День четырнадцатый. Аленький цветочек
Забери свои игрушки!
Денек был вполне бешеный. Мы крутились как шарики в подшипнике. Сгорали на работе. Жданов отправил свою невесту решать оставшиеся вопросы по залу, аренде, фуршету и приглашенным звездам, с воодушевлением доверив эту невесту лучшему другу в моем лице. Я, в свою очередь, вынужден был доверить ему свою жену. Жданов радостным клещом вцепился в Катьку и сидел с ней, изучая сводную смету расходов. Сидел очень близко. Он был сосредоточен и внимал. Без Катьки он путал букву «О» и цифру ноль.
Но я стерпел. До показа два дня, до нового года четыре дня. От того, как пройдет этот показ, зависит вся наша дальнейшая судьба.
Но вечерком я заеду к ней домой и лично проконтролирую обстановку и посещаемость. Я человек долга, и долг меня обязывает следить за ее нравственностью.
___________
Когда мы с Кирой вернулись, довольный Жданов куртуазничал с Виноградовой. Юлианочка кинула в мою сторону блестящий взгляд и заинтересованную улыбочку. Ничего нового, я уже притерпелся. Именно так смотрели на меня красивые женщины всю последнюю неделю. Они пылали и недоумевали. В их глазах было – да если он на этой женился… не стенка, отодвинем.
Катькина клетка была пуста, дверца открыта.
Я отчитался о проделанной работе. И осведомился, куда подевали мою молодую супругу. Неужели у Милко не хватает моделей? Я не позволю своей жене выставлять себя напоказ.
Как оказалось, она ушла с работы три часа назад. Отпросилась у шефа и свалила по каким-то делам.
Сделал вид, что в курсе, просто подзабыл за всей этой суетой.
Куда она поскакала?
___________
Дождался вечера, в жестоком азарте переделав кучу дел. Неутомимый Жданов все еще конвульсировал в трудовом экстазе, но я сбежал от него и рванул по знакомому адресу. Мобильник распухал от смс.
Похоже, я находился на пике своей популярности.
Я с первого раза понял, что туда надо приходить с большим количеством дешевой жрачки. Заехал в первый попавшийся супермаркет и накидал в тележку всякой дряни. Не забыл орешки и чипсы, пусть грызут, меньше будут рты открывать.
Я был прав. Если бы не пара набитых пакетов в моей руке, в это гнездо разврата я бы не прошел. Пока блондинка разбирается с приходом, выпытываю у нее, где? Где моя беспутная жена?
_______________________________________
Ой, наша дверь открыта, а в прихожей пахнет нерусским духом… то есть дорогим мужским парфюмом. Смутно знакомым. Чуть заметно, от знакомого пальто, которое висит на вешалке.
Тихонечко подкрадываюсь к кухонной двери и зажав смешинки зубами, а рот ладонью, слушаю содержательный и слегка драматичный диалог. Причем собеседник общается на повышенных тонах, а собеседница флегматична и деловита, как регистраторша в стоматологии, которой давно до лампочки все эти перекошенные психи с больными зубами.
- Где она?
- Катя в гости ушла.
- Адрес!
- Не сказала.
- Когда вернется?
- Сегодня. Или завтра.
Моя подруга кремень. В одной руке у нее здоровенный кусок копченой колбасы, в другой банан, и она откусывает от них по очереди. А глазами ест фруктовый рулет, который явно сама покромсала на толстенькие такие ломтики. Это потому, что у нас кухонный ножик всегда тупой. Ломтики сантиметров по пять толщиной, причем из этих ломтиков вылезло ягодное желе, ну до того заманчиво, так и хочется пальцем подцепить эти красненькие капельки и в рот отправить.
Ромка круглыми глазами смотрит на это кулинарное извращение, и я уже побаиваюсь, что ему станет плохо. Он же такое нежное создание.
- Мя-я-ууу!!! Предатель Шмеккер, подкрался, заорал и выдал меня!
Ромка вздрогнул и в ужасе уставился на нас с котом.
Я не выдержала и расхохоталась.
_______________________________________
Блондинке был пофигу мой допрос. Она не боялась ничего. Видимо, после детдома бояться уже нечего.
Катьки не было, и она могла в настоящий момент быть где угодно и с кем угодно. Эта мысль барабанила у меня в висках и здорово отвлекала от реальности. Видимо, поэтому я так дернулся от кошачьего мява.
Еще сильнее я дернулся после того, как увидел в дверях свою блудную жену.
И тут кошак вступил в кухню.
Мне стало слегка не по себе.
Я был абсолютно уверен, в день ее рождения я видел именно этого кота. И у него было на одну заднюю ногу меньше. И я не пил, я был за рулем.
Я поморгал и слегка потряс головой, но ничего не изменилось. Кот-мутант отрастил ногу. Это логовище ведьм начинало меня всерьез пугать.
Я перевел взгляд на Катьку. На ней не было очков, волосы стянуты на затылке в растрепанный беличий хвост, она была одета в неприлично короткую клетчатую юбчонку, майку и кроссовки, в руках она держала тарелку. На тарелке лежали пушистые варежки. Она смотрела на меня и хохотала. И в довершение всего на ее зубах не было знакомой железной уздечки.
Она сняла свои брекеты. Не спросив моего разрешения, да что она себе позволяет!
Она атаковала первой.
- У нас был договор, все общение только в рабочее время на рабочем месте! Я к тебе домой по ночам не вваливалась!
- Если бы ты ввалилась ко мне ночью, я бы предложил тебе чаю – скромно намекнул я ей, ошарашенно переводя глаза с ее обнаженных зубов на голые коленки и обратно.
Она взглянула на меня, и я понял, что чаю не будет. Меня нежно взяли под руку и повели на выход. Меня аккуратно выставляли вон, и терять было нечего.
- Кать, а где твои брекеты? Я понял, ты их перегрызла. Нельзя же так, Катя. Хоть бы предупредила. Эта твоя оттопыренная губка, было так мило. Давай отметим?
- Я бы не смогла, их перекусывали щипцами, так страшно было! Но не больно. А потом чистили, чистили… нравится?
И ведьма продемонстрировала мне жемчужные зубки. Но я не собирался делать ей комплименты.
- Пропала вся оригинальность. Может, стоит поставить новые? А где твои очки, стекла вылетели, когда зубами клацала?
Она только смеялась мне в лицо. Сияла в упор глазищами и смеялась. Она не обижалась, она была в восторге, эта чокнутая.
- Кать, мне неудобно тебе об этом говорить… ты, похоже забыла надеть юбку. Я не смотрю, сходи приведи себя в приличный вид, а то я стесняюсь.
Ведьма посмотрела на клетчатый лоскуток, прикрывающий ее трусики, и нагло заявила –
- А у нас тепло. Батареи жарят! В нашей квартире вечно – то жарко, то холодно!
Это мне было то жарко, то холодно. Она сняла мое пальто с вешалки. Она так мило за мной ухаживала, а ее ведьминский кот терся об наши ноги. И под ее детской майкой с рукавчиками ничего не было.
- Сколько ног у твоего кота?
- У него сухожилие срослось неправильно, поэтому он лапку часто поджимает и бегает на трех. Детская травма, Ирка его у собак отняла прошлой весной. Думали, что не выживет.
Пока она надевала на меня мое пальто, я пару раз промахнулся в рукава. Да, под маечкой у нее ничего не было. Чтобы хоть как-то отвлечься, я строго спросил ее –
- Катя, ты сегодня отпросилась с работы по личным делам. А отрабатывать это время ты собираешься? Правила внутреннего распорядка никто не отменял!
