* * *

…Они стояли друг против друга – такие непохожие, просто Пат и Паташон. При этом Жданов крепко ухватился за Колькин шарф, и похоже было со стороны – он держит на цепком поводке норовистого щенка, готового в любую минуту сорваться и удрать от своего сердитого хозяина прочь по мартовским лужам. Но Зорькин явно не помышлял никуда убегать – он вообще имел вид сверхспокойный, даже какой-то философски-задумчивый. Взгляд не прятал, миролюбиво смотрел в горящие черными углями глаза главы Зималетто и даже первым вежливо поздоровался:

- Добрый день. Ключи и документы от машины у охранника. Все в целости и сохранности.
И, мило улыбнувшись, добавил:
- Еще обязан отчитаться, как бывший финансовый директор. После последней моей операции с биржевыми бумагами капитал Зималетто вырос еще на пять процентов. Могу я в связи с этим обстоятельством поинтересоваться – мне обязательно возвращать тот костюм, что я дерзнул купить на деньги Ника-моды? Я могу вернуть, конечно, просто это не ваш размер.
…Он добивает меня, понял Андрей. Все правильно, он меня добивает. Этот блистательный биржевой игрок дает понять, что заработал своими мозгами на тысячу таких костюмов и уж, конечно, заработал на этот джип. Я обвинял их с Катей в воровстве, в то время как они меня спасали…
- Послушай… - задыхаясь, проговорил Жданов. – Думай обо мне, что хочешь, только скажи, где сейчас Катя. Она должна выслушать меня!
Все с той же милой улыбкой Коля протяжно вздохнул.
- Везучий вы человек, Андрей Павлович. Вам все в этом мире что-то должны. Знаете, даже завидно. Мне вот почему-то никто ничего не должен. Почему так несправедливо получается?

Коля картинно воздел очи к небу, мастерски сделав вид, что всерьез над этим риторическим вопросом задумался. Жданов яростно встряхнул его за шарф:

- Не хочешь говорить – не надо, - процедил он. – Я и так знаю, что она дома. Спряталась от меня за семью замками. Я разнесу эти замки к чертям собачьим, даже если Валерий Сергеевич вооруженный батальон пошлет мне наперерез, ты понял?!
- Кати нет в Москве, Андрей Павлович, - дружелюбным тоном сообщил  Зорькин. – Она уехала.

…Почему-то он сразу поверил в то, что это правда. Мгновенно. В глазах Зорькина не было больше вызова, а промелькнуло что-то похожее на жалость.

- Куда? – голос почти отказал Жданову. – Куда она уехала?..
И тут же понял – вопрос бесполезен. Этот хлюпик связан железным словом и ничего ему не скажет. И Катины родители – тоже.

- Пытать будете? – бесстрастно осведомился Николай. – Может, тогда отойдем за угол, в тихое местечко, а то тут свидетелей много.
Жданов промолчал.

…Катя все умела. Писать отчеты, составлять сметы, подставлять в тяжелую минуту шефу свое хрупкое плечо, прятать от Киры его любовниц, каким-то непостижимым образом доставлять ему неземное блаженство в постели. Умеет она и сжигать за собой мосты.

- Коля… - отчаяние перехлестнуло его через край. – Ты не понимаешь… Мне необходимо с ней поговорить! Она даже не представляет – насколько! Ты… возьми этот джип, забери его себе, только скажи мне, где она…

«Что за чудовищные слова я произношу?.. Это от хаоса в голове и от нехватки кислорода. Я совсем не понимаю, что говорю…»

С лица Зорькина исчезла показная безмятежность.
- В джип Пушкареву оценил? – мрачно спросил он, резко перейдя на «ты». – Слушай, Жданов… А кто тебе вообще сказал, что ты у нас – красавец-мачо и герой-супермен? Может, ты просто не в те зеркала заглядывал? В искаженные? Может, стоит хоть раз посмотреть на себя объективно, без розовых очков?..

Коля выдернул из ослабших, окаменевших рук Жданова свой шарф и зашагал прочь. Оставалось только стоять и смотреть ему вслед. Не было больше ничего – ни слов, ни мыслей, ни способности что-то изменить.

Он потерял Катю. Просто потому, что это – Катя. Странная девушка с бездонными глазами из-за смешных круглых очков. Она отдала ему все, что имела. Даже сверх того. Он выпил ее всю, до дна, – как ненасытный вампир. И больше не получит ни капли.

Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить.

* * *

…До половины двенадцатого дня Андрей Жданов просидел в подземном гараже, за рулем своего автомобиля. Его ломало и корежило так, как не дай Бог пожелать самому жестокому преступнику на свете. Сознание функционировало как-то мерцательно – всплывали обрывки фраз, лица, смех, шепот, прикосновение к нежным вздрагивающим губам.  Потом все исчезало, и придавливала чернота. В этой кромешной тьме насмешливо ухали совы, кто-то садистски, гортанно хохотал, ревел Ниагарский водопад и – наступало безмолвие.

«Катя, я не успел тебе сказать, что люблю тебя. Вернее… Черт возьми, я говорил это. Эти слова тебя убивали сильнее, чем пулеметная очередь, чем ядерный гриб, чем концентрированный раствор цианистого калия. Ты считаешь меня актером, блистательно сыгравшим свою роль. И у меня нет никакой возможности объяснить тебе, как же ты ошибаешься…»

…Поздно.

…Наконец, Жданов выбрался из машины – спокойный, как идеально функционирующий механический агрегат. Поднялся на лифте на свой этаж, прошел в свой кабинет. Никого на пути не встретил – как странно. Подошел к зеркалу. 

«…А кто тебе вообще сказал, что ты у нас – красавец-мачо и герой-супермен? Может, ты просто не в те зеркала заглядывал? В искаженные? Может, стоит хоть раз посмотреть на себя объективно, без розовых очков?..»

…Да, зрелище не для слабонервных. Ты безобразен, Жданов. Твое место в кунсткамере. Тебя надо демонстрировать извращенцам – за деньги. Сколотишь неплохое состояние и выкупишь компанию.

…У тебя есть все – положение в обществе, завидный статус, очаровательная невеста, перспективы на будущее. Даже липовый отчет, с помощью которого ты останешься на плаву, у тебя есть. Дерзай. Все козыри у тебя в руках.
…У тебя есть все, кроме Кати Пушкаревой.
…Все, кроме того, ради чего стоит жить дальше Андрею Жданову.
…Он открыл сейф, поворошил папки, достал реальный отчет – в единственном экземпляре. Распахнул дверь кабинета, швырнул папку на стол секретаря, отрывисто приказал:
- Вика, размножь по количеству членов правления.
Вернулся за свой стол, взял в руки чистый лист бумаги.
«Акционерам компании Зималетто от А.П.Жданова. Прошение об отставке…»

* * *

"Я не жалею тебя. Слышишь? Я тебя не жалею".
"Но тогда почему… Ну, почему ты…"
"Потому что я тебя люблю".

…Когда погашен свет во всем номере, темное пространство размывают лишь далекие-далекие, тусклые-тусклые блики уличных огней. Вселенная бесконечно движется, расширяется, теперь Катя знает это совершенно определенно, и вовсе не потому, что она – отличница из отличниц. Просто она участвует в этом самом полете, ощущает его физически, а блики к искусственным фонарям не имеют никакого отношения – это отсверки звезд из соседних, плывущих параллельно Кате галактик.

…Она дрожит и стыдится собственной дрожи. Господи, она, должно быть, такая жалкая в его глазах. Такая смешная. Это все не может происходить на самом деле. Это какая-то ошибка. Сейчас он поймет это и ужаснется – что на него такое нашло. Затмение…

…Катя боится пошевелиться. Рука Андрея осторожно гладит ее по животу, словно не решаясь ни подняться выше, ни спуститься ниже. Боже, он ведь чувствует, как она трясется, - что за стыд… Но сознание туманится – его пальцы (нет, не может этого быть…), его тело – совсем рядом (нет, не может этого быть…). Если б только она посмела протянуть руку и тоже… коснуться его…

…Одним скользящим движением его ладонь вдруг накрывает ее грудь, чуть сжимает сосок – она вздрагивает от безумного страха и сладкой, острой пытки.

- Кать… - шепот Андрея у самых ее губ. – Скажи… Я у тебя первый?
- Д-да… - не сразу выдыхает она еле слышно. И не понимает – хорошо это для него или плохо, ведь здесь так темно, ей не видно его лица.

…Новая волна дрожи – о господи, нет, это не она, это все не с ней, не для нее… почему он молчит? Разочарован, что у нее совсем нет опыта, ну, конечно… что она такая неуклюжая и неловкая… как же стыдно…

- Успокойся, - шепчет Андрей, и ей вдруг кажется, что он улыбается в темноте, - успокойся, не бойся меня… Не закрывайся от меня, Кать, просто - доверься…

…Как же можно ему не довериться? Она всегда, всегда ему верила. Только вот с сердцем что делать – оно ведь сейчас разорвется в клочья. Оно непременно разорвется, потому что слишком маленькое, чтобы вместить такое огромное счастье – эти поцелуи, глубокие, умелые, чувственные… Жадные губы все смелее исследуют ее тело, дыхание учащается, срывается. Катю наконец покидает дрожь, теперь она полыхает огнем, подается навстречу ласкам, изнемогая от желания…

"Я ничего не знаю… - вихрем проносится где-то на границе сознания. – Я не умею, я не понимаю, я…"

Неужели… Этот… Мужчина… действительно… хочет… заняться… любовью… с ней… Катей Пушкаревой…
Нет, это сон… или я в клинике для душевнобольных – брежу наяву… Меня заперли туда, потому что я сошла с ума от безнадежной любви к Андрею Жданову…

- Катя, коснись меня… - сдавленный шепот Андрея становится громче и требовательней. – Погладь. Обними меня… 

Он снова целует ее в губы, и ее легкие руки, до этого момента скованные страшным смущением, взметаются, охватывают его за шею, гладят по спине…

О господи…

- Катенька… - рука Андрея уже добралась до потайного места, и Катя горит от стыда и блаженства, зажмуривает глаза, хотя их и так не видно, вновь начинает дрожать. – Катюша, все хорошо… Доверься мне… Пусти меня к себе…

…Он как доктор. Доктор, спасающий ее от смертельной болезни – одиночества, от жизни без Андрея Жданова. Он осторожен и бережен, явственно сдерживает себя, улавливает ее дыхание, ее вздрагивания, контролирует свои движения… А она уже ничего не может контролировать – только ощущает приближение какого-то мощного взрыва, самого желанного, самого волшебного.

- Пожалуйста… - едва бормочут ее губы, сами не понимая, чего они просят, - пожалуйста…

Он судорожно переводит дыхание и отпускает себя.

…Когда они становятся единым целым, короткую острую боль тут же накрывает волна того самого взрыва, которого она так ждала. Катя стонет, слезы льются из глаз. Она в эпицентре Вселенной. Звезды говорят ей: "Сегодня твой день, Катерина". Она плачет от благодарности судьбе за то, что та неслыханно к ней щедра.

Андрей стремительно приникает к ее губам, гасит поцелуем  свой продолжительный хриплый стон.
- Катя…

Она не видит его глаз, но чувствует – он смотрит на нее, он прикован к ней взглядом… Его прерывистое дыхание, о боже…

Было ли ему хорошо?.. Она не понимает, не понимает… Еще не умеет этого понимать…

- Катя… Катя…

А больше он почему-то ничего не может сказать… И она – не может…

…Изумленные звезды тихо осыпаются на землю.

* * *

…Катя сидит в кресле, крепко зажмурившись. Мерно ревут турбины самолета.

Именно сейчас, когда самолет набрал высоту и поравнялся с облаками, к ней пришло это невыносимое воспоминание. Все – до мельчайших подробностей. Ее практически накрыло – бесприютную, потерявшую единственное счастье в своей жизни, - той сумасшедшей взрывной волной. Это чувство полета по Вселенной виновато. Это оно… навеяло. Она обречена теперь заниматься любовью вот так, в одиночестве, в обнимку с пламенными картинками прошлого, и получать свой печальный оргазм, безрадостный – бледную тень, отголосок былого… В качестве утешительного приза… Как стыдно… Как унизительно…

Что же ты сделал со мной, Жданов?.. Я разбужена тобой, разбужена и оставлена на произвол судьбы.

Было ли ему хорошо... хоть чуточку? Иллюзии закончились. Он просто профессионально выполнял свою работу.

«Просто очень, очень, очень хорошо с тобой», - сказала она ему тогда. А он промолчал. Почему-то именно эта ложь оказалась тогда для него неподъемной. Наверное, у каждой лжи есть пределы.

- С вами тоже это происходит? – раздался над ухом чей-то голос.
Катя вздрогнула от неожиданности и разлепила ресницы. С ней заговорил ее сосед – молодой мужчина с каштановыми волосами и ярко-голубыми глазами.
«Странное сочетание», - машинально отметила она. Почему-то она всегда считала, что голубоглазыми бывают только блондины.
- Я спрашиваю – вы тоже это чувствуете? – дружелюбно повторил вопрос незнакомец.
- Что – это? – в смущении пробормотала Катя.
- Страх, - понизив голос, доверительно сообщил он. – Я заметил – вы глаза зажмурили и в подлокотники вцепились. Должен сознаться – сам ненавижу летать. Просто поджилки трясутся.
- Нет, - быстро ответила она, с досадой ощущая, как у нее алеют щеки, - я не боюсь летать.

«Знал бы он, из-за чего я зажмурилась и что со мной происходило…»

- Да? – с любопытством откликнулся молодой человек. – Совсем не боитесь? Тогда я вам завидую. Для меня перелет – это вечное проклятье.
- Не надо завидовать, - чуть усмехнулась Катя. – Вы ведь счастливый человек. Вы боитесь летать на самолете – значит, вы цените свою жизнь. Значит, все у вас хорошо.
- Любопытно, - задумчиво протянул мужчина. – В логике вам не откажешь. – Помолчал в явной нерешительности и добавил. – Меня, кстати, зовут Сергей. А вас?

* * *

- Меня зовут Сергей. А вас?

Катя поежилась, стараясь скрыть тоску. Вот уж к чему она не расположена – так это к общению со случайными попутчиками. Но незнакомец выглядел так обаятельно и миролюбиво, что не ответить было никак нельзя.

- Катя, - со вздохом представилась она в ответ. И закрыла глаза.

Может, он поймет, что ей не до разговоров?..
Но попутчик попался на редкость несообразительным.

- У меня когда это началось – с самолетами-то, - пустился он в оживленный рассказ, - мы, представляете, летели с родителями на Кипр и попали в зону турбулентности. Жуткая произошла болтанка. А мне шестнадцать лет было, я только что выиграл областные соревнования по шахматам. Выдвинули меня на всероссийские. Отец с матерью так возгордились, что решили потешить сыночка кипрскими пляжами. И тут – гроза на пути следования. Наш самолет плющит и таращит, а у меня одна мысль: не попаду на соревнования и погибну во цвете лет. С тех пор самолеты просто терпеть ненавижу… – Сергей запнулся и умолк в  замешательстве. – Чего это я разговорился. Вам… неинтересно, наверное.

… В точку попал, подумала Катя. Но все же заставила себя произнести:

- Ну, что вы, очень интересно. Просто я устала. Я так долго не спала.

…Я так долго не спала. Целую вечность. Я вообще боюсь заснуть, потому что опасаюсь снов, в которых мне явится Андрей Жданов. Я не хочу этих воспоминаний, этих жалких суррогатных оргазмов. Я лечу в другой город, чтобы забыть. Чтобы ничто не напоминало мне о прошлом…

- У вас случилось что-то? – осторожно поинтересовался Сергей.

…Только не это. Не до душевных стриптизов ей сейчас. Но выглядеть невежливой грубиянкой по отношению к такому приятному и ни в чем не повинному человеку тоже не хотелось.

- А вы по делам летите или отдыхать? – она решила перевести стрелки с себя на него.
- Конечно, по делам, - вздохнул он. – Если б отдыхать – в жизни бы не сел в самолет, предпочел бы «Красную стрелу». Только профессия у меня такая дурацкая – в любой момент могут сорвать с места и заставить куда-то нестись. Что ж, сам такую выбирал.

Ну, вот. Теперь непременно придется спросить, кто он по профессии.

- Я стилист, - буднично сообщил Сергей, избавив ее от необходимости задавать вопрос. – У меня своя клиентура, и в Москве, и в Питере, и в других городах.

…Стилист. С этим словом у нее связаны только неприятные воспоминания. Совершенно непроизвольно Катя напряглась, подобралась. Новый знакомый это заметил.

- Я вас разочаровал? Не уважаете стилистов?
- Н-нет, просто… а как же шахматы? – нашлась она.
- И шахматы тоже, - энергично кивнул Сергей. – Я очень разносторонний в смысле интересов. Играю на пианино неплохо, спасибо предкам – с шести лет музыке обучали. Катя, а вы чем занимаетесь?

…Я ничем не занимаюсь. У меня больше нет занятий. Я просто лечу в самолете. Я бы летела так вечность – до скончания жизни. Летела и ни о чем бы не думала. Где он, мой обетованный берег?

- Простите… - молодой человек смутился. – Я, наверное, нетактичен. Этот проклятый самолет выбивает меня из колеи. Когда говоришь – вроде бы становится легче. Только вашего мнения на этот счет я не учел… Извините еще раз.
- Да вы ни в чем не виноваты, - Катя невольно улыбнулась. – Я… ничем не занимаюсь сейчас, я только что уволилась с работы и хочу отдохнуть.
- А где вы работали? – живо отозвался он, откровенно обрадовавшись, что попутчица не прекращает беседы.

Ее вдруг тронула такая простая и солнечная человеческая открытость.

- В компании Зималетто. Это дом модной одежды, там…
- Зималетто? – удивленно воскликнул Сергей. – Ну, надо же! Как тесен мир.  Отлично знаю Зималетто и Милко. Можно сказать, мы с ним из одного круга.

…Ах, вот оно что. Из одного круга. Стало быть, молодой человек – нетрадиционной ориентации. Стилист… ну, конечно же. Неведомо почему, но Катя вдруг испытала облегчение.

- А кем вы там работали? – продолжил он «допрос с пристрастием».
- Уж конечно, не моделью, - усмехнулась Катя. – Вы и сами, наверное, догадались.
- Догадался, - без тени улыбки кивнул он, внимательно к ней приглядываясь. – Для модели у вас слишком умные глаза.

* * *

...Совет директоров безмолвствовал. Немая сцена – как у Гоголя в финале его «Ревизора». Наблюдая за оглушенным выражением лиц членов правления, Андрей испытывал мрачное, прямо-таки мазохистское удовольствие. Ему хотелось, чтобы его не просто заклеймили позором – запинали ногами.

- Итак, с отчетом вы ознакомились, - заключил он решительно. – Не обольщайтесь, это не новый бестселлер Дэна Брауна, это реальное положение дел. А вот это, - Жданов взял в руки желтую папку, - отчет липовый, с помощью которого я планировал запудрить вам мозги. Мне в течение полугода отлично это удавалось. Только я передумал. Почему? Нет, не потому, что вдруг вспомнил, как был в детстве приличным мальчиком и никогда не списывал контрольные. Просто я понял, что всему есть предел. Любой лжи. Мой предел наступил. Может, и скверно, что именно сейчас, но с этим уже ничего не поделаешь.

«Идиот», - сжав зубы, подумал Малиновский и обреченно сомкнул ресницы. Почему под ним не разверзается пол? Как бы здорово было сейчас провалиться в тартарары, к обитателям подземелья.

- Господа, а вы обратили внимание, как спокоен наш президент? – подал язвительный голос Воропаев. – Он толкает перед нами речь, как будто «Быть или не быть» Гамлета перед публикой читает. Может, нам пора поаплодировать? Букетика цветочков ни у кого не завалялось?
- Я больше не президент, Сашка, - спокойно напомнил ему Андрей. – У тебя сегодня праздник, можешь доставать из шкафа свой парадный лапсердак. Я ухожу с поста президента, но это не значит, что я хочу свалить бремя того, что натворил, на кого-то другого. Вот в этой папке – антикризисный план, составленный Катей Пушкаревой. Он уже действует. Если его придерживаться, компания через полгода выйдет из кризиса. Я настоятельно прошу членов правления, а особенно того, кто займет мое место, изучить этот план самым тщательным образом.
- Кстати, о Пушкаревой, - это были первые слова, произнесенные Павлом Олеговичем. Он говорил сухо и сдержанно, как всегда, не глядя на сына. Вся его боль – за закрытой стеной. – Почему ее нет на собрании?
- Она уволилась, - удары колокола в голове, только бы выдержать, только бы не закричать…
- Уволилась? – Кира искала взгляд своего жениха и никак не могла его найти. – Составила очередную липу и сбежала от греха подальше? Как благородно.
- Это ведь Катя писала отчеты? – прямо спросил Жданов-старший.
- Да, - так же прямо ответил Андрей. – По моему указанию. Но она всегда была против этого. Она предупреждала меня – я не прислушался. Она ушла, потому что… ее терпение закончилось.
- Мексиканский сериал! – ухмыльнулся Воропаев. – Дон Хосе-Родригес использовал в коварных целях свою бедную безропотную служанку Марию-Эдуарду. Андрюша, ты чем ее заманил – своим царственным обаянием? Или дулом револьвера у виска?

…Выдержать, выдержать. Не сорваться на крик.

- Я шантажировал ее, - резко сказал Жданов. – Слово «шантаж» тебе понятно? Я грозился ее уволить! Она практически одна кормит семью! – голос, предательский голос повышался сам собой. – Она боялась потерять работу! Вот такой я скотина! Но я это признаю. Я приму любое наказание, которое вы мне назначите! Я только хочу, чтобы вы поняли – у компании есть реальный шанс выплыть!
- А ты на меня не ори, - Сашка хищно сощурился, - тебе сейчас надо заткнуться в тряпочку и молчать. А еще лучше – пойти по-тихому в сортир и повеситься. Веревку с мылом одолжить?
- Хватит! – хлопнул по столу Павел Олегович.

В наступившей тишине тихо заплакала, прижав к лицу ладони, Маргарита Рудольфовна.

- Папа, - обессилено произнес Андрей, - ты можешь ненавидеть меня. Ты можешь отречься от меня как от сына – я это заслужил. Только у тебя всегда разум побеждал эмоции. Я умоляю тебя – прежде всего изучи Катин план. Он не оставит у тебя никаких сомнений. Прими верное решение – от этого зависит судьба Зималетто. И еще. В действующей команде обязательно должен остаться Роман Малиновский. Он знает ситуацию изнутри. Он сейчас просто необходим компании как воздух. А я… я здесь лишний.

Ромка поднял голову и изумленно уставился на друга.

* * *

- Лишний, значит, - зазвучал после недолгой паузы голос Павла Олеговича. – Это ты здорово придумал. Красивым жестом решил нас пронять. Ты еще гордо сядь в самолет и улети в дали дальние. Или, как Александр посоветовал, наложи на себя руки, оставив членам правления записку: «В моей смерти прошу винить только меня самого».
- Что ты говоришь, Паша, - простонала Маргарита. – Зачем ты так? Сын совершил ошибку, но ведь не преступление же! Он… он хотел как лучше! Он…
- Марго, этот текст я вычеркиваю из протокола, - жестко перебил ее Жданов-старший. – Он подходит для мыльной оперы, а не для той катастрофической ситуации, в которой мы оказались.
- Никакой катастрофы не происходит, папа! – внятно проговорил Андрей. – Прочти план – и ты сам в этом убедишься! Ты ведь никогда не был голословным!
- Я обязательно прочту план, - сухо ответил Павел Олегович. – Сейчас речь не о нем. Речь о том, что ты обязан остаться в строю и участвовать в спасении компании. Конечно, не в качестве президента – все твои действия я буду контролировать лично. Если ты хочешь хоть когда-нибудь вновь начать считать себя человеком – ты обязан теперь дневать и ночевать на рабочем месте, перейти на хлеб и воду, отказаться от сна, расшибиться в лепешку, но исправить собственные ошибки. Ты меня понял?

