Рейтинг: от PG-13 до R
Пейринг: Катя/Андрей
Жанр: мелодрама, драма
Примечание: действие начинается в тот день, когда Катя побывала у стилиста и «похорошела», то есть после драки Жданова с хулиганами и незадолго до Катиного дня рождения. Все сериальные события до этого момента сохраняются полностью.
- Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев...
- О, не клянись луною, в месяц раз меняющейся!
Это путь к изменам!
- Так чем мне клясться?
- Не клянись ничем…
Уильям Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Встает луна, и мстит она за муки
надменной отдаленности своей.
Лунатики протягивают руки
и обреченно следуют за ней.
На крыльях одичалого сознанья,
весомостью дневной утомлены,
летят они, прозрачные созданья,
прислушиваясь к отсветам луны...
Б.Ахмадулина
Настанет Ночь моя, Ночь долгая, немая,
Тогда велит Господь, творящий чудеса,
Светилу новому взойти на небеса.
- Сияй, сияй, Луна, всё выше поднимая
Свой, Солнцем данный, лик. Да будет миру весть,
Что День мой догорел…
И.Бунин
Недосягаемо-крылата,
Сквозь тени зыбких облаков
Взлетает Лунная соната
Над перекрестьями веков.
За счастья миг грядёт расплата.
Но в дымном пламени костров
Всё так же жертвенно и свято
Сияет Лунная любовь.
И, недоступна власти злата,
Пройдя сквозь сумрачность времён,
Мерцает Лунная соната,
Даря ночам жемчужный сон.
А жизнь ни в чём не виновата -
Её движенья строгий ход
Диктует судьбы - как Соната
Диктует темам свой черёд.
...Над неизбежностью заката
Взойдёт прощеньем звёздный свод...
И плачет Лунная соната,
Роняя в Вечность капли нот.
Л.Кленова
1
…Бывает так – не задался день. С самого утра.
Неприятности для Тани Пончевой начались с напольных весов, красующихся в левом углу ванной. Встала, проследила за качающейся стрелкой – Господи Боже… Плюс полкилограмма. Ну, с чего? Пирожных не ела, накануне в «Ромашке» позволила себе тоненький хлебец с чаем… ну, джема немного на нем было. Вечером жевала зеленый салат без майонеза. Правда, три порции… Так ведь зеленый же! Без майонеза! Откуда этот довесок – в полкилограмма?!
Вконец расстроенная Татьяна прибыла на работу (жутко вспотела в метро, у здания Зималетто чуть не поскользнулась на декабрьской наледи, подвернулся каблук). Все говорило о том, что день будет богат на неприятные сюрпризы (глубоко в сознании жила пословица – олицетворение народной мудрости: «Пришла беда – отворяй ворота»). Так оно и получилось.
…Сначала чуть не уволили Машу Тропинкину. Та явилась на ресепшен с солидным опозданием да с Егоркой под мышкой, уже после того, как были подготовлены документы на ее увольнение. Только усилием женсовета и Федьки да благодаря неслыханному благородству Киры Юрьевны удалось погасить конфликт и оставить Марию на ее законном месте. Нервов было потрачено столько, что Татьяна не удержалась – нырнула в туалет и, запершись в кабинке, ненавидя и презирая себя, слопала пару бутербродов и эклер на закуску. Вместе с насыщением и успокоением пришло омерзительное чувство стыда – представились чудовищные цифры на весах, они виделись эдакими жирными монстрами с клыкастыми ухмылками (самые кассовые западные фильмы ужасов отдыхают…). От расстройства всплакнув, Танюша мысленно поклялась себе забыть, что такое еда, как минимум на ближайшие сутки.
…Не тут-то было. В середине дня в офис явилась Катя Пушкарева в диком прикиде – «отворотясь не налюбуешься». Узрев в коридоре подругу – помощника президента компании - в чем-то ядовито-желто-сиреневом, раскрашенную как попугай и с поросшим бурьяном огородом на голове, несчастная Пончева выронила стопку бумаг, тут же разлетевшуюся стайкой, из-за подкосившихся ног упала на диван и испугалась настолько, что испытала новый яростный прилив голода. И все это закончилось постыдным, унизительным актом – новым запиранием в кабинке и оприходованием булочки с начинкой из вареной сгущенки.
Совсем пригорюнившись, Таня поплелась восвояси, добралась до рабочего места, где тут же разлился трелью рабочий телефон и деловитый голос Шурочки Кривенцовой возвестил:
- Пончита! Через полчаса встречаемся у лифта. Говорят, сегодня в «Ромашке» отменный гуляш!
…Самое ужасное – слово «гуляш» вызвало садистское слюноотделение и нытье в желудке, словно и не перекусывала она только что. Посылая на свою голову проклятья, Пончева пробормотала в трубку:
- Иду…
…Чувствуя себя в плане веса слонихой в завершающей стадии беременности, Татьяна вдруг вспомнила – за треволнениями сегодняшнего дня она так и не донесла до Урядова контракты с моделями, которые отобраны Милко для примерок. Значит, если не сделать этого немедленно, Георгий Юрьевич может впасть в нешуточный гнев и обрушить громогласную ярость на свою секретаршу. И чем это для нее обернется? Еще одним приступом голода?..
Осталось вспомнить, где она оставила эти контракты, быстренько подкинуть их Урядову и бежать к девочкам (то бишь к приятно будоражащему слову «гуляш»). Эх…
Напрягая память, захламленную суетой первой половины дня, Таня мысленно проследила свой путь с бумагами в руках: вот она выходит из кабинета Андрея Палыча и решает пройти через конференц-зал – так короче… Стоп. Что-то ее там отвлекло… А! Ну, разумеется, зазвонил мобильный – муж что-то говорил про магазин автозапчастей, в который ему непременно нужно заехать вечером после обеда, и спрашивал еще, не надо ли чего купить к ужину. Говорить на ходу о таком важном понятии, как вечерняя трапеза наедине с любимым супругом, госпожа Пончева не умела, поэтому присела на край круглого стола, увлеченно перечисляя нужные продукты, а контракты… контракты положила рядом.
А потом… Потом возник шум в коридоре, громкий голос Короткова – шел разгар операции по спасению Маши Тропинкиной, и Татьяна устремилась туда, в гущу событий. А про документы забыла, голова садовая.
«Только бы они были на месте! – взмолилась мысленно Таня, мчась к конференц-залу на предельной для нее скорости. – Сегодня такой хлопотный и богатый на переживания день, что я совсем не удивлюсь, если их не обнаружу… Значит, дополнительные нервы… Значит, дополнительная порция гуляша в «Ромашке»… Только не это!»
Но контракты – о чудо! – оказались на том месте, где она их оставила. Пончева на радостях кинулась к ним так стремительно, что споткнулась о ножку стула и практически легла на поверхность стола. Потревоженная стопка листов провалилась в отверстие в центре и с тихим «шмяком» приземлилась на пол.
Обозвав себя вполголоса неуклюжей коровой, Татьяна, кряхтя, полезла под стол – очень мешал живот.
И тут хлопнула дверь со стороны кабинета президента – в конференц-зал вошли двое. Пончевой прекрасно были видны две пары ботинок – черные и темно-коричневые. Жданов и Малиновский – сходу определила Таня, оцепенев от смущения и неловкости.