Она проигнорировала. Не возмутилась, не заявила, что подчиняется одному лишь президенту компании и больше никому, нигде и никак. Она просто развернула меня к двери и хотела вытолкать взашей. Я и сам уже хотел уйти, я пытался, но не мог. Невозможно было уйти от нее, и я уже решился ей сказать об этом, и повернулся к ней… но на лестничной клетке что-то загремело, послышались матюки и дверь распахнулась. На пороге стояло нечто… напоминающее комбайн из кучи барабанов и тарелок.
- Заноси! Осторожно! Может, дверь снимем? Катька! Куда ставить?
И начинается шабаш. Что и требовалось доказать.
Меня заталкивают в угол тесной прихожей. Зато наглому кошаку достается еще больше, ему наступают на хвост. Катька хватает свое вопящее сокровище и нежно прижимает к груди. Мерзкий кошак мгновенно закрывает пасть, и я всеми фибрами тоскующей души понимаю, насколько этому гаду сейчас должно быть балдежно. Катька скачет по прихожей, носком кроссовки заталкивает ворох разноцветных проводов подальше в угол, одновременно милуя кота и командуя -
- В Иркину комнату! Провода все в прихожую. Гитары можно ко мне, а синтезатор и усилители… ой, я даже не знаю… тоже к Ирке придется.
Заглянувшие к девочкам мальчики были одеты в том же стиле, что и Катька. Один в мятых шортах и рисунках, другой в джинсах и расстегнутой рубахе, третий вскосмаченный и расхристанный до такой степени, что его одежда уже не имела значения. Третьего я узнал сразу. Это был Колечка миленький, на котором Катька висела половину своего дня рождения.
Колечка и человек с рисунками потащили в квартиру барабаны, а третий поскакал вверх по лестнице.
- Рома, ты еще здесь?
- Катя, я же могу помочь! Подержать кота!
Она отняла его от груди и доверила мне. Я нежно обнял кошака, я ничего против него не имел, ведь не он, по большому счету, был мне соперником.
___________
Потом все происходит шумно, матерно, суетливо, но недолго.
Как только шабаш заканчивается, я очень вежливо информирую жену о своем отношении к супружескому адюльтеру. И, вкратце, о своем отношении к ее манере скакать перед всеми подряд в непотребном виде. И, уже будучи вытолкнут за дверь, мирно предлагаю объяснить ей все это очень наглядно, немедленно и в более подходящей обстановке. Моя цель достигнута – ее ангельская улыбочка дрожит, а лучистый взгляд блестит слезами.
- Катись отсюда.
И гадючка захлопывает свою облезлую дверь перед моим носом.
И тогда я мысленно плюю на всю эту хреномуть. Просто я слишком хорошо воспитан, чтобы плевать по-настоящему, хотя очень хочется. Сажусь в машину, опускаю стекло, чтоб выдуло дурь из мозгов по дороге, и мчу… к кому? Сейчас разберемся.
И зачем-то торможу, увидев освещенную стекляшку цветочного магазина.
Рыжая красотка в коротком синем халатике расстреливает меня в упор подведенными влажными глазками, а пальчиками медленно и интимно завязывает атласную ленту на букете, предназначенном очкастой гадючке с железными зубами. Нагло и без спросу снявшей свои очки и зубы. Я на автомате улыбаюсь в ответ и прошу завязать ленточку… бантиком.
Улыбочка и глазки рыженькой вдалбливают мне, как кретину – все и сейчас! Вместе с этим букетом! Но поскольку я сейчас и есть кретин, да еще находящийся в состоянии острой интоксикации, которая вот-вот может перейти в хроническую, я кидаю ей ответную дежурную улыбочку, беру из податливых ручек красотки веник из белых лилий, сажусь в машину и мчусь к гадюке.
У них даже глазка в двери нет. И она радостно распахивает передо мной дверь, на которой нет цепочки. В одиннадцатом часу. И она ждала явно не меня. Я вежливо сообщаю –
- Я на минутку, не волнуйся. Вот поздравить забыл. Это тебе – делай с ним что хочешь, я не претендую.
Как удачно, что ты железки свои где-то потеряла. Тебе уже сказали, что без них намного приятнее? Да? Ты слишком доверчива. Нельзя так… между нами плющится в лепешку веник из белых лилий. Губы у нее сладкие, рот медовый, она что, питается дома одними сладостями… она пытается вывернуться из моих рук, наивная, но недолго, а как только затихает и опускает ресницы, я нежно беру ее за плечи и прислоняю к ее обшарпанной входной двери. Вручаю ей изрядно помятый бантик и цветочки и тепло прощаюсь -
- Спокойной ночи, милая! Встретимся в офисе, не опаздывай!
И сбегаю вниз по лестнице, сумев ни разу не оглянуться.
_______________________________________
- Кать, он тебя домой привозит каждый день. Пока тебя не было, спрашивал, есть ли у нас елка…
Ирка меня хочет утешить таким образом? Что происходит…что?
И я не выдерживаю. Я смотрю на нее. На Иркином милом личике понимание и жалость. У меня в горле комок…
- Он чудовище, Ирка. О да, очень милое чудовище. Они оба – чудовища. Я чудом собрала себя по кусочкам после… Вариант номер два меня прикончит.
- Кать, всю жизнь бояться… ведь от судьбы не уйдешь. Что ж ты у меня такая слишком умная, вот беда…
Ирка не позволяет мне выбросить дурацкий бантик и мятый букет. Она срезает душистые цветки с поломанных стеблей и так красиво ставит их в фужеры… нежный запах и белоснежные бархатистые лепестки, белизна, яркая до слез.
Зачем я так серьезна, так нудна и рассудительна…
Ну уж какая есть.
В омут с головой бросаться не собираюсь! С восторгом до соплей на морде – ах, любовь пришла, дождалась наконец! Намного, намного лучше и практичнее будет спрятаться в свою комнату, обреветься и забыться с котом в обнимку. Не читайте мне сказку на ночь, я не верю в сказки! В жизни нет места сказкам, и чудовище не может превратиться в прекрасного принца. И не брала я никаких аленьких цветочков…
Милое чудовище, которое может целовать так, что перед глазами вспыхнут искорки, и можно согласиться умереть прямо сейчас, вот так просто.
Мимоходом.
Стереть эти поцелуи с губ… кто сможет мне помочь…
Глупый вопрос, и нет никакого смысла задавать его самой себе. Я слишком хорошо знаю ответ.
Никто.
День пятнадцатый. Важно то, что внутри.
Нет, мы не имели в виду ваш аппендикс.
Или сегодня или никогда. Я решилась.
Это было, и никуда мне не деться. Нежность кремового шелка на моей коже… и другая нежность. Я отрицаю все, я все мысли об этом отбрасываю. Я стараюсь, я пытаюсь… Но забыть нет у меня власти, и силы нет. Одно воспоминание, одна тень его, и меня бросает в дрожь, что же мне делать…
Что делать – делом заняться!
Я подскочила в шесть утра и взялась за уборку нашей и без того сверкающей кухни. Тихонько, пока Ирка спит, перемыла шкафчики с посудой изнутри, и полочки все, сверху и снизу.
Сегодня самый обычный день.
Этот день и был самым обычным. Напряженный рабочий день, как всегда.
Но с самого утра, как только я открыла глаза, я уже знала, что сделаю сегодня. Знала, когда утром возилась на кухне, когда у себя в каморке выверяла счета и сводила отчеты, когда приводила решающие аргументы на переговорах с новым поставщиком тканей… я жила в двух измерениях. Или просто так начинается шизофрения?
И вот вечер, и я пытаюсь решиться. Мне страшно. И я не понимаю причин этого своего иррационального страха, и от этого боюсь еще сильней. У меня ускользает из-под ног опора, вот сделаю шаг и …
Я словно на крыше стою, на самом краешке. Я боюсь упасть, я цепляюсь за ветер, я хочу удержаться…
А может, уже надо зажмуриться и прыгнуть. Я слишком долго боялась, хватит.