…Я понял тебя, папа. Я тебя отлично понял. Ты, конечно же, прав. С точки зрения холодного разума. Но ты… и вы все… сидящие сейчас за столом и взирающие на меня, как на экспонат в музее человеческих казусов… вы не знаете главного. Я. Ничего. Не могу. Делать. Без Кати. Меня нет без нее. Неужели никто не видит – Андрея Жданова не существует, это пустая оболочка, яркая упаковка от «Даниссимо», выброшенная в мусорный бак. Я в патовой ситуации – чтобы вернуть себя, надо вернуть Катю. А в жалостливых глазах Зорькина я сегодня явственно прочитал, что это невозможно. Чугунный засов задвинут и заварен намертво…

- И потом, ты не учитываешь одну существенную деталь, - донесся до него сквозь пульсацию в голове из какого-то глухого колодца голос отца. – Доверенность на управление Ника-модой выписана на твое имя. Ты – фактический владелец обеих компаний.

…Доверенность. Господи, он совсем о ней забыл. Катя отдала ему все. Все, что могла…

- Папа, - сипло выдавил Андрей, с ужасом осознавая, что у него темнеет в глазах и холодным ознобом сковано все тело, - я знаю, что ты прав, но… от меня нет сейчас никакого толку. Мне… жаль, что я так тебя разочаровал,  – он покачнулся, удержал себя за спинку кресла. - Ненавижу себя за это, но ничего поделать не могу. Я бы рад, очень рад помочь Зималетто, сделать все, что только от меня зависит… Но ничего от меня уже не зависит. Так случилось…
- По-моему, мы созерцаем живое воплощение великого произведения живописи «Кающаяся Мария-Магдалина», - буркнул Воропаев. – В роли Магдалины – бывший президент компании Зималетто.
- Ты что, не видишь, что ему плохо?! – Кира сверкнула глазами в сторону брата и бросилась к Андрею. В ту же секунду рядом с ним оказалась и Маргарита. Они поддерживали его с обеих сторон, словно он мог рухнуть на пол, как спиленный сухостой, они говорили что-то ласковое и ободряющее, они жалели его… Это было невыносимо.
- Что происходит? – Павел Олегович требовательно смотрел на сына. – Почему ты так вышиблен из колеи, если утверждаешь, что никакой катастрофы с компанией не случилось? В твоей жизни произошло еще что-то, чего мы не знаем?..

…Сказать им. Сказать прямо сейчас. Разом покончить со всеми недомолвками. Момент настал. Кире будет больно, очень больно. Но это лучше, чем мучиться в неведении. Мама будет в шоке, а у Сашки появится новый повод для убийственных насмешек. И черт с ним – пусть тешится. Заорать в эти недоумевающие лица так, чтобы люстра сверзилась с потолка и рухнула прямо в центр стола: «Я люблю Екатерину Пушкареву!!! И я ее потерял!!!»

- Э… Павел Олегович, - Малиновский вскочил со своего места. – Я знаю, что с ним происходит. Я вам объясню…

* * *

…«Для модели у вас слишком умные глаза». Он что, издевается над ней?

- То есть, вы хотите сказать, что умные глаза – это  единственное препятствие, не пускающее меня на подиум? – усмехнулась Катя. – Так я могу в темных очках дефилировать, что за проблемы.
Сергей тихо рассмеялся.
- А вы хотите стать моделью? – спросил он абсолютно серьезно. – Странно. Лично мне всегда было их жалко – каторга, а не работа. Лишнего кусочка не съешь, ноги гудят от шпилек, лица нарисованные, наряды – чужие… Зачем вам это?

Катя вдруг фыркнула и рассмеялась вслед за ним. Надо же – оказывается, она еще способна смеяться. Почему-то этот простодушный человек действовал на нее благотворно.

- Вы так говорите, словно меня сразу десять модных домов Европы умоляют выйти на подиум, а я, недотрога, отказываюсь, - насмешливо произнесла она. – Я объективно отношусь к своей внешности и даже больше не комплексую по этому поводу. Все это такая ерунда по сравнению с…

Катя, вовремя спохватившись, умолкла. У нее чуть не сорвалось с языка: «по сравнению с предательством, например». Этот говорливый и не в меру любознательный мужчина обязательно бы поинтересовался: «Неужели с вами кто-то так поступил?»
Сергей почему-то замолк, вопросами не сыпал, только уж как-то чересчур внимательно на нее глядел и не переставал улыбаться. Неожиданно до Кати дошло.

- Я прошу вас! – воскликнула она. – Только не смотрите на меня опытным взглядом стилиста! У меня уже был один… случай, и повторять его я не собираюсь. Мне это неинтересно, поверьте. У меня сейчас… другие проблемы.
- Катя, да я даже не вспомнил сейчас о том, что я стилист, - спокойно сообщил он. – Более того – я абсолютно уверен, что никакой стилист вам не нужен, даже такой популярный, как я, уж простите за нескромность. Вы абсолютно уникальный, ни на кого не похожий человек. Вы личность, это видно сразу.

…Слабо торкнуло где-то под сердцем, меж ребер. Как странно. Почти такие же слова ей когда-то говорил Андрей. Но у него была в этом настоятельная необходимость – он от нее зависел. А какая в этом может быть необходимость у совершенно постороннего человека?

- Я совсем не хочу вас обидеть, - мягко добавил Сергей, - и не примите мои слова за назойливость или желание… - он смущенно улыбнулся. – …навязывать вам свое общество, как это говорится… клеиться…

…Ну, ясно - внутренне хихикнула Катя. Я это и так поняла, он ведь из одного круга с Милко…

- …Я просто хочу сказать, что научился понимать людей, - продолжил он. – Слишком много их проходит передо мной, такая профессия. Так вот – вы удивительно светлый человек и умница. Мне почему-то кажется – все, кто рядом с вами… все вас должны любить.

Это уже было слишком.

- Как вы можете, - выдохнула Катя, - делать такие выводы, сидя со мной рядом каких-то полчаса?
Сергей вздохнул.
- Кать… Иногда тридцати лет не хватает, чтобы кого-то узнать, а иногда достаточно пяти минут. Чего только в этой странной жизни не случается.                                                                                                         

* * *

- Э… я вам все объясню, Пал Олегович, - Роман торопливо откашлялся и скорчил на лице очень убедительную трагическую мину. – Дело в том, что Андрей… очень сильно переживал все это время. Понимаете, он жил под таким грузом столько месяцев и очень мучился оттого, что вынужден… э… скрывать от вас. Он скрывал не потому, что вашего гнева боялся, а потому, что не хотел вас огорчать. Мы… э… искренне думали, что компания выйдет из тупика, и она выйдет из него, без сомнения, вот только у моего друга… сдали нервы. Видите, он еле на ногах стоит, бледный весь. Со здоровьем у него… полный швах. Тахикардия, там, всякая… бессонница. Все от переживаний. Вот ему и кажется, что он выжат как лимон и ни на что путное уже не способен… Но пройдет время, и…
- Малиновский, ты плаксивые романы писать не пробовал? – вклинился Воропаев. – А зря. Был бы в верхней строчке топ-десятки.
- Ну, вот что, - твердо произнесла Маргарита. – Хватит. Павел, ты меня извини, я, конечно, тоже член совета директоров и тоже переживаю за случившееся, но прежде всего я мать. Я вижу, в каком состоянии мой сын, и настаиваю на том, чтобы сейчас мы прекратили  всякие разбирательства. Надо всем остыть и успокоиться. Собраться с мыслями.
- Активно поддерживаю! – оживился Ромка. – Завтра, с утреца, на свежую голову…
- Хорошо, - сдержанно подвел черту Павел Олегович. – Все свободны.
- От-тличненько! – Роман ухватил Жданова за рукав пиджака и поволок из конференц-зала, негромко бубня на ходу. – За мной, за мной, мой драгоценный и уважаемый экс-президент, тебе нельзя оставаться на людях, пока ты не напорол еще сверх того, что уже успел напороть…

* * *

…В своем кабинете Малиновский сразу кинулся к шкафчику, где хранилась заветная бутылка виски. Андрей остался стоять там, где его выпустил из своих цепких рук его друг, – словно манекен, способный передвигаться только с чьей-то помощью.
- Жданов, если бы не я, ты бы всех добил окончательно, - заявил Роман, разливая виски по бокалам. – Я по твоей морде понял, что ты собрался довести свой стриптиз до конца – рассказать им все про Пушкареву. Пришлось мне кидаться на амбразуру и получать словесные тумаки от Сашки. Охренел совсем? Ты бы лучше трусы задумал при всех снять – ей-богу, обошлось бы меньшими последствиями. Семейство Воропаевых и так зло на нас вне всякой меры, компания заложена, их деньги – в том числе… А тут еще одна прелестная новость – за спиной у невесты глава Зималетто, оказывается, спал со своей помощницей с целью получения от нее липовых отчетов. Да Сашка тебе самолично горло перегрызет – он за свою сестрицу горой. А потом они втроем вынут свой капитал из компании, когда это станет возможно, и сделают нам ручкой – счастливо оставаться! Ладно, расслабься, - он сунул Жданову бокал в руку. – Все не так плохо, как можно было ожидать. Финт ты, конечно, идиотский выкинул, но чего уж теперь… Знаешь, что меня успокаивает? Позиция Павла. Он сказал, что лично будет контролировать твою деятельность, - значит, собрался взять на себя руководство, а не доверять его Воропаеву. Да Сашка бы и сам не полез, зачем ему эта головная боль… Андрюх, ну не стой ты как олицетворение общей мировой  скорби. Нас c тобой батогами не излупили, взашей не выперли – уже плюс…
- А я и не собирался… - медленно проговорил Андрей, глядя в бокал.
Малиновский икнул.
- Чего не собирался? – оторопел он. – Ты про что?
- Объявлять всем, что спал с Катей из-за отчетов, - все тем же голосом биомеханоида из компьютерной стрелялки ответил Жданов.
- Во дает! – Ромка присвистнул. – Я уже полчаса тебе про другое говорю! Жданчик, ты тормозной жидкости выпил? Я ж вроде виски в бокал наливал. 
- Я хотел сказать, что люблю Катю и не могу без нее жить, - добавил Андрей. – А ты влез со своей бредятиной про тахикардию. Кто тебя просил?
- Ах, вот оно, значит, как, - протянул Малиновский и, не выдержав, прыснул. – Какой свежий и гениальный ход. Жданов любит Пушкареву – просто супер! Киру бы это, конечно, сразу успокоило. Она бы кинулась к тебе на шею с воплем: «Любимый, слава богу, а то я было подумала, что ты полный подонок!» Ты че, всерьез, что ли? – Ромкины глаза по мере изучения неподвижного лица друга все больше округлялись. – Нет, тебе определенно надо обследовать головной мозг на томографе. Ты что, решил, что если изобразишь из себя несчастного покинутого влюбленного, тебя все пожалеют и простят?
- Дурак ты, - устало и с сожалением заключил Андрей. - Ничего я не изображаю, я действительно люблю Катю. И мне абсолютно наплевать, что ты по этому поводу думаешь. Я хочу, чтобы эта истина дошла и до остальных, даже если я потерял Катю навсегда. Ни о какой свадьбе не может идти речи. В моей жизни никогда больше не будет вранья. Это я тебе обещаю.

Он поставил нетронутый бокал на стол и вышел из кабинета.

- Нет, это не магнитные бури, - ошалело пробормотал Роман, кое-как сумев справиться с распахнутыми от обалдения челюстями. – Это уже какое-то всепланетное торнадо…

* * *

…Катя и Сергей попрощались в Пулково.

- Может, все же подвезти вас на такси? – повторил он свое предложение, сделанное еще в самолете. – Могу насчет гостиницы посоветовать…
- Спасибо, не надо, - вновь отказалась она. – Я… мне нужно самой. Не принимайте на свой счет, просто…
- Понятно, - с улыбкой кивнул ее недавний сосед, - у вас все-таки что-то случилось, и вам надо это осмыслить в одиночестве. Бывает. Сам через такое проходил. Что ж… - он полез во внутренний карман пальто. – Вот моя визитка, тут все контактные телефоны, в том числе и мобильный. Нет-нет! – тут же со смехом добавил Сергей. – Это я себя не в качестве стилиста рекламирую. Просто… если вдруг вам захочется поболтать – то я с превеликим удовольствием. К тому же вы меня сегодня спасли – я и не заметил, как час пролетел. Готов… совершить для вас нечто столь же самоотверженное.
- Да я же ничего не сделала, - смутилась Катя. – Говорили-то в основном вы…
- А вы замечательно слушали, - внес он важную поправку. – В общем… буду рад услышать ваш голос. Ну, а если вдруг вам захочется… э-э-э… партию в шахматы, например… Вы играете в шахматы?
- Давно не играла, - созналась она. – Все некогда было. Работала. А вообще, в школе увлекалась.
- Ну, вот! – обрадовался Сергей. Просто потрясающая у него была способность – радоваться по всяким пустяковым поводам. – Может, пришло время наверстать упущенное?
- Может быть…
- Катя, я, наверное, странное впечатление на вас произвел, - вздохнул он не без лукавства, - Болтал без умолку, нахваливал себя, любимого, сейчас вот на продолжение знакомства напрашиваюсь… Но у меня есть и положительные качества. Вы не напрягайтесь, я совершенно мирный, безопасный человек. Честное слово.
- Я знаю, - улыбнулась она. – И это радует.

…Несколько мгновений Сергей колебался, явно собираясь что-то добавить, в голубых глазах его промелькнуло нечто странное и смешливое. Но передумал и распрощался:

- Удачи вам. Всего наилучшего.
- До свиданья, - кивнула Катя.

Он отправился к стоянке такси, а она заглянула в визитку. «Сергей Зарицкий, салон «Элита-стиль М». Интересно, что означает «М»? Наверное – Москва.

…Надо же, ее путешествие началось со встречи с таким хорошим человеком. Совсем чуть-чуть, но будто оттаяло что-то в душе, протек крохотный родничок. Может, это добрый знак?

Катя сжала ручку своего чемоданчика и повернулась навстречу сырому, резкому питерскому ветру.

* * * 

…Этим вечером в Москве тоже дул сильный ветер. Жданов подъехал к дому Кати в абсолютно вымотанном состоянии – этот день методично вбивал его кувалдой в асфальт и, кажется, вбил по самую макушку. Конечно, лучше было отправиться домой, выпить виски и постараться уснуть. Он было и отправился, но с середины дороги круто развернулся и поехал совсем в другом направлении. Будто дернул кто-то его руку, заставил крутануть руль – какая-то отчаянная сила, не имеющая никакого отношения к доводам разума.

…Знакомые окна на четвертом этаже были темны. Как странно.

Андрей набрал по сотовому номер квартиры Пушкаревых. Долгие длинные гудки – и никакого ответа. Что же это за чертовщина? В такой час… 

…Стоп. Катя уехала из города. Но ведь Зорькин ничего не говорил про то, что она уехала одна. Может… они отправились куда-то всей семьей? На какой-нибудь там курорт или в гости к родственникам… или…
…Или резко сменили место жительства. Уж сжигать мосты – так сжигать по-серьезному. Взяли карту, ткнули в нее наугад – и… Неужели такое возможно?.. Эти уникальные, непредсказуемые, ни на кого не похожие Пушкаревы. Кажется, с ними возможно все.

…Жданов устало уронил голову на руль. Надо ехать домой. Все это и в самом деле бессмысленно.

Едва его голова обрела хоть какую-то точку опоры, он тут же провалился в странное состояние – полубредовое-полусонное. Сознание заволок зыбкий туман. Поплыли размытые картинки, зазвучали голоса.

«Просто очень, очень, очень хорошо с тобой…»

Почему он ничего ей тогда не ответил?..

А что он мог ответить? Он тогда был оглушен куда более сильно, чем если бы его шарахнуло разрядом в тысячу вольт. Он абсолютно ничегошеньки не понимал. Сильнейший оргазм длился целую вечность, и через минуту он был снова в полной готовности – разве так бывает? Он даже испугался тогда, что Катя это заметит, что примет его за маньяка, за садиста – он только что лишил ее девственности, он обязан был ее пощадить, ведь ей было больно… Он еще подумал тогда, что перебрал виски, но тут же отмел это предположение – не было никакого опьянения, он был потрясен, элементарно потрясен и сбит с толку. И не понимал, что надо говорить. Что надо думать…

…Стук в окошко машины вывел Жданова из тяжкого оцепенения.
- Андрей Палыч?

…Сквозь стекло в свете фонарей на него смотрел Валерий Сергеевич Пушкарев.

* * *

- Мам… Ты чего запыхавшаяся такая?
- Да мы же только что приехали с папой, я по лестнице поднималась, слышу - звонок! Сразу так и подумала, что это ты! – отдуваясь, оживленно сообщила в трубку Елена Александровна. – У Игоря Васильевича, сослуживца отца, юбилей же сегодня, никак нельзя было не пойти! Катенька, ну… как ты там устроилась?
- Все хорошо, - голос дочери звучал слабо из-за помех, мать никак не могла уловить его интонации. – В Питере сыро и ветрено, но, знаешь, мне это нравится! Так хорошо дышится, думается… Я заново полюбила Невский, мама, и Спас-на-Крови, и Казанский собор…
- Значит, тебе хорошо?
- Хорошо, хорошо! – откликнулась она, и Елена Александровна вновь пытается определить, в каком же на самом деле настроении находится ее дочь. Но как это можно сделать с такой скверной связью?..
- Даже странно, что папа трубку не вырывает, - добавила Катя, - и не инструктирует меня, как надо вести себя на случай дождя, снега, пожара, бомбежки, марш-броска…
- Так он на улице еще! – со смехом откликнулась Пушкарева-старшая. – Машину ставит!
- Понятно. Мам…

Вдруг возникла довольно длительная пауза, и Елена Александровна даже испугалась, что связь окончательно пропала.

- Катюша, алло! Катенька! Я тебя не слышу!
- Мам… - голос дочери вновь как-то неуверенно оживает. – Мне не звонили… из Зималетто?

* * *

- Андрей Палыч? – взгляд Пушкарева далек от радушного, скорее удивленный и настороженный.- Вы здесь? В такое время?

…Несколько секунд Жданов не может заставить себя ничего ответить. Слишком резкий переход от сладких, сумасшедших, вот прямо сейчас, здесь, в машине, возбуждающих воспоминай – к жестокой реальности.

…О чем он думал, когда ехал сюда? Как смотреть ему в глаза этому человеку, после того что он сделал с его дочерью?

- Вы к Кате? – теперь Валерий Сергеевич, кажется, изумлен окончательно – странным поведением Андрея, его молчанием. – А, значит, вы не в курсе, что ее нет в Москве. Она уехала.
…Жданов делает над собой страшное усилие, торопливо выбирается из машины и пожимает бывшему военному руку.
- Добрый вечер, Валерий Сергеевич, - до чего же глухим, до чего же чужим звучит его голос, с каким-то скрежетом, будто ржавый механизм. – Я знаю, что Кати нет, но… мне очень срочно надо ее разыскать. Я прошу вас помочь мне в этом. Поверьте, для меня это действительно… очень серьезно.

Несколько мгновений Пушкарев молчит. Выдержать его пристальный взгляд Андрею стоит неимоверных усилий, но он все-таки выдерживает. 

- Значит, для вас – серьезно, - задумчиво повторяет Валерий Сергеевич. – А для нее?
- То есть...
- Я спрашиваю – для нее это так же серьезно, как для вас?

…Какой странный вопрос. И тон… Неужели он знает?.. Нет, не может быть. Если б знал, не то что руки бы не протянул – под военный трибунал отдал…

-  Я вам вот что скажу, Андрей Палыч, уж вы на меня не обижайтесь, - продолжил Пушкарев достаточно спокойно и вежливо, но без прежней теплоты и задоринки в голосе. – Я всегда к вам с уважением относился, считал настоящим мужиком, особенно когда вы один против пятерых парней стояли. Но вы мне скажите - что вы сделали с Катериной?..
…Андрей холодеет. Словно тонкий стальной прут проходит сквозь его сердце.
- Я…
Дальше воздуха не хватило, чтобы что-либо произнести.
- Вы понимаете, что потеряли ее только по собственной вине? – добавил бесстрастно Пушкарев.

…Этот второй вопрос также лупит Жданова под дых. Почти сваливает с ног.

- Андрей Палыч, - Валерий Сергеевич ни на секунду не выпускает глаза своего собеседника из объективов своих зрачков, - хороший руководитель обязан беречь своих сотрудников. Не использовать их в своих целях двадцать четыре часа в сутки. Катерина просто надорвалась. Я понимаю, что она – ценный работник, настоящий профессионал и была вам необходима как воздух. Но она не двужильная, она маленькая девочка. Пару раз она приходила с работы под утро и засыпала прямо в прихожей на табуретке, не в силах добраться до кровати. Я не читаю вам мораль, вы взрослый человек и сами за себя отвечаете. Но тут нет ничьей вины, кроме вашей. Понятно, теперь вы сожалеете о том, что она ушла…

…Сожалею. Сожалею. Какое бледное и невыразительное слово. Подыхаю я, а не сожалею!

- …наверное, хотите просить ее вернуться, - продолжает  меж тем Пушкарев, - но я, извините, этого не позволю. Мне дочка живой и невредимой нужна. Она уехала отдыхать и просила никому не говорить – куда, значит, так ей было нужно, потому что Пушкаревы слов на ветер не бросают. Теперь ответьте мне на несколько вопросов. Коротко – да или нет.  Катерина плохо выполнила какую-то работу?
- Нет… - обессилено говорит Андрей.
- Она что-то задолжала вашей компании?
- Нет… 
- Оставила у себя важные документы?
- Нет…
- Нарушила свое обещание?
- Нет…
- Тогда вынужден еще раз извиниться, но я не могу вам сообщить, где она, - твердо подводит черту Валерий Сергеевич. – По моему мнению, нет причин, чтобы так срочно ее разыскивать и тревожить во время отдыха.

…Какой холодный ветер. Какой он холодный… и жестокий.

«Я люблю вашу дочь. Я виноват перед ней. Не то! Страшно виноват. Не то! Смертельно виноват! Да, я ее убил. Но я и себя убил, поверьте. Я хочу понять… есть ли у меня еще крошечный шанс или надо перестать трепыхаться. Мне бы только увидеть ее глаза… Я должен знать, где она, я поеду за ней... куда угодно…»

…Он не мог этого произнести вслух. Не из-за страха и не из-за стыда. Эта тайна – не только его, это и тайна Кати. Ладно – он готов в любой момент открыто во всем признаться своему отцу, матери… Кире… но Валерию Сергеевичу…

Разве Катя давала ему право говорить обо всем ее родителям? Разве она вообще  позволяла ему к ним приближаться… после всего… что случилось? Не возненавидит ли она его еще сильнее? Хотя… какое уже, к черту, может быть «сильнее»…

- Хорошо, - Жданов опускает голову, признавая свое поражение. – Но вы можете мне хотя бы сказать… когда она планирует вернуться?
- Точно не знаю, - голос Пушкарева почему-то смягчается, он кажется слегка растерянным… почему? Может, плещущее от Андрея горькое отчаяние его напугало? – Точно вам не скажу, Катюша собиралась минимум на неделю, а там – как получится. Вы что же… все-таки надеетесь ее вернуть? Андрей Палыч, я сожалею, но… если Пушкаревы принимают решение, они никогда не поворачивают вспять.

…Удивительно, до чего порой слова умеют звучать как выстрелы.

* * *

- Мам… Мне не звонили… из Зималетто?
- Нет, Катенька. Никто не звонил. То есть… - Елена Александровна тут же спохватилась. – Днем не звонили, а вечером-то нас не было, поэтому я не в курсе.

Молчание.

- Катя, ты опять куда-то пропадаешь! – кричит мама в трубку. – А почему тебе должны были звонить из Зималетто? Там какие-то проблемы?
- Нет, нет… - слышится слабый голосок ее дочери. – Думаю, нет, если бы были проблемы… меня бы уже с утра стали разыскивать. Значит, совет… прошел удачно. Ладно, мам. Передавай папе привет. Я позвоню завтра. Целую. Пока.

