение появляться удивительно не вовремя — это у вас, Николай, дар предков? — грозно спросил Роман.
— Попрошу не задевать моих предков! Что вы вообще себе позволяете? Стоило мне на чуть-чуть отвлечься, поговорить с разными людьми…
— Под «разными людьми» вы подразумеваете разные диаметры округлостей на блондинке, шатенке и брюнетке?..
— Вовсе нет! — воскликнул Зорькин и густо покраснел. — Не судите по себе! С девушками можно просто разговаривать! Хотя вам-то откуда это знать!
— Так, тихо, — нервно сказала Катя, пытаясь остудить лицо ладонью, что являлось бессмысленным действием — ладонь была так же горяча. — Мне пора домой. Коля, вызови такси.
— Заяц…
— Роман, не надо, не спорь. Мне реально нездоровится. Коля, не стой столбом, вызывай такси. Кстати, ты уволен!
— С должности финансового директора Никамоды? — перепугался он.
— Нет. С должности моего бойфренда. Но домой ты меня всё-таки отвезешь.
Она повернулась и пошла к выходу.
Вспомнила, что это неправильно — когда перед глазами сплошной туман. Свернула к столику за очками.

На улице, глотнув сырого воздуха, Катя молила ангела-хранителя, чтобы тот поторопил такси. Никогда еще она не чувствовала себя такой слабой. Хлипкое мужество трещало по швам и готово было разлететься на кусочки.
Малиновский вышел из клуба их проводить. Он был явственно гневен, но сдерживался. Разминал в пальцах сигарету.
— Курить вредно, — не преминул заметить Зорькин занудным тоном.
— Правда? — Роман демонстративным щелчком отправил незажженную сигарету в полет. — А что ж вы до сих пор молчали? Где вы были раньше, Николай? Моя жизнь без вас была такой убогой. Такой порочной!
— Ну, теперь у вас есть шанс встать на путь добродетели. Хотя, боюсь, случай уж больно запущенный. Вы, кстати, в клубе остаётесь?
— Остаюсь, с вашего разрешения.
— И чем себя развлечете, если не секрет?
— Набор стандартный, — Малиновский холодно улыбнулся. — Алкоголь, наркотики, сексуальные оргии. Ваша программа, наверное, куда богаче. Молочный коктейль, «Спокойной ночи, малыши!», порножурнал с фонариком под одеялом.
— Ничего подобного! — вспыхнул Коля. Яркая иллюминация у входа не скрыла его вновь залившихся краской щек.
— В каком из пунктов я ошибся? Вместо молочного коктейля — газировка «Буратино»? Ай-яй-яй, в ней же столько сахара.
— А можно без словесных упражнений? — сердито и одновременно умоляюще спросила Катя, оглядываясь по сторонам — проклятущее такси всё не ехало.
Роман шагнул к ней.
Зря она посмотрела в его глаза. В них было пламя.
— Хорошо, не поедем ко мне, — горячо и тихо произнес он. — Просто — не уходи.
Зорькин насупился и нехотя отошел в сторону.
— Не уходи, — повторил Малиновский, переплетая её пальцы со своими.
— Я не могу. У меня кружится голова. Мне это не по силам.
— Что именно?
— То, что чувствую.
— Я сам в шоке, — шепнул он, осторожно целуя её лицо. — Давай разбираться вместе, что происходит, напарник. У нас же хорошо получается. Любая задача по плечу.
— Пока мы только полулегальным путем добыли ткани.
— А разве это не грандиозное начало? — Роман привлек её к себе, всё сильнее разгораясь от поцелуев.
— На следующем этапе займемся ядерными боеголовками? — Катя озарилась слабой улыбкой, и губы отвечали на его прикосновения. Не могли не ответить.
— Мне нравится размах твоих планов. Ты Заяц с приставкой «супер». Я никуда тебя не отпущу. 
— Всё слишком быстро. Дай хоть чуть-чуть отдышаться. Пожалуйста…
Против волшебного слова он оказался бессилен. Промолчал, хотя из крепких объятий не выпустил.
— Такси подано! — раздался безжалостный голос Зорькина.
— Можно я его придушу? — задумчиво спросил Малиновский.
— Не надо. Коля хороший. Пусть живет.
Отрывалась от Романа — как раскраивалась надвое. Ничего не понимала, ничегошеньки. Что она делает? Издевается над собой или спасается от провала в омут, призванный её погубить?
Хоть бы ответил кто. Кто-нибудь очень мудрый. Кто-нибудь, кто всё знает, всё может объяснить.
Но ничего и никого. Только скользкая дорожка по тротуару, на которой едва держат ноги. Только распахнутая дверца машины, в которую надо сесть и постараться не заплакать. 

16

— Он просто хочет с тобой переспать, — сердито прошипел Зорькин.
— Америку уже открыли до тебя, Коля. Не примазывайся к чужой славе. И вообще, сиди лучше молча.
Такси везло их по густо наполненному огнями вечернему городу.
— А вот не буду я сидеть молча, — заупрямился Николай. — Поскольку из бойфрендов я разжалован, значит, я снова твой друг. И вот как друг я тебе говорю — этот тип, конечно, прикольный и всё такое, и с ним можно неплохо проводить время. Но только не влюбляться! А ты, Пушкарева, влюбилась. И больше не ври мне, что это не так!
— Я и не вру, — жалобно вздохнула Катя.
— Но ты же умная! Как ты могла?
— Откуда я знаю! Не доканывай меня, мне и так плохо. Он постоянно перед глазами, ты понимаешь? — её вдруг прорвало. — Что бы я ни делала! Весь перед глазами, и голос, и улыбки, и этот смех его бесконечный, и взгляды! Я не представляю, как это возможно, но есть в нем что-то, какой-то магнит… который убивает во мне ум, волю, гордость — всё!
— Да ладно, чего сразу так фатально — «убивает», — еще пуще встревожился Коля. — Не убивает, а чуток парализует. Это всё гормоны. Их никто не отменял!
— Не только, — Катя покачала головой. — Не только гормоны. Я с ним легкая. Как птица. Я никогда не была легкой. Всегда что-то придавливало.
— Угу, птица. Птица-синица! Полетаешь-полетаешь — и шмякнешься об землю.
— Да знаю я это всё! — она в сердцах отвернулась к окну.
Зорькин посопел и примирительно вздохнул:
— Я тебя, конечно, понимаю. Если бы Вика ко мне такое внимание проявила, я бы тоже поддался. Даже отдавая себе отчет, что она меня использует и кинет. Мне было бы еще хуже. Ты хоть Малиновскому как девушка нравишься. А я, боюсь, Вике понравился бы только как кошелек.
— Результат, Колька, всё равно один и тот же — камнем с неба.

До глубокой ночи Катя листала странички своего дневника.
«Я стану его тенью». «Я буду работать, не уставая». «Я буду служить ему». «Я буду ему лучшим помощником в мире». «Я нужна ему».  «Всё равно он самый лучший». «Он — звезда».
Кто это писал? Какой-то другой человек. Куда делось всё это обожествление? Куда делась готовность быть преданной служанкой, забыв о собственных желаниях и даже о своем «я»?..
С Романом всё иначе. Никакой он не звезда, а обаятельный кот-прохвост. Ни малейшей мысли служить ему в голову не приходит. Зато с ним очень увлекательно партнерствовать на равных. И свои желания уже никак не задвигаются на задний план. Жгут и переполняют.
«Дорогой дневник, я тебе сочувствую, — написала Катя. — У тебя самая чокнутая хозяйка на свете».
Засыпала в жаркой истоме и проснулась в ней же.
— Катенька, — Елена Александровна в тревоге склонилась над дочерью, потрогала её лоб. — Ты заболела? Горячая вся и влажная.
— Я здорова, мама. Это батарея так сильно пашет. Мне надо в душ.
В ванной, сняв пижаму, долго и пристально изучала себя в зеркале. Распрямив плечи, провела осторожно пальцами по груди, по животу, по бедрам.
Это красиво — подумала она ошеломленно.
Никогда в жизни она так о себе не думала.
— Катюха, а ты куда собралась? — грозно спросил Валерий Сергеевич за завтраком. — На работу или на свидание?
— На работу, — кратко ответила она, глотая чай.
— А волосы почему не собрала?
— Волосам тоже нужна свобода. Хотя бы иногда.
— Какая такая свобода? — заволновался Пушкарев. — Мать, ты слышишь? О какой она свободе говорит?
— А что, ей очень так хорошо, — как всегда, вступилась за дочку Елена Александровна. — Волосы чистенькие, феном уложенные. Она же девушка!
— Там, куда она идет, она прежде всего помощник президента! — категорически не согласился Валерий Сергеевич.
— Так она и надела деловой костюм. Отличный костюмчик, который из Ташкента привезла! Чем ты недоволен?
— Ну, не знаю, — с беспокойством проворчал Пушкарев. — Сидит какая-то сама не своя! Катюха, помни: главное — осторожность!
— Неа, пап. Главное — чтобы костюмчик сидел.
— Мать, ты слышишь?!
— Папуль, я шучу. Мамуль, спасибо за завтрак.

…Почему-то каждую секунду казалось, что она встретит Романа. Вот-вот. На пороге Делового центра. На первом этаже. У лифта. На офисном этаже. В коридоре. В приемной. В кабинете Жданова.
Но нет, Малиновского нигде не было видно. А в президентском кабинете Андрей нетерпеливо мерил шагами пространство.
— Катя! — сразу взял он её в оборот. — У нас с вами сегодня масса дел! А вы опаздываете!
…Даже не замечает в ней никаких перемен. Глядит как обычно. А ей теперь это абсолютно всё равно.
— Простите. Я на десять минут…
— Десять минут — это тоже отрезок рабочего времени!
Она промолчала. Не стала напоминать, сколько перерабатывала по вечерам и даже по ночам. И о том, что благодаря операции с узбекскими тканями Зималетто выбралось из такой пропасти, из какой обычно не выбираются, — тоже не упомянула.
— Нам надо срочно решить вопрос с пиар-кампанией, — Жданов азартно потер руки. — Новая коллекция уже шьется, и её необходимо прорекламировать на высшем уровне. Нам нужна Юлиана Виноградова!
— Да, но пока не удалось связаться с ней по телефону. После провала прошлой коллекции Юлиана и слышать не хочет о Зималетто.
— Знаю, знаю, — нахмурился Андрей. — Именно поэтому надо ехать и очаровывать железную леди при непосредственном контакте. Так что, Катенька, держите тут за меня оборону и утрясайте вопросы с банками. Да, и быстренько вызовите мне Малиновского, он поедет со мной. Катя, ау. Вы меня слышите?..
Она отмерла, кивнула и ушла в каморку с колотящимся сердцем.
Быстренько вызвать Малиновского. Порученьице — проще простого. А уже дрожь по всему телу.
Обозвав себя жалкой трусишкой, Катя собралась с силами, выдохнула и набрала Кривенцову.
— Шур, мой шеф просит твоего шефа зайти. Срочно.
— Я, конечно, попытаюсь ему сказать, — озабоченно откликнулась Шурочка. — Главное, чтоб не запустил в меня чем-нибудь тяжелым.
— Роман Дмитрич?.. За что?..
— Да там у него Вика в кабинете. Вызвал её с утра. Разговаривают очень нервно. Мы с Амуркой пытались подслушать, но толком ничего не разобрали. Понятно только, что Малиновский злой. Злющий как чёрт.
— Ясно, — пробормотала Катя. — Но всё равно как-нибудь передай. А то, боюсь, злющих шефов будет не один, а два.
— Разумеется, передам. Это ж моя работа.
Александра отсоединилась, а Катя так и сидела, прижав к себе издающую короткие гудки трубку.
Почему-то стало мучительно страшно, а еще тоскливо.
Роман, Вика, разборки, возможная беременность.
Господи, совсем она, видно, с головой раздружилась! Да ей бежать надо от всего этого! Бежать, нестись, закрыв глаза и зажав уши! Ведь решила уже вчера, твердо решила, почему опять дала слабину?!
Нет, она не сорвется в эту пропасть по прихоти Романа Дмитрича. Никогда! Ни за что!
Как хочется его увидеть…
— Катя, а вы перечислили проценты акционерам?
Телефонная трубка выпала из её руки и стукнулась о стол.
— Да что с вами сегодня? — Жданов торчал в дверях, недоуменно взирая на свою помощницу. — Почему вы такая рассеянная?
— Я… — она попыталась сглотнуть.
— Андрей! — прозвучал напряженный голос Романа из кабинета. — Звал?
— Да, — Жданов обернулся. — Мы едем к Юлиане. Готов применить своё обаяние на благо компании?
— Как пионер, — насмешливо ответил Малиновский.
— Тогда по коням. Катя, если что, я на мобильном.
Андрей исчез, прикрыв за собой дверь. Какое-то время они с другом еще перебрасывались короткими репликами, а затем хлопнула и другая дверь — президентского кабинета. И наступила тишина.
У Кати наконец получилось проглотить горький комок.
…Он даже не заглянул к ней. Не поздоровался. Не улыбнулся. Не подмигнул. Всё, к чему она уже привыкла, на что подсела, как на сильнейший наркотик… всё исчезло.
Как там у Ахматовой?.. «Отошел ты, и стало снова на душе и пусто, и ясно».
Катя стащила с полки зайца, обняла его, мягкого и уютного, и вслух печально сказала:
— Я дура.
Заяц молчаливо согласился.

Обед в «Ромашке» Катя еле вынесла. Женсовет трещал о Вике и Романе.
— Она сегодня, — возбужденно докладывала Таня, — сидела в баре вместе с Кирой. Кира её так заботливо по плечу поглаживала. А Вика всё время держалась за живот и морщилась. Бледная как привидение!
— Мой шеф, — подхватила Шурочка, прихлебывая суп, — совершенно на себя не похож. Сигарет пять подряд выкурил, да еще и с крепким кофе с коньяком. Я ему документы принесла, а он сидит… и вот вообще меня не видит и не слышит. Как будто в астрал ушел.
— Всё ж таки попался, птенчик, — глубокомысленно изрекла Света. — Окольцует она его. Вот посмотрите.
— Соскочит, — упрямо заявила уязвленная Тропинкина. — Ребенком еще никто никого не удержал. Уж поверьте!
— Ну, тут непростой случай, — вздохнула Ольга Вячеславовна. — Всё же в одном коллективе, у всех на виду. Вика — подруга Киры, та за нее горой, да еще и Жданова подключит. Общественное давление не каждый выдержит.
— Значит, это уже точно? Нет никаких сомнений? — спросила Амура.
— Да какие сомнения, — фыркнула Татьяна. — Ты сходи на Вику посмотри. Это ж самая настоящая Мадам Токсикоз!
— Пока еще мадемуазель, — буркнула Маша.
Катя сидела над нетронутой тарелкой с салатом и мечтала о пожарной сирене. Вот бы взвыла она сейчас на всё кафе. Все повскакивали бы с мест и гурьбой, громко вереща, кинулись бы к выходу. И больше не пришлось бы ничего слышать, кроме воя. И ничего бы не осталось, кроме мельтешения и хаоса.

После обеда пытка продолжилась. Роман не показывался. Зато постоянно заходил с какими-то деловыми проблемами Жданов, и Кате приходилось пребывать в состоянии сосредоточенности.
Зайдя в очередной раз, уже около шести вечера, Андрей неожиданно сел на табурет и в задумчивости спросил:
— Катя, может, у вас дома что-то случилось?
— Нет, всё в порядке.
— Ну, я же вижу — вы где-то не здесь. Я могу чем-то помочь?
— Нет-нет, мне не нужна помощь. Я у вас хотела узнать, — её осенило, как ловко уйти от темы. — На счету Никамоды остались приличные деньги, и как мне с ними…
— Так вы из-за этого переживали? — перебил он, повеселев. — Ну и зря. Это ваши деньги, можете ими распоряжаться. Вы заслужили. Вы меня, Катенька, просто спасли.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она, подумав: ну вот, будет на Колькиной улице праздник. А точнее — машина. Хоть что-то хорошее.
— Да, у меня еще вопрос… — начал Жданов, но тут зазвонил Катин мобильник.
Он лежал на столе среди вороха бумаг, но экранчик был виден. Мелькали две буквы: «Р.Д.».
Катя вскочила и тут же села, ругая себя за идиотскую реакцию. Андрей смотрел на неё в глобальной озадаченности.
— Телефон, — осторожно подсказал он.
— Ага, — в смятении согласилась она.
— Не ответите?
Отвечать Малиновскому при Жданове — это караул. Она может себя выдать. Она сейчас плохо владеет собой.
Но и не ответить — невыносимо. Оказывается, за этот день Катя высохла изнутри до состояния мумии просто потому, что мало слышала голос Романа.
— Алло, — быстро сказала Катя в трубку. Получилось холодновато и отчужденно.
— Поехали в караоке-бар? — без всяческих вступлений прозвучало от Романа потрясающее предложение. Тон спокойный, но веяло от него концом света.
Закусив губу, она глянула на Андрея. Тот сообразил наконец, что его присутствие при разговоре нежелательно, поднялся и вышел.
— В караоке-бар? — переспросила Катя с нервной улыбкой. — Прости, я сегодня не в голосе.
— Так я буду петь, не ты. У меня широкий репертуар, от Гимна России до тюремного шансона. Исполню всё, что захочешь.
— Заманчиво, — ей остро захотелось расплакаться. — Но, боюсь, вынуждена отказаться.
— Тогда я сейчас допью свой коньяк и повешусь.
— Это шантаж?
— Да, — беззастенчиво подтвердил он. И тихо добавил: — Пожалуйста.
Катино сердце выдало сигнал, что оно сейчас разорвется. Вот просто разорвется и всё.
— А музыкальный слух у тебя есть? — спросила она обреченно.
— Обижаешь. Я был запевалой в школьном хоре. Мы пели «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко». Вот теперь моё «прекрасное далёко» и наступило. И весьма жестокое. А я так просил, так просил… Но это расплата за грехи, я понимаю. Ты поедешь со мной? Обещаю — ненадолго.
— Ладно. Раз обещаешь…
— Спасибо, — его голос потеплел. — Через пятнадцать минут в подземном гараже.
…Что ты делаешь, Пушкарева? Зачем ты это делаешь?
Не было ответа.
— Катя, вы уходите? — удивился Жданов, когда она в пальто и с сумкой через плечо вышла из каморки.
— Рабочий день закончен, Андрей Палыч.
— Да, но я подумал — мы еще посидим над договорами, — он нахмурился. — Там остались неясные моменты.
— Простите. У меня встреча.
Жданов смотрел на нее, сдвинув брови. Но досаду сдержал:
— Что ж, настаивать не имею права.
— До свидания.
— До свидания.
Покидая кабинет, Катя лопатками чувствовала на себе вес взгляда президента.