…Конечно, ничего предосудительного она не делала – всего лишь собирала листы бумаги. Можно было сразу обнаружить себя и объяснить начальству, чем именно она занималась под столом для заседаний. Но отчего-то Танечка впала в ступор и растерянность, затаила дыхание и поняла, что стыдливо краснеет, судя по жару в щеках. Представила, как, сопя по-медвежьи, выбирается «на свет белый» пред насмешливо-удивленными взорами двух молодых красавчиков, демонстрируя им нелепую позу. За Романом Дмитричем не заржавеет: обязательно сказанет что-нибудь ехидное – уж больно остер на язык. Да и Андрей Палыч от вице-президента не больно-то отстает в этом вопросе… Вот черт!
Пончева усиленно размышляла, как с наибольшим достоинством выйти из дурацкого положения, в котором очутилась, меж тем две пары ботинок приблизились к столу, поверхность слегка скрипнула – добры молодцы воссели прямо над головой «партизанки Тани», и раздался голос Романа:
- Так, спокойно. Всё продумано. Мы с тобой это уже проходили. Представь, что Катя – это не Катя, а Анастасия. И всё – сыпь комплиментами, сыпь!
«Ни фига себе!» – созрело в голове у Татьяны, и к пылающим щекам подключились не менее пылающие уши, едва она осознала, что невольно присутствует при неком пикантном разговоре, явно связанном с похождениями господина Жданова на стороне, и в истории этой задействованы две неизвестные женщины – некая Катя и некая Анастасия.
«Бедная Кира Юрьевна, - пришла следующая мысль, и Пончева тихонько вздохнула. – Вот подфартило ей – быть невестой столь отъявленного бабника… Ведь как пить дать – после свадьбы не успокоится, больно уж случай хронический…»
- И к чему это приведет? – отрывисто и недовольно спросил меж тем Жданов.
- К тому, что компания, между прочим, дружок, останется в твоих руках, - сурово заметил Малиновский, на что Андрей безапелляционно заявил – как припечатал:
- Я с ней спать не буду!!!
- С фоткой-то? – усмехнулся Ромка. – Тихо, тихо. С фоткой спать не надо. А вот с Катей…
…Сидящая под столом Танюша вообще позабыла о таком естественном и жизненно необходимом для человека процессе, как дыхание. Теперь она мечтала только об одном: не быть обнаруженной ловеласами – уж больно хотелось дослушать их захватывающий разговор до конца и помчаться потом докладывать о нем женсовету. Вот только пока совсем ничего непонятно. Жданов отказывается спать с какой-то Катей, а Малиновский на этом настаивает, называя в качестве причины сохранение компании. Что за отсебятина? И при чем тут некая Анастасия?
- Ну, я тебя понимаю, - протяжно вздохнул Роман. – Я тебя очень хорошо понимаю. Я бы после такого вообще никогда в жизни не заснул. Но есть такое слово – надо…
- Так нечестно! – выпалил президент в сердцах. – Катя – не Волочкова!
- Я с тобой совершенно согласен, - не стал спорить Малиновский. – И это очень жалко…
«Волочкова? – ошалела Пончева. – У Жданова что-то с Волочковой?! Вот это сенсация века! А что это за Катя, с которой Андрею Палычу надо спать, от чего он отбрыкивается с яростным упорством?..»
…Ромка меж тем разлился соловьем, рассуждая о Волочковой и не жалея при этом лестных эпитетов. В разгаре его пламенной речи раздался стук в дверь, и Татьяна из своего «блиндажа» углядела нарисовавшиеся в проеме коричневые сапожки.
- Андрей Палыч, - произнес застенчивый голос Пушкаревой. – Извините, Роман Дмитрич… Я пойду пообедаю, можно?..
- Конечно, - излишне торопливо откликнулся Жданов. – Конечно, Катенька, идите…
…Коричневые сапожки скрылись.
- О Боже! – театрально простонал Жданов. – Ну, почему же Волочкова-то не работает в Зималетто, а?..
…Больше Таня ничего не слышала. Застучало, забухало в ушах, по спине, неприятно щекоча, поползла капелька пота.
«Конечно, КАТЕНЬКА, идите…»
«С фоткой спать не надо. А вот с КАТЕЙ…»
Нет, не может быть.
Просто совпадение имен!
Речь о другой Кате, о ЧУЖОЙ Кате, некоей одиозной личности, наверняка бизнесвумен… от которой почему-то зависит сохранение компании. Деловой партнер? Может, Жданов ей крупно задолжал и… теперь, теперь… Что теперь?.. Если он с ней переспит, ему что – долг простится?.. Ерунда какая-то...
«Я бы после такого вообще никогда в жизни не заснул…»
После какого – ТАКОГО?
Почему так ужасна перспектива интима с этой дамочкой – и для Малиновского, и для Жданова?
Ответ может быть только один: она их не привлекает как женщина. Она им не нравится как женщина. Если точнее – КАТЕГОРИЧЕСКИ не нравится. Потому что, в отличие от Волочковой, она… она… НЕКРАСИВАЯ.
Пушкарева…
НЕТ! – снова затопила пугающее открытие волна протеста. – Нет, нет, нет, нет! Мало ли на свете некрасивых Кать! И потом, Катька Пушкарева вовсе не некрасивая, просто она своеобразная и скромная… старомодная немножко, и…
Садистское воображение тут же напомнило устрашающую картинку: новый Катин «имидж», прости господи. Хотела превратиться в красавицу, а получилось – изуродовала себя. Для кого она так старалась? Для своего Николая?... Которого до сих пор… и в глаза-то никто… не видел?.. Или…
Нет! – по-прежнему сопротивляется все существо Татьяны Пончевой, скрюченное под столом в неудобной позе, но это отчаянное «нет» постепенно захлебывается в других картинках-воспоминаниях…
…Вот Катя, нервная и побледневшая, выговаривает Тане за то, что она посмела при Андрее Палыче заикнуться, что звонил Николай Зорькин, ЕЕ ЛЮБИМЫЙ.
…Вот на показе Жданов подходит к Пушкаревой, берет ее за руку, касается плеча и что-то говорит, говорит тихо и проникновенно… а потом Катюша стоит в столбняке, и у нее лицо уроженки Планеты Трех Лун из Туманности Андромеды, только что снявшей скафандр и впервые узревшей Землю.
…И бесконечные «авралы» по вечерам – начальника и его помощницы.
…И упорный интерес Жданова к личной жизни Кати (бедная Танечка прошла пытку коньяком на голодный желудок)… и к гаданиям Амуры.
…Нет… - стонет еще не до конца задушенный протест. Не может быть, не может…
Наконец, вспомнив, как надо дышать, Татьяна с трудом высвободила из паралича легкие путем глубокой дыхательной гимнастики. Вместе с бесшумными вдохами и выдохами она опять внушает себе: всё это чушь! Разыгравшееся воображение! Ни при чем Катька! А до похождений Жданова с Малиновским Танечке нет никакого дела – пусть Кира Юрьевна беспокоится, это, как говорят не совсем грамотные люди, «ейная» головная боль!
Чертовщина, наваждение, только и всего!..
- Ладно, пошли пообедаем, - ворвался в затуманенное сознание Пончевой голос Андрея, закруглившего, наконец, свои восторги по поводу «балерины всея Руси» - волоокой госпожи Анастасии.
- Пошли, - энергично поддержал его Роман и спрыгнул со стола. – Как ни крути – голод не тетка. Это так же верно, как то, что Пушкарева – не Волочкова. Кому всё, кому ничего. Закон сохранения энергии. Что ж поделать, дружище, - не повезло тебе. Зависишь не от Настеньки, а от Катеньки. Такова суровая «се ля ви». Пора вмазать по аперитиву.