* * *

…Катя покидает переговорный пункт и выходит навстречу резкому ветру. Ну, вот и все. А чего она ожидала? Вроде и нечего было больше ждать, откуда вдруг выплыла на свет Божий эта убогая надежда… на что, дурочка, на что?

…У вас все хорошо, Андрей Палыч. У вас все получилось. А я, вы знаете, полная, стопроцентная идиотка, потому что меня это почему-то радует. Я почему-то совсем не хочу, чтобы вам было плохо. Смешно. Просто какой-то клинический случай.

…Вы свободны, Екатерина Валерьевна. Вас никто больше не задерживает. Если бы можно было стать свободной по-настоящему. «Невидимой и свободной», как булгаковская Маргарита. Если бы можно было взлететь над этой так страшно тянущей вниз землей.

* * *

- Валера, Катя звонила! – радостно сообщила мужу Елена Александровна, едва он вошел в прихожую. – Говорит – у нее все хорошо! Петербург очень нравится!
Пушкарев, не раздеваясь, неподвижно стоял посреди прихожей.
- Ты что? – удивилась она.
- Ничего, - медленно проговорил он, не в силах освободиться от поразившей его в самое сердце догадки и будучи не в состоянии озвучить ее вслух. – Ничего…

…Все-таки Дворцовая площадь – это сердце Петербурга, подумал Андрей Жданов, вдыхая свежий мартовский воздух и приближаясь к Александровской колонне. И тут же поморщился от такой вычурной и пафосной мысли, пришедшей ему в голову. К тому же вдруг возникла неприятная ассоциация – Александровская колонна, такая монументальная,  несгибаемая и непрошибаемая,  как будто речь идет об Александре Воропаеве. Вот черт, только о нем думать сейчас не хватало.

…Это место, куда спешит каждый, кто только что приехал в Питер. Здесь влюбленные назначают друг другу свидания.

…А вообще, как-то странно тут все сегодня. Непривычно. Или это яркий солнечный день виноват? Удивительно красивое место, а он – надо признать - слишком долго не был здесь. Если и приезжал в Петербург – то только по делам, к Зимнему не заглядывал. Маленький восьмилетний мальчик, задыхавшийся от этого места в восторге… его давно не существует.

…Вроде все как всегда. Что же изменилось?

…Еще несколько шагов  к колонне. Знакомая с детства площадь – почему она кажется такой суровой, такой до дикости красивой и непримиримой?

…Жданов растерянно осмотрелся по сторонам. Это место почему-то кажется ему страшным. Новым. Незнакомым и очень величественным. Мартовское солнце, что ли,  давит на землю. Вроде все как обычно. Картинки. Люди. Голоса.

…Голоса. Что-то отчаянно знакомое сквозит в какофонии звуков.

…Смех. Откуда он звучит? Откуда возник?

…Да, он слышит, смех.  Кто-то смеется, хохочет – настолько самозабвенно и выразительно, что невозможно не оглянуться, не улыбнуться в ответ, не позавидовать такой открытой, безудержной радости. Он улыбается и оглядывается.

…Катя.

…Поезжай в сумасшедший дом, Жданов. Тебе назвать номер телефона скорой психологической помощи?..

…Сумасшедший дом не поможет, никакой фантастики не происходит. Он видит Катю.
Это Катя. В своем милом сером пальтишке,  волосы заплетены в косичку, лицо светлое, открытое, розовое. Счастливое. Она смеется.

…Поразительно – прежде всего его изумляет не эта встреча, не фантастическая цепь случайностей, а то, что Катя, оказывается, умеет так безмятежно хохотать. Никогда он ее такой не видел. Всегда на ее личике была запечатлена озабоченность, оно было бледным, усталым, покорным, испуганным, даже жалким. Словно зверек, постоянно живущий под гнетом страха за свою жизнь, существующий в вечной опасности – вот-вот на него наступят, раздавят, сметут со своего пути.

…Пришла страшная мысль: а это ты ее такой делал, Жданов. Что ты давал ей? Вечные нервотрепки, вечный стресс. Ты позволял себе орать на нее, срывая свой гнев и раздражение, и она еще больше бледнела, вздрагивала, обреченно замирала. Что ты давал ей, идиот? Что у тебя в запасе, какие козыри? Постель? Ну, сделал ты ее женщиной, опытный мерзавец, ну, подарил ей краткое наслаждение – и что? Все перечеркнуто той поганой инструкцией, она теперь ненавидит это наслаждение, ненавидит его руки, его губы, она отреклась от всего этого, она хохочет, торжествуя победу над собственным мучительным прошлым.

…Господи, какая она хорошенькая, когда смеется. Вроде ничего в ней не изменилось, и при этом – изменилось все.  Она похожа на мотылька, на солнечного зайчика, на маленького лесного эльфа – светлого, веселого, доброго. Она вся – из какой-то очень трепетной детской сказки.

…И она не одна.

Рядом с ней – симпатичный высокий мужчина. Он наблюдает за тем, как Катя хохочет, и явственно счастлив от этого хохота. Еще бы – ведь это ему удалось так ее рассмешить. Наверное, чувствует себя Богом.

…Андрей парализован, он не может сдвинуться с места. Жестокая, свинцовая тяжесть сковывает тело, практически блокирует сознание. Вселенная свернулась в тугой жесткий клубок, сузилась до одной простой и страшной для Андрея Жданова истины: Катя не одна, и ей хорошо.

…Возле смеющейся парочки крутится какой-то толстячок, что-то говорит им. Мужчина по-хозяйски обнимает Катю за плечи, разворачивает ее к объективу фотоаппарата. Они позируют незнакомцу, безмятежно улыбаясь.

…Господи, сделай так, чтобы я умер прямо сейчас.

Но Всевышний не щадит его – Андрей Жданов все еще жив, хотя и недвижим, как музейная скульптура. Пора вносить его в Эрмитаж, он займет свое место среди прочих экспонатов.

* * *

- Подожди, у меня голова что-то закружилась.
- Это потому, - нравоучительно произносит Сергей, - что вредно так много смеяться на свежем воздухе. Тебе пора научиться быть серьезней!

Нахальные слова явно рассчитаны на то, чтобы ввергнуть ее в новый приступ хохота. Но Катя бледнеет, и Зарицкий настораживается, берет ее лицо в ладони и фиксирует в одном положении.

- Кать, правда плохо? Стой спокойно и главное – не крути головой, сейчас все пройдет.

…«Не крути головой». Почему так страшно хочется обернуться?

- Дыши глубоко и ровно, - советует Сережа, не выпуская ее головы из ладоней и удерживая ее взгляд. – Замри и не шевелись. Ну, как?
- Вроде проходит, - неуверенно отвечает Катя, послушно делая глубокие вдохи и выдохи.

…Обернуться. Ей почему-то надо обернуться.

* * *

…Он прикасается к ней. К его Кате. Трогает ее своими руками. Его Катю. Держит ее лицо в своих ладонях. Обычно так делают… перед поцелуем.

…А чего ты хотел, бестолочь? Вообразил, что ты единственный мужчина на этом свете, весь из себя распрекрасный и неповторимый? Или решил, что ты один  зрячий, а все остальные слепы и не смогут разглядеть, что Катя стоит целого мира, сотни таких миров?!

…Не в силах больше ничего видеть, Андрей разворачивается, порывается куда-то уйти, двинуться, убежать, но даже этого сделать не в состоянии. Его шатает, будто он мертвецки пьян. Где он находится? Что это за место? Как он здесь оказался?

…Шумная многочисленная группа туристов, смеясь и переговариваясь, движется к Александровской колонне, огибает Жданова, отрезает его от Кати.

* * *

- Все нормально? – Сергей убирает ладони от Катиного лица. – Пациент будет жить?
- Кажется, будет, - кивает она и наконец оборачивается. Видит пеструю толпу людей с фотоаппаратами – смешливую, оживленную.

Что это на нее нашло?..

- Ну, мы готовы к вечному и нетленному, Кать?
- Теперь готовы.

* * *

…Уйти?! Убежать?! Скрыться?! Отдать ее этому чересчур улыбчивому типу, этому наглому захватчику, оккупанту?!

Все доводы разума смывает одной мощной лавиной. Дурак, слюнтяй, чего ты медлишь?! Чего расквасился?! Тебя ноги принесли на эту площадь, Бог тебя сюда привел за руку! Беги за ней, спасай свою жизнь! Если ее еще можно спасти…

Жданов бросается сквозь толпу туда, где Катя.

…Но он слишком долго, оказывается, пребывал в отключке – парочка уже далеко, приближается к Зимнему дворцу. Уже практически приблизилась. Ничего. Очередь в музей солидная – никуда они от него не денутся.

…Однако они идут не к хвосту очереди – прямо к дверям. Их пропускают. Это невозможно…

- Катя!!!

…Так поздно прорезавшийся голос летит, ударяется в закрывшиеся двери.

* * *

…Спокойно, усилием воли приказал себе Андрей, надо задвинуть эмоции куда подальше, надо заставить работать разум. Катя – там, внутри. Их пропустили – неважно сейчас, почему. Но его-то явно никто не пропустит – значит… Он займет очередь, он все равно прорвется туда…

…Стоп. Кажется, это гиблый путь. Разминуться в этих залах – проще простого. Он будет искать Катю там, а она в это время покинет Эрмитаж и исчезнет, словно облачко, словно наваждение, а никакая не реальность.   

…Надо ждать здесь. На этом самом месте. Конечно, иногда люди по полдня и больше в этом музее проводят, но ведь все равно рано или поздно она выйдет…

…Верещит в кармане мобильник. Андрей выхватывает его, торопливо подносит к уху. Ему почему-то кажется, что это звонит Катя. Она все-таки услышала его оклик…

- Господин Жданов, мы готовы встретиться прямо сейчас, подъезжайте в офис, – произносит чужой голос.

…Кто это? Кто это готов встретиться с ним прямо сейчас? Лично он не готов сейчас ни с кем встречаться. Ни с кем, кроме Кати.

- Алло, Андрей Павлович, вы слышите?

* * *

….На каком ты свете находишься, Жданов? Спустись с высоты Александровской колонны. У тебя куча встреч назначена на день. Тебя ждут люди. Ты элементарно опаздываешь.

«Никуда я не опаздываю. У меня нет никаких дел. В этой жизни у меня одно дело – Катя! Я сутки буду торчать у этого треклятого Эрмитажа, если понадобится!»

…Господи. Уже и Эрмитаж теперь у него во всем виноват…

- Алло!.. Да что за связь… Андрей Павлович, если вы меня слышите – я попробую с другого телефона перезвонить.

Несутся гудки отбоя.

…Ты опаздываешь, Жданов. Ты сам назначил встречи этим людям. Это важные люди и важные встречи – для Зималетто. Если ты их отменишь – ты потеряешь партнеров, в их кругу так не принято. Первая же командировка окажется полным провалом, и об этом сразу узнает отец. Он и так уже слабо верит в тебя.

«А мне наплевать!»

…Жданов, ты убил в Кате всяческие чувства к себе, ненаглядному, – неужели до тебя еще не дошло? И теперь ты собираешься стоять тут, как идиот, поломав все рабочие планы на день и погубив собственную репутацию, - зачем?  Чтобы увидеть, как Катя, оживленная и счастливая, выходит из дверей этого огромного, проглотившего ее сейчас здания? Увидеть, как она смеется над остротами своего кавалера, как он вновь берет ее лицо в свои ладони, как… Увидеть, как при взгляде на тебя Катина светлая улыбка сразу погаснет, как ужас и ненависть отразятся в ее глазах – ты этого хочешь? А не хочешь, случайно, вспомнить, как в последнюю вашу встречу, когда она уже знала об инструкции, - ты, тупорылый, самовлюбленный, похотливый хищник… чуть не изнасиловал ее?

…Ты на что вообще надеялся, кретин?

…Не Бог тебя сюда привел, а дьявол. Он смеется над тобой, восседая на троне. Ему нравятся результаты собственного труда.

…Ожил сотовый.

- Андрей Павлович, теперь вам меня слышно?
- Да, - заставляет себя ответить он. – Теперь слышно.
- Мы вас ждем в офисе. Вы где сейчас находитесь?
- На Дворцовой площади.
- Любуетесь?..

«О да. Любуюсь. Любуюсь Александровской колонной, так зловеще напоминающей Александра Воропаева с его ухмылкой во всю физиономию. Любуюсь обломками собственной жизни».

- Хорошо, что вы рядом, -  добавляет чужой голос. –  Хотелось бы заняться делом не откладывая, а то у меня сегодня самолет…
- Скоро буду.

…И он уходит. Бесславно покидает поле боя.

* * *

…Неужели этот день, такой долгий и мучительный, наконец закончен?..

Андрей стоял у окна в своем номере и смотрел на ночные огни. В этом городе сейчас – Катя. Как же любит он этот город. Этот самый лучший, самый замечательный город ее приютил и согрел. Ей тут хорошо. Спасибо тебе за это, город.

Жданов подносит к губам бокал с виски и тут же понимает, что пить не будет – не спасет его даже пара бутылок.

…Катя, Катя, думает он и усмехается самому себе. Мазохист.

…Да, я мазохист – вспоминаю Катю на Дворцовой площади, смеющуюся Катю и того типа, склонившегося над ней. Берущего ладонями ее лицо. Теперь, когда оглушенность схлынула, мне почему-то кажется, что я знаю этого мужчину… где-то видел его раньше. Определенно – видел. Но где? Почему-то в моем сознании он как-то связывается с Зималетто…

С Зималетто?

Этот молодой человек бывал в Зималетто? Значит… он мог приходить туда к Кате, значит… они знакомы давно.

…Как черно все вокруг.

…Да ясно, что они знакомы давно, осеняет его вдруг. Катя в Питере всего несколько дней – слишком малый срок для столь… близких и теплых отношений. Она приехала сюда… с ним.

…Чернота – твой цвет, Жданов. По гороскопу.

…В то время как он подыхал, готов был биться головой о стену, мучился от мысли, как плохо теперь его Катеньке…

«Ты еще жертву из себя изобрази! – резко оборвал он сам себя. – Несчастного изобрази! Обиженного! Обманутого!»

…Наверное, Катя познакомилась с ним в ту пору, когда узнала об инструкции. Наверное, с помощью него она не сорвалась с обрыва. Выкарабкалась. Да этому парню памятник надо поставить – прижизненный. А то, что он… обладает этим немыслимым счастьем – возможностью прикоснуться к ней… так это твой ад, Жданов. Ты его сам для себя организовал. Тебе с ним и жить.

…Что же дальше?

Решение приходит сразу. Холодное такое. Спокойное. Он не вернется в Москву. Теперь он превратился в функционирующего робота, так нечего и время терять. Остался только один неотданный долг – перед компанией. Он вгрызется в работу, вопьется в нее как клещ, пустится в долгий и изнурительный путь, как неутомимая гончая. А потом, когда Зималетто поднимется на ноги…

…Он уже знает, что будет с ним потом.

* * *

…Через пять дней после похода в Эрмитаж (выбрались они с Сергеем оттуда только к вечеру – абсолютно довольные и веселые) Катя покинула Петербург. Она летела домой. Ощущения были смешанными – с одной стороны, ей так понравилось находиться в другом городе, да еще в таком красивом, она боялась возвращаться  туда, где живут призраки былого, с другой – все-таки скучала по близким. Было и еще одно важное обстоятельство – пора искать работу. Все начинать заново…

…Когда они прощались с Зарицким после музея, он сказал полушутя-полусерьезно:

- Слушай, а может, тебе переквалифицироваться? В модельера, например, дизайнера… ну, в стилиста я из скромности не предлагаю…
Она только фыркнула в ответ.
- Просто, - Сергей вздохнул, - во всех этих сферах я бы тебя так продвинул по карьере… А вот с экономистами я как-то не вожусь, ничем помочь не могу.
- Да найду я работу, - тронутая до глубины души его заботливостью, уверенно заявила Катя.
А сама подумала: в банк?.. Опять в банк… Что за тоска…

…Они тепло простились, на следующий день Зарицкий улетел. И она вдруг сразу заскучала по нему. По легкости и непринужденности. По смешным дням…

…Может, закружат его дела – и забудет о ней.

…Самолет плавно зашел на посадку.

* * *

«…Если бы ты знал, как я тебя люблю… Если бы я могла выразить это словами… Не получается. Я так надеюсь, что ты все видишь по моим глазам, тебе не надо ничего объяснять. Понимаешь ли ты, что делают со мной твои руки... Твои губы... Твоя сила и твоя нежность. Я не знала, что такое волшебство бывает на свете. Что можно так гореть, и всякий раз – на какой-то грани, когда боишься, что сердце не выдержит. Вчера… когда это произошло со мной, ты именно в то мгновение… так властно и жадно заглянул в мои глаза, словно уловил мои ощущения… и мне показалось… это доставило тебе наслаждение. Неужели это правда? Неужели тебе так важно знать – было мне хорошо или нет?.. Невероятно… Я люблю тебя. Ты – мой Бог…»

…Валерий Сергеевич поднял глаза от листка, исписанного почерком его дочери.

* * *

…Катя открыла ключом дверь своей квартиры.

- Сюрприз! – крикнула она весело.

…Она специально не сообщила родителям, что возвращается именно сегодня. Незачем – папа помчался бы в аэропорт, мама кинулась бы к плите – только лишняя суета.

- Эй, на корабле!

…Тишина была ей ответом. Странно. В гости, что ли, ушли? Вот тебе и сюрприз. Катя бросила ключи на тумбочку, скинула пальто, прошла в ванную, вымыла руки. Ничего, сюрприз впереди. Придут родители – а их девочка уже на месте, целая и невредимая.

Выйдя из ванной, она направилась на кухню – очень хотелось выпить чаю.

…За столом сидел отец. Просто сидел, опершись на руки и глядя на клеенку.
…Вариант, что он не слышал хлопанья двери и голоса дочери, надо отмести сразу. Значит, что-то стряслось. Что-то непоправимое.

- Папа… - с ужасом прошептала Катя. – Что случилось?.. С мамой что-то? Где мама?!
- В магазин пошла, - ответил Пушкарев неожиданно спокойно. – Масло закончилось и еще специи какие-то. Я в этом не разбираюсь.
Катя совсем растерялась.
- А почему ты… такой? – спросила она, ощущая пробирающуюся в душу тревогу. – Ты что, не слышал, что я пришла?
- Слышал, - все так же меланхолически откликнулся он. – Хорошо долетела?
- Папа, что произошло?!

Он молча мотнул головой, указывая на клеенку. Рядом с ним лежал лист бумаги. «Если бы ты знал, как я тебя люблю…»

Сердце оборвалось.

…Она написала это на работе. Просто – забыла в тот раз взять с собой дневник, а слова так и рвались из души. Потому что Он был за стенкой, совсем рядом, самый далекий и самый близкий. Это было на следующий день… после того как они побывали в квартире Малиновского.  Она сидела на своем рабочем месте и не могла ни на чем сосредоточиться – воспоминания о произошедшем кружили голову и вызывали горячее жжение в области живота.

«Катенька, я не могу больше сдерживаться…»

…Она ощущает дикий восторг – неужели он испытает сейчас тот же экстаз,  который только что испытала она сама? Она видит, как расширяются зрачки влажных глаз Андрея, ее сотрясают эти неистовые мощные толчки, слышится его прерывистое дыхание, а потом - хриплый благодарный стон – и поток теплого семени в ее лоно: «Катя… Катенька…»  Она покрывает его лицо поцелуями, умирая от счастья: Господи, неужели ему было хорошо… Он отвечает ей, оглушает ее такими же жгучими ласками, он сдавленно бормочет: «Я опять не был осторожен, прости, я абсолютно обезумел…» «Ничего, - плача от блаженства, отвечает она, - не беспокойся, сегодня безопасный день, я высчитала…» «Экономист ты мой бесценный, - он просто сокрушает, душит ее поцелуями, стискивает в объятиях,  задыхается. – Считальщик мой дорогой, математик мой маленький, какой же блистательный кадр я для себя приобрел… Люблю тебя, люблю…»

…Опять приходят шок и изумление: да как же можно было так лгать?.. Человек не способен на такую ложь…  Если он человек, а не дьявол…

…Она написала это тогда, она не в силах была удержаться, а дневника под рукой не было. Спрятала листок в сумочку и унесла домой. Сунула между тетрадей в ящик стола, зная, что родители никогда не копаются в ее вещах. И… забыла.

Забыла, потому что вскоре прочитала инструкцию. Она о многом тогда забыла – просто удивительно, как ее вообще не хватила амнезия, как ей удалось не впасть в кому.

…Проклятая память.

Дневник-то она спрятала очень надежно, хотя была уверена – родители никогда не станут его читать. Но все-таки прибрала на всякий непредвиденный случай. А про эту запись… забыла.

- Я не рыскал в твоих вещах, - медленно и глухо проговорил Валерий Сергеевич – Катю страшно пугал его голос, какой-то безжизненный, потусторонний. Лучше б он кричал на нее, топал ногами. – Просто, пока тебя не было, решил наладить твой столик, там ящики расшатались, дверца плохо работала. Вот это… - он содрогнулся. – …упало прямо мне в руки. Я не должен был читать, но… там всего несколько строк, я увидел и…

…Он умолк. Катя с ужасом видела – отец постарел чуть ли не у нее на глазах.

- Я мог бы промолчать, конечно, сделикатничать, не гоже дочери обсуждать такое с отцом, - с усилием продолжил он, - но ты же меня знаешь. Не умею я этого.

- Папа… - дрожащим голосом проговорила она, мысленно благословляя себя за то, что в листке не значится имя Андрея. – Ну что ты расстроился из-за ерунды, это же просто…
- Катя, - медленно и внятно проговорил Пушкарев, - если ты сейчас скажешь, что от нечего делать переписала на бумажку  цитату из дешевого бульварного романа, это будет последним разговором в нашей жизни.

…Да, Пушкарева не проведешь. Пушкарев – он и есть Пушкарев.

…Лучшая защита – это нападение, с отчаяньем подумала Катя. И выпалила:

- Папа! Я живу в двадцать первом веке! Я до двадцати трех лет сидела в своей комнате нетронутым цветочком из ботанического сада, сидела как прокаженная! И ничего, кроме работы, не видела – кому рассказать, не поверят! Я живой человек, пап! Ну, из чего ты делаешь трагедию? Ты телевизор смотришь?! Про то, как рожают одиннадцатилетние девочки, как пятнадцатилетние делают аборты, как заражаются СПИДом в семнадцать лет! Так вот – ничего со мной такого страшного не случилось! Просто был один неудачный роман – вот и все! Он закончился! Все закончилось, папа!

…Отец смотрит на свою дочь. В его взгляде нет осуждения – только невыразимая боль. Вся беда его в том, что он слишком любит свое дитя. У него есть строгие, незыблемые принципы, но теперь они не имеют значения, ему нужно задать последний вопрос, самый главный вопрос…

- Это ведь Жданов, да?

…Катя замирает, у нее перехватывает дыхание. Почему?.. Каким образом отец сосредоточил свои подозрения на Андрее?..

- Жданов… - голос ее дрожит, но она титаническим усилием справляется с собой. – С чего ты взял?.. Это просто смешно. Жданов тут ни при чем. Пап, да ты с ума сошел! Это совсем… другой человек. Мы просто… мы с ним расстались, вот и все. Не сошлись характерами.
- С чего я взял, говоришь… - Валерий Сергеевич не спускает с дочери глаз. – Да с того, что ты проводила со своим начальником  на работе двадцать четыре часа в сутки, как разведчик в дозоре. И ты хочешь меня уверить, что у тебя было время еще с кем-то встречаться, кроме него?
- Я… - Катя справляется с паникой и изо всех сил берет себя в руки. – Я встречалась с ним тайно… Я отпрашивалась у Андрея Палыча. Он… прикрывал меня, понимаешь?

…«Господи, прости меня за эту ложь… Папа, прости меня за нее…»

Пушкарев не сводит с нее горьких внимательных глаз.

- Я понимаю, я старомоден, - говорит он сдавленно, - понимаю, что сейчас другое время, что все  изменилось. Мне и мать твоя все время говорит – смирись…  Значит, характерами не сошлись?
- Да, пап, - горячо отвечает Катя, - так получилось. Прости.