19

Викины завитые волосы сияли роскошью, да и лицо изменилось — уже не было таким бумажно-бледным, приобрело розоватый оттенок. Наверное, токсикоз отступил.
— Знаешь такую поговорку: «Милые бранятся — только тешатся»? — надменно спросила Клочкова.
— Знаю, — вежливо ответила Катя.
— Согласна с её смыслом?
— Да, безусловно.
— Мы с Романом поссорились, а потом помирились, — Виктория снисходительно улыбнулась. — Любимому мужчине многое прощаешь. К тому же не остепенился он еще, не нагулялся. Не беда. Ребенок родится — всё изменится.
— Я тоже так думаю, — терпеливо согласилась Катя. — Что-то еще?
— Да, один маленький вопрос. Ты видишь — мы сидим, разговариваем. По какому праву позволяешь себе влезать?
— Я же извинилась. И это по делу. По срочному.
— Знаю я твои срочные дела, — Вика скользнула по ней ледяным взглядом. — Шансов-то у тебя подцепить мужика нет практически никаких, а мужика уровня Романа — и подавно. Ну, прикупила ты себе один-единственный приличный костюмчик — думаешь, сразу человеком стала? Человеком, милая моя, родиться надо. А ты — мышь.
— Я не мышь, — Кате стало и горько, и смешно. — Я заяц.
Клочкова обескураженно моргнула, но тут же подобралась.
— Да хоть бобёр, — буркнула она. — Сути не меняет. Думаешь, почему Роман с тобой обжимался в темных подворотнях?.. А любопытные они, мужики. Переклинивает их иногда на какой-нибудь экзотике. Но это всё такое минутное. Интереса — на один чих.
— Это он тебе так сказал?
— Зачем ему мне это говорить? У меня опыт есть. Так что не вертелась бы ты под ногами. А то беременным нервничать нельзя.
Высказав центральную в диалоге мысль, Виктория подняла голову и распрямила плечи, увеличивая собственную и без того неоспоримую значимость.
— Ты права, — мирно откликнулась Катя. — Нервничать нельзя. Покой, витамины. И обязательно позитивный настрой.
— Вот именно! Кстати, Кира пока решила не поднимать шума вокруг твоего безнравственного поведения. Ну, это потому, что она очень великодушная. Но если ты еще хоть раз…
— Вика, ты такая высокая, величественная. Не опускайся до угроз.
Катя повернулась и пошла к лифту. Широкое пространство этажа вдруг показалось невыносимо тесным, душным и многолюдным, и оставаться в нем было просто физически невозможно.
Ладно Виктория, она осталась позади, но у ресепшен еще и сгрудился женсовет почти в полном составе. Дамочки махали Кате руками, видимо призывая подойти и отчитаться, о чем это таком увлекательном она беседовала с Клочковой.
Нет уж, силы не безграничны, да и чёртовы слезы, как их не задавливай, закипали в глазах.
Катя нажала на кнопку вызова кабины, мечтая, чтобы дверцы разъехались сразу же. Но увы — мотор гудел, а подружки уже мчались к лифту по принципу «не гора к Магомеду, так он к ней».
— Кать, погоди, Кать! — воскликнула Татьяна. — Постой с нами! Мы Ольгу Вячеславовну ждем, все вместе и выйдем!
— Девочки, я устала очень. Было столько работы…
— Да оно понятно, что у тебя вечная работа! — нетерпеливо отмахнулась Тропинкина. — Вот и переключись! У нас есть кое-какие соображения!
— Насчет Вики! — подхватила Шурочка.
Катю передернуло ознобом. Вот чего с нее точно на сегодня хватит — так это Вики. Еще и обсуждать её? Нет уж.
— Кстати, а о чем ты с ней разговаривала? — жадно полюбопытствовала Амура.
…Лифт, приезжай скорей, милый лифт!
— Да ни о чем особенном, — бодро ответила Катя. — Вика спросила: «Ты куда девала список региональных дилеров? Я его в папку подшить должна!» Я говорю: «Да я в глаза этот список не видела». Вика говорит: «Да как ты его в глаза не видела, когда он у тебя на столе лежал!» Я говорю: «Это не он лежал, это лежала сводка о зарубежных продажах за прошлый месяц». Вика спрашивает: «А куда девался список дилеров?» Я говорю: «А я почём знаю. Внимательнее за документами смотреть надо». Вот и всё.
— Ууу, — разочарованно протянула Света. — Скучнее разговора в жизни не слышала.
Тут, наконец, раздался волшебный «звяк», и дверцы разъехались.
— Пока, девочки! — Катя заскочила в кабину.
— Кать, ну Кать! — зашумели подруги наперебой.
— Мы же тебе не рассказали про Клочкову! — спохватившись, затараторила Таня. — Про то, что она…
«Звяк» — и дверцы съехались. Катя успела помахать женсовету рукой и с облегчением выдохнула.
Оставалась последняя задача — не расплакаться.
Роман просил подождать его. Но даже это сделать непросто — всюду люди, всюду любопытные взгляды. На офисном этаже, в лифте, да и внизу вечно кучкуются сотрудники — и с внутренней, и с внешней стороны вертушки. Женсоветчицы вот-вот дождутся Ольгу Вячеславовну и тоже всей гурьбой поедут вниз.
И что теперь — прятаться под деревом? Смешно и стыдно. Как будто она что-то ворует или кого-то предаёт.
Катя вспомнила слова Виктории и горько усмехнулась. Значит, великодушная Кира решила пока не поднимать шума? Так говорят о какой-то преступнице, на чьи неправедные деяния милостиво закрывают глаза. До поры до времени.
Не потому ли Андрей Палыч предложил ей отправиться в отпуск? К морям-горам-океанам? Отсюда подальше, пока слухи не начали произрастать на плодородной для них почве?..
Ну и пусть. Она с этим справится. А вот кому, наверно, действительно плохо — так это Роминому ребенку. Говорят, малыши всё там, в утробе, чувствуют. А мать этого бедного крошечного человечка постоянно в негативе. Буквально вся из него состоит…
Слезы все-таки прорвались. Аккурат в тот момент, когда она вышла на улицу и глотнула сырого воздуха. Это заметил наблюдательный Потапкин:
— Катенька, вы плачете? Что с вами?
— Всё в порядке, Сергей Сергеич.
— Ну, я же вижу, — он подскочил к ней с выражением трогательной заботы на лице. — Хотите, я вам платок дам? Он у меня чистый!
— Спасибо, — улыбнулась она. — Давайте. А то мой куда-то запропастился.
Потапкин радостно полез в карман за платком, сыпля утешениями:
— Не знаю, что произошло, но вы в любом случае не переживайте! Перемелется — мука будет! Всё плохое проходит.
— А хорошее?..
— А хорошее остаётся!
— Вы оптимист.
— Ну, а как же! — просиял охранник. — На оптимизме весь мир держится! Без оптимизма человечество бы вымерло!
— Вы еще и философ.
— До философа мне далеко, — смутился польщенный Сергей Сергеевич. — А вот вы, Катенька, такая умница и такая добрая. У вас всё обязательно наладится. Не грустите!
Неизвестно почему, но искренние попытки её взбодрить произвели обратный эффект — слезы полились буквально потоком. Как будто что-то в организме фатально лопнуло. Платок стремительно намок.
— Катюша! — огорченно воскликнул Потапкин. — Да что же случилось-то?..
И тут вертушка, в очередной раз крутанувшись, выпустила Малиновского.
— Роман Дмитрич! — сразу среагировал на него охранник. — А тут Катенька расстроенная. А я не знаю, чем её утешить! Может, у вас получится?
— Да это от монитора! — испугалась она, отпрянув. — Это у меня глаза слезятся!
— А еще соринка попала. В каждый глаз — по соринке. Сейчас будем вынимать, — хладнокровно добавил Роман, запросто взял её за руку и потянул в сторону от потока людей, продолжающих покидать здание.
— Куда? — Катя отчаянно попыталась затормозить.
— Ну, можем встать у всех на пути, как шлагбаум. Этого хочешь?
— Нет!
— Тогда не вырывайся.
— Сергей Сергеич, платок… — она в панике обернулась. — Я вам отдам!
— Я ему пришлю пару коробок с платками, — процедил Малиновский. — По килограмму каждая. Прямо на пункт охраны!
Он был сердит. Так и искрил этой рассерженностью. Крепко держал Катину ладонь и не выпустил, пока они не прошли приличное расстояние и вход в Деловой центр не исчез за поворотом.
— Я просил подождать, — Роман остановился, повернул Катю к себе лицом. — Всего лишь подождать.
Она не ответила — захлебывалась. Дурацкие слезы не останавливались.
— Ну что, что? — голос его дрогнул, смягчился. — Что ты плачешь?
— Жалко, — всхлипнула Катя.
— Кого?
— Твоего ребенка. Мама ему досталась… очень сложная. А про папу я вообще молчу.
— Дурочка.
Он обнял её, прижал к себе. Стал лихорадочно целовать её мокрое лицо.
— Не надо, — слабо сопротивлялась она, измученно наслаждаясь его прикосновениями. — Увидят. Сергей Сергеич, наверно, что-то заподозрил. А Андрей Палыч хочет от меня избавиться.
— Чего? — изумился Малиновский. — Это еще что за чушь?
— Предложил мне поехать в отпуск. Куда-нибудь далеко. Видимо, побоялся, что я испорчу тебе репутацию.
— Да ты с ума сошла! — рассмеялся Роман. — Наоборот всё! Он меня чуть не прибил, как я и предполагал. Запретил морочить тебе голову. Я его таким злым никогда не видел. Четко и ясно сказал: «Не смей». А что на отпуске настаивает… Видимо, считает, что в разлуке одумаемся.
— Правда? — растерялась Катя.
— А что тебя удивляет? Ты же его достояние. Ты же чудо. А я кто? Сама знаешь. Всё Зималетто знает. Опасно тебе со мной. Да разве я сам не понимаю. Но я скучаю, Заяц. Плесень, а не жизнь. Ну хочешь, не будет у нас… того, чего ты боишься?.. Только не убегай. Вот подошла ты сегодня ко мне — и я чуть не спятил от ликования. Думал, уже никогда не подойдешь.
Она потрясенно прижалась щекой к его груди и шепнула:
— Я тоже скучаю.
Он погладил её по голове, еще поцеловал с таким милым смирением, избегая губ, — в лоб, в щеки, в глаза. И вдруг спросил:
— Поедешь завтра на показ?
— На показ? Меня не приглашали.
— Я тебя приглашаю. Мы этот праздник с тобой больше всех заслужили. Если бы не мы, он вообще мог не состояться. Поедем?
— Нет, ты что, — Катя печально покачала головой. — Там будут все. А главное, там будет Вика. Она и так нервничает. Может что-нибудь выкинуть.
— Может, — мрачно согласился Малиновский. — Она меня шантажирует, а я бессилен. Из-за ребенка. Но ты имеешь полное право присутствовать на этом показе! И я этого очень хочу.
— Тогда давай будем держаться поодаль друг от друга.
— Как это?
— Обыкновенно. Будем незаметно играть в гляделки. Ну, и будем просто знать, что мы как бы пришли вместе. Для этого же не обязательно стоять рядом!
— Потрясающая идея, — рассмеялся он, и Катя тоже разулыбалась сквозь слезы.
…Фантастика. Три минуты назад она погибала от грусти и горечи, а теперь глупое сердце пело от счастья. Как мало надо. Надо просто, чтобы был Роман. И тогда возвращается смешная легкость. Наполняет всю Катю, как веселящий газ. Всё прочее отодвигается и уплывает за горизонт.
— Как прошло с Андреем Палычем и Изотовой?..
— Ну, я знал, заговорщица, что тебе любопытно. Прошло идеально, быстро и безболезненно. Я проскочил раньше Киры через конференц-зал и успел схватить Лерочку в объятия, отодрав её от Жданова, — спокойно сообщил Роман.
— Как?..
— Вот так. Представь картину — разъяренная Кира долбится в дверь, Андрей отпирает замок, Кира влетает, готовая порвать его и любовницу… А в кабинете картина маслом — в кресле сижу я, а у меня на коленях расположилась Изотова. Ну, мы с ней мило воркуем и перешептываемся, Лерочка меня обнимает — интриганка та еще, сразу в игру включилась. Жданов тоже не подкачал — страдальчески так невесте говорит: «Гоню эту сладкую парочку, гоню, а они тут расселись, как у себя в будуаре, работать мешают». Кира глазами хлопает: «А зачем заперлись?» Я нагло отвечаю: «Как зачем? А вдруг Вика войдет. Ты ей смотри ничего не говори». Ну, тут весь Кирин гнев перекинулся на меня: «Да как ты можешь! Да у тебя ребенок скоро родится! Горбатого могила исправит!» Ну и всё в таком духе. Потом Кирочка радостно поцеловала своего жениха и, полностью утихомиренная, умчалась. Всё, конец спектакля. Занавес.
— Весь мир — театр, — вздохнула Катя.
— Театр не театр, но показ завтра должен пройти спокойно. И шкуру Жданчика мы с тобой уже дважды спасли.
— Всё-таки мы криминальные элементы.
— Тебя это смущает?
— Не очень, — виновато призналась она. 
— Ну и хорошо. Давай вернемся и спустимся в гараж. Довезу тебя до дому.
— Нет уж, никаких больше гаражей! И всяких людных мест! Только тайные гляделки! — торжественно объявила она.
— Заяц, — Малиновский тихонько простонал в бессилии. — У тебя новая забава? Ты ведь меня доконаешь.
— Но это же интересно!
— О боже. Ребенок ты мой.
— Твой ребенок — у Вики в животе, — смело напомнила Катя. — И представь, я за него волнуюсь, это чистая правда! Так что мы выбираем гляделки, и совсем не из-за забавы! И пожалуйста, Ром… с другими девушками… тоже не попадайся ей на глаза. В смысле, Вике.
— С какими девушками?
— С теми, которые у тебя бывают. И только не говори, что у тебя их сейчас нет! — она легонько дернула его за край куртки. — Мне не говори, передо мной не надо притворяться. А Вику не нервируй, просто побереги её и малыша. А я твой напарник. Я всё-всё пойму. Ура, завтра мы будем на показе! Не провожай меня, я на автобус.
— Стой! — смеясь, Роман схватил её, готовую упорхнуть, за рукав. — Ты уникум, ты хоть знаешь об этом?
Странного наполнения был свет из его глаз — сочетание нежности и сумасшествия. Это чуть-чуть пугало, но больше волновало.
— Ром, мне всё равно, кто я. Мне всё равно, кто ты. Я ничего не понимаю и даже не пытаюсь понять. Мне просто хорошо. А можно я на показ Колю возьму? Пригласительный ведь на два лица?
— Это еще зачем?
— Ну, просто так. Он мой друг, он мне помогал. А еще — для конспирации. Ну, пожалуйста!
— Безумие, — шепнул Малиновский. — Но я на всё согласен.
— Спасибо. До завтра!
Катя вырвалась из его рук и побежала по направлению к остановке, скользя по тонкой наледи и желая крутить на этой наледи пируэты.
Счастье её было столь же огромным, сколь и необъяснимым.

— Да, Колька, да! — Катя запустила в него подушкой. — Мы едем с тобой на показ. Ты выбрал, наконец, машину? Сколько можно определяться?
— Я еще колеблюсь между двумя вариантами. Обе — премиум, но одна просто супер-премиум!
— Ладно уж, бери супер-премиум. Завтра утром. И купи себе костюм. А я отпрошусь с работы и уйду в отрыв.
— В какой отрыв? — настороженно поинтересовался он.
— Во-первых, стоматолог, — она провела языком по зубам. — Я избавлюсь от этих чёртовых брекетов. Во-вторых, окулист. У меня есть рецепт на линзы, а я всё не решалась. В-третьих, я теперь примерно знаю, какое платье мне выбрать.
— А вот интересно, зачем всё это? — ехидно спросил Зорькин. — Ты ведь решила держаться в тени и не дразнить гусей.
— А я и не буду никого дразнить. Я буду с тобой. Но я иду туда, где красота, поэтому просто хочу быть красивой. Я этого для себя хочу. Понимаешь?
— Да я-то понимаю. Только у меня какие-то нехорошие предчувствия.
— Выбрось их, — Катя упала на диван и зажмурилась. — Жизнь прекрасна.
— Угу, — проворчал он. — Жизнь прекрасна, Катька Пушкарева невменяемая, а я снова её официальный бойфренд. Чую, завтра на показе что-то будет. Ой, будет...

20

— С одной стороны, Пушкарева, мне даже приятно сопровождать тебя на этом сэйшне, — заявил Зорькин, едва они вошли в отель. — С другой стороны — мы будем самой странной парой на мероприятии. Ты будешь весь вечер пялиться на Малиновского, а я буду весь вечер пялиться на Вику.
— Ну и что? Смотреть не запрещается. Особенно если незаметно, — Катя пожала плечами и подошла к большому зеркалу в холле.
— А они, интересно, уже здесь?
— Откуда я знаю. Я ведь не была сегодня на работе, а все поехали сюда из Зималетто, — она придирчиво себя изучала.     
— Хороша, хороша, — проворчал Коля. — Откуда у тебя вкус-то появился? Тоже от ненаглядного Романа?.. Впрочем, вопрос риторический. Линзы не мешают?
— Удивительно, но нет. Совсем их не чувствую. Они очень качественные. Тебе нравится цвет моего платья?
— Я от него в экстазе. Тяжелый и насыщенный бордовый. В тебе появилось что-то от роковой женщины.
— Да? — забеспокоилась Катя. — Я такого эффекта не хотела…
— Да ладно, взгляд у тебя по-прежнему добрый. А как посмотришь на Малиновского — так тут же станет еще и глупый.
— Коля, давай ты будешь иронизировать не в полную силу. Ты, между прочим, мой кавалер.
— А, прости, я же должен сыпать перед тобой комплиментами, — хмыкнул Коля. — Так я уже сказал — платье отпадное, глаза под линзами — супер, макияж скромный, но удачный. Улыбка голливудская. Ах да, волосы! Тебе идут вьющиеся. И вот что, скажи на милость, тебе раньше мешало самой взять в руки плойку?
— Что-то мешало, — задумчиво ответила она. — Мне всё время что-то мешало. Всю жизнь. А теперь во мне как будто нет веса. Я легкая.
— Ты влюблена, Катька, вот и всё.
— Я и раньше была влюблена. Но легкости не было. Никогда.
— Это потому, что раньше ты была влюблена не в птицу. А Роман твой…
— Он не мой.
— Хорошо, просто Роман. Он — птица. Перелетная. Знаешь такую песню: «В небе парила перелетная птица, я уходила, чтобы возвратиться»? Ой, там еще такие слова есть, классные, очень подходящие: «Опоздал мой поезд — ты уже с другою, как же это больно, ты меня не понял!»
— Коль, не старайся, ты меня не заденешь. Пусть он будет с другою каждую свободную минуту. Мне всё равно.
— Вот она, любовь, жертвенная, бескорыстная! — насмешливо восхитился Николай.
— Какие жертвы? Я счастлива, — просто сказала Катя. — Пойдем, а то начало показа пропустим.
— Да еще куча времени. Ладно, пойдем. Но сначала я хочу услышать от тебя, что в этом костюме я похож на мачо! А то я вон тебе сколько комплиментов задвинул, а ты мне — ни одного.
— Ты прекрасен, Коля. В тебе сквозит уверенность в своих мужских силах. Это твой звездный час.
— Какой уж тут звездный час, когда ситуация патовая, — удрученно вздохнул он. — Моя любимая девушка от твоего любимого парня беременна. Цирк да и только!

…Зал для показа был уже почти под завязку забит гостями, явившимися загодя, чтобы пожужжать и пообщаться со светскими знакомыми. Официанты разносили напитки. Коля ловко ухватил с блюда два бокала с шампанским.
— Давай выпьем, Пушкарева, за успех нашего безнадежного дела.
— Давай, — беспечно согласилась она, и едва сделала глоток, как горло перехватило — она увидела Романа.
Он стоял в группе людей — Павел Олегович, Маргарита Рудольфовна, Андрей, Кира, Александр, Вика — и что-то оживленно говорил, улыбаясь, симпатично морща нос и поедая канапе. Все мужчины — в строгих пиджаках, и только на Романе легкомысленная бежевая рубашка и накинутый поверх коричневый свитер.
…Близкий, смешной, теплый — с ужасом поймала себя Катя на нежных и запретных мыслях.
— Какая она грациозная, — пробормотал Зорькин. — Как пантера…
— Кто? — спросила Катя отрешенно.
— Вика, «кто», — сердито прошипел он. — Я, конечно, понимаю, что кроме Малиновского ты никого не видишь! Полюбуйся лучше на Жданова — вон он какой великолепный. Прямо главный петух, начальник курятника.
— Великолепный, — согласилась она. — Звезда.
— Ну вот! А ты изменила звезде с этим скоморохом. Да, обаятельным и привлекательным! Но скоморохом. Что с тобой такое случилось?
— Не знаю и знать не хочу.
— А раньше хотела «во всём дойти до самой сути».
— Раньше — да…
— Слушай, а пойдем поздороваемся, — оживился Николай.
— Зачем?
— Ну как зачем! Как вежливые люди. Ты что, стесняешься? Да ты далеко не последний человек в твоём Зималетто, а кое в чем и первый!
— Нет, Коль, мы так не договаривались. Только издалека.
— Садистка, — пробурчал он. — Лишаешь меня возможности приблизиться к моей королеве. Услышать её голос. Ощутить её аромат! В конце концов, познакомиться!
— Зорькин, остынь. Твоя королева беременна и желает женить на себе Романа, — сухо напомнила Катя. — Знакомство с тобой входит в её планы в последнюю очередь.
— Умеешь ты, Пушкарева, найти утешительные слова. Вот как никто другой!
— Никогда не надо забывать, на каком ты свете.
— Да ну? Сама-то хоть помнишь?..
Катя не ответила — её встревожило происходящее. Она увидела, как к Жданову подошла и отвела его чуть в сторону Ольга Вячеславовна. Что-то втолковывала президенту с тревогой на лице, и у Андрея стал тут же чуть ли не панический вид.
— Что-то случилось, Коль. Какие-то проблемы, и, видимо, серьезные. Чёрт, это должен был быть лучший показ Зималетто!
— Да ладно, может, ничего фатального?
— На Жданове лица нет. Смотри, он пошел в гримерную к моделям, и Ольга Вячеславовна за ним. Может, я могу чем-то помочь?
— Ты собиралась к ним не приближаться!
— Я собиралась не приближаться к Малиновскому, а он занят разговором и меня не видит. Коля, стой здесь, никуда не уходи! Держи мой бокал!
— Узурпаторша! — возмутился Зорькин, но она уже устремилась по направлению к гримерке.
Андрей к этому моменту успел скрыться за шторкой, поскольку двигался быстрее Уютовой.
— Ольга Вячеславовна! — окликнула Катя.
Та остановилась, обернулась, поглядела с удивлением.
— Да, слушаю вас. Ой… Катя?..
— Ага, — торопливо кивнула она. — Это я!
— Катюша, ну не узнать. Такая красавица! А я и не представляла, что ты здесь.
— Так получилось. Ольга Вячеславовна, что произошло? Что-то не так с дефиле? Неужели какую-то партию одежды не доставили?
— Да одежда-то на месте, это модель у нас одна… не на месте, — Уютова расстроенно махнула рукой.
— В смысле?
— Валерия Изотова под шумок напилась до такой степени, что на ногах не держится. Кричит — подать ей Жданова. А на нее у Милко основная ставка была. Теперь в показе дырка, а гений рвет и мечет.
— Кошмар, — ужаснулась Катя. — А что можно сделать?
— Ну, пусть теперь Андрей Палыч решение принимает. Наверное, придется вызывать Марьяну.
— Ольга Вячеславовна! — шторка раздвинулась, и показался злющий президент компании. — Срочно сюда…
Он умолк, наткнувшись взглядом на Катю. Пару секунд помолчал в оцепенении и задумчиво закончил:
— …Малиновского. Катя, добрый вечер.
— Добрый, — пробормотала она.
— Раз вы здесь, — Андрей еще раз пробежался по ней глазами, — то не будем гонять Ольгу Вячеславовну. Пожалуйста, позовите сюда Романа. Он почему-то трубку не берет, видимо она у него на виброзвонке. Срочно, пока я еще сдерживаю эту пьяную идиотку. А то она прорвется в зал. Да, и не привлекайте внимание Киры!
…Ох, боже. Вот это задание. И зачем только её одолело желание непременно оказать содействие? И как теперь отказаться?..
Катя кивнула и обреченно пошла к группе беседующих, в которой находился и Малиновский.
К счастью, еще издали она заметила, что он от группы отделился и высматривает кого-то в толпе.
«Меня», — пришло четкое понимание, и сердце бешено забилось.
Им всё-таки суждено сегодня сблизиться в пространстве. Столкнуться лицом к лицу. Похоже на рок. На неотвратимость.
Наконец, Роман её увидел. Взгляд затуманенный. Убийственный. Исчерпывающий.
Двинулся навстречу.
— Привет, — поздоровался он хрипловато.
— Привет. Я не хотела подходить, — пояснила Катя жалобно. — Но тут такие дела. Быстро беги в гримерку!
— Пойдем, — мигом сориентировался он. — Излагай проблему по дороге.
— Изотова под катастрофическим количеством алкоголя. Дефилировать не может.
— Так. Что делает?
— Боюсь, висит на Андрее Палыче.
— Угу. И желает «продолжения банкета».
— Именно. Не знаю, зачем он попросил позвать тебя.
— Ну, с этим как раз понятно. Благодаря моему вчерашнему подвигу, по официальной версии, как бы я с Лерочкой шуры-муры кручу, а никак не Жданов. Значит, мне её и выдворять из отеля без шума и пыли. Слушай, напарник, а ты заметила, что мы только и делаем, что вытаскиваем нашего обожаемого шефа из всяких ям? Карма у нас, что ли, такая?
— А началось всё с Лариной и «Техноколора». Помнишь?
— Такое не забывается. Ну точно, это судьба.
— Но в данной-то ситуации я чем могу помочь? — Катя нервно улыбнулась. — Носильщик пьяных моделей из меня никудышный.
— И всё же будь на телефоне, вдруг какая-то подмога мне понадобится.
— Хорошо. А мы вчера еще подумали — показ спокойно пройдет…
— Мда, недооценил я липучесть Валерии. Ничего, сейчас разберемся.
Возле самого входа в гримерку он затормозил.
— Заяц.
— Да?
— Вообще-то я сердит.
— На кого?
— На Зайца, естественно! Ходит по залу, весь из себя красивый и без сопровождения! Где твой, чтоб его, бойфренд?
— Коля? — она в смущении оглянулась. — Был где-то здесь…
— Пусть бдит, — строго сказал Малиновский и скрылся за шторкой. Но перед этим из его глаз буквально выплеснулся сноп искр. Почти зримых, почти осязаемых. Ярких и жгучих.
Катино лицо полыхало. Пробиралась сквозь толпу в поисках Зорькина, не разбирая лиц. Вроде и в линзах — а всё равно как слепая.
Состояние караульное. Нет ни малейшего владения собой, кровь так несется, что пульс отстукивает даже в кончиках пальцев.
…Ох, бежать бы надо. Привычно — бежать, спасаться и прятаться. Но это смешно. Куда деться от самой себя?

