ЖЕНСКИЕ ИСТОРИИ. ЕВДОКИЯ
Сочинение на свободную тему по
воспоминаниям моей мамы,
АНТИПОВОЙ ЕКАТЕРИНЫ ИВАНОВНЫ.
v
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ – это место из рая.
Где время застыло на стрелках часов.
И мама, всем сердцем, ошибки прощая
Подарит тебе, теплоту и любовь.
(Сайт «ОДНОКЛАССНИКИ», автор не известен).
Герой НРК – ПУШКАРЕВ ВАЛЕРИЙ СЕРГЕЕВИЧ. Что мы знаем о его детстве, юности, о его маме?
Привяжем часть его биографии к реальным событиям более чем семидесятипятилетней давности.
Имена собственные частично изменены.
*****
Нельзя пренебрежительно и наплевательски относиться к рассказам и воспоминаниям старших, чтобы с возрастом об этом не пожалеть.
Так по воспоминаниям и рассказам моей мамы, удивительной рассказчицы, с детства рисовалась в моем воображении картина: где-то далеко-далеко, на самом краю света, есть большой, красивый город. Совсем другой, не такой, в каком живем мы. В том городе много церквей, храмов с красивыми куполами. Вокруг города дремучие леса, где много всяких деревьев, кустарников, грибов и ягод. (Так было, пока ей не исполнилось тринадцать с половиной лет; потом началась Отечественная война; она вместе с родителями оказалась в эвакуации, в Киргизии. И остальную, очень большую, часть жизни, она живет среди гор. Угрюмых, покрытых полупустынной и степной растительностью. И только выше в горах, появятся склоны, покрытые пятнами еловых лесов. Встречаются в этих лесах и лиственные виды, и кустарники. Собирают в этих лесных островках ягоду – малину, смородину. Не помнит, чтобы собирали грибы).
И жила в том, старом российском городе, крепкая, дружная семья. Крепка семья была сыновьями. Было их пятеро братьев, и она, одна сестренка, самая младшая среди них. Старшие братья отслужили срочную службу в Красной Армии. Трое, после окончания службы, женились. У двоих, Дмитрия и Ивана, были дети. У Дмитрия – дочь Ниночка; у Ивана – близнецы, сыновья Виктор и Петр. Все примерно одного возраста – чуть старше трех лет.
Вся мужская часть семьи работала, как тогда говорили на «номерном», 610 заводе. Завод был военный, выпускал то ли пушки, то ли снаряды к ним. Никто, никогда не говорил о работе. Завод секретный, и все знали, чем может обернуться неумение держать язык за зубами.
И вот весной, 1938 года, провожали служить в Красную Армию четвертого сына, Федора. Проводы, были широкими. Гулял весь двор, вся многочисленная родня. Было много речей от руководства завода.
Только виновник торжества, постоянно старался уединиться с девушкой Дуней из соседнего двора.
Они давно решили, что только он отслужит «срочную», так сразу же и поженятся. Дуня была сиротой, ее воспитывала одинокая тетка; работала Дуня на этом же, 610, заводе.
Мать Федора, как заклинание, просила сына, когда поняла, что эта девушка для сына - не просто соседка.
-Федька, только смотри, не смей обидеть девчонку до времени. Тебе еще служить три года. Если у вас все по-серьезному, дождется. Как Полина с Марией, дождались Дмитрия с Иваном…
Почти через год, ближе к зиме, пришел солдатский треугольник с финской войны. А следующий, получили меньше чем через месяц, из госпиталя, из города на Волге. Сын писал, что ранение легкое. Скоро вылечится, и возможно приедет после ранения домой, в отпуск. Мать с Дуняшей, только и жили ожиданием этой встречи.
В отпуск Федор не приехал. Из госпиталя отправился служить дальше, в Среднюю Азию. Уже оттуда, из Средней Азии, пришло последнее письмо. Их дивизия отправилась на фронт, на защиту Москвы от фашистов. Больше никаких писем от него не было. В марте, 1942 года, нашло их официальное письмо. В нем говорилось, что рядовой Саблин Федор Иванович, пропал без вести в декабре 1941 года, в боях под Москвой. Это скорбная весть, застала их уже в Средней Азии, куда был эвакуирован их, 610, завод.
