*
Утро. Счастье от свежего ветерка в мое распахнутое окно, от прохладной воды и от того, что по утрам я забываю все, что было накануне вечером. И это утро – исключением не стало! И это здорово!

Мечты сбываются! Я неженка и боюсь холодной воды. Но по утрам я согласна на прохладный душ, вместо завтрака.
Все классно, супер, здорово! Добираться мне далековато, но зато без пересадок, а это главнее. И сажусь я на троллейбусном кольце, а поэтому могу сидеть у окна и читать всю дорогу, а это еще один подарок, мне от моей жизни. Еще один из подарочков!

К делу, Вика, будь серьезней.
Мое рабочее место в приемной, но проходимость не так велика, как можно было предполагать, исходя из шума на ресепшн. Шестой этаж и чудесный вид из окна, юго-восток. Первое солнышко в это окно - мне, и еще отливающие перламутром крыши, и утренняя дымка в воздухе... я уже люблю его, мое рабочее место.

Стол – большой, даже слишком. Светлый, матовый, совсем новый! Обожаю новую офисную мебель, она пахнет – и ничего не опилками с формальдегидом! Она пахнет мечтой о чуде. Надеждой нового дня он пахнет, мой стол! Пока комп загружается, я выкладываю в приглянувшийся мне ящичек рабочий минимум из сумочки – косметичку со стратегическим запасом, прозрачный контейнер с бутербродом с листиком салата и яйцом, который я проглотила бы через секунду, если бы позволила себе это... дальше - мой блокнот с ручкой, флешку-синичку и салфетки – и еще раз, уткнувшись в ящичек, длинно втягиваю носом свежий запах лака, дерева и надежды. Готово!

Проводим рекогносцировку – что мы имеем в окружении?
Кабинет начальника - из него вход в конференц-зал - второй вход из приемной. Неплохо. Пути для отступления в наличии, возможности слухового контроля тоже. У меня слух очень острый, это уже профессиональное.

Теперь самое главное – Мой Компьютер. Что у нас имеется... внутренняя сеть, запаролены все входы. У меня скоростной интернет, урра!! Но я это предполагала. То есть надеялась.
Опять будет кино и музончик, и почитать новинки. Как же я скучала по тебе, безлимит!!! Все отлично.

Еще одна удача – нового сисадмина взяли в тот же день, что и меня!
Это наиважнейший контакт, и я сделаю все, чтобы контакт был. И пусть он хоть квазимодо цвета электрик, пусть он трижды, семь раз голубой – да это только плюс – он будет моим другом! подругом! 

Контакт с системным админом важен, но первоочередными должны стать, увы... Мои контакты с моим начальником. От того, какими они будут, эти контакты, зависит мое выживание, и это уже не шутки, а проблемы. Кратенько о проблемах с начальником – он красивый мужик. Не просто симпатичный брюнет, каким я увидела его впервые, получив кремовый массаж спины, а обалденно красивый. И при этом мужик. Функции практически взаимоисключающие, но это к делу не относится. Дело – это он, именно он взял меня на работу. Причины он мне объяснил полчаса назад. Разговор был втроем, он, его заместитель, и я. У этих двоих полное доверие, по всем признакам.

Все просто – ему нужен секретарь со стороны, заинтересованный единственно в работе и зарплате. Он так и сказал:
- Вика, все просто. Будешь выполнять должностные обязанности секретаря президента, и возможно, иногда личные поручения. В мое отсутствие подчиняешься моему заместителю, все как обычно.

Заместитель – весьма смазливый, и похоже, самовлюбленный до психоза хмырь – при последних словах президента невинно улыбнулся. Но главный здесь не он, поэтому пусть улыбается. А для меня сейчас главное – проработать до первой зарплаты и получить ее, целей глобальнее я уже перед собой не ставлю.
Нет, ну до чего ж хорош... Он подошел вплотную к креслицу, в которое меня усадил - по соседству с другим красным креслицем, в котором развалился и качал ботинком его наглый зам.
Подошел и склонился надо мной с улыбочкой радостного плейбоя и холодком в шоколаде – взглядом очень изучающим, очень...