Зорькин обнаружился в опасной близости от Вики. Она разговаривала с Александром — остальные куда-то рассосались. В лице Клочковой было что-то надменное, в лице Воропаева — что-то гневное. Судя по всему, беседа текла напряженно.
— Коля, я тебе где велела стоять?..
— Договоренность, Пушкарева, аннулирована, — нахально заявил он. — Я видел, что ты подходила к Малиновскому. Значит, и мне можно!
— Я подходила по делу. А ты чего тут завис?
— Хочу и висю. То есть вишу. Слушай, а Вика точно от Романа беременна? — спросил он неожиданно.
— Конечно, — недоуменно ответила Катя. — Что за странный вопрос?
— Да разговор у нее с этим хлыщом какой-то подозрительный. Семейную разборку напоминает. Кстати, кто это?
— Это Александр, брат Киры Юрьевны. Вика ведь подруга Киры, и Александра, разумеется, хорошо знает. Мало ли о чем спорят, что ты фантазируешь?
— Ну, может, ты и права. Померещилось, — Коля пожал плечами и глянул на часы. — Вот-вот показ должен начаться.
— Скорее всего, задержат, ждут модель на замену. Пойдем-ка отсюда подальше, хватит тебе тут тереться.
— У тебя двойные стандарты, Пушкарева. Сама-то поскакала к милому, как молодая газель!
— Я же сказала — это вынужденно! Это по делу! — рассердилась она. 
— Ага, видел я это «по делу». Между вами такие молнии шарахали, что я реально стоял и ждал последующего грома. Потому что в природе так заведено — за молнией следует гром! Короче, всё это может закончиться пожаром и массовой эвакуацией. Пожалейте публику, Екатерина Валерьевна!
— Я стараюсь, — она виновато облизала пересохшие губы. — Но у меня плохо получается. Почти совсем не получается. Может, будешь держать меня за руку?..
Коля не ответил, а почему-то сначала посерел лицом, а потом помалиновел, глядя куда-то ей за плечо.
Катя обернулась. Вика и Александр приближались к ним.
В глазах Виктории была неприкрытая ненависть. Воропаев хищновато улыбался.
— Вы ли это, Катя? — осведомился он своим густым баритоном. — Ну, надо же! Какой приятный сюрприз. Вы, оказывается, умеете удивлять?
— Не ставила себе цели удивить кого-то, — нашла она в себе силы на спокойный голос. — Добрый вечер, Александр Юрьевич. Добрый вечер, Вика.
— А это кто с вами? — продолжил любопытствовать Воропаев. — Жених?
— Друг. Знакомьтесь, Николай Зорькин.
— Друг? — иронично переспросила Клочкова и величаво протянула ему ладонь для приветствия.
Бедный Коля забыл, как дышать. Трепетно склонил голову и коснулся губами тонких пальцев своей вожделенной царицы.
— Как мило, что ты явилась с другом, — продолжила Вика нараспев. — Действительно удивила.
— Надеюсь, приятно удивила? — вежливо уточнила Катя.
— Да, честно говоря, порадовала.
— О чем речь? — ничего не понял Александр.
В Катиной сумочке спасительной трелью разлился телефон.
— Извините, — выдавила она и отошла, вынимая на ходу аппарат.
«Р.Д.» — мелькало на экране.
— Алло.
— Можешь подойти к запасному выходу из отеля? — спросил Малиновский. — Знаешь, где это?
— Разберусь, если надо. А зачем?
— Туда вот-вот подъедет такси, и я транспортирую Лерочку. Правда, она брыкается и несет такую чушь, что у меня уши вянут. Но ничего, справлюсь. Надо посмотреть, нет ли там по дороге особо важных персон, перед которыми лучше не позориться. Дашь знать, чист ли путь. 
— То есть я как бы на шухере?
— Как бы да. Заяц, ты знакома с тюремной терминологией?.. Видимо, мы с тобой уже близки к верхам криминального мира. В общем, подстрахуй меня, будь добра.
— Йес, сэр.
Кусая губы от распирающего смеха, Катя быстро отыскала дорогу к черному ходу, располагавшемуся на цокольном этаже. Важных персон не встретила и отзвонилась Роману:
— Можно идти.
— Хорошо. Только не убегай, дождись окончания транспортировки.
— Угу. Остаюсь в дозоре.
Следя за лестницей, Катя присела на подоконник. Вскоре появился Малиновский с буквально висящей на его плече моделью.
— Никто меня не может уволить! — вещала она, запинаясь на каждой ступеньке. — Слышьте! Никто!
— Никто, никто, — терпеливо согласился Роман.
— Гад! — выпалила Лера рыдающим голосом. — Жданов — гад! Гад! И ты тоже, Ромашечка. Ты тоже гад!
— И я тоже, — снова мирно признал он. — Давай еще шажок. И еще шажок.
— Хочу пить и буду пить!
— Конечно, конечно. Хочешь и будешь. Только дома. Выпьешь за то, чтобы всех гадов скосила холера. Или сыпной тиф.
— Никому нельзя верить! — всхлипнула Изотова. — Никому!.. О! — поравнявшись с Катей, она кое-как сконцентрировала на ней взгляд. — Кто это?..
— Это мой напарник, — пояснил Роман. — Шагай, немножко осталось.
— Напарник? — засмеялась Валерия. — Тогда уж напарница. Знакомое лицо, где-то я его видела… Девушка, не верьте ему. Никому не верьте!.. Все врут!..
— Подержи дверь, — попросил Малиновский Катю. — Такси уже подъехало.
Она выполнила просьбу. С улицы пахнуло холодным ветром. Роман погрузил Изотову в автомобиль, отдал водителю деньги, захлопнул дверцу и вернулся в здание.
— Ну всё, — сообщил он, улыбаясь. — Очередная миссия выполнена.
— Жалко её, — посочувствовала Катя.
— Тебе всех жалко, Заяц. Сердце у тебя такое.
— Ты знаешь, какое у меня сердце?..
— Знаю, — он подошел совсем близко.
— Показ задерживается, — пролепетала она, полезла за телефоном, глянула на время. — Марьяна еще не подъехала?
— Будет с минуты на минуту.
— Вернемся в зал?..
Малиновский проследил за исчезнувшим в сумочке аппаратом. Заметил:
— Мобильник у тебя уже очень сильно хочет на покой. Давай новый подарю.
— Не надо, — испугалась она. — Незачем. Я и сама купить могу, но этот еще рабочий.
— Да я бы тебя золотом осыпал, — сказал он всё тем же севшим до хрипоты голосом. — Если бы позволила.
— Что ты такое говоришь?.. — воскликнула она в ужасе. — Прекрати! Не нужно мне никакое золото!
Роман схватил её в объятия, стал обжигать поцелуями.
— Сам не знаю, — шепнул он, не прекращая целовать ни на секунду. — Сам не знаю, что говорю. Ерунду какую-то, банальность. Кажется, я влюбился.
Произнесено это было так, словно человек проснулся утром и вдруг заговорил по-японски. Никогда в Японии не был и ни разу не открыл учебник японского языка. Но проснулся и заговорил. И пребывает в шоке.
— Молчи, — Кате стало совсем худо от шума и звона в голове, но сил сопротивляться практически не было, губы сами отвечали, целовали в ответ. — Молчи, Рома, ты не в себе. Перестань. Здесь отель. Здесь люди.
— Поедем ко мне, — горячий шепот у её уха. — Прямо сейчас.
— Это неправильно. Ты сумасшедший.
— Сумасшедший, не спорю.
— Мы собирались посмотреть показ из наших тканей, — ожили в Кате проблески разума. — Которые мы добыли чёрт знает как!
— Помню, — Роман крепче прижал её к себе. — Но ведь я сейчас тебя выпущу — и ты ускользнешь. А то я не знаю!
— Не ускользну, — ответила она еле слышно. — Не смогу.
— Мы поедем ко мне? — его глаза вспыхнули пламенем. — После показа?..
— Да, да. Посмотрим хотя бы начало. Ладно?
— Милая, — он снова обрушил на нее град поцелуев, лихорадочных и благодарных. — Милая моя…
— Ром… Дай мне вернуться в зал одной. А ты следом. И пусть никто ничего не заметит. Ради бога…
Катя заставила себя выбраться из сладких и желанных объятий и стала подниматься по ступенькам. Кажется, идти получалось еще хуже, чем у Изотовой.
Господи, что она делает?..
Где все её благие и честные намерения?..
Ведь нельзя, нельзя, нельзя!..

23

На ресепшен уже появился весь состав женсовета, и Федя никуда не исчез. Все они уставились на Катю, так явственно сгорая от нетерпения с ней пообщаться, что странно, как пространство вокруг не задымилось. Но вот досада — рядом с подругой двигался её шеф, что автоматически закрывало всем рты и связывало по рукам и ногам. К тому же Жданов, поравнявшись с красным столом, сурово поинтересовался:
— А на часы мои сотрудники хоть иногда смотрят? Ничего, что рабочий день в разгаре?
— Мы сейчас, — пробормотала Шура и схватила стопку конвертов. — Мы тут письма…
— …уже полтора часа разбираем, — саркастически закончил за нее Андрей. — Прошу всех по своим местам, а здесь остаётся только Мария. Фёдор, для тебя задание — отвезти договор в налоговую, папка внизу, на вахте. Быстро.
— Бегу, Андрей Палыч! — вскочил курьер.
Остальные разочарованно зашевелились и потянулись по направлению к «родным берегам».
Приемная так и пустовала.
— Виктории сегодня не будет, — правильно прочел Жданов взгляд Кати на секретарское кресло. — Звонила, отпросилась. Недомогание.
Когда вошли в кабинет, возникла довольно тягостная пауза. Андрей снял пальто, помедлил, прохаживаясь вдоль окна, и занял, наконец, свое место. Предложил:
— Присаживайтесь.
Она села в кресло напротив, как садилась всегда. И опять возникла заминка.
— Не знаю, с чего начать, — заговорил он, вертя в руках карандаш. — Если что-то в моих словах покажется вам бестактным, то вы меня прервите. Хорошо?
— Хорошо, — спокойно согласилась Катя, держась изо всех сил.
— Катенька, вы очень дорогой для меня человек.
— Полезный, — тихо уточнила она.
— Нет, именно дорогой. Дело не только в том, что вы отличный работник, золотой специалист. Вы моя находка, вы моя удача. Даже оберег, если хотите.
— Оберег — это уж слишком…
— Да не в определениях суть, — он улыбнулся. — Важно то, что без вас я не могу работать. Так уж случилось. Это не значит, что я не подпишу вам заявление на отпуск. Конечно, подпишу, я ведь и сам предлагал. И мне очень хочется, чтобы через две недели вы вернулись отдохнувшей, здоровой и полной сил. Чтобы вы захотели сюда вернуться. А вы захотите вернуться, Катя?
Она съежилась под его пытливым взглядом.
— Почему вы считаете, что я не захочу вернуться?
— Я не считаю, я боюсь этого. Боюсь, что у вас возникнет желание бежать отсюда навсегда. И причиной этому станет, как мне ни прискорбно об этом говорить, мой друг Роман Малиновский. Я могу продолжать?
Она кивнула, приказав себе: «Не смей краснеть. Не смей опускать глаза».
— Я не буду вас ни о чем расспрашивать. Я только хочу сказать, что знаю Романа много лет. Плохих слов о нем от меня никто не дождется — он мой лучший друг, тоже дорогой для меня человек, мы во многом очень похожи. Друзей ведь любят не за то, что они хороши и идеальны, а за то, что с ними совпадают, за то, что с ними комфортно. Но это дружба. А в отношениях с женщинами Роман причиняет им боль. Иногда очень сильную боль. Я, кстати, тоже, увы. Кире Юрьевне бывает несладко. Ей приходится со многим мириться. Но почему-то мне кажется, что вы не примиритесь, Катюша, а броситесь бежать. Я не хочу, чтобы ваше сердечко было разбито. И я не хочу вас лишиться — честно в этом признаюсь. То есть мною движет не только человеколюбие, но и эгоизм.
— Спасибо за честность, Андрей Палыч, — Катя с облегчением убедилась, что голос её не дрожит. — И за то, что беспокоитесь обо мне. Уверяю вас, что я не собираюсь покидать Зималетто, не смешиваю работу и личную жизнь и розовых очков на мне нет.
— Уже никаких нет, — вдруг заметил он и снова улыбнулся. — Вы стали носить линзы?
— Да, решила попробовать.
— А я вот как-то привык, менять не хочу, — Жданов тронул свои очки за дужку. И неожиданно добавил, сделав в теме значительный крен: — Вы красивая девушка, Катя. Я не знал. Опять — честно признаюсь. Вчера на показе…
Он запнулся, как будто не осилил окончания фразы. Или побоялся продолжить.
…Вот оно, значит, как бывает, когда Андрей Жданов смотрит мужскими глазами. Не начальническими, не дружескими, не благодарными, не раздраженными — а просто мужскими.
Еще два месяца назад — полцарства за такой взгляд. Да какое «пол». Всё царство и всю жизнь. А теперь просто немного волнительно и крайне неловко — до озноба. Как странно.
— Я тоже многого о себе не знала, Андрей Палыч.
— Ну да, — он откинулся на спинку кресла, бросил карандаш. — Роман Дмитрич. Первооткрыватель. Христофор Колумб. У него всегда было стопроцентное зрение.
— У Христофора Колумба? — Кате стало забавно, еле сдержала улыбку.
— У Романа Дмитрича, — вздохнул Жданов. — Вы не сердитесь на меня за этот разговор?
— Совсем нет.
— Хорошо.
Он взял лист с заявлением на отпуск и поставил свой росчерк.
— Увидимся через две недели, Катюша?
— Да, конечно. Не сомневайтесь. До свидания.
Она встала и направилась к двери.
— Катя, — окликнул Андрей.
— Да?
— Будьте осторожны. Берегите себя.
Кивнув, она вышла, понимая, что все-таки покраснела.
Кажется, ей непросто будет справляться с этим новым взглядом её шефа, вот таким — тягучим, задумчивым, пристальным. Уж больно непривычно. 
Впрочем, беседа с ним прошла вполне прилично. Жданов усиленно держался в рамках корректности. Теперь другая задача — как покинуть здание, не будучи сцапанной женсоветом. Хватит с нее на сегодня откровений с коллегами.
Засада может поджидать за каждым поворотом.
…Роман. Он поможет пройти кордон. Он тоже — начальство.
Да что себе-то врать? Она еще и хочет к нему прижаться. Сказать, что всё хорошо и злиться не надо. Просто она такая, она Катя Пушкарева, она Заяц, который вечно убегает, и ничего тут не поделаешь! Она же не возмущается по поводу того, что у Романа Дмитрича «не бывает девушки», у него «бываЮт девушки» — сам сказал. Вот и неплохо бы, чтобы такое понимание было обоюдным!
Катя подошла к секретарскому телефону. Номер мобильника Малиновского был легким — помнила наизусть.
— Да, — выдал он мрачно. Может, увидел цифры и решил, что звонит Вика?..
— Это я. Где ты?
— Катя! — воскликнул он. — Я внизу, у машины.
— А почему не у себя в кабинете?
— Двойка за недогадливость. Естественно, чтобы ты не проскочила мимо!
— А Колька там?
— Нет, я его убил.
— Что?..
— Шучу. Здесь он. И дерзит так, как будто бессмертный! Ждет тебя, как верный пёс. Ты спускаешься?
— Я боюсь нарваться на девочек. Они меня живой не выпустят. Мне нужно сопровождение.
— Понял, напарник. Поднимаюсь.
— Мы всё еще напарники? — обрадовалась она.
— Ну, разумеется! Я напарников на переправе не меняю и тебе не советую. Я злой, Заяц!
— Знаю. Подходи к приемной, я тут.
— Уже иду.
Спустя несколько минут Малиновский нарисовался в дверях. Ох и глаза! Не глаза, а шальные зеленые вихри.
— Идем.
— Не держи меня за руку! — поспешно попросила Катя. — Просто иди рядом с деловым видом.
— Может, по дороге еще будем активно обсуждать падение продаж в Саратовской области? — грозно спросил Роман.
— А что, продажи упали?
— Да нет, господи. Я для примера. Ладно, идем. Не держу я, не держу!
Опасения были ненапрасными — женсовет опять, потеряв всякий страх, сгрудился у ресепшен.
— Кать! — расхрабрившись, окликнула Пончева. — А можно тебя на минуточку?..
— Нельзя, — строго ответил Малиновский, пропуская Катю вперед себя в кабину. И добавил, обернувшись: — Дамы, буду неоригинален, но всё же — поработать не пробовали?
Кумушкам ничего не оставалось, как проводить их жадными и досадливыми взглядами.
В лифте было еще три человека, но на одном из срединных этажей они вышли. Едва кабина снова тронулась, Роман нажал на кнопку «Стоп» и буквально смял Катю в объятиях.
— Почему ушла? — он дышал прерывисто, отрываясь от нее губами на какие-то доли секунд, а она тихо смеялась и целовала в ответ. — Одна, в ночь! Тоже мне, Золушка с бала! Та хоть туфельку подкинула, а мне — мой же собственный халат на краю кровати, и поминай как звали! Так меня еще никто не кидал!
— Ага, я первая.
— Ты это специально?
— Нет, нет. Мои родители. Они бы не поняли. Я всегда дома ночую.
— Ну так сказала бы мне, я бы отвез!
— Ты так сладко уснул, не хотела будить…
— Ах, это, оказывается, еще и из милосердия!
— Ром, не шуми. Поехали…
— Нет уж! Там твой Зорькин-ехидна, и ты сейчас сядешь к нему в машину! О чем с тобой Жданов говорил?
— По порядку?
— По порядку!
— Люди лифт ждут.
— А я жду ответа на вопрос!
— Ладно. Андрей Палыч сказал, что я ему дорога.
— Так.
— Потому что он не может без меня работать.
— Так.
— И он не хочет, чтобы мне причиняли боль.
— Так.
— И не хочет, чтобы я убегала из компании.
— Так.
— И что я красивая девушка.
— Чёрт!
— И что ты его лучший друг, — добавила Катя нежно.
— Ну, Палыч в своем репертуаре. Как король из той же «Золушки»: «Почему мои придворные не доложили мне, что мой сынок уже вырос?». Вот и этот: «Почему мои придворные не доложили мне, что моя помощница — красивая девушка»!
— Тише, — она мягко гасила губами его негодование, и Роман сдавался — утопал в новых поцелуях. — Тише. Я сказала ему, что никуда из Зималетто не уйду. И что я болеустойчивая. И вообще — что всё хорошо…
— Он, значит, считает, что я причиню тебе боль? А ничего, что пока именно я получаю по кумполу?!
— Рома, не ругай его, не ссорься с ним. Он ничего плохого не имеет в виду, а действительно переживает. И не злись на меня за отпуск, пожалуйста.
— Катя, это бред. Куда ты собралась? Зачем?!
— Я просто съезжу навещу свою одинокую родственницу. Я давно собиралась, и всё не получалось. Ну, что тут такого?
— Вот именно сейчас, да? Именно сейчас тебе понадобилось отправиться к одинокой родственнице, когда я… — Малиновский сорвал голос до хриплого шепота, губами исследуя её шею. — Когда я… Прямо сказать?..
— Ну, скажи, скажи прямо.
— Когда я только вкусил тебя, еще не понял ничего, голодный как зверь! Это же садизм, Катя!
— Ой. А охотник хотел заглотить всего зайца целиком и сразу?..
— Издеваешься, — бессильно простонал он.
— Нет, — она стала серьезной и грустной. — Тебе сейчас не понравится то, что я скажу. Но я скажу. Вчера мы сошли с ума у всех на виду. А Вика потом пила водку в баре. Много водки, Коля видел. Она вредит этим ребенку, твоему ребенку. Ты не понимаешь?
О дальнейших «приключениях» Вики и Коли Катя благоразумно умолчала.
— Чёрт, — Малиновский помрачнел. — Идиотка!
— Но мы её спровоцировали. Вот и результат.
— Ну, так её всё будет провоцировать! Всё на свете! И что теперь, все месяцы до родов тебе у родственницы отсиживаться? А потом у Вики молоко, не дай бог, начнет пропадать — опять нельзя ей глаза мозолить?!
— Послушай меня, — мягко сказала Катя. — Давай ты попробуешь еще раз с ней поговорить. Вразумить её. Дать ей понять, что ты её и ребенка не бросишь. Поезжай к ней сегодня же вечером. Обещай мне. Побудь с ней, поводи по врачам. Пусть она поймет, что другого выхода у нее нет, кроме как успокоиться. Не получится — значит, не получится, тогда ты, выходит, сделал всё что мог. Я понимаю, что тебе это неприятно и в тягость. Но не всё же для себя, любимого, верно? Я тебя не бросаю, Ром, я с тобой! Просто ненадолго уеду. Всего на две недели!
— Ты точно именно из-за Вики и ребенка? Или еще есть причина? Честно?
— В основном из-за этого.
— А не в основном?
— Я в потрясении, — созналась она ему на ухо, как будто кто-то мог их подслушать. — Я плохо понимаю, что произошло. Со мной, с нами. Мне немного страшно.
— Трусишка.
— Ага. Как все зайцы.
— Ну хочешь, сим-карту поменяю? — предложил он неожиданно.
— Зачем? — искренне не сообразила Катя.
— Ты ведь этого тоже боишься — что бывшие мои будут названивать. Да? Ну, давай публично объявлю, что я влюблен, что я занят! Пошлю всех к чёрту в громкоговоритель! Давай?
— Перестань. Это детский сад какой-то — все эти речи.
— Речь, милая, это основное средство коммуникации между людьми! — рассердился Малиновский. — Поэтому я буду говорить, что люблю тебя! А ты будешь меня слушать!
…Глупый, горячий, безудержный в эти минуты, и от этого бросается такими словами — сказала её голова. Но ответила Катя по велению сердца:
— И я тебя люблю.
— Это правда? — он стремительно обхватил её лицо ладонями, жадно заглянул в глаза.
— Правда.
— Так какая, к чёрту, разлука, Катя?! Какие две недели?!
— Ты можешь просто поверить мне, что я иначе сейчас не могу? Что мне тяжело?
Она решительно нажала на кнопку, и кабина покатила вниз.
— Я не понимаю! — Роман упрямо и досадливо двинул кулаком по стенке.
— Жаль. Но всё же попытайся понять.
…На первом этаже у лифта столпились возмущенные сотрудники.
— Пешком надо ходить, граждане, — мрачно заявил Малиновский. — Это укрепляет сердечную мышцу!
На улице Зорькин, привалившись к машине, щелкал семечки.
— А чё так быстро? — съязвил он. — Еще и сумерки не нагрянули. Вас, Роман Дмитрич, только за смертью посылать.
— Катя, скажи этому говоруну, чтобы он сел в машину и прикинулся обивкой для кресла!
— Еще чего, — не согласился Коля. — За вами глаз да глаз!
— Может, вам свечку подарить? — спросил Роман с угрожающей ласковостью.
— Какую свечку?
— Которую вы держать собираетесь.
— А будет над чем держать? — высокомерно поинтересовался Николай. — Вы разве еще собираетесь с Пушкаревой встретиться? С одной и той же девушкой? Два раза? Да вы ли это, Роман Дмитрич?
— У вас неверные сведения, — убийственно улыбнулся Малиновский, сверкая глазами. — Три раза как минимум, плюс система бонусов. В элементарных понятиях не ориентируетесь. А еще финансовый директор!
— Так, хватит, — разозлилась Катя. — Поединок окончен, ничья, один — один. Коля, садись в машину.
Что-то невнятно бормоча себе под нос, Зорькин послушался.
— Я буду звонить, — она поцеловала Романа в щеку. — Я скоро вернусь.
— Я свихнусь за две недели.
— Неправда. У тебя будут дела. Очень важные дела.
— Да к чёрту…
— Ром.
— Прости.
Держал её за руку, пока она не села рядом с Николаем и не захлопнула дверцу.
Вырулив на Кутузовский, какое-то время ехали молча.
— Он такой прыткий, потому что ты сопротивляешься, — угрюмо нарушил Зорькин паузу. — А как только перестанешь сопротивляться — силки ослабнут, и он зевнёт. Я это где-то вычитал, не сам придумал. Всё уже про таких типов исследовано до нас!
— Мне нет дела ни до чьих исследований.
— Тогда включи собственный разум!
— Я именно это и делаю — я уезжаю, хотя могла бы остаться с ним и плюнуть на всё и на всех. Чего ты еще от меня хочешь?..
— Хочу, чтобы ты потом не страдала. Вот чего я хочу!
— Может, ты еще хочешь, чтобы в Москве было вечное лето и никогда не наступала зима? Что ты как ребенок? За дорогой лучше следи.
— Кать, да я не против конкретно Малиновского. Я против целого класса таких, как он!
— Я понимаю, Коля. Я, может, тоже тысячу раз против целого класса таких, как он. Но именно этого конкретного мужчину, яркого представителя данного класса, я люблю. Просто люблю — и всё!
— Мда. «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец», — потрясенно процитировал Зорькин и с сочувствием покосился на Катино мокрое лицо: — А контактные линзы, Пушкарева, плакать не мешают?
— Нет…

24

Валерий Сергеевич был счастлив. Катино непонятное ночное поведение забылось напрочь — теперь это была самая лучшая, самая правильная девочка на свете.
— Ну какая у нас дочь молодец, мать, какая молодец! — приговаривал он, переливая свою настойку из банки в бутылку через воронку. — Сказала — будет отдыхать, и баста, не своротить её. И как отдыхать! Не по барам, не по танцам-шманцам и не по курортам, где тоже чёрт знает чем занимаются!.. А в деревню, к чистому воздуху, к родному человеку едет. Вот в меня ты, Катюха, как есть вся в меня. Мне тоже лес, воздух, деревенский дом всяких курортов слаще. А банька с веничком! А зимний лес! Ну, это ж просто сказка! Мать, ну скажи!
— Шума что-то от тебя много, — проворчала Елена Александровна. — И куда столько льешь?
— Как куда? Ваське, сеструхе твоей, мой фирменный нектар передам!
— Да она не хуже тебя делает.
— Хуже не хуже, а мой рецепт особенный, неповторимый!.. Катерина, а ты чего сидишь, не собираешься? Колюне надо засветло тебя отвезти, чтобы в приличное время домой вернуться.
— Да я собрана, пап, — она меланхолично катала по клеёнке яблоко.
— Свитер теплый запасной возьми! Хоть еще и ноябрь, а морозец уже обещают!
— Валера, угомонись, — попыталась сдержать его неуемную энергию супруга. — Там у Василисы этих свитеров! Она же рукодельница, сама вяжет. А заготовки какие делает! Катенька, супчику грибного у неё поешь, из отборных белых, из засушенных. Уж я на что в готовке разбираюсь, а такой вкусный супчик у меня не получается.
— Ну что, едем? — в кухню заглянул Зорькин.
— Да, — Катя поднялась и направилась в прихожую.
Одеваясь, поглядывала на себя в зеркало — ну и видок. Старая куртка на синтепоне, стеганые штаны, вязаная шапка. Но всё неважно, главное — удобно. Ноги не балансируют на каблучищах, а уютно чувствуют себя в разношенных, но мягких меховых ботинках.
…Ты, в общем-то простая девчонка, Катька Пушкарева, даром что умная и экономист хороший. И по чьей, интересно, непостижимой воле тебе твердил сегодня о любви Роман Малиновский, не выпуская из лифта и из объятий?..
Вопрос без ответа от себя отогнала и потянулась к вешалке за шарфом.
— Коль, — вспомнила она, — а принеси, пожалуйста, мой зарядник для мобильного из комнаты, а то я уже обулась.
Николай резво сбегал за зарядником и полюбопытствовал:
— А там связь-то вообще есть?
— Должна быть, — неуверенно ответила Катя. — Тетя Вася же звонит нам как-то, с праздниками поздравляет. Хотя она вроде с почтового отделения…
— Есть, есть связь, — Елена Александровна услышала разговор. — Не везде, правда. Надо ходить ловить с пригорков, с возвышенностей. А Вася просто мобильники не любит, вот и не держит, на почту бегает.
— Поздравляю, — хихикнув, зашептал Коля Кате на ухо. — Будешь с Романом с верхушки ёлки разговаривать. Смотри не свались.
— Это ты, типа, сострил? Не смешно.
— Что за перешёптывания? — насторожился Пушкарев. — Чего задумываете?
— Ох, дядь Валер, — протяжно вздохнул Зорькин. — У вас как в Северной Корее — шаг вправо, шаг влево…
— Я тебе дам Северную Корею! — нахмурился Валерий Сергеевич. — Я тебя еще не простил за то, что ты, джигит, Катерину вчера на показ увез и сгинул вместе с конем… тьфу, с машиной!
— Пап, он не виноват, — торопливо заверила Катя. — Я сама потерялась.
— Я вам вот что скажу, — торжественно проговорил Пушкарев. — Хотя бы эти две недели я буду спокоен, что Катюха вдали от всех этих показов-шмоказов. И что не сорвут её нежданно-негаданно в командировку и даже домой заехать не дадут! И что не будет она сидеть ночами над отчетами, как каторжная! И что не станут вокруг нее крутиться праздные бездельники и шалопаи! Только воздух, только здоровый сон, только экологически чистая еда! Отдыхай, дочка, природа лучше любых лекарств врачует.         
— Аминь, — завершил замогильным голосом Коля и получил легкий шлепок по затылку от Валерия Сергеевича.