Я знаю, зачем я иду к нему. Я весь день думала об этом, я издергала, извела себя этими мыслями. Он сказал – только я могу сделать это, сказал так, с этим своим забавным акцентом. Он ведь шутил, просто подшутил надо мной тогда, в тот теплый августовский вечер, и давно забыл об этом. Сейчас скажет колкость, как обычно, и посмеется надо мной. Он очень занятой человек, и он наверно, и вправду гений. А гении, они же сумасшедшие…
Но я должна сделать хотя бы попытку, я не могу больше жить, стиснутая мучительным саваном. Что чувствует бабочка, когда не может сама вылезти из своего кокона, когда ей суждено там задохнуться? Я знаю, что чувствует бабочка, умирая. Я чувствую то же самое.
Я решаюсь.
Но когда слегка дрожащей рукой отодвигаю синюю портьеру, и робко проскальзываю внутрь мастерской, решимость опять меня покидает. Меня просто трясет от страха. Наверное, нечто подобное может чувствовать испуганная невеста перед первой брачной ночью, почему мне не смешно от этой мысли? Меня здесь никто не собирается лишать невинности, да и лишать скорее всего, уже нечего. Этот человек сказал верно, целость упаковки – смешной казус. Важно только то, что в душе… я стою у колышущейся синей портьеры. И я не могу вымолвить ни слова.
Вуканович здесь. Он один! В руках у него отрез алого шелка, он смотрит его на свет, но заметив меня, медленно отпускает яркую ткань. Как крыло бабочки, переливающийся огоньками шелк, струясь, ложится веером на столик у зеркала. Зеркало послушно ловит алость и блеск, отражает, и шелка становится вдвое больше.
Он просто делает жест рукой. Небрежный жест. Ничего особенного не происходит, проходи, садись. У меня немеет язык, наверное, я даже не смогу произнести простое - добрый вечер. Я молча сажусь, куда приказано, за столик у зеркала, отражающего алый шелк. Там несколько зеркал, под углом, я вижу себя со всех сторон, как странно…
Вижу в это зеркало Ольгу Вячеславну, она тоже здесь, оказывается, она кивает мне, продолжая аккуратно складывать в большую коробку разные вещи, блузки, платья… и больше не смотрит на меня. Зато смотрит Вуканович, очень пристально и серьезно. Очень строго смотрит. Он опять пугает меня…
- Знал, что ты придешь ко мне. Всегда это знал. Долго ты собиралась, и все-таки пришла. И неважно, если в тебя влюблен другой. Это не имеет никакого значения. Право первой ночи за мной, не забыла?
Я у зеркала, на столике передо мной алый шелк, под шелком баночки, коробочки… большие коробки… что это? Театральный грим… как странно… Вуканович смотрит на мое отражение в зеркале. Я бы убежала, но его тяжелые ладони придавливают меня к стулу. Он говорит сам с собой? Еще один псих, я так и знала.
Глупое маленькое лето, зачем ты спряталось в лед? Ведь я предупреждал тебя. Уже тает, и будет грязь… так всегда бывает, если не потрудишься понять свою суть. А потом очень больно, бесцельные годы, ненужные объятия, ненужные, да. Ведь ты не узнаешь других объятий. И грязь, она будет. Ты уже заблудилась, Белоснежка. Ты уже испачкалась немножко… но я помогу тебе…ведь ты пришла ко мне сама. Ты сделала свой выбор.
Его глаза начинают светиться, брызгают сумасшедшими искорками, он, мягко переступая, как огромный сказочный кот на мягких лапах, бродит вокруг меня кругами, и все напевает свои заклинания, и навевает на меня морок, одурманивает. Я как в тумане, в ушах шумит, будто рядом бежит вода. Водопад. Сверкающие струи, щебет ярких птичек, пушистые белые цветы, кружатся вихри их белых лепестков, или это снег… все это просто кажется мне.
Я здесь и одновременно в другом месте. В другом мире.
- Я скажу тебе одну простую вещь. Тело… Тело – не так важно. И твоя оригинальная упаковка, если ты ее, бедняжка, до сих пор хранишь, она – ничто. Эта ваша девичья пленочка… фетиш для комплексующих самцов да бессильных старикашек… Что вообще значит тело… женское ли, мужское, неважно…
Важно только то, что внутри. И ты поймешь это когда-нибудь, и вспомнишь меня. Только я открою то, что всегда было в тебе, то, чего ты не видела. А другие… что эти мужчины… что они понимают. Они любят только себя…
Он продолжает ворковать, напевать и приговаривать. Ольга, улыбаясь, тихонько занимается своими делами, а он ворожит, он ходит вокруг меня как сказочный кот-баюн, и мурлычет, и поет. Сам вытаскивает шпильки из моей прически, распускает волосы. Берет мою голову в ладони, и слегка поворачивает влево, вверх… командует – посмотри вверх, теперь опусти глаза. Смотри прямо!
- Олечка, приготовь то платье, я говорил тебе.
Лето, которое не знало, что оно лето. Сочный плод, сладкий сок… для кого? Молчишь? Не знаешь. Верю тебе, ты и правда этого не знаешь.
___________
Платье цвета красного вина, очень темного. Или это цвет спелой вишни под ночным теплым дождем? С искорками капелек. Нет никакого люрекса, а искорки есть. Волшебство, но сегодня меня уже ничем не удивить, нет. Просто следующее волшебство.
В моей жизни слишком долго не было чудес, а теперь кто-то решил – пора. У меня нет объяснений происходящему. Нет, есть одно объяснение – я попала в сказку.
Темный силуэт за моей спиной. Это он, он кладет руки на мои плечи. Тяжелые ладони. Как только я чувствую тяжесть рук, меня отпускают, и я смотрю одна в туманное зеркало… это я … или нет, не я. Не может быть этого. Зеркала лгут, все зеркала, кроме вот этого, туманного…
Глаза и яркие губы, знакомый очерк лица. Прямые плечи. Она подняла голову, она смотрит с легким вызовом, такая не отведет глаз… Волосы лежат волной на спине, они у меня до лопаток. Незнакомка в зеркале просто стоит, свободно опустив руки вдоль тела. И ей совершенно безразлично, что думают о ней другие. Другие. Они – другие!
Все это заняло минут двадцать, не больше. Косметика? Нет… Метаморфоза куколки. Я ошарашенно смотрела в зеркало, потом на Вукановича, довольного Мефистофеля, потом на добрую и грустную улыбку Ольги, которая все это время занималась своим делом и не обращала никакого внимания на мантры обожаемого кутюрье…
Потом я опять смотрела на женщину в зеркале. Она ничем не привлекала взгляд, но от нее невозможно было оторвать глаз. Лет ей могло быть и семнадцать, и тридцать. Она была изумительно хороша и совсем обыкновенна, такие женщины идут по улицам Москвы сотнями… и по улицам других городов тоже.
Она останется со мной навсегда.
Я больше не боюсь взглядов.
Смотрите, мне до вас нет никакого дела, теперь ваша очередь бояться того, что думаю о вас я.
Наваждение проходит, как и не было. Просто он артистичная натура, наверно, наговорил такого…
Право первой ночи… ему не нужен от меня даже поцелуй.
Но я обнимаю его и стараюсь не плакать. А он все понимает, и Ольга тоже. За что мне такое счастье, встретить этих людей в моей жизни. Я не заслужила все это. Я боялась, что он только посмеется надо мной, и вот он смеется…
- Иди, и помни – зеркала лгут! Если захочешь увидеть настоящую себя – обмани тень. Успей себя увидеть в мелькнувшем отражении, в оконном стекле или в глазах того, кто смотрит на тебя…
Один-единственный мелькнувший взмах руки, один изломанный поворот твоей тени на стене расскажет больше, чем все обманные зеркала мира.
