Глава 2.

Лишь спустя месяц после их почти фантастического воссоединения они смогли, наконец, поверить в свое случившееся счастье. Позади остался нелегкий разговор с родителями Кати, не менее трудный разговор Павла с Андреем, хлопоты, связанные с ее переездом и работой (переводом  в швейцарское представительство фирмы Полянского). И как-то незаметно пришло осознание того, что никто и ничто уже не покушается на их союз, не тянет за душу ложью, не омрачает минуты близости предстоящей разлукой. И все реже они вздрагивали по ночам от тревожных снов, успокоенные теплом любимых рук.
Они обживали свой новый дом уже вдвоем, согревая его заботой и любовью. И вскоре каждый уголок их уютной крепости был пропитан трепетной нежностью, которую ее хозяева дарили друг другу в своем упоительном помешательстве.
Из окна гостиной открывался восхитительный вид скалистых холмов над Локарно, где, возвышаясь над всем миром, как будто благословляло их святилище Мадонны Дель Сассо. Они любили проводить здесь вечера, отгородившись от суеты. Разжигали камин и отдавались во власть своих чувств.
В один из таких вечеров они сидели, обнявшись, утопая в мякоти огромного кресла, завороженные предсмертной агонией затухающего пламени. Катя с бокалом белого вина, Павел – коньяка.
- Знаешь, - выдохнул он ей в макушку, - у нас осталось одно неоконченное дело.
Она вопросительно вскинула бровь.
- Мы забыли пожениться.
- Ты все еще женат, Паша. А чтобы жениться вновь, придется затевать развод. Вот только я уже и не знаю, надо ли.
- Что ты хочешь этим сказать? – спросил он, убирая с ее лица непослушный локон.
- Паша, - улыбнулась она, - у меня есть все, о чем совсем недавно я и мечтать не могла… У меня есть ты. Нет, конечно, я бы хотела… да, очень хотела бы…, но подумай, не слишком ли высока цена этой «декларации независимости»? Зачем доказывать всему миру то, о чем нам с тобой и так известно? Ведь развод не пройдет бесследно. Для Маргариты это будет последним ударом. Раздел имущества… И Андрей не одобрит, это уж точно. Я помню, Паша, я знаю, что и в нынешнем положении он не кинется меня благодарить,… но я не хочу обострять и без того непростую ситуацию. Они и так обеспокоены судьбой семейного состояния, а в случае нашей с тобой женитьбы, боюсь, начнутся бои без правил. Паша, Андрей будет драться за то, что принадлежит ему по праву, а я не хочу, чтобы ты лишился единственного сына. Он может быть тысячу раз неправ, но от этого он не перестанет быть твоим сыном. Дай ему время, не настраивай его против себя.
- Какая рассудительная у меня девочка, - сказал он. – Обо всех подумала, кроме себя. Катюша, жизнь научила меня смотреть дальше, чем видно, и принимать меры загодя. И ты права, наш брак – вопрос скорее деловой. Тем более, с его решением не стоит затягивать.
Он хотел сказать ей, что боится даже подумать о том, что будет с ней, если с ним что-нибудь случится. Совсем не радужные картины предлагало ему воображение. Марго Катю не пожалеет, раскатает асфальтовым катком за все свои обиды, да и Андрей не преминет постоять за честь семьи. Подумал, но вслух не произнес. Коснулся рукой ее щеки и сказал:
- Катюш, давай не будем откладывать в долгий ящик. Пора тебе стать моей законной владелицей.
Не смогла сдержать улыбки. Поцеловала его в раскрытую ладонь, и прижала ее к груди. Помедлив, ответила:
- Хорошо... Но с условием.
- Каким же?
- Мы подпишем брачный договор, - медленно проговорила она, не выпуская его пальцев из своих рук, - по которому я не буду иметь прав на твое имущество. И еще одно… - Она задержала дыхание, как будто собираясь с силами. – Ты оформишь НОВОЕ завещание (у тебя ведь есть завещание?), в котором не будет упоминаться мое имя. Но и это еще не все. Содержание обоих документов ты доведешь до сведения Андрея.
- Уф, - выдохнул он. – Катя, ты хоть понимаешь, о чем меня просишь?
- Очень хорошо понимаю. Потому и прошу.
- Девочка моя, я просто хочу обезопасить тебя.
- А я тебя, - тихо, но уверенно ответила она.
- Ладно, сказал Павел после минутной паузы. – Мы что-нибудь придумаем.
Она забралась к нему на колени, усевшись верхом, и обвила руками шею.
- А ты будешь представлять меня своей женой всем-всем?
- Да.
- Деловым партнерам и старым друзьям?
- Да.
- И соседям?
- Да.
- И почтальону?
- Да.
- И служащим в супермаркете?
Он рассмеялся.
- Да.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
Он отодвинул с ее плеча и без того уже съехавший воротник тяжелого банного халата и вдохнул аромат ее кожи.
- Но фамилию я оставлю свою.
- ?
- ОНИ не поймут.
Мгновение он смотрел на нее, не мигая, а затем прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание и желание, вмиг родившееся в паху, шаровой молнией прокатилось по телу и затуманило разум.

***

Нотариус закончил оглашать завещание.
Все имущество Павла (ценные бумаги, включая акции «ЗимаЛетто», недвижимость в Москве и Европе, средства на счетах в банках) все было распределено между Маргаритой и Андреем. Но Катино имя в завещании все же обнаружилось. Дважды. Ей оставался их дом в Локарно и… Ивэл – редкой красоты конь вороной масти, которого Павел так и не решился перевезти из России в Швейцарию.
Катя сидела неподвижно с неестественно прямой спиной, глядя в одну точку. Маргарита, направляясь к выходу, окинула ее снисходительным взглядом. Нет, в нем не было злорадства, но было какое-то глубокое удовлетворение мыслью о том, что содержание недвижимости в Европе, как впрочем, и лошадей в России, требует значительных средств, которых у Пушкаревой быть не могло.
Андрей еще что-то уточнял у помощника нотариуса, когда сам нотариус обратился к Кате:
- Екатерина Валерьевна, не могли бы вы задержаться? – Все присутствующие непроизвольно устремили на него свои взгляды. – Вам необходимо подписать кое-какие бумаги.

Глава 4.

(Локарно)

После той ночи жизнь четы Ждановых раскололась надвое: до и после.
Дни теперь тянулись мучительно долго. Павел как-то притих и совсем закрылся в себе. Ссылаясь на какие-нибудь неотложные дела в городе, пропадал из дома до темноты. Когда возвращался уставший, о себе предпочитал не рассказывать и прямого взгляда жены не выдерживал, отводил глаза. А по ночам с бесстрастной нежностью обнимал ее за плечи и тихо дышал в затылок.
Оба делали вид, что спят, не решаясь сделать первый шаг и порвать, наконец, с мучительной недосказанностью, так нелепо отдалившей их друг от друга, наполнившей их дом тревожным ожиданием беды.

Как-то утром за завтраком Катя сказала:
- Паша, сегодня приезжает очередная группа москвичей на стажировку. У них там, - махнула рукой в неопределенном направлении, - произошла какая-то накладка. Оказалось, что ими совсем некому заняться… В общем, меня просили их встретить. Так что, сегодня у меня короткий день. Как только закончу с земляками, сразу домой.
Он кивнул ей в ответ, допивая свой кофе.
- А ты? – робко спросила она. – Может быть, и ты сможешь освободиться пораньше?
Она подошла к нему вплотную и, поймав его взгляд, сказала:
- Я так скучаю по тебе. Что с нами происходит, Паша?
Пытаясь поймать ртом воздух, он притянул ее к себе и, шумно выдохнув, поцеловал в висок.
- Я люблю тебя, детка. Больше жизни. Ты ведь знаешь об этом?
Он подбородком ощутил ее согласный кивок на своей груди.
- Ты только не сомневайся в этом, ладно? Я не буду задерживаться. Обещаю.

Провожая Катю, Павел еще раз ободряюще обнял ее, поцеловал и, шутливо приказав не лихачить на дороге, закрыл за ней дверь.
Он долго стоял у окна в гостиной, спрятав руки в карманах брюк, как в рукавах смирительной рубашки. О многом передумал он за последние недели, но так ничего и не решил. Мысли блуждали по кругу, словно арестанты в тесном дворике-колодце для прогулок, и неизменно возвращались к исходной точке. Он почувствовал себя заключенным в одиночной камере с почти исчерпанным лимитом незамысловатых благ казенной жизни. Еще немного и он останется наедине лишь с самим собой в холодном пространстве, сужающемся вокруг него с катастрофической скоростью до размеров тюремного карцера, перекрывая кислород.
Из раздумий Павла вывела трель мобильного телефона. Он машинально снял с ремня свой и посмотрел на дисплей. Пусто… Ну конечно, это же Катин.
Пройдясь по дому, он поискал глазами источник звука, который вскоре обнаружился в столовой. На дисплее высветился последний пропущенный вызов «Полянский».
Вскоре зазвонил и домашний телефон. Павел взял трубку. И снова Полянский.
- Добрый день! Полянский беспокоит, – послышался в трубке спокойный голос.
- Здравствуйте, Герман, это Жданов.
- Прошу прощения за вторжение, Павел Олегович, но мне нужна Катя по очень срочному делу. Я не стал бы беспокоить вас, но Кате дозвониться я не могу, ее мобильный не отвечает, так что пришлось звонить вам домой.
Герман вкратце изложил суть дела, из которого следовало, что намеченная на завтра встреча со швейцарскими партнерами, для которой Катя готовила документы, была неожиданно перенесена на сегодняшний день. Соответственно необходимые документы требовались ему уже сейчас.
- Герман, Катя уехала примерно час назад. И боюсь, дозвониться до нее сегодня вы, действительно, не сможете. Она забыла телефон здесь. Но, может быть, я смогу чем-то помочь? В последние дни она много работала дома. Возможно, я найду то, что вам нужно. Одну минуту…
Павел прошел в кабинет и взял со стола предусмотрительно выложенную на видное место папку, которую, по всей видимости, Катя собиралась взять с собой, но и ее тоже забыла.
- Бедная моя девочка, - подумал Павел. – Совсем извел ее старый дурак. А вслух произнес:
- Так… вот, здесь что-то есть. – Прочел название. – Оно?
- Точно, это то, что нужно. А я могу подъехать к вам, чтобы забрать документы?
Павел уже было собрался сказать «да, пожалуйста, в любое время», но осекся на полуслове и выпалил в трубку:
- Знаете, Герман, лучше я сам. У меня как раз есть дела в городе. К которому часу вам нужны документы?
- Встреча назначена на два часа дня.
- Хорошо. Я буду в полдень. И… мне нужно с вами поговорить. Это возможно?
Обсудив последние детали, собеседники разъединились и призадумались каждый о своем.

***

Герман был удивлен. Нет, не тем, что Жданов лично собирался доставить ему бумаги (в конце концов, может, и вправду по пути), а предстоящим разговором, о предмете которого Полянский мог только догадываться. Общих тем для беседы у них не было. Все деловые вопросы он решал со Ждановым-младшим. Андрей успел вырасти из птенца, оперился и весьма успешно справлялся с управлением «Зималетто». Единственной нитью, незримо соединяющей обоих мужчин, была Екатерина Валерьевна Пушкарева. Но только то дело прошлое, да и было ли оно, это дело?