- И больше – ты не подчиняешься никому, Вика. Поняла? Ни главным акционерам, ни членам их семей – говорю об этом не зря. Были прецеденты. К сожалению. Были вполне адекватные и образованные девушки, но, по-видимому, я недостаточно ясно донес до них, чего я от них хочу.

Он замолчал, слегка прищурился на меня и приблизился еще ближе, очень близко – проверял мое чувство юмора, что ли?

- А хочу я так мало, Виктория. Всего лишь – банальной секретарской работы. Чтобы документооборот был прозрачен, письма доходили до адресатов, все звонки были перенаправлены согласно регламента, который опять же устанавливаю здесь только я. И остальные пункты – согласно твоей должностной, с которой тебя... Ознакомили?
- Да, конечно.
- Если умеешь варить кофе, буду очень тебе признателен. Но это не главное. Главное – никакой информации никому без моего разрешения. Никому, поняла?

Что-то мне подсказывает, что этим романтическим именем, почти греческим – Никому... он обозначает в первую очередь свою собственную невесту.
Невеста моего шефа – озабоченная собой и своим снобизмом швабра, изредка опускающаяся для общения с плебсом. Да, она воображает себя аристократкой, и после каждого такого общения, скорее всего, умиляется своей добротой и участием к обделенным судьбой служащим – не имеющим акций, дизайнерской красоты и роскошных женихов-бизнесменов. Она может побыть снисходительной к людям и даже доброй, если ей захочется – я это уже видела утром у ресепшн, когда она общалась с немолодой женщиной, помощницей модельера, кажется. Общается, а потом идет в личный туалет – у нее здесь личный, моет ручки после общения с плебсом и умиляется. Где-то недалеко у нее имеется брат-акционер с общей фамилией и психосоматической окраской вялотекущего кошмара. Хотя мой шеф с этим братцем, как я поняла, друзья детства, а не только совладельцы. Но это меня, по счастью, никак не касается. Вот если б еще невеста шефа не касалась...
О том, что я ей не должна подчиняться... Свежо предание, да верится с трудом. Мне уже такое говорили, при последнем двухдневном трудоустройстве. На второй день меня выставила не кто иная, как супруга моего уверенного работодателя, под его скромное мычание и искательный взгляд. Ладно, посмотрим по ситуации.

Так, кого мы тут будем иметь еще, Вика? Кто будет иметь тебя, увы, уже предельно ясно. Но это мелочи. Как зацепиться, и как удержаться... Мне уже нравится здесь. Все секретарши молодые, веселые и наглые. Наглый секретарь на любой фирме – это хороший знак. Как наглая кошка в доме, кошка, которую любят и балуют, и кое-что кисоньке прощают...

Кто еще? Основные контакты – мои шефы и секретарши руководителей отделов, у кого они есть – их немного. И кажется, здесь имеется активная дамская группировка, ясненько с первого взгляда. Утром у ресепшен. Когда я была осмотрена практически проникающими, как некие инструменты с зеркальцем – и что важнее, одинаковыми, как у монастырских сестер, взглядами. Ха, монастырских. А что, у этих сестер вполне может быть синдром французского борделя, видно по позам и взглядам, которыми они друг другу телепатируют. Прямо симбиоз в одном отдельно взятом монастыре. Ну, как бы там ни было, со своим уставом я никогда не лезу. Я всем своим видом показываю, что у меня и устава-то никакого нету. Я веселое, живое и легкомысленное существо, легко и нежно привяжусь к тому, кто меня покормит и приласкает. Привяжусь легко и отвяжусь так же. 
Кто еще... Еще новая финдиректриса, с которой тут носятся как с подарком. Еще бы, такая фактура. Вика, не надо завидовать. Там, увы, не только роскошь, еще и реноме. Ее знает и перед ней расшаркивается директор Ллойд банка. Я приносила им кофе час назад в переговорный.