— Коль, на кого я похожа? — спросила Катя, прежде чем сесть в машину.
— Честно?
— Ну, разумеется.
— Честно-пречестно?
— Не зли меня, отвечай!
— Похожа на лесной пенёк. Не обижайся, сама просила честно! Сколько лет этой куртке? Ты в ней как будто по тайге бродила лет двадцать.
— На лесной пенёк, — печально повторила она. — А с Романом всё началось меньше месяца назад, и в каморке я тоже сидела как пенёк. Колька, какая у него любовь?..
— Вот и я, Пушкарева, удивляюсь — какая!
— Так не бывает, да?
— Ну, в общем-то, всё бывает, — нехотя признал он. — Я же люблю Вику. Хотя мы вообще разные. И до вчерашнего дня были незнакомы. А эту ночь она, считай, провела без сознания. Вот только я, к сожалению, всё помню…
— Ладно, горемыка, поехали.
— Да, кстати, хоть ты и пенёк, но симпатичный. Как дядя Валера сказал?.. Экологически чистый пенёк, во!
— Садись уже за руль, не оправдывайся.
…Москва оставалась за спиной, а из динамика радио, настроенного на волну «Ретро ФМ», звучало: «Как и сотни раз, вновь зима пришла. Я на трон любви ледяной взошла. И замерзла так — нету больше сил. О любви меня ты зачем просил?..»
— Сейчас меня порвет от оптимизма, — нервно усмехнулась Катя.
— Не нравится — покрути, поищи что-нибудь другое.
— Я лучше вообще выключу.
В наступившей тишине Зорькин принялся изрекать идею:
— Слушай, а может, мне твоему Малиновскому…
— Он не мой.
— Ну, уж теперь-то в определенном смысле твой!
— Коля, я с тобой спорить не собираюсь. Продолжай мысль.
— Может, мне ему предложить… эээ… позаботиться о Вике и о ребенке вместо него?
— Прости?..
— Ну а что такого! Роману ни Вика, ни ребенок на фиг не нужны, это же ясно. А я бы мог окружить их заботой и вниманием. Я же зарабатываю! У меня, считай, теперь своя фирма!
— Какой бред ты несешь, — простонала Катя. — Как будто рассуждаешь о переуступке прав или о договоре цессии! С чего ты взял, что Роману не нужен его ребенок? Не делай из него бездушную деревяшку! И с чего ты взял, что Вика нуждается в твоём покровительстве? Да она тебя знать не знает, по большому счету. Мне и так непросто от всех этих мыслей, поэтому лучше молча веди машину.
— Ну и ладно, — обиженно нахохлился Коля. — Я же как лучше хотел. Мало того, что с бабником связалась, так еще и с детным отцом. А так бы я вместо него…
— Зорькин, твоя паранойя прогрессирует!
— Да заткнулся я, заткнулся…
…Дорога, дорога. Снег да деревца. Шум мегаполиса растаял, будто его и не было вовсе.
Уронив голову на спинку сиденья, Катя продолжала задавать себе бессмысленные вопросы.
Что же с ней случилось? Блиц-любовь. Такая же молниеносная, как блицкриг. Но это именно любовь, а не пожар в крови. Почему она так в этом уверена?..
Может, потому что даже о ребенке Романа от другой женщины она думает с нежностью и беспокойством. Тревожится за него, жалеет и готова полюбить всей душой. Разве такое было бы возможно при всего лишь пожаре в крови?..
Как всё странно. Она просто стремительно вошла в человека, как в теплое озеро, всеми своими клетками, и все его клетки приняла как свои.
Это ненормально? Может быть. Но разве это что-то меняет?..

В деревню Лукошкино прибыли в густых сумерках.
— Вот застряну сейчас, — ворчал Коля, выруливая на нужную улочку. — Снег-то еще не утрамбованный, месиво сплошное!
— Застрянешь — заночуешь у тети Васи. Она знаешь как готовит! Не хуже мамы.
— Нет уж, Пушкарева, лучше я вернусь в цивилизацию. Сельские прелести не для меня!
— Ну и зря. Разве не чуешь, как тут дышится?
— Чую, чую. Теперь у тебя плюсом к любовному помешательству будет еще и кислородное отравление. И станешь ты бродить по окрестностям, вся в неадеквате. Да мне просто страшно за местных жителей!..
Машина, вопреки опасениям, не застряла, а благополучно доехала до крепкого дома почти на самом краю деревни.
— А ничего хатка! — удивился Зорькин. — Прилично выглядит.
— Может, всё же зайдешь, чаю выпьешь?
— Да не, поеду, надо до полуночи добраться. Тебя когда забирать-то?
— Созвонимся. Спасибо, Коль. Пока.
— Ну, ты держись давай…
Подхватив сумку, Катя выбралась из машины и, открыв тяжелую калитку, пошла по заснеженной дорожке по направлению к крыльцу.
С левой стороны двора, гремя цепью, виляя хвостом и повизгивая, к ней кинулся двортерьер по кличке Фома. Наверное, это был самый неказистый пёс из всех возможных, коротконогий, с тускло-серой шерстью. Но у него были большущие и добрые глаза.
— Узнал, — Катя бросила сумку в снег и присела перед собакой на корточки. — Ты меня узнал, проказник!
Изнемогая от любви и восторга, Фома усердно облизывал Кате лицо, продолжая оглашать двор счастливым визгом.
В сенях заскрежетал засов, и дверь распахнулась. Тетя Вася вышла на крыльцо в старом ватнике и галошах. Под ватником виднелся выцветший байковый халат, с волос съехала на затылок косынка. Во всём этом одеянии пятидесятидвухлетняя Василиса выглядела стройной красавицей.
— Катька! — воскликнула она. Села на крыльцо и засмеялась. — Ну, с ума сойти, реально Катька! Вот даёт!
Выражая солидарность в оценке счастливого события, Фома в избытке чувств прыгнул на гостью всеми лапами и повалил её в снег.
Смех Василисы перешел в хохот, и Катя хохотала вместе с ней. Как девчонка.

Спустя час перекормленная Катя взмолилась:
— Теть Вась, не могу больше.
— Да чё ты съела-то? — поразилась та. — Ничего не съела! Одну тарелку картошки с мясом, одну миску холодца и одно блюдо с салатом! Клюнула на один зуб!
— Это моя дневная норма. Причем двойная.
— Эх вы, городские. Никудышные из вас едоки! А потому что дышите не понять чем да мало двигаетесь. Пей чай давай! Я с травами заварила. Булочку бери, маслом мажь! Булки сама пекла!
— Один запах от выпечки с ума сводит. Но правда не осилю. Просто чаю попью.
— Ну, пей, пей, — Василиса присела напротив, гладкое лицо её разрумянилось от печки, глаза весело поблескивали.
— Аромат! — простонала Катя, приблизив к лицу дымящуюся кружку. — Голова едет.
— Ну а то! Не чай, а эликсир от всех хворей. Это ж сколько ты у меня не была? Когда в последний раз?
— После четвертого курса. Нет, после третьего.
— Вот как давно! — покачала Вася головой. — Изменилась. Повзрослела. И похорошела! Слушай, я матери-то твоей буквально неделю назад звонила. А она ни слова, ни полслова мне про твой приезд. Вот тихушницы!
— А я неделю назад еще сама не знала, — созналась Катя. — Внезапно сорвалась и поехала. Не прогоните?
— Поговори мне еще! Я уж и не знаю, на что такую радость записать — любимая племянница в кои-то веки. Да не в летний сезон! Вдруг по тетке соскучилась? — она лукаво сощурилась. — Ой, что-то слабо верится!.. Погоди, так ты недавно на новую работу перешла. Вроде месяца три-четыре назад?
— Ага, три. С хвостиком.
— И уже отпуск дали?
— Дали, — не выдержав прямого тетиного взгляда, Катя опустила ресницы и снова с преувеличенным энтузиазмом принялась нахваливать чай: — Какой вкусный. Самый вкусный на свете! 
— А ну колись! — весело потребовала Василиса. — От каких проблем удрала?
— Не от проблем.
— Несчастная любовь? — посерьезнела Вася.
— Счастливая…
— От счастливой не бегут! Поссорились? Ну, так это ерунда. Сто раз помиритесь!
— Мы не ссорились.
— А чего?
…Взгляд, что ли, такой у тети Васи, или нрав легкий, или что-то девчоночье до сих пор осталось, а только Катя всегда могла с ней говорить без утайки. Даже маме, если признавалась в тайнах, то только спустя какое-то время, порядком намучившись. После истории с Денисом тоже хотела рвануть в Лукошкино, но физически была слишком слаба. Лежала пластом.
— Теть Вась, от него девушка беременна. Девушка сложная, и беременность явно сложная. Я мешать не хочу, — потерянно сообщила она.
— Ага, — Василиса в изумление не впала, задумчиво кивнула. — Но любит-то тебя?
— Говорит, что любит.
— Ты ему не веришь?
— Хочу верить. Но у него знаете сколько девушек… было. Или есть. И я не представляю, что он им говорил. Или говорит. И вообще, всё у нас слишком быстро. Я растерялась, теть Вась.
— Так, во-первых, давай-ка не «теть Вась», а просто Вася и на «ты». Взрослая ты уже, а я всё такая же молодая, так что на равных стали, — посмеиваясь, заявила Василиса. — А во-вторых, глаза у тебя слипаются, так что мигом в кроватку, и пошепчемся перед сном. А то еще немного — и я тебя ни до чего горизонтального уже не транспортирую.
Катя с наслаждением умылась под рукомойником, переоделась в пижаму с зайцем и забралась под пуховое одеяло на мягкую кровать с панцирной сеткой.
— Блаженство, — простонала она, слушая потрескивание поленьев в печке.
— Отдыхай, — Вася присела на краешек кровати. — Немудрено, что растерялась. В таком деле и опытный человек не всегда сразу разберется. Твои-то не знают про милого друга?
— Нет. Папа бы, наверно, не пережил.
— Да уж, папа твой… Он, конечно, золотой в каком-то смысле. Но тяжело тебе с ним в плане понимания. Да и Ленке тяжело, что я, не знаю. Но ведь любит его, всю жизнь любит. Никто не может угадать, как обернется. Я за то, чтобы сердце слушать. Обманешься — да, грустно, больно. Но упустить счастье куда страшнее.
— Вась, а почему ты больше замуж не вышла? — решилась Катя на вопрос. — Ты такая красавица. За тобой, наверно, ухаживают…
— А как же, — спокойно ответила Василиса. — Только вчера одного приставучего типа дрыном со двора прогнала. Не знаю, Катюха, почему не вышла. Не случилось. Никто после Борьки в сердце не запал. А против сердца, лишь бы мужичок был рядом, я не пойду. Это тоска смертная. Лучше одной. Я сильная. Мне не опора нужна, а душа родная.
— Здесь людей совсем мало. Как же родную душу встретить?
— А что, по городам-странам искать? — засмеялась Вася. — По курортам? Нет, здесь моё место. Школа, двенадцать ребятишек. Все мои. Прибегают после занятий, чаевничаем, я им пироги пеку. Уроки с ними делаю. Сын женился, навещают с невесткой, скоро внуки, даст бог, пойдут. А любовь найдет, если захочет. А не захочет — значит, не суждено.
— Фаталистка ты, — сонно улыбнулась Катя. — А я вообще не понять кто…
— Спи давай, ресницы уже еле поднимаются. Утро вечера мудренее.

…Катя спала. Спала, казалось, целый век, будто унеслась в тридесятое царство, а дорогу назад позабыла. Сквозь сон слышала крик петуха и еще какие-то мирные полузабытые звуки. Звяканье алюминиевого ведра. Стук дров о бревенчатый пол. В оконное стекло стучали ветки сирени, прогибаясь под ветром. Ноздри вбирали запахи свежести, чистоты и сдобного теста.
Проснулась под солнечным лучом, лежащим на щеке, приподнялась, посмотрела в окно.
За ночь насыпало снегу. На сирени сидела толстенькая синица. В доме было тепло и тихо — Вася давно ушла на работу. Время подошло к полудню.
— Цвик, — хитро сказала синица, глядя в окно круглым черным глазом.
Катю как подбросило на постели. Сорвалась с кровати, сунула ноги в ботинки, сверху пижамы напялила длинный тулуп, выхватила из сумки мобильник и помчалась на улицу.
Фома с радостным лаем кинулся к ней, требуя порцию внимания и ласки.
— Потом, Фомка, потом!
За калиткой на проселочной дороге почти никого, редкие встречные останавливались и оборачивались в изумлении, а Катя бормотала им короткое «здрасьте» и бежала к окраине, к лесу, к пригоркам, поглядывая на экран телефона.
Нету палочек, нету палочек, нету, нету… Есть! Есть одна!
Пока набирала номер, палочка пропала. Оглядевшись, Катя увидела большую разлапистую ёлку и рассмеялась сквозь слезы. «Напророчил, Зорькин!»
Только добралась до дерева и поднялась на нижнюю ветку, на экране заполнились сразу два деления. Осталось замерзшими пальцами набрать номер.
— Катя! — после двух гудков закричал Роман.
Так яростно закричал, что она едва в снег не бухнулась.
— Рома, Ромочка!
В трубке затрещало. Связь была никудышной. Малиновский что-то говорил, но слова съедались, пропадали, доносились только отдельные звуки.
— Рома, я не слышу тебя! — воскликнула Катя и попыталась забраться повыше. Лапы ёлки немилосердно кололи лицо, снег сыпался на голову.
— Сейчас слышно? — грянуло вдруг отчетливо.
— Да, да!
— Где ты?
— На ёлке!
— Где?!
— На дереве, на ёлке. А вообще я у Васи!
— У кого?!
— Ромочка, я…
Чёртов треск в трубке снова оглушил, да что ж такое! Катя полезла выше.
— Рома! Роман!
…Он что-то произносил взахлеб, но опять одни обрывки в безжалостно трещащем аппарате.
— Ром, — от бессилия она всхлипнула. — Я ничего не понимаю, что ты говоришь, и не знаю, слышишь ли ты меня. Но если вдруг слышишь — прости, пожалуйста! Наверное, я всё неправильно делаю. Наверное, я не очень сильная. Но я люблю тебя! Я люблю твоего ребенка! Я полная дура и, боюсь, перепугала тут всех людей и зверей, но это так здорово, что ты есть! И всё остальное вообще неважно! Я позвоню тебе потом с почты, когда до нее доберусь… Ты слышишь?..
Молчание, треск. Короткие гудки, означающие обрыв связи.
Напрочь запорошенный снегом и исколотый иглами Заяц сладко плакал, обняв ствол, и был почему-то отчаянно счастлив.

27

Катя проснулась от солнечных лучей, бьющих в окно, и от поцелуев. Еще мало что соображала, а уже отвечала на ласку.
— Ром… — остатки сна таяли. — Что ты делаешь?..
— Хочу тебя.
— Не сходи с ума, утро уже… Мы всё-таки уснули вместе!
— Ужас-ужас, — спокойно подтвердил он, ладонью пробравшись под одеялом к её животу, от чего Катю мгновенно прошило молниями. — Не бойся, Вася ушла в магазин. Мы с ней уже виделись. Я выходил во двор.
— Что?..
— А что такого? Мы очень мило поздоровались. Она спросила, как спалось. Я ответил — лучше не бывает.
— О господи…
— Да всё хорошо, твоя тетя была сама приветливость. А магазин тут далеко?..
— Почти на другом конце деревни.
— Ну так это же здорово…
Желание переполняло, било волнами через край, и сопротивляться ему было невозможно.
— Мне стыдно, — простонала Катя, погружаясь в горячие ласки. — Будет стыдно. Скоро. Очень скоро…
— Не очень скоро, — безжалостно уточнил Роман.

…Солнечные лучи резвились по всей «запечной» комнате.
— Ром, — Катя смеялась и гневалась одновременно. — Дай мне встать. Дай мне одеться!
— Ну подожди, — он любовался её розовым лицом и телом, еще не остывшим от сладкой истомы. — Ты знаешь, какой это кайф, когда тебе хорошо? Знаешь?..
— Отпусти. А то Вася сейчас тоже услышит… как мне было хорошо!
— Не пущу, — Малиновский, кажется, окончательно потерял голову.
— Ромка!
Отрезвляющим звуком оказался стук в окно со стороны кухни.
— Где это? — спросил Роман.
— Окно на кухне, — Катя испуганно вскочила и достала из шкафа первую попавшуюся одежду — футболку и трико. — Неужели мы Васю довели до того, что она в собственный дом зайти не решается?.. Мамочки!
— Спокойно, — он потянулся за джинсами. — Сейчас разберемся.
Однако в кухонном окне торчала не Василиса, а румяная физиономия Фикусова.
Катя открыла форточку.
— Здрасьте! — бойко поздоровался мальчишка. — Вы обещали пойти сегодня со мной в кино!
— Чего-чего? — Малиновский тоже подошел к окну, напяливая на ходу свитер.
— Здрасьте! — повторил Фикусов, нисколько не растеряв бодрости и уверенности голоса. — Она обещала пойти сегодня со мной в кино!
— Да ладно?
— Я действительно обещала, — Катя кивнула, улыбаясь.
— Парень, ты кто? — поинтересовался Роман.
— Просто Фикусов!
— Надо же, собственной персоной. Тогда я просто Малиновский. Слушай, просто Фикусов, вообще-то это моя девушка.
— А я вообще-то пригласил чисто по-дружески, — не смутился мальчик.
— Ну, это несколько меняет дело, — Роман усиленно сохранял строгость и серьезность. — А что за фильм?
— «Город грехов». Американский боевик. Сегодня в клубе в шесть часов!
— Название наводит на подозрение, что этот фильм детям до шестнадцати смотреть не рекомендуется, — заметил Малиновский.
— Еще чего! — пренебрежительно фыркнул Фикусов. — Мы тут смотрим всё, что привозят.
— Круто. Видимо, поэтому вы тут такие говорливые. Ну, тогда я пойду с вами, если не возражаешь.
Мальчуган поразмыслил немного и солидно кивнул:
— Хорошо. Тогда и Маринку возьмем. А то она вчера ревела, что я её кинул.
— А Маринка у нас кто?
— Моя бывшая, — запросто пояснил мальчуган.
— Обалдеть, — только и смог выговорить Роман.
— А я ей ничего не обещал! — добил его Фикусов и светозарно улыбнулся. — Встретимся у клуба, пока!
Мальчик исчез, а Малиновский упал на табуретку и принялся хохотать.
— Потрясающий пацан!
— Никого не напоминает? — иронично спросила Катя.
— Моя юная копия, да?
— И ведь эта копия когда-нибудь подрастет и заставит девушек страдать уже по-взрослому.
— А разве ты страдаешь со мной?
— Я — нет! — быстро и весело заверила она. — Я шибко умная!
— Кать, подожди…
Договорить он не успел — открылась дверь и вошла Василиса.
— Чайник включили? — без предисловий деловито спросила она. — А то не успеем позавтракать, как обед подоспеет.
— Я сейчас всё сделаю, — пролепетала Катя.
— Может, дров поколоть? — Роман вскочил.
— И хорошо колете? — Вася смерила его озорным взглядом.
— Плохо, — честно ответил он. — Но с энтузиазмом!
— Ладно, расслабьтесь, дров полная поленница. А вот воды принести можно. Вёдра в сенях, колодец за воротами.
— Слушаюсь! — просиял Малиновский и выскочил за дверь.
— Вася, — тихо и виновато сказала Катя, — прости. Он сегодня уедет. Сходим в кино с Фикусовым, и уедет. Пожалуйста, не сердись. Так получилось…
— Прекращай, — добродушно проворчала Василиса. — Ты мне родной человек. И что же я, молодой не была? Но волнуюсь за тебя, это правда. Да и сама понимаешь — твои родители…
— Ох, понимаю.
— Я, разумеется, им не скажу ничего, не беспокойся.
— Спасибо.
— Хорош, — оценила Романа Вася. — Первый парень «на деревне»?
— Не первый. Первый — его друг и мой начальник.
— Второй, значит.
— Хоть пятнадцатый, — улыбнулась Катя. — Мне всё равно. Я ужасно себя веду, да?
— Не ужасно. Безрассудно, — мягко ответила Василиса. — Но ничего занудного я говорить тебе не хочу. Никто не может знать, как сложится. Сейчас счастлива?
— Да.
— Вот и держись в этом состоянии.