Он не на шутку озадачился тогда, узнав, что Катя не вернулась со стажировки в Швейцарии вместе со своей группой. Но, к счастью, под рукой был безотказный автомат для выдачи последних сплетен по имени Алина, которая с превеликим удовольствием, все еще будучи под впечатлением, поведала Полянскому свою версию событий. А через день прилетела и сама Катя.
Как только он ее увидел, то сразу понял, что осколки ее разбитого сердца собраны и склеены тем самым безымянным мастером, на месте которого так хотелось оказаться самому Герману. Только слепой мог не увидеть моря счастья, плескавшегося в ее глазах. Та спокойная, непоколебимая решительность влюбленной женщины, с которой Катя появилась в дверях его кабинета, сказала ему больше, чем все ее слова.
Катя сообщила, что обстоятельства у нее изменились, и ей придется сменить место жительства. На вопрос, где же она решила поселиться, Катя ответила: «Я буду жить в Швейцарии. С любимым человеком», - и не смогла сдержать улыбки.
В тот же день состоялось минисовещание, на котором присутствовали генеральный директор, Полянский и Катя. В свете предстоящего открытия в Швейцарии представительства фирмы было решено, что Катя будет полезна в Европе.

Со Ждановым-старшим Полянский пересекался нечасто, а за несколько последних лет, когда Павел практически отошел от дел и вновь женился, они виделись всего-то пару раз. Но лишь однажды Герман видел Жданова вместе с Катей.
Полянский Случайно увидел их спустя полгода после совещания в закрытом загородном клубе под Москвой. Он приехал сюда с другими акционерами и топменеджерами своей фирмы, чтобы отметить два важных события: заключение важного контракта, которое, собственно, и стало возможным только благодаря усилиям Полянского, а также приобретение Германом части акций компании.
Сперва Полянский решил, что ему померещилось, но когда понял, что это все же Катя, неспешно шагает по лугу в обнимку с высоким мужчиной, держащим за уздцы вороного жеребца, то собрался было ретироваться, но опоздал, он был уже замечен.
Каково же было его удивление, когда в спутнике Катерины он узнал Павла Олеговича Жданова. Несколько дежурных фраз и сдержанных улыбок - и каждый пошел дальше своей дорогой. Глядя им вслед, Герман не мог не отметить того, как светятся любовью их глаза. А Жданов… Да он помолодел лет на десять!
- Так вот какой ты, северный олень… - подумал Герман, не сразу сообразив, что сказал это вслух.

Глава 6.

(Последний день в Локарно)

Из клиники Катя приехала домой только под утро. Неуверенной походкой вошла в дом, обнимая бумажный пакет с немногочисленными вещами мужа, и остановилась посреди гостиной. Дом встретил свою хозяйку пугающей тишиной, в унисон которой гнетущей пустотой отозвалась ее душа. Каждая пылинка напоминала о НЕМ, каждая мелочь дышала теплом его недавнего присутствия здесь, но она уже знала, что прямо сейчас неизбежно и необратимо остывают без него родные стены.
Слез не было. За эту бесконечную ночь там, у его постели, она выплакала, казалось, их все. И сейчас, иссушенная своим необъятным горем, как изуродованная трещинами твердь выжженной пустыни, застыла в анабиозе.
Из оцепенения Катю вывела трель мобильного телефона. Он все звонил и звонил, настойчиво пробиваясь через броню ее отрешенности. Она машинально сунула руку в карман и достала аппарат. То была мама.
- Катюша, - взволнованно начала она. – Здравствуй, доченька. Как ты? Мы вечером звонили, звонили... но никто трубку не брал. Как у вас там дела? Может, мы с папой все-таки приедем?
- Нет… не надо. – услышала Катя собственный голос. – Теперь... уже не надо. Я сама… прилечу… Наверное, завтра…
Послышалось, как сдавленно охнула мама. Слишком хорошо Елена Санна знала этот глухой, надтреснутый голос дочери. Боль и немое отчаяние обожаемого чада в мгновение ока преодолели тысячи миль, и ядовитыми стрелами вонзились в материнское сердце. Елена неслышно вздохнула и тихо заплакала в трубку за них обеих.
- Катенька... крепись, родная. - всхлипнула мама. - Мы с тобой, слышишь? Как же ты там одна? Может, пусть хоть Коля приедет?...
- Я справлюсь, мам... справлюсь, - ответила Катя, как будто смягчившись. - Вы за меня не волнуйтесь, не надо. Скоро я буду дома... там и поговорим, да? Ну, тогда все.
Катя первой закончила разговор, сбросив вызов.
- Вот и все. Вот и все. – повторяла она обреченно. – Все.
Сделала несколько шагов, сбросила с плеч пальто. Потом, вдруг вспомнив о чем-то важном, резко опустилась на пол и нервными движениями принялась выворачивать его карманы, в поисках сотового телефона.
Обнаружив, наконец, пропажу, Катя долго не решалась набрать номер, но знала, что должна, просто обязана сделать это. Сморщившись, словно от боли, в который раз за последние сутки она пыталась дозвониться на знакомый номер, но снова безуспешно. Она звонила и на домашний, однако, страшась предстоящего разговора, в глубине души все же надеялась, что ей снова не ответят. Но маленькие молоточки, отдаваясь тупой болью в мозгу, назойливой морзянкой отбивали слово «надо».
И Катя решилась. Прослушав череду бесстрастных гудков, дождалась сигнала автоответчика и после некоторого замешательства произнесла в никуда:
- Андрей, это Катя… Пушкарева. Я никак не могу до тебя дозвониться, - и после мучительной паузы продолжила: - Твой отец… умер сегодня ночью. Завтра я привезу его… (она не могла заставить себя выговорить «его тело»). Завтра мы будем в Москве.
Она понимала, что сообщать такие новости на автоответчик недопустимо. Это неправильно, это жестоко, в конце концов, все равно, что послать SMS. Но разве у нее был выбор?
Это последнее дело, которое Катя обязала себя выполнить, окончательно лишило ее сил. Она почувствовала себя заслуженным донором крови, из которого выкачали все до последней капли. И теперь по ее возмущенным венам гудела пустота, со свистом проталкивая себя через карманы и клапаны самого главного сосуда, словно ветер в трубах.
Она не знала, сколько времени просидела так на полу, зажав в руке телефон, но удивительный в своей непосредственности инстинкт самосохранения заставил ее очнуться и направиться в кухню, чтобы пополнить давно уже иссякшие запасы жидкости в организме.
Залпом осушив стакан воды, Катя двинулась в столовую, зачем-то прижимая к груди мокрое стекло, и обессилено опустилась на стул. Беспомощно зажав в коленях ладони, она приложилась щекой к прохладной поверхности старого стола, словно прислушиваясь к вздохам, стонам, вибрациям их с Павлом близости, память о которых, несомненно, хранил этот безмолвный свидетель чужого счастья.

***

Наверное, она уснула или просто забылась, но чьи-то неуверенные руки трясли ее за плечи, призывая вернуться в реальность.
- Катя, Кать, да что с тобой, Катя? Может, ей воды надо? – послышался знакомый голос.
- Да, я сейчас, - ответил другой.
Она разлепила веки и, превозмогая свинцовую тяжесть во всем теле, заставила себя поднять голову. Тут же перед ней замельтешило перепуганное лицо Зорькина.
- Уф, Кать, как ты нас напугала-то! – пробормотал он.
- Коля? Ты как здесь?... – сказала так тихо, что сама себя не услышала.
- Прилетел. Да какая разница? Главное, что я здесь. Кать…
- Вот. – услышала она за спиной второй голос.
Сознание окончательно к ней вернулось. Катя обернулась и увидела серьезные глаза Германа. Он стоял позади, протягивая ей стакан с водой.
- Я здесь уже неделю… Примчался, как только узнал. А тут Николай уже… - сказал Полянский, внимательно разглядывая Катино лицо.

Они сбивчиво поведали ей, как столкнулись практически нос к носу прямо у двери ее дома. Звонили – никто не открывал. Но поскольку Катина машина стояла не в гараже, а под открытым небом, да еще и с ключами в замке зажигания, они решили, что хозяйка все же внутри, и просто толкнули входную дверь. Она была не заперта. Пройдя в дом, мужчины наткнулись на разбросанные по полу Катины вещи и заволновались, а обнаружив ее в столовой, безжизненно стекающей со стола, с осколками битого стекла по ногами, и вовсе перепугались.
Катя слушала вполуха. От их торопливого повествования ее отвлекали собственные ощущения -  ее мутило.
Зорькин, как будто угадав состояние подруги, внимательно посмотрел на нее и спросил:
- Кать, ты когда ела в последний раз?
- Я не хочу есть.
- Пушкарева, - повторил он более требовательно, - сколько дней назад ты ела в последний раз?
- Не помню. Коля, я не могу есть, меня тошнит, - выдавила она из последних сил.
- Катя, тебя тошнит от голода! Ты это понимаешь? Сейчас ты съешь то, что я тебе дам. И никаких возражений. Понятно?
Препираться не было мочи, есть, впрочем, тоже, но Коля с упорством надсмотрщика, следил, как давясь, она проглатывала круасан, найденный впопыхах среди нехитрых запасов съестного в ее кухне. Тем временем Герман приготовил кофе. Подумав немного, добавил молока и, отдав чашку Зорькину в руки, продолжил наблюдать за экзекуцией.
Закончив с кормежкой, мужчины заставили Катю прилечь, уложив ее, уже не особо сопротивляющуюся, на диван в гостиной.
- А ты молодец, - сказал Герман. Ловко справился.
Как-то легко и незаметно для обоих они перешли на «ты».
- Она никогда не ест, когда ей плохо. И не плачет. Это хуже. Если накормить ее еще можно, то заставить выплакаться - практически нереально. Она доведет себя до ручки. И мне кажется, что сейчас она сама этого хочет.
- А если попытаться спровоцировать?...
- Что? Истерику? И кто из нас двоих будет «Доктором Зло»?
Герман пожал плечами, соглашаясь с тем, что сморозил глупость.
- Хотя, - закивал Зорькин, - может, ты и прав. Только я не представляю, чем ее сейчас можно пронять так, чтобы не ранить еще сильнее.

Катя лежала на диване, свернувшись калачиком, успокаивая свой урчащий живот и предаваясь воспоминаниям. Сон не шел. Напротив, в голове поселилась поразительная ясность, непредвещавшая покоя на много дней вперед.
Зорькин с Полянским обосновались в кухне и о чем-то негромко переговаривались. Впервые за весь вечер Катя осознала, что под этой крышей в заботах о ней сошлись два совершенно незнакомых человека и, кажется, даже поладили.
Поднявшись с дивана физически совершенно разбитая, но с отвратительно трезвой головой, не сделав и двух шагов, Катя покачнулась, задев ногой напольную фарфоровую вазу у камина, и вяло оперлась о подлокотник тяжелого кресла. На звон осколков, разбивших тишину, в один вмиг примчались Герман и Николай.
Они появились в дверном проеме, как «двое из ларца», взъерошенные, встревоженные, готовые выполнить любое ее желание, с немым вопросом в глазах. И если бы ситуация не была так трагична, то могла бы вызвать улыбку, на деле же спровоцировав взрыв неконтролируемого истерического хохота.
Не имея возможности даже отдышаться, Катя, содрогаясь всем телом, осела на пол, согнувшись в конвульсиях, но уже не безудержного смеха. Она рыдала. Горько, безутешно, в голос. А Герман с Колей так и стояли в дверях, не шелохнувшись, понимая, что самое важное на сегодня лекарство «больная» уже приняла.
- Вот, и злить не пришлось, - пробурчал Коля себе под нос.

Глаз за всю ночь так никто и не сомкнул. А утром все трое уехали.

Глава 8.