….Он обнял ее, прижал к себе ее головку, погладил по волосам. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

- Папочка…
Валерий Сергеевич гладил, гладил ее по голове. Помолчал и произнес:
- А зачем тогда Жданов приезжал сюда?..
- Куда? – Катя задохнулась. – Когда?.. Почему приезжал?.. Для чего?..

* * *

…«Если бы ты знал, как я тебя люблю…»

С того момента, как Пушкарев прочитал эти строки, он пережил свой собственный маленький апокалипсис. Ему казалось – весь его твердо и тщательно выстроенный мир рухнул.

…Его девочка больше не его девочка. Она взрослая женщина – с теми так поразившими его чужими глазами. Она влюблена. Она решилась на связь с мужчиной, хотя и намеков нет никаких на скорую свадьбу.

…А он так был уверен, что с его дочерью все будет по-другому. Ведь это его Катя. Он трясся над ней все эти годы, как над драгоценным оранжерейным растением редкого сорта. Катя не похожа на других. Катя не такая как все. У нее свой, особенный путь – самый чистый, самый светлый. И выбор она в жизни сделает самый правильный. Она никого не подпустит к себе близко, пока не будет знать наверняка, что этот человек – ее судьба.

…Как же он был наивен.

…Зималетто. Это работа в Зималетто сделала ее такой. Он знал, чувствовал – не будет добра от этого круглосуточного пропадания на службе, от этих подозрительных встреч в барах и ресторанах!

…Это Жданов.

«Я разорву его на куски вот этими собственными руками. Президент… Это он заморочил ей голову. Очень удобно – помощник и по совместительству  любовница, всегда рядом, бежит по первому зову. А у самого свадьба на носу. Да как же может существовать в этом мире такая черная, такая беспросветная подлость?..»

…Валерий Сергеевич плакал – абсолютно без слез, рыдало все внутри. Он боялся, что жена заметит, в каком он состоянии. Он не хотел ей ничего говорить, не хотел расстраивать – всю боль и тяжесть взял на себя.

…Катя, как же ты могла?..

…А потом вдруг пришло осознание – он не станет ее ни в чем обвинять, придумывать какие-то карательные меры. Вот эту новую Катю, взрослую женщину, уже бессмысленно сажать на поводок. Она не виновата. Она попала в акулий мир и растерялась, оказавшись в центре его. В этой чертовой и жестокой бетономешалке.

Виноват только один человек. И ему несдобровать.

* * *

…Катя в страхе смотрела на своего отца:
- Куда?.. Когда?.. Почему приезжал?.. Для чего?..

…Мысли, мысли, беспорядочные мысли в голове – Андрей приезжал… зачем? Что-то не так с отчетом или еще какими-то документами, она что-то оформила неправильно… может, доверенность? Но как он мог – после того, как нашел в сейфе инструкцию и понял, что она все знает?.. Как мог, как посмел… не послать кого-то к ней с поручением, явиться самолично… Неужели он сумел бы глядеть ей в глаза… после всего?.. Неужели он настолько циничен и непробиваем? А впрочем… Не инструкция ли тому доказательство?

- В тот же день, как ты уехала, - Валерий Сергеевич не отводил от дочери пристального взора. – Вернее, вечером. Был очень странным. Даже не сказать – подавленным… Больным каким-то.

…Катино сердце зашлось. Больным?..

«Не допускать никакой надежды! Не сметь этого делать! Не наступать на те же грабли! Твердить себе как заклинание – инструкция, инструкция, инструкция!»

- А… чего он хотел? – она кое-как справилась с голосом.
- Да я так толком и не понял. То есть… предположил, что Жданов надеется уговорить тебя вернуться в Зималетто. Он этого не отрицал, но и не подтверждал. Просто ему срочно надо было с тобой увидеться. Мы с матерью решили не говорить тебе, пока ты в Питере, чтобы ты отдыхала спокойно.
…Господи, никуда ей не деться от этих зорких глаз отца. А в голове такая мешанина – ну, как тут себя не выдать. А нельзя, нельзя себя выдавать…
…Вернуться в Зималетто… Надеялся уговорить… Вот уж это – бред полнейший. Андрей  мерзавец, но ведь не идиот же. «Катенька, уж простите меня за план по вашему соблазнению, простите, что спал с вами и изображал любовь, но вы же понимаете, у меня не было выхода. Давайте забудем эту дурацкую историю, пожмем друг другу руки, выпьем по мировой и продолжим нашу славную совместную деятельность». – «Конечно, Андрей Палыч, какие пустяки, с кем не бывает, я завтра же буду на своем рабочем месте, кстати – когда вам подготовить очередной отчет?..» Тот еще разговорчик…

…Зачем же он приезжал? Что там произошло в Зималетто такого невероятного, что он отважился сюда сунуться?

- Катя, - Пушкарев так и держал ее в прицеле глаз – никуда не отпускал. – Скажи мне правду. Ты писала вот это… о Жданове?
- Папочка, - она заставила себя улыбнуться, - ну, я же говорю – он ни при чем. Тот человек… Да, я влюбилась в него, но быстро поняла, что это ошибка. Никто ни в чем не виноват, просто… так бывает. От неопытности, наверное. Но больше я на эту удочку не попадусь – обещаю. А Жданов… Мы действительно не очень хорошо расстались, он был против моего увольнения, даже голос повысил, обвинил в том, что я бросаю компанию в очень ответственный момент… а я все равно ушла. У меня лопнуло терпение. Раздувалось, раздувалось – и лопнуло. Думаю, он действительно хотел вернуть меня на работу, а может, извиниться за несдержанный тон. Только и всего.

«Ты мастерски научилась врать, Пушкарева. У тебя был блистательный учитель. Но отец никогда, никогда не узнает правду. С него достаточно уже… знаний. Не хватало еще, чтобы он явился с разборками в Зималетто и закатил там шумный скандал».

- Ладно, - Валерий Сергеевич отвел, наконец, от нее хмурый взгляд. – Извини, что затеял этот разговор… с такой очень взрослой дочерью. Но я не умею молчать – увы…

«Я не понимаю, поверил он мне или нет…»

- Знаю, пап, что не умеешь. А вот это… - Катя взяла в руки лист бумаги, поколебалась секунду и решительно разорвала его на мелкие кусочки. - …это уже не имеет никакого значения.

* * *

…Через час Зорькин был в курсе Катиного разговора с отцом. Он прилетел по первому ее зову и теперь сидел в ее комнате, невольно принюхиваясь к запахам, доносившимся с кухни.

- Просто Бог меня отвел, Колька, - пробормотала Катя. – Не было на этом листке имени Андрея – хоть иногда я делаю что-то путное… Только, знаешь… Кажется, папа не до конца верит. Его напрягает, что мой любовник – какая-то непонятная мифическая личность, которую я неизвестно где и когда взяла. С моим-то плотным рабочим графиком…
- Да уж, дядю Валеру обмануть трудно, - согласился Зорькин. – А почему ты не сказала ему, что это просто – твоя фантазия? Извращенная, так сказать. Ну, мечтаешь ты по ночам о сексуальном мачо, потому что гормоны разыгрались, а выхода для них никакого нету…
- Не догадалась! – сердито ответила она. – Растерялась очень, когда листок перед папой увидела. И потом… в историю про извращенную фантазию он, боюсь, поверил бы еще меньше.
- Еще ты могла сказать, - вдохновение не покидало Колю, - что писала это все обо мне.
- О, в это бы папа поверил сразу! – язвительно заметила Катя. – Просто тут же!
- А что? – невозмутимо пожал плечами он. – Мы с тобой много времени проводим вместе, жить друг без друга не в состоянии – все сходится. Просто мы скрывали от предков наши интимные чувства. А теперь все внезапно выплыло наружу…
- Интересно, а тебе зачем это надо? – фыркнула она. – Папа сначала отстегал бы тебя по заднице солдатским ремнем, как школьника, а потом бы потащил нас обоих в загс за шкирку.
- А я готов! – ответил Колька с вызовом. – Мне терять нечего – ни работы, ни личной жизни…
- Зорькин, хватит изгаляться! – Катя ткнула его кулачком в плечо и вздохнула. – Кстати, о работе. Составь-ка мне быстренько резюме. Такое, чтобы все фирмы города Москвы стали рвать Екатерину Пушкареву на части.
- И первый же звонок будет – из Зималетто, - хихикнул он, но, увидев выражение Катиного лица, кашлянул и подобрался. – Ну ладно, извини, глупость сморозил. Сейчас сяду за компьютер и сочиню для тебя захватывающий триллер с элементами мистики. Тебя будут рвать на части не только в Москве, но и в Нью-Йорке…

В комнату заглянула Елена Александровна с телефоном в руках. Вид у нее был растерянный.

- Катюша, это тебя. Из Зималетто.

* * *

- Ну, вот… - буркнул Зорькин, нахмурившись. – Начинается. Не успела Катька порог переступить. Помяни черта к ночи – он и придет. Теть Лен, напомните им, что Пушкарева уволилась из Зималетто и ничего им не должна. Если они такие забывчивые.
- Подожди, Коля… - только бы сердце не билось так, что слышно на всю квартиру. – Мам… Кто это? Конкретно – кто? Спроси, пожалуйста.

…Может, кто-то из девочек? Ну, не может же это быть Жданов, нет, не может, не может, не может… нет, нет… Мама знает его голос… а вдруг не узнала, не разобрала… господи, услышать его голос, только услышать… на мгновение…

«Вот дьявол! Съездила в Питер, отдохнула! Развеялась! С возвращением тебя, Пушкарева! Хорошенькое начало – сперва интимные откровения перед папиными глазами, а теперь… Как чувствовала, что так будет! Только приехала – и ожили демоны!»

- Простите, как вас представить? - спросила Елена Александровна в трубку. – И повторила дочери услышанный ответ: - Жданов, президент компании.

…Черная пелена подкатила к глазам. Андрей. Он ей звонит. Зачем? Как он может… как смеет… Надо отказаться говорить с ним, отказаться категорически. Но… это вызовет подозрения у родителей, особенно с учетом того, что знает папа… что он предполагает…

На лице Пушкаревой-старшей недоумение.
- Это не Андрей Палыч… - шепчет она, прикрывая ладонью трубку. – Точно не он. Пожилой мужчина…

…Павел Олегович?.. Президент компании?.. Почему?.. Что с Андреем?..

Катя схватила трубку:

- Алло!
- Добрый вечер, Екатерина Валерьевна, - послышался спокойный и неторопливый, как всегда, голос Жданова-старшего. – Извините за беспокойство, но нам необходимо встретиться. Вы не могли бы завтра утром приехать в Зималетто?
- З-здравствуйте, - она ненавидит себя за то, что так противно дрожит ее голос. – А п-по телефону нельзя?
- Нет, - кратко и исчерпывающе ответил он. – Вопрос слишком серьезный.

Что происходит?.. Но не может же она спросить у него напрямую: «А почему президент – вы? Что с Андреем Палычем? Что с ним?!»

«Был странным. Даже не сказать - подавленным… больным каким-то». 

Жданов расценил ее молчание по-своему:
- Катя, я знаю, что вам не хочется здесь появляться… из-за Андрея Павловича.

…Бамс. Вот это прилетело по темечку кувалдой.

- Но вы не беспокойтесь, его здесь нет, - бесстрастно добавил Павел Олегович.

…Еще один удар.

- Так я могу вас ожидать?
- Да, - машинально выдыхает Катя. – Я приеду. В десять.
- Спасибо. До встречи, - вежливо попрощался Жданов и отсоединился. 

* * *

- Пушкарева, - с опаской произнес Зорькин, после того как Елена Александровна вышла из комнаты. – Ты меня так не пугай. Тебе что там такого сообщили, что ты сидишь с лицом зомби из самого жуткого ужастика? И зачем ты туда тащиться собралась? Сбрендила, что ли? Эта песня всех достала - начинай ее с начала?.. Пушкарева, ты мазохистка? Ты за собой, случайно, тяги к железным цепям и кожаным ремешкам не замечала? Может, мне теперь подарки для тебя в секс-шопе выбирать, в отделе для извращенцев?
- Его там нет… - проговорила наконец Катя, глядя прямо перед собой.
- Чего нет? – вытаращил глаза Колька. – Отдела для извращенцев в секс-шопе?
- Дурак, - ожесточенно отмахнулась она. – Андрея Палыча почему-то нет в компании. И еще… самое ужасное… Павел Олегович знает, что я не хочу появляться в Зималетто из-за Андрея. Что это за чертовщина? Что ему известно? Неужели… - жуткая мысль приходит ей в голову, от которой леденеет и становится липким от пота все тело.

Зорькин ее понимает:

- Ты думаешь… он мог обнаружить инструкцию?.. Но ты ведь ее в сейф засунула, а код только вы вдвоем знали…
- В сейф, в сейф! – в сердцах воскликнула Катя. – Ее можно как засунуть, так и вытащить оттуда! И оставить на столе! Жданов с Малиновским вообще беспечные пофигисты в этом плане – я, например, добралась до этой инструкции очень даже легко! Из инструкции Павел Олегович мог узнать про липовые отчеты, а значит… Андрея могли с треском снять с должности… Боже, во что я влипла…
- Ну, подожди паниковать, - попытался утешить подругу Зорькин. – Может, там просто с документацией что-то не в порядке, поэтому он тебя вызывает…
- Коля, включи мозги, - простонала Катя. - Павел Олегович – президент компании! Он знает теперь о Ника-моде, не может не знать! Значит, он в курсе, что отчет был липовым! А как он мог это узнать? Придраться к каким-то цифрам? Или Воропаев что-то разнюхал? Но откуда тогда эта странная фраза: «Я знаю, что вам не хочется появляться в Зималетто из-за Андрея»?! Чем, если не прочтением инструкции, можно ее объяснить?!
- Слушай, Пушкарева… хватит нагнетать обстановку, завтра пойдешь туда и все выяснишь.

Ее глаза расширяются от ужаса.

– Я же со стыда сгорю, Коля, провалюсь под пол… Зачем он меня позвал? О чем хочет говорить?..
- Извиниться за своего сыночка, - ехидно хмыкнул Зорькин. – Сообщить тебе, что он его самолично пристрелил для снятия пятна позора с благородного семейства Ждановых.
- Очень смешно, - Катя устало закрыла глаза.

…Андрей… С этим позором он остался один на один, как же ему, наверное, было тяжело. Разоблачение. Он так этого боялся. Будешь тут «подавленным и больным».

«Почему-то кажется, что с вами, Андрей Палыч, происходит не просто что-то плохое – что-то страшное. Где вы сейчас?..»
И зачем вы приезжали ко мне?..

* * *

…Сегодня Казань, завтра Уфа, послезавтра Челябинск… Как там у Высоцкого поется? «Сегодня она здесь, а завтра будет в Осло… Да я попал впросак, да я попал в беду…»

…Андрей Жданов вяло приподнял ресницы и тут же опустил их.

Да, я попал впросак. Да, я попал в беду.

Он лежал в своем номере на кровати, не сняв даже ботинок – не было сил. Очередной отель. Очередные переговоры. Он вогнал себя в такой ритм, что за несколько дней выполнил план на две недели. Почти не спал, почти не ел – переговоры, переговоры, контракты. Лишь бы вымотать себя до такой степени, чтобы не оставалось сил думать. Вспоминать. Человек не способен выдержать такой режим. Так ведь он и не человек. Он – функционирующий робот. Механизм работает исправно, все кнопки, все реле в порядке. Как только рабочий день заканчивается – наступает ад. Сон не щадит его – подползает слишком медленно, дает возможность ожить в голове мыслям. Картинкам. Памяти.

…Сотовый телефон отключен. Он игнорирует звонки – от отца, от матери, от Ромки. Отчеты о контрактах шлет по электронной почте. Он не хочет никого слышать, не хочет вступать ни в какие разговоры. Он выполняет свою работу. Стремится выполнить ее как можно скорее.

…Потому что он очень устал. Потому что не щадит его сон. Слишком медленно подползает. И мысли, дорвавшиеся до безжалостного пиршества, празднуют над ним свою победу.

…Катин смех на Дворцовой площади. В самом центре славного города Питера.

…Катенька, ты смеялась. Тебе было хорошо.

…А мне вот плохо без тебя. Впрочем, что я говорю – плохо. Мне без тебя – никак. Нету меня.

…Все правильно. Все идет к своему финалу. К единственно возможному финалу.

…Спать, спать, уснуть. Господи, дай мне возможность уснуть, я ведь должен функционировать дальше. Не даешь? Все правильно. Я не заслужил. Мысли не исчезают, пляшут над обездвиженным телом. Царствуют над ним.

…Кать, сколько времени у меня не было женщины? Не помнишь? И я не помню. Такая забавная случилась ситуация – ну, не нужен мне никто, кроме тебя. Тебе смешно? Мне тоже смешно. Тебя нет, а проклятый инстинкт остался. Как там говорил Малиновский? «Нет рядом женщины – не страшно, зато всегда на месте правая рука».

…Если б я мог, я бы рассмеялся, Кать, но почему-то не могу. Наверное,  потому, что я не люблю свою правую руку. Я люблю тебя.

…Маленькая девочка, неопытный ребенок – ты даже не знаешь, что ты делала с опытным прожженным самцом. Я не могу этого ни объяснить, ни описать. И слава Богу, объяснения и описания доконали бы меня сейчас. А мне еще нужно… доделать свою работу… Свою проклятую работу.

…Не считай меня сексуальным маньяком, Кать. Помнишь повесть Беляева «Голова профессора Доуэля»? Отрезали от человека голову, и жила она сама по себе, на специальной подставке. Мыслила. Разговаривала. Питалась через подключенную к ней систему. К этой голове приходила раз в день медсестра и обтирала ее влажной тряпкой.

…Я хочу быть этой головой на подставке, Кать. С условием, что ты будешь моей медсестрой. Будешь приходить ко мне раз в день и обтирать меня влажной тряпкой.

…Тогда я согласился бы жить дальше.

* * *
     
…Разъехались дверцы лифта, Катя сделала шаг и оказалась на нужном ей этаже. Еще сутки назад она бы этому не поверила. Она снова пришла в Зималетто...

* * *

…Позади – бурная встреча с подругами, вопросы и восклицания.
- Я сама еще ничего не знаю, девочки…
…Ее не отпускают, оглушают голосами, обнимают, тормошат – и снова спрашивают.
- Я не знаю, зачем меня вызвали…
…А ее опять удерживают за руки, опять хотят что-то узнать, выяснить.
- Я вам потом все расскажу, ладно?

…Ей бы в радость была эта встреча, если б не крайняя степень тревоги и ужаса.

…Позади – кабинеты и коридоры. Кате везет – она не сталкивается ни с Кирой, ни с Малиновским. И теперь сидит перед Ждановым-старшим, выпрямившись и стараясь не дрожать. Только у нее плохо это получается.

…Он корректен и вежлив, хотя и очень сдержан – как обычно. Предлагает чай, кофе, воду – она поспешно отказывается.

- Катя… - приступает наконец к разговору Павел Олегович. – Вы, конечно, догадываетесь, что мне все известно.

…Значит, вот так ее… одним выстрелом?.. Хорошо бы упасть сейчас в обморок. С человека в несознанке какой спрос? Никакого спроса быть не может. И ни слышать, ни ощущать ничего не приходится. Только на этот раз обморока не случается, а вдруг приходит какое-то отупение. Становится почти все равно.

- Вы уволились в тот день, когда вскрылась история с липовыми отчетами. И я знаю, почему вы это сделали.

…Добивайте, Павел Олегович, чего уж теперь. Расскажите, как вы прочитали инструкцию и вообразили все, что в ней описано, в ярких красках. Только зачем это вам? Вам компанию поднимать надо, а не заниматься такой ерундой. Что это с вами случилось?

…Сказать бы ему об этом, только язык прилип к небу намертво.

- Когда Андрей рассказал совету директоров правду, я прежде всего спросил, почему на собрании нет вас, Катя. Знаете, я всегда думал, что вы – человек не только талантливый, но и смелый. Несмотря на то, что основная часть вины лежит на моем сыне, вы должны были держать ответ вместе, а уж потом – увольняться. Вы так не считаете?

…Она не слышит вопроса. В ее сознании полыхает пламенем только одна фраза: «Когда Андрей рассказал совету директоров правду…».

Андрей… представил им… настоящий отчет?.. Сам?.. Да нет, это я сплю. Я еще не приходила в Зималетто, просто я думала полночи о предстоящем разговоре, вот и снится мне всякая отсебятина.

- Катя, вам нехорошо?
- Что? – она вздрогнула, подняла на него смятенные глаза. – Нет-нет, все в порядке… продолжайте.

…Ничего у нее не в порядке. Нет никакого порядка – полный хаос, как перед сотворением мира.

- Андрей заявил, что шантажировал вас увольнением, грозил лишить работы, если вы не подчинитесь его приказам. Это правда?

…Когда этот дурацкий сон закончится? Почему так долго не звенит будильник?

- Значит, правда, - по-своему объяснил отсутствие реакции с ее стороны Жданов. – Что ж, понять вас можно, у вас не выдержали нервы. И все-таки нужно было задержаться до совета, несмотря ни на что. Эмоции эмоциями, но существует такое понятие, как ответственность. К тому же, хотя  доверенность на Ника-моду безупречная и позволяет нам вести дела без вашего участия, все-таки вы остаетесь главой этой компании, и поэтому…
- Нет! – перебив его на середине фразы, отчаянно воскликнула вдруг Катя.
- Что – нет? – так непривычно видеть растерянность на лице Павла Олеговича.
- Это неправда, он не шантажировал меня… - голоса почти нет. – Ничем не грозил, я все делала добровольно. Я не понимаю, зачем он так сказал…

…Я вообще ничегошеньки не понимаю.

Жданов озадачен. Он изучает ее лицо, сощурившись под своими очками. Размышляет о чем-то. Затем неожиданно слабое подобие улыбки трогает его губы. 

- Ну, если так… Значит, крошечная часть тяжести с моей души упала. Значит, мой сын старался представить вас только как жертву своего деспотизма. Решил целиком взять вину на себя. Что ж… оставим эту тему. Я пригласил вас для того, чтобы…

…Катя ничего больше не слышала.

…Андрей. Он утопил себя по полной программе. Зачем он это сделал?

…Сумасшедший!

…А она и любила его таким – разве нет? У него всегда и все было чересчур. Пан или пропал. Слишком много жизненных сил, слишком кипучая энергия – все через край. Шальные мальчишеские глаза, веселые, – и тут же вдруг рассердился из-за чего-то, глаза уже полыхают злющим огнем, мгновенная смена эмоций. Он кричит на нее, швыряет папки, пинает носком ботинка мячик, он похож на Зевса-громовержца, а Катино сердце изливается лавой: «Я люблю тебя, Андрей Жданов и буду любить всегда – кричи на меня хоть круглыми сутками, пинай свои мячики, швыряйся папками, сжигай к чертям собачьим все вокруг».

Андрей…

…В самый неуместный, самый неподходящий для этого момент, который только можно себе вообразить, вдруг всплывает очередная ослепляющая картинка: тогда, в машине… после гостиницы… когда он подвез ее к дому… Она медлила, прикованная к Андрею, как к магниту, и постыдно вымаливала у судьбы хоть еще один маленький кусочек счастья, еще один миг…

«У меня еще никогда не было такого дня рождения. Этот – самый лучший. И самая лучшая ночь».