****
Эвакуация проходила быстро. Глава семьи, Саблин Иван Павлович, по возрасту мобилизации не подлежал. Да ему и так объяснили в парткоме завода, что кто-то должен заняться эвакуацией; должен на новом месте в кратчайшие сроки организовать выпуск продукции.
Сыновья ушли на фронт.
Вера, жена сына Михаила, работала в больнице; которую с началом войны перепрофилировали в военный госпиталь. И вместе с Саблиными не эвакуировалась. Со временем, в семье, почти не вспоминали о ней. Потерялась где-то в огне войны.
Добровольцами ушли на фронт две невестки: одна попала в школу радистов (о ней, семья больше никогда не получила никакого известия); вторая, Мария, – оказалась в школе летчиков. Она прошла всю войну; на фронте второй раз вышла замуж за однополчанина. Жена сына Ивана, Мария, единственная, кто вернулся с войны, живой и невредимой. Осенью 1945 года, Мария нашла семью Саблиных, и приехала к ним в Среднюю Азию. Свекрови, Анны Павловны, уже не было в живых. Она ушла из жизни в феврале 1945 года, когда пришла похоронка на последнего сына, Михаила. Привезла всем подарки. Катерине, трофейную немецкую швейную машинку.
Свекру, и сестренке покойного мужа, Катерине, Мария показалась чужой и надменной. Пробыла у них два дня, не погостила, а именно пробыла, собрала сыновей, Ваньку и Петьку, и уехала навсегда. Больше она им ничего, о себе и мальчишках, не писала.
Так навсегда потерялись, и не пытались искать друг друга.
*****
С самого начала войны, всю основную заботу о семье своего жениха Федора, добровольно взвалила на свои плечи, его невеста Евдокия. Сестренке Федора, Катерине, нет еще и четырнадцати лет; почти ребенок. Не по возрасту маленькая ростиком, худенькая – ей давали не больше десяти лет. Евдокия успевала и на заводе; и собирать какие-то вещи семьи Саблиных в в дорогу. Брать с собой можно было не очень много, только самое необходимое. У стариков Саблиных, было трое внуков. Раздетыми, в разгар зимы, детей не повезешь. И голодными тоже. Тетка Евдокии уезжать в эвакуацию, наотрез отказалась. Могла эвакуироваться с племянницей, как член семьи. Но отказалась, как можно бросить квартиру, и все нажитое за всю жизнь.
Ехали долго, почти две недели. Особенно тяжело было ехать по Казахстану. Теплушки отапливались плохо. На коротких стоянках, Дуся старалась на путях собрать немного угля, чтобы дополнительно подтопить буржуйку в теплушке, и обогреть ребятишек. А еще их надо было накормить, и решить другие бытовые проблемы. К концу пути, дети обовшивели. Помыть и переодеть малышей, возможностей не было.
Наконец, ночью, в конце декабря, состав прибыл на станцию Пишпек.
*****
Теплушки с членами семей, были отцеплены и оставлены в тупике, до утра. К обеду, на следующий день, за ними приехали. Довольно организовано, по спискам, рассадили по бортовым машинам, и повезли, не то в центр города, не то на его окраину. Никто ничего не говорил, молча выполняли распоряжения представителя власти. Наконец, еще часа через четыре, привезли на узенькую улочку. Одна сторона улочки, была застроена небольшими, одноэтажными глиняными мазанками. Напротив строений, большой участок земли, в несколько километров, был огорожен колючей проволокой; там, на участке, были видны железнодорожные пути; составы; и суетящиеся люди вокруг. По всему периметру стояли караульные вышки, с вооруженными солдатами на них. Временами вдоль забора проходил наряд с собакой.
Всем, вновь прибывшим, объяснили, что рассматривать то, что творится за колючей проволокой, запрещается. И подходить к забору запрещается категорически.
Анна Павловна, решила внимание малышей на этом не заострять. Иначе, точно полезут к проволочному забору. Только поблагодарила судьбу, что их строение обнесено глиняным забором и ребятишек без присмотра, можно не выпускать. (Позже узнает, что называются такие заборы в Средней Азии «дувалами». И, вообще, много чего нового, придется узнать, чтобы выжить в новых условиях).