Держаться в этом состоянии не составляло труда. Оно само держало, как потоки ветра держат птичьи крылья. Позавтракали весело, с шутками, и Катя с Романом ушли гулять в лес в старых валенках, выданных Василисой. В лесу совсем расшалились, затеяв переброс снежками. Целовались, прижимаясь к стволам деревьев. Издалека, со стороны трассы, раздавались редкие гудки идущих в Москву тяжеловозов.
— Я в валенках гуляю по Лукошкино, — потрясенно произнес Малиновский. — Всё, это последний росчерк в моем безнадежном диагнозе.
— Да, что ты тут делаешь, рафинированный горожанин? — подхватила Катя.
— Влюбился как дурак, — он прислонил её к тонкой березке и обнял вместе со светлым стволом. — А любимая носится от меня по проселочным дорогам с такой прытью, что только заячьи лапы мелькают за поворотом. Что ты там про неизбежные страдания говорила?
— Ничего, — шепнула она, с наслаждением вдыхая свежий холодный лесной воздух. — Поцелуй еще.
— Ка-тя.
— Ро-ма.
— Ну давай честно, — рассмеялся он. — Боишься, что изменю? Да тошнит от других, от всех. Клянусь чем хочешь!
— Какие же влюбленные глупцы, — нервно вздохнула Катя. — Всё-то им надо клясться, хлебом не корми. Да еще чем ни попадя. Луной, солнцем, звездами, папой, мамой, любимым пёсиком… Ромка, ничего я не боюсь, и забудь про клятвы. Просто — поцелуй!
— Неимоверный Заяц, — выдохнул Роман и прильнул губами к её губам. Забрался ладонями сначала ей под куртку, потом под свитерок, к теплой коже. — Кать, я не выдержу неделю. Я не выдержу!
— Почему неделю? Две.
— Ты что! — ужаснулся он. — Я приеду в следующие выходные!
— Ромочка, Вася, конечно, добрая женщина, но…
— Тогда давай увезу тебя на пару дней к себе. Никто же не узнает! Проведем уик-энд в Москве. Вдвоем. Будем делать что захотим.
— Авантюра по имени «Похищение из Лукошкино»? — задумчиво спросила Катя.
— Да! — возликовал Малиновский. — Да, я узнаю этот взгляд! Вот точно такой же у тебя был, когда ты обдумывала, как перехитрить узбекских мошенников. Значит, ты согласна!
— Не уверена, — смеясь, она вывернулась из его рук, отбежала. — Я еще подумаю. И вообще, за неделю многое может случиться. Например, ты разлюбишь Зайца и влюбишься в Тушканчика. Мир так изменчив…
— Стоять! — рыкнул Роман, но Катя, взвизгнув, уже неслась от него с небольшого пригорка.
Правда, недолго. Поскользнулась на небольшой наледи и шлепнулась под разлапистую ёлку.
— Ну и кто говорил, что в этом лесу зайцы не водятся? — задал риторический вопрос Малиновский, вытаскивая хохочущую Катю из-под дерева. — Я вот поймал одного!
— Ром, — простонала она, — мы и правда чокнутые.
— Тебя это беспокоит?
— Неа…         

Вечером в клубе смотрели кино в прелестном составе — Катя, Роман, Фикусов и девчушка Марина с большими грустными глазами. Фильм чрезвычайно увлек мужскую половину компании и не слишком впечатлил женскую.
— Я люблю кино про любовь, — шепнула Марина Кате под конец просмотра.
— Я тоже.
— А почему мужчинам нравится про погони и драки?
— Мужчины охотники по натуре. Это инстинкт. Зов крови. Понимаешь?
— Понимаю, — серьезно ответила девочка. — А бедным женщинам приходится думать о продолжении рода. Тоже инстинкт.
— Ничего не поделаешь, — признала Катя. — Но есть еще много других увлечений.
Марина помолчала, а потом придвинулась к самому Катиному уху и поделилась заветной тайной:
— Я всё равно выйду замуж за Фикусова. Просто он об этом еще не знает.
— Ты целеустремленная, — Катя изо всех сил постаралась не улыбнуться. О том, что герой сердца девчушки собирается жениться на Эмме Уотсон, сообщать, конечно же, не стала.
После сеанса Малиновский и Фикусов взахлеб обменивались мнениями о наиболее зрелищных эпизодах.
— А кое-кто полфильма шептался, — мальчик перевел укоризненный взгляд с Марины на Катю и выдал очередной шедевральный вопрос: — И как быть с этой гендерной разностью интересов?..
— Фикусов, не умничай, — строго попросила девочка.

Прощались Катя и Роман у машины. Подул резкий, неприятный ветер, словно состоящий из крохотных острых льдинок.
— Я всё равно украду тебя в следующую пятницу, Заяц. Приеду и украду.
— Я еще в раздумьях насчет этой безумной идеи.
— Через неделю по дороге в Москву можешь продолжить раздумывать в свое удовольствие.
— Лежа связанной в багажнике?..
Смех напоследок — с примесью горечи и тоски.
— Езжай, Ром, уже поздно. Я буду звонить.
— С ёлки?
— С почты. Там починили кабель.
— Ура. Подобие технического прогресса добралось и до Лукошкино. Но все равно боюсь оставлять тебя в этих диких местах.
— Ничего. Фикусов за мной приглядит.
Еще немного горького смеха, еще немного сладких поцелуев, и Катя оторвалась, побежала к дому. Хотелось зажать ладонями уши и не слышать шума отъезжающего автомобиля.

* * *

Она научилась варить грибной суп и делать сложные петли на вязальных спицах. Кормила куриц и лепила с ребятами на школьном дворе традиционного первого снеговика. Снеговику дали имя Антоша, и Катя пожертвовала для него свои старые круглые очки.
Перечитывала любимую классику и засыпала под треск поленьев в печке.
Устраивала пробежки по лесным тропинкам.
Помогала детям делать домашние задания и собирала с ними для уроков труда природный поделочный материал.
И была переполнена ожиданием Романа.
Ни разу Катя не подумала — где он, как он, с кем он. Он просто был с ней ежесекундно, как продолжение солнечных лучей или ночного стука веток сирени в окно.
— Вась, — сказала она в четверг вечером, — я уеду на выходные в Москву, и родители об этом не узнают. Ты можешь осудить меня и будешь, наверное, права.
— Нашла судью, — Василиса отложила газету, которую читала за кухонным столом, и подперла ладонью подбородок. — Ты взрослый человек, давно совершеннолетняя. Я только тебя немножко знаю и уверена, что от этих тайн ты сама скоро будешь тяготиться. А еще я знаю твоего отца. Чем дольше ты тянешь…
— Я понимаю. Но я уже поступила вразрез с папиными представлениями о правильности. Уже ничего не изменить. И загадывать ничего не хочу. Как будет, так будет.
— Катюха, прости, что спрашиваю… А ты про осторожность помнишь?
— Про какую?
— Ну, то, что бывшая девушка твоего мужчины от него не беременна, не значит, что…
— Я поняла, — перебила Катя, смутившись. — Не бойся за меня. А та девушка просто хотела его на себе женить. Так глупо. Он всё равно не женился бы. Он не такой.
— Какой — не такой? — спросила Вася с любопытством. — Гамофоб, что ли?
— Кто?..
— Не гОмофоб, — рассмеялась Василиса, — а гАмофоб. Человек, страдающий боязнью вступить в брак. Гамофобия — медицинский термин, между прочим.
— Есть такой термин? — обрадовалась Катя. — Ну, значит, Рома не виноват! Вот я же не виновата, что у меня близорукость!
— Легкое же у тебя к этому отношение.
— Просто я его принимаю. Всего, целиком. Со всеми возможными диагнозами.
Вася неуверенно улыбнулась.
…Сразу после отъезда Романа у Кати наступило традиционное женское недомогание. Их незащищенная близость не имела последствий.
Хоть и практик она в этих отношениях никакой, а теоретиком, как всегда, оказалась надежным — даже в таком вопросе, определив безопасные дни.
Теперь предстояло подумать о более серьезных способах контрацепции. Уж она не доставит любимому нервотрепки, через которую тот только что прошел.
Думалось об этом с гордостью и чуть-чуть, совсем крошечку, — с печалью.

* * *

— Веревку с собой брать? — спросил Катю Малиновский в телефонную трубку.
— Какую веревку? Зачем?
— Чтобы связать тебя и уложить в багажник. Я реально зверею. Превращаюсь в волка. Испытываю огромное желание открыть окно и завыть в черное небо. Без разницы, есть на нем луна или нету!
— Не надо веревку, я сдамся добровольно.
Он выдохнул — как сбросил с себя тяжкие оковы. Счастливым голосом сообщил:
— Я купил тебе халатик.
— Чтобы я не эксплуатировала твои?
— Да эксплуатируй сколько угодно. Но вдруг тебе надоест чувствовать себя Пьеро. Я соскучился, Заяц. Я на всех тут рычу!
— Я тебя усмирю.

* * *

…Вечер пятницы, ночь с пятницы на субботу — феерия, провал, вспышки. Задержавшиеся в сознании мгновения.
Оказывается, очень весело врываться с пригородного шоссе в сеть вечерних московских огней.
Оказывается, Роман неплохо умеет готовить мясо с баклажанами, только чуть-чуть переборщил с перцем.
Оказывается, новый халатик — цвета заката перед переменой погоды.
Оказывается, Катя так мало знала о собственной чувственности, что открывала себя в ошеломлении, как Алиса — Страну чудес.
А падение в крепкий сон в пять утра, когда силы остались только на дыхание, а за окном разбушевалась убаюкивающая метель, — это блаженство.

В полдень субботы Роман занимался любимым делом — смешил и сердил Катю. Усадил её перед зеркалом и застегивал на её шее золотую цепочку с тяжелым рубиновым кулоном.
— Мы договаривались только на халатик! — горячо сопротивлялась она.
— Неправда, мы и на него не договаривались.
— Я не ношу драгоценностей!
— Это не драгоценность, это поводок.
— Что?!
— Шучу! Я просто тешу свое мужское эго — балую мою женщину. Не имею права?
— Но я не такая, как…
— Как кто?
— В общем, где ты видел зайцев в золотых кулонах?
— В зеркале, только что. Ну, а всё остальное, что вон в тех пакетах, — это просто приложение к милой безделушке. Примеришь?
— Неееет!..
Развернув Катю к себе за плечи, Малиновский погасил губами возглас возмущения. Потом принялся забалтывать ласковым шепотом:
— Это просто экипировка на все случаи жизни. Давай пойдем сегодня куда захочешь. Отдохнем или пошалим. Бары, клубы, рестораны, караоке. Театры, музеи, галереи. Цирки, балаганы, шапито…
— Шапито — это круто, — дрогнула она и рассмеялась.
Стали опять целоваться. Надсадно звонил Катин мобильник. Раз смолк и упрямо затренькал снова.
— Дай телефон, — попросила она.
— А может, сразу его в мусоропровод?
— Дай я посмотрю, кто это.
Звонил Зорькин.
— Ну что, Пушкарева, как там? — спросил он злющим голосом.
— Где — там?
— Ну, не знаю, в созвездии Волопаса или в созвездии Гончих Псов — куда именно ты унеслась, мне неведомо! А вот интересно, про бренную Землю ты совсем не вспоминаешь? Про родителей своих, например?
— Что случилось? — встревожилась Катя.
— Ты могла меня предупредить, что сбегаешь в Москву? — прошипел Коля. — Могла или нет? Тогда бы я сумел еще что-то спасти!
— Откуда ты знаешь, что я в Москве?..
— От верблюда! Я сейчас в Лукошкино! С почты звоню! А дядя Валера и тетя Лена — у твоей тети в доме! Приехали дочку навестить и меня притащили! Приспичило! Баньки с веничком захотелось! А дочки-то и нету! Корова языком слизала! Ты в какое положение тётку поставила, ты хоть понимаешь?!
Зорькин вещал долго, громко и гневно, но Катя не слышала.
— Что? — испугался Роман выражения её лица.
— Конец света…

28

— Кать, послушай…
Она жестом попросила Романа замолчать. Ровно дышала и смотрела на себя в зеркало, покусывая губу. Размышляла. Строгая, спокойная. Зорькин терпеливо висел на другом конце провода и ждал.
— Ну? — не выдержал он.
— Так, Коля. Передай моим родителям — очень жаль, что они не предупредили о своем приезде. Я не телепат и никак не могла угадать, что они вдруг срочно захотят со мной повидаться. У меня возникли дела в Москве, и я поехала. К Васе вернусь в воскресенье вечером и пробуду там еще неделю, как и запланировала. К тому же я обещала ей помочь провести с детьми классный час. И свитер я не довязала.
— Пушкарева, — пробормотал Николай с ужасом, — какой свитер? Какой классный час? Какие дела в Москве? Ты отца своего хорошо знаешь или память отшибло? Ты ночь провела неизвестно где, домой даже не зашла! Не позвонила! Тётка твоя молодец — заявила, что толком ничего не знает, вроде по работе тебя вызвали. Давай раскручивай версию, что в аэропорту какого-нибудь иностранного воротилу бизнеса встречала всю ночь, а звонить домой не стала, потому что беспокоить не хотела! А воротила этот только по-немецки и шпрехает, по-русски шпрехать не умеет — вот тебя и вызвали! И пулей в Лукошкино!
— Отвечаю по пунктам, — Катя продолжала наблюдать в зеркале свои потемневшие непримиримые глаза. — Свитер я вяжу моему мужчине. Классный час будет на тему «Каким я вижу мое будущее». Папу своего я знаю очень хорошо. Никаких воротил бизнеса я в аэропорту не встречала и врать не собираюсь. В Лукошкино я поеду тогда, когда запланировала. Еще есть вопросы?
— Есть, — задумчиво ответил Коля. — Вернее, не вопрос, а маленькое замечание. Ты решила занять позицию «Тварь я дрожащая или право имею» и всех укатать своей правдой без всякой подготовки? Тогда я пас, Пушкарева. Тут я тебе не помощник, потому что не самоубийца.
— Я и не прошу твоей помощи, Зорькин. И даже понимания не прошу — почему я не могу выдавать правду порциями: сегодня одна восьмая, завтра четвертинка, послезавтра половинка! Я ни от кого ничего не жду, я просто не желаю притворяться. Если папа захочет мне позвонить — пусть звонит, я на мобильном. Пока.
Не дав другу что-либо еще сказать, Катя нажала на кнопку обрыва связи и бросила телефон на тумбочку у зеркала. Её трясло.
Не без труда Роман разжал её ледяные пальцы, стал их целовать.
— Милый мой воин, — потрясенно произнес он. — Милая моя бунтовщица. А ты не пожалеешь?
— Нет.
— Если ты сгоряча, то…
— Я не сгоряча. Мне скоро исполнится двадцать четыре года. А я еще три месяца назад отпрашивалась у папы пойти в клуб на пару часов. И почему-то считала, что так оно и должно быть. Я зарабатываю деньги на семью, я плачу кредит за машину. И я выслушивала от отца «святую истину», что раз я захотела пойти в клуб — значит, я потенциально падшая девица. Покорно выслушивала, понимаешь? Униженно умоляла — пожалуйста, отпустите меня! Я так больше не могу. И больше этого бреда в моей жизни не будет. Я люблю папу, я переживаю за его здоровье. А он? Он любит меня? Доверяет мне? Видит во мне личность, взрослого человека или нет?!
— Тихо, тихо, — сдерживая улыбку, Малиновский обнял Катю. — Ты права. Но ведь изведет себя добрый Заяц и весь издергается. Разве нет?
— Нет. Заяц будет веселиться. Что там, в тех пакетах? Я хочу это достать. Я хочу это надеть. Не глядя!
— Подожди, — Роман смеялся, гладил, целовал её лицо. Настраивался что-то сказать, подбирал слова, но сорвалось в конце концов легко и просто: — А чего тянуть? Знакомь.
— Кого с кем?
— Меня с твоими родителями.
— Не сейчас, — вздрогнула она.
— Почему?
— Сначала это будет мой бой. Папа должен меня понять. А за маму я не беспокоюсь. Она всю жизнь всех примиряет. И хватит об этом. Пойдем гулять. Куда-нибудь. Пожалуйста!
— Стоп, — Малиновский опять сдержал её порыв вскочить. — Ну, а то, что всё серьезно, ты хоть понимаешь?
— Где серьезно? В чем серьезно? — насторожилась Катя.
— У нас с тобой.
— Нет, — испугалась она.
Реально испугалась. Даже руки ослабели. Возникло странное ощущение, похожее на постыдную панику.
— Нет, — беспомощно повторила Катя. — Ничего серьезного. Всё весело!
— Разумеется, всё весело, — Роман смех уже удержать не мог, но поглядел укоризненно. — Но это самое серьезное веселье на свете. И с какой это, интересно, стати ты на меня смотришь с таким ужасом, будто я что-то чудовищное произнес? Сейчас обижусь! Да я чуть дрыном по голове от твоей тети не получил в гиблом месте под названием Лукошкино! Плюс ковшиком по той же несчастной голове — от тебя. Ты вяжешь мне свитер, вдохновенно считая петельки без калькулятора. Заяц, всё очень глобально.
— Это плохой свитер, — пролепетала она растерянно. — Я еще толком не умею вязать. Ты его сможешь только дома надевать, когда отопление отключат…
— Это что-то меняет?
— Конечно! Всё только началось и неизвестно, чем обернется. Ты — Роман Малиновский, а это значит, что…
Она запнулась, запутавшись в формулировке выводов, и попыталась привычно спастись бегством, а Роман — привычно её удержать. Попытка завершилась тем, что оба потеряли равновесие и упали на ковер.
— Это значит что?.. — подтолкнул Катю к развитию мысли Малиновский, нависнув сверху. — Договаривай!
— Что я настороже, — пискнула она, смеясь и прикладывая предельные усилия к высвобождению.
— Милая, ты не настороже, ты на ковре, причем подо мной. Двинуться не можешь, можешь только громко требовать соблюдения прав человека. Но это бесполезно — стены тут ого-го какие, никто не услышит. Так что всё, Заяц, ты попалась. Догонялки закончены.
— Нет!
— Да. Это моя добыча, — заявил он голосом Шерхана из мультика.
— Я не добыча!
— Тебе нравится отрицать очевидное? — спросил Роман с любопытством. — Или бегство тебя привлекает как процесс?
— Ни то ни другое.
— Тогда поясни.
— Не буду, ты разозлишься.
— Не разозлюсь, обещаю.
— Мне постоянно кажется, что всё вот-вот закончится, — созналась Катя.
— Уф, — он шумно выдохнул и перевалился на спину. Помолчал и уточнил: — Потому что я Роман Малиновский? Это приговор или диагноз?
— Это почетное звание! Удивительный, замечательный, смешной, веселый и настоящий Роман Малиновский. Которого я люблю. Вот такого, какой есть.
— Итак, расшифровываем аббревиатуру «Роман», — в его голосе зазвучали обожаемые ею озорные нотки. — Р — распутник, о — обманщик, м — эээ… нецензурно, но ты меня поняла; а — авантюрист, н — негодяй. Фамилию расшифровывать?
— Не надо, — Катя стонала от смеха. — Как же ты лихо подбираешь слова!
— То есть ты с этими определениями согласна?
— Да не нужно ничего определять, — попросила она ласково. — Просто — будь…
— Я есть, Заяц. И я не так плох, как ты думаешь.
— Ты неподражаем.
— Просто не веришь, что люблю?
— Верю. Но обсуждать что-либо боюсь. Не сердись.
— Да я и сам не привык к обсуждениям. Я фанат действий. Активных, приятных, разнообразных… продолжать?
— Нет, мне уже страшно! — Катя веселилась, обрадованная сменой темы.
— Я не учел, что поймать зайца — это полдела, — вздохнул он. — Еще, оказывается, кучу времени надо потратить на приручение. Ладно, уговорила. Придется каждый день садиться немножечко поближе.
— О! Ты читал Экзюпери?
— Обижаешь. Я же романтик! Ну, циничный романтик, конечно, но тем не менее.
— Обожаю «Маленького принца».
— Я вырос в твоих глазах?
— Ага. На сантиметрик.
Еще смеялись и целовались, плавясь в объятиях друг друга.
— А может, ну его на фиг, никуда не пойдем? — спросил охрипшим голосом Роман.
— Должна я была сразу догадаться, что обещанный вихрь развлечений закончится на этом ковре.
— Вот только не надо записывать меня в стадо тупых и озабоченных звероящеров! Всё, подъем. Выходим в свет!
— А давай в кино.
— Просто в кино?
— Просто в кино. А потом где-нибудь поужинаем.
— Запросы у тебя, Заяц, скромные. Могла бы потребовать чартерного рейса до Парижа, посещения «Комеди Франсез» и трапезы на Эйфелевой башне.
— Тебе повезло, я эконом-вариант.
— До чего же я везучий парень, — блаженно заключил Малиновский.

…Фильм был фантастический. Он и она — из разных миров. Миры рушились, возрождались, полыхали войны, и воцарялся хрупкий мир. Звездолеты перелетали из галактики в галактику, как пчелы с цветка на цветок — легко и стремительно. С космическим мужеством любовь преодолевала препятствия и парсеки.
Катю отчего-то тронула до глубины души эта зрелищная сказка для взрослых. Сила и мощь любви в масштабе бесконечно меняющейся и взрывающейся Вселенной — это было столь же красиво, сколь и наивно.
— Фикусов на это сказал бы что-нибудь вроде: не портите войну любовью, война от этого теряет размах, — заметил после сеанса Роман.
— И приходится тормозить на лирических местах в саундтреке, — улыбаясь, согласилась Катя. — А мне понравилось кино.
— Мне тоже. Правда, я так и не решился тебя поцеловать, хотя в кинотеатре мальчикам и девочкам полагается соблюдать традиции. Но ты слишком вдохновенно окунулась в просторы космоса. И куда мне со своими притязаниями? Мелок, ничтожен, не умею водить звездолеты и сражаться с инопланетными чудовищами.
— Ты просто никогда не был в предлагаемых обстоятельствах. Ты дитя комфорта.
— Это ужасно?
— Это данность. Не всем же спасать мир. Кому-то надо его едко вышучивать. Природе нужен баланс.
— Феноменально простая и верная философия. Что ж ты у меня такая умница?..
— Я обыкновенная книжная девочка. И вообще, я тебе не подхожу, — развеселилась она.
— Да ладно?
— Да точно!
— У нас наметился очередной диспут? Это классно.
Возле машины Роман поцеловал Катю. Мимо по тротуару в обоих направлениях двигался поток людей.
— Неудобно, — вспомнила она, наслаждаясь лаской.
— Мы влюбленные, у нас карт-бланш на поцелуи.
…Да, наверное. Влюбленным можно, они особенные. Они всё время слышат музыку Пуччини, как утверждалось еще в одном фильме. Они переживают острую фазу восторга, и к ним полагается быть снисходительными.
— В какой ресторан хочешь? — спросил Малиновский.
— В твой любимый.

За ужином Катя немного на себя сердилась. Не умеет она еще просто плыть на волнах счастливой безмятежности. Учится, но успехи переменные. Гложет боязнь. Нет уверенности, нет опоры. Под ногами — облака. Она не привыкла, что мир может принадлежать ей. Может только отдавать и ничего не отнимать. Не всаживает нож в сердце. Счастье казалось гигантским радужным мыльным пузырем. Хрупким-прехрупким.
…Только подумала о хрупком пузыре — и увидела Андрея Жданова. В другом конце зала. С Кирой.
Роман проследил за её взглядом.
— Чёрт. Как-то я не подумал, что у Палыча это тоже любимый ресторан. Тебя они напрягают?
— Не то чтобы…
— Неуютно? Давай уйдем.
— Всё в порядке, Ром. Мне тут нравится.
— Вижу розовые от смущения щеки, — мягко пожурил он. — Кать, после эпохального показа новой коллекции о том, что мы встречаемся, в Зималетто знает каждая собака.
— Ага. Все засели в окопах с биноклями.
— А нам жалко, что ли? Пусть смотрят. Любопытству тоже необходима пища.
— Как научиться окончательно расслабиться? — вырвалось у нее.
— Я даю по этому предмету уроки, — немедленно отозвался Малиновский. — За скромное вознаграждение. Не в денежном эквиваленте.
— Ох…
…Жданов кидал взгляды в их сторону. Странные они были. Без явного негатива, но пристальные и сумрачные. Кира выглядела нервной, что-то выговаривала жениху, комкая салфетку. Андрей в основном помалкивал. Часто брался за бокал с виски.
— Сколько они вместе? — спросила Катя.
— Четыре года.
— Много…
— Дело не в том, сколько лет, а в том, что живут в сражениях. Бесконечное чередование боёв и передышек — оно изматывает. И в какой-то момент это может смертельно надоесть. Ему или ей. Или обоим. И если это произойдет, я испугаюсь по-настоящему.
— Почему?
— Ну, а кто еще для меня реальный конкурент? Разве что президент Уругвая. Как его там?
— Табаре Васкес.
— Вот-вот. Но четверо детей — это не вариант. На фига тебе алиментщик с языковым барьером? Надеюсь, ты не владеешь уругвайским?
— В Уругвае говорят на испанском. Преимущественно. Испанским не владею.
— Гора с плеч. Палыч, конечно, куда ближе. Свой, родной. Экстерьер — хоть сейчас на Выставку достижений народного хозяйства.
…Роман шутил, но Катя вдруг поняла в изумлении — тема «Андрей Жданов» реально его напрягает. Он тоже еще в облаках и без опоры. Растерян и оглушен. Просто лучше владеет собой. Ему так хочется быть сильным и уверенным.
Он взял её ладонь, стал целовать. Ей показалось — немножко напоказ. Чтобы видела пара в другом конце зала.
Это было глупо, но мило, по-мальчишески.
— Может, еще нацепишь на вилку кусочек ананаса из салата и нежно положишь мне в рот? — не удержалась всё же Катя от подколки. — Тоже очень выразительно. Я в какой-то мелодраме видела.
— Можно, — Малиновский не смутился и не стал изображать из себя невинность. — А еще, бывает, передают клубнику или виноград. Из губ в губы. Продемонстрируем?
— Ужас какой, — рассмеялась она. — Андрею Палычу станет дурно.
— Ну, это тоже неплохой эффект.
— Ром, он твой друг.
— Притом лучший, — спокойно согласился он.
— Я тебя люблю, а не его. Так какие проблемы?
— Собираюсь учить тебя расслаблению, а сам полностью расслабиться не могу, — виновато вздохнул Роман. — Заяц, ну будь снисходительна! Я же тоже без подготовки. Об этом же гениально сказано у классика, я наизусть выучил: «Любовь выскочила, как из-за угла, как выскакивает убийца на дороге. Так поражает молния, так поражает финский нож»!
— Мамочки, — Катя напрасно боролась со смехом, смех коварно побеждал. — Прости, пожалуйста… Ты выучил строчки из Булгакова?
— Ну а то!
— Прости еще раз, но только не «как из-за угла», а «как из-под земли». Любовь выскочила, как из-под земли. И убийца там выскакивает не на дороге, а в переулке. Но это понятно, что ты ошибся — учить такой объем текста…
— Подловила, подловила, образованный Заяц! Не учил! Думал, помню дословно! Обязательно хихикать? Зато не перепутал финский нож с греческим!
Теперь смеялись оба, изо всех сил стараясь делать это как можно тише. Роман снова завладел Катиными ладонями и покрывал их поцелуями, и в этом уже не было ничего показного. Страсть переплелась с нежностью.
В какой-то момент затихли совсем и просто смотрели друг на друга.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— Честно? О том, что впереди ночь. А ты?
— Я тоже. И немножко о папе.
— Так и знал, что будешь переживать.
— Он мне не позвонил — значит, сильно рассержен и обижен. Но и Колька не перезвонил — значит, со здоровьем папиным всё относительно нормально. Я справлюсь.
— И будешь в эту ночь со мной?..
— Я буду с тобой.
— Добрый вечер.
Голос извне прозвучал настолько неожиданно, что оба вздрогнули.
Жданов, которого они упустили из виду, оказывается, незаметно приблизился к их столику.