Зеркала делают зеркальщики, знаешь?
Как благодарить этого странного человека, только молиться за него всю жизнь.
Я могла умереть от удушья.
Если бы тогда, августовским вечером, он вдруг не подошел ко мне на парковке Зималетто.
___________
Это было еще в августе, в конце. Рабочий день закончился три часа тому назад. Все было, как всегда. Я вышла из стеклянных дверей, как из аквариума. Я чувствовала себя как обычно, серой лягушкой с выпученными глазами и пупырчатой кожей. Выбегали длинноногие девушки, садились в красивые машины. Вокруг смех, мелькание огней, разговоры… Отчего я замедлила шаги, не помню. Вот Андрей открыл дверцу своей машины перед светленькой девушкой в крошечной юбочке. Уехали…
И тут он подошел ко мне, этот странный Вуканович, о котором я постоянно слышала одни гадости…
Странные слова, странный вечер, замерший теплый воздух. Слова или молчанье, а может, я это все придумала… Я тогда часто фантазировала, потому-что моя жизнь была скучна, скучна настолько, что я даже не хотела плакать.
Катя, Катя… Кати, Катрин, Китти… очень маленькое лето.
Опять я вижу тебя хмурую и испуганную. Ты лето, только крошечное, берегись, зима уже на пути к тебе. Если не справишься сама, приходи ко мне. Хочешь? Я могу это сделать. Я сделаю это, я покажу тебя настоящую тебя. Ту, которую ты прячешь. Ту, о существовании которой ты мучительно догадываешься.
Такое нежное маленькое лето. Спелый плод, алый сок, горячая кровь. И страх жить. Зачем бояться жить эфемеру? Мы эфемеры, наш долг лететь на огонь. Сгорают лишь те, кто боится жить...
___________
Он сумасшедший. Этот его удивительный акцент, эта странная женственность в мужском теле. Он несчастен? Нет, вовсе нет, просто он существо из другого мира, там живут они, создания с двумя лицами, а может, и больше, с тремя… все возможно во Вселенной…
Я помогу тебе, но не даром. Право первой ночи остается за мной, и я жду. У тебя не так много времени, скоро осень, а там и зима. Зима, которая станет для тебя адом.
Он был прав тогда, эта зима чуть не стала моей последней. Холодное время года…
День шестнадцатый
Шок - это по-нашему
День прошел. Реальность офисного дня, единственная реальность. Решаем вопросы. Как можем, так и решаем. Мой монитор, знакомые операции, ячейки проги, мелькание чисел, копирайт, на печать. День, свет, деловое общение, и все вокруг исключительно деловые. И такие важные. Еще недавно я считала эту реальность единственной. Величайшей и наиважнейшей.
Вот все и кончено. Вечер.
Вечер, сумерки, воспоминанья, отраженья. Умоляю, не нужно света.
Зеркала делают зеркальщики?
Но больше ты не посмеешь лгать мне, зеркало. Кончилась твоя надо мною власть. Кончилась благодаря этому странному человеку с вечной ехидной усмешкой на лице. Лице непонятого гения… или клоуна? Белого клоуна без грима… Театральный грим, что был у зеркала, он не дает мне покоя. Что он сделал со мной, этот гениальный клоун, снял с меня грим уродины или наоборот… спрятал мое лицо под гримом? Глупости, я знаю ответ сама!
Но я не знаю и вряд ли узнаю когда-нибудь… другое. Вопросы без ответов…
Кто он такой, слабоумный ребенок или грустный осмеянный Мефистофель, мне понять не дано. Что он взял с меня в уплату за метаморфозу куколки? Мне знать не позволено.
Право первой ночи…
Чем бы оно ни было, это неощутимое и невидимое нечто, эта искорка, не имеющая названия в этом мире, но она была частью моей сути, и разве в названье дело...
Слова вообще играют очень маленькую роль, и в этом наше спасение. Будь это иначе, словами мы бы убивали друг друга каждый день и час. А мы всего лишь раним.
Эту искорку я отдала ему добровольно, отдала с благодарностью и не жалею о ней. Ведь никто и никогда не требовал у меня первой ночи. Так о чем мне жалеть, скажите…
___________
О чем вообще можно жалеть, когда тебя из прихоти убивают словом, сказанным за глаза, брошенным на лист бумаги, убивают мимоходом, и смеются, наблюдая, как ты бледнеешь от боли. А кто виноват, что ты не такая как мы? Что ты здесь чужая и лишняя? Ты же и виновата, так не порть нам удовольствие жить так, как мы это понимаем. Уползай отсюда и корчись в другом месте, не порть интерьер, тебе сказано.
И ты из последних сил, выдыхая остатки сознания, ползешь в свою нору и по пути проклинаешь, проклинаешь весь этот подленький мирок заодно с кущами райскими и пеплом адским. И людскую стаю ты проклинаешь тоже, а что есть проклятье… то, что откроет лазейку ненависти, только и ждущей, чтоб выползти из ада и выжечь тебе все нутро. Выжжет, оставив пустоту. Вот тогда ты и запоешь, поющий тростник. А что тебе еще остается? Только она, пустота…
Она во мне, она смеется и звенит для вас… скажите, скажите, чего вы хотите?
Шансоньетка не умеет плакать, но она умеет петь.
Если хочешь, возьми меня в руки, играй. Мне все равно, кому петь. Всего лишь песня. Только уж не удивляйся, если песенка станет для тебя последней … Это ведь так просто… просто женщины становятся ведьмами, когда их убивают словами.
Не сказочными ведьмами, нет, и не от слова ведать…
Из-за вас, из-за тебя я чуть не стала...
___________
Я в своей каморке, сижу и тупо смотрю в выключенный монитор. Горит настольная лампа, но свет режет мне глаза. Просто нужно снять очки, зачем они мне.
Я сижу за своим столом, положив голову на руки. Чего я жду, зачем? Я кладу на стол перед собой свои очки и разговариваю с ними. Я маленькая и играю в куклы… в очки. Какие вы строгие и важные…
Вы нужны мне для работы, но совершенно незачем было прятаться в вас постоянно. Я просто хотела отгородиться еще больше от этого мира, от этих людей. Я боялась их, боялась того, что они думают обо мне. А теперь мне все равно. Все думают о себе, и только самую капельку о ком-то другом. Так зачем их рассматривать резко и в деталях… Зрение? Не смеши. Чтобы видеть твой взгляд, мне не нужно даже смотреть.
Вот она я. Хочешь? Возьми, если сможешь. Если не боишься.
А не можешь – оставь меня в покое, и не мучай больше. И пошел ты к черту.
___________
Ты еще не ушел. Так поздно.
И мы продолжаем шутить, да?
- Только не это! Только не твой осточертевший вопросик! Шутка, повторенная трижды! Не поверю никогда, что ты способен виснуть на такой ерунде!
- А, так момент истины еще не наступил? Даже неловко, ты так ведешься. Я ж тогда просто пошутил. Мне без разницы. Я так понимаю, ты намекаешь, чтоб я решил наконец вопрос с бантиком? Да пожалуйста, мне не трудно!
- А вот и нет, спасибо, уже все в порядке! - и ошарашенная физиономия напротив, на глазах теряющая признаки гуманизма, становится по-настоящему уморительной!
А мне сегодня весело, я сегодня летаю, мне танцевать хочется, хочется надеть короткую юбочку! В первый раз в жизни! И тоненькие чулочки! И туфельки на каблучке! Я буду ходить на высоких каблуках, я научусь, я хочу!