- По двойному, - невесело пробурчал Андрей, и две пары ботинок – черная и коричневая – бодро прошагав по полу, скрылись за дверями.
…Просидев еще пару минут оцепенело в нелепой позе, Татьяна покинула вынужденный «пункт дислокации» и застонала от боли в стенающих от длительного скрюченного состояния конечностях. Сжимая в руках листки с контрактами, сделала несколько шагов и привалилась к стене, машинально отмечая обескураженным взором непорядок в папках на полках, бутылочки с минералкой и кем-то забытый бежевый крепдешиновый шарфик, сиротливо висящий на спинке одного из стульев.
Иллюзий не осталось.
…«Пушкарева – не Волочкова. Кому всё, кому ничего…»
…Все-таки Катька.
…Та, с которой Жданов «спать не будет», но ему все-таки, судя по утверждению Малиновского, «придется». Причина – сохранение Зималетто.
Почему?..
Что происходит?..
Откуда – этот сокрушительный цинизм?..
Откуда – эта зависимость Андрея Палыча от Кати Пушкаревой, настолько сильная, что молодчики всерьез обсуждают укладывание ее в постель к Жданову как единственный выход из положения?..
В чем проблема?..
Почему они решили, что это ВОЗМОЖНО?.. Вот так… С Катькой…
Она что же… Влюблена в шефа?..
Или он… влюбил ее в себя?..
А Зорькин… что? Вымысел?.. Для отвода глаз?.. Или…
…Головокружение настигает несчастную, разобранную на потерянные составляющие Пончеву. И тут пронзительно верещит мобильник, подвешенный на шнурочек и уютно покоящийся меж ее «неслабых» прелестей.
- Танюха! – свирепо завопила в трубку Шурочка. – Ты решила заморить нас голодом? Ну сколько можно тебя ждать?!
- Иду… - выдавила в ответ Татьяна. – Сейчас… Только бумаги Урядову занесу… Я мигом…
…Двинулась на ватных ногах прочь из конференц-зала. Думала только об одном: сейчас придется, как ни в чем не бывало, смотреть Кате в глаза. Улыбаться. И трещать о пустяках...
…Как-то добрела Танюша Пончева до кафе «Ромашка». Ничем не выдала себя – помогло то, что женсоветчицы балаболили всю дорогу без устали и наперебой, хихикали, обсуждая что-то животрепещущее, и можно было легко не встречаться взглядом с Катей.
И за столом тоже была возможность не выдать собственное смятение – оживленный треп продолжился.
…Татьяна ковырялась вилкой в остывшем гуляше, напрочь потеряв аппетит (конец света!), и осторожно, исподволь, приглядывалась к Пушкаревой – зрение выхватывало дикий, вычурный макияж, алеющие щеки, лихорадочно поблескивающие карие глаза. С легкой подачи Тропинкиной говорили о сексе, и тонкие Катины пальцы трепетали, едва удерживая столовый прибор.
«Пушкарева – не Волочкова. Кому всё, кому ничего…»
…Фразы Малиновского преследовали, не отпускали Пончеву. Блокировали вкусовые рецепторы – эдакий новейший суперпоглотитель жира. Запатентовать бы его вице-президенту Зималетто – озолотился бы…
…И опять: «Не может быть…»
…И ледяной насмешливый голос: «Может. Или тебе пора лечиться… от слуховых галлюцинаций».
…Очнулась Таня от проникновенного, серьезного заявления Тропинкиной:
- Кать… Если мужчина не интересуется тобой как женщиной, значит, ты ему как женщина неинтересна. Значит, он тебя использует. Значит, он врет тебе!
Что-то сжалось болезненно у Танечки в области желудка – что-то, что почти отторгло пару глотков морковного сока.
- Ну, подожди, - смущенно пробормотала Шурочка. – Катя же сказала, что он… хороший.
- Да хороший-то он хороший! – вмешалась мудрая Ольга Вячеславовна, затягиваясь дымом. – Но, Кать, ты прислушайся к себе… Он тебя не обманывает?.. Не использует?..
- Нет… - прошептала Катерина, обведя сидящих за столом растерянным взором. Сквозь секундное замешательство проступила смешная, почти детская решимость, твердое убеждение, и она уже уверенней повторила: - Нет.
«Ох, дурочка… Наивная дурочка… Занесло рыбку-пучеглазку в бассейн с крокодилами…» - тоскливо подумала Пончева и отодвинула от себя тарелку – от запаха мяса тошнило.
- Тань, ты не ешь ничего, - обратила вдруг внимание на удивительный факт Светлана. – Ты не заболела?
- И молчишь весь обед, - подхватила Кривенцова. – Случилось что-то?
- Неприятности? – Катя тоже повернула лицо к Пончевой – сквозь круглые окуляры из ее карих глаз светилось искреннее беспокойство, забота. Что-то наивное и чистое – светлый хрусталь…
- Все в порядке, - Татьяна отвела от нее взор. – Я же… это… на диете… Вы же знаете…
- А зачем гуляш-то заказала? – захихикала Шура, но ее перебила глянувшая на часы Ольга Вячеславовна:
- Девчонки, время! Уже лишних десять минут просидели! Милко мой там уже наверняка в истерике бьется…
- Я сейчас… - Катя засуетилась, подхватила свою сумочку, поднялась, порозовев лицом. – Я мигом! Подождите меня, пожалуйста.
И устремилась по направлению к дамской комнате.
- Всё! – шумно выдохнула Тропинкина, мрачно усмехнувшись. – Прихорашиваться пошла!
…Женсовет горячо заспорил – надо или не надо говорить Кате правду о ее ужасающем виде. Таня опять ничего не слышала, кроме зловещих, как карканье ворона, слов, прочно поселившихся в памяти, выбрав ее, кажется, постоянным местом жительства:
«Ну, я тебя понимаю. Я тебя очень хорошо понимаю. Я бы после такого вообще никогда в жизни не заснул. Но есть такое слово – надо…»
- Пончита! – прокричала ей в ухо Шурочка. – Ты где? С нами или на вершине Джомолунгмы?.. Между прочим, речь идет о нашей подруге! Как насчет – «один за всех, и все за одного»?
- Да, - прошелестела Татьяна чуть слышно. – Один за всех, и все… - задохнулась, закашлялась – не осилила до конца лозунг «мушкетерш». - Всё верно. Девочки… Нам действительно есть, что обсудить… по поводу Кати. Только всё гораздо хуже, чем просто новый неудачный имидж.
- Хуже? – насторожилась Уютова.
- Да куда уж хуже, - фыркнула было Тропинкина и тут же, хорошенько разглядев выражение лица Тани, оставила шутливый тон, подалась к ней, навалившись пышной грудью на край стола: - Не пугай. Что ты имеешь в виду?
- Не здесь, - быстрым шепотом ответила Пончева, заметив приближающуюся к ним Пушкареву. – Сейчас дружно идем в Зималетто, разбредаемся по рабочим местам. Встречаемся через полчаса в курилке.
- Ну что, идем? – Катя улыбалась, доверчиво глядя на подруг. – Я готова.