31

Месяц спустя

— С днем рождения, Катенька. Ненаглядная наша, красавица наша.
— С днем рождения, дочка. Двадцать четыре года — это почти четверть века. И впрямь выросла. И как же я не заметил?..
Родители стояли в дверях. Улыбались. Мама — широко, отец — чуть более сдержанно. Но глядели с одинаковым обожанием.
Катя сделала вид, что только проснулась, хотя бодрствовала уже давным-давно. Показательно потянулась на постели, улыбнулась в ответ, поблагодарила:
— Спасибо, мои дорогие.
— Вставай, умывайся, одевайся, — ласково предложила Елена Александровна. — Мы решили, что подарок тебе за завтраком вручим. Я пирог яблочный испекла. А то вечером, наверное, тебя Роман куда-нибудь пригласит?..
— Да уж непременно, — проворчал Валерий Сергеевич. — Удивляюсь, что с шести утра тут под окнами не торчит и «хеппи бездей» не кричит... Ходок-энтузиаст.
Впрочем, ворчание было беззлобным, скорее по инерции. В Пушкареве шел тяжкий, но созидательный процесс смирения с происходящим.
— Да что ж он будет в такую рань людей беспокоить, взрослый же человек, — заметила Елена. — Но, наверное, уже позвонил. Да?
— Нет еще, — Катя отвела взгляд.
— А вообще, и восьми часов нету, — вспомнила мамуля. — И впрямь рановато для звонков. Ну, поднимайся, мы тебя на кухне ждем!
— Хорошо.
У двери Елена Александровна обернулась и таинственно сообщила:
— А мне сегодня кольцо с бриллиантом приснилось.
Родители скрылись, и Катя вздохнула с облегчением.
Вставать, одеваться, радостно принимать поздравления…
Уже вставала, ни свет ни заря, когда мама с папой еще спали. А теперь нет никаких моральных сил. Есть только ужас. Холодный и колючий.
Достала мобильник из-под подушки. Три пропущенных звонка от Романа. Звонил с половины восьмого.
Она обманула родителей. Она просто не взяла трубку. Не могла говорить.
Конечно, это не выход. Надо перезвонить, иначе Ромка встревожится и начнет обрывать городской телефон. А то и реально примчится под окна.
Но как же тяжело настроиться на беспечный голос.
Несколько раз вдохнув и выдохнув, Катя набрала номер.
— Ну, наконец-то! — весело отозвался Малиновский после пары гудков. — Неужели Заяц только глаза открыл?
— Ага. Что-то я разоспалась.
— Ничего, сегодня тебе можно. С днем рождения, счастье моё длинноухое. Желаю тебе… ну, разумеется, себя. И в больших количествах!
— В еще бОльших, чем есть?
— Так ведь нет предела совершенству, — он смеялся и пребывал, судя по всему, в превосходном настроении. — Ты собираешься? Я за тобой заеду.
— Ром, не надо, увидимся на работе.
— Почему?
— Я, наверное, задержусь, побуду с родителями. Они меня поздравить хотят. Мама пирог испекла.
— А, ну правильно, вечером же ты моя и только моя, — легко согласился Роман. — Ладно, ешь пирог, не торопись, а я помчусь — Жданов, изверг, в девять часов с Милко совещание назначил. Гений наш раскапризничался и приведет каких-то новых девочек, запрашивающих за дефиле баснословные гонорары. Кричит: либо мы этих девочек берем, либо он стрижется в монахи-отшельники и уходит жить в пустыню.
— Знаю, — Катя невольно улыбнулась.
— Ну, вот и посмотрим, что там за прелестницы и стоят ли они таких денег. Не переживай, перед Палычем я тебя отмажу.
— Спасибо. До встречи.
Нажав на отбой, она едва не расплакалась, но в приказном порядке заставила себя прекратить распускать нюни и выбраться из-под одеяла.

Торжественный завтрак с родителями выдержала достойно — кажется, те ничего не заметили. В отличие от Зорькина, который, прибежав аккурат к столу, не только умял полпирога, но и проявил потрясающую наблюдательность. В прихожей, когда Катя уже натягивала сапоги, он спросил, понизив голос:
— Пушкарева, а ты чего с приклеенной улыбкой сидела, как Арлекин? Клоунада — наше всё?   
— Что за чушь, Коля? Нормально я улыбалась. У меня вообще-то праздник сегодня.
— Ну, не знаю. Радость у тебя какая-то неестественная и глаза затравленные. Бремя стукнувших двадцати четырех годков печалит? Или ненаглядный по девочкам-моделям бегать начал?..
— И не прекращал, — спокойно ответила она. — Бегать по девочкам-моделям — это его работа. Глаз-алмаз у него на перспективные кадры.
— И ты, конечно, совсем не ревнуешь?
— Совсем не ревную, — Катя пожала плечами и при этом впервые за утро нисколько не слукавила.
И впрямь не ревнует. Даже самой странно. Что-то в поведении Малиновского выжигает на корню любую почву для ревности. Он смотрит на нее так, что сердце обмирает. Смотрит — как тонет. Как отключается от прочего мира. Такое не сыграешь. Не сымитируешь.
Он любит её. К этому до сих пор сложно привыкнуть. Разум отказывается до конца принять эту истину. Только на уровне ощущений. Когда они соединяются в пространстве, им головокружительно хорошо. А еще смешно и интересно. И возникает парадокс времени. Оно убыстряется. Проносится горячим ветром, как будто сходят с ума солнечные часы.
Они с Романом счастливы и беспечны. Были. До сегодняшнего утра.
— Подбросить тебя? — спросил Зорькин. И не преминул съязвить: — Раз уж ненаглядный так занят, что не заехал. Даже в твой день рождения!
— Уж кто ревнивец — так это ты, — парировала Катя. — Всё успокоиться не можешь?
— Чего-чего? Я тебе друг, Пушкарева! С какой стати мне ревновать?.. Ну, может, чуть-чуть, — сознался он под её проницательным взглядом и почесал затылок. — Но это потому, что ты меньше со мной стала делиться заветными тайнами. Всё с ним да с ним!
— Нет у меня заветных тайн. Пальто подай.
— Так подбросить тебя?
— Не надо, я на метро.
— Странная ты сегодня, — Коля подал ей пальто с преувеличенной галантностью. — Женщина-загадка. Может, это Малиновскому надо беспокоиться? Может, это ты уже на кого-то другого поглядываешь? Или просто зазналась, что из каморки в кабинет финансового директора переехала?..
— Оставляю тебя наедине с твоей буйной фантазией, Зорькин. Пока.

…Спустя час Катя сидела в чистеньком, светлом и просторном кабинете напротив врача — миловидной женщины средних лет по имени Тамара Михайловна. У нее был доброжелательный взгляд и приятная улыбка, соответствующая уровню и стоимости данного заведения.
— Спасибо, что выбрали нашу клинику, — произнесла она нараспев. — Но вы рановато пришли. Судя по задержке, у вас беременность три-четыре недели. Если она вообще есть.
— Как это — если есть? Я ведь сделала тест.
— Ну, тест тоже не стопроцентная гарантия. Вы можете сдать анализ на ХГЧ, он подтвердит наличие или отсутствие беременности. В принципе, трансвагинальное УЗИ тоже должно показать, но мы не назначаем его всем подряд. На ранних сроках это не всегда безопасно. Лучше вам пока ограничиться анализом, а недели через две-три прийти на обычное УЗИ. Вас ведь ничего не беспокоит?
— Меня беспокоит то, что это вообще произошло. Этого не должно было произойти.
Тамара Михайловна сняла очки, взглянула внимательно и мягко поинтересовалась:
— У вас постоянный партнер?
— Да, но совсем недавно. И двух месяцев не прошло.
— Как предохранялись?
— Последние пять недель я принимала таблетки. Регулярно. Я не пропустила ни разу.
— Таблетки назначил врач?
— Да. В нашей поликлинике, в районной.
— Какой именно препарат?
— Линдинет.
— Антибиотики параллельно принимали?
— Нет.
— Была ли рвота, расстройство кишечника?
— Нет.
— Когда начали половую жизнь?
— Вообще? — Катя смутилась. — Или…
— Вообще.
— Четыре года назад, но… это было разово, а потом долгое время — ничего.
— Так-так, — заинтересовалась врач. — То есть активные контакты начались именно два месяца назад?
— Даже меньше двух…
— Понятно, — Тамара Михайловна вздохнула.
— Что? — Катя смотрела на нее жалобно и с тревогой. — Мне не те таблетки выписали?
— Нет, линдинет — хороший препарат, с малой дозой гормона, его рекомендуется принимать молодым нерожавшим девушкам. Но есть нюанс, о котором вас должны были предупредить. В самый первый месяц начала активной сексуальной жизни лучше подстраховаться и другими способами предохранения. Дело в том, что организм в этот период очень мощно перестраивается, если можно так выразиться — «встряхивается». Это часто сопровождается гормональными скачками, и в таких случаях препарат может не сработать. Потом всё приходит в норму, и оральные контрацептивы сбоев уже, как правило, не дают.
— Меня не предупредили, — прошептала Катя.
— Что ж… Это минус врачу вашей районной поликлиники. Хотя в инструкции к таблеткам эти сведения указаны в примечании. Читали инструкцию?
— Нет. Мне объяснили, как принимать, и я стала принимать. И всё…
Катя сглотнула комок и даже зажмурилась на несколько секунд.
Господи, как она могла?.. Вся из себя экономист и финансист! Внимательная и скрупулезная! Гений точных расчетов! Как она могла просто поверить врачу на слово и не заглянуть в инструкцию к препарату?!
Новичок, дурочка в этом вопросе. Так тем более — надо было быть осторожной вдвойне!
— Не переживайте, — постаралась утешить её Тамара Михайловна. — Сдайте кровь на анализ, купите тест другой марки, желательно не из дешевых. А если беременность действительно наступила… то тоже постарайтесь воспринять это позитивно. Вы здоровая молодая женщина, вам двадцать четыре года. Идеальный возраст для рождения первого ребенка. Что касается линдинета — то в первый месяц плоду он не наносит никакого вреда. На этот счет не волнуйтесь.
— Спасибо. Я сдам кровь, — Катя кое-как вышла из онемения.
— Тогда завтра с утра и натощак. А тест можете повторить уже сегодня.

…Тут же, в аптеке при клинике, она купила самый дорогой из тестов. Проложила его в сумочку и шла к метро по обычной московской улице, словно по заколдованному лесу с двигающимися тенями.
И вагон поезда — будто капсула в черном космическом пространстве.
И все окружающие звуки — смутным нестройным гулом.
И знакомое здание Делового центра — как представитель Клана Великанов в новом и непонятном мире.
Едва на офисном этаже разъехались дверцы лифта — оглушил хор:
— Поздравляем тебя, поздравляем тебя! Поздравляем, Катюша, с днем рожденья тебя!..
Окружили подруги, Федя, Потапкин. Тормошили, смеялись, похлопывали по плечам. Вручили букет цветов и здоровенную диковинную картину.
Катя только моргала и умоляла мышцы лица растянуться в улыбку. Хотя бы в искусственную.
— Мы тебя заждались! — воскликнула Шурочка. — Битых два часа ждем. Ну, ты просто по-королевски опаздываешь!
— Сегодня ей всё простительно, — заявила Таня.
— А тебя Роман уже поздравил? — тут же полюбопытствовала Амура.
— Да, — заставила Катя свой речевой центр заработать. — По телефону.
— То есть ничего еще не подарил? — разочарованно уточнила Света.
— Так некогда ему пока, — хмыкнула Тропинкина. — Моделек новых со Ждановым в мастерской разглядывает… тоже битых два часа.
— Вот не можешь ты без подколок, — укоризненно пихнула её в бок Шура. — Подумаешь, моделек разглядывает. Это же по работе!
— Я тебя умоляю! — Мария явно пребывала в дурном расположении духа. — Знаем мы эту «работу».
— Маш! — уже хором и возмущенно вскричали дамочки.
— Простите, девчата, — Катя слабо и рассеянно улыбнулась. — Мне надо срочно… кое-куда. Федь, ты не отнесешь подарки ко мне в кабинет?
— Конечно, Катюш! Легко! — заверил тот.
— Спасибо.
Лопатками чувствуя на себе недоуменно-встревоженные взгляды коллег, она устремилась к туалету. 

Спустя пятнадцать минут Катя сидела в своем новом кабинете, опустив голову на скрещенные руки и не шевелясь.
Супердорогой тест тоже выдал положительный результат.
Осталось сдать кровь, но и без этого сомнений практически не оставалось.
Настроиться на позитив — велела врач. Надо настроиться на позитив. В чем он состоит?..
В том, что она хочет ребенка. Это так невероятно и волнительно. Но слишком рано. Безрассудно рано. В самом-самом начале отношений!
Роман только развязался с кошмаром Викиной «беременности». Расслабленный, радостный, свободный. И ведь это она, «умница-разумница» Катя, убедила его в безопасности таблеток. Взяла на себя такую ответственность. И прокололась в первый же месяц.
И получается, она теперь Вика номер два. Только на этот раз всё взаправду.
Разве это честно по отношению к Роману?
Конечно, он поведет себя благородно. В этом она нисколько не сомневается. Возможно, тоже «отыщет позитив». Он ведь любит её.
Но это не утешает. От этого стыдно.
Вот оно, короткое и емкое слово, определяющее её состояние, — стыдно. Ужасно, мучительно стыдно.
— Ка-ать. Катюха.
Она вздрогнула, подняла голову. В кабинет просочилась Тропинкина с виноватым выражением лица. Присела напротив, горячо заговорила:
— Катюх, прости меня, ляпаю что ни попадя. Настроение паршивое. Ты только не подумай, что я Романа ревную, я успокоилась давно. На самом деле я с Федькой помириться хочу, а он никак меня не прощает.
— Маша, всё в порядке, я не обиделась, — искренне и устало заверила Катя.
— Ну, я же вижу — ты расстроенная.
— Это совсем не из-за тебя.
— А из-за кого?
…На миг отчаянно захотелось поделиться. Хоть с Машей, хоть с кем-то еще. Не сидеть одной с этой тяжестью. Но Катя сдержалась.
— Ни из-за кого. Так, всякие мелкие проблемы.
— Ну, зачем обманываешь? — вздохнула Тропинкина. — Мы же подруги! Из-за Малиновского, да? Из-за того, что он в мастерской с моделями завис? Ну, так ты знала, с кем связываешься! Мы вообще, если честно, в таком шоке были, когда открылось, что ты с ним… Вот не верилось. Да до сих пор плохо верится!
— Я понимаю.
— Кать, он, конечно, классный и всё такое, но… извини, а натуру-то свою куда он денет? Он же бабник. Это ж не лечится! Это как хронический алкоголизм — можно месяц не пить, два не пить, год не пить. А потом — бац… И что ты тогда будешь делать?
— Как что? Повешусь, — глубочайше серьезным голосом и при этом едва сдерживая смех, ответила Катя. — Прямо здесь, в кабинете. Буду висеть, вся синяя и скрюченная, печально покачиваясь.
— Ты издеваешься? — в растерянности заподозрила Мария.
— Нет, Маш. Но это всё равно что наряжать новогоднюю ёлку и упорно думать о том, что скоро её придется разбирать. Тоска получится, а не Новый год.
— То есть жить надо сиюминутным?..
К счастью, разговор продолжить не пришлось — открылась дверь и появился Роман. Веселый, улыбающийся. Как всегда, красивый и при этом немножко смешной. Сочетание, сводящее Катю с ума. В руках — букет алых роз.
— Здравствуйте, девушки, — с озорной легкостью поприветствовал он. — Мария, вы не оставите нас?
Тропинкина кивнула и с обескураженным видом удалилась.
Малиновский присел перед Катей, положил ей на колени цветы.
— Привет, Заяц-именинник. Чего бледная?
— Погода серая, — она погладила его по волосам. — Солнца нету. А почему ты Машу на «вы» называешь?
— Не знаю, — он беспечно пожал плечами. — Само как-то выходит.
— Когда отношения заканчиваются, восстанавливается субординация?..
— Какие отношения? — изумился Роман. — Что с тобой?
— Ничего, — поспешно улыбнулась она. — В день рождения на меня накатывает дурацкая мирюхлюндия. Не обращай внимания. Как новые модели? Действительно хороши, Милко не соврал?
— Не соврал, хороши. Глупы, правда. Одна обожает слово «ложить», а вторая уверена, что Пикассо — это композитор. Причем француз. Благо, что на подиуме интеллект не виден. Вернее, его отсутствие.
— А вы что, с Андреем Палычем проверяли их на интеллект?
— Да мы развлекались, Кать. Жданов играл, я подыгрывал. После того как Андрей разорвал помолвку, он неимоверен по части игр.
— Да, столько всего случилось, — задумчиво согласилась она. — Кира от потрясения уволилась, Вика убежала вслед за ней…
— Да что мы всё о других? — Малиновский приподнялся, поцеловал её в щеку, в нос и в губы, именно в такой забавной последовательности. — Сегодня наш день. То есть твой, конечно, но и я себе нагло этот праздник присваиваю.
— Спасибо за цветы, — шепнула Катя, отвечая на поцелуи. — Красивые.
— Цветы — это мелкая разминка. Сюрприз будет вечером.
— Уже начинать бояться?
— Ну, на самом деле больше всего мне хочется посадить тебя в самолет и увезти на Каймановы острова.
— Почему именно туда?
— А там обалденно. Но ты же, милый трудоголик, обязательно запротестуешь: ах, невозможно, сегодня собрание, завтра заседание, послезавтра совещание! Да и ехать туда лучше в апреле-мае, так что всё впереди. Правда ведь?
— Ага...
— Значит, поужинаем в Москве, — живо подытожил Малиновский. — Но в очень хорошем месте. Мы там еще не были. Надеюсь, ты оценишь.
У него была мальчишеская улыбка, шальная радость в глазах и громадьё каких-то веселых планов. Атмосфера праздника была его любимой стихией.
Кате захотелось закрыть глаза и уснуть. Просто уснуть на какое-то время, чтобы мысли не разрывали бедную голову.
— Ладно, а теперь мне надо превратиться в зануду-буквоеда и погрузиться в работу, — нашла она в себе резерв на ответный шутливый тон.
— Ты не буквоед, ты цифроед, — рассмеялся Роман. — Самый восхитительный цифроед на свете.
Он поцеловал её еще раз и легкой походкой вышел из кабинета.
И Катя получила возможность если не уснуть, то хотя бы закрыть глаза.

32

— С днем рожденья, Пушкарева, с днем рожденья, дорогая! — дурашливо кричал Зорькин в телефонную трубку, а еще свистел в какую-то свистульку и стучал чем-то обо что-то, извлекая звуки, похожие на барабанный бой. — С днем рожденья, Пушкарева, с днем рожденья, дорогая!
— Коль, — обеспокоенно прервала она его восклицания, стоя с мобильником у окна своего кабинета и перебирая жалюзи. — Ты нормально себя чувствуешь? Ты же меня утром поздравил. Еще до того, как слопал почти весь именинный пирог.
— Утром я тебя поздравил без вдохновения. А сейчас оно на меня нашло. Я пригласил бы тебя на ужин, но увы, увы! Чую, один коварный обольститель перешел мне дорогу. И ты, конечно, предпочтешь общество коварного обольстителя, а не общество старого, проверенного друга. Нет, я не обижаюсь, Пушкарева, такова се ля ви! Друзья покидают нас и поднимаются по красивой, но шаткой лестнице любви в высокое синее небо.
— Зорькин, ты меня уже реально пугаешь. Что за странные речи?
— Ничего, — вздохнул он. — Накатило. Вика меня отвергла, и теперь она не работает в Зималетто. Её следы для меня потеряны, нить оборвана. Мне надо это как-то пережить, а поделиться не с кем. Мой верный товарищ Катька в свой день рождения не разделит со мной трапезу за душевной дружеской беседой.
Зорькин, разумеется, по-доброму паясничал, и всё это должно было вызвать если не смех, то улыбку. А у Кати вдруг слезы покатились из глаз. Крупные и теплые.
Отошла от окна, села в кресло.
— Коль, — всхлипнула она. — Я беременна.
— Что? — спросил он после тягостной паузы.
— Ты всё правильно расслышал.
— Ни фига себе. Ты уверена?
— На девяносто пять процентов. Завтра сдам анализ, чтобы еще раз убедиться.
— Девяносто пять процентов — это много, — пробормотал Николай потрясенным голосом. — Я… эээ… не совсем догоняю, что я должен сказать. «Вау, круто!» или «Боже, какой кошмар»?
— Сама не знаю.
— Мда. С темы отцовства господину Малиновскому никак не свернуть. Было отцовство мнимое, стало натуральное. Никакого продыху у мужика.
— Да не сыпь ты мне соль на рану!
— Прости, — спохватился Коля. — Я тебя подбодрить хотел. Шуткой. Ты там ревёшь, что ли?
— Роняю скупые слезы.
— Стесняюсь спросить… А счастливый папаша чем занят?
— Занят тем, что абсолютно не в курсе, что он «счастливый папаша». Он ведь совсем недавно с этим званием расстался с большим облегчением. 
— Угу. А ты, разумеется, казнишь себя за то, что посмела несанкционированно залететь. Стоит ли вам напоминать, Екатерина Валерьевна, что дети у женщин получаются при активном соучастии мужчин? Вы хоть и выдающаяся личность, но до Девы Марии, прошу прощения, недотягиваете. 
— Хватит упражняться в остроумии, — устало попросила она. — В тонкости посвящать тебя не собираюсь, но я действительно подвела Романа, и это грустно. Нет, самобичеванием заниматься не буду, это ничего не даст.
— Будешь таиться до последнего? — полюбопытствовал Зорькин. — Типа, ты так стремительно поправляешься на тети Лениных пирожках?.. Так тебя Малиновский в спортзал отправит в добровольно-принудительном порядке. Он же гурман, любит стройненьких, легоньких и детками не обремененных.
— Спасибо, что еще подсыпал соли.
— Да я не со зла! Я же… это… Чёрт возьми, я волнуюсь за тебя!
— Не волнуйся. Я скажу Роману всё как есть. Только, наверное, не сегодня. Он такой оживленный, такой радостный. Готовит какой-то сюрприз на вечер и мечтает о Каймановых островах будущей весной. Я хочу соответствовать этому настроению, а не ныть о том, что весной на меня уже не налезет купальник.
— Ну, в общем-то, правильная позиция, — одобрил Николай и хихикнул. — Думаю, дядю Валеру с тетей Леной тоже не стоит сегодня бить по голове «обухом счастья». А то они своей маленькой дочурке только что «каравай, каравай» спели, только-только смирились, что у девочки мальчик появился… А тут такое!
Катю вдруг тоже охватило нервическое веселье.
— Знаешь, Колька, если никто моему ребенку рад не будет, то и ладно, я это переживу. А что, я самостоятельная, хорошо зарабатываю, могу квартиру снять. Ну, не оправдала доверия, разочаровала — что поделать. Я ж с детства такая — всё наперекосяк. То одно уроню, то другое…
— Ребенка завести — это не шкаф своротить, Пушкарева, — покатился Зорькин. — Ты прогрессируешь, однако!
И дружелюбно добавил:
— Ну, я рад, что тебе не изменяет чувство юмора. Ребенок — это ж реально классно! Так что не дрейфь, всё будет хорошо.
— Как-нибудь да будет, Коль. Я справлюсь.
…Тепло поговорила, посмеялась — и легче стало. И в самом деле, зачем так нервничать и переживать раньше времени?
Во-первых, сегодня её день рождения.
Во-вторых, и дорогой тест на беременность может соврать. Пять процентов вероятности против девяносто пяти — это всё-таки не ноль против ста.
В-третьих, она не желает в этот вечер чувствовать себя виноватой. Она оставит это на потом.
Катя посмотрела на часы — половина шестого. Надо привести себя в порядок.
Захватила косметичку и пошла в туалет.