(Ивэл)

- Да… да, вот этот поворот, кажется? – говорила Катя, выглядывая в окно автомобиля и пытаясь вспомнить дорогу.
- Так этот или следующий, или, может, предыдущий? – волновался Коля. – Кать, ты сколько раз там была?
- Много раз, Коля, много, но за рулем-то ни разу, поэтому и не помню точно. Там дальше шлагбаум должен быть… О, вот он… Возле будки охранника притормози…
Зорькин облегченно выдохнул.
Предъявив охране Катин пропуск, друзья благополучно двинулись дальше, но, не проехав и ста метров, Катя попросила:
- Коля, останови, пожалуйста… Отсюда я сама.
Николай выполнил просьбу, и оба замолчали на минуту.
- Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Зорькин.
- Ты настоящий друг, Коль, но я сама должна, понимаешь?
Он согласно кивнул.
- И не жди меня, езжай домой, а я обратно такси возьму. Кто знает, сколько я здесь пробуду.
Она уже собралась выйти, толкая дверцу машины, как Коля, будто вспомнив о чем-то важном, выпалил:
- Кать, а деньги-то у тебя есть?
- Ну, да… - ответила она, припоминая, что, покупая хлеб для Ивэла, держала кошелек в руках. И достав его из сумки, продемонстрировала Зорькину.
- Да я не про мелочь, Кать, я про ДЕНЬГИ, - пояснил он. Достал из кармана несколько купюр и протянул Катерине.
- Зачем мне столько? На такси до Чукотки я сегодня не планировала.
- Нет, - вздохнул Коля с видом педагога, уставшего в энный раз разжевывать нерадивым студентам элементарную задачу. – Это не на такси. Это на налаживание контактов. Налаживание новых и восстановление старых.
Катя нахмурилась, а потом, грустно усмехнувшись, подняла на Колю глаза.
- Я совсем несносная, да?
- Бывает, - улыбнулся он.
Взяв деньги, Катя вышла из машины и, помахав Коле рукой, зашагала вперед. А Зорькин, прежде чем тронуться в путь, высунулся из машины и прокричал:
- Кать, а если ты все-таки умудришься заблудиться, выбрось свой компас и доверься коню. Конь - животное умное, выведет куда надо.
- У меня нет компаса, Коля! – обернулась она.
- Есть, эксклюзивная модель в черепной коробке, только ни чертА не работает!
- Да ну тебя, - махнула на него рукой и отправилась прочь, уже не оглядываясь. А про себя подумала: - А ведь прав… - и не смогла сдержать улыбки.

***

Катя шла по широкой еловой аллее, не торопясь вдыхая пьянящий аромат хвойного леса. Все те же ели сказочные, все те же домики игрушечные… Все как будто то же. Или нет? Или она сама другая? Верно, другая. Тогда – счастливая, сегодня – потерянная. И одинокая. Никогда еще не бывала она здесь без Павла. А теперь идет, словно в гости, и разрешения спросить хочется, и зайти боязно. Он был здесь своим, а она всего лишь при нем.
Задумалась и не заметила, как добрела до бревенчатой избы, где хозяйничала Мария  Петровна. Остановилась у порога. Огляделась в нерешительности. Их всегда здесь привечали по-особому. Других таких гостей тут не бывало. Мария Петровна по началу все головой качала, но вскоре оттаяла и только посмеивалась украдкой в сторону Павла с Катей, мол, что с них возьмешь, с влюбленных. А Павла про себя окрестила везунчиком. С тех пор в разговорах с мужем своим, Василичем, иначе Павла и не называла.
Неожиданно из-за плеча раздался голос Василича:
- Катерина, ты что ли? А чего стоишь, как не родная? Чай не лето, ноябрь месяц на дворе. Ну-ка, пойдем в избу, - и, прихватив ее за руку, потянул в дом.
- Петровна, ты посмотри, какого гостя я тебе привел! Ни за что не угадаешь.
Мария Петровна вышла на голос мужа и, увидев Катю, радостно всплеснула руками.
- Катюша! Приехала, значит… А мы уж и не ждали… Да ты проходи, проходи, сейчас я тебя чайком согрею, а то вон и нос уже красный, и руки поди озябли.
На один только миг взглянув на хозяйку, Кате стало понятно: все знает. Ну и хорошо, не придется ничего объяснять.
- Здравствуйте, Мария Петровна. От чая не откажусь, но позже. А сейчас я в конюшню хотела... Василь Василич, можно?
- Отчего ж нельзя? Иди, милая. Коняка твой уже заждался. Ведь, как чуял стервец, уж больше месяца никого к себе не подпускает.
Подошла к конюшне. Сердце замерло в прыжке. Воспоминания нахлынули лавиной: вот она знакомится с Ивэлом и самозабвенно целуется с Павлом, вот уже вполне самостоятельно сидит в седле, а он над ней слегка подтрунивает, а вот он несет ее в постель после долгой верховой прогулки, и откуда ни возьмись берутся силы и открывается второе дыхание…
Несмелым движением Катя толкнула дверь конюшни и прошла к стойлу.
- Ну, здравствуй, мой хороший, помнишь меня еще? - всхлипнула она. – Вот мы с тобой и осиротели.
Не поднимая скорбно опущенной головы, Ивэл скосил глаза в сторону Кати.
- Ты тоже по нему скучаешь, правда? Ну, так знай, ты не один.
Катя открыла стойло и вошла. Обняла Ивэла за шею и тихо заплакала, понимая, что, наконец-то, обрела того, с кем могла разделить свое горе. Так и стояли они обнявшись. Катя роняла слезы, прислонившись щекой к шелковой шерсти Ивэла, а он, тихо фырчал ей в макушку.
Послышался скрип старых дверных петель и глухой стук закрывающейся двери. Ивэл навострил уши, Катя оторвалась от коня и огляделась. Никого. Ветер, наверное.
- Ты уж прости меня, ладно? – сказала она, снова обернувшись к животному. – Больше я тебя не брошу. Обещаю.
Ивэл не возражал. Он как будто понимал и соглашался, и Катя это чувствовала.
- Ой, что же это я? Совсем забыла… У меня же для тебя гостинец есть. Давай отметим нашу встречу? – проговорила она, быстро извлекая из сумки небольшую буханку хлеба. Отломила кусок и протянула Ивэлу: - Смотри, как ты любишь, я помню, черный с курагой и орехами, так ведь?
Немного помедлив, Ивэл заглянул в глаза своей новой хозяйки и потянулся за угощением. А Катя гладила его гриву и приговаривала: «Вот и умница, хороший мальчик».
Снова скрипнула дверь, и на пороге конюшни появился Василич.
- Ну как, не серчает? – обратился он к Катерине, кивая на жующего Ивэла.
- По-моему, мы друг друга поняли, - с улыбкой ответила Катя. – Василь Василич, а можно его оседлать?
- Да ты чего, девка, конь-то норовистый, он же никого окромя Пал Олегыча, царствие ему небесное, да еще конюха нашего, Саньки, к себе не допускал. А теперь и Саньке не подойти. Взяла б уж лучше Динку что ли, иль какую другую кобылку, а?
- Это не для меня. Я Ивэла хочу прогулять. Давайте попробуем. А не пустит в седло, под уздцы поведу. Мне все равно, главное, чтобы он был не против.
Василич неодобрительно покачал головой.
- Ну смотри, Катерина, как бы не покалечилась.
- Не покалечусь, - ответила Катя. – Он меня не обидит.
Василич позвал Саньку, тот помог оседлать коня, изумляясь при этом внезапной перемене настроения Ивэла и его непривычной покладистости.
Катя вывела лошадь из конюшни и, сама себе удивляясь, легко запрыгнула в седло. А в мыслях улыбнулась, отметив, что из тех многочисленных вещей, которым учил ее Павел, кое-что она все-таки усвоила.
От непривычной высоты голова немного кружилась. Но в стороне стояли нахмурившийся Василич и довольно заинтересованный Санька, так что об отступлении и речи быть не могло. Слегка отдав поводья, Катя осторожно придавила шенкелями бока лошади и припустилась легкой рысью. Привычным маршрутом объехала конюшню, бревенчатые домики и свернула в лес. А когда поняла, что скрылась из вида наблюдавших за ней людей, слегка осадила коня и расслабилась, упала грудью ему на холку и, обхватив руками шею, уткнулась носом в мохнатую гриву. Так и шли они, слившись воедино, бесцельно, не торопясь, плутая по дорогам своей памяти, прислушиваясь к дыханию друг друга, разделяя общую боль.
Прошло, вероятно, немало времени, прежде чем Ивэл принес свою ношу  обратно. Уже смеркалось, похолодало, и изо рта валили клубы белого пара. Катя отвела Ивэла в стойло и передала на попечение Саньки, но уходить не спешила. Стояла, переминаясь с ноги на ногу, словно собиралась с силами, но все же решилась и, покраснев, обратилась к конюху:
- Саша, я хотела вас попросить… присмотреть за Ивэлом получше. Он мне очень дорог.
Сказала и решительно протянула ему бумажные купюры. Деньги Санька взял и привычным жестом отправил в карман куртки, деловито заверив гостью, что все будет выполнено в лучшем виде.

Покинув конюшню, Катя поняла, что голодна как никогда. И ноги сами понесли ее в избу к Петровне. Лишь только ступила на порог, как пахнУло дурманящим ароматом домашней выпечки, с пылу с жару из русской печи. На встречу выскочила, улыбаясь, Мария Петровна:
- А, вот и Катюша вернулась. Я уж заждалась. Специально для тебя блины затеяла. Ты проходи, проходи, - распоряжалась хозяйка.
- Пахнет как… закачаешься, - повела носом Катя. Похоже, я на запах и пришла.
- И не только ты, - усмехнулась Петровна. Не так давно последних гостей разогнала, вон, один Вадим Максимыч и остался.
Только тут Катя поняла, что они с Марьей Петровной не одни в доме. За столом, отодвинув от себя огромную дымящуюся кружку, сидел гость и бесцеремонно разглядывал Катерину, отчего она тут же смутилась. Мужчина Катино смущение заметил, и его это, как будто, позабавило.
- Вот уж не думал, что в нашем лесу встречаются такие феи, - сказал он. Марья Петровна, где ж вы таких красавиц от меня прячете?
- Ты, Вадим Максимыч, не балуй, - ответила Петровна. Вижу, и добавка уже не впрок. Ты беги уже, еще своих догонишь.
- Не, хуже нет - ждать да догонять. Теперь я и сам доберусь, сказал он, по-прежнему рассматривая Катерину.
Марья Петровна усадила Катю за стол, поставила перед ней такую же огромную, как у гостя, кружку с травяным чаем и поближе придвинула блюдо с горкой ароматных блинов.
Катерина, отметила, что мужчина довольно молод. Слишком молод, а для «Максимыча» и подавно. Но осознание какой-то собственной значимости придавала ему уверенности в себе, от которой его просто распирало. Катя, подумав немного, плюнула на смущение и принялась за еду.
- Ты как, Катюш, заночуешь? – спросила Мария Петровна. - Так я домик ваш приготовлю…
Упоминание об их с Палом пристанище здесь заставило Катю замереть. И, отрицательно покачав головой,  она твердо ответила, рассматривая остатки чая в  своей кружке:
- Нет. Не останусь. Вызову такси и домой.
- Какое такси? Зачем такси? – встрял Вадим. Если до Москвы, то я с удовольствием подвезу!
Катя вопросительно посмотрела на Марию Петровну, а та, одобрительно махнув рукой, бросила:
- Поезжай Катюш. Дело уж скоро к ночи. Когда твое такси приедет-то, кто знает… Езжай. А насчет Вадима Максимыча ты не переживай, он мне сейчас пообещает не паясничать. Так ведь, соколик? – спросила Петровна, бросив строгий взгляд на Вадима.
- Обижаете, Мария Петровна! – притворно разобиделся тот. Можете на меня рассчитывать.
На том и порешили, быстро собрались и отправились восвояси. Всю дорогу Вадим пыжился изо всех сил, пытаясь добиться внимания своей спутницы, но тщетно. Катя была далеко, лишь иногда кивала из вежливости, соглашаясь с чем-то, о чем даже не слышала.