…Дурочка, она тянула время. Он это понял, конечно, улыбнулся с лукавинкой, чуть сощурившись, и прильнул к ее губам поцелуем. Медленно и сказочно ласкал ее язык, и забурлившая Катина кровь хлынула по венам с немыслимой скоростью. Она задрожала, даже попыталась высвободиться, чтобы не съехать с катушек, – он не дал, медленная сказка обернулась властным напором, губы с силой впились в ее рот - в Андрее Жданове проснулся Хозяин. «Катенька, хочешь… хочешь еще?..» «Да!!!» - могла бы крикнуть она, но тут же приходят стыд и страх – здесь… в машине, у дома родителей… нет! «Катюша, успокойся, я все понимаю… Я буду тебя ласкать, только ласкать - и все… Просто чувствуй меня…»

…С ним невозможно спорить. Он так решил. Его рука уже забралась под ее пальтишко, легко справилась со всевозможными препятствиями в виде пуговиц и крючков, трепетно гладит соски, заставляя их превратиться в твердые изюминки. Руку сменяют губы, Катя пытается не стонать, зажать в груди звук, но не может… А рука – эта бесцеремонная, восхитительная рука повелителя скользит по животу вниз, сдвигает трусики, гладит бедра, осторожно, бережно проникает туда, где все так напряжено, так трепещет… Стыд и наслаждение опять сплелись воедино, она умоляюще шепчет: «Андрей, не надо…». – «Молчи, Кать». В его глазах плещут черные океанские волны, он – волшебник, Творец, что же он делает с ней, она же сейчас закричит, ее разрывает на части… Блаженство приходит издалека, толчками, усиливается, нарастает, губы неистово сливаются с губами, и прямо в его рот исторгается Катин задушенный стон.

…Потом она долго целует его руку, сотворившую с ней такое. Как бы она хотела сделать что-то для него, но… не умеет… не смеет… Андрей улыбается, будто прочтя ее мысли, и с нежностью говорит: «Все хорошо, Катюш. Я присутствовал при бесподобном зрелище». «Ничего себе – присутствовал…», - в смущении тихо отвечает она.

…А потом они, посмеиваясь, как заговорщики, ищут куда-то задевавшиеся очки – и его, и ее…

- …Недели мне хватило, чтобы изучить антикризисный план и другие документы…

…Катя приходит в себя, испуганно поднимает глаза, чувствуя, как лицо заливает румянец. Нашла время и место для таких воспоминаний! Еще не хватало, чтобы тебя прямо тут тряхануло, как тогда, в самолете!

«Кинокомедия, - горько подумала она. – Водевиль пополам с фарсом. Только вот почему-то не смешно».

- …Встретился я также с представителями банков, которым мы должны, - невозмутимо продолжил меж тем Павел Олегович. – Все проанализировал и сделал единственный выход – без вашей помощи мне не обойтись.
- То есть? – Катя ничего не понимает, она с яростью гонит от себя жаркие воспоминания.
- Объясню по пунктам, - кивнул Жданов, бросив на нее короткий внимательный взгляд (обратил ли внимание на алеющие щеки?). – Первое – этот план предполагает стопроцентное погружение в кипучую деятельность, от и до. У меня такой возможности нет, я не могу совсем бросить дела в Лондоне. Второе – директора банков соглашаются иметь дело если не со мной, то только с вами, Катя, они прямо об этом сказали. И третье, о чем я уже упоминал… - новый короткий взгляд-ожог. - Ответственность. Именно чувство ответственности и желание исправить ошибки должны убедить вас согласиться.
- Согласиться на что? – до нее все еще не доходит.
- Согласиться исполнять обязанности президента Зималетто. Временно, до выхода из кризиса.
- Я?! – задохнулась Катя.
- Вы, Екатерина Валерьевна. Заметьте – ваш бывший начальник нашел в себе на это силы, хотя ему было нелегко. Почему бы вам не последовать его примеру?
- Так он… не уволился? – вырвалось у нее.
- Пытался, - чуть усмехнулся Павел Олегович. – Только я не позволил. Андрей сейчас в длительной командировке по франшизам. Думаю, месяцем не ограничится.

…Вот оно как.

- Подумайте, Катя. Трех дней вам хватит?.. 

* * *

…Катя вышла из здания Зималетто, каким-то чудом улизнув от подруг, и остановилась в нерешительности, пораженная полным мыслительным коллапсом – куда дальше двигаться и что предпринять. Как ей разбираться с обрушившейся информацией?..

…Андрей погубил себя сам – зачем? Он, конечно, часто бывал дикарем и безумцем, но только не в том, что касается работы. Вывод?.. Он очевиден – дело может быть только в инструкции. Что же это – внезапный приступ самобичевания? Стыд? Раскаяние?..

…Ее сердце готово растаять от нежности, от жалости – неужели это правда? Он раскаялся. Поздно, но все-таки раскаялся. Других объяснений она не может придумать. Теперь понятно, зачем он приезжал к ней домой, - конечно же, чтобы попросить прощения. Это не умаляет низости его поступка, но немножко нежит измученную душу – все-таки он человек, а не монстр, не каменное изваяние. Он ее использовал, он ее не любил, предал – но все же сумел ужаснуться тому, что натворил, сумел себя наказать.

…А вот быть исполняющим обязанности президента – это уже ни в какие ворота не лезет. Почему она не отказалась сразу?

Зазвонил мобильник.

- Катя! – пробился в ворох ошеломительных мыслей веселый голос. – Надеюсь, ты уже в столице нашей родины, городе-герое Москве?
- Сережа! – обрадовалась она несказанно. – Да, я уже здесь.
- И как смена обстановки прошла? Безболезненно?
- Если бы, - простонала она в трубку. – На меня столько сразу всего обрушилось, что ничего не могу сообразить. Только стою и моргаю.
- А где именно ты стоишь и моргаешь?
- У Зималетто.
- Тогда стой там дальше, не шевелись и моргать не забывай – я скоро к тебе подрулю.

* * *

…Когда за Пушкаревой закрылась дверь, Павел Олегович снял очки и принялся в задумчивости протирать их платком.

«Любезный мой сын, я готов дать голову на отсечение, что с этой девочкой тебя связывали не только деловые отношения».

* * *

- Извините еще раз... - поспешно пробормотал Колька прямо в бушующие огнем и мраком глаза Жданова и кинулся прочь.

"Ну и ну, - думал он. - Вот так явление, нарисовался - не сотрешь. Надо бы Катьку предупредить, ведь хлопнется в несознанку без подготовки..."

Но пробиться к Пушкаревой не было никакой возможности - началось дефилирование, подиум обступили журналисты, щелкая своими фотоаппаратами и перекрыв тем самым вход в закулисье.

* * *

-- Наш финансовый директор, - хмыкнул Малиновский, глядя в спину Зорькину. – Ее величество Екатерина Валерьевна притащили его с собой в компанию. Андрюх, пошли выпьем, ну их всех к лешему. Ты же догадался уже, что ловить нечего.
- Отвяжись.
- Жданов, ты Катерину видел? - внятно произнес Ромка. - Ты уже понял, что она теперь из себя представляет, или еще не дошло? Чихать ей на тебя с высоты  Эйфелевой башни, куда она вскорости и отправится.
- Это не она, - отрывисто проговорил Андрей. - Кто ее так изменил? Зачем?..
- Нашлись люди, - вздохнул Малиновский. - Прямо по "Иронии судьбы" - подогрели, обобрали... то есть подобрали, обогрели...

* * *

...Дефиле закончилось, зрители устроили овацию для Милко, в зале вспыхнул яркий свет. Катя вышла к сразу обступившим ее журналистам. Официанты разносили на подносах напитки.

- Валер, давай подойдем к Катеньке, поздравим ее! - взволнованно предложила Елена Александровна. - Так красиво все получилось, просто сказка какая-то!

...Пушкарев не ответил. Сощурившись, он смотрел на стоявшего за дальними рядами экс-президента Зималетто.

* * *

...Воспользовавшись тем, что журналисты оставили Катю в покое, Сергей принес ей стакан минеральной воды.
- Спасибо, в горле пересохло, - поблагодарила она, оглядываясь. - О господи, ко мне опять плывут издалека какие-то телекамеры, а я-то понадеялась, что с интервью покончено и мы можем пойти к моим родителям. У меня что-то голова кружится, будто я у Александровской колонны...
- С разницей, что сейчас тебя никто не смешил, тебя просто задавили вниманием. Еще немного осталось продержаться, - подбодрил ее Зарицкий. - Главное - все получилось... Кать, ты молодец.

* * *

"Ну, вот и ты, наконец, собственной персоной, - с нахлынувшим безразличием подумал Жданов, наблюдая за тем, как молодой человек, с которым Катя хохотала на Дворцовой площади, заботливо подает ей воду, как говорит ей что-то, склоняясь к уху. - Паззл собран, все фрагменты на своих местах. Наверное, Малиновский абсолютно прав".

...Катя замечает приближающихся журналистов и устало проводит ладонью по лицу.

...Андрей видит этот ее жест очень отчетливо - легкое скользящее движение пальцами сначала по левой щеке, потом по правой, потом - тыльной стороной ладони по лбу. Мгновенно его окатывает горячий водопад ликования.

...Да что он там себе напридумывал про какую-то чужую красивую женщину? Это Катя! Это ее жест, ее движения. Она всегда так делала, когда переутомлялась, или расстраивалась, или переживала из-за чего-то... Она будто бессознательно стирала с лица все свои неприятности, горести, усталости - это ее привычка...

Это она. Слава богу. Она есть.

...Разум отключается полностью. Ему надо идти к ней. Ему надо немедленно увидеть в ее глазах ту, прежнюю, его Катю. Ромка намерения друга понимает по его лицу и испуганно хватает Жданова за рукав:

- Андрей, прекрати, только не сейчас. Тут важные люди, зачем перед ними цирк устраивать?
- Пусти!     

* * *

"Кажется, вечер перестает быть томным", - нервно подумал Зорькин, сначала заметив, каким тяжелым взглядом Валерий Сергеевич глядел на Жданова, а теперь с ужасом наблюдая за тем, как Андрей, кажется, пытается прорваться к Кате. Вот самоубийца! Пушкарев и так весь в подозрениях...

- Дядь Валер! - бойко воскликнул Колька, лихорадочно соображая, как бы увести Катиных родителей с "передовой". - Хотите коктейль?
- Сам пей это недоразумение, - отмахнулся Пушкарев. - Вот если бы рюмку водки...
- Водки? - страшно обрадовался Зорькин. - А водка в баре! Ой, да вы же еще здешнего бара не видели! Тут такой роскошный... ну, просто распрекрасный бар! Пойдемте, я вам покажу! Все равно Катька еще битый час будет нарасхват... Пойдемте, пойдемте!

* * *

"Пусти!". Кто это произнес? Вроде бы не слишком громко, но донеслось до нее - как эхо из глухого леса.

...Катя оборачивается и видит Андрея. Ему в рукав вцепился Малиновский  и что-то бубнит, беспокойно оглядываясь по сторонам. А Жданов его не слушает, Жданов смотрит на Катю и явно намеревается вырваться из тисков друга и направиться прямиком в ее сторону, что говорит о полной его невменяемости. У Жданова глаза такие, как будто он не успевает занять последнее место в спасательной шлюпке, а "Титаник" уже раскололся на куски и стремительно уходит под воду.

...У Кати нет времени на оцепенение, она вырывает себя из него нечеловеческим усилием. Ей некогда изумляться и что-то анализировать - даже с сердцем своим, бьющимся в панике о грудную клетку, некогда разобраться, хоть как-то попытаться его приструнить. Она не понимает, что происходит с Андреем, только видит - он уже избавился от Ромки и идет  прямо к ней. Зачем? Каяться за инструкцию? Пускаться в объяснения? Очень удачное время и место! Где-то здесь, неподалеку, - отец, рядом стоит Сережа, и журналисты уже приближаются, и вся эта толпа... 

- Сереж, передай журналистам, что я буду через пару минут, - быстро говорит Катя, стараясь, чтобы он не заметил ее прерывистого дыхания. - Мне надо выйти.
- Хорошо, - Зарицкий удивлен, но ни о чем не спрашивает, слава богу.

...Катя быстрым шагом идет в сторону кулис. Нет, она не бежит от Жданова, потому что понимает - это, судя по выражению его лица, бесполезно. Она знает, что он пойдет сейчас за ней. Ей важно увести его - вот такого непонятного и яростного - от глаз отца, всех остальных, увести туда, где никого нет, сделать так, чтобы никто ничего не заметил...

* * *

- Почему ты не удержал его? – прошипела Кира Малиновскому. – Он же ведет себя, как полный идиот, да еще прилюдно!
- Кирочка, я не умею удерживать торнадо и оползни, - вздохнул Ромка. – Если бы я это умел, мне бы дали нобелевскую премию и канонизировали как святого.

* * *

…Катя минует "свЯтая свЯтых", пересекает коридор, сворачивает – всюду суетятся люди… Еще один коридорчик, еще поворот – кажется, народ иссяк… Дверь в комнату – распахнута… Внутри пусто, смутное воспоминание – это что-то вроде дополнительной гримерки, тумбочки с зеркалами, ширмы для переодевания… У этой двери ее и настигает Жданов. Вернее, она сама чувствует его у себя за спиной – все пути для бегства отрезаны, но она и не бежала, главное – это отсутствие свидетелей.

…Катя сама входит в комнатку, он входит следом и защелкивает за собой шпингалет.

…Она стоит у стены, внешне спокойная, внутри – едва живая от муки. Жданов приближается и упирается ладонями в стены с обеих сторон от нее – словно заключает ее в плен. 

- Не бойся, - говорит он хриплым шепотом. – Не бойся, я не коснусь тебя…

…Ему надо молить ее о прощении, надо все ей объяснить, покаяться, а он не может, он в полной отключке от глупого восторга, смешанного с пыткой, – Катя, это же Катя… Можно вот так стоять и вглядываться в нее, находить знакомые черточки в лице, и все это не мучительные сны в самолетах и отелях – это все наяву… Да, надо взять себя в руки, надо заставить разум работать – ему так много надо ей сказать, а он не может, только изучает, ласкает ее – одним взглядом, это же Катя, это она… 

…Взгляд Андрея ввергает Катю в состояние парашютиста в процессе полета, чей парашют никак не желает раскрываться. Что происходит? Что с ним?.. Абсолютно черные глаза, осунувшееся лицо. Ей почти физически передается тяжесть, давящая ему на плечи, она будто видит, как он идет по миру, движется куда-то по запутанному лабиринту, не может отыскать дороги, ей даже кажется – что-то большое и темное надвигается на него и представляет смертельную опасность. Вдруг исчезает все, включая те глупые мятые бумажки под названием "инструкция", включая предательство и обиду, - остается одна мысль: "Ему плохо". И первый же вопрос: "Чем тебе помочь?"

…Оказывается, она произнесла это вслух, очень мягко и растерянно:

- Чем тебе помочь?..
- Что? – сдавленно и изумленно переспросил Жданов.

…Разбухающий в ее груди горячий шар так невыносимо давит изнутри, что на ресницах от боли дрожат слезы. Будто она замерла в дверях душной каморки с вечным своим и покорным: «Вам что-нибудь нужно еще, Андрей Палыч?»

- Катя… - потрясенный этим вопросом – "Чем тебе помочь?", Андрей схватил ее в объятия, стиснул с глухим стоном и неистово нашел губами ее губы.     

…Только на мгновение перевести дыхание – осыпать поцелуями щеки, шею, плечико – и снова к губам, словно сутки тащился по раскаленным Каракумам, почти потерял сознание, пока не нашел, наконец, долгожданный родник  с водой. Руки вспоминают ее тело сквозь мягкую ткань платья… да что же он, болван, ничего не скажет ей?.. Он не может, не в состоянии оторваться от родника. Напиться ею, надышаться ею…

…Кто-то дергает ручку двери, раздается требовательный стук. Катино сознание медленно проясняется. Что она делает?.. Что она такое творит?..

- Андрей… - он не слышит. – Андрей, открой дверь… Отодвинь щеколду…
- Нет…
- Я прошу тебя!

…Жданов выпускает ее из объятий – что за мучение? – и с мыслью: «Кто бы ни был – убью!» - распахивает дверь…

* * *

…В дверях стоит самый идеальный объект для убийства – Николай Зорькин. Правда, вид у него хмурый и непримиримый, Жданова он хладнокровно игнорирует, обходит его, как бетонную конструкцию, и устремляется к Кате:

- Пушкарева! Ты вообще адекватна или нет? Там весь зал колобродит – куда это подевался президент компании! Я едва нейтрализовал дядю Валеру, но это ненадолго – ручаюсь, он сейчас двинется на поиски своей ненаглядной доченьки!
- Да, конечно… - Катя будто выходит из радужного сна, из забвения, с трудом вспоминает, кто она, где находится и что ей надлежит делать. – Конечно, я иду… спасибо, Коля.

Не глядя на Жданова, она выскальзывает за дверь. Он делает бессознательную попытку броситься за ней, но Зорькин проявляет чудеса ловкости – преграждает ему путь с бесстрашным видом, словно Иванушка-дурачок, собравшийся биться с огнедышащим драконом.

- Андрей Павлович, я, конечно, понимаю, что вам наплевать на репутацию Кати и вы готовы превратить этот показ в балаган. Но если в вас присутствует хоть капля стыда – вы выйдете отсюда через десять минут, не раньше, а не вместе с ней. И впредь будете делать вид, что едва с ней знакомы. Я ясно выразился?

…Жданову ничего не стоит смести этого тщедушного храбреца со своей дороги – это как пушинку с ладони сдуть. Но он почему-то не делает этого. Он отходит от двери – туда, к стене, где только что была Катя, где он держал ее в своих объятиях и не мог оторваться от ее губ, не мог ничего ей сказать…

- Что тебе опять понадобилось? – тихо и сурово спросил Колька. – Что на этот раз? Катькино президентство костью в горле застряло? Да ей это президентство нужно, как муравью велосипед. Еще немного – и она освободит это кресло с превеликим облегчением и избавится от вас навсегда. Может, пора угомониться?
- Коля, я люблю ее, - отчетливо произнес Андрей. – Мне или с ней, или сдохнуть под забором, третьего не дано.

…Шокированный Зорькин уставился на него, как на неопознанный летающий объект, неожиданно приземлившийся прямо перед носом. Как когда-то Жданов сразу поверил в то, что Катя улетела из Москвы, так теперь Колька непостижимым образом безоговорочно верит, что эти услышанные им простые слова – правда. Верит – и сам этому поражается. Наверное, иногда случаются ситуации, когда только интуиция способна отделить правду от лжи.

* * *

…Катя летела по коридору в зал и ругала себя последними словами. И прикасалась машинально к губам, плечам, шее – он целовал ее только что, и она отвечала ему, даже молила мысленно: еще, еще, только не отпускай… Безумие какое-то! С ней все понятно – он находился так близко, что можно было свалиться от головокружения, не в силах она была ничего соображать… Но Андрей! Эти его глаза измученные, словно он погибает от жажды, и жар от его тела, и сумасшедшая страсть – это что, результат раскаяния, осознания своей вины? Или… она настолько приглянулась ему в своем новом облике, что он решил не откладывая взяться за дело?.. Бред какой-то!

…Ей некогда думать, ей нельзя сейчас думать – она должна предстать перед телекамерами спокойной и собранной… да как же можно это сделать? Невозможно, но надо. «Ты же Пушкарева…»

…Катя входит в зал, где жужжит оживленный разговор и звучит ритмичная музыка, и видит идущего к ней навстречу Сергея.

- Кать, все в порядке? – приблизившись, спрашивает он, глядя на нее очень внимательно. В его голосе тревога. Даже что-то похожее на страх.
- Конечно, - давя в себе тягостную неловкость, поспешно отвечает она. – Готова к труду и обороне.

* * *

- Приехали… - растерянно пробормотал Зорькин. – И давно с тобой… такая оказия случилась?
- Давно, - Жданов повернул голову, посмотрел ему прямо в глаза. – Очень давно. Я знаю, в это почти невозможно поверить человеку, который видел ту инструкцию. Но это так.

«А я почему-то верю», - обалдело подумал Николай. А вслух осторожно произнес:

- А ты… Кате-то об этом сказал?
- Не успел, - Андрей невесело усмехнулся. – Ты как раз ворвался. Хотя… не в тебе, конечно, дело. Она опять сбежала от меня как от чумы. Я не представляю, как мне ее убедить, как добиться прощения. А главное… она теперь с другим. У нее другой.

…У нее другой. Эта безжалостная истина придавливает его с новой силой – после того, как он держал любимую женщину в объятиях, вспоминал вкус ее губ, ее нежное тело… вдруг еще раз осознать: она ему не принадлежит!

- Другой? – недоуменно переспросил Коля. – Какой такой другой? А! – его осенило, и он хихикнул. – Ты про Сергея, что ли?
- Наплевать мне, как его зовут, - резко сказал Жданов. – Вертится вокруг нее весь показ безотрывно.
- Ну да, это он, - насмешливо подтвердил Зорькин. – Я его, кстати, первый раз сегодня увидел, до сих пор как-то избегал чести быть представленным…

…Наткнувшись на взгляд Андрея, Колька умолк – это были глаза раненого зверя. «Да мне жаль его, этого сумасшедшего, – вот уж воистину чудны дела твои, Господи», - с изумлением понял он. И выпалил:

- Расслабься ты, нет между ними ничего. Катька вообще до вчерашнего вечера была уверена, что он голубой.
- Что?! – Жданову показалось, что он ослышался.

«Черт, не разрешала мне Пушкарева откровенничать, - спохватился Зорькин. – Что это на меня нашло? Только поздно, этот ненормальный меня теперь живым отсюда не выпустит».

- «Что, что», - буркнул Николай. – Что слышал. Катя в Питере с ним познакомилась, вернее еще в самолете. Выяснилось, что он стилист, знакомый Милко. Вот она и решила, что он гей. Они просто… - Коля с опаской покосился на Андрея, размышляя – не порвет ли тот его в клочья от следующей фразы: - …просто друзья, по крайней мере пока.

…Жданов ощущает, как гигантский груз отпускает его, падает на пол и разбивается в осколки. Знакомый Милко! Ну, конечно! Вот где он видел его раньше – в мастерской у Милко! Это к нему, а не к Кате, он приходил. Стечение обстоятельств, совпадение – это их знакомство в самолете…

…Но эйфория быстро спотыкается о фразу: «просто друзья, по крайней мере пока». Значит, гей оказался не геем – вероятно, парень решил переходить к активным действиям. Очень ловкий ход: сначала убедить девушку в своих мирных дружеских чувствах, втереться к ней в доверие, постоянно доказывать, какой он ценный и незаменимый в ее жизни человек, а потом… Стоит только вспомнить его взгляды на Катю – такие по-мужски понятные ему, Жданову, взгляды!

…Яростная волна снова захлестывает разум – Андрей молча идет к двери. Испуганный Зорькин опять бросается ему наперерез (да что ж за миссия у него сегодня такая – спасать мир от стихийного бедствия по фамилии Жданов?).

- Послушай, - торопливо проговорил Колька, - я прошу тебя, давай не сейчас и не здесь. Ты навредишь Кате – неужели не понимаешь? Она для этого показа столько сделала, а ей за это что – прилюдный скандал? И потом… там ее отец, он и так подозревает про вас… Катька ему поклялась, что ничего у нее с тобой не было, и если он узнает, что это была ложь… Ладно, ты за себя не боишься. А за нее? Что если ее отношения с отцом навсегда разрушатся?.. Ты вообще остынь, голову сунь под кран с холодной водой – помогает. Лучше покинь отель по-тихому, пока чего-нибудь не натворил. Сегодня ты с Катей все равно не поговоришь – дело к ночи, она вот-вот поедет домой с родителями, праздник там семейный намечается… Отложи до завтра, а?

Андрей молчит. Он понимает, что Зорькин прав. Нельзя сейчас приближаться к Кате – он не сможет себя контролировать.

…Он уйдет. Только посмотрит на нее еще - хоть издали. Совсем чуть-чуть.

* * *

- Ну, вот и все, Кать, - улыбнулся Зарицкий, когда закончилось последнее интервью. – Ты свободна как ветер. Может, поищем твоих родителей?
- Д-да, конечно, - стараясь говорить непринужденно, - согласилась она, избегая его взгляда. – Поищем…

…Я в ловушке, с ужасом думает она. Это предстоящее знакомство меня уже совсем не радует. Что же ты наделал, Жданов? Ты разбил мои иллюзии в пух и прах – я больше не верю, что смогу полюбить Сергея, что вообще смогу кого-то полюбить. Да как это можно вообще – пытаться полюбить? Это все равно что стараться оживить манекен путем искусственного дыхания!