- Это же смешно до чертиков, ну почему ты злишься? Просто у этого человека, понимаешь ли, у него были на меня некие права! Я ему обещала! Право... первой… - я не могу договорить эту глупость, так мне становится смешно!
- Право… первой ночи! Я вчера… Смех побеждает, пузырьками вскипает в горле, еще больше смешит непонимающая Ромкина физиомордия, с чего ему-то злиться!
Тебе то что, через пару недель окончательно вздохнешь спокойно.
- А, всего лишь на денечек опоздал… какая мелочь. А я-то думаю, что с ней - накрасила губки, надела улыбку… С чего вдруг такие перемены?
Ой, а вот теперь еще смешнее, вот как бывает прикольно, когда тебя мнут, заталкивают в угол, как резиновую куклу в коробку, и шипят в лицо -
- Хотелось бы поподробнее. Твой друг из балагана? Один из них? Этот твой Зорькин гениальный? Что ж тебе так невмоготу стало?
- Что с тобой, ты никогда таким злющим не был… Что я тебе сделала?
- Что она мне сделала. Святая невинность. Шантажистка хренова. Брачная аферистка. Никто так не злил, вот и не был.
Он резко отпускает меня, почти отталкивает, и уходит, и я чуть не падаю в своем углу. Соскальзываю как по льду. Мне холодно. Я хочу домой…
________________________________________
Пошла к черту эта ненормальная.
Ухожу и возвращаюсь. Не может этого быть. Да, она стала другой. Я не пойму, в чем тут дело, и меня это добивает.
Что она сделала?
Девочка была в стрессе, девочка с домашними животными не наигралась, бедняжка вечно голодная. Сопли распускал, дрова колол и снег топтал, кретин. Все в доме с меня обхохотались, как я по ночам поленницу складывал. А она через недельку делится новостями, как с подружкой, радостно так. Ой, знаешь, Ромка, а я вчера ножки раздвинула и было так забавно, до сих пор довольная. Да, одному из своих дружков, просто давно обещала, да мелочи, не стоит об этом.
Сейчас бы надо засмеяться, но этот смех, скорей всего, порвет мне глотку.
А все правильно. Ситуация стандартная до зевоты. Когда распускаешь сопли с бабьем, получаешь вот это.
________________________________________
Мне надо домой.
Как же холодно. Не на улице, этот холод у меня внутри. Я вздрагиваю, когда поднимаю голову и встречаю взгляд в упор. Холодный и равнодушный. Ромка смотрит на меня… нет, сквозь меня.
- Садись в машину. Быстро.
Я подчиняюсь. Все равно мне от него не удрать, поймает и затолкает в открытую дверцу, а возле стеклянных дверей Зималетто стоит наш охранник Серега Потапкин и добродушно посматривает в нашу сторону профессиональным взглядом.
Меня везут куда-то, но меня при этом не видят. Я целлофан.
- Куда мы едем?
В ответ получаю взгляд с издевкой и медленную улыбочку, которой можно испугаться.
- Сама-то как думаешь? Поздно уже, заброшу тебя домой. Раз твой дружок не побеспокоился.
И ни словечка больше всю дорогу. Ну и не надо, так даже лучше.
Но когда я выхожу из машины возле своего крыльца, я зачем-то говорю…
- У меня нет дружка, Рома. У меня есть друзья. Спасибо, что подвез. До завтра.
Он не обращает внимания.
___________
Опять мы одни. Я и кот. Ирке поменяли график, перед новым годом перестановки. Она и в новогоднюю ночь дежурит. Ирка не против, даже довольна, за праздничные сутки начисляют двойную оплату. На столе тарелочка под салфеткой, это мне. Блинчики… вкусно пахнут. Но я не могу проглотить ни кусочка.
Когда мне плохо, я не могу не вспоминать самое плохое.
Ненависть…
Ненависть является к нам мгновенно, из ада по пропуску, этот пропуск – единое словечко и взгляд человека. Одно жестокое слово, сказанное ли, брошенное буквами на бумагу вашей рукой, неважно! И вот она здесь, ненависть, и не уйдет, потому-что вы сами ее впустили сюда. И все права ей дали тоже вы.
Любуйтесь теперь на то, что она может, эта ненависть!
Может выжечь все дотла, всю душу превратить в пепел. Конечно, при условии, что есть чего выжигать! Где сидела, куда запряталась душа в их организмах у тех, кто мою Ирку назвал воровкой там, в больничной палате? Была у них душа вообще и где она пряталась в тот момент? Они шипели в коридоре, они заявили мне открытым текстом, что кольцо у умирающей женщины, моей тетки, могла взять только эта тощая детдомовка. И никак иначе, ведь зачем искать сложные причины, когда вот – стоит напротив эта, с разъятым пустотой взглядом!
Тонюсенькая блондиночка с туго заплетенной косой до пояса и голубыми глазами, сошедшая с картины художника, одетая в униформу санитарки городской муниципальной больницы. И с глазами то ли шлюхи, то ли самой богоматери скорбящей. Предмет вожделений всех практикантов хирургического. Поступившая к ним после выхода из Московского детдома и надо же, у ней прописка, вот как. Ее почему-то не отправили за Урал. Это она взяла колечко золотое, последнее, у вашей тетушки, Екатерина Валерьевна, даже не сумлевайтесь.
Я на Иришку тогда смотрела, а она на меня взгляд, наверное, случайно перевела. И в этот миг что-то дрогнуло внутри, невидимой ниткой связали нас взгляды, и я услышала ее боль мгновенно, не всю боль, от всей ее боли я б, наверно, в обморок шмякнулась тогда. Мы посмотрели друг на дружку…
И ушли мы из палаты вместе. Тетушке вкололи болеутоляющее со снотворным, и на два часа я была свободна.
Потом два месяца был кошмар. Конечно, нас выписали умирать домой. Так положено. Всего два месяца, мне повезло. Все-таки тетя меня любила по-своему, наверное. Она ушла быстро и говорили, что легко, прогноз врачей был хуже. Теперь, наверное, всю мою жизнь, даже если меня ночью разбудят, я легко сделаю внутримышечный и подкожный.
Внутривенные, катетер и капельницу освоила только Ирка. Пришлось, ведь допроситься, чтобы медсестра приходила хотя бы раз в день, было практически невозможно. А платить нам скоро стало нечем. Да и понятно, столько людей страдает, которым еще можно помочь, а эта женщина просто умирает. Справляйтесь уж девушки, сами, вы же взрослые уже. Мы и справлялись.
Мой красный диплом наполовину Иркин. Я б не выжила тогда одна. Денег не было, тетиной и моей пенсий не хватало даже на лекарства. За квартиру была уже трехмесячная задолженность. Потом похороны, очень скромные. Только две соседки, а помогали все, особенно Колька. Он и транспорт организовал, да много чего. И у нас с Иркой уговор плохое никогда не вспоминать, а жить настоящим и будущим!
Я вообще не помню, как жила в то время. А вот сессию летнюю хорошо помню, как сдавала. Еще помню, как сдавала экзамен по экономической теории, а потом пришла домой радостная с пятеркой в зачетке, и вскоре заявилась Иришка. Она пришла с пакетом вкуснотищи и котенком, которого подрали собаки во дворе. И с короткой стрижкой, под мальчика, которая ей в общем шла. Но с косой было лучше. Сейчас Иркины волосы уже ниже плеч, они у нее быстро отрастают. Она пошла в парикмахерскую по объявлению в газете и продала свою роскошную косу, и ей неплохо заплатили. Мы проедали Иркину косу довольно долго. А котенка вылечили и назвали Шмеккер.