Интересненнько... У них был блиц-прием, однако. Мне повезло. В один день они взяли нового заместителя бухгалтера, нового сисадмина и нового – ого! – финансового директора... и еще свеженькую финансово-экономически невинную секретаршу со стороны. А финансовых, их ведь точно в акционерные компании не берут из воздуха. Со стороны. Допуск к финансам фирмы – для этого дамочке нужно быть... Родственница? Или всего лишь любовница, но тогда с чего бы такое доверие? Да и доверие к родственникам – вопрос очень забавный. Так или иначе... К ней обращаются по имени-отчеству – Екатерина Валерьевна – и с дрожью в голосе.

А я Вика, и так все и останется, навсегда.

Пушкарева... грымза. Да, тут все ясно – эта будет прессовать и кривить в мою сторону свои губищи. Работа – для этого я здесь. Так она думает. Я не буду ее разуверять.

Я умею работать. Главное, самое главное в работе секретаря – это потише... Я давно сообразила, что все трудовые подвиги резко сбрасывают тебя вниз по лестнице. Тысячу раз сделай хорошо и быстро – и станешь слабым звеном, не успев один-единственный раз. И не важно, что другая секретарша выполнила бы данную работу в четыре раза медленнее и с косяками. Сравнивать-то никто не будет.

Поэтому - тише. Потише. Спокойнее, Вика, тише едешь - меньше огребешься.

Обычно для того, чтобы выполнять мои служебные обязанности, мне достаточно от восьми до двенадцати процентов моего рабочего времени, включая мои улыбки начальству.
Остальное время - для меня. Я могу читать с монитора, и никогда не устаю от этого занятия. Кино смотреть я могу с диска или флешки. Я порой прихожу с работы уставшая, но исключительно от того, что целый день читала. Так, все будет стабильно - скачивать я буду с бесплатных файлообменников, и мой новый друг – мой будущий друг - меня палить перед начальством конечно же, не будет.

А вот и он! Я подскакиваю навстречу худому серьезному парню в черном свитере... С растянутыми рукавами... Отлично!
Мы знакомимся. Вика... – я приветливая, но скромная девушка. Возможно, чуть наивная, насколько это вообще возможно для секретарши.
Сергей, Сережа...  мне очень нравится это имя. И я постоянно работаю над повышением своей компьютерной грамотности, и у меня вопросы... У меня новый компьютер, это здорово! Но еще не установлены офисные программы. И если можно, пожалуйста, быстрый браузер!

Сережа, серенький... Не голубой!! В абсолюте! Это намного лучше. Это дополнительный плюс для общения, а про голубого квазимодо – теперь неактуально, просто шутка.
И мы уже шутим – есть бородатые анекдоты, от которых все еще смешно – по поводу внедрения компьютерных систем в старо-форматных коллективах и про эксплореры, один из которых не стоит удалять, и про подставочку для кофе! А вот моя мама, она освоила комп очень быстро, и рассказывала, что первая система, с которой она познакомилась, была в эм си дос, и черно-белый монитор, а мышек вообще не было. Звучит как сказка, да? И Сережа соглашается – есть такие старые кадры, что еще лучше новеньких соображают. Его дедушка...
Он уходит от меня только к обеду. А я иду в туалет, приготовившись к бою и победе. Первое впечатление важно. Как же легко с мужиками, и как сложно с девками...

Мой легкий красный Голуаз, и моя косметичка, в которой не окажется зажигалки, случайно выложила... на самом деле у меня ее просто нет. Я делаю простой расчет, интерполирую и.... смелее, Вика. Местный дамский триумвират в данный момент уже в сборе, и весь в сортире. И сейчас мы познакомимся поближе.