В «сакральном» месте для заседаний женсовета было пусто. Катя быстро поправила прическу и легкий, едва заметный макияж, полюбовалась платьем. Тем самым, ташкентским, цвета распустившейся сирени. Нежное, светлое, скромное. Она его любит и бережет.
И ничего «беременного» во внешности, обычная Катька. Славная, между прочим.
Она улыбнулась себе в зеркале и подмигнула. Всё хорошо. Все проблемы, все вопросы — завтра.
Когда зашла в одну из кабинок и защелкнула замок, послышались шаги — цоканье сразу нескольких пар каблучков, возбужденный говорок и смешочки. Судя по всему, в туалет впорхнула стайка моделей и сразу оккупировала зеркала над умывальниками. Потек незатейливый разговор:
— Чёрт, расческу где-то посеяла.
— Возьми мою.
— Что за помада? О, светлый коралл! Обожаю этот цвет.
— Тебе больше красный подходит.
— Это при вечернем освещении. При дневном — только розовый.
— Девчонки, жидкая пудра у кого-нибудь есть?..
И всё в таком духе, пока не прозвучал вопрос:
— Ларис, ну и как тебе первый день в Зималетто?
— Да я еще толком не разобралась, — ответил томный голосок. — Но уже определенно хочу тут остаться. Меня и Наташку здешние начальники всё утро развлекали.
— У них это называется «подбор кадров», — хихикнул кто-то из девушек в ответ.
— Ну, а начальники у ва-а-с… — протянула Лариса. — Подобного в моей богатой практике еще не было. Чтобы двое, да такие секси!
…Катя уже собиралась покинуть кабинку, но почему-то замерла.
— Да, наши шефы высший класс, — хвастливо подтвердил кто-то из «аборигенш». — Ими стоит заняться, обоими. Это я тебе со знанием дела говорю!
— Неужто неженатые? — поинтересовалась Лариса.
— Представь себе! Кстати, Жданов, который президент, недавно порвал с невестой. Так что его можно хватать тепленьким.
— А второй? Шатен-весельчак? Он меня просто уморил и покорил. Котик! Так бы им и поужинала. А потом еще и позавтракала.
— Малиновский? Тоже свободен.
— Ну, вообще-то он сейчас встречается с одной, — нехотя добавил другой голос. — Которая финансовым директором у нас работает.
— Финансовый директор? — удивилась Лариса. — Она его старше, что ли?
— Да не, молодая да ранняя. Быстро карьеру сделала.
— Красивая?
— Прямо! Пришла вообще сморчок сморчком. Но потом ничего стала, более-менее. Но не элитный вариант.
— Почему же он с ней?..
— А Ромочка у нас любит разнообразие. Он вообще более демократичный, чем Жданов. На производственном этаже тоже пошуровать может, среди швей-мотористок. Да и с секретаршами дела имел… отнюдь не профессиональные. Так что скоро наскучит ему эта унылая финансистка.
— А я ему, кстати, номер своего телефончика черканула на стикере, — опять томный голосок новенькой. — Интересно, позвонит, не позвонит?..
— О! — оживился кто-то. — Он попросил номер или сама дала?
— Сама дала. Но ведь взял! Свернул и в карман пиджака сунул. И так очаровательно подмигнул!
— Ну, значит, точно позвонит!
Раздался дружный переливчатый смех, щелканье замочков сумок, звуки застегиваемых молний на косметичках, бодрое цоканье каблуков в обратном направлении — и стайка покинула туалет.
Катя вышла из кабинки и сразу увидела свое лицо в зеркале. И удивилась — до чего оно спокойное. Даже легкая улыбка держалась на губах.
«Унылая финансистка».
Странно, что от такой характеристики совсем не обидно, а скорее забавно. Ну да, она финансистка, и специальность эта в каком-то плане действительно унылая. Она цифроед. Так назвал её Ромка.
Ромка, Рома, Роман.
Катя приблизилась к умывальнику, пустила холодную воду, погрузила в нее ладони. В голове было вязко и гулко. Как в сером тумане.
«Сама дала. Но ведь взял! Свернул и в карман пиджака сунул. И так очаровательно подмигнул!»
Вода из холодной становилась ледяной, пальцы стыли.
Катя представила, как Роман берет у девушки записку с номером телефона, как кладет её себе в карман, как улыбается и подмигивает.
Она снова пристально посмотрела на своё отражение — внешне сплошная безмятежность, нигде ничего не дрогнуло. Из звуков — всё тот же слабый гул, словно где-то вдалеке готовится взлететь самолет. Несется по полосе, увеличивая скорость.
Охватило глупое желание оказаться на лугу, полном васильков. Насыщенно-синих, свежих, чистых. Вот так бы нестись сквозь них босиком — и ни о чем не думать. И чтобы теплый ветер в лицо.
В сумочке настойчиво звонил-надрывался телефон.
Роман.
«Заяц никуда с тобой не поедет, потому что жаждет бежать от тебя прочь по васильковому лугу», — пришел в голову прелестный вариант ответа. 
Но произнесла Катя в трубку нейтральное:
— Алло.
— Ну, ты где? — у Малиновского веселый голос. — Я жду в гараже!
— Иду. 

У лифта она столкнулась со Ждановым. Хотела просто попрощаться и проскользнуть мимо, но Андрей её задержал.
— Кать, на минуточку.
— Слушаю вас.
— Во-первых, с днем рождения. Я сегодня кручусь как белка в колесе, так и не удосужился днем зайти и поздравить.
— Спасибо, Андрей Палыч.
— Думал, что тебе подарить, и…
— Ради бога, ничего не надо, — вырвалось у нее.
— …и не придумал ничего оригинального, кроме как добавить цветов к твоему цветнику на столе. Тебя не было, когда я заходил, так что позволил себе похозяйничать, поставил в букет в вазу.
— Спасибо, — повторила Катя, мучаясь от вынужденности произносить вежливые слова. — Вы еще что-то хотели сказать?
— Да, но это по работе… Это, наверное, не горит. Хотел посоветоваться, да бог с ним, отложим до завтра. У тебя всё нормально?..
— Да.
— Нездоровится? Или мне кажется?
— Вам кажется.
— Ну, не смею задерживать.
— До свиданья.
Она повернулась к дверцам, нажала на кнопку и знала, что Жданов смотрит на нее. И знала, КАК он на нее смотрит. Эти взгляды Андрей таил, но она нет-нет да на них натыкалась. И возникала крохотная неловкость, которая, впрочем, мгновенно таяла, вытеснялась будничными, деловыми разговорами.
…Поздно, подумала Катя, шагнув лифт и не обернувшись. Поздно, Андрей Палыч.
Три месяца назад случилось необратимое. В тот вечер, когда она впечатывала в таблицу банковского баланса наивные свои девизы: «Стойкость, разумность, осторожность. Гордость, скромность, самодостаточность». Когда кабинет президента, уставленный свечами и угощениями, посетила Валерия Изотова, а Катя бежала оттуда, как нищенка с чужого праздника, на котором ей места не было.
Тогда всё и произошло. Маятник её жизни качнулся в другую сторону. Охваченная праведным гневом, в этом самом лифте она посмотрела в смеющиеся зеленые глаза Романа Малиновского. Даже не представляя в тот момент, что шагнула не просто в кабину лифта, а шагнула в иное измерение. За грань прежнего бытия.

Пересекая объемный по площади подземный гараж, Катя оставалась спокойной — в ней всё как будто застыло неподвижными кристаллами.
Роман ждал её у машины, улыбался издалека.
Еще несколько секунд и столько же шагов — и она в его объятиях.
— Что ж ты так долго?
— Заканчивала дела.
— Уже хотел идти за тобой.
Катя промолчала. Вдыхала его аромат.
Ромка, Рома, Роман. Вошедший в её кровь. Пробравшийся в её сердце. Зародивший в ней новую жизнь. Неужели это начало конца?..
Записка с телефоном в кармане пиджака. Легкий флирт, привычная игра. Ничего особенного. Всего лишь первый звонок к его охлаждению, которого он еще не осознаёт?
Неужели всё так, и чудес действительно не бывает?..
Значит, она убежит, как убегала всегда. Босиком сквозь васильки.
Первый раз за последние полчаса Катя почувствовала острый укол боли. Влага в глазах стала горячей, коварно запросилась за пределы ресниц.
— Что с тобой? — с беспокойством спросил Малиновский. — Тихая такая.
— Устала.
Он повернул к себе её лицо, еще больше встревожился:
— А с глазами что?
— Это от голода. Повышенная блескучесть.
— Поехали. Ужин ждет.

…Знакомый проспект, привычные жизнерадостные вечерние огни. А из динамика в машине неслось ретро:
— Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой. Еще один раз прошепчу тебе: ты мой…
Катю пробило на беззвучный смех. Она отвернулась к окну и незаметно смахивала с ресниц слезы.
— Заяц, — позвал Малиновский.
— Да? — она сделала вид, что увлеченно что-то высматривает за окном.
— Ты меня настораживаешь.
— Чем?
— Мыслительным процессом в умной головке. Тревожный знак — когда ты вот так затаиваешься. Колись! О чем думаешь?
— Об осени.
Это была правда. Только что о ней подумала. Осенью у нее родится ребенок. Где-то на рубеже сентября и октября. В замечательную золотую пору. И всё-всё, наверное, будет уже по-другому.
— Надо же, — изумленно сказал Роман. — Я понимаю, когда зимой думают о весне. Ну, или о лете. Но об осени?..
— Ага, я странная, — Катя закрыла глаза.
Больше не хотелось никаких мыслей. Вообще. Пусть просто плывет этот вечер, неспешно и плавно. Она на пороге неведомого. Ей нужна передышка.

Ресторан назывался величественно — «Империя», и едва они вошли в зал, Катя поняла, что это очень дорогое заведение, воистину в царском стиле.
— Здесь ужинают знаменитости? — спросила она, оглядываясь.
— Политики, актеры, шоумены, — подтвердил Роман. — Но мы их не увидим.
— Почему?
— Сюрприз.
К ним приблизился метрдотель в шикарной униформе.
— Добрый вечер, — он чуть склонил голову с изысканной галантностью. — Господин Малиновский, прошу за мной.
Они пересекли зал и оказались в отдельном помещении, утопающем в живых цветах. Столик, мягкие кресла, диванчик. Шелк и бархат, золотисто-бежевые тона. Сверкающее серебро посуды.
— Ваш официант сейчас подойдет, — сообщил метрдотель. — Приятного отдыха.
Роман придвинул Кате кресло.
— С ума сойти, — задумчиво сказала она. — По-моему, это слишком накладное удовольствие.
— Заяц, — он тихо рассмеялся, — не знаю, разочарую тебя или нет, но я небедный человек. Очень небедный.
— Правда? — она привычно подхватила их излюбленный шутливый тон. — Какой ужас. У нас классовое неравенство.
— Даже жаль, что ты не негритянка, — еще больше развеселился Малиновский. — Услышать от тебя, что между нами расовый барьер, было бы еще забавнее. Не умаляйте своей значимости, Екатерина Валерьевна. Вы на взлете блистательной карьеры. Вам солидные бизнесмены целуют руку.
— Да, но я люблю печь картошку в золе. У костра, где-нибудь на берегу реки.
— Одно другому совершенно не мешает.
Появился официант — стройный и гибкий юноша, похожий на солиста балета Большого театра. Двигался он бесшумно и ненавязчиво, словно танцевал на пуантах. Из серебряного ведерка со льдом он достал бутылку шампанского, ловко её открыл и наполнил бокалы.
— Ваш аперитив, господа. Закуски будут через пять минут.
И исчез — будто растаял в пространстве.
— Сервис класса люкс, — вздохнула Катя.
— Тебе не нравится?
— Ну что ты. Здесь очень красиво.
…Тяжко, что не совсем она с ним искренна. Хотелось сейчас чего-то простого и теплого. Устроиться на мягком диване под стареньким пледом. Пить чай с малиной и смотреть детскую сказку. Про то, как добрый молодец победил дракона, и всё сразу стало хорошо.
А как быть с драконами, которые в голове?..
— С днем рождения, Заяц, — Роман поднял бокал.
Она лишь пригубила золотистый напиток и тут же поставила свой бокал на стол.
— Кать. Это лучшее шампанское, что есть в Москве.
Ну, вот и первое затруднение. Спиртного ей нельзя.
— Шампанское не утоляет жажду, — нашлась Катя. — Очень хочется пить. Можно мне воды?
— Конечно.
Малиновский налил ей в другой бокал минеральной без газа. Но смотрел с беспокойством.
— Ты как себя чувствуешь?
— Хорошо. Просто устала немного.
— Точно ничего не скрываешь?..
Внезапно стало совсем невыносимо. Всё это великолепие. Вся эта торжественность.
У Романа милое, близкое лицо. Любимые глаза, любимые губы. Неужели за всем этим — фальшь? Или предвестие краха? Неужели они оба сидят и таятся сейчас друг от друга, неизбежно отдаляясь?..
Тогда всё бессмысленно. Вся эта роскошь не стоит и копейки.
— Кать, — с тревогой окликнул её, ушедшую в тягостные мысли, Малиновский.
Она медленно подняла ресницы.
— Рома, всё замечательно.
Но он, кажется, не поверил. Похоже, перенял от нее смятение. Голос сдал, сорвался на хрипотцу:
— Можно я тогда о главном? Хотя хотел позже.
— О чем — о главном?
Малиновский сунул руку в нагрудный карман пиджака.
Записка, вспомнила Катя. Записка с номером телефона. Наверное, именно в этом кармане.
Содрогнулась от нового укола боли.
Заяц, беги...
Роман достал красную бархатную коробочку, раскрыл, поставил на столик.
В коробочке сияло маленьким бриллиантом золотое кольцо.

Эпилог

Август 2006 года

— Какая экскурсия, ну какая экскурсия! — мученически стонал великий дизайнер. — Это моя святая святых, это храм моего творчества! А не проходной двор для банды разбойников!
— Это не разбойники, Милко, — в который раз терпеливо принялась объяснять Катя. — Это школьники из деревни Лукошкино Подольского района. Очень хорошие и любознательные ребята.
— Какое еще Букашкино? Какое я отношение имею к этому Букашкино, и почему его племя хочет совершить налет на мою мастерскую?!
— Милко, угомонись, — смеясь, вмешалась Ольга Вячеславовна и подтолкнула маэстро к диванчику. — Сядь и расслабься, я сама детям всё покажу и расскажу.
— Олечка, это невозможно! Эти бандиты мне всё здесь разнесут!
— Не разнесут, у них строгая и интеллигентная учительница, — заверила Катя. — У детей каникулы, вот она и организует им экскурсии по разным московским предприятиям. Уже и на заводе побывали, и на фабрике, и в типографии, теперь швейное производство посмотрят. Они только на несколько минут заглянут в мастерскую, а потом спустятся в цех. Им же учиться предстоит, профессию выбирать. А вдруг среди них подрастает талантливый дизайнер, который в себе этот дар еще не открыл? Конечно, вряд ли такой талантливый, как вы, но…
— Ну, разумеется, в ход пошла неприкрытая лесть, — проворчал Вуканович и окинул её сумрачным взором. Впрочем, тут же снизошел до более мягких интонаций: — Вот гляжу я на тебя, Пушкарева, и мне в голову приходит странная мысль, что в беременных женщинах всё-таки что-то есть.
— Тоже мне, выразился — «всё-таки что-то есть»! — укоризненно покачала головой Ольга Вячеславовна. — Беременные женщины — самые красивые!
— Я же не в том смысле, — поморщился Милко. — Я же чисто в эстетическом плане, с позиции художника-модельера. Ты угадала с макси, Пушкарева. Убежден — беременным надо быть только в макси, это образ богини. И да, по крою непременно близко к тунике. Всё бы ничего, но вот цвет… Бледно-розовый сам по себе неплох, но тебе надо держаться бежевых тонов.
— Отличное платьице, — улыбнулась Уютова. — Но ты, гений, непременно создал бы лучше. Никто с этим не спорит. Кстати, Катя давно уже не Пушкарева.
— Ну, может, у кого-то это и уложилось в голове, а у меня — нет! — хмыкнул Вуканович. — Я не силен в разгадывании таинственных природных явлений! А то, что она вышла замуж за Малиновского — это явление даже не таинственное. Оно парадоксальное! Ну-ка, Пушкарева, плавно повернись… Еще раз… Еще… Хм. Неплохо, неплохо. Но рукава узковаты. Пропадает ощущение волны.
— Я руководствовалась только одним критерием — удобно или нет, — созналась она.
— Платью — четверку с минусом, — определил Милко. — Ну, а тебе… тебе самой, так и быть, пять баллов. Ты стала похожа на мадонну.
— Неслыханно щедрый комплимент, маэстро! — весело изумилась Ольга Вячеславовна.
— Спасибо, — тоже в безмерном удивлении поблагодарила Катя.
Собственно, удивилась она тому, что подобный комплимент прозвучал именно из уст капризного гения, от которого обычно и скупой похвалы не дождешься. А так — её в последнее время почему-то все называли мадонной. «Светишься», — одним словом объяснил этот феномен Катин свёкор Дмитрий Викторович.
— Но подумай о бежевых тонах, — тут же строго погрозил ей пальцем Вуканович.
— Хорошо, я подумаю. Так мы договорились? Я иду встречать ребятишек, они уже, наверное, поднимаются.
— Боже, а я уже забыл! — Милко закатил глаза. — Забыл про шайку головорезов из Барабашкино! И за что мне это наказание!
— Из Лукошкино, — поправила Катя и быстро выскользнула за портьеру, чтобы, не дать маэстро шанса передумать.