Небольшой дом-мазанка. Здесь теперь придется жить. Здесь не летают немецкие самолеты; и здесь не бомбят. Им уже пришлось это испытать. Такие мазанки, самое привычное жилье оседлого населения Киргизии того времени. Две проходные комнатки. Мебели никакой. Только у входной двери стояло ведро с негашенной известью, и рядом, на глиняном полу, лежала побелочная кисть из рогожи. В середине первой комнаты была печь из красного кирпича. Сложена недавно, еще не топилась, нет следов копоти, и раствор еще сырой.
Анна Павловна вошла в это свое новое пристанище; обняла внуков, и некоторое время, не знала с чего начать. Нет ничего. Не на что сесть, лечь. Из всего домашнего скарба, есть две алюминиевые кружки, и две тарелки, которые брала в дорогу. Стояла совершенно обескураженая. Для начала нужно чем-то протопить печь, согреть детей. И чем-то накормить. Где-то найти источник воды. Когда появится муж, неизвестно. Скорее всего, как и перед отъездом, будет жить на заводе.
Вновь вышла на улицу. Стала осматривать дворик, возможно найдет какие-то ветки, щепки, чем можно затопить печь. Увидела, что кто-то подошел к калитке. За калиткой стояли две женщины-киргизки. Одна из них держала в руках стеганные одеяла; другая, свернутый трубкой войлочный ковер и большой медный чайник. Старшая из женщин, по-русски вообще не говорила. Вторая, помоложе, очевидно она была дочерью первой, на ломаном русском языке пыталась изъясняться с новой соседкой.
В домике, в передней комнате, застлали пол кошмой, т.е. войлочным ковром. Анна Павловна из объяснений женщин поняла, что кроватей, практически ни у кого нет. Спят на полу, постелив несколько одеял. Это быт кочевых народов, и даже начав оседлый образ жизни, в быту сохранилось многое от древних обычаев и привычек.
Женщина не знала, как благодарить Айшу с Дамирой. Теперь она могла хоть как-то уложить спать детей. Айша с дочерью, увели Анну Павловну с детьми к себе. Жили они через три дома. Так Анна с детьми начали знакомство с бытом местного населения.
Отсутствие мебели: столов, стульев, кроватей – было нормой. Ели, сидя на полу, за скатертью, (достархан) расселенной на полу. Было очевидным, что делились с гостями последним, что имели. Детям дали по пиале кислого молока; по куску черного хлеба; гостье подали пиалу крепкого чая, забеленного ложкой молока. В голодный военный год – угощение было царским, если учесть, где это можно было раздобыть. Люди попросту делились своим пайком, отрывали последний кусок от себя, и своих детей.
*****
Через два дня, впервые после приезда, пришла с завода на несколько часов Дуся. Еще через сутки появился Иван Павлович. Главным образом, глава семьи, появился только для того, чтобы передать карточки. Принес немного серой муки и картошки. Как позже объяснила Анне соседка Айша, эта серая мука на местном наречии называлась «талкан». Это был жареный ячмень грубого помола. Научила варить из талкана жидкую похлебку; когда варево остывало, заквашивали закваской. Получался напиток, по вкусу напоминающий квас, только гуще по консистенции. Джарма, так назывался этот напиток, был сытным и хорошо утолял голод. А в летнюю жару еще и жажду.
Принес Иван Павлович с собой еще медные котелочки, которым на много лет будет суждено, исполнять роль кастрюлек.
Постепенно обживались. Многим делились местные жители. И кормилицей семьи стала пряха, которую вопреки всему, привезла с собой Анна. С шерстью в овцеводческой стране, не было проблем даже в тяжелое военное время. У многих местных жителей она осталась еще с мирного времени. Местное население, пряли пряжу только на ручном веретене. Так Анна и начала прясть шерсть в обмен на еду; одежду; какую-то домашнюю утварь.
Через месяц пошла работать на завод и Катерина. Два месяца назад ей исполнилось 14 лет.