Ты спросил, кто мне эта чудная блондинка? Она сестра мне, по судьбе моей. Она моя сестренка, одновременно младшая и старшая, она моя подруга, мой самый близкий человек. Ей я верю больше, чем любому человеку в этом мире. Да собственно, я верю только ей, и больше никому, и это навсегда.
День семнадцатый. Рабочая суббота – это вовсе не субботник
Высокие отношения
- Да жри же ты, падла!
Я дергаюсь от неожиданности… Иркин вопль выводит меня из состояния глубочайшей задумчивости. Ой, Ирка совсем уже плачет, и глаза ее сейчас не цвета незабудки, а лиловые, как у лошадки в детской книжке! Мы, оказывается, завтракаем, а передо мной тарелочка… варенички, с картошкой и капустой. И маслом.
- Отощала, кошка драная! Скоро сдохнешь!
Все, я, кажется, допрыгалась. Такая Ирка страшна. Сейчас меня будут бить ногами или кормить насильно. Ой, похоже, худший вариант… номер два…
- Так, слушай сюда. Или ты сию минуту сожрешь сама все, что я тебе положила, или я зову пацанов, тебя свяжут, и буду кормить через катетер, ты, анорексичка х…ва! Все нервы ты мне вымотала, сколько ж можно издеваться!
Довела… она плачет, моя Ирка, она же не плачет никогда. Я трясущейся рукой хватаю с тарелки горячий вареник, откусываю сразу половину и… обалдеть, до чего же вкусно! С картошкой и поджаренным лучком и со сливочным маслом!
Ирка замерла напротив меня, в ее кулачке угрожающе зажата вилка с надетым вареником, а в синющих глазах взрывоопасная смесь надежды, страха и злости!
- Я все доем, Ирка, только сразу не могу! Вкусно очень, особенно кусать сразу два вареника, с картошкой и с капустой.
Я облизываю пальцы и хватаю вилку. Потрясающе вкусно. Когда она успела налепить вареников, ведь пришла со смены меньше часа назад … а, у нее в морозилке всегда есть тесто про запас, в пакетиках.
- Сразу она не доест. У тебя желудок ссохся за неделю голодовки, вот что. Посмей мне только еще моську свою кривить за столом… И чтоб пообедала сегодня!
Ирка недоверчиво и счастливо ворчит, потом зевает и идет поспать до обеда, а я быстренько убираю со стола.
И бегу на работу с отпадным настроением, и до чего же все здорово! В автобусе есть место у окошка, но я не сажусь, потому-что хочу танцевать, хотя бы незаметно, в ритме автобусной болтанки. Вот так стою и танцую пальцами ног в ботинках. Сегодня суббота, но завтра показ, а послезавтра новый год, поэтому мы все сегодня работаем. Мы весь декабрь работаем без выходных. Я согласна на все, если надо, хоть на подхвате, все, что понадобится, буду делать, да хоть курьером!
Привет, моя каморочка! Привет, мои стол и любимый компик! Ну как я могла вчера сидеть тут с вами и выдумывать такие мерзопакостные глупости! Про адские флейты и потусторонние силы, вот же чушь приходит в голову по вечерам с голодухи. Ирка моя умнее меня в сто тыщ раз, все, что мне было нужно для почти полного счастья - это пожрать по-человечески!
Видимо, когда человек сыт, он начинает лучше относиться к окружающим. Я – точно, и практика мои сытые умозаключения подтвердила. Я начала рабочий день с того, что поболтала с секретаршей на ресепшен. О пустяках. Раньше я пролетала мимо ее декольте и сочувственной улыбочки со скоростью… с большой скоростью.
Дальше – больше. Я обрадовалась Кире Юрьевне! Я полюбовалась ее изумительным брючным костюмом и так искренне и бурно выразила свое восхищение, что заработала бонус - улыбку а-ля снежная королева. Почувствовала себя Андерсеновской Гердой. А вскоре и Кай… то есть Андрей появился, и работа – закипела!
Ну если быть точной, закипела не сразу, сначала явился еще один… катализатор процесса. Он выглядел как ни в чем ни бывало, первым делом радостно поприветствовал всех присутствующих, а вторым - нагло подвалил ко мне. И небрежно чмокнул в районе очков. Согласно действующей версии, разработанной специально для Киры Юрьевны. Я стерпела и старательно всем улыбалась, мучаясь от желания врезать ему коленкой…
Он весь был в пыльце, такой счастливый и довольный. Непотопляемый авианосец микадо.
Мы вчетвером быстренько провели планерку, раскидали остатки вопросов по завтрашнему показу. На данный момент. С пониманием, что в следующий момент может случиться любая неожиданность, и надо быть в полной боевой готовности.
Ко мне вопросов на данный момент не было, и я по-быстрому спряталась в свою каморочку. Я не хотела их видеть, никого.
___________
Да не тут-то было, размечталась, глупая Катя. Уже через минутку Кира Юрьевна уволакивает Андрея в мастерскую восторгаться своим платьем для завтрашнего вечера, а я, несчастная, остаюсь в замкнутом пространстве кабинета с любителем насекомых. Ну вот, как чувствовала, разговор снова пошел о наболевшем. На чем мы вчера остановились…
- Катя, как вечер провела? По-дружески интересуюсь, не волнуйся. Дружок не в претензии на тебя за поздние возвращения? Не ревнивый совсем, да он отличный парень. Ты специально такого себе подобрала?
Ну дурак. Ну невозможный балбес!
-Я еще вчера сказала, что у меня нет… дружка. Собачья кличка!
Я обиженно бубню все это себе под нос, уткнувшись в допсмету, пришлось внести коррективы на освещение, удорожание, конечно. Иначе не бывает. Почему-то я немножко боюсь поднять голову и посмотреть на Ромку. А он не уходит.
Ничего я не боюсь! Делаю над собой усилие, поднимаю глаза и… вижу неизменную ехидную ухмылочку, и еще высокомерно приподнятую бровь. Он еще пару секунд с интересом разглядывает мои очки. Потом небрежненько осведомляется -
- Нет дружка? Так у вас там что, свальный грех? Или все-таки парные сожительства?
- Потрясающая терминология. Ты уверен, что правильно выбрал профессию?
Он не реагирует и переводит разговор на другое.
- А, да. Неприятная новость, для тебя. Твоя свекровь, ну прости, это так называется, настойчиво приглашает нас на новый год. Я стоял насмерть. Но ей нужна ты, и пока она не услышит от тебя лично, почему мы не приедем, покоя не жди.
Ну это уже слишком! Какое мне дело до ваших семейных отношений! Я не могу сдержаться, я просто вспыхиваю от резко нахлынувшей злости!
- Выкручивайся как знаешь, мне дела нет. Можешь сказать, что я вся покрылась жуткой сыпью и стесняюсь. Аллергия на пыльцу!
Сидящий напротив меня удав спокоен, как… удав.
- Ну не хочешь, что поделать. Я ж не могу тебя заставить.
Тогда отменяй свои свиданки, сразу после показа едем. Не хотелось бы, конечно. Знаешь, Катя, я в приметы не верю, кроме новогодних. Вот сбываются они, как ни удивительно. С кем новый год встретишь, с тем и год проведешь!
Только представлю этот кошмар – весь следующий год ты где-то рядом. Аж озноб по шкуре…
- Не заговаривайте мне зубы. Я прекрасно помню, как ты умеешь аргументировать, а еще лучше у тебя получаются небольшие эссе. Все больше жалею, что не дочитала, наверняка это было шедеврально!
- Художника всякий обидеть может. А я, между прочим, старался. Да я это от души писал! То, что думал, когда на тебя глядел, то и написал!
Я понимаю, что удав издевается, я понимаю, зачем, но все равно не выдерживаю. Но попытка треснуть его по башке папкой с неоплаченными счетами не удается. Удав только изображает расслабленный вид. А сам, как будто отмахиваясь от назойливой мухи, легко отбирает у меня папку и откладывает подальше, и продолжает издеваться.