- Ид-дем, - нервно откликнулась Татьяна и встала, упорно не поднимая ресниц (боялась соприкосновения с излучением светлого хрусталя из-под Катиных окуляров). – Давно пора. Урядов там, наверное, рвет и мечет…
…Когда вышли из «Ромашки», обнаружилось, что мелкая снежная крупка заметает «стеклянную» наледь под ногами. Катя брела последней – шагала неуверенно, скользила сапожками, жмурилась, любовалась поземкой. Вперемешку со снежинками кружились, не давали покоя тревожно-радостные мысли: отныне она другая, обновленная, потому и мир стал другим – словно история всего живого на Земле началась заново. Повеселели даже автомобили – по-новому, нежной музыкой тарахтят их моторы… более празднично, что ли. И серое небо не выглядит хмурым – нет, оно мерцает… оно такое непостижимое, такое красивое… серебряное с отливом. Перламутровое.
…Разве может быть как-то иначе?.. Ведь кровь обновилась, исторгнув из себя излишек тоски и одиночества, обид и неудач – как обилие умертвляющих лейкоцитов. Кровь насытилась интенсивным алым цветом жизни. Потому что…
«Потому что Андрей любит меня».
2
…В штаб-санузле воцарилась тишина. Слышно было, как тихонько и монотонно капает вода из незакрученного как следует крана в умывальнике: плямс, плямс, плямс…
- Тань… - нарушила наконец затянувшуюся паузу Кривенцова. – Может, ты все-таки… как-то не так расслышала? Неверный вывод сделала? Так бывает – ну, типа игры в испорченный телефон. Один говорит что-то, другой это «что-то» искажает, третий…
- Шур, - тихо остановила подругу Тропинкина, и та обреченно умолкла.
Действительно – за эту соломинку хвататься было бесполезно, поскольку никакой соломинки, по сути, не существовало вовсе. Уже трижды Пончева повторила дословно разговор Жданова с Малиновским в конференц-зале – настолько исчерпывающий, что вопросов практически не оставалось. Вернее, их была уйма, но они уже касались подробностей и деталей.
- Блин… - мрачная как туча Маша в сердцах двинула носком сапога по дверце туалетной кабинки. – Романа надо кастрировать. Прилюдно! На Красной площади! Под бой барабанов! Нет, лучше под марш «Прощание славянки»! Там слова очень подходящие – плач по его мужскому достоинству: «Прощай, не горюй, прощай и слез не лей…»
- А почему только его кастрировать? – вздохнула Света. – Кажется, это Андрей Палыч собирается… Катю в постель уложить… по каким-то непонятным коммерческим соображениям…
- Так ведь именно Малиновский Жданова на темное дело подбивает! – будучи не в силах усидеть на месте, Мария вскочила и теперь возвышалась над подругами в воинственной позе – широко расставив ноги, сунув руки в карманы брюк и слегка раскачиваясь вперед-назад. – Стратег… твою мать! Знала, что он гад, но чтоб настолько!
- Амур, может, ты погадаешь, чего там и как? – жалобно спросила Татьяна, сморкаясь в платок.
- Да какие гадания! – отсекла Амура и стряхнула длинный нарост из пепла с сигареты, не попав в пепельницу, – прямо на пол. – Разуверишься тут в гаданиях, когда такое! Меня вот что интересует – а как с этим Зорькиным? Он есть или его нет? Его нет или он есть? Миф или реальность? Лично мне всегда казалось странным, что Катька его прячет! Даже фотку ни разу не показала!
- Да отвечаю – вымысел это, - заявила сквозь зубы Маша. – Шифровалась Катька, чтоб мы чего не заподозрили! Нет у нее никого, по Жданову сохнет! А тот и рад воспользоваться!
- Да как же нет, когда я с ним лично по телефону разговаривала, - растерянно пробормотала Таня. – Он же…
- Разговаривала – и что? – злясь, перебила Мария. – Подумаешь – некий Зорькин попросил к телефону Пушкареву! Может, это ее брат двоюродный или дядя Коля из Алупки! Или сосед по лестничной клетке, с которым она в шахматы играет! Да где это видано, чтоб парень за своей девушкой ни разу на работу не заехал – а ведь Катька утверждает, что он при машине! Туфта это все!
- Понять бы, в чем зависимость Андрея от Катерины, - вмешалась рассудительная Ольга Вячеславовна, на нахмуренном лбу которой пролегла глубокая складка. – Если зависимость – значит, финансовые проблемы, не иначе. Свет, ты по этой части. У Зималетто есть долги? Катя имеет к этому какое-то отношение?
- Да откуда я знаю! – расстроено откликнулась Светлана. – Я ж простой бухгалтер! А Катя исполняет обязанности финансового директора. До меня только десятая часть документов доходит!
- Короче, делать чего будем? – Шура щелкала, щелкала зажигалкой (та не выдавала огня, только искру высекала, и Кривенцова яростно отбросила ее в дальний угол туалетной комнаты, а сигарету смяла).
- А что мы можем? – всхлипнула Пончева. – Припереть Катю к стенке? Все ей рассказать? Узнает правду - на всю жизнь людям верить перестанет!
- Пончита, вот только классику советского кино не цитируй! – поморщилась Тропинкина. – Не до параллелей сейчас! У нас тут не кино, милая! У нас тут жизнь! В которой сказкам места нету – уж мы-то знаем! Все, поголовно! Жданов с Малиновским явно не на пыжиковую шапку спорили, сто процентов – в деньгах дело! Происходит какая-то мерзопакостность, завязанная на финансах, прямо на наших глазах – и что, молчать?! Да и Катька тоже… тихушница! Ведь обманывала нас! Была бы сразу откровенной – не засосало бы ее сейчас вот так… по самые уши… черт… по самую ее причесочку нынешнюю под брендом «Безотказное противозачаточное средство»! Тося, блин, Кислицына! Той-то простительно, у нее образование было – Симферопольское кулинарное училище, вот и не видела ни фига дальше чана с кашей! А Катька-то – золотая голова, красный диплом МГУ! Ну как она могла в такое дерьмо влипнуть?!
- Да образование-то при чем? – возмутилась Шура. – Влюбилась она и голову потеряла, это ж ясно. Да как не влюбиться, когда такой мужик… типа - внимание обратил?.. Крышу сорвало вместе с начинкой… за которую когда-то красный диплом дали.
- Значит, надо вернуть эту крышу на место, - запальчиво заявила Тропинкина. – Поднять с пола и прикрутить там, где росла! Без головы Катьке в этом зверинце не выжить – заглотят и не подавятся!
- Предлагаешь передать ей разговор Малиновского и Жданова? – негромко осведомилась Уютова, пристально глядя на Марию (взгляд был серьезен, спокоен, только в глубине глаз – всполохи темного пламени). – Вот так – с лету, нахрапом, ни в чем толком не разобравшись, руководствуясь подслушанным обрывочным разговором?.. Не зная ни нюансов, ни подоплек? Ты возьмешь на себя такую ответственность… пройтись ломиком по хрусталю, не имея на это никакого права?..
- Я?.. Нет… - оробела под взором-фотообъективом Ольги Вячеславовны Маша и машинально присела рядом с Амурой. – Так чего же получается… спускаем все на тормозах? Самоустраняемся? Как будет, так и будет?..
- Так нельзя, - испугалась Света, нервно нашарив в сумочке пузырек с валерьянкой – ее неизбежный спутник с начала бракоразводного процесса с Захаром. – Катя – наша подруга! Ее подло используют! И мы сделаем вид, что просто мимо проходили?! Как ни в чем не бывало за обедом в «Ромашке» продолжим - бла-бла-бла?!