…Андрей, что это было там, в той комнатушке?.. Я ни о чем больше не способна думать – и при этом боюсь думать. Что это было?.. Ты ничего мне не сказал, ничегошеньки, ни словечка…

- Катюш! – Валерий Сергеевич, вынырнувший непонятно откуда, оказался совсем рядом, и Елена Александровна тут же – довольная, раскрасневшаяся. – Ну, ты освободилась? После этого хваленого  Колькой бара у меня одно желание – поскорее к материным пирогам! Мы уже можем ехать?

…Сергей выжидательно смотрит на Катю. Отступать некуда. Она сама затеяла все это.

- Мам, пап, познакомьтесь. Это Сергей, мой очень хороший друг. Он… просто замечательный человек.

* * *

…Жданов видит, как Валерий Сергеевич пожимает руку этому чертовому «не гею». Видит, как они говорят о чем-то весьма оживленно, как смущенно улыбается Катя, с каким пристальным интересом изучает «не гея» Елена Александровна. Он видит это – и не понимает, где взять силы, чтобы сохранить хоть какой-то разум, жалкие его остатки.

…Надо просто уйти. Прямо сейчас.

- Ну что, Андрюш? – раздается сбоку голос Киры. Она держит в руке бокал с шампанским, которого явно перебрала. – Как тебе картинка? Милая, правда? Трудно удержать слезу умиления. По-моему, мы присутствуем при знакомстве этого обаятельного молодого человека с будущими родственниками.

* * *

…Андрей смотрит на свою бывшую невесту, и плещущееся в ее глазах отчаяние останавливает его от резких слов. Болезненный удар, который она нанесла ему этими словами, не принес ей облегчения. Ему понятно состояние человека, осознающего свою потерю, - понятно как никому другому.

- Зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть, Кира?
- А зачем ты бегаешь за ней как щенок? – она смахивает с ресницы слезу. – При всех! Тебе наплевать, что это меня задевает, что мне невыносимо? Она же тебя откровенно избегает! Вон – уже новую жертву себе нашла! Она…
- Кира, - с жалостью произнес Андрей, - прекрати. Ты ничего не добьешься.
- Ты тоже, - дрожащим голосом ответила она. – Ты тоже ничего от своей Пушкаревой не добьешься, я тебе гарантирую.

Кира поставила недопитый бокал на поднос проходящего мимо официанта и пошла прочь.

* * *

- Еще раз – очень приятно познакомиться, - Зарицкий снова жмет руку Пушкарева. – У вас замечательная дочь.
- У меня уникальная дочь, - усмехнулся Валерий Сергеевич – этот молодой человек нравился ему своим открытым и светлым лицом, да и рукопожатие у него крепкое, мужское. – Только уж больно горазда на сюрпризы. То бросает работу и несется в другой город, то вдруг возвращается и становится президентом компании. Даже не знаю, чего в следующий раз от нее ждать. Непредсказуемость хороша, когда она в меру.
- Пап… - смущенно одергивает его Катя.
- А может, вы с нами поедете? – несмело спрашивает у Сергея Елена Александровна. – Отметим Катенькин праздник.

Катя внутренне леденеет – нет, ей не хочется, чтобы Зарицкий ехал к ним в гости. Ей надо побыть одной. Зарыться под одеяло. Попытаться разобраться в том, что происходит… Мельком глянув на нее, Сергей ответил:

- Спасибо большое за приглашение, но лучше в следующий раз. Виновница торжества очень устала, думаю ей надо отдохнуть.

…Катя испытывает прилив благодарности к нему. Он все всегда понимает, ему не надо ничего объяснять. Да этот человек – клад, сокровище. Что же она, как прокаженная, способна только ошалело думать о Жданове, о его сегодняшнем необъяснимом помешательстве, о его поцелуях и горячем дыхании?.. Он уже обманул ее один раз, раздавил каблуками ботинок – так где гарантия, что это не повторится, что он опять не преследует какие-то неведомые ей цели? Между ними всегда будет существовать его предательство, оно уже есть, оно не исчезнет, хотя Катя простила Андрея, простила и отпустила. «Отпусти и ты меня… - мысленно жалобно молит она его. – Дай мне жить дальше…»

- Катюш, ну, мы ждем тебя в машине, - сказал Валерий Сергеевич.
- Я сейчас, папа.

Родители уходят, Зарицкий с нежностью смотрит на Катю.

- Очень устала? – тихо спрашивает он.
- Честно говоря, да.
- Ты такая напряженная… будто случилось что-то.
- Нет, нет. Тебе показалось.
- А к завтрашнему дню оклемаешься? Может, поужинаем вместе?

«…Ну, как отказать ему, оттолкнуть? За что? Из-за чего? Из-за того, что ты сдвинутая по фазе идиотка?»

- Поужинаем, Штирлиц, - с улыбкой ответила она.
- Тогда я позвоню, - Сергей наклоняется и целует ее в щеку.

* * *

- Андрюх… - злой как сам Вельзевул Малиновский тянет друга за руку. – Прекрати ты этим мазохизмом заниматься! Может, ты при их первой брачной ночи тоже хочешь присутствовать? Свечку держать?
- А что это ты такое горячее участие принимаешь в этом деле? – Жданов яростно схватил его за лацкан пиджака. – Ты-то сам чего такой заинтересованный? Тебе заняться больше нечем? Что ты вяжешься ко мне и зудишь как муха?!
- Да ты полоумный! - Ромкино лицо темнеет. – Нравится сходить с ума – сходи, но где-нибудь поодаль, Зималетто хотя бы при этом не позорь! Ты что, не понимаешь – тебе надо уйти отсюда, уйти как можно скорее?..   

* * *

- Извините! – бросает в сторону Зарицкого Коля, подлетев к Кате. – Мне надо поговорить с тобой… - шепчет он на ухо подруге и быстро отводит ее в сторону. – Прощайся со своим рыцарем немедленно, отправляй его домой, пока он еще не пациент Института Склифосовского.
- Коль, ты что, с ума сошел? – испугалась она.
- С ума сошел твой Жданов, а я пока дружу с головой! – огрызнулся Зорькин. – Публика еще до конца не разошлась, надо сваливать отсюда!
- При чем тут Жданов? – в панике спросила Катя, оглядываясь по сторонам. И увидела Андрея. Их взгляды встретились, и пространство сотряс мощный электрический разряд.

* * *

…Сергей видит красивого мужчину, который не отрываясь смотрит на Катю. Он знает этого человека – кажется, это бывший президент Зималетто. Жданов. Андрей Жданов.

…Это он. Это он обидел ее – приходит в сознание истина. Это из-за него она была такой бледной, потерянной и несчастной. И сейчас – это очевидно - она страшно подавлена, испуганна – из-за него…   Он что, преследует ее?..

«Катя работала помощником президента. Ну, конечно. Бывший начальничек…»

* * *

- Пушкарева, быстро иди к машине родителей! – прошипел Коля. – И этого своего стилиста-индивидуалиста с собой забирай! Я не потерплю здесь кровопролития, я еще пока финансовый директор этой компании! Я вообще весь вечер сегодня – как Бобик на привязи, облаиваю нарушителей закона! Давай ты завтра в своих проблемах разберешься!
- Почему он так смотрит на меня? – отворачиваясь от горящих ждановских глаз, в замешательстве пробормотала Катя. – Зачем он это делает со мной? Что ему нужно? Пусть скажет - что, я отдам сразу, только пусть оставит меня в покое!
- Да любит он тебя! – вырвалось у Зорькина. – Любит без памяти! Давно любит – сам мне сказал!
- Что?.. - слабо выдохнула она.

* * *

…Андрей отбросил руку Малиновского и пошел к Кате. Он забыл все доводы разума, все правильные слова и аргументы, забыл, что надо следить за собой, контролировать себя. Его доконали мстительные слова Киры, эта идиллическая картинка – знакомство с родителями, дурацкая опека Романа, хозяйский поцелуй «не гея» в Катину в щеку. Ждать до завтра? Увольте его от этой пытки.

- Прошу прощения, - на его пути  вырос Сергей. – Господин Жданов, если не ошибаюсь?..   

* * *

- Ну, все, - обреченно пробормотал Коля. – Стыковка космических кораблей «Союз» - «Аполлон» состоялась. Я даже знаю, кто «Союз», а кто «Аполлон», и делаю ставку на последнего.

…Катя молчала. Все происходящее стало казаться ей фантастическим сном, в ушах застучали молоточки, пространство дрогнуло, чуть искривилось и готово было вот-вот поплыть, превратиться в зыбкую пелену.

- Пушкарева, очнись! – отчаянно зашептал Зорькин. – Давай разруливай все это сама, а я – бегом на стоянку! Скажу твоим, чтобы ехали домой, что у тебя дела тут возникли! Скажу, что я сам тебя отвезу! А то не хватало, чтобы в поисках дочери сюда нагрянул дядя Валера!

* * *

- Кажется, мы незнакомы, - лед и пламя в глазах Андрея.
- Ну, почему же, - Зарицкий с виду спокоен, но страшно напряжен. – Кто же не знает знаменитого Андрея Жданова?
- Вы перепутали, знаменитый у нас – Милко.
- Это по части таланта, - взгляд Сергея тяжел и непримирим. – Но существуют и другие критерии. Подлость, например.
- Вы имеете к этому какое-то отношение? – Андрей сдерживается из последних сил.
- Самое непосредственное. Я Катин друг.
- Разумеется. И у вас абсолютно мирные и бескорыстные планы.
- Мои планы вас не касаются, - голос Зарицкого становится тихим и глухим. – Я только прошу вас больше не приближаться к ней ни под каким видом.
- Может, это не вам решать?..
- Так, мужики, - подошедший к ним Малиновский старательно изображает улыбку для окружающей публики, - давайте не будем забывать, где мы находимся, если не хотим выразительных фотографий в утренних газетах под кричащими заголовками. По-моему, этот триллер лучше перенести куда-нибудь на нейтральную территорию. Ну-ка на воздух – быстро. И как можно дальше отсюда.

* * *

- Не надо, Роман Дмитриевич, все в порядке, - Катя слышала последние слова, - нет никакого триллера. Сережа, тебе лучше уехать.
- Мне? – медленно переспрашивает он.
- Да. Я хочу поговорить с Андреем Палычем. Не беспокойся за меня. Позвони завтра, хорошо?
- Ты уверена? – Сергей не спускает с нее глаз, в которых вновь поселился страх.
- Я уверена.

За ее спиной нарисовался Зорькин. Судя по его лицу, он удивлен, что вокруг до сих пор ничего не дымится и не взрывается.

- Коля, мама с папой уехали?
- Да, я их отправил.
- Подожди меня, пожалуйста, в машине, - Катя кажется абсолютно невозмутимой, даже безразличной – это дается ей из последних силенок – и поворачивается к Жданову. – Давайте выйдем на улицу, Андрей Палыч, здесь душно.

- Ну и денек, - вздохнул Николай, глядя им вслед. – Кто бы мне два литра молока бесплатно выдал – за вредность, в порядке компенсации…
- А мне – столько же виски, - мрачно добавил Малиновский.

* * *

…Они так близко друг к другу, лицом к лицу, темень разбавляют бледные дрожащие лучи фонарей.

- Кать… Я только измучил тебя своим появлением, да?.. – голос Жданова срывается, он находит в темноте ее тонкие ладони, прижимает их к  своим щекам, начинает медленно целовать каждый пальчик. – Но что же делать, что мне делать, Катя…
- Андрей… - она вздыхает, борясь со слезами. – Я не хочу, чтобы ты извинялся или оправдывался, я не хочу говорить про ту инструкцию, не желаю к этому возвращаться, понимаешь… Я это пережила, я этим переболела – не заражай меня снова. Не надо делать никаких глупостей, остановись. Я давно тебя простила, и ты должен… сам себя простить, чтобы жить дальше…
- Чтобы жить дальше, мне нужна ты, - он выпускает ее ладони, только для того, чтобы обнять ее, прижать к себе. – Я люблю тебя. Это даже что-то большее, что-то… необъятное, я не умею подбирать к этому слов. Кать, я умираю без тебя. То есть уже… мертвый без тебя. Несмотря на то, что ты так преобразилась, я все-таки тебя узнал – и сразу пошел к тебе, не мог не пойти… Ты… хоть в негритянку превратись, Кать, ты что хочешь с собой делай – мне все равно, только бы сердечко твое билось рядом…

…Это немыслимые, невозможные слова, она абсолютно не готова принять их сердцем. Этот безумный день, этот разговор кажется фантасмагорией, спектаклем, с размахом поставленным каким-то сумасшедшим режиссером.

- Андрей… - Катя задыхается от его поцелуев. – Я прошу тебя, ты сейчас… пощади меня, отпусти, мне не вместить все это вот так, разом, не осмыслить…
- Ты мне не веришь? – шепчет он с отчаянием. – Я знаю. Я не заслужил никакой веры, и счастья не заслужил. Но… Я уже шел по адовым кругам, если надо – пойду снова, столько, сколько потребуется… только скажи: ты еще любишь меня?
- Конечно, люблю, - она не собирается кривить душой. – Но я изменилась, Андрей, не только внешне, но и внутренне, я больше никогда не кинусь головой в омут. Это… как прививка, наверное, иммунитет… Мне надо побыть одной, понимаешь?
- Понимаю… - он медлит – еще хоть миг чувствовать ее, вдыхать ее аромат, ловить губами ее дыхание. – Я понимаю, я отпущу тебя, сейчас, через секунду… Когда мы увидимся? Я не имею в виду работу…

Тут же Жданова охватывает ужас – он вспоминает, что завтра суббота, выходной.

- Кать…
- Я не знаю, когда, - беспомощно отвечает она. - Я ничего сейчас не могу сказать.
- Я могу позвонить тебе завтра?
- Да, но я…
- Я позвоню тебе завтра, - не дав ей договорить, он закрывает ее рот поцелуем, стискивает в объятиях последний раз…

…Через мгновение Катя бежит к машине Зорькина.

38.

- Катюша… Катенька…

…Очень далекий голос, такой далекий, что не сразу становится ясно, что это мама.

- Не буди ты ее, она сто лет нормально не спала.

…А это папа...

- Ну, как же, Валер, первый час дня, мы сейчас уезжаем, - мама расстроена. – Что, и слова ей не скажем?
- Я встаю, - пробормотала Катя, не открывая глаз, и, сделав над собой усилие, села на постели. – Встаю, встаю…
- Ну вот, - Пушкарев привалился к косяку двери ее комнаты, Елена Александровна сидит на краешке тахты. – С добрым утром, спящая красавица. Ухайдокал тебя этот показ.

«Ухайдокал – не то слово, - подумала Катя. – Раскатал по асфальту, как каток…»

- Ты не забыла, что мы с матерью уезжаем к Молчановым?

…У Кати – тугой комок ваты в голове вместо мозгов, она даже не понимает сначала, кто такие Молчановы и зачем к ним едут ее родители. Постепенно доходит – Молчановы, ну да, еще одни представители могучего офицерского «дружеского клана». У них дача где-то в Подмосковье…

- Мать тут тебе на два дня провизии наготовила, - хмыкнул Валерий Сергеевич. – Как будто ты у нас безрукая совсем, только всякими там модными домами руководить умеешь.
- Да ладно, ты лучше поди проверь, все ли бутылки в сумку затарил, а то не дай Бог самой ценной недосчитаешься! – съязвила его жена.
- Не боись – количество литров совпадает с количеством участников! – подмигнул Пушкарев.

…Папа в благодушном настроении, вяло подумала Катя. Даже о Жданове ни разу не заикнулся, хотя не мог не заметить его присутствия. Может, оставил  тревожные мысли, может знакомство с Сергеем его отвлекло… Как же ей так повезло – избежать вчера скандала, да еще и родители ничего не заметили – отвело, слава богу отвело… От чего? От кого?

…Ну вот, имена выплыли из сознания, одно за другим, в последовательности возникновения в ее жизни – Жданов… Сергей…

* * *

…Мать с отцом уехали, а Катя так и сидела на разобранной постели, обняв руками колени. Неожиданное появление Андрея, это невероятное признание в любви, какое-то даже нереальное по эмоциональному накалу и подобранным к нему словам… совершенно не радовали. Из всего ураганного хаоса мыслей и ощущений можно вычленить только одно определенное чувство – страх. Верит ли она ему? Удивительно – да, верит.  Ей просто физически передалась тяжесть, давящая на его плечи. Он любит ее, он жил двойной жизнью, с одной стороны – инструкция, с другой – любовь, которой он… стыдился. Разрывался на части между правдой и ложью, совсем запутался… И вдруг что-то щелкнуло в нем, что-то послужило катализатором… наверное, ее уход из компании.

Катя тихонько стонет сквозь зубы – проклятый ком ваты в голове, так трудно продираться мыслям. Не мысли, а обрывки, лоскутки какие-то...  О чем она? Да... Почему нет радости? Почему ей страшно?

…И вдруг в момент становится ясно, почему. Она ведь похоронила для себя Андрея Жданова. Переболела, перестрадала, перемучилась, а потом сказала себе: «Его нет. Надо это принять». И приняла.

…Вот если взять и представить: приходит известие о смерти очень дорогого человека. Что тогда происходит? Ты испытываешь страшную боль. Обливаешься слезами. Упиваешься воспоминаниями. Не можешь смириться с потерей. Время идет – все как-то глохнет и притупляется. Все еще вспоминаешь, страдаешь – но реже и меньше. Потом принимаешь свою жизнь – без него. Собираешь себя по осколкам – заново. Ищешь новые опоры. Поднимаешься на ноги… С кем-то знакомишься, с помощью него обретаешь веру в новое счастье. И вдруг тот, мысленно похороненный, возвращается. Известие оказалось ложным. Неважно, почему так случилось. И вот он – на твоем пороге. По-прежнему любимый… Но ты-то уже не та! Ты-то уже построила свой мир без него! Какое чувство вспыхнет первым? Нет, не радость, будет ли она вообще – неизвестно… Страх и растерянность. Полное непонимание – как быть дальше.

Пугает все – восставшее из небытия былое, такая яростная настойчивость Андрея, пугают мысли об отце – она дважды прямо в глаза солгала ему… И лезут в голову строки из стихотворения:

…Не возвращайтесь к былым возлюбленным.
Былых возлюбленных на свете нет…

* * *

…Оказывается, желтые адские глаза дьявола, надвигающиеся на него в виде тяжеловоза, - это еще не самое страшное, подумал Жданов. Самой страшной оказалась вот эта ночь – после разговора с Катей.

Он все, все сделал не так!

«То, что ты, тридцатилетний олух, влюблен впервые в жизни и отчаянно мечтаешь вернуть женщину, которую так страшно обидел, никак не может тебя оправдать. Что ты творил вчера на показе? Мало того что подвергал Катю стрессу, давал поводы для сплетен окружающим, - ты же смертельно напугал ее своим напором! Руки распускал, душил ее поцелуями – что, удаль свою молодецкую захотел показать?! Да знает она все про твою удаль!  Хотел убедиться, что она по-прежнему реагирует на тебя как на самца? Тебе что – достаточно этого?! Тебе доверие ее нужно прежде всего! Вера в тебя нужна!.. Вера в то, что все можно вернуть!.. Нет, конечно, на самом деле ничего ты не собирался демонстрировать, просто голову от ее близости потерял… Но как это воспринималось Катей?.. Фразы из тебя лезли… как из романа какого-то. Лучше бы ты все ей объяснил простыми словами – что с тобой происходило, все это мучительное перерождение, вывертывание наизнанку, чтобы она поняла, почувствовала…»

…Время, время. Не было у меня на эти объяснения времени. Значит, надо было сдержаться. Зажать себя в кулак. Подождать.  А уж ревность свою и подавно придушить – тоже мне, Отелло хренов. Правда, этот «не гей» сам полез на рожон, но ведь я готов… уже готов был его ударить, и если бы это произошло, да еще вот так, прилюдно, – тогда все, конец, о Кате можно было забыть навсегда… 

…Она испугана, растерянна. Она убегала от него в панике – это было очевидно, а он еще и удерживал ее, и снова целовал… маньяк… «Смирительной рубашки в твоем гардеробе не хватает, Жданов, а в голове – мозгов».

…Ладно, к черту самобичевания. Катя сказала, что любит его. Катя сказала, что ему можно ей позвонить. Ничего еще не потеряно.

Андрей взял трубку и стал набирать ее номер.

* * *

…Когда раздался телефонный звонок, Катя чуть не подскочила на постели – до того она ушла в свои мысли. Аппарат стоял на тумбочке в коридоре, пришлось выпутываться из одеяла и шлепать из комнаты босиком. Неужели это Андрей?..

- Квартира Пушкаревых.
- Привет! – раздался в трубке спокойный голос Сергея. – Надеюсь, не разбудил?
- Здравствуй, Штирлиц, - ежась от прохлады, ответила она, не понимая, разочарована или испытывает облегчение, что это не Жданов. – Я проснулась, правда совсем недавно.
- Как спалось? – Зарицкий говорил так, будто все как всегда и никакого неприятного инцидента на показе не было.
- Хорошо, спасибо.
- Кать, насчет вечера…

…Черт, она же обещала ему ужин в ресторане…

- Сереж, ты знаешь… - нерешительно начала она, но он тут же ее оживленно перебил:
- Я тоже подумал – ну его, этот ресторан, к тому же до вечера так далеко, а погода просто сказочная. Поехали прямо сейчас на Патриаршие? У меня появилась идея: сесть на ту же скамейку, на которой сидели Воланд, Бездомный и Берлиоз, и продолжить спор о существовании Бога. Вдруг именно нам откроется истина?
Катя невольно улыбнулась – ох уж этот Сережа с его идейками. Удивительный человек, с таким неиссякаемым позитивным настроем. У них так много общего – любимые книги, любимые фильмы, и в Эрмитаже им нравилось одно и то же. Нет между ними никакого негатива, тяжелых, низменных воспоминаний, вообще еще ничего нет – чистый лист бумаги, на котором, возможно, суждено записаться только хорошему, светлому…

* * *

…Жданов опустил трубку на рычаг. Короткие гудки. Занято. Достал из кармана мобильник, нашел в списке Катю, нажал на вызов. «Данный абонент временно недоступен». Возможно, она поменяла сим-карту, а нового номера он не знает. Придется ждать, когда освободится городской телефон.

* * *

- Ну, так как? – знакомые смешинки дрожали в голосе Зарицкого. – Заткнем за пояс Михаила Афанасьевича Булгакова? Или мягче поступим – вступим с ним в дискуссию?

«…Почему я должна отказываться от этого?.. – растерянно подумала Катя. -   Это доставляло мне такую радость, это спасло меня, выдернуло из капкана…»

- Заезжай за мной через полчаса, - решительно сказала она. – Я буду готова.
Положив трубку, Катя пошла в душ. Как разрывался от звонков городской телефон, она уже не слышала.

* * *

- А ты уверен, что это та же самая скамейка? – Катя оглядела аллею.
- Уверен, уверен, - Зарицкий потянул ее за руку. – Садись.

Она села, получила из его рук восхитительный чизбургер и с удовольствием вонзила в него зубы.

- Самая вредная в мире еда, - заявила она. – Почему по отношению к ней испытываешь такой восторг?
- Именно потому, что она вредная, - немедленно ответил Зарицкий. – Ты ощущаешь себя хозяином собственной судьбы – то ли наносить организму вред, то ли нет. Никто не в праве решать этого за тебя.
- Только ты мог произнести такие простые и понятные слова, - улыбнулась Катя. – Штирлиц, ты уникум.
- Знаю, - кивнул он, глядя прямо перед собой. И почти без перерыва, все в той же непринужденной интонации произнес: - Я хочу быть с тобой, Катя.

…Она замерла, едва не подавившись куском теста с котлетой.

- Шокирована? – Сергей, казалось, сохранял хладнокровие, но его выдавали руки – они то мяли салфетку, то ныряли в карманы, то вновь появлялись на свет божий. – Прости, но это правда. Мне страшно нравится быть твоим другом, братом, единомышленником, но я, к сожалению, еще и мужчина.  Как с этим быть?

…Катя с трудом проглотила застрявший в горле чизбургер.