На следующий день Катя сама позвонила Полянскому и сказала, что готова приступить к работе.

Глава 10.

(Ресторан - Катя)

Как и следовало ожидать, последний рабочий день в уходящем году, выдался совершенно бестолковым. Сотрудники пришли на службу приятно расслабленными и, открыто забросив свои трудовые обязанности, слонялись по офису, вдохновенно обсуждая подробности предстоящей корпоративной вечеринки по случаю встречи Нового года. Дамы прихорашивались и сплетничали, мужчины убивали время в курилке за праздными разговорами.
Весь этот день Катерина пряталась от людей в стенах своего кабинета, старательно делая вид, что занята какими-то неотложными делами. Поначалу она всерьез надеялась найти себе хоть сколько-нибудь полезное применение, но вскоре пришлось отказаться от этой мысли. Препятствием послужили ее собственные стахановские подвиги последних недель. Чем занять себя в одиночестве в преддверии всеобщего веселья? Разве что скрепки пересчитать.
В дверь тихонько постучали, и на пороге материализовалась Настя. В вечернем платье, в полной «боевой раскраске», когда только успела?
- Екатерина Валерьевна, там народ уже собираться начал… Я вам еще нужна?
- Нет, Настя, нет. Иди, конечно.
- А… вы? – замялась Настя, - пойдете?
Настасья, конечно же, была в курсе печальной истории своей начальницы, о которой в первые же дни их совместной с Пушкаревой работы ей поведали осведомленные сослуживицы. И теперь, смутно подозревая, что своим невинным вопросом она все-таки перешла грань дозволенного, стояла смущенная, как провинившаяся школьница.
- Да… но я… позже, - ответила Катя. - А ты беги.
Настя с готовностью кивнула и скрылась в приемной, но тотчас же в дверном проеме снова появилась ее голова:
- А давайте я вам кофе сделаю?
Катя открыла рот, чтобы возразить, но Настя не позволила ей начать.
- Я все равно сделаю, а вы уж там решите, надо или нет, ага? Я быстро, – протараторила девушка и скрылась из виду.
Возражать было уже не кому, и Катя лишь пожала плечами.

Конечно, на банкет Катерина идти не хотела, да и не собиралась вовсе (не вовремя все это и… не в ее положении), но на шесть часов вечера была назначена важная встреча с деловыми партнерами, а Полянский очень настаивал на ее личном присутствии. Пришлось сделать над собой нешуточное усилие и целый час просидеть за шумным столом, пока не закончилась официальная часть и появилась возможность незаметно покинуть торжество.
Всю дорогу до ресторана Герман украдкой поглядывал на Катерину. Устала, это заметно. Еще бы! Полтора месяца отпахала как заяц на барабане. За такой короткий срок смогла наладить работу своего отдела, успела подготовить и провести две крупные сделки, на доходы от которых можно кормить всю фирму в течение полугода. Вот только на себя совсем махнула рукой. Хотя, может, так и надо пока?..
Разумеется, он понимал, что никакими увеселительными мероприятиями Катерину сейчас не пронять, более того, все это будет ей в тягость. Но так хотелось вытащить ее в свет, растормошить немного, побыть с нею, пусть и не вдвоем. Хотя бы и на деловом ужине. Он просто не удержался. И, глядя на ее бледное лицо, сейчас  уже сомневался, правильно ли он поступил. Вполне ведь мог справиться самостоятельно, не в первый раз, но тем не менее, нашел для нее тридцать три убедительных довода своей полной несостоятельности без ее поддержки в переговорах.
- Устала? -  спросил Герман лишь для того, чтобы выловить Катю из забытья, – Думаю, уже можно расслабиться. Клиент почти созрел. Все основные моменты уже утрясли, осталось только расставить акценты и можно праздновать победу, - и ободряюще ей улыбнулся.
- Кстати, мы уже на месте, - сказал Полянский. Припарковал автомобиль и помог Кате выйти из машины.
Катя вышла, вдохнула морозный воздух и замерла. Только сейчас она поняла, что это место ей знакомо. Она подняла взгляд на сияющую неоновую вывеску. Ну да, конечно, ресторан «Модерн». Тот самый, в котором целую жизнь назад она рассказывала Павлу о делах «Никамоды»… Что же делать? В ногах свинец – ни войти, ни сбежать. Объяснить? Слишком долго придется объяснять, клиенты разбегутся.
- Кать… Катя… Все в порядке? – Герман держал ее за локоть, вглядываясь в побелевшее лицо.
Катя рассеянно кивнула в ответ.
- Тогда пойдем?
И они вошли. Их проводили в випзал. Интерьер с тех пор изменился, столики расставлены иначе, окна какие-то другие… витражи? Да, витражей тогда не было… Она вспомнила прохожих за окном, теперь их не видно. Все иначе, как будто и не было ничего, словно ЕГО не было. В груди больно кольнуло. «Все тебе, Пушкарева, не так, - отругала она себя, - А если бы ничего не изменилось, было бы лучше? Как бы тогда тебе дышалось в этих стенах? Довольно, возьми себя в руки и скажи уже что-нибудь умное».

Как и предполагал Полянский, все прошло без сучка, без задоринки. Ужин плавно перетек из делового русла в дружеское. Мужчины отошли от темы бизнеса и переключились на обсуждение предстоящих рождественских каникул, горнолыжных курортов и автосалонов. Но при этом, не оставляя свою даму без внимания, следили, чтобы ее бокал был постоянно полон.
Весь вечер Герман наблюдал за Катей. Вино сделало свое дело, и на сдержанном поначалу лице заиграл лихорадочный румянец, глаза заискрились неровным блеском, губы задрожали в улыбке. Он с удивлением отметил, что единственным человеком за этим столом, который не замечал ее привлекательности, была сама Катя. Она была чертовски хороша. Маленькое черное платье, облегающее хрупкую фигуру, могло бы сделать его обладательницу аскетично неприметной, если бы не нитка жемчуга на тонкой Катиной шее, превратившая универсальный наряд из строго делового в изысканно соблазнительный.
Невесомый макияж лишь подчеркивал пренебрежительное отношение Катерины ко всякого рода условностям. Она ничего специально не делала, чтобы нравиться, но по этой же причине вопреки собственным ожиданиям приковывала к себе взоры окружающих. Она была настоящей, без тени фальши и напускного лоска. Кажется, только руку протянуть, и почувствуешь ее живое тепло. Но нельзя. В глазах чернота - пропасть потери. И каким-то парадоксальным образом эта пропасть не отдаляла, а лишь сильнее засасывала.

Неожиданно жалобной коровой замычал Катин мобильный. Извинившись перед мужчинами, она встала из-за стола и вышла в холл, где у гардероба чуть ли не лбом столкнулась со смутно знакомым лицом. Лицо растянулось в довольной улыбке:
- Ба, не уж-то и здесь лесные феи встречаются? Катенька, какими судьбами? Забыли меня? Вижу-вижу, что забыли, да я не в обиде… Лес… избушка… блины Петровны… Ну  как, вспомнили?
- Да-да, конечно… Вадим… Максимыч… правильно?
- Он самый, - продолжал улыбаться тот, - Какая приятная неожиданность… А вы прекрасно выглядите, Катенька, - и смерил ее удовлетворительным взглядом снизу вверх и обратно.
Катя снова смутилась, и так же, как тогда, Вадима это позабавило. Ловким движением он завладел обеими руками Катерины и поднес их к своим губам. Она попыталась отнять руки, но он не позволил.
- Катенька, раз уж мы так удачно встретились, может, составите мне компанию и поужинаете со мной?
Катя вновь попыталась высвободить руки, но с тем же успехом. «ПаЯц», - мысленно ругнулась она, а вслух сказала:
- Боюсь, Вадим Максимыч, это невозможно. Я здесь по делу, компания у меня уже есть и давно меня дожидается.
- Как жаль, - театрально закатил глаза Вадим, - вы снова разбили мне сердце.
И с удовольствием наблюдая за тем, как нервничает Катерина, медленно поцеловал по очереди сначала одну, а затем и другую руку.

Насладиться этим маленьким спектаклем довелось лишь скучающей гардеробщице да четверым только что вошедшим гостям, перед которыми швейцар услужливо распахнул двери.
- Опа! Веселая вдова – картина маслом, - хохотнул первый.
- Вот, значит, как… - пробурчал второй и, оторвавшись от пола, медленно двинулся в направлении Катерины и ее спутника.
Такого подарка судьбы он уже и не ждал. Но есть, есть в жизни справедливость! Недобро усмехнулся и, бесшумно приблизившись к парочке, остановился прямо у Кати за спиной.
- Не помешал? – услышала она знакомый вкрадчивый голос и, вздрогнув, резко обернулась.
Криво усмехаясь, над ней возвышался Жданов.
- Андрей?..
- Катерина наша Валерьевна! Сколько лет, сколько зим! Вижу, времени вы даром не теряете.
Краем глаза Катя заметила у входа Малиновского в обнимку с двумя девицами по метр восемьдесят каждая, с неподдельным интересом наблюдавшего мизансцену. Девицы же, повиснув на нем шнурками, откровенно скучали.
Жданов окинул Вадима пренебрежительным взглядом и, наклонившись к Катерине, отчего та шарахнулась в сторону, прошептал ей в ухо:
- Уже нашла новую жертву?
Она смотрела на него во все глаза, интуитивно понимая, что лучше с ним сегодня не связываться. И, кажется, он был пьян. Или нет? Хотя… все же пьян немного. Не так, чтобы это бросалось в глаза, но было достаточным для того, чтобы выйти из себя. А каким мог быть Андрей Жданов в бешенстве, она еще помнила. И призвав на помощь остатки куда-то подевавшегося самообладания, Катя отступила от него на шаг и спокойно сказала:
- Здравствуй, Андрей.
- Не познакомишь меня со своим кавалером? – спросил Андрей и, отзеркалив ее же движение, сделал шаг вслед за ней.
- Прости, но не сегодня.
Катя хотела развернуться и просто уйти. Препираться с ним сейчас у нее не было ни сил, ни желания. Но каким-то дьявольским чутьем Жданов почувствовал ее решительность и поймал за руку, крепко схватив чуть выше локтя.
- Но-но! – подал голос Вадим. – Полегче!
В ответ Жданов метнул на него такой взгляд, что Вадим Максимыч осекся,  противно почувствовав себя выскочившим из штанишек и почему-то уже не Мксимычем.
Катя дернулась. Да что же это такое, что ж ее сегодня всякие… хм… за руки-то хватают?
- Что, - выдавил Жданов, - переключилась с престарелых дураков на юнцов зеленых?
Удар пришелся в самое больное место. Она перестала дергаться, внутренне вся напряглась и застыла.
- Оно и понятно, - не унимался Андрей, - так надежней, не надо опасаться снова быть вычеркнутой из завещания… можно просто жить себе припеваючи с каким-нибудь безмозглым молокососом и наставлять ему рога, пока не вышвырнет… Хотя… тебя так просто не вышвырнешь… умеешь ты…
Жданов неприятно цокнул языком и, видя, что Пушкарева не пытается вырываться, отпустил ее руку.
- Слушай, - процедил он с издевкой, - а ты ни разу не пожалела, что променяла меня на отца? А то все старики да дети…
- Ты, - не выдержала Катя, - да ты мизинца его не стоишь… ни тогда, ни теперь, - отчеканила она еле слышно, но, судя по меняющемуся выражению лица Андрея, каждое ее слово достигло своей цели.
- Мизинца, может, и не стОю… а вот всего остального… - прошипел он и двинулся на нее.
Катя неосознанно попятилась, снова отступив назад, и уперлась спиной в стену. В какой-то миг паника заплясала в ее глазах, она рванулась в сторону, но поздно, Жданов вцепился  мертвой хваткой, ожесточенно впился в нее, больно прикусив губу.
Она вырывалась, как взбесившаяся кошка, беспомощно метясь в кольце его рук, но недолго. Кто-то оттащил его от нее. Ее трясло и колотило. Она по-прежнему стояла, прислонившись к стене, зажав ладонью укушенную губу, пока не увидела перед собой испуганное лицо Германа.