- Нет, - в ужасе выдохнула Шурочка, представив на секунду перспективу пребывания в такой вопиющей фальши. – Да не сможем мы этого! Не получится! Потому что – один за всех…
- Давай без лозунгов, Шура, оставь их Дартаньяну и его сподвижникам, - сухо и скупо остановила ее Ольга Вячеславовна и быстрым, твердым движением загасила в пепельнице окурок. – Я знаю одно – нельзя действовать сгоряча. А то нагородим огородов. Давайте для начала просто успокоимся. Мы же ничего толком не знаем, все наши сведения – из подслушанного разговора. Нельзя переть напролом, не будучи уверенными, что распознали ситуацию на сто процентов.
- Так пока мы выжидать и осторожничать станем – может быть поздно! – взвилась темпераментная Тропинкина.
Не согласиться с ней было трудно, и женсоветчицы удрученно замолчали.
- Не знаю, как вы, девочки, - подала надломленный голос Татьяна, - а я отныне становлюсь одним сплошным слухом. Мы же как глухие были… и как слепые – ничего не замечали. Если нельзя вмешаться в ситуацию, не изучив ее досконально, значит – изучу досконально. Или… или поправиться мне за день на два килограмма!
- Перенесешь свое рабочее место под стол в конференц-зале? – невесело усмехнулась Амура.
- Понадобится – перенесу! – Пончева сердито зыркнула в ее сторону. – Можешь не сомневаться! Наши мальчики не очень-то шифруются, если треплются про свои делишки едва ли не в двух шагах от Катиной каморки! Они просто уверены в своей безнаказанности!
- А может, слежку устроим? – нервно хихикнула Шурочка. – Разделимся на две группы, одна будет следить за Катей, вторая – за Ждановым… Одолжим у Потапкина рацию…
- На три группы, а не на две, - хмуро уточнила Маша. – Третья будет пытать Малиновского раскаленным утюгом. Можно это буду я?
- Да хватит! – укоризненно произнесла Уютова. – Что за игры в шпионов? В детство впали? А не рановато?
- У вас есть другое предложение? – Тропинкина вскинула на нее сухие, очень внимательные глаза. – Вы, конечно, все знаете и понимаете… и в глубине души уверены: как бы ни была печальна Катькина дальнейшая участь, вмешиваться в ситуацию нам нельзя? Считаете – чему быть, того не миновать, да? А мы потом подберем то, что осталось от Кати, после того как Жданов перестанет от нее зависеть, и примемся ее по-сестрински утешать?.. Мол, жизнь не кончена, не все мужики сволочи первостатейные, встретится еще на твоем пути принц на белом коне?.. Так?..
…Не очень-то просто было Ольге Вячеславовне выдержать этот прямой, требовательный взгляд. И нужные слова не находились – их попросту не было.
…Бывает так: становится бесполезным тяжелый рюкзак за плечами, в котором покоится большущий жизненный опыт. А мудрость превращается в беспомощную старушку, замершую со своей клюкой у широкой автострады, по которой несутся с бешеной скоростью новейших марок автомобили.
- Я за то, чтобы Кате все рассказать, - нарушила очередную паузу сдавленным голосом Кривенцова. – И не тянуть с этим. Вот прямо сейчас – пойти и сказать.
- Отлично. Значит, голосуем, - подхватила Маша. – Я поддерживаю Шурупа, тянуть нельзя. Только, наверное, все-таки не сейчас, - тут же добавила она, обнаружив долю ужаса и паники перед подобным «разговорчиком», - лучше завтра. С утра. Надо хоть мысли привести в порядок – что говорить и как. Но н-не позже!
- Я против, - покачав головой, заявила вдруг Света, хотя совсем недавно утверждала прямо противоположное. – Ольга Вячеславовна права – нельзя пороть горячку, мы практически ничего не знаем. Надо выждать, потому что… можем всё только испортить.
- Да что там портить?! – воскликнула Тропинкина. – Ты за Жданова с Малиновским переживаешь, что ли?! Обломать их грандиозные замыслы боишься?!
- Я тоже против, - промолвила, наконец, долго молчавшая Уютова. – Совсем не уверена в правильности своего решения, но… ситуация слишком деликатная. Нельзя топать кирзовыми сапожищами там, где полагается ступать на цыпочках. Речь идет о человеческой душе.
- А я не знаю, - всхлипывала-всхлипывала до этого Татьяна, и прорвалось – заревела в голос, размазывая по щекам слезы. – У меня такая каша в голове-е-е! Я и с Шурупиком согласна-а-а! И с Ольгой Вячеславовно-о-ой! Я не знаю-у-у-у! Я воздерживаюу-усь!
- Поняли, поняли – ты воздерживаешься. Не реви, - проворчала Мария и подала ей оброненный на пол платок. - Таким образом, твой голос исключается. Два на два пока. Амур… - она обернулась к зималеттовской гадалке, которая все больше помалкивала и курила уже третью сигарету подряд. – От тебя всё зависит. Ты как?..
* * *
…Катя захлопнула дневник, протянула руку к выключателю на бра, и маленькая комната погрузилась во тьму. Нет, не в кромешную – она была разбавлена молочным лунным светом, струящимся сквозь неплотно закрытые шторы. С некоторых пор Катерина стала чувствовать некую странную связь с ночным светилом, то наливающимся круглым яблоком, то усыхающим в рожок. Разыгравшееся воображение, конечно… но такое стойкое ощущение, что луна ГОВОРИТ с ней, вот только непонятно – о чем.
…Когда они начались – вот эти нелепые мысленные беседы с луной? Да с того волшебного вечера – Вечера Вне Времени И Пространства, - когда Андрей объяснился ей в любви.
«Хочешь, я поклянусь? Вот этой вот луной. Она не даст соврать. Знаешь, сколько она видела таких, как я… влюбленных?..»
…Катя тогда невольно посмотрела сквозь лобовое стекло машины на черное, почти беззвездное небо, на котором единолично царствовал бледно-желтый диск. Глядел на нее пристально темными глазами-кратерами – лицо из космоса, зорко наблюдающее за людьми на планете Земля, разбирая их мысли и поступки, как под микроскопом, на составляющие.
…С тех пор луна не отпускает Катю – ни на мгновение с того момента, как солнце уступает ей черную «арену» Галактики. И сейчас течет к ней серебристыми лучами – неосязаемыми, но кажущимися прохладными, строгими. Почти… сочувствующими.
«Жалеешь ты меня, что ли? – грустно усмехнулась Катерина. Наблюдала за молочными отсветами на полу, устало хлопая ресницами, такими тяжелыми, словно на них осела лунная пыль. – За мой сегодняшний позор, да? Я знаю…»
…Слава богу, кошмарный день закончен. Он был таким полярным – от эйфории до стыда и унижения. Катя была даже благодарна Воропаеву, высмеявшему ее «новый имидж» со свойственной ему прямотой, - все стало понятным, встало на свои места, получило объективную оценку – она выглядела смешной…
…Теперь объяснимо странное поведение подружек-женсоветчиц – они изо всех сил улыбались, хвалили ее за «новаторство», а сами при этом, как очевидно теперь, ужасались и… молчали. Боялись обидеть.
«Зря… - вздохнув, подумала Катя, вбив подушку и прижавшись к ней щекой. – Зачем же так?.. Я совершила чудовищную глупость, потому что такая несуразная и есть по жизни, а они все видели… и промолчали…»
…Впрочем, Катерина не злилась на подруг. Она ни на кого не злилась – всё перекрывали воспоминание о любимых глазах и голосе, который вот уже столько времени звучит для нее музыкой, и неважно при этом – кричит он или говорит что-то ласковое.