- Ты говорил, что ничего между нами резко не изменится… - пробормотала она. – Зачем же ты?.. 
- Зачем… - Зарицкий бросил в урну истерзанную салфетку. – Затем, что появился человек, который способен отнять тебя у меня. Я на это не согласен, Катя.

…Она смотрела на него во все глаза – и не узнавала. Этот твердый, непоколебимый взгляд синих глаз – это что… Сережа?

- Я нашел тебя, - глухо проговорил Зарицкий. – Я тебя всю жизнь искал. Сто раз обжигался и сто раз повторял себе – не то. Тебе никогда в голову не приходил вопрос: что означает название моего салона – «Элита-стиль М»? Что такое – М?
- Я подумала – Москва…
- Нет, - жестко ответил он. – М – это Мечта. Я всю жизнь мечтал о такой, как ты. Я готов был не только голубого из себя изображать – хоть снежного человека, хоть инопланетянина, лишь бы ты подружилась со мной. Поверила мне. И это произошло. Я был уверен – все получится. До вчерашнего дня. До того, как этот… - Сергей перевел дыхание. - …возник на твоем горизонте, как черт из табакерки. Катя, скажи правду – он ведь обидел тебя?
- Да, - машинально ответила она.
- И ты его простила?
- Я его простила.
- И ты готова быть с ним?..

«Нет…» - в страхе подумала она.

…Зарицкий правильно понимает ее молчание. Лицо его разглаживается, он улыбается. Спрашивает виновато:
- Напряг я тебя?
- Ничего, - Катя выбросила в урну промасленную бумагу. – Ты меня прости, пожалуйста. Но я хочу сейчас побыть одна. Побродить по Москве.
- А это законное желание, - немедленно среагировал Сергей. – Я как раз собирался тебе предложить – не отстала бы ты от меня, Екатерина Пушкарева, да не побродила бы одна по Москве?..
- Ты не исправим, Штирлиц, - с облегчением вздохнула она. – Ты лучший. А я какая-то… совсем потерявшаяся.  Замучила я тебя, наверное.
- Еще как, - проворчал он, погладив ее по волосам. – До сих пор не поцеловал тебя ни разу. Кому рассказать – засмеют. Но я терпеливый. Наверстаю.

«Этот человек – клад. Сокровище. О чем я думаю?»

* * *

…Нагулявшись наедине с самой собой и с собственными неразрешимыми мыслями, Катя подошла к своему дому около десяти вечера. И увидела напротив подъезда до боли знакомую машину Андрея Жданова.

* * *

- Прости, что я вот так, без звонка, - сказал Андрей, стоя от Кати на почтительном – не менее метра - расстоянии. – То есть я звонил, но никто не отвечал. Хотел проехать мимо, посмотреть на твои окна… а они темными оказались. Так уже было однажды. Я тогда подумал – Пушкаревы исчезли из Москвы навсегда.
- Тебе не стоило здесь… задерживаться, - тихо произнесла Катя, глядя с острой нежностью и печалью на такого красивого и родного, на такого ставшего далеким человека из прошлого. – Понимаешь - папа… Если бы он заметил тебя сейчас здесь…
- Понимаю, Кать, - глухо ответил он. – Я навел его на подозрения тогда… Наверное, у меня все было написано на лице.
- Что – все?
- Кать… ты не могла бы сесть в машину, мы бы отъехали куда-нибудь… - и тут же испугавшись, что она неправильно воспримет его слова, Жданов поспешно добавил. – А не хочешь в машину – так можем прогуляться. Я ее отгоню куда-нибудь за угол, чтобы она не бросалась в глаза.

…Этот страх обидеть ее даже отдаленным намеком на какую-то близость неожиданно тронул Катю до глубины души. Очевидно – он страшно сожалеет о своем вчерашнем необузданном поведении. Она улыбнулась.

- Прогуляться? Ты хочешь поговорить?
- Я хочу рассказать тебе все, что происходило со мной. И до, и после твоего отъезда. Не в качестве оправдания, Кать, я не собираюсь себя оправдывать. Просто хочу, чтобы ты знала все – от начала и до конца. Это очень важно.
- Я и так знаю, что ты страдал не меньше моего. Вернее, гораздо больше – из-за чувства вины, - мягко сказала она. – Ты уверен, что нам надо это обсуждать?
- Ты думаешь… - медленно проговорил он в замешательстве, но она его перебила:
- А ты голодный?

…Смысл вопроса явно до него не дошел:

- Что?
- Я спрашиваю – ты уже ужинал?
- Я?.. – изумленный Жданов даже не сразу смог сообразить, что ответить. – Я не помню.
- Не помнишь, когда ел в последний раз? – Катя вздохнула и достала из сумочки ключи. – Значит, давно. Ну, пойдем. Глупо тут стоять или в машине сидеть, а по городу я и так уже набродилась.
- Ты приглашаешь меня к себе? – он не поверил.
- Ну да. Ты же хочешь поговорить. Мама столько мне еды оставила, что ее не съесть даже роте солдат. Не волнуйся, мои родители вернутся только завтра.
- Кать… - Андрей явственно медлил, в темных глазах его промелькнуло что-то похожее на панику.
- Что? – она ответила ему ясным и безмятежным взглядом. – Что тебя беспокоит? Ты ведь не собираешься…
- Нет, конечно, - поспешно согласился он.
- Тогда пошли.

* * *

- Ну, вот, - Катя зажгла на кухне свет и сдернула полотенце с большого блюда на столе, продемонстрировав гору пирожков. – Интересно, о чем думала моя мама, когда лепила их в таком количестве? О том, что у меня недавно диагностировали булимию? А холодильник я даже открывать боюсь. Тебе чаю или кофе?
- Мне… - Андрей, кажется, не сразу вспомнил значение слов «чай» и «кофе» - он скользил взглядом по кухне, будто боялся сфокусировать его на Кате. – Наверное, чаю. Спасибо. Хотя я даже не понимаю, хочу его или нет.
- Ты садись, - дрогнувшим голосом произнесла она.

«…Как же ему тяжело».

…Кольнувшая жалость сменилась тонким уколом тревоги – а сама-то она правильно оценила свои силы? Он слишком близко. Слишком рядом.

Жданов сел, Катя села напротив него. Усиливал шипенье, закипая, чайник.

- Что ты молчишь? – тихо спросила она.
- Я… - он смотрел на ее тонкие пальцы, лежащие на скатерти, – даже не белые, а какие-то прозрачные, смотрел неподвижно… и вдруг изменившимся голосом сказал. – Мне, наверное, лучше уйти, Кать. Я себя переоценил.

…Ее охватил жар. Он нарастал вместе с температурой воды в шумящем чайнике.

- Не бойся, - Андрей через силу улыбнулся, - все в порядке. Я вдруг подумал – надо бы мне поговорить с тобой, как в американской тюрьме при свиданиях, - по телефону, через стекло.       
- Ты еще скажи – по Интернету, - тоже невольно улыбнулась она. – Посидим в «аське» - чем не общение…

…Нет, это невыносимо. Призрак того, что, казалось, ушло от них навсегда, был так жестоко реален. Материален. Шум исходящей мелкими пузырьками горячей воды достигал своего апогея.

- Андрей…
Катя скользнула к нему, обхватила, склонившись, его голову руками. Он стремительно поднялся, рывком поднял ее за собой, даже не обнял – вобрал в себя ее тело, ее губы.
- Катя…

Он прошептал ее имя спустя вечность, когда они смогли на мгновение перестать целоваться. Она переводила дыхание с таким трудом, словно пробыла в бурлящем водном потоке неимоверное количество времени.

- Катенька, что же ты делаешь... Гони меня... Гони, пока не поздно…
- Ты потом не уйдешь? – спросила она жалобно.
- Потом?.. – он вернулся губами к ее губам, к ее нежным щекам, к ее шее. – Когда – потом?..
- Потом… После…

…Смысл ее слов резанул Жданова с неимоверной силой – потом, после… Их прежние встречи были краткими, украденными, в каких-то чужих стенах, на чужих постелях, и сразу надо было расставаться, убегать… Вот этого чудесного человечка, вот это бесценное сокровище – он, урод моральный, подвергал такому постыдному унижению…

- Я не уйду от тебя… - Андрей зарылся лицом в ее волосы, вдыхая их дивный – Катин – аромат. – Не уйду, пока не прогонишь, пока не выставишь взашей… А когда выставишь – поселюсь под твоим окном… Но я не хочу, чтобы ты подумала, будто я…
- Я ничего не думаю… Я не хочу думать… Не сейчас… - ее огромные влажные глаза-черешни были подернуты туманом. – Пойдем…

* * *

…В ее маленькой комнатке горел ночник, белела так и не убранная с утра разворошенная девичья постель, в которой она столько плакала в обнимку с дневником. Такая вопиющая детскость обстановки кружила Жданову голову и одновременно наполняла ужасом и раскаянием – что ж ты творишь, преступник… Ты разбудил в ней эту страсть, и она заволокла дурманом ее головку – что же ты не остановишь ее, не вразумишь, не скажешь того, что хотел сказать… О том, что это для тебя больше, чем секс, больше, чем жизнь земная – это что-то космическое, что-то свыше, и душа твоя жаждет ее острее, чем тело…

…Он все это хочет сказать, крикнуть, донести до нее – но крик тонет в густом, горячем течении крови.

- Катенька… - уже опухшие от поцелуев губы имеют насыщенный вишневый цвет. – Я люблю тебя, люблю…

…Она в полуобмороке от упоения, пальчики ее несмело тянутся к его рубашке, путаются в пуговицах – эти робкие движения доводят его до исступления.

…Как холодно было этой девочке в тот горький и страшный вечер перед разлукой в его роскошно-холодной квартире, когда он тащил ее в постель от ярости и ревности. Как тепло им обоим здесь – в окружении наивных детских фотографий и игрушек, запахов сдобы, легких колышущихся занавесок. 

«Катя, я хочу узнать вот про эти книжки на твоей полке – ты ведь их читала. Расскажи мне про них, процитируй любимые кусочки – я запомню наизусть… Пусти меня в свой мир, Кать… Научи меня, невежу…»

…Она справилась с пуговицами и прижимается ласковой горячей щекой к его груди. Его руки касаются ее шелковой кожи под кофточкой, срывают крючки бюстгальтера, домиками накрывают округлости – господи, не дай умереть…

«Катя, скажи, как зовут твою плюшевую собаку – вон ту, с наивными стеклянными глазами. Познакомь меня с ней. Я не согласен жить только в твоем теле – ты нужна мне вся. Целиком…»

…Ее руки испуганно замирают у ремня его брюк.
- Расстегни, - сдавленно шепчет он. – Делай все, что хочешь.

«Катенька, это не главное. Дай мне большее – сказки, которые ты любила в детстве, твои любимые мелодии, твои сны – поведай, что тебе снится, драгоценный ты мой ребенок…»

…Оба уже избавлены от одежды; рука Андрея, не подчиняясь больше его воле, соскальзывает по ее бедру, проникает в ее горячее лоно, встречается с волшебной влагой.

«Только не пожалей об этом завтра, любимая моя. Я этого не переживу. Если бы я был в состоянии, я бы попросил тебя сейчас – поведи меня по своим заветным московским улочкам, расскажи, почему они тебе нравятся, давай вместе кормить крошками воробьев, давай купим для них семечек... Давай все вместе делать, Кать…»

- Пожалуйста… - давнишнее сладкое слов срывается с ее губ, она охвачена страстным желанием – он научился будить его в ней, но ему нужно ее сердце, ее сердечко – навсегда, на веки вечные…

…Он опрокидывает ее на постель, блокирует руками ее покорные ладони, медленно, сдерживая себя изо всех сил, входит в нее.

- Я истосковался по тебе, Катя…

«Никто не коснется тебя, пока я жив…»

…Она полустонет-полувсхлипывает, принимает его всего – такого большого и неистового. Оба готовы взорваться немедленно – слишком долгой была разлука. Андрей тормозит себя, замирает, прислушивается к ее вздрагивающему телу.

- Тише, тише… - горячий шепот у ее зацелованных губ. – Не хочу так быстро…

«Катя, расскажи мне про картины, которые ты любишь. Объясни мне притягательность линий и красок – я все пойму. Я буду прилежным учеником. Буду внимать каждому твоему слову. Давай обсуждать с тобой Рембрандта и Пикассо, ты все мне объяснишь, я научусь радоваться им вместе с тобой…»

- Андрей… - глаза ее тускнеют, омываются слезой, тело изгибается, подается ему навстречу. – Я не могу… больше…

…С протяжным стоном она бьется в сладких судорогах. В то же мгновение его настигает ярчайшая блаженная волна, окончательно заглушив все слова, которые он мечтал ей сказать.

* * *

- Андрей…
- М-м-м…
- Андрей… - Катя тихо смеется в полутьме. – У тебя жутко тяжелая рука, я не могу из-под нее выбраться.
- А зачем тебе из-под нее выбираться? – он еще крепче прижимает ее к себе.
- Мне надо выйти.
- Основания?
- Вот нахальство, - она тихонько фыркает. – Допустим, я хочу выпить воды. Имею право?
- О правах все готовы думать, - невозмутимо звучит в ответ. – А как насчет обязанностей?
- Разве я плохо с ними справляюсь? - возмутилась она. -  Сколько часов прошло с того момента, как мы… можно сказать, без перерыва… 
- Ах, избавьте меня от ваших пикантных подробностей, - он издевательски невозмутим. – Не пущу никуда, вот и все.
- Я пить хочу! – взмолилась, смеясь, Катя. – Ты что, садист? Я только на кухню – туда и обратно.
- Ну да, - Андрей стиснул ее в объятиях. – Это ж минуты три пройдет, не меньше. А что я буду делать без тебя эти три минуты – об этом ты не подумала?
- Сумасшедший, - обреченно вздохнула она. – Тогда пойдем вместе на кухню, что с тобой делать…

…На кухне Катя пьет воду, хихикая от щекотки – Андрей, сидя на стуле, целует ее в живот.

- Садизм, - стонет она. – Беспредел полный.
- Катя, выходи за меня замуж.

…Слова вырываются  сами по себе.

- Нет… - вздрогнув, с ужасом отвечает она.
- Почему – нет?.. – тихо спрашивает он.

* * *

- Андрюх, ну погоди, чего ты сразу в панику впадаешь, – Малиновский с опаской следил за своим другом, который ходил по кабинету из угла в угол, как загнанный зверь. – Ну, звонил ей этот Сергей, ну, набивался на внимание. Ты же сам сказал – она его еще не отшила окончательно… 
- Дело даже не в этом, - черные глаза Жданова излучали страх. – Черт с ним с, этим стилистом. У нее телефон отключен. Уже шесть часов вечера – что я должен думать?
- Ничего ты никому не должен – просто успокойся. Она занята, потому и обрубила связь.
- Она всегда звонит в это время! – почти закричал Андрей. – Или предупреждает, что не сможет позвонить! Что происходит?..
- Ты достал, - процедил Роман. – От ревности бесишься или за жизнь ее переживаешь?
- Представь себе – за жизнь ее переживаю! Я должен знать, что с ней все в порядке! Почему она мне не звонит?.. – он обессилено опустился на стул. – Может, она только мне не звонит?.. А «Сергей – не гей» уже в курсе всего?..       
- Слушай, да утихни ты. Ну, мало ли, почему не звонит. Ты как-нибудь сдержи себя до субботы.

…До субботы?.. Нет. Это слишком долго для него. 

Андрей, выхватил из кармана телефон, нажал нужные кнопки.

…Гудок, еще гудок. Щелчок.

- Квартира Пушкаревых.

- Валерий Сергеевич, здравствуйте, - вежливо произнес Андрей, – простите за беспокойство. Это Андрей Жданов. Дело в том, что нам срочно надо передать Екатерине Валерьевне кое-какую информацию, а ее телефон не отвечает, недоступен. Может, она вам звонила и объяснила, в чем дело?
- Нет, Катя пока не звонила, - помедлив, ответил Пушкарев.
- Ну, что ж… Извините тогда, что потревожили вас.
- Ничего, Андрей Палыч. Прошу прощения, а вы в данную минуту очень заняты?
- Нет, - с удивлением и плохо скрытой тревогой ответил он.
- Я бы хотел поговорить с вами, - четко произнес Валерий Сергеевич. – Вы не могли бы подъехать прямо сейчас?..

* * *

…Четверг для Кати выдался не просто сумасшедшим, а сумасшедшим «в кубе». Но к вечеру   она не чувствовала себя вымотанной – уже привыкла к ритму, к тому же сумела построить график мероприятий таким образом, что до субботы оставаться в Париже необязательно, можно вылететь в Москву уже завтра.

«Прости, Андрей, - подумала она, - у меня не было ни секундочки свободной, я это знала и потому оставила мобильник в номере. Зато я приеду сейчас в отель и поговорю с тобой спокойно, без лишних ушей. Мне надо было предупредить тебя, чтобы ты не волновался, но я страшно опаздывала, меня уже нетерпеливо ждал Лоран – водитель, которого мне здесь предоставили… Ты скоро узнаешь, что я приеду не в субботу, а в пятницу, и может, это обрадует тебя и ты не станешь сердиться…

…Разговоры с Андреем слегка напрягали – он будто ждал от нее чего-то, каких-то особых слов, хотя и явственно старался это скрыть. Неужели он не понимает, что у нее нет здесь никакой возможности думать о личном, неужели считает, что этих жалких нескольких дней ей достаточно, чтобы что-то решить?.. Может, и поэтому тоже она не взяла сегодня с собой сотовый – она уже начинала потихоньку бояться этого аппарата, бояться напряга. Андрей всякий раз откликался на ее звонки с такой лихорадочной поспешностью, после первого же гудка, словно не выпускал мобильника из рук, и у нее сжималось сердце. Да и Сережка звонил несколько раз, и тоже не очень-то вовремя. Болтал с ней весело, поддразнивал, а ей еще одна головная боль: с ним-то Катя пока не поговорила, пока не лишила его надежды, не погасла еще такая хорошая и милая радость между ними. Но не по телефону же ей объясняться…

Вот и отель. Протянув Кате ключи от номера, администратор тут же сообщил на французском, уже зная, что она владеет этим языком:

- Мадемуазель Пушкарева, вас ожидают в ресторане, шестой кабинет-люкс.
- Кто? – удивилась она.
- Вот, пожалуйста, - на ладонь ей легла карточка с именем на английском, французском и русском: «Жюльен Бриссар, модный дом «Прованс», генеральный менеджер».

…Модный дом «Прованс»? Жюльен Бриссар? Такого в списке ее встреч точно не значилось. Почему он не связался с ней прежде по телефону?..

«Ты ж его в номере оставила, голова садовая…»

- Спасибо, - кивнула Катя администратору и пошла к прозрачным, искрящимся крохотными лампочками дверям – входу в местный роскошный ресторан.

* * *

- Еще раз – добрый вечер, - Валерий Сергеевич посторонился, давая возможность Андрею войти в квартиру. – Спасибо, что так оперативно откликнулись. Я вас ни от чего важного не оторвал?
- Нет, что вы, - Жданов с облегчением констатировал, что вполне способен открыто смотреть этому человеку в глаза, хотя и оставался в полном неведении – зачем он его позвал. – Рабочий день закончен, и если я могу вам чем-то помочь – сделаю это с большим удовольствием. Только можно мне прежде спросить... Пока я ехал к вам – Катя не позвонила?
- Нет, - Пушкарев тоже выглядел спокойным, хотя и напряженным. – Она обычно звонит нам очень поздно, перед самым сном. Вы не переживайте, отыщется пропажа, видимо очень занята. Проходите на кухню. Супруга отсутствует, сериал у соседки смотрит да сплетничает, и это к лучшему.

…Войдя в такую знакомую и дорогую для него кухню, Андрей ощутил легкое головокружение. Губы будто пламенем загорелись изнутри, физически ощутив атласную кожу Катиного живота, когда она, хихикая, пила воду и говорила с деланным негодованием: «Садизм. Беспредел полный…»

…Стоп, приказал он сам себе.

- Чай, кофе? – осведомился Пушкарев. – Или, может, чего покрепче?
- Нет, спасибо, - поспешно отказался Жданов.
- Хорошо, - удивительно, тот не стал настаивать и рекламировать свою наливку, просто сел, облокотившись на скатерть, и кивком предложил гостю сделать то же самое. – Андрей Палыч, я не буду ходить вокруг да около, я этого не умею. Катерина – самое важное, что у меня есть. Я из породы сумасшедших отцов, и не скрываю этого. Плюс к этому я очень строгий родитель, но не потому, что самодур и деспот, – просто я знаю цену своему ребенку и хочу, чтобы она не совершила в жизни ужасной ошибки. Я знаю, чего она стоит, знаю ее потенциал, ее золотое сердце. И того, кто ее обидит, я не прощу никогда.

…Он сделал паузу, за время которой Жданову показалось, что его температура его крови снизилась до комнатной и теперь медленно ползет к абсолютному нулю.

- Я знаю твердо, что она пережила какую-то беду, - Валерий Сергеевич говорил размеренно и негромко, не спуская с собеседника глаз. – И догадываюсь, что это связано с мужчиной. Еще я знаю, что она солгала мне в чем-то очень важном и теперь страшно мучается от этого. Она не расколется, она как стойкий партизан на допросе, - это пушкаревский характер. С одной стороны – уважаю, с другой – не согласен жить вслепую. У меня к вам только один вопрос. Просто ответьте, глядя мне в глаза, - этого будет достаточно, я не стану дальше расспрашивать и выпытывать. Вы тут же уйдете и забудете об этом разговоре, а скажете при этом правду или покривите душой – останется на вашей совести. Андрей Палыч, вы имеете отношение к Катиному горю?..

…Вопрос подступил вплотную, как нож к горлу. Ему стоит произнести краткое «нет», и он тут же будет отпущен. Допрос прекратится. А потом они с Катей вместе подумают, как быть…

«Мы подумаем об этом завтра».

«Ты не Скарлетт оХара, Жданов, - тут же оформилась в сознании четкая мысль. – Ты мужик, черт тебя побери».

- Я имею отношение к Катиному горю, - отчетливо произнес он. – Это я обидел ее.

* * *

…Шестой кабинет-люкс – отдельное помещение в ресторане, отдельная маленькая комната, оформленная под старину – канделябры со свечами на стенах, бархатные нежно-зеленые портьеры, полукруглый стол и мягкие кожаные сиденья. Огонь от свеч заманчиво мерцает, на столе – изысканные закуски, и белые розы сияют в хрустальной вазе. Льется музыка – любимый Катин Вивальди. «Времена года»…

…Ей навстречу поднимается человек – удивительно приятный и милый, в красивом темно-сером костюме.

- Добрый вечер, госпожа Пушкарева. Жюльен Бриссар к вашим услугам. Бокал шампанского?

- Сережка… - только и смогла выдохнуть она. – Сережка, какой же ты негодяй…
- Не отрицаю, - Зарицкий склонил перед ней повинную голову. – Готов к любому наказанию. Специально попросил принести парочку дополнительных тарелок – можешь с легкостью разбить их о мою голову, все оплачено. Кать, ну ты работаешь здесь как каторжная. Я хотел, чтобы ты хоть немного расслабилась и отдохнула. Простишь?..
- Но эта визитка… Какой-то Жюльен Бриссар…
- Кать, пара пустяков, - смеясь, сказал Сергей. – У меня полно приятелей в полиграфии. Улыбнись хоть – я так старался. И не напрягайся – просто поужинай со мной, и все. Разве я многого прошу?..
- Ты что… специально для этого сюрприза прилетел?
- О господи, - шумно вздохнул он. – Нет – мимо проходил, дай, думаю, зайду… Кать, ну, конечно, специально. Холодно без тебя в Москве, пусто. Стихи такие есть, очень для моего случая подходящие.

И прочел:

- Семимиллионный город не станет меньше,
если один человек из него уехал.
Но вот один человек из него уехал –
и город огромный вымер и опустел.

И вот я бреду один по пустой пустыне,
В стотысячный раз повторяя свою молитву,
Который уж день никого пред собой не вижу,
И только песок скрипит на моих зубах.