Отец, Иван Павлович, сделал ей специальную подставку под ноги, чтобы она доставала до станка. Мама, Анна Павловна, связала девочке толстые чулки. Поверх этих чулок,одевала еще вязаные носки. И еще, отец из автомобильной камеры, придумал и соорудил ей какие-то «чуни». Зданий цехов еще не было. Работали под открытым небом.
Жить стало несравненно легче. В семье было три «рабочих карточки»; умелыми руками, Анна что-то вязала, шила и вносила много в семейный «бюджет». К лету малыши свободно владели киргизским языком; местные ребятишки овладели русским. Между детьми не было никаких препятствий для общения. Неплохо овладели языком Дуня с Катериной. А вот Анна, все понимала, а говорить не могла. Так они, теперь две новые подруги, Анна и Айша, и общались. Каждая говорила на своем, родном языке. И все понимали. Так общались до последнего дня жизни.
Так началась жизнь семьи Саблиных , и невесты их сына Федора, Евдокии, в эвакуации. Не семьи, а того, что осталось от большой семьи. Получилось так, что фактически главой семьи негласно стала молодая, крепкая, здоровая Евдокия. Анна Павловна и раньше не отличалась крепким здоровьем, а последние события, подкосили ее еще больше.
Единственное, что помнит Евдокия из того времени, это смертельную усталость. Хотелось упасть там, где стоишь, и спать, спать и спать…
В очень нечастый выходной, брала пряжу, напряденную Анной, и шла за несколько километров от дома, на городскую «барахолку», чтобы обменять на продукты или другие необходимые вещи. Откуда только силы и воля брались у этой молодой женщины?
Наступило первое лето. Рано весной, Анна вскопала и разбила на участке огород. С каждой картошины, Анна с первого дня, собирала глазки. В том месте, где пробивался картофельный глазок, счищала потолще кожуру и укладывала на хранение в прохладное место. Вот эти глазки и послужили ей посадочным материалом. Поливала, носила из арыка воду ведрами, под каждый кустик. В этом благодатном климате, картофельные глазки не только взошли; кусты завели. И в середине июля Анна баловался семью молодой домашней картошкой.
Евдокия на базаре выменяла семена на пряжу. Май прожили со своей зеленью. А с фронта приходили неутешительные вести. После известия, о безвести пропавшем Федоре, в апреле пришла похоронка на Ивана. Анна не плакала; ходила как замороженная, и со страхом ждала следующую. А что будут еще похоронки, она была уверена. С ней ругалась дочь, пыталась вразумить Евдокия. Не очень грамотно, они пытались доказать ей, что мысль материальна и она сама накликает беду. Муж, не представлял, как ее можно успокоить. Последний аргумент, которай привел жене, был таким: - «Ты думаешь, мне легче? Кто будет заботиться о внуках? Им , без нас, куда, в детский дом? Да и Катя еще ребенок»! Но сердце матери от этих доводов, продолжало болеть не меньше.
В разгаре среднеазиатское лето с его пеклом. От изнуряющей жары не было спасения ни днем, ни ночью. Катя прибегала в обеденный перерыв, почти ежедневно. Идти от проходной завода, ей было меньше десяти минут. Мать бесконечно, занималась поливом и прополкой огорода.
В последние, самые жаркие дни, Катя прибегала, раздевала и начинала купать Ниночку прямо в холодной арычной воде. Накупает племянницу, и укладывает спать. В прохладе саманного домика, девочка быстро засыпала и безмятежно спала часа два. И результатом этих купаний в холодной воде, стало у ребенка, жесточайшее воспаление легких. Нужен был пенициллин.Взять его было негде. Ниночку не спасли. Это была первая потеря на этой земле. (Екатерина Ивановна, по сей день винит себя в смерти племянницы).
Так распорядилась судьба, что Дмитрий Саблин погиб на фронте; его жена Полина пропала без вести; а их дочь Ниночка умерла в четырехлетнем возрасте в Киргизии от воспаления легких. О смерти дочери, Дмитрий узнал из писем Евдокии, и менее, чем через два года, погиб на территории Польши.
*****
Зиму 1942-1943 годов, семья Саблиных прожила легче, чем первую. Спасал какой-никакой урожай, выращенный на огороде. И был главный продукт – картошка, выращенная из глазков. Жили теперь в их мазанке две семьи.