«Да вы мне и так нравитесь… Я бы очень хотел видеть рядом с собой ТУ, прежнюю Катю, к которой я привык… Которая мне так дорога…»
…Катя улыбалась, бережно перебирая в памяти хранимые там слова Андрея – не упустила ни одного, для каждого нашлось свое местечко.
«Я так тебя люблю… Какое счастье, что ты есть у меня… Всё остальное неважно…»
…Тревога. Она коварно поджидает, выглядывает из-за угла, ее взор очень насмешлив. Он порождает вопросы, от которых хочется бежать, но они настигают – слишком уж проворные, шустрые – спринтеры по сравнению с Катериной, медлительной и неуклюжей.
«Тянет ли его ко мне как к женщине?..»
…Как будто ярче стал свет от луны. Чуть шевелится штора, кипит жизнь на просторах Вселенной – какое удивительное чувство, словно с неказистой и непримечательной Катей Пушкаревой почему-то заговорило все мироздание – целиком.
«Я люблю его. И, наверное, испытываю к нему то, что называется… ЖЕЛАНИЕМ. А он?..»
…Ветер из форточки касается пряди волос. Прикосновение похоже на поцелуй.
«Нет… Когда любишь, хочется человека обнять. Поцеловать. Дарить ему свое тепло, нежность... Нет… просто быть к нему близко. Крепко прижаться и никуда не отпускать. А он ведет себя совсем иначе…»
…Еще один порыв тревожного декабрьского ветра, опять всколыхнулась штора, расширив проем окна – свободный путь для потоков лунного света. Какая красивая она сегодня – ее величество Владычица Ночи. Только почему-то очень много печали в желто-молочном, с темными вкраплениями, лике.
…Да нет же, нет. Это болезненно разыгравшееся воображение. Издержки тяжелого дня.
…И все-таки… все-таки ползут змеи сомнений, и непонятно, способствует им луна или наоборот - противится.
«Нет, я понимаю, что надо быть осторожными. Но в любви иногда бывает достаточно одного взгляда. Одной улыбки. А он холоден…»
…Ответом на мысль о холоде – внезапный озноб. Катя сильнее кутается в одеяло – зуб на зуб не попадает. Северо-западный ветер, который дует в ее окно, - это он всему виной… Он виноват, что она так мерзнет… И надо бы встать, закрыть форточку и наглухо задернуть шторы… но почему-то нет сил, и потоки воздуха гуляют по комнате вперемешку с лунным светом.
…Чтобы согреться, достаточно секунды – только представить перед собой Андрея. Его улыбку, способную растопить ледяные глыбы Антарктиды, опередив в этом процессе глобальное потепление климата на планете.
…Катя закрыла глаза – жаркая лава потекла по венам. Наступало время ее торжества – предвкушения того, ЧТО ОЖИДАЕТ ЕЕ. Непременно…
«Ну, что же мне делать? Не могу же я… - румянец заливает щеки, невидимый в темноте, узреть его способна только луна, ее всевидящие лучи. – Хотя иногда так хочется… Ну, почему только мужчинам позволено проявлять инициативу?..»
…Стыдясь перед самой собой, Катерина прячется под одеяло. Подступает сон – пережидание часов до нового дня. Может, именно этот день явит ей полноту счастья?.. Ну почему – нет?..
…С неразрешимым вопросом она и засыпает, улыбаясь.
…Теперь в маленькой комнате только одно бодрствующее существо – луна. Мягкими отблесками гостит она на подлокотниках тахты, на обложке лежащего на столе дневника, на портрете Джона Леннона, висящем на стене. Роняет тихие слезы, которых никто не видит.
3
Несколько дней спустя.
- Простите, девчата! – Тропинкина, запыхавшись, ворвалась в туалет. – Десять минут не могла сорваться с ресепшена – звонки одолели, и это к концу рабочего дня! И чего им всем неймется, когда по домам давно пора!..
- Присаживайся, - хмуро предложила Шура, затягиваясь дымом. – У Пончиты новости есть.
…На Танечку было больно смотреть – прямо-таки олицетворение незаживающей вселенской скорби. Пухлые щеки бледны, руки безвольно сложены на животе, выпирающем из-под кофты (наверно, последствие «кабиночных» перекусов из-за усиленных переживаний – как она сама для себя определила). Смотрела перед собой грустными глазами, уже без слез.
- Выкладывай! – Маша плюхнулась на сиденье рядом с Ольгой Вячеславовной.
- Повез он ее… в кафе какое-то, - вздохнула Татьяна, в последние дни приобретшая смежную с основной профессию - «штатной подслушивательницы». – Я в кабинет зашла – пусто, из каморки бормотанье. Я туда, к дверям. Слышу - Катька говорит: «Я так скучаю…» Жданов ей: «Я тоже… Вот сегодня и будет наш с вами вечер…» Ну и – про кафе, или ресторан это, не знаю… Он даже название сказал, только я забыла… В общем, сгинула я оттуда, заявляюсь через пять минут – Андрей Палыч уже на своем месте заседает как ни в чем не бывало, по телефону с кем-то балакает. Я у Катьки спрашиваю: «Пойдешь с нами домой?..» А она смотрит на меня… Светится вся, как не знаю кто… Прям эта… как ее…Чаша Грааля… Девочки, у нее такой вид был… ну, одуревший совершенно, блаженный, как у юродивой… Смотрит и долго-долго не может врубиться, о чем я ей говорю… А может, она вообще с трудом вспомнила, кто я такая… Смотрит и наконец отвечает: «Не могу, у нас с Андреем Палычем деловая встреча… с поставщиками…»
- Б… - сорвалось с Машиного языка нецензурное словечко. – Извините, конечно… Как Катька мастерски научилась врать, а! Какие же слепошарые мы сами были! Все потому что в голову никому не приходило, что Пушкарева и Жданов… то есть, что он ее активно охмуряет, поскольку в какую-то кабалу к ней попал, а эта дурочка и рада – ведется за ним как телок… Стоило Танюхе треп Палыча с Дмитричем подслушать – всё, спала пелена! Да только один Катькин взгляд на шефа перехватишь – охренеть можно! Загорается вся так, что притронешься – и обожжешься!
- И сколько мы этих взглядов за неделю насобирали – не сосчитаешь, - уныло добавила Кривенцова. – Таится, таится, а выдает себя… Потому что влюблена по уши.
- Кстати, о кабале, - подала удрученный голос Светлана. – Я сегодня утром к Кате за компьютер попросилась – мол, платежку одну не могу отыскать, может у нее в папках сохранилась… Девочки, у нее там тьма документов на паролях. Просто тьма – раньше никогда такого не было. Значит, уйма секретной информации, известной только шефу и его помощнице… ну, и Малиновскому, наверно.
- Не зря же Ветров пытался Катин компьютер взломать, - вспомнила Мария. – Наверное, они уже тогда чего-то химичили, скрывали от всех… Вот и дохимичились… блин! Ну, что такого страшного могло стрястись, чтоб Жданов… до такой низости опустился, а?
- Дело ясное, что дело темное, - заключила Света. – Коммерческую сторону вопроса мы вряд ли узнаем – не станем же уподобляться Ярославу и компьютер взламывать… Да разве в этом дело? Дело в том, что Катя в беде… в самой настоящей беде, я не оговорилась. Другого слова просто не могу подобрать.