- Катя, а ты слышала выражение, что на правду не обижаются? Если бы ты не носилась по офису в жутких тряпках, как ведьма на помеле, мне бы и мысль такая не пришла – ужастики про тебя писать. Да зря старался, ты сейчас еще хуже выглядишь.
Мне нечего сказать. С меня и правда вся одежда сваливается после недельной голодовки.
- Я получу зарплату и сразу куплю что-нибудь из одежды. Просто сейчас некогда…
- Из одежды? Зарплата? Следующий мешок в стиле унисекс? Просто твоя ненужная гордость – та же глупость. А еще ты развлекаешься, издеваясь надо мной. Да продолжай, раз тебя это развлекает, должны же в твоей унылой жизни быть маленькие радости.
- Я больше не поддамся ни на одну твою провокацию, можешь трепать своим языком хоть до вечера! Только сначала выйди отсюда! Твои родители ничего не знают и не узнают, и не ной!
Я уже сама хочу выйти отсюда. Я не могу тут больше находиться, рядом с этим…
Но сбежать от удава не так просто. Он просто ловит меня на выходе, деликатно задвигает в уголок и задушевно делится сокровенным. При этом у него, как обычно, честные глаза, невинный взгляд и умильная физиономия. Вот не верю, а слушаю.
- Это ты не знаешь. Мою маман. Там под нежной улыбочкой бульдожья хватка. Я ее до сих пор боюсь, веришь? Хотя меня никогда не били, Катя. Да лучше б лупили. Вот понимаешь, Катя, я уже вроде и вышел из подросткового возраста, а как вспомню… этот расстрел словами. Тебе хорошо, ты просто тихо слиняешь, а мне-то предстоит экзекуция. Когда они узнают, что мы с тобой развелись. И про то, что на развод подали сразу. Я бы предпочел розги, Кать, честно.
Физиономия у него делается слегка расстроенная, это так необычно. Не поддаваться…
- А у тебя неплохо получается давить на жалость. Ладно уж, так и быть. Прикрою тебя перед твоей мамочкой. Я ей скажу… скажу, что новый год – семейный праздник! И я мечтаю провести его с тобой, вдвоем!
Дергается от ужаса, он не ожидал нападения, здорово!
- Не пугай так больше, Катя. У меня же инфаркт будет.
Придуриваться мне понравилось. Наверно, это инфекция. И я продолжила.
- Конечно, будет. Это мне терять нечего, а ты без бабочки не выживешь.
О, развеселился.
- Что ты сказала? Я правильно понял, я пока еще не рогоносец? Не верю своему счастью. Ты удержалась на краю супружеской неверности?
- Это зависит от точки зрения. Но все права на меня имеет Милко, у нас с ним договор. Я, правда, не совсем поняла, что он подразумевает под этим дурацким… этим правом первой ночи, наверно это в сакральном смысле. Ну, или в метафизическом.
Все, опять обозлился. Перепады настроения – признак нездоровой психики.
- Так в мета? Или в физическом? Уточни. Катя, достала! Вот сейчас ты мне говоришь все как есть. При чем тут наш гений. И кто твой бойфренд, и с каких пор ты с ним спишь. Мне просто нужна информация, чтоб правильно себя вести. Неохота мне смешить этот наш… колхоз. Ты можешь понять или нет?
Отвечаешь коротко и в темпе на мои вопросы, и я тебя больше не побеспокою.
Он меня достал, этот акционер-коллекционер. Моего утреннего хорошего настроения как ни бывало, и уже очень хочется заплакать.
- По себе судишь. И отойди от меня, на тебе слишком много пыльцы. Сильный аллерген, я читала! У меня уже, наверно, и вправду начинается аллергия!
- Потерпишь. Что ты творишь за моей спиной? А у меня, значит, меньше прав, чем у Милко? А ты слышала о таком документе, как брачный кодекс?
- А у тебя вообще никаких прав нет. И закон тут ни при чем! И вообще, я уже пять раз извинилась перед тобой за этот дурацкий спектакль! И хватит нудить об одном и том же! Потерпи всего тринадцать дней, и будет у тебя бумажка о разводе, успокойся.
- А я спокоен, это ты почему-то психуешь. Не дергайся и не вопи. Ты на работе или где?
Да, он спокоен. Когда он покидает кабинет президента, отчего-то слегка теряет ориентацию и налетает на дверной косяк. Вот о чем можно думать в рабочее время? Я всегда думаю - только о работе!
Я думаю о работе. Думаю… Просто мне не сидится на месте, и я выскакиваю из-за стола, чтобы пройтись по кабинету. Все готово, отчеты в папках. Текущие дела оставляю на послеобеденное время. Срочные дела тоже есть… не в том дело, я просто не могу сосредоточиться… меня колотит, как в ознобе. Все не так, так не должно быть! Не так!
Хочется покружиться, как в детстве, закрыв глаза руками, сильно покружиться на месте и резко остановиться… в этот миг все становится волшебно ясным и понятным, в одну секундочку. Зеркало!
Большое зеркало в кабинете. Оно тянет меня, ближе, еще ближе… Она смотрит на меня из зеркала. Улыбается чуть-чуть, почти незаметно. Она чем-то встревожена. Она смотрит на меня, как будто хочет что-то сказать…
Нельзя так, Катя. Эта грязь… понемножку, по чуть-чуть, незаметно пристает к тебе, все уже началось, и ты ничего не можешь изменить. И все это будет продолжаться, и настанет время, когда эта грязь прилипнет к тебе навечно. Вторая кожа, вторая суть. Так горько, так грустно…
Только правда может быть хрустальной и чистой, Катя, беги, ты еще можешь все исправить. Беги, еще не поздно…
Не думай, Катя, делай…
____________________________________________________________________________________________________________________________________
- Шура, твой шеф не занят? Я на минутку, это срочно!
Катя! Я успеваю подскочить к двери, когда она ее распахивает. Она налетает на меня с размаху, и естественно, я ее обнимаю и прижимаю к себе, чтобы она не упала.
Она слишком взволнована, чтобы замечать, что уже твердо стоит на ногах. И выпаливает без пауз -
- Я только скажу и сразу уйду. Я приняла решение – сразу после нового года ищу работу. Я уйду и все наладится, вот увидишь! Сегодня же предупрежу Андрея, чтобы подыскивал экономиста. Что касается заклада, вы оба знаете, что я с радостью избавлюсь от Никамоды. Я ничего хорошего для себя не жду от этой ситуации, но это только моя глупость. Ты в этом не виноват. И еще, я должна тебе сказать…
Во всем происходящем есть только один плюс. Она продолжает стоять рядом со мной, очень близко.
- Я должна сказать тебе. Можешь надо мной насмехаться хоть всю оставшуюся жизнь… но нам незачем оставаться врагами. Я не хочу. Я виновата, и я уйду, а через две недели вся эта дурацкая история закончится навсегда. Ромка, прости меня.
Она замолкает на секундочку, набирает побольше воздуха…
- И не говори мне больше эти гадости, прошу тебя. Про дружков, про бойфрендов и про… ничего этого нет. Я просто несовременная и… не нужно этой грязи, пожалуйста, я не могу больше это слышать от тебя!
А Милко, он особенный, он талант… и над ним тоже смеются, а я знаю, каково это, когда над тобой все смеются. Он сам предложил помочь мне, я его не просила, я бы не посмела. Мне нисколько не обидно, когда он дразнит меня этими глупостями про первую ночь и про права… не знаю, о чем он говорит, но знаю, что это загадки и сказки, и немножко безумные фантазии и… я настолько глупа, что вижу в этом романтику. В моей жизни ее не было, и я благодарна ему, и за эти слова тоже. Он гений, он имеет право быть безумцем!