Однажды Иван Павлович пришел с завода, и привел с собой женщину с двоими мальчишками. На фоне гостей, члены семьи Саблиных, выглядели более чем упитанными. Римму Лунину с детьми, вывезли по дороге жизни из Ленинграда. Вскоре, Римма Алексеевна начала преподавать на биологическом факультете пединститута. Уходила на лекции рано утром. До здания пединститута шла почти час. С первокурсницами (Учились в институте только девушки. Позже, когда будет основан Университет, этот институт будет называться Женским педагогическим институтом), была еще одна, и очень большая проблема. Девушки не знали русского языка, основная масса профессорско-преподавательского состава, состоящая из эвакуированых из европейской части страны, не знала местного языка. Все последующие годы, Римма Алексеевна, только диву давалась, какое желание и способности к учению, имели эти девочки. Большинство из них не знали не только русского языка, но и не имели хорошего базового образования. Порой не имели никакого образования. Их привозили из самых далеких аилов, часто не спрашивая их желания и согласия. Жили девушки в общежитии тут же, при институте. Вот и приходилось начинать с нуля, с чистописания, арифметики и азов русского языка.
Римма Алексеевна, уговаривала Катю, имеющую не заурядный природный ум, семилетку за плечами, идти учиться к ним в институт. Катя только с сожалением пожимала плечиками: - «А как жить, кто пойдет на завод»?
Из первых студенток Луниной, выросли впоследствии, ученые с мировыми именами. Руководители институтов, техникумов, школ и Академий; члены Правительства; переводчики со всех европейских и азиатских языков; директора крупных заводов и фабрик. Они стали костяком профессорско-преподавательского состава всех высших учебных заведений республики. Понадобилось для такого рывка в образовании местного населения, не более десяти лет.
(После окончания войны, пединститут реорганизовывался в Университет, но тем не менее, в ректорате института Римму Алексеевну Лунину, не сумели уговорить остаться. При первой же возможности она вернулась в Ленинград, в свой родной пединститут имени Герцена).
Изредка вечерами, женщины собирались на лавочке перед палисадником, когда солнце уходило за горизонт. Но воздух продолжал быть раскаленным, как в сауне. ( в те годы, такого сравнения не существовало. Это мода нашего времени). Мальчишки, балуясь, обливаясь водой, каждый вечер обильно поливали двор, и пространство вокруг домика. Дышать становилось легко; наступало какое-то на душе умиротворение; складывалось временное ощущение покоя.
И в такой вечер, в первый и последний раз, Римма Алексеевна, вспомнила и рассказала о том, как ей с мальчишками удалось выжить в холоде и голоде Ленинградской блокады.
От ее рассказа, заливалась слезами Айша, с состраданием и ужасом смотрели Катя с мамой, Анной Павловной.
Спасла от голодной смерти ее и сыновей кошка…
Мальчики перестали двигаться от истощения. На сыновьях было надето и накутано всё, что ещё оставалось от одежды. Римма сожгла уже в печурке все, что горело. До последнего берегла книги. В огне сгорела дорогая мебель. И осталась впереди только смерть. Чтобы не видеть последних минут сыновей, она выползла из квартиры на лестничную площадку. Ее внимание привлекла кошка, такая же отощавшая и обессиленная от голода, как и женщина, которая старалась ее приманить к себе. Немногословная Римма Алексеевна, видела какое впечатление ее рассказ произвел на женщин, и не стала вдаваться в подробности, как ей удалось поймать кошку и почти живую засунуть в кипяток. На большее, у нее просто не было сил. Долго, долго кипятила это варево, и по несколько ложечек давала детям. Не помнит, вроде бы растянула это действо на два дня. И потом их нашли комсомольцы, совершавшие поквартирные обходы. Так они оказались здесь, в Киргизии. А от проходной завода, Иван Павлович привел их к Саблиным. Всем остальным эвакуированным, нашлась работа на заводе. Разместили тех рабочих в общежитии завода, которое функционировало почти до середины шестидесятых годов прошлого века. Завод с трудом остался на плаву после развала Советского Союза.
Отредактировано розалия (2016-05-16 15:33:11)