…Никто и не собирался ей возражать. В разговоре не участвовали Ольга Вячеславовна и Амура – последняя вообще не поднимала глаз, теребила бусы у себя на груди и покусывала нижнюю губу.
- Ох, Амурка, - вздохнула, повернувшись к ней, Тропинкина. – Вот проголосовала бы ты тогда, неделю назад, за то, чтоб Кате все сразу рассказать – все было б уже позади… То есть не все, конечно, Катюха бы страдала ужасно, может, вообще бы уволиться решила, бежать за тридевять земель… Но зато вранье бы закончилось! И пошел бы процесс исцеления – как после операции! А мы бы уж не отпустили ее, не оставили одну, держали… А ты: «Нет, я против… у меня интуиция…» - мастерски изобразила Маша интонации гадалки. - Ну и чего мы добились? Ситуация-то с каждым днем усугубляется!
- Да, интуиция, - тихо, но упрямо и с вызовом подтвердила Амура. – Я не могу к ней не прислушаться, а она мне говорила… говорила, что нельзя спешить с разоблачениями!
- А сейчас что говорит твоя интуиция? – усмехнулась едко Шурочка. – По-прежнему гнет свою линию? Верна политике партии? Нехай Жданов Катьку в постель укладывает, а потом избавляется от нее, да? Добрая у тебя… интуиция! А я вот, например… на шефа своего, Романа Дмитрича, смотреть уже не могу – морду перекашивает! Он, как обычно, с комплиментиками: «Ах, Шурочка, вы сегодня очаровательны, вам так идет эта блузочка…» А я даже подобия улыбки изобразить не могу – сижу и тупо пялюсь в монитор – типа, я так занята, что не слышу ни фига!
- Если честно… - Амура помрачнела, вздохнула, терзая пальцами бусинки. – Моя интуиция впала в ступор. Ничего не чувствую… Вернее, чувствую что-то, а разобраться в этих чувствах не могу…
- Ну вот, у Амурки интуиция в ступор впала, мы все тоже в ступор впали, сидим, сопли жуем, а Катька тем временем на свиданку со Ждановым поперлась! - сердито заключила Маша. - В кафешку или ресторанчик! А дальше – как в известном фильме: «А что было после ресторана?» - «Вы забываетесь, товарищ Новосельцев!»
- Ты думаешь, он ее… с ней… прямо сегодня? – испугалась Света.
- Откуда я знаю! – еще больше разозлилась Тропинкина. – Может, они… УЖЕ. Пока мы рассуждали да деликатничали!
- Надо было круглосуточную слежку устранить, - мрачно пошутила Шурочка. – В самый последний момент ворваться шумной толпой и с цветами: «Это была программа «Розыгрыш»! Катенька, Андрей Палыч в тебя вовсе не влюблен, он тебе по ушам ездил!» И Валдиса Пельша с собой прихватим – до кучи! Повеселимся!
- Шур, не ерничай, - тихо попросила Татьяна.
- Да я… это… на нервной почве, - нехотя призналась Кривенцова и шмыгнула носом – совсем по-детски.
- Вряд ли сегодня, - задумчиво произнесла Амура. – Я слышала, как Жданов Кире говорил, что задержится, но ненадолго…
- Подумаешь! Дурное дело нехитрое! – фыркнула Мария. – То есть недолгое! Прям по анекдоту: «Где ты шлялась всю ночь?» - «Пап, меня изнасиловали!» - «Это пятиминутное дело, а где ты шлялась всю ночь???»
- Девочки… - еле слышно прошелестела Пончева. – А я… кажется… решилась. Я – за то чтоб Кате все рассказать. Какие мы подруги, если знаем про такую чудовищность… и помалкиваем? Это страшно тяжело, но… необходимо сделать.
- Ну, слава богу. Пончита разродилась, - Шура посмотрела на Уютову – она сидела в полуоборота ко всем, по ее выражению лица абсолютно ничего нельзя было понять. – Ольга Вячеславовна, ну чего вы все молчите? У вас мнение не изменилось?
- А разве это имеет значение? – Уютова неторопливо закурила. – Вас теперь в любом случае – большинство. Я молчу, потому что у меня по-прежнему нет однозначного ответа на вопрос. Да, скрывать от Кати то, что мы знаем, - это неправильно. Согласна. С одной стороны. С другой – я и сейчас считаю, что перед нами – только видимая сторона айсберга. Нюансы и тонкости нам неведомы. Это огромная ответственность – взять и вмешаться в столь щепетильную ситуацию. Если говорить с Катериной – то очень осторожно. Может, расспросить ее для начала понастойчивей, что происходит в ее личной жизни?.. Вдруг она что-то нам сама расскажет?..
- Как же, расскажет! – Тропинкина безнадежно махнула рукой. – И под пытками не признается! Будет продолжать свистеть про Коленьку Зорькина, разливаться, как курский соловей! А нам что останется? Лыбиться и поддакивать?!
- Нет, - тихо и твердо произнесла вдруг Светлана, сосредоточенно глядя прямо перед собой. – Я тоже приняла решение. Как бы ни было тяжело – больше ни дня вранья. Девочки, мы не сможем иначе. Не сможем больше – с этой фальшью. Завтра же все расскажем Кате. Была не была.
…Повисла тишина, очень беспокойная, на пределе тревоги, на очень высоком градусе – минута принятия решения. Сосредоточенные затяжки сигаретным дымом. И опять «на арене» воцарился единственный звуковой эффект - зловредные капли из плохо закрученного крана, которым нет дела до людских страстей. С садистским упорством и монотонностью долбят они по темечку, будто надсмехаются: плямс, плямс, плямс…
- Девочки… - вдруг в ужасе пробормотала Таня. – Да как же Катьке завтра все выложить?.. Не получится… Я совсем забыла вам сказать… Случайно в личном деле Пушкаревой углядела… У нее завтра… ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ…
* * *
- Можно я руку не отпущу? Ну… подержусь?..
…Какое счастье – сжимать вот эту частичку любимого человека горячими вспотевшими ладошками. Понимала – глупо это, смешно. Они в ресторане (или это кафе – не уразумела) под названием… забыла название. Все забыла, ничего не помнит, голова – как решето, все второстепенное утекает, остается незамеченным. Ничегошеньки Катя не видит, вообще не соображает. Мир сконцентрировался в одной точке. Вселенная сузилась до небольшого овала – любимого лица. Есть только оно, а вокруг – пустота, небытие. Космический вакуум… Нет, еще есть его ладонь – большая, сильная, жилистая. Страшно отпустить. Стыдно при этом ужасно, но стыд не ничем не верховодит, не управляет - на троне, на вершине владычества – ЖЕЛАНИЕ касаться Его… беспрерывно. И непонятно, что делать с этой «приклеенностью», как с ней бороться, чем отдирать…
- Мы так редко с вами видимся… Бываем вместе…
…Произнесла и испугалась хрипотцы в собственном голосе – что он о ней подумает? Испугается?.. Смутится?.. По выражению его лица ничего нельзя понять – улыбается чуть-чуть, краешком губ, в стеклах изящных зрачков не видно глаз – отражается яркая иллюминация. Молчит какое-то время. Рука его горяча.
Но испугаться, ужаснуться своим смелым словам Катя не успевает – Андрей произносит:
- Кать… Идите ко мне.