Курить я хочу очень редко, исключительно на нерве. Если у меня все хорошо, я не помню о сигаретах, и пачка лежит в сумочке неделю, две и дольше. Я гоню воспоминания о том, как я училась курить. Научилась я в четырнадцать, и далось мне это жуткой тошнотой и слезами, до болевых спазм. Я мучилась больше недели, пока немножко привыкла, и до сих пор вздрагиваю при воспоминаниях. Этот опыт приобретался мной куда мучительней, чем расставание с невинностью, которое, впрочем, тоже оказалось мерзостным. Но учиться и расставаться было необходимо, поскольку альтернативой было стать очередной белой заклеванной и заплеванной вороной нашего восьмого «а», о котором так лестно выражались в учительской: в «а» – четыре путаны. Девчонки чуть не подрались за очередность, поскольку под завучье определение... довольно спорное, если уж быть точной... Но накрахмаленная завучиха, мамаша-одиночка с рыхлым весом и взглядами дохлой рыбы – была уверена, что выяснять вопросы пола в среде своих сверстников – верх распущенности.

Что было бы со мной в моей жизни, если б не мои одноклассники, которые буквально силой вставляли в мой рот «стюардессу» и учили затягиваться и держать, держать...  И с радостным визгом поздравляли аплодисментами на дне рождения у нашей старосты - после ванной комнаты с мальчиком по жребию, с которым мне не очень повезло. Ерунда, всего лишь немножко слез, которые легко скрыть, пара салфеток да закушенные губы. Так мало нужно, чтобы стать своей в коллективе!

И оно того стоит, и в этом я убеждаюсь всю свою жизнь.

И сейчас я скромно зашла в туалет, вытащила сигаретку, не нашла в косметичке зажигалку, а потом все пошло отлично. Через десять минут мы уже пылко обсуждали проблемы реального соотношения мужчин и женщин в России. Возрастная категория меня, секретарши с ресепшен, и, пожалуй, еще одной - рыжей симпотной баскетболистки, секретарши президентского зама - эта категория вполне востребована. Чего не скажешь о ближайшей, с пятилетним интервалом. Для них, бедолаг - на десять девчонок далеко не девять ребят, как сказала помощница голубого дизайнера, очень клевая тетка.

- Не девять, девочки мои. А один-разьединственный обеспеченный, сложившийся мужик, не нарк и не алкаш.

- А еще лунные ребята, Ольга Вячеславна. - Поддержала рыжая. - И нищее быдло ленивое - вон мой соседушка вчера обратно отмочил...

Потом меня дружно просвещали о жизни и повседневных заботах роскошного зоопарка, куда мне посчастливилось попасть. И если буду умницей, то на корм не пойду. А потом были последние местные анекдоты на тему науки аквариумистики и о том, чем на самом деле питаются животрепещущие рыбки. И мы спохватились только когда зазвонил мобильный у рыжей, ее домогался ее босс с какими-то списками.   
Действительно. Пролетел почти час.

Кажется, я им понравилась, хотя особо и не старалась.
И кажется, это взаимно.

Неплохо упитанная и плотно затянутая в джинсы рыбка вплывала в кабинет моего шефа как раз в момент, когда я открыла дверь приемной, возвращаясь с перекура. Мое отсутствие, похоже, никто не заметил, и это был очень хороший знак.

Выражение рыбки-блондинки было решительным, а походка плывущей, как принято говорить - от бедра. Причем я уже была подготовлена в теме развития взаимоотношений моего шефа, его рыбок и его невесты.

Среагировала я моментально и на автомате, незаметно утопив одну из клавиш селектора, и по-деловому вежливо спросив влетевшую в приемную Киру Юрьевну, что именно я могу для нее сделать.
В кабинете еще пару секунд было тихо, а потом из-за двери донесся неторопливый деловой разговор об условиях продления контракта.

*
Жданов – супер! Я окончательно полюбила его на второй день работы!

Он разговаривал с Пушкаревой, на второй минуте диалога вызвал меня и отправил за кофе, зеленым чаем и пирожными. Кофе и чай не готовить, а быстренько принести из бара, что я и сделала как было сказано – быстро. Но она – я ее тоже уже люблю – от пирожного отказалась. Я унесла корзиночки с белковым кремом и сразу слопала. И – ой... через двадцать минут, когда я, положив на стол раскрытую папку с входящей перепиской, заполняла реестр регистрации... то есть читала Кортасара с монитора, а регистрировала письма, быстро и уверенно, как только кто-нибудь совал нос в приемную...