Глава 12.

Катя задерживалась. В холле какая-то возня, звуки странные. И словно почувствовав неладное, Полянский извинился перед деловыми партнерами и, подорвавшись с места, быстрым шагом направился к выходу из зала.
Первое, что увидел Герман, это огромные возмущенные глаза гардеробщицы, а затем по кругу: две девицы модельной внешности у стойки гардероба, устремившие раздосадованные взгляды к тяжелым входным дверям, за которыми уже скрывались спины чем-то неуловимо знакомых мужчин, дальше – растерянный и сконфуженный молодой человек, который то ли решался что-то сказать, то ли протянуть руку к… Кате… Катя! Она стояла, прислонившись к стене, практически позади него, зажав рот ладонью, и мелко вздрагивала. В глазах застыли слезы, вот-вот готовые пролиться.
Внезапно Герман понял, кого напомнили ему двое спешно удалившихся мужчин. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Он пока не имел представления о том, что именно здесь произошло, но уже точно знал, кто в этом виноват. Какие-то доли секунды он раздумывал над следующим шагом, сосредоточенно глядя то на захлопнувшиеся двери, то на сжавшуюся в комочек женщину и, приняв единственно верное решение, бросился к Катерине.
Полянский не сразу поймал ее затравленный взгляд, но когда понял, что она его все-таки идентифицировала, постарался удержать связующую их ниточку тихим «Кать...».
- Кать, Катя… Что… что случилось? – вопрошал Герман, отнимая ее руку от лица.
Взору представились мертвенно бледные щеки Катерины с чуть распухшей, нездорового вида нижней губой. Ярость колючим ежом подкатила к горлу, в голове пулей пронеслось: «Сволочь!».
- Он что… он что, ударил... тебя?
От этих слов Катерина встрепенулась, отвела глаза и попыталась втянуть укушенную губу, как будто стараясь спрятать позорное клеймо, но тут же сморщилась от боли. Повернулась к Герману непострадавшим боком и отрицательно покачала головой.
- Нет. Просто… Мне надо… Я сейчас… - пролепетала она и, робко высвободившись из рук Полянского, неуверенной походкой двинулась по направлению к дамской комнате, но, не сделав и трех шагов, поскользнулась, нелепо взмахнув руками, пошатнулась и угодила в объятия подоспевшего Германа.
В решающий момент он успел подхватить Катерину, но в следующее мгновение изогнулся сам, выписывая в воздухе немыслимые пируэты, однако сумел удержать равновесие, устоять на ногах и не выпустить из рук свей добычи. Мысленно чертыхаясь, Полянский все же проводил Катю до цели и потом несколько секунд стоял неподвижно у захлопнувшейся перед самым носом двери. Затем резко развернулся, не поднимая глаз, и зацепился взглядом за одинокую жемчужную горошину  на полу. Тут же обнаружилась еще одна и еще… Весь пол был усыпан жемчугом. Герман понял, на чем поскользнулся. И снова в мозгу закипело: «Убью!».
Время шло. Ситуация требовала быстрых, выверенных действий. Герман, подумав немного, решительно направился к молодому человеку, который по-прежнему оставался в холле и наблюдал за Полянским, а, поняв, что Герман движется именно к нему, поспешно выбросил руку для приветствия.
- Русаков. Вадим… Мы с Катей знакомы… немного.
Протянутую руку Герман пожал.
- Герман Полянский. Коллега Кати, – ответил он, пристально разглядывая нового знакомого. – Вы были здесь и все видели?
- Дда. - Вадим едва заметно смутился.
Уловив заминку в голосе нового знакомого и то, как Русаков сразу подобрался и распетушился, Полянский интуитивно понял, что тот будет просто нагло врать. Как же, был здесь, занял лучшие места в партере и «наслаждался» спектаклем. Просто наблюдал и бездействовал. Да, точно, так и было. Ведь и стоял поодаль, и дыхание вон ровное… Харизму берег. Ну-ну, знаем мы таких, повидали.
- Вадим, - обратился к нему Полянский. – Не окажете услугу? Надо быстро раздобыть льда.
- Что, простите?
- Льда. Ну, спросите у администратора или на кухне… Должен же быть здесь лед, это же ресторан.
- Ааа, - понимающе закивал Вадим, - да-да, конечно, я сейчас…
А Герман уже повернулся к гардеробщице, превратившись в саму галантность. Вот кто поведает ему подробности случившегося во всех красках. Еще бы, в один вечер и развлечение и благодарный слушатель. Сегодня явно ее день.
Немолодая и, судя по всему, азартная женщина возбужденно и с удовольствием, спешила поведать этому интересному, внушающему доверие молодому мужчине о событиях последних двадцати минут. И хоть не все слова ей удалось расслышать, но видела-то она все, от начала до конца и собственными глазами.
Она тараторила без остановки, перебивая саму себя, сначала показывая обеими руками в направлении удалившегося Русакова, затем в сторону распахнувшихся перед новыми гостями входных дверей, и снова в сторону Русакова… Чем больше узнавал Полянский, тем мрачнее он становился. Час от часу не легче! С чего бы это Жданов переквалифицировался в Отелло? И чего такого ему вообще могло понадобиться от Катерины, да так, что крышу снесло напрочь?
Однако время. Полянский взглянул на свой «Rolex». Собственно, картина относительно ясна, а прояснять ее дальше здесь в его планы не входило. Поблагодарив гардеробщицу, он метнулся в зал к уже заждавшимся деловым партнерам. Там извинился за себя и Катю, сославшись на ее неважное самочувствие, пожелал им доброго здравия и откланялся (благо, ужин уже можно было считать состоявшимся, а сделку заключенной). По пути к выходу поймал официанта, обслуживающего их столик, сунул ему денег за ужин и еще сверху, с просьбой позаботиться об оставшихся посетителях.
Кати в холле не обнаружилось, значит, она еще не выходила. Зато как нельзя кстати появился Русаков с небольшим запечатанным пакетом льда в руках. Герман уверенно завладел пакетом, поблагодарил Вадима и коротко попрощался. Несмотря на некоторое замешательство, ненадолго задержавшее его на пороге дамской комнаты, он решительно толкнул дверь и вошел.

***

Лишь только за Катей захлопнулась дверь, отгородив ее от сочувствующих взглядов, она без сил опустилась на низкий пуф и, уронив лицо в ладони, горько разрыдалась от переполнявшей ее обиды. Совсем как в детстве, когда, получив незаслуженное наказание, пряталась в каком-нибудь темном углу, раздавленная чувством вселенской несправедливости, и глотала непрошенные слезы.

Герман шагнул к ней и присел на корточки, пытаясь разглядеть ее лицо, а она упрямо качала головой, как маленькая девочка, стесняясь посмотреть ему в глаза. Он прихватил ее за плечи и одним рывком поднял с пуфа. Осторожно, но настойчиво, невзирая на ее сопротивление, отцепил от лица руки и увидел то, что в общем-то и ожидал увидеть, но все равно оказался не готов. Пострадавшая губа посинела, ее заметно разнесло. Веки болезненно покраснели и припухли. А Катя блуждала взглядом по его груди, старательно рассматривая узел модного галстука. Герман судорожно сглотнул, приложил лед к Катиной щеке, зафиксировав пакет ее же ладонью, притянул девушку к себе и обнял. Катерина не сопротивлялась. Напротив, уткнувшись шмыгающим носом ему плечо, всхлипывала все реже, физически ощущая, как медленно покидает тело напряжение этого бесконечного дня.
Дверь распахнулась, впустив важного вида женщину. Дама, опознав мужчину в женском туалете, сначала остановилась при входе, как вкопанная, а затем, недовольно поджав губы, демонстративно прошла в кабинку.
- Кать, - тихо позвал Герман, - пойдем отсюда, а? Пока меня не приняли за извращенца и не выставили с охраной…
Он не мог видеть, скорее почувствовал, как она улыбнулась, и увлек ее к выходу. Задержавшись на секунду у гардероба, Полянский накинул Кате на плечи шубу, запрыгнул в свою дубленку и, крепко держа Катерину за руку, вышел на улицу.
По дороге домой она попросила Германа остановиться. Ей необходимо было прийти в себя и окончательно успокоится, чтобы своим неприглядным видом не напугать родителей, которые еще, наверное, не спят. Она долго стояла, оперевшись на бампер машины, ловя ртом снежинки, пытаясь вернуть хотя бы видимость душевного спокойствия.
Уже у подъезда своего дома Катя впервые после инцидента открыто посмотрела на Полянского, может, потому, что уже смогла взять себя в руки, а может, просто потому, что было темно.
- Незавидная у тебя доля, - сказала она, - вытаскивать меня из неприятностей. Прямо злой рок какой-то. Прости.
- Ну, что ты? – улыбнулся он. – Зачем же тогда нужны друзья? И для этого тоже. Ведь так?
Он ободряюще приобнял ее за плечи.
- Кать, все проходит… И это тоже пройдет. Жизнь как зебра: полоса белая, полоса черная. Скоро все наладится, вот увидишь.
Она неопределенно кивнула в ответ.
- И еще, - добавил Герман. – С наступающим, Кать. Обязательно загадай желание. Уже завтра. Обещаешь?
- Обещаю, - ответила она, благодарно поцеловала Германа в щеку и скрылась в подъезде.

Глава 14.

Проснулась Катя поздно, почти к полудню, с тяжелой головой и ватным телом. Долго щурилась, пытаясь рассмотреть время на настенных часах, а когда поняла, что проспала почти до обеда, обреченно вздохнула и заставила себя подняться. Завернулась в теплый домашний халат и вышла из комнаты. Тут же нос защекотал терпкий еловый запах. На пороге квартиры в тесной прихожей топтались раскрасневшиеся с мороза Зорькин с отцом, затаскивая в дверь огромную душистую елку.
- Говорил же, связать надо было, а он не надо, не надо! Ветки помнем – дерево обидится! Тьфу, ты! Где только набрался ахинеи-то этой? - ворчал Валерий Сергеевич. - А теперь вот стой тут, жуй иголки, раз такой умник. Сам напросился.
На шум из кухни выбежала Елена Санна.
- Красота-то какая! - всплеснула она руками, завидев зеленое чудо. - Ох, и Катюша наша проснулась.
- Привет, Пушкарева! – заулыбался Зорькин, забавно вытягивая шею из-за густых колючих ветвей. – Долго же почивать изволите. Мы тут уже по семь ковров навышивали… А что это у тебя с лицом?
В груди разом похолодело. Забыла. Как она могла? Даже в зеркало на себя не взглянула и сразу пред светлы очи…
- Где? – растерянно выдавила Катя, поймав на себе озабоченный взгляд матери, и инстинктивно провела по губам тыльной стороной ладони.
- Да вот, Катюш... на простуду похоже… Надо же, так не кстати… - покачала головой Елена, разглядывая лицо дочери. Да ты не переживай, доченька, у меня облепиха протертая есть. Приложишь, и все как рукой снимет.
- Да, - поспешно закивала Катерина, - я посмотрю только, - и рванула в ванную.
Как же хорошо, что есть облепиха! И врать не придется, останется лишь благодарно принять мамины заботливые хлопоты, не разрушая ее иллюзий.
Заперла дверь изнутри и подняла глаза на свое отражение. На нее смотрела несчастная женщина. Взгляд сосредоточенно придирчивый. Веки припухшие, измученные полночными слезами и бессонницей. На голове бардак. Леший в дремучем лесу и тот милее. А губа... Да ничего вроде... Вид, правда, нездоровый, но следов криминала не наблюдается, уже хорошо. Да уж, красавица, нечего сказать. Не Квазимодо, конечно, но и не фея. Нет, феями здесь и не пахнет. Так, поганка болотная... Боже, неужели это я?.. Сокрушенно вздохнула и потянулась за зубной щеткой.