Сейчас Милко очень занят, а сразу после показа он обещал мне помочь, и я больше не буду… ходить в жутких тряпках. У меня самой не получается, я уже пыталась, но почему-то всегда покупаю очередной свитер, но я … я изменюсь, клянусь! Еще две недели, тебе не будет стыдно из-за меня!
Я никогда больше не буду говорить тебе гадости про твоих бабочек. Это твоя жизнь, и меня она не касается. Все. Спасибо, что не смеялся надо мной сейчас.
Она оттараторила все это слишком быстро. Аж задохнулась, и щеки у нее горят, и головку она откинула, как для поцелуя. Я пытаюсь обнять ее непослушными руками, неуверенный, как пятиклассник. И конечно, она отскакивает от меня.
- Нет! Извини, я просто не выношу… этот запах! Когда курят. Ирка два месяца бросала, так намучилась. Я… дела! Надо поработать!
И уносится вихрем, оставив меня изображать соляной столп посреди собственного кабинета.
Есть от чего прийти в замешательство. Последний раз я промахивался мимо девочки в пятом классе.
Остаток дня был бешеный в пределах нормы, ничего экстраординарного.
Один из двух фотографов взял аванс и ушел в запой. Зал, арендованный нами, как выяснилось, имел на один пожарный выход меньше, чем положено. Милко съездил посмотреть зал, вернулся бешеный, раскритиковал скрипучий кривой подиум и заявил, что он лучше покажет своих девочек в позах застывших статуй. Просто расставит их в зале. Ну я ничего против такого варианта не имел. А трогать статуи можно?
Дальше – хуже. Возникла Юлиана. Оказывается, без живых цветов никак нельзя. Думала, что можно. Но нельзя, ей не удается создать нужное настроение! Мы ведь пожадничали на ткань для драпировки стен! В оттенках зимнего солнца! Дизайн букетов – шары с елочными ветками и живыми цветами. Эти ежи должны лежать на столах, в интервале метр двадцать, или она ни за что не отвечает.
Андрей метался по цехам. Очень вовремя полетел привод серводвигателя у вязальной машины, Милко извивался, как в брейке, и вопил, что ему не хватает его дизайнерской плетеной тесьмы, и что вокруг одни идиоты.
И все в том же духе, до позднего вечера.
Да еще бросаю курить, не так-то легко оказалось.
День восемнадцатый. Показ Мод!
Зачем вы, девочки…
Хмурое, глядящее на меня из давно немытого зеркала зимнее утро. Сначала стынут ноги, примерзая к ледяному полу ванной. Ну конечно, опять батареи еле теплятся. Ирки нету, она на дежурстве. Иду на работу. Вот сверкающие двери, визгливый смех скрипящего от чистоты стекла, они смеются надо мной, они издевательски кружатся передо мной… как всегда, на входе в это здание я опускаю плечи, чтобы побыстрее, внимательно глядя себе под ноги, бегом спрятаться в свой крошечный кабинетик. Нет, не сдаваться, пусть смотрят, я должна бороться, нельзя быть такой трусихой, я сжимаю зубы и волю в кулак, и, громко стуча каблуками, иду мимо ресепшен и недоумевающих, жалостливых взглядов, иду с гордо поднятой головой. Чтобы включить компьютер и спокойно заняться любимой работой. Скрипят зубы, жжет глаза, стучат мои каблуки, громко мяучит кот…
Я подскакиваю в постели с колотящимся сердцем… спасибо, Шмек! Ты настоящий кот и настоящий друг.
Это был просто сон, кошмар, ночной навязчивый кошмар.
Ирка придет часа через полтора, мы разминемся с ней сегодня. Сейчас я сварю кашку, молочную. И какао. И дома тепло, пахнет апельсинами и смолистой елкой, а я бегу умываться в короткой рубашке. Пол теплый, батареи просто раскаленные. А зеркало в нашей маленькой ванной, оно прохладное, прозрачное, чисто вымытое и улыбается мне.
Новогодний показ мод. Эта особая атмосфера праздника, щекочущие иголочки в воздухе, а завтра - волшебство новогодней ночи. Сегодня все решится. На показе будут представители мультибрендовых фэшн-бутиков. Если все пойдет по плану, сразу после нового года будут договора. И предоплата. Если показ провалится… то, не дожидаясь исков от наших поставщиков, наш адвокат предъявляет иск от Никамоды. Через пару месяцев, если мне повезет, это станет известно акционерам. Не повезет – известно станет через неделю. Возможно, после этого я закончу свою жизнь, например, швеей-мотористкой. При особо плохом раскладе меня уже не возьмут даже в бухгалтерию. Все, прекратить панику. Сама виновата!
Ах, Милко… он мечтает о несбыточном, его мечта - чтобы Зималетто имел звание Дома Высокой Моды, производство в Париже и бутики в Милане. Ах, мечты… им не суждено сбыться. Так же, как и моей мечте.
Я помешиваю манную кашу и мечтаю… о платье. Легком и воздушном, и может быть длинном, и еще о туфельках.
Там, в том доме на улице Солнечной, я оставила все, что мне купили. В нераскрытых фирменных упаковках, я не смогла бы взять ни одной нитки, это было бы ужасно… но какие же красивые это были вещи… я таких никогда не видела. Там были чулки, такие шелковистые и прозрачные, а сверху кружево. И еще там был кружевной… все, хватит!
Платья у меня нет. На этот показ я пойду, как обычно, как чувырла. Пойду, потому-что я буду там нужна Андрею, хотя бы как переводчик. Надеюсь, что понадоблюсь. Этот показ – вся наша надежда, лучшие ткани, потрясающий дизайн.
Изящество и мягкость, чистота линий и вызов. И яркие, горячие цвета для зимы, это сбивает с толку, завораживает и бросает в дрожь. Он смелый, наш Милко. Он волшебник, а волшебникам бояться некого.
Вчера я сделала то, что обещала. Я сидела в машине, Роман сказал, что его мать позвонит около десяти. Она всегда звонит в это время. И лучше дождаться, а не набирать самому, так будет достовернее. Она позвонила без двадцати десять, я, проклиная себя за очередное вранье, наболтала в трубку такого… Ромка взялся за голову и давился от смеха. Но мне не было смешно.
И я знаю, что поступила глупо, когда честно ему все сказала. Он не поймет, для него все эти отношения – игра, и часто жестокая игра. Он не привык к откровенности. Ну и пусть. Я не хочу, чтобы он думал обо мне всю эту мерзость, и я не могу слушать от него все эти гадости. Каждый судит по себе. И пусть смеется, я не боюсь насмешек. Срочно надо искать работу. Даже если показ пройдет успешно, есть риск судебных исков от поставщиков. Мы можем не успеть, и придется обращаться в суд с иском. Никамода против Зималетто, поистине борьба гигантов. В следующем номере Вестника будет вся информация, а банки проводят полную проверку всех соискателей, и у них есть свои информационные каналы. Через месяц меня не возьмут даже в самый мелкий коммерческий банк. А возьмут, что, можно подумать, не выгонят, когда придет инфа? Без пользы опять думать обо всем об этом… есть и другие проблемы. Юбка еле держится у меня на бедрах! Надо посмотреть старую школьную одежду…
Ура! Я так отощала, что легко влезла в свою юбочку, которую носила в десятом классе. Она ничего, в мелкую складку, жаль, коротковата, выше колена. Сойдет. Взяла у Ирки тонкий свитерок. Ботинки у меня еще приличные. Вперед!
Отредактировано zdtnhtyfbcevfc,hjlyf (2017-05-12 15:29:57)