…Господи боже, как волнующе и интимно это звучит. Мгновенный жар – от макушки до пят. Мгновенная паника: что значит… «идите ко мне»? Где они?.. Ах, да… В рес-то-ра-не… или в ка-фе… В неком заведении без названия. Оно напоминает еще неоткрытую планету. Необитаемый остров, где нет ничего, кроме вальяжного плеска волн и… всполохов солнца на поверхности моря.
…Жданов потянул ее за руку – и оглянуться не успела, как оказалась у него на коленях. Огляделась по сторонам в смятении, короткая мысль-ожог: что о них подумают?.. И тут же пропала куда-то вся такая незначимая шелуха…
…Как же он близко. В какую раскаленную лаву превращает очумевшую от такой густоты и раскаленности кровь. Все рядом, почти в запретной близости – и дыхание с легким, сладким (чего уж там говорить!) ароматом виски. И скрытое за пиджаком и рубашкой идеально красивое тело. И – самое главное! – восхитительное ощущение родства именно с ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ, с единственным, назначенным для нее Богом. Это ощущение просто не может обмануть, не имеет права… и не обманет.
- Кать… - низкий негромкий тембр, бархат голоса – живой и осязаемый, кажется – можно коснуться его пальцами. – Я тоже очень переживаю, что мы так редко видимся. Но поверьте – я жду этого мгновения, когда мы сможем быть вместе. Когда я смогу обнять вас и… поцеловать.
…Коснулся бантика на ее кофточке, улыбнулся сокрушающей все континенты вследствие землетрясения улыбкой и… сильно, волшебно сжал в ее объятиях. Губы его – совсем рядом.
…Катя охнула, задохнулась, чуть отстранилась. Не от смущения и неловкости – от страха перед огромным и не вмещающимся в нее чувством, которое царит, единолично властвует над этим декабрьским вечером. Зашептала, забормотала – непонятно, как правильно назвать тот поток, который хлынул из горла, от речевых центров, да нет – от сердца самого:
- Андрей Палыч… Знаете… Я считаю минуты… до встречи с вами…
…Где-то краешком сознания понимала, как избито и банально то, что она произносит, но ничего не могла с собой поделать – несло неостановимо, никакое цунами «и рядом не валялось», если можно так выразиться – «и мимо не пробегало». Что-то бормотала еще, уже практически не соображая – что, торопилась высказаться, ненавидя себя исподволь за то, что выражает эмоции не так, как надо, бессвязно, неправильно, слишком сумбурно… Но не пресечь уже… как поток крови из обширной раны без наличия медицинского жгута и других сподручных средств первой необходимости. Отсутствие арсенала в машине скорой помощи. Где же ты, «медицина катастроф»? Нет тебя…
- Это такое чувство… Словно волна… накатывает, накатывает, и я… готова захлебнуться и утонуть…
…И захлебывается, и тонет – в обрывках фраз. В его таком чутком (как ей кажется) молчании в ответ. Стойкое ощущение – он все понимает, хоть и не отвечает. Дыхание его – сумасшедшее, горячее - вот в чем все дело. Такое… «понимающее» дыхание. Поэтому и не надо слов.
…И пусть она, стиснув в блаженном полузабытьи его в объятиях, вдруг услышала виновато-отрезвляющий голос Андрея:
- О-о-о… А уже полночь. Катенька, нам пора.
…Только улыбнулась на это, незримо для него, вдыхая запах пиджака и терпкой туалетной воды.
…Да пусть – пора. Конечно – пора. В самом деле - какая разница, что произойдет в следующие минуты… час… сутки. Над ее головой играют на скрипочках ангелы – веселые, забавные, шаловливые и очень изящные в своих белоснежных летучих одеяниях.
И расцвел пышным цветом фруктово-цветочный сад посреди стылой зимы. И как же бедны и убоги люди, которые не видят сейчас этих волшебных соцветий, а лицезреют только жалкие сугробики, потемневшую наледь, черные прутья деревец и хмурые, озабоченные лица встречных прохожих.
…А она видит совсем иное. Такая вот… счастливая дурочка.
- Я понимаю. Вас ждет Кира Юрьевна…
- Кать, я действительно обещал Кире Юрьевне… Поймите меня правильно – мы с ней разные люди… Между нами уже давно ничего нет… и…
- Я понимаю… - Катя внутренне смеется счастливым смехом. – Понимаю…
…На самом деле она мало что понимает. Кроме одного, единственного - этот вечер сродни восьмому чуду света. Ну, не может подвести ее собственное сердце – оно ликует, оно элементарно и заслуженно вознаграждено за муки, за долгие годы безвременья, одиночества и тоски – ведь все происходящее так бесценно, единственно возможно… и так правдиво. В эту правдивость не поверить нельзя. Невозможно сейчас думать о Дневных Реалиях, о щекотливости ее положения – слишком сказочен и торжественен зимний небесный свод, на котором поет свою беззвучную сонату Луна.
* * *
…В машине Катя хулиганила. Абсолютно бездумно и откровенно. Видела замешательство Андрея и веселилась еще больше, пьяная без капли алкоголя – от зимнего шального ветра и снежинок, вдруг посыпавшихся из черноты неба, обрушившихся бело-прозрачной стеной, градом, стихийным бедствием. Ловила их ртом, высунувшись в «крышу» джипа…
- Я хочу, чтоб этот вечер не заканчивался никогда-а-а-а!!!
…И – «гав, гав, гав» со всей округи на ее задорный возглас. И от этого – еще веселее.
- Кать, вы сломаете мне машину. На чем я поеду?..
…Чуть не скончалась от дурацкого смеха над этой фразой. Принялась целовать любимое лицо, периферией сознания отмечая, что ведет себя крайне неприлично, но затормозиться, вспомнить о правилах этикета нельзя, невозможно… ПРОТИВОПОКАЗАНО. Андрей что-то говорил, говорил… что-то очень рассудительное. Один постулат-нравоучение Катя все-таки уловила очумевшим сознанием – про отца, который сейчас спустится и узреет происходящее в машине.
«Ой, что будет… - развеселилась она. - Ка-та-стро-фа…»
Сообщила, прижимаясь к ладони Андрея:
- Папа не будет меня ругать…
И добавила с торжеством:
- Не сегодня!!!
… Наконец, сумела выбраться из джипа, побежала к подъезду, натыкаясь по дороге на деревья и прочие преграды, спотыкаясь, скользя, едва не падая, опережая снежинки – такие искрящиеся и благословенные в эту ночь.
* * *
…А дома родители сначала, как обычно, сердились за поздний приход, а потом поздравляли свою «маленькую» доченьку с наступившим днем рождения. Мама положила на колени новую юбку, отец что-то спрашивал про то, поздравил ли ее начальник с днем рождения, и возмущался, услышав отрицательный ответ… Ведь в его миропонимании шеф обязан знать все о своих подчиненных. А Катя улыбалась как ненормальная, надеясь, что за эту бездумную кретинскую улыбку ее не отправят в больницу для душевнобольных.
…А потом она, наконец, осталась одна. Жмурясь, смотрела, как сквозь плотно задернутые шторы течет такой преданный ей в последние дни, неизменный, почти незримый лунный свет.
«С днем рождения, Пушкарева».
И – спустя минуту – одно-единственное всплывшее на черном небосводе имя: Андрей.
…Спустя еще две: «Он поздравил меня, даже не подозревая об этом».
…А потом – спустя три растянутые в бесконечность минуты: «Как бы я хотела провести этот день с ним. И НОЧЬ – С НИМ…»