Катя задумчиво стояла у окна в своей комнате, обеими руками упираясь в подоконник, прислонив лоб к прохладному стеклу. Этот последний день в году выдался необыкновенно погожим, снежным и солнечным, став желанным новогодним подарком для всех и особенно для шалящей во дворе детворы, чей радостный галдеж беспрепятственно проникал в жилище сквозь щели старых рам. Глядя на их веселую возню, трудно было удержаться, чтобы не позавидовать их удивительной способности так искренно и неподдельно радоваться жизни.
Облачившись в старые удобные джинсы, Катя твердо решила не изводить себя печальными мыслями и не омрачать родным праздник. Только не сегодня. Сейчас пойдет и найдет себе полезное занятие. На кухню соваться не стоит, там мамина вотчина. Разве что полы надраить или елку нарядить?.. Да, точно, елка! Ах, даже руки зачесались от нетерпения, как в детстве. Ну надо же...
- Пушкарева! - в комнату без стука ввалился Зорькин. - У тебя совесть есть? Меня без тебя за стол не пускают! Ну-ка, живо пошли со мной! И нечего, нечего упираться, ты мой пропуск в рай. Неужели ты думаешь, что из-за твоей  необъяснимой тяги к дистрофии я пожертвую твоему отцу свою порцию, заработанную, заметь, тяжким трудом на галерах этого дома?
Он втолкнул Катерину в кухню, довольно потирая руки, плюхнулся на свой стул и, клюнув носом в «сиротскую» посудину свежего наваристого борща прямо перед собой, блаженно закатил глаза в предвкушении.
Валерий Сергеевич, удовлетворенно ухмыльнувшись, изрек:
- Вот! Главное правильно обозначить солдату задачу и результат, как говорится, налицо. Лен, а Катюшке-то щей?
- Сейчас-сейчас, - проворно хлопотала Елена над своими едоками.
- И мяса ей положи, да побольше кусок, - скомандовал отец.
- Пап… - попыталась возразить Катя.
- Разговорчики в строю! – оборвал ее тот. – Приказы не обсуждаются! Ешь, а то совсем отощала, кожа да кости… да глаза вон одни… скоро закрываться перестанут. А этому обормоту, - проворчал отец, хитро прищурившись на Николая, - мяса можно было и не давать. От него и так одни убытки.
Коля перестал позвякивать ложкой и, возмущенно ловя ртом воздух, парировал:
- Кккак это… какие убытки? Я ж, как вы и велели, дядь Валер, задание выполнил! На разведку сходил и языка, вон, привел, - кивнул он в сторону улыбающейся Катерины.
- Ну, если только за языка… Ладно, с довольствия не снят.
- Что значит не снят? Да мне за мои ратные подвиги вообще дополнительный паек положен!
- Нет, ну ты посмотри, Лен,  каков наглец, дашь ему палец, так он всю руку…
- Да будет вам уже, - прервала мужа Елена, - вы ешьте лучше, пока не остыло. А елку-то кто наряжать будет, решили уже?
- Я, - ответила Катя и почувствовала на себе удивленные взгляды трех пар глаз. Пожала плечами и невозмутимо добавила: – Но если кто-то хочет присоединиться, я не против.

Елку украшали все вместе. Зорькин сражался с гирляндой. А Валерий Сергеевич, достал из дальнего угла антресолей пыльные ящики с игрушками и, выудив из одного из них видавшую виды пятиконечную звезду, с любовью стер с нее пыль и торжественно водрузил на верхушку хвойной красавицы. Даже Елена Санна оторвалась от приготовления праздничного ужина и внесла свою скромную лепту в общее дело, повесив на ветку старый-престарый зеркальный шар – ровесник Катюши.
Катя аккуратно перебирала елочные игрушки, цепляя к металлическим ушкам канцелярские скрепки (изобретение, которым Пушкаревы искренно гордились), думая о том, как причудливо в этом старом ящике переплелись воспоминания всей семьи более, чем за тридцать лет. Вот Колькин самолетик. Он всегда, сколько она себя помнила, висел у них на елке и никогда не оставался в коробке. А вот и ее любимая игрушка – сосулька в виде леденца. Когда-то их было две, но одна разбилась, отчего ее уцелевшая сестра была теперь еще дороже. А вот необыкновенный шар ручной росписи с пузатыми шмелями на ромашках – чей-то подарок родителям. Надо же, уцелел. Она уже и не помнила, когда именно он появился у них, но до сих пор хранила в памяти то ощущение трепетного восторга, с которым впервые собственноручно пристраивала это сокровище среди сосновых ветвей.
Каждая безделица имела свою историю и многое могла рассказать о домочадцах. Но только присутствия Павла не помнила ни одна вещь в этом доме, как будто нарочно изгоняя его из ее жизни, вытесняя даже из памяти. От этой мысли защипало в глазах, и задрожали руки. И чтобы заглушить вновь всколыхнувшуюся боль, всю свою отчаянную энергию Катерина обрушила на наведение кристальной чистоты. Проигнорировав новомодную швабру, вооружилась ведром с водой и половой тряпкой, согнулась пополам и по старинке принялась размашисто, с остервенением натирать полы.

Ближе к полуночи, как и полагается, собрались за праздничным столом, провожая старый год.. И как обычно, Валерий Сергеевич на правах главы семьи взял слово.
- Трудный выдался год для всех нас… Но он прошел. Ну, да и Бог с ним. Мы, Пушкаревы, на судьбу роптать не привыкли. Отпустим его с миром и будем жить дальше. Так ведь?
Отец храбрился, старался выглядеть спокойным, но голос предательски задрожал на последних словах, и все поняли, что обращался он, главным образом, к дочери и только от нее ждал ответа.
«Бедные мои, как же я вас замучила», - подумала Катя, а вслух сказала:
- Сейчас я вижу всех, кого люблю… Здесь вся моя семья, - сказала она, обведя взглядом присутствующих, и про себя добавила: «все, что от нее осталось».
- И моя, - тихо вклинился Коля, - моя семья тоже вся здесь.
- И твоя, конечно, - подтвердила Катя, накрыв ладонью его руку.
- Так вот и тост! – поспешил разрядить ситуацию отец. – Значит, выпьем за нашу большую дружную семью, ура!
Аккомпанируя тосту, запиликал Катин мобильный, получив новое SMS-сообщение: «С новым годом! Не забудь про желание».

В начале первого часа ночи, когда отзвенели бокалы с шампанским и за окном загремели ракеты, петарды, салюты и фейерверки, родители вытолкали молодежь на улицу полюбоваться чудесами пиротехники.
Как когда-то, они стояли во дворе ее дома, взявшись за руки, задрав головы к небу. Но если раньше замирали от восторга с раскрытыми ртами, то теперь наблюдали за происходящим с едва заметным интересом. Наверное, они просто повзрослели. Время, когда друзья спешили поделиться друг с другом самым сокровенным, прошло, уступив место личным тайнам и неразделенным переживаниям. Но, несмотря на это, они по-прежнему оставались близкими и родными, как и двадцать лет назад.
Ухватив Колю под руку, Катя спрашивала себя, а что она знает о своем друге детства, Николае Зорькине, теперешнем? А знала она то же, что и четыре года назад, не считая того, что в прошлом году умерла его мама, и семья Пушкаревых теперь действительно стала и его семьей, причем единственной. Еще она знала, что он бросит все и примчится им на помощь, ей на помощь, будет вытирать подруге сопли, шутить и кормить с ложки, а она? Она даже не знает, есть ли у него девушка. Вот так, они познали потери и научились отгораживаться не только от окружающих, но и друг от друга.
- Коль, - позвала она, все так же глядя в небо. – А ведь я совсем ничего о тебе не знаю.
- Так уж и совсем? – уточнил он, не поворачивая головы.
- Ну… как ты жил все это время, какие планы строил… Есть же у тебя какая-то личная жизнь…
- Какая-то есть.
- Может, расскажешь когда-нибудь?
- Может, и расскажу… когда-нибудь, - улыбнулся он

***

В этот день Полянский не находил себе места. Новый год – праздник семейный, поэтому именно сегодня Герман особенно остро ощущал свое одиночество. Все, чего он желал сейчас, чтобы скорее наступило завтра.
Странно, раньше он выбирал, кому из друзей составить компанию, а теперь он сам готов кинуть клич. Только некому. Все, кого он хотел бы видеть рядом, остепенились, обзавелись семьями, задвинув дружеские посиделки на второй план.
Через два часа пробьют куранты. Кто-то уже таскает вкусности с кухни прямо из-под носа жены в нетерпеливом ожидании начала застолья, а кто-то отдает долг престарелым родителям, коротая новогодний вечер в их обществе. И только он, Герман, единственный из их шумной университетской компании к 36 годам своей жизни не имеет ни жены, ни детей, ни родителей.
Он был поздним и единственным ребенком в семье и, как следствие, рано лишился обоих родителей. И с женитьбой не спешил. Сначала куролесил по полной, боясь где-то не успеть, что-то пропустить, обделить себя в чем-то важном. А когда устал пыхтеть в бессмысленной погоне за химерами, остановился, огляделся и, как выяснилось, даже разглядел ту единственную, от разлуки с которой, тягостно ноет в сердце. Только теперь в сознательном зрелом возрасте он понял, как не хватает ему брата или сестры, хоть одного-единственного, но родного человека, чтобы просто знать, что он не один. 

Днем Герман все-таки заставил себя выйти на улицу, купил продуктов и даже еловых веток. Соблазниться настоящей елкой, чтобы потом возиться с нею в одиночестве, было бы слишком жестоко, а потому он и вовсе отбросил идею об украшении дома, да только плюгавенький мужичонка у дверей супермаркета, такой же неприкаянный, как и сам Герман, вынудил-таки Полянского купить у него несчастные ветки.
И вот теперь он сидел на диване, окутанный сосновым ароматом, в полной тишине, наивно ожидая ответного SMS. И как ни странно, дождался. Она тоже пожелала ему счастливого Нового года, а он расплылся в идиотской улыбке, словно только что услышал ее признание в любви.
В дверь позвонили. Гостей Полянский не ждал и потому с интересом отправился открывать.
На пороге стояла Ольга с бутылкой шампанского и самой очаровательной улыбкой из имеющихся в ее арсенале.
- Здравствуй, Герман. Прости, что без приглашения. Мне почему-то показалось, что ты сегодня тоже в одиночестве. И я подумала, что, может быть, по старой дружбе мы составим друг другу компанию? Не прогонишь? Почти двенадцать, а такси я уже отпустила.
Он всегда поражался ее интуиции и упорству. Вот так просто наплевала на все и пошла ва-банк. А если бы его не оказалось дома или не пустил бы? Хотя нет, все точно рассчитала лиса. Ведь знала, что буду стоять в дверях и прикидывать, в каком случае окажусь большей сволочью, если выгоню ее на улицу без единой возможности добраться до дома или если впущу и позволю себя соблазнить.
«Ну что ж, хотел бы умереть монахом, пошел бы в монастырь», - подумал Герман, отступая на шаг назад, пропуская Ольгу в квартиру.