…Прости, о семимиллионный великий город,
О, семь миллионов добрых моих сограждан,
Но я не могу без этого человека,
И мне никого не надо, кроме него…

- Чье это? – в замешательстве и восторге спросила Катя, вбирая в себя волшебный аромат свеч.
- Это Юрий Левитанский. Прекрасный поэт, умер не так давно. Кать, я прощен?..

* * *

- …Это я обидел вашу дочь.
- Вы были ее любовником? – Валерий Сергеевич поразительно спокоен, неподвижен. Нет никаких признаков того, что он готов впасть в ярость. У него абсолютно остановившиеся глаза.
- Да.
- Какие цели вы преследовали?
- Исключительно корыстные.

…Пушкарев молчит. Смотрит омертвело на скатерть.

- Валерий Сергеевич… - Андрей сжимает пальцы, переводит дыхание. – Мне нет оправданий. Когда Катя возглавила Ника-моду, я слишком испугался. Я был от нее зависим. Я малодушно решил, что для сохранения компании мне надо привязать ее к себе. Я совершил страшное – обманул самого дорогого, самого золотого человечка на свете. Я воспользовался тем, что она полюбила меня. Случилось так, что Катя узнала о моем обмане. Но она не знала тогда главного – я влюбился в нее. По-настоящему. Такой вот парадокс. Я не заслуживаю никакого снисхождения с вашей стороны. Вы не хотите простить того, кто обидел вашу дочь... Вы правы. Вы никогда не сможете мне доверять. И у меня нет сейчас никаких аргументов в свою пользу. Единственное – я люблю Катю и готов перетряхнуть весь шар земной, лишь бы ей было хорошо. В эту самую минуту я только хочу услышать ее голос, узнать, что с ней все в порядке. Но она молчит. Она не щадит меня. Правильно. За что меня щадить...

Пушкарев поднимает голову, пристально смотрит на него.

- Значит, вы понимаете, что после ваших слов путь к моей дочери отрезан навсегда?  - медленно выговаривает он.
- Понимаю, - сдавленно ответил Андрей. – Только и вы поймите – нет для меня жизни без Кати. Ничего в этом мире без нее не существует.

Повисает еще одна тягостная пауза.

- Я вас не задерживаю, - произнес, наконец, Валерий Сергеевич, не отрывая глаз от скатерти. -  Будете уходить – захлопните за собой дверь. И спасибо, что согласились поговорить. Всего хорошего.

…Жданов поднялся. Но к выходу не пошел – остался стоять на месте как вкопанный.

- Что-нибудь еще? – глухо спросил Пушкарев, не глядя на него.
- Да, - твердо ответил Андрей. – Пожалуйста, отдайте за меня вашу дочь. Я сделаю ее самой счастливой женщиной на свете.
- Всего хорошего, - ровным голосом повторил Валерий Сергеевич.

* * *

- Кать, ну, может, побьешь меня потом, а сначала поужинаем? Остывает же, - Сергей смотрел на нее со смешинками во взгляде. – Эти вот восхитительные блюда совершенно ни в чем не виноваты.
- Спасибо, Сережа, - задумчиво проговорила Катя, скользя взглядом по роскошной сервировке стола.
- Да не за что. Какие пустяки.
- Нет, не пустяки. Кажется, ты помог мне понять самую важную в моей жизни вещь…

* * *

- Всего хорошего.

Жданов медленно вышел из кухни. Он был страшно подавлен тем, что успел сказать Катиному отцу так мало. Разговор между ними по-настоящему только начат – и сразу оборвался. С другой стороны – Валерию Сергеевичу необходимо пережить этот первый шок наедине с самим собой. Наверное, должно пройти время. Он тяжелый и непримиримый человек, но не лишен же разума. Не сможет он пойти наперекор дочери, если она любит его, Андрея, и захочет быть с ним…

«Вот именно – если захочет, - тут же произнес чей-то насмешливый голос. – Что-то она не спешит хотя бы номер твой телефонный набрать. И еще неизвестно, простит ли тебе Катя  вот это откровение с ее отцом. Она тебе позволяла говорить правду?»

…У меня не было выбора. Я не мог ему солгать. Не исключено, что Пушкарев сам обо всем давно догадался и только хотел выяснить – хватит ли у меня мужества признаться.

Жданов подошел к двери, взялся за ручку, и в ту же секунду грянул входной звонок. На пороге стоял Зорькин.

- Ничего себе, - пробормотал он, опешив. – Ты уже и дверь здесь открываешь. Швейцаром, что ли, устроился?
- Коля, - мгновенно забыв обо всем на свете, Андрей втащил его за рукав в квартиру. – Катя звонила тебе сегодня?
- Нет, а что? – Колька встревожился. – Случилось что-то?
- Не знаю. Она молчит, ее телефон недоступен, - устало ответил Жданов. – Я не представляю, что думать.
- А в отель звонить не пробовал? – деловито внес Николай рацпредложение. – По идее, она уже должна быть там.
- Почему мне самому такая простая мысль в голову не пришла? – Андрей хлопнул Колю по плечу. – От того, что с ума схожу, наверное. Спасибо – ты, такой здравомыслящий, отыскался.

…Краем глаза он вдруг заметил, что Пушкарев стоит в дверях кухни. Наверное, слышал их разговор.

- До свиданья, Валерий Сергеевич, - еще раз попрощался Жданов и вышел из квартиры.
- Здрасьте, дядя Валер! – тут же бойко поздоровался Зорькин, скидывая ботинки и по-хозяйски ныряя в кухню. – А где тетя Лена?
- Что, проголодался? – неспешно откликнулся Пушкарев.

Почему-то тон его, вроде бы мирный, Николаю категорически не понравился.

- А че сразу – проголодался… - неуверенно промямлил он. – Так просто спросил…
- Ты ведь знал все, не так ли?
- Что – все?
- Про Катерину и Жданова.

Колька впал в оцепенение. «Зачем этот ненормальный сюда приходил? Что он наговорил дяде Валере?  У него что, крыша окончательно развалилась? И как мне теперь спасаться? Бегством не получится – путь из кухни отрезан. Сигать с четвертого этажа в окно тоже как-то не улыбается – если и не убьюсь, то сяду до конца жизни в инвалидное кресло. Интересно, а как самому Жданову-то удалось уйти живым и, кажется, даже в целости и сохранности?..».

- А чего я  знать-то могу? – Зорькин не придумал ничего лучшего, кроме как включить дурачка-простачка. – Понятия не имею, с чего это Жданову вздумалось так срочно разыскивать Катьку. А! Все ясно, это из-за договора с одной французской фирмой. Пушкарева такая рассеянная стала – копию контракта по факсу не выслала, а Павлу Олеговичу этот контракт просто как воздух необходим, и поэтому…
- Надо же, - задушевно отозвался Валерий Сергеевич, - какая оказия приключилась. Что-то я свою дочь не узнаю. Чтобы она – да забыла о контракте… Просто чудеса какие-то. Интересно, чем занята ее голова, если не работой? Может, она влюбилась в кого и разум совсем потеряла – ты так не считаешь?

Николай вжал голову в плечи, убедившись, что «дурачок-простачок» не прошел.

- Дядь Валер, вы… это… ну, не реагируйте так… - с опаской пробормотал он, отодвигаясь к холодильнику. – Не знаю, что он вам тут наговорил и зачем вообще приперся, но…
- Это я его позвал, - перебил Пушкарев. – Потому что мне надоело, что меня держат в этом доме за идиота с вечной повязкой на глазах. Про махинации и липовые отчеты я узнаю последним. Про то, что моя дочь спит со своим начальником и без пяти минут чьим-то мужем, который использует ее в своих целях, – тоже последним. Зато преданный друг, соратник и заговорщик Николай Зорькин, сытый и довольный, восседает ежедневно вот за этим столом и спокойно смотрит мне в глаза!
- Почему – последним узнаете? – вдруг набычился Колька – его задело упоминание о еде, и он волей-неволей перешел к атаке. – Тетя Лена еще не в курсе! И почему вы считаете, что мне легко было смотреть вам в глаза? И Катьке – тоже? Да она извелась вся от мысли, что не может сказать вам правду! Но как ей признаться, если вы до сих пор уверены, что потеря невинности до свадьбы – это смертный грех и за это как минимум надо услать человека в монастырь! А лучше – в Сибирь, на каторгу! Да, влюбилась она, да, в почти женатого, да, голову потеряла. Давайте сожжем ее на костре, как Жанну Дарк! Виноват во всем Жданов – с него и спрос! Только – уж поверьте мне – он свою чашу выпил, как только не захлебнулся – не представляю! Отработал по полной! Если вы с этим не согласны – поставьте его к стенке и расстреляйте! Ручаюсь – он даже сопротивляться не станет, примет как должное! Видели – свихнутый какой, глаза как у бешеной собаки!  Любит он Катьку, вот и все!

…Зорькин умолк, пораженный собственной смелостью. Вот это он выдал сейчас прямо в лицо… дяде Валере?.. Ну, все. Теперь ему точно конец.

Пушкарев оторвался от дверного косяка, сделал несколько шагов, тяжело опустился на стул. Он молчал, и это напугало Колю больше, чем любая другая реакция.

- Дядь Валер… - Николай осторожно присел напротив него. – Ну, вы… не переживайте так. И Катя мучается, и Жданов этот… Что теперь делать, раз все так случилось?.. Переругаться всем, перессориться до конца жизни? И кому от этого лучше станет?
- Мудрец, - устало проговорил, наконец, Валерий Сергеевич – он был опустошен, выпотрошен до крайности. – В миротворческую армию не думал записаться? Цены б тебе там не было.
- Ну, вы шутите – уже хорошо, - слегка подбодрился Зорькин.
- С чего ты взял, что я шучу? Как раз шутить сейчас мне абсолютно не хочется, - медленно проговорил Пушкарев, глядя куда-то помимо него.
- Да уж, дела, - подавленно вздохнул Колька. – Зашел, называется, на огонек чаю попить. А тут такое… Че я все время крайним оказываюсь?.. Прям герой войны Матросов на амбразуре. Только орденов почему-то никто не навешивает.
- Любит, значит, говоришь, - Валерий Сергеевич перевел на него испытывающий взгляд. – А что с Катериной? Она недавно представила нам с матерью своего молодого человека. Это как понимать?
- Бежит Катька от Жданова, - буркнул Николай. – Не верит, боится, обожженная уже. Вот и возник этот Сергей. Очень вовремя. Уж и не знаю, что у нее в голове сейчас делается…

* * *
 
…Андрей отъехал от дома Пушкаревых, думая о звонке в парижский отель. И тут же мысленно чертыхнулся – он не помнит, где остановилась Катя. Она говорила ему название, как только поселилась там, но он пропустил мимо ушей – слушал ее голос, болван завороженный, и ни на чем не мог больше сосредоточиться. Ничего, это не страшно – надо только дозвониться до Милко.

...Телефон дизайнера Зималетто выдавал длинные гудки – хозяин не брал трубку. Да что ж за день-то сегодня такой, что случилось с сотовой связью? Звонить Валерию Сергеевичу, спрашивать у него про отель?.. Ну да, он ему сейчас, пожалуй, ответит. Он ему такое ответит…

Зорькину? Номера Колиного мобильника у него нет. Какой-то чертов заколдованный круг. Остается Малиновский – может, он в курсе?

- Ромка, ты не знаешь, в каком отеле Катя остановилась? – спросил Жданов, едва друг откликнулся.
- Конечно, знаю, - хмыкнул Малиновский. – Я ведь туда летаю каждый день втайне от тебя… Шутка! – тут же закричал он. – Хотя я забыл, с тобой в последнее время шутить нельзя, у тебя чувство юмора отключилось – дашь в рыло без разговоров… Не имею представления, что за отель, Андрюх, мне не докладывали. Милко позвони.
- Звонил уже, он не отвечает.
- Так он в сауну с Рональдом собирался! – вспомнил Роман. – В парилке сидит, вот и не слышит звонка. Ничего, через полчасика выскочит, и ты его достанешь. Ты где сейчас?
- За рулем.
- Подгребай к «Севе», а то мне тут как-то одиноко… Посидим, пока до Милко не дозвонишься, побалакаем.
- Тебе одиноко? – усмехнулся Андрей. – А что, длинноногих блондинок сегодня к бару не подвозили?.. Ладно, я еду.

* * *

…Малиновский торчал у барной стойки действительно в совершеннейшем одиночестве – нонсенс какой-то.
- Какую тоску запиваем? – спросил Жданов, усаживаясь рядом.
- Присоединяйтесь, господин барон, - Ромка глянул на него искоса поверх бокала. – Присоединяйтесь.
- Не хочу. Воды, пожалуйста, с лимоном, - обратился Андрей к бармену.
- У-у-у… - насмешливо протянул Малиновский. – Как все запущено. А че воды с лимоном? Попроси молока кипяченого и вафельку, чтоб я всплакнул от умиления. Передо мной – образец чистоты, невинности и благородных помыслов.
- Малина, ты пьян или просто настроение паршивое? Зачем тогда звал?
- Ладно, извини, - нехотя пробурчал Ромка. – И правда, погано как-то. Даже вон к той – видишь? – в розовом мини-платье не тянет.
- Ты заболел?
- Ага. Авитаминоз. Весеннее обострение. Лучше скажи – зачем тебе название отеля? Решил к Кате в гости нагрянуть? Два дня подождать – терпежу нету?
- Причем тут терпеж? – нахмурился Жданов. – Ее телефон не отвечает. Я волнуюсь за нее, понятно? Хотя… Ты-то у нас волнуешься только по одному поводу – не забыл ли с утра презерватив в карман сунуть.

…Это было сказано в сердцах – уж слишком его задевал язвительный тон друга. Зря он сюда приехал.

- Ну да, - кивнул без улыбки Роман. – Где уж нам, одноклеточным, знать, что такое любовь. Мы, одноклеточные, только спариваться умеем. Может, мне, несчастному, удавиться? Зачем такому небо коптить?
- Ромк, ну прости. Я правда весь на нервах. Просто ты не способен меня сейчас понять.
- Почему ты так думаешь? – Малиновский допил виски. -  А вдруг способен? А вдруг именно я понимаю тебя сейчас как никто другой? А может, я тоже влюбился? – он поставил бокал, щелкнул зажигалкой, поднес огонек к сигарете.
- Ты? – чуть усмехнулся Андрей. – Так я вроде не слышал, чтобы рак на горе свистел.
- А у тебя с ушами что-то, - Роман смотрел ему прямо в глаза, выпуская колечки дыма. – Ты их прочисти ватой. Или к лору обратись. К этому, как его… ото-ла-рин-го-ло-гу, - выдал он по складам.
- Почему-то мне кажется, что ты хамишь.
- Нет, Андрюх. Я тебе сейчас скажу то, за что заранее разрешаю дать мне в морду. Мне очень нравится Катя. Екатерина Пушкарева.
- Так, - выговорил Жданов примерно через минуту напряженного молчания. – Замечательно. А я все думал – кто же меня сегодня собирается доконать?..
- Надо же, я все еще жив, - мрачно хмыкнул Малиновский.
- Слушай, ты… - Андрей взял его рубашку вместе с воротником в горсть. – Ты действительно одноклеточный. И знаешь почему? Потому что тебе, для того чтобы оценить женщину, надо сначала разглядеть в ней свой любимый третий размер.
- Все давно не так.
- Из-за Кати?
- Да, из-за Кати. Ну, бей, бей. Чего не бьешь? Промазать боишься?

«Да он пьян совсем, - подумал Жданов. – Иначе не стал бы лезть с откровениями».

- Не такой уж я пьяный, - угадал его мысли Роман. – Ты успокойся, Жданчик. Это я так – мазохизмом занимаюсь. У тебя научился. Я же прекрасно понимаю, что ничего мне с ней не светит. И рыпаться даже не собираюсь, не такой я конченый, как ты думаешь. Зачем разоткровенничался? А может, я подбодрить тебя хотел. Сказать, что завидую. Похлопать по плечу и искренне поздравить – тебе действительно повезло в жизни. Спросить совета – где мне теперь такую же Катю найти?

«Таких больше нет», - невольно промелькнуло в голове у Андрея. Ему вдруг искренне стало жаль друга. С ума сойти – у Малиновского наступила ломка, он в начале долгого пути к переосмыслению себя, это пугает его не по-детски, он растерян и от этого взбешен. И все это – из-за Кати, для которой он когда-то сочинял ту мерзкую инструкцию. Все-таки блистательное у Всевышнего чувство юмора.

…Затренькал сотовый, Жданов выхватил его из кармана. Милко.

- Андрей, у мЕня на экране твой пропущЕнный звОнок.
- Да, Милко, - торопливо ответил он. – Мне нужно название отеля в Париже, в котором ты жил и в котором сейчас Катя.

Тот сообщил название и тут же заинтересовался:

- А зачем? 

«Не твое дело», - подумал Жданов, но все-таки сдержался:

- Я не могу дозвониться до Кати, а мне надо срочно с ней поговорить.
- Ты ТИран, - вздохнул дизайнер. – Как был им, так и Остался, хотя уже не презИдент. Она там пропадает на переговорах, а ты ей и по вечЕрам отдохнуть не даешь. К ней жЕних сегодня улЕтел, а ты собираешься им кайф слОмать.
- Что?..
- Я говОрю – Серж к ней поехал. Я ему два часа нАзад звонил, а он, оказЫвается, уже шагает по Монмартра.

* * *

- И что же я такого важного помог тебе понять? – спросил Сергей.
- Сейчас, - кивнула Катя, - сейчас скажу…

Она перевела дыхание.

- Ты помог мне сейчас понять, что мне никто, кроме Андрея Жданова, не нужен.       

* * *

«…Какое странное состояние. Эта роскошная обстановка, эти портьеры, эти свечи и канделябры – будто реквизит к какой-то пьесе, не имеющей ко мне никакого отношения. Сияет хрусталь, томится в ведерке со льдом бутылка шампанского «Дом Периньон», звучит великолепная музыка, а мне тошно от всего этого, мне хочется бежать. Почему? Да потому что все это – не про меня, а про кого-то другого. Это все мишура, она не имеет никакого значения, если нет рядом того, кого ты любишь. Я вообразила себе, что мое прежнее сердце умерло. Я что, совсем забыла анатомию?  Сердце одно, оно живет только один раз и дается человеку только раз – что же я, глупая, похоронила его раньше времени? Эта заманчивая головокружительная обстановка вызывает во мне желание разбить к чертям хрусталь, растоптать кубики льда, задуть огоньки свеч и выйти отсюда на волю.

«Я не могу без этого человека, и мне никого не надо, кроме него».

Интересно, что чувствовала птица Феникс, когда отряхнула с крыльев пепел и вновь увидела свет?.. Наверное, то же, что и я. Будто ключ повернулся в ржавом замке, нехотя поддалась железная дверь, и хлынул поток горячих ослепляющих лучей.

…Маленькая смерть не превратилась в большую. Она повержена жизнью.

Мне не нужно никаких идеальных отношений. Я не хочу ничего идеального, хочу весь спектр эмоций – от радости до горести, лишь бы это было моим, и ничьим больше.

…Я люблю тебя, Андрей. Все живо между нами, ничего мы не убили, только очень сильно покалечили, но любовь выкарабкалась из небытия, зализала раны – у нее оказался воистину космический иммунитет. Ты нужен мне любым, Андрей Жданов, будь каким хочешь – добрым и нежным, злющим и сумасшедшим, ничего мне больше не страшно, я верю тебе, я верю в нас. Меня обнимают теплые ласковые лучи, я вижу, как рушатся стены подземелья, с грохотом осыпаются камни под напором свободного ветра и света».

…Катя ушла в свои мысли и почти забыла на какое-то время о Зарицком. Наконец, спохватилась и подняла на него глаза. Он выглядел спокойным и занимался самым будничным делом – открывал шампанское. Почему-то это ее напугало.

- Сереж… Ты слышал, что я тебе сказала?
- Слышал, - кивнул он. – Ты сказала, что тебе нужен Андрей Жданов. Вот я и открываю шампанское. Разве это не повод для тоста?
- Ты сейчас серьезно говоришь, или это такая странная шутка? – Катя насторожилась еще больше.
- Да какие шутки, Катюш, - Зарицкий наполнил бокалы искрящейся жидкостью. – Почему бы нам не выпить за любовь? Это же совершенно уникальное чувство. А главное – не объяснимое логикой. Вот чем объяснить, например, мою любовь к тебе, в то время как ты принадлежишь другому? Изощренным мазохизмом? Так я вроде им не страдаю, на учете в психодиспансере не состою, реакции нормальные. Просто люблю – и все.
- Сережа, - к страху от его непонятного поведения примешалось острое чувство вины. – Прости меня. Мне надо было сказать тебе раньше, нельзя было тянуть. Ты не должен был лететь сюда и устраивать мне сюрприз. Все получилось очень красиво, но эффект оказался обратным – я поняла, что никогда не смогу быть с кем-то, кроме Андрея. Но ты… очень дорог мне, и мне больно оттого, что я теряю такого друга.
- А кто тебе сказал, что ты меня теряешь? – спокойно спросил Сергей. – Вот он я, никуда не делся. Попробуй шампанское – оно божественное.
- Ты… странный очень, - пробормотала Катя – ее охватил озноб. – Мне почему-то страшно…

* * *   

…Жданов сунул мобильник в карман и повернул голову к бармену:

- Виски. Двойной.
- Опаньки, - присвистнул Малиновский. – Что-то этот вечер начинает меня напрягать. Вода с лимоном несвежей оказалась – решил ее виски перебить?.. Андрюх, ты чего? Из-за меня, что ли? Да не обращай ты внимания! Чушь я несу, чушь! Это из-за авитаминоза. Я ж про Катю чисто теоретически сказал, чего ты так близко к сердцу принимаешь?..
- Заткнись, - кратко приказал Андрей и осушил бокал залпом.
- Жданов… - от испуга Ромка даже протрезвел. – Че случилось-то? Тебе чего такого Милко наговорил, что ты на неандертальца стал похож? Он что, в приступе безумия сжег всю свою новую коллекцию, как Гоголь – «Мертвые души»? Уволился из Зималетто и устроился в сауну выдавать номерки?

«Мертвые души, - только это словосочетание зацепилось за сознание Андрея. – Мертвые души».

- Ну, все, - обреченно пробормотал Роман, видя состояние друга. – Не знаю, что опять стряслось, только сейчас будет угрохана бутылка виски, потом еще одна, потом пара десятков морд будет разбито, в числе которых и моя, и закончится все либо в отделении милиции, либо в ближайшей канаве. Убереги Бог все тяжеловозы, которые встретятся на твоем пути.
- Ошибаешься, - Жданов поставил на стойку пустой бокал, гигантским усилием воли приводя себя в чувство. – Пить я больше не буду, это бесполезно. Мне надо идти. 
- Стой! – Ромка схватил его за руку. – Я не уверен, что тебя можно отпускать одного. Вот куда ты сейчас направляешься? На поиски приключений?
- Домой, - ответил Андрей, высвободил свою руку и пошел к выходу.

…Сел за руль, взялся за ключ зажигания, но не повернул – обозвал себя мысленно всевозможными словами, единственным приличным из которых было слово «псих». Надо успокоиться. Допустим, улетел этот «не гей» в Париж – решил сделать Кате сюрприз. Она вполне могла об этом не знать. Он обкладывает ее со всех сторон, обкладывает мастерски – вот в чем все дело. А Милко болтает про «жЕниха» просто от непонимания ситуации, и еще оттого, что язык без костей. Нет, Катя не могла позвать его сама, она не способна так поступить, это же Катя, его Катенька… 

«Почему же твоя Катенька тебе не звонит именно в тот день, когда Париж осчастливлен прибытием модного московского стилиста?» - коварно и вкрадчиво поинтересовался чей-то голос.

Жданов с силой двинул кулаком по рулю, чтобы этот голос заглушить. «Катя не звонит, потому что очень занята. Даже если она встретилась с этим Сергеем – это ничего не значит. Она собиралась сказать ему, что ничего между ними не будет, – именно это она и сделала. С ней все в порядке. Она позвонит мне – очень скоро. Только я все равно не стану ждать. Я поеду домой и буду звонить в отель».