Через пять минут она обнимала возле лифта Василису, а знакомая развеселая детвора приплясывала рядом.
— Спасибо, что организовала нам проникновение в ваше царство моды, — Вася быстро оглядела племянницу. — Какая ты!.. Ну, прямо мадонна!
— Вась, и ты туда же.
— Вообще-то мадонной называли Богоматерь, — вылез, как всегда, вперед, блистая эрудицией, Фикусов. — Катя, вы Богоматерь?..
— Подозреваю, что нет.
— «Миа донна», «моя госпожа» — уважительное обращение к женщине в древней Италии, — растолковала Василиса.
— Дааа, вот это была эпоха! — заностальгировал Фикусов, словно самолично прибыл оттуда в двадцать первый век на машине времени. — Не то что теперь! Человечество грубеет, черствеет и деградирует. Мужчины разучились почитать женщин!
— А кое-кто вчера Ленку Иванову козой обозвал, — ехидно поддела его одна из девочек.
— Что поделать, — Фикусов нисколько не устыдился. — Я тоже продукт этого жестокого столетия. 
— Так, дети, — строго сказала Вася. — Прекращаем шутовство и баловство, а в мастерской знаменитого дизайнера вообще дышим через раз и ничего руками не трогаем! Катюха, куда идти?
— Вон, дальше, за баром, зеленые портьеры. Там вас ждут. А по цеху вас Иван Васильевич поводит, я с ним договорилась. Давайте я провожу.
— Не надо, справимся, не заблудимся. И так я тебя из дома выдернула, хотя ты уже в законном декрете.
— Ты что, я только рада в люди выбраться.
Экскурсанты чинной вереницей направились в мастерскую, и только тут Катя обнаружила, что всё это время у соседнего лифта стояли Жданов и директор Атлантик-банка Шнайдеров и с интересом наблюдали за происходящим. 
Когда Катя осталась одна, мужчины подошли к ней ближе.
— Здравствуйте, Катюша. У вас сегодня день открытых дверей? — полюбопытствовал банкир и посмотрел вслед удаляющейся группе детей во главе с Васей.
— Здравствуйте, Максим Иванович. Это деревенские ребятишки. Прибыли для ознакомления с тонкостями швейного дела.
— Какая женщина, — пробормотал вдруг Шнайдеров, глядя всё в том же направлении. — Настоящая русская красавица. Это их учительница?
— Да, — Катя постаралась скрыть улыбку. — А еще это моя двоюродная тетя, Василиса Савельевна.
— Что вы говорите!.. Удивительная, — банкир качал и качал головой. — Просто удивительная.
— Максим Иванович, вы вроде как уже дедушка, — вежливо, но лукаво напомнил Андрей.
— Дедушка, — солидно согласился Шнайдеров. — Но разведенный дедушка, вот что важно. А… простите, ради бога, Катенька… Василиса Савельевна замужем?
— Не замужем, — улыбку ей только что скрыть удалось, а вот изумление — уже нет. — Вы тоже простите, ради бога, а… почему вы спрашиваете?
Прежде она никогда не видала краснеющих директоров банков. И надо же, довелось.
— Когда мужчина интересуется, замужем ли женщина, — вздохнул Жданов, — то тут двух вариантов быть не может.  Максим Иванович, может, хотите принять участие в экскурсии? Финансовые вопросы мы с вами уже обсудили, почему бы и не переключиться? Походите по цеху, пообщаетесь с Василисой Савельевной о… перспективах российской текстильной промышленности.
— Всё бы вам, молодым, хихикать над нами, над пожилыми, — укорил его Шнайдеров и пригладил лысую голову, словно на ней всё еще была буйная растительность. — Разве ж у меня есть шансы?
— У директора одного из крупных банков Москвы? Вы это всерьез? — улыбнулся Андрей.
— Да при чем тут мой статус, — грустно сказал Максим Иванович. — Сдается мне, статусом такую женщину не завоевать. И неважно, что она всего лишь сельская учительница.
— В общем-то так и есть, — признала Катя его правоту. — Вася очень гордая, и подступиться к ней сложно. Но ведь вы, Максим Иванович, не только директор банка, вы образованный человек, любите искусство, театрал, книги коллекционируете. Вы добрый и чуткий.
— Правда? — он засветился от благодарности. — Так вы считаете, шанс есть?
— Не знаю, — честно ответила она. — Дело в том, что Вася ни за что не хочет покидать деревню и перебираться в город.
— В самом деле? — вновь опечалился банкир.
— Но ведь любовь творит чудеса, — быстренько постарался перевести его на рельсы оптимизма Андрей. — Иногда становится реальным то, что прежде и в бреду бы не привиделось.
Произнеся последнюю фразу, Жданов на миг соскользнул взглядом на Катю.
— Любовь, — засмущался Максим Иванович. — Не рано ли говорить о любви?
— О ней никогда не рано, — заметил Андрей. — И никогда не поздно.
— Мудро, — задумчиво согласился Шнайдеров. — Знаете что, Катюша. А не посетить ли вашей тете и её ребятишкам мой банк? Это, конечно, не завод и не фабрика, зрелищности мало. Но ведь без банковского дела в современном мире никуда. Уж знакомиться с возможными будущими профессиями — так знакомиться по полной. А я лично всё расскажу о финансовых системах подрастающему поколению. Ну и… Василисе Савельевне, разумеется.
— Думаю, вы совершенно правы, Максим Иванович, — приказывая себе не рассмеяться, Катя кивнула со всей серьезностью. — Детям это будет очень полезно. Я обязательно передам Васе ваше предложение.
— И визиточку, — он поспешно полез в карман пиджака. — И визиточку передайте. Пусть звонит мне в любое время, и мы договоримся насчет экскурсии.
Уже вызвав лифт, Шнайдеров спохватился:
— Катенька, вы чудесно выглядите. Воистину как мадонна!
…Сговорились, подумала она. Не иначе.
Дверцы лифта съехались, и Катя переглянулась со Ждановым.
— Только не развивайте, пожалуйста, тему мадонны, — сразу попросила она. — Я уже не знаю, куда от нее деваться.
— Не буду, — он озарился улыбкой с едва уловимым налетом грусти. — Как ты?
— Хорошо. Но непривычно без работы. Даже рада, что появился повод зайти в Зималетто.
— Мне странно, что по коридорам не разносятся счастливые вопли женсовета по поводу твоего прихода.
— Вопли уже были, мы пообщались. А потом девочки пошли на обед. У них рабочий распорядок, в отличие от меня.
— А где Роман?..
— Тоже на обеде. На деловом, с Резуновым. Вы ведь его сами отправили.
— Точно, — кивнул Жданов. — Вылетело из головы. Кать… меня, честное слово, напрягает это твоё одностороннее «вы». Может, хватит? Ты жена моего друга. Ближе уже некуда. И ты в длительном отпуске, а значит, увы, сейчас не моя подчиненная.
— Почему «увы»?
— Потому что мне плохо без тебя.
От формулировки она вздрогнула, а Андрей поспешно добавил:
— Плохо без такого финансового директора. Я остался гол как сокол — ни финдира, ни толковой секретарши. Уволил уже вторую. Бесили обе. Не прошли испытательный срок. После тебя у меня слишком высокие требования к кандидаткам. Сегодня еще пара собеседований, но что-то я уже не верю в успех. И вроде резюме хорошие, и рекомендации положительные, а всё не то.
— С секретаршей я вам вряд ли помогу, а насчет финдира… Хотите, я поговорю с Колей? Он хорошо знает дела Зималетто и мог бы меня заменить на время декрета.
— Это было бы замечательно! — обрадовался Жданов. — И как я сам не додумался! Но он, наверное, плотно занят Никамодой?
— Ничего, он работоспособный. Совместит.
— Ты мне всегда приносишь удачу, — задушевно сказал Андрей. — Зималетто на подъеме только благодаря тебе. Страшно иногда представить, где бы мы могли оказаться, если бы ты в кризисный период не проявила бдительность с узбекским контрактом. А теперь, даже если Воропаевы захотят выйти из дела, крахом для компании это не обернется.
Катя не успела ничего ответить — он взял её руку и поцеловал. Осторожно и трепетно. Чуть задержал её пальцы в своей ладони и благоговейно выпустил. И задал вопрос:
— Ты счастлива?
— Да, — от смущения её голос прозвучал очень тихо. — И вы обязательно будете счастливы.
— Не поверю, пока не назовешь на «ты».
— И ты обязательно будешь счастлив, — решилась она.
— Спасибо, — Жданов посветлел лицом, словно получил щедрый и долгожданный подарок.
Ощущая всё бОльшую неловкость, Катя сделала крошечный шажочек назад, к лифту, и постаралась как можно беспечнее и дружелюбнее произнести:
— Я, наверное, пойду. Приятно было всех повидать.
— А мужа дожидаться не будешь?..
— Погуляю по скверу. День такой хороший. Тепло и свежо.
— Что ж, прогулки тебе полезны, — не смог не согласиться Андрей, и что-то тоскливое мелькнуло в его глазах под стеклами очков.
Будто до сих пор, всякий раз выпуская её из своего поля зрения, он неизменно оставался без опоры. Без уверенности. Без луча солнца.
— До свиданья, Андрей Па… Андрей.
— До свиданья, Катя.
Она торопливо развернулась к лифту, и тут же случилась мини-авария — столкнулась с какой-то девушкой, только что из кабины выскочившей.
— Извините, — пискнула незнакомка, прижимая к груди сумку.
— Ну что вы, это я виновата.
— Нет, это я! — горячо запротестовала та. — Лечу, никого не вижу. Я вас не ударила?
— Нет, нет.
— Как я могла, — горестно пробормотала девушка, уставившись на Катин большой живот. — Как я могла вас толкнуть!
— Меня сейчас толкнуть не так-то просто, — Катя примирительно улыбнулась. — А веса в вас совсем не много.
Девчушка и впрямь была худенькой, но довольно складной и немного странной. Напоминала недокормленную птицу-перепелку — детской порывистостью, бледно-сизыми и коричневатыми тонами всего облика. Светло-каштановые волосы были собраны в аккуратный хвостик, простое серое платье целомудренно прикрывало колени. Довольной острый, но маленький носик-клювик и большие встревоженные глаза. Карие, с крохотными и милыми вкраплениями рыжины.
— Вы, собственно, к кому? — строго спросил её Жданов.
— Я на собеседование. На место секретаря пре… — добросовестно принялась рапортовать девушка и вдруг запнулась. Все краски, казалось, исчезли с её лица, оставив только прозрачную бледность. Ресницы взметнулись, от чего глаза стали еще больше.
— …зидента компании Зималетто, — шепотом закончила она.
Ох, как Катя её понимала. Бедняжка утонула целиком. Мгновенно. Гибельный эффект от первого взгляда на Андрея Жданова.
— Вы записаны? — он оставался строг и непроницаем.
— Д-да. На два часа…
— Сейчас без пятнадцати. А бежали так, будто опоздали.
— Я всегда заранее, — пролепетала она. — Мне в отдел кадров? К господину Урядову?
— Уже необязательно, можно сразу ко мне. Я и есть президент компании Зималетто. А вы кто?
— Елизавета Пичугина.
Андрей едва сумел подавить улыбку. Катя — тоже. Уж больно подходила девчушке её фамилия.
— Припоминаю, — держа марку солидности, Жданов кивнул. — У вас приличное резюме, мне Георгий Юрьевич докладывал. Что ж, идемте ко мне в кабинет, побеседуем.
Елизавета Пичугина покорно засеменила за ним, с боязливым восторгом держась позади на полшага.
…Катя смотрела им вслед, и ей казалось, что она движется по своеобразной ленте Мёбиуса, способной перемещать человека по изогнутой линии времени и позволить поглядеть на себя, прежнего, со стороны.

…Сквер был залит августовским солнцем. Катя сидела на лавочке напротив памятника Багратиону и привлекала завистливые взгляды прохожих тем, что смеялась в трубку.
Смеющийся человек притягателен — он излучает долю счастья, как бриллиант отражает попадающие на него лучи.
А разве можно не смеяться, разговаривая с Романом Малиновским?
— Я подъезжаю, — говорил он. — Я уже совсем близко. Крепись, напарник, не подпускай врага близко.
— Рядом со мной только голуби, а они безопасны.
— Знаем мы этих голубей. Сизокрылых! Прикинуться голубем несложно, я сам владею этим искусством в совершенстве. А в действительности под невинными перышками и крылышками скрываются хищники. Львы, тигры и леопарды. И все они имеют виды на моего маленького Зайца.
— Твой маленький Заяц стал такой объемный, что занимает пол-лавочки.
— И тем он аппетитнее! Всё, я подъехал. Выхожу из машины. Кидаю ключи Потапкину. Бегу к тебе. Держись и отстреливайся, ты последние секунды одна на передовой. Помнишь взгляд Анки-пулеметчицы, когда она узрела несущегося ей на подмогу Чапаева со своими бравыми ребятами? Вот у тебя сейчас должен быть такой же!
Она видела его. Роман шел через сквер, стремительный и легкий, улыбающийся. Привычная очаровательная небрежность в волосах, пиджак нараспашку, две пуговицы у ворота пестрой рубашки расстегнуты.
— Сейчас буду занудой, — предупредила Катя. — Я же тебе белую рубашку приготовила. Для деловых переговоров.
— Знаю, милая, но я пролил на нее кофе и трусливо кинул в стиралку, пока ты мирно спала. Ничего, Резунов не кисейная барышня, пережил меня и без белой рубашки. Я его и так обаял.
— Ну, в этом я нисколько не сомневаюсь.
— Я уже в пяти шагах, а мы всё еще разговариваем по мобильникам. Ох уж этот век технологий!
Катя, смеясь, убрала телефон в сумку, и тут же Роман достиг лавочки. Сел рядом, поцеловал, обнял за живот.
— Как прошел выход в свет?
— Успешно. Экскурсия в разгаре.
— Женсовет не слишком оглушил обилием новостей?
— Оглушил, но я справилась. Получила гигантскую дозу сплетен. В том числе и про нас с тобой.
— О, вот это интересно.
— На самом деле ничего принципиально нового, — она убрала упрямую прядь с его лба — волосы отрасли и падали на глаза. — Твои бывшие подружки из числа «рыбок» Милко остаются в глубоком убеждении, что моя внезапная беременность является единственной причиной сковавших тебя брачных пут. И разубеждать их в этом бесполезно. Должна же у людей оставаться вера во что-то незыблемое — ты попал в силки к коварной захватчице.
— Не будь строга к бедняжкам, — улыбаясь, попросил он. — Это ведь единственное доступное для них объяснение. Если они хотя бы попытаются осознать, что это я бегал за тобой и чуть не надорвался в гонке, всё может кончиться плачевно — параличом их и так скудной мозговой деятельности. Пусть живут и верят во что хотят.
— Согласна.
— Что еще произошло любопытного?
— Тебе в подробностях?
— Разумеется! В мельчайших!
Всё обсуждать в деталях — это была потребность. Почти такая же, как в пище и кислороде. «Напарничество предполагает полную открытость и максимум информации», — с важным и веселым видом объяснял данное явление Малиновский.
Катя рассказывала, Роман хихикал. А под конец рассказа хохотал.
— Ой, не могу. Как жаль, что я не видел физиономию Милко после изречений Фикусова! Бедный маэстро, как он это пережил?
— Боюсь, с трудом. Два гения на одной «кухне» — это всегда чревато.
— А у Палыча, значит, новая секретарша.
— Пока только соискательница.
— И как она тебе?
— Испуганная девочка с большими умными глазами.
— Оу. Что-то это мне напоминает. Впрочем, Жданчик, подозреваю, больше увлекся процессом совместного с тобой сводничества.
— Думаю, сводники мы с ним бездарные. Шнайдеров, конечно, очень приятный мужчина, даже слишком приятный для банкира. Но где банкир, а где Вася. Между ними пропасть.
— Я бы не был так категоричен в плане оценки перспектив. Нам ли с тобой не знать, как преодолевается непреодолимое?..       
— Я даже могу, наверное, представить Максима Ивановича в валенках посреди Лукошкино. Но представить Васю на каком-нибудь светском рауте в Москве не получается.
— А год назад представить Романа Малиновского глубоко женатым и безумно влюбленным в свою жену ты могла?
— Неа. Вот сижу и думаю — может, мы друг другу просто снимся?..
— Может быть, — беспечно согласился он. — А какая разница? Если это сон, я из него выбираться не намерен. Я же напрочь испорчен страстью к комфорту. Меня не выгнать оттуда, где мне хорошо.
Роман провел ладонью по её животу, задержал руку.
— Не понял, футболист дневную тренировку пропускает, что ли?
— Утром натренировался на целый день вперед. Судя по пинкам, это была голевая феерия центрального нападающего.
— Мой человек, — похвастался Малиновский. — Ой, забыл же тебе рассказать! Когда отец узнал, что мы ждем Дмитрия Романовича, он так расчувствовался, что повел маму в театр на оперу. В буфете пил коньяк и рассуждал о том, что в детях мы бессмертны, а во внуках — бессмертны вдвойне.
— Как это — бессмертны вдвойне?
— А поди разбери. Сложная философия под воздействием эйфории, алкоголя и оперной музыки. 
— Мне пора, — её губы встретились с его губами, приняли поцелуй. — Хочу еще к моим заехать.
— Я отвезу.
— Ты на работе.
— Ничего страшного. Я обрабатываю Резунова, а на этот процесс точных сроков не установлено.
— Ром, я же могу на такси.
— О, вот этого не надо, — весело отверг он. — Не надо, милая, всех этих таксистов, вагоновожатых, водителей троллейбусов, которые бог весть как и по каким направлениям возят моего Зайца. Они меня нервируют. Я их не люблю, и я им не доверяю. С подозрением отношусь ко всем шоссе, автострадам, проселочным дорогам и лесным тропинкам — ко всему, что напоминает о бегстве. Извини, но у меня рефлекс.
— Вот сейчас мне только бежать, — с иронией заметила Катя и положила ладонь на его руку, всё еще покоящуюся на её животе. — Уж такой из меня сейчас бегун!
— Как бегун ты временно дисквалифицирована, но почему-то это вообще не утешает. Я теперь зануда-перестраховщик, так что за мной к машине.
…Когда проходили мимо памятника, Малиновский спросил:
— Помнишь нашего Тамерлана?..
Она помнила. Их Тамерлана, и их Ташкент, и яркое солнце, просвечивающее фонтаны. И первое прикосновение, первое изумление, первое яростное отрицание того, что возникало, наплывало и расцветало — буквально из ничего, как росток посреди пустыни.
Убежать — просто, остаться — сложно. Остаться — значит, принять всё, что тебе уготовано. Каким бы оно ни было.
…Машина вырулила на проспект. Красный сигнал светофора сменился на зеленый, разрешающий двинуться по выбранному пути.

Постскриптум в мини-зарисовках

Декабрь 2006 года   

* * *

Николаю Зорькину позвонила Виктория Клочкова.
Это было так невероятно, что Коля смотрел в окно на падающие снежные хлопья и думал о том, что он умер и попал в рай.
Рай не был приятным — он звучал в трубке голосом, полным обиды, гнева и трагизма:
— Попользовался мной и сгинул, да? Такой же козел, как все мужики?
— Я не сгинул. Это ты меня выгнала, — напомнил он.
— Ну, мог бы быть и понастойчивее! Женщин, между прочим, надо завоевывать!
— А ты этого хочешь? — рай в представлении Николая стал обретать краски радуги и звучать пением птиц.
— Я хочу вернуть машину! — взвыла Вика.
— Какую машину? — Коля в своем небесном полете стукнулся головой о что-то твердое.
— Мою машину! Её забрали за долги, и мне нечем расплатиться! Я в крайне бедственном положении, а тебе и дела до этого нет! Какой же ты негодяй!
Клочкова плакала горько, отчаянно и выразительно. Коля смотрел на хлопья и думал о том, что цена его воображаемого рая — стоимость выкупа Викиной машины.
— Я дам тебе денег, — заверил он. — Сколько нужно?
— Три тысячи долларов, — она прекратила рыдать мгновенно, как будто на ней нажали кнопку или закрутили вентиль.
— Хорошо.
— Правда дашь? — чарующим тоном спросила Виктория. — Не обманешь?
— Не обману. Когда к тебе приехать?
— Давай встретимся на нейтральной территории, — быстро предложила она.
«…чтобы ты не вздумал ко мне приставать с требованием компенсации за убытки», — мысленно продолжил за нее Зорькин и опять покладисто согласился:
— Ладно, давай на нейтральной.
— А потом можем куда-нибудь сходить поужинать, — окончательно подобрела Вика.
Рай стал серым и беззвучным, а Коля всё так же задумчиво смотрел на снег и ощущал себя пустотой, шуршащей денежными купюрами.
— Я просто отдам деньги. Этого достаточно.
Зорькин отложил телефон и обратился к небесам, щедро осыпающим землю хлопьями, с просьбой о счастье. С просьбой о том, чтобы его, Колю, просто полюбили, потому что он Коля. Совсем даже неплохой малый, если приглядеться.
И на миг ему показалось, что небо за окном стало светлее.

* * *

Максим Иванович Шнайдеров сидел в предбаннике во дворе Василисы в Лукошкино и пил горькую.
Горькую ему наливал Матвеич, расположившийся рядом.
— Она тебя дрыном прогнала? — сочувственно спросил Матвеич.
— Нет.
— Тебе еще повезло. Сашку-тракториста она дрыном.
— Она не прогнала, — поделился Максим Иванович. — Сказала, что всегда рада меня видеть. Но что переехать в Москву не может. Тут у нее дом, хозяйство, дети.
— Так давай тогда ты к нам, — не понял сути проблемы Матвеич.
— Так я же банкир.
— Эко диво, банкир. Будешь и тут банкиром. В смысле — банки будешь закатывать. С соленьями, с вареньями. У нас знаешь какие богатые места.
— Я не умею закатывать банки, — печально сказал Шнайдеров и глотнул из железной кружки.
— Научишься. Наука нехитрая.
— Я уже дедушка, — сообщил Максим Иванович. — И я влюбился. Парадокс.
— Никакой не парадокс. Любишь — значит, живой. Со всяким живым такое стрястись может. Я вот тоже люблю.
— Кого?
— Как кого. Васю, — вздохнул Матвеич и осушил алюминиевый ковшик.
— А чего же ты меня тогда поишь? — поразился Шнайдеров.
— Так ты же человек, — взгрустнул Матвеич. — Человек человека понимать должен. Кто ж его еще поймет?..
Максим Иванович погрузился в размышления. В легком хмелю ему пригрезилось, что в лесу близ Лукошкино высится здание Атлантик-банка. А вокруг него растут грибы и ягоды. Которые можно собирать, варить и закатывать в банки.
Грезы были такими яркими и солнечными, что Шнайдеров согрелся и улыбнулся. И подумал о том, что жизнь — странная штука. Странная, но хорошая.

* * *

— Всё равно мы с тобой поженимся, Фикусов, — заявила Маринка.
Они сидели за круглым столом над тетрадями и учебниками.
— Примеры решай, — отозвался мальчуган. — А то опять двойку схлопочешь за контрольную. Ты в курсе, что путь человеческий — это путь к вершинам знаний?
— Насчет чего я в курсе, я уже сказала, — Маринка показала ему язык и вывела на тетрадном листе очередную циферку.
— Не могу позволить тебе вариться в самообмане, — проявил порядочность Фикусов. — И давать тебе ложные надежды. Я женюсь на Эмме Уотсон.
— Больно ты ей нужен, — насупилась девчушка. — Вернись в реальность!
— Реальность — дело рукотворное, — величаво растолковал мальчик. — Главное — иметь цель и идти к ней.
— Вот я уже и пришла, — Маринка развернула конфету и сунула её в рот. — Сижу прямо напротив. А твоя Эмма Уотсон — в Англии. Ну и кто из нас ближе к цели?
Фикусов отложил ручку и призадумался.
— Чисто территориально ты ближе, — признал он. — Но ведь дело не в расстояниях.
— А в чем?
— В упорстве при достижении своего идеала.
— А у меня с упорством всё в порядке, — парировала девочка. — Я, если надо будет, этой Уотсон все патлы повыдираю.
— Неэстетично мыслишь, Бояркина, — строго укорил её мальчик. — Женщину украшает скромность.
— Ой, я тебя, Фикусов, умоляю, — Маринка запила конфету остывшим чаем. — Жизнь — борьба. Дождешься, пожалуй, от нее милостей. Действовать надо.
— С этим согласен. Чему у тебя икс равен?
— Десяти.
— А вот с этим не согласен. Переписывай, горе луковое.
Девочка послушно перелистнула страницу, и Фикусов невольно залюбовался локоном, протянувшимся вдоль её щеки.

* * *

— А ну вылезайте! — грозно велел Андрей Жданов, возвышаясь над столом в каморке.
Под его поверхностью что-то заскребло, зашуршало, и показалась Елизавета Пичугина. Встрепанная и испуганная. К груди она прижимала серую папку.
— Что вы там забыли? — продолжил громыхать президент. — Смысл жизни?
— Папку уронила. Листы рассыпались, — пролепетала Лиза, глядя на него снизу вверх, как пигмей на великана.
— Что у вас с реакциями? Как ни войду — всякий раз катастрофа!
— Простите…
— Проехали. Где банковский баланс?
— У вас на столе.
— Цифры сошлись?
— Сошлись.
— А с Макротекстилем вы созвонились?
— Созвонилась.
— Они приняли наши условия?
— Приняли.
— А билет в Лондон мне заказали?
— Заказала.
— Платежи по кредиту провели?
— Провела.
— А…
Жданов запнулся. Задания закончились. Придраться было не к чему.
Пичугина смотрела на него, боясь моргнуть. Потрясающее свойство её глаз — в моменты испуга они становились больше и мерцали тревожными глубинными огнями.
Андрей ощутил странную потребность смягчиться.
— Я вас запугал? — мирно поинтересовался он.
— Нет, — вздрогнула Лиза.
— Врете, — весело определил Жданов.
Пичугина мучительно покраснела и лихо свернула с темы:
— Сделать вам чаю?
— Не надо, поздно уже. Пора по домам. Вы свободны.
Она кивнула и опустила ресницы. Будто огонек погас.
Андрей сообразил, что пора покинуть каморку. Но почему-то остался стоять столбом, будто его к полу чем-то пришпилили. В груди чувствовалось какое-то теснение. Не очень понятное, но довольно приятное.
— Давайте я вас довезу, — с удивлением услышал он собственный голос.
Ресницы Елизаветы снова медленно поднялись, явив не глаза, а глазищи. Чуть влажные, растерянные и настороженные.
— Я не кусаюсь, — зачем-то добавил Жданов.
Пичугина несмело улыбнулась. Когда она улыбалась, то словно окутывалась неярким светом. Как озерная гладь — под лунными лучами.
«А что происходит?» — задал себе Андрей любимый вопрос, на который надо бы научиться отвечать. Вовремя.

* * *

Роман Малиновский сосчитал до десяти. Глубоко вдохнул и выдохнул. Мысленно прочел мантру о философском отношении к любым жизненным явлениям.
Не помогло ни первое, ни второе, ни третье, и он отчетливо произнес:
— Не пущу.
— Неделю, Ромка, — Катя сунула в сумку свитер. — Я еду в Лукошкино на неделю. Свежим воздухом подышу, и ребенок подышит. Что же здесь плохого?
— Могли бы поехать вместе, после Нового года. А сейчас у меня на работе завал!
— Я знаю. Но Васе надо помочь. Она ставит с ребятишками спектакль — новогоднюю сказку. Костюмы, реквизит — всё сами. Вася там зашивается, я не могу не поехать. Ну, что ты?
— Я не умею без тебя жить.
Это была правда. Немножко стыдная, но светлая. Совсем не умел. Катя — это кислород. И что теперь? Корчиться от удушья?
Катя должна быть, когда он возвращается домой. А иначе зачем возвращаться?
Она подошла к нему, обняла, прижалась.
— Ромочка мой.
— Не подлизывайся.
— Вот выйду из декрета, суета начнется, командировки всякие. Придется разлучаться. Надо же как-то этому учиться.
— А может, ты не выйдешь из декрета? — осенила его гениальная идея. — Родим второго, третьего, чет…
Катя, смеясь, остановила счет поцелуем. Устав изображать гордого и оскорбленного, Роман стиснул её в объятиях.
— И всё равно мне не нравится, что Заяц высунул носик из окна и узрел, что там, оказывается, есть дорога. И уже лапки спружинил в предвкушении. Я против возвращения старых привычек!
— Узурпатор.
— Да, узурпатор. Я что, забыл предупредить? Поздно сокрушаться, милая.
— Люблю тебя такого.
— Какого?
— Искрящегося шутками и чуть-чуть сердитого. Нарядишь ёлку к нашему возвращению?
— Наряжу, жестокая.
— Глупый. Разлука — это прекрасно. Разлука дарит встречу.
— Если только они редкие и недолгие, эти разлуки.
— Других не допустим.
Плавясь от поцелуев и ласк, он шепнул:
— Пойдем в постельку.
— А Митька?..
— Митька спит. Только что проверял…

* * *

Митька Малиновский не спал, лежал в кроватке и радовался, что всех перехитрил. Можно было бесшумно изучать мир.
В слабом свете ночника отчетливо виднелась люстра, край шкафа и часть оконной шторы. Из-под шторы с вечерней улицы просачивался свет от фонарей. От этого света по потолку бродили звезды и летали кометы.
Митька совсем ничего не знал про космос, но это ему не мешало любоваться своей собственной маленькой вселенной. Он будто тоже куда-то плыл — со звездами и кометами наперегонки, и это было так интересно, так захватывающе.
Коварный сон подкрадывался незаметно и в конце концов взял Митьку в плен. Глаза его закрылись, а небесные светила поплыли дальше, в свою бесконечность.

___________