Глава 16.

- Катенька, а когда же вы на месте будете? – расспрашивала дочь Елена Санна, попутно разливая кипяток в чайные чашки.
- Поздно, мам. Мы только приземлимся к полуночи, а еще до отеля добраться надо… пока разместимся… Так что звонить я не буду, ладно? Потом, на следующий день обязательно позвоню, - ответила Катя и аккуратно подула на дымящийся чай.
Елена со вздохом опустилась на стул рядом с дочерью и задумчиво покачала головой.
- Неспокойно мне как-то… сон нехороший приснился… Катюш, ты и вещи–то не собрала…
- Да будет тебе, мать, - перебил ее Валерий Сергеевич. – У Катерины нашей все под контролем, - Долго что ли вещь-мешок собрать? Она ж у нас не цаца какая-нибудь, а дочь военного! – и многозначительно вкинул в воздух указательный палец.
- И самолеты эти… - продолжала Елена, - боюсь я их.
- Опять двадцать пять! – не выдержал он. – Ну, сколько можно, Лен? Ну, чего ты перед дорогой-то? Лучше б Катьке собраться помогла!
Катя потянулась к матери, обняла ее за плечи.
- Ну? - заглянула в глаза, словно заигрывая с маленьким ребенком. - Все будет хорошо, мам. Всего-то два дня. Туда и обратно. Не успеете оглянуться, как я уже вернусь. Буду сидеть на этом самом месте и наблюдать, как Коля уплетает твои пирожки.
- А кстати, - подхватил отец, - куда это Колька запропастился? Уж которую неделю носа не кажет. Все бегом да бегом. Вон, даже твоей стряпней, Лен, не заманишь. Никак проштрафился?
Ответом ему послужил короткий звонок в дверь.
- О! Легок на помине! – довольно изрек Валерий Сергеевич с видом иллюзиониста, который точно знает, кто именно сейчас явит себя публике, распахнув дверцы волшебного шкафа.
И действительно, в кухню шагнул улыбающийся Зорькин, бодро приветствуя всех присутствующих. Елена Санна, как обычно, усадила его за стол и зазвенела посудой, суетясь вокруг гостя.
- Ну, рассказывай, как жил, куда пропал? – начал Валерий Сергеевич.
- Да никуда я… уф, не пропадал, - отвечал Коля, прихлебывая горячий чай. – Просто работы много навалилось. Замотался.
- Замотался, - передразнил его Пушкарев, не сводя с Зорькина придирчивого взгляда, ожидая подробностей.
- А мне сегодня не по пути с твоей работой? – спросила Катя. – Подбросишь?
- Не вопрос. А вообще, Кать, как-то не солидно тебе при твоей должности на метро ездить. Купила бы машину. Хочешь, вместе подберем?
- Так бы и сказал сразу, что надоело тебе меня возить, - усмехнулась Катя. А машина мне не нужна. У папы есть, да и моя цела… - уже тише сказала она, имея в виду оставшуюся в Швейцарии «Вольво».
- Но ты все равно подумай. Я такую красавицу видел, может, посмотрим? Я в обед могу за тобой заехать.
- Нет, Коль, не сегодня, мне еще в дорогу собраться надо.
- Уезжаешь?
- Улетаю. В Лион. Если все получится, привезем очень выгодный контракт.
- В тот самый Лион, с лабиринтами трабулей, Лувром и божоле?
- Смотри-ка какой полиглот! – вклинился Пушкарев.
- А как же, - важно уточнил Коля. – Буквы знаем, складывать умеем. Третий по величине город во Франции, который когда-то слыл столицей шелка и кулинарного искусства, а теперь, увы, всего лишь промышленная агломерация. И если бы не сохранившийся до наших дней Старый город,… кстати, он является памятником культуры мирового значения. Нда, гордятся своими достижениями в машиностроении, в том числе текстильном. Правильно, Кать?
- Все так, - ответила Катя уже из прихожей. - Но чтение занимательной лекции придется отложить, иначе опоздаем.
- Понял, понял, - закивал Коля, торопливо запихивая в рот свой завтрак. Проглатывал, уже вставая из-за стола, и, не имея возможности из-за набитого рта поблагодарить Елену Санну вслух, приложил руку к груди и отвесил шутовской поклон, прощаясь с хозяевами.

Утро выдалось странное. Так много надо было успеть, и так мало оставалось времени. Командировка эта как снег на голову... Нет, конечно, к предстоящим переговорам они готовились давно, и Полянский возлагал на этот контракт большие надежды, но собственно встреча должна была состояться только в начале июня, а на дворе еще май пляшет. Однако у французской стороны изменились обстоятельства, пришлось сократить подготовительный период и перенести время заключения сделки на май. В результате всю последнюю неделю, отодвинув остальные дела, Катерина в спешном порядке занималась только этим проектом.
Она, разумеется, справилась к сроку (не будь она Пушкаревой!) и к поездке подготовилась отменно, поэтому с утра была спокойна и рассудительна. Оставались какие-то нерешенные мелочи, сущие пустяки, но Катя рассчитывала к середине дня разобраться и с ними.   Вот только мама... Почему-то ее озабоченный взгляд посеял в душе тревогу. И подспудное ожидание чего-то нет-нет да всплывало в сознании пугающей неопределенностью.
Всю дорогу до офиса Катя гнала пустые мысли прочь, но они упрямо возвращались, заставляя сердце неприятно сжиматься. В довершение ко всему они заглохли на полпути прямо на светофоре, потому что Зорькин забыл, это немыслимо, но он действительно забыл заправить машину. Пришлось ловить такси. В результате Катя все-таки опоздала. И весь день пошел наперекосяк. Все буквально валилось из рук.
После обеда, обсудив с Германом последние детали поездки, направляясь в свой кабинет с прижатым к уху мобильным телефоном, Катя задержалась в приемной, остановленная выразительными жестами своей секретарши, готовой вручить Катерине ее авиабилет и все, что к нему прилагается. Звонил Зорькин, с подозрительной настойчивостью продолжавший склонять подругу к покупке машины.
- Нет Коля, нет. Мы же обсудили это не далее, как сегодня за завтраком.
- …
- Ну, ладно, ладно, я подумаю... Но ничего не обещаю…
- …
- Ну, уж точно не сегодня! Мне просто некогда… Коля, у меня самолет через несколько часов! Ну, два-то дня ты можешь подождать? Вот приеду и…
- …
- С тобой, конечно. Куда ж я без тебя?..
- …
- Да. Все, пока.

С каждым новым словом Настя становилась все мрачнее и мрачнее. И к концу разговора, невольной свидетельницей которого она стала, лицо девушки совсем посерело, а сама она застыла в напряженно остекленевшей позе. Отдала начальнице документы и судорожно выдохнула, когда за той закрылась дверь кабинета. Какое-то время она сидела неподвижно, силясь принять правильное решение, но злость и обида, уже затянувшие глаза влажной пеленой, не позволяли мыслить объективно и взвешенно. И, спустя несколько бесконечных минут, рука решительно потянулась к телефону.
Через четверть часа в приемной снова появилась Пушкарева
- Настя, я никак не могу до тебя дозвониться… - и осеклась на полуслове, увидев зареванное лицо помощницы.
Телефонная трубка, которой явно досталось, жалобно пиликая, уныло свисала со стола на пружинистом проводе.
- Настя… Что случилось? – осторожно спросила Катя.
Та лишь отрицательно покачала головой.
- Я… могу помочь?
- Ннет… простите… глупости… все в порядке, – выдавила Настя.
- Насть,.. я, конечно не отец-исповедник, но…
Настасья подняла на Катю какой-то невозможно виноватый взгляд, чем вовсе сбила последнюю с толку.
- Ну, как знаешь… - сказала Катя. – Минут через сорок я ухожу. Совсем. Если хочешь, иди и ты. Успокоишься, подумаешь… Что бы там ни случилось, все образуется, вот увидишь, – вернула телефонную трубку на место и тихо покинула приемную, оставив Настю одну.
А еще через полчаса из приемной послышались звуки непонятной возни и короткой перебранки, после чего в кабинет ворвался Зорькин, волоча за руку упирающуюся Настасью. Оказавшись в кабинете, вырываться она перестала, но по всему было видно, что находиться здесь при данных обстоятельствах ей было невыносимо. Она стояла совершенно пунцовая, чуть позади Николая, чувствуя себя круглой дурой, и не решалась поднять на Катю глаза.
- Кать, скажи ей! – заявил Зорькин. Он был возбужден, немного растрепан и определенно рассержен.
В первый момент Катерина была настолько удивлена, что, казалось, потеряла дар речи, но после некоторой заминки произнесла:
- Я что-то пропустила?
Коля нервно дернул плечом.
- Да, Пушкарева, ты все прошляпила. А теперь скажи ей, что все не так.
Он смотрел на Катерину с нетерпеливым ожиданием, а она молчала. Она молчала, а он нервничал. Когда же до Кати дошел смысл происходящего, ей стало так весело, что она не смогла сдержать улыбки.
Коля метнул на подругу укоризненный взгляд.
- Ты будешь издеваться или поможешь?
Помочь? Конечно, она поможет. Но лишь отчасти. Сегодня сольная партия должна быть его.
- Спрашивай, - предложила она, - я отвечу.
Коля выпучил на нее глаза, но перечить не стал. Взглянул на Настю, готовую провалиться сквозь пол, набрал в грудь воздуха и начал.
- Мы с тобой не любовники и никогда ими не были.
- Верно, - согласилась Катя.
- Сегодня утром мы завтракали вместе… вместе с твоими родителями.
- Да.
- Это может показаться странным, но я часто завтракаю, обедаю и ужинаю в доме твоих родителей… потому что люблю их как родных… и тебя как сестру…
- Да.
- Я звонил тебе днем, уговаривая купить машину. – он устало вздохнул. – Я уговаривал, ты отказывалась, в итоге мы решили отложить этот разговор до твоего возвращения из Франции.
- Все так.
- Настя, ты слышала? – обратился он к девушке.
Она молчала, в конец смущенная и растерянная. И тогда он принял единственно верное решение.
- Кать, - выпалил он, - а отпусти сегодня Настю пораньше. У нее короткий день, ага?
Она бы и отпустила, да только разрешения ее уже никому не требовалось. Со словами «Пушкарева, я твой должник!» Зорькин проворно вытащил Настю из кабинета, и через минуту они уже покинули здание.
В машине Настя демонстративно молчала, обиженно поджав губки, отказываясь даже смотреть в сторону Зорькина. Не то, чтобы она была недовольна тем, как в конечном итоге разрешилась эта идиотская ситуация, но по его милости она выставила себя абсолютной дурой! Он приволок ее в кабинет как строптивую козу! Она никогда не чувствовала такого унижения и такого облегчения одновременно. Ее негодование копилось и требовало выхода. Наконец, Настя спросила:
- Куда мы едем?
- Ко мне, - услышала она в ответ и воззрилась на него расширенными от неслыханной наглости глазами.
- К тебе нельзя, у тебя родители дома, - пояснил Коля.
Она уже собралась было разразиться праведной тирадой, но невозмутимый и, как ей показалось, совершенно резонный ответ спутника добил ее окончательно:
- Ну, надо же нам где-то спокойно поговорить.

Глава 18.

(Лион, день первый)

При написании этой главы использована статья Елены Дюковой "Почти Париж"
(журнал "Вояж", № 3, 2006).
Местами есть вкрапления авторского текста.
http://spb.votpusk.ru/edit/text1.asp?ID=3833

И фотоотчет незнакомых мне туристов о прогулке по Лиону.
http://forum.aves-peugeot.ru/viewtopic. … c335b57ab0

Переступив порог своего номера в отеле, Катя поразилась великолепию интерьеров. Не то чтобы она не видела подобных номеров… Повидала. В начале ее замужества Павел старался показать Катерине ту сторону жизни, с которой раньше она была не знакома, но которая теперь могла бы стать ее привычкой, если бы она только пожелала. Но она не захотела. Среди высокомерной роскоши пентхаусов она чувствовала себя не в своей тарелке и так и осталась там чужой. Павел поначалу настаивал именно на самых дорогих, известных отелях и номерах «люкс», но не потому что хотел придать молодой неопытной жене светского лоска, а лишь для того чтобы она знала, что и так тоже можно жить. Он возил ее по самым одиозным местам, словно ребенка на цирковое представление, пока она не взмолилась пощадить ее нервы. Натешившись вдоволь, он сжалился над ней и показал ей другую сторону безбедного существования – тихую и размеренную, скрытую от посторонних глаз и ушей высокими заборами и все понимающим безмолвием вышколенного персонала. Но то была всего лишь игра. И очень скоро они вернулись к своему непритязательному образу жизни, где им обоим было легко и уютно.
А сейчас Катя стояла посреди своего номера, оглядываясь вокруг, осознавая, что уроки Павла не прошли даром. Она по-прежнему была здесь инородным телом, но неуверенности и скованности не чувствовала. Она спокойно протянула чаевые коридорному, доставившему ее багаж, и, обернувшись к вошедшему вслед за ней Герману, сказала:
- Герман, это перебор. Просто непозволительное расточительство. Сколько здесь комнат?
- Я так и знал, что ты это скажешь, - понимающе улыбнулся он. – По-правде говоря, я и сам не ожидал такого… Это даже не люкс. Я выбрал этот отель только потому, что он удобно расположен. Это самый центр современного деловой части города. Отсюда мы легко доберемся в любой район, а главное, до наших без пяти минут партнеров рукой подать.
- Ты бывал здесь когда-нибудь?
- Нет. В самолете заняться было нечем… пришлось изучать карту, - оправдывался он.
Полянский подвел Катю к окну, за которым, сияя миллионами огней, раскинулся ночной Лион.
- Смотри, - Герман встал позади нее, слегка касаясь спины. – Насколько я понимаю, вон там внизу главная площадь Лиона – Беллькур, говорят, одна из самых больших площадей в Европе. А там, за мостом через реку, вон на том холме… Это старая часть Лиона. Видишь… Собор на вершине холма видишь? Это самая высокая точка города. В путеводителе сказано, что там есть смотровая площадка… Если все пойдет хорошо, то послезавтра у нас целых полдня свободных. Махнем?
Он говорил ей почти в затылок, и от ощущения его теплого дыхания на своей коже ей почему-то стало не по себе. Она аккуратно отстранилась от него и отошла от окна.
- Конечно… обязательно сходим, - и непроизвольно сглотнула.
Полянский почувствовал перемену в ее настроении и поспешил ретироваться.
- Прости, Кать… Ты устала…а тут я надоедаю… Не буду тебе мешать. Спокойной ночи?
- Да… и тебе.
- Тогда до завтра, - закончил Герман и решительно покинул номер, оставив Катерину наедине с собственным замешательством.

Выйдя из душа, Катя остановилась у огромной кровати и окинула ее скептическим взглядом. Какой горе-дизайнер сотворил это недоразумение? С таким же успехом можно лечь спать на полу в бальной зале. Катись себе в любую сторону – конца и края не видно. При этой мысли она поежилась, и отчего-то вспомнилось ощущение тепла от присутствия Германа позади нее. Не снимая тяжелого банного халата, Катя  юркнула под одеяло, пристроившись с краю на неуютном ложе, и свернулась калачиком. Холодно.

Герман занял такой же номер напротив и точно так же, как Катерина разглядывал необъятных размеров кровать. Да нет, это не кровать, это футбольное поле какое-то. Здесь запросто можно устроить на ночь всю футбольную команду, и ее члены не помешают друг другу, даже если попытаются воспроизвести во сне виртуозные кульбиты Марадонны. Он забрался под одеяло и почувствовал себя на необитаемом острове. Хотя… если не думать о грустном, то можно предположить, что это такой эксклюзивный сексодром. Нда, предположить, конечно, можно, но в твоем случае, Полянский, это тоже грустно. Так-то.

***

Весь следующий день они напряженно работали. Для начала французы устроили им обзорную экскурсию по предприятию в компании исполнительного директора и специально приглашенного по случаю приезда гостей из России молодого импозантного переводчика по имени Жан. Затем они разделились. Герман с головой окунулся в производственные вопросы, Катя - в финансовые. А поскольку ей самой переводчик не требовался, то Жану с плохо скрываемым сожалением пришлось сопровождать Полянского. Катерина, обрадованная представившейся возможностью снова попрактиковать язык, задавала так много вопросов, что французские коллеги сначала опешили от такой прыти, но потом быстро сориентировались и предложили мадам Пушкаревой сотрудничество на достаточно выгодных для нее условиях.
К вечеру оба валились с ног, но Герман все же настоял на ужине и вытащил Катю в ресторан.
- Не зря Лион славится своей кухней, - проглатывая последний кусок, говорил Полянский. Эти кенели я буду вспоминать всю жизнь.
- И, видимо, всю предстоящую ночь, - усмехнулась Катя. – Боюсь, ты все-таки переоценил свои силы.
- Тебе не понять. Елена Санна избаловала тебя своими вкусностями. А я человек одинокий… воды-то некому подать, - наигранно опечалился он, - А уж о всяких там деликатесах я вообще молчу.
- А знаешь, они предложили мне работу…
- ?
- Мне одной. Они меня сманивали, представляешь?
- Угу, потому что, прими ты их предложение, они неплохо сэкономят на твоей зарплате, так как французские специалисты твоего класса стоят гораздо дороже. А иностранная рабочая сила, сама знаешь, всегда дешевле, - сказал, а сам забеспокоился вдруг. Посмотрел на нее пристально и спросил: - А тебе… тебе это интересно?
Она сначала даже удивилась вопросу, но, увидев его глаза, поспешила развеять сомнения.
- Герман… неужели ты подумал, что я могу?.. Это же не серьезно. Просто неожиданно так… И потом, приятно, не скрою…
Отодвинув от себя тарелку, он бросил на нее пристальный взгляд, протянул руку через стол, накрыл ее кисть своей ладонью и сказал:
- Ты не пугай меня так больше. Ладно?

У двери ее номера, задержал ее руку в своей немного дольше, чем требовало простое дружеское прощание, словно хотел сказать что-то важное, но передумал и отпустил. Здесь, в коридорах этого отеля он так и не смог отделаться от ощущения де жа вю и побоялся делать первый шаг. Полянский знал, что если его неверные действия вновь заставят ее превратиться в соляной столб с пустой обреченностью в глазах, как уже было когда-то, то это будет равносильно биению головы о бетонную стену. И свой лоб он расшибет, в этом Герман не сомневался.

К обеду следующего дня удалось разрешить оставшиеся невыясненные вопросы и утрясти все формальности. Контракт был подписан. Провожая русских коллег, французы настоятельно рекомендовали осмотреть достопримечательности города, и Катя заверила их, что именно на это они и собирались потратить оставшееся время.
Переквалифицировавшись в туристов, Катя с Германом решили не распыляться по мелочам и направиться по мосту через Сону сразу в Старый город. Весь остаток дня они бродили по узким извилистым улочкам Старого Лиона, где почти в неизменном виде сохранились кварталы домов, построенных в XV – XVI веках. К своему удивлению они обнаружили, что средневековые дома не пустуют в качестве музеев, а напротив, до сих пор функционируют в полную силу. В них живут и работают люди, пользуясь  при этом всеми благами цивилизации, такими как электричество, отопление, водопровод и канализация.
А еще они выяснили, что весь Старый город изрезан трабулями, как сыр дырками. Трабулями оказались крытые проходы между домами, соединяющие соседние улицы и напоминающие извилистые пассажи. С улиц внутрь ведут неприметные дверки. Нажимаешь на кнопку домофона - дверка распахивается, и прямо с чистой сухой мостовой, шагаешь в гулкий каменный мешок, где, тесно, пахнет сыростью и штукатуркой, вверх уходят винтовые лестницы.
Трабулировать Катерине необычайно понравилось. Впервые за долгое время она почувствовала, как всколыхнулся в ней такой забытый детский азарт первооткрывателя. И Герман не отставал. Он указывал направление движения, ссылаясь на карту, которую не выпускал из рук, но они все равно плутали:  запрыгивали в узкий переход на одной улице и выскакивали на другой, в противоположном конце квартала, но все же не там, где рассчитывали. В конце концов голод заставил их покинуть лабиринты. Они вышли на свежий воздух и, едва завидев вывеску первого попавшегося бушона, не сговариваясь, ускорили шаг.
Закусочная оказалась милым тихим местечком с приветливым шустрым хозяином в качестве официанта. Он так аппетитно уговаривал их попробовать кенели, что даже у Германа, несмотря на вчерашние гастрономические подвиги, потекли слюнки.
Хозяин проворно суетился вокруг гостей, не замолкая ни на минуту.
- Знаете, - говорил он, явно гордясь, - горожане говорят, что в Лионе на самом деле не две, а три реки: Сона, Рона и Божоле. Вы непременно должны попробовать мое божоле!
Он принес посетителям горячий напиток и водрузил на стол тазик с зеленым салатом и грудинкой. Брови у Германа поползли вверх. Глядя на его изумленное лицо, Катерина тихо хохотнула.
- А еще кенели… - лукаво прошептала она.
Пока готовилось основное блюдо, Катя с Германом с наслаждением потягивали свое божоле и негромко переговаривались, наблюдая за хозяином заведения,  который, перекинув полотенце через плечо и лучезарно улыбаясь, успевал мыть тарелки, целоваться с женой и время от времени выбегать к столикам, чтобы чокнуться с посетителями.
- Как вам наши кенели? А божоле? – не унимался он. И получив в ответ очередной восторженный кивок жующего Германа, довольно продолжил: - Такое божоле можно было отведать только в двух местах: здесь и в Новом городе, там у меня тоже было заведение. Но оно сильно пострадало в прошлом году в результате арабских погромов, вы, наверное слышали? Пришлось закрыться. Теперь вот только этот бушон…
- Все было так серьезно? – участливо поинтересовалась Катя.
Хозяин, невесело усмехнувшись, развел руками.
- Мадам, когда разъяренная толпа вандалов надвигается на вас, круша все, с чем сталкивается… Я рад, что вообще остался цел. И уверяю вас, если бы вы в вашем чудесном костюме, который вам, кстати, очень идет, и вашим цветом кожи попались им на пути, я бы вам только посочувствовал… Хотя, что это я вам жалуюсь?.. На самом деле все не так плохо. Я лишился части бизнеса, но не жизни. За это стоит выпить. За счет заведения, - любезно предложил он.
Когда Катя с Германом, сытые и умиротворенные, покидали радушного трактирщика, он крикнул им вслед:
- Не забудьте, что трабулировать можно только до девяти часов вечера, на ночь двери запираются, - и жизнерадостно помахал им рукой.