- Вика, пирожные где?

Он стоял над моим столом, а я.... Подняла глаза от пустых тарелочек и убито ответила, – я сейчас принесу... я оплачу...

- Принеси. – Очень строго и хмуро. Но когда я вскочила, добавил: – Себе.

И вдруг засмеялся с восторгом, как будто я его обрадовала своим наглым обжорством, – Вика, фирма не разорится, и я тоже. Можешь взять еще в баре, да хоть каждый день. Учитывай на расходный, и все.

Я долго еще сидела зажмурившись, когда он вышел.
Не разорится он и фирма...  Да вы, Андрей Павлович, моих способностей не знаете!

А утром он благодарил меня за вчерашнюю громкую связь со своей невестой. С таким деловым и строгим выражением, как будто я как минимум представила ему кучу креативных предложений по оптимизации документооборота.

Таким образом, пока все идет хорошо. И моя линия конфиденциального делопроизводства встречена шефом с большим энтузиазмом.
И день был определенно хороший, у меня давно не было таких дней! И вечер прилетает бархатным крылом... Сегодня мне некогда было почитать, но зато было много трепа, нелишней информации и смеха, и отличный обед в компании и с чудным десертом в недорогом кафе, таком домашненьком. Я не просила, они сами мне предложили взаймы, и я радостно согласилась. Получу аванс, и сразу же отдам, обязательно – есть долги, которые я возвращаю из принципа. И еще было солнце и летняя прогулка по бульвару с эскимо, и все это в спокойном счастье - секретарша гуляет, а оклад идет.

*
Вечер.

- Вика, принеси из бара... белого сухого вина, охлажденного. Захвати два бокала... и фрукты. Да, и шоколадное ассорти, коробку. И себе - шоколадку или конфеты, что хочешь.
И иди домой. Спасибо, Вика.

Конечно, я взяла себе и конфеты, и шоколадку, и ушла довольная - на десять минут раньше, и болтала с Тропинкиной у ресепшн, когда двери лифта открылись... мы с Машкой заценили экземпляр редкой рыбки одновременно и признали его эксклюзивным. Без слов. Одними взглядами - на нее и друг на дружку.

Черный брючный костюм, который на ней -  не крой и тренд, а только бархатный мрак. Бархат коробочки с драгоценностью. Взгляд, походка - суперкласс. Лицо и шея с изгибом кажутся белыми, волосы – темные. Не как мои, а оттенка ореха и прямые, в гладкой прическе. 

Вполне. Для такого, как мой шеф, вполне достойный выбор – экстерьер, экзотика, надменность. Аромат черной гардении... во мне почти что зависть, а завидую я очень-очень редко.

Вчерашняя милашка скорее подходит под определение – пупсик в розовом. На полчасика, и запить тоником, а то приторно.

А вот эта – уже оттенок.   

Оттенок роскоши по-деловому обменивается информацией с Машкой - Здрасьте-пожалста, Андрей Павлович вас так ждет, так ждет... Шестой этаж... Она вежлива, и она за стеклом, прозрачным. А мы с Машкой вот тут, вне аквариума с кормом и водорослями, однако. Ну и плевать. Но поржать на тему мы не успеваем... Скалярия уехала вверх, а акула уже режет плавниками из лифта...

- Виктория, Андрей Павлович ушел? - А ведь вы как бы уехали, двадцать минут назад, Кира Юрьевна. Значит, вы не выезжали, иначе не смогли бы вернуться так быстро - вечерний час пик. Я понимаю...

Ничего хорошего для меня в ситуации нет. Опять эти личные-безличные отношения начальника с секретаршей, которые, как и служебный секс, ничем хорошим не заканчиваются. Для секретарши.

Я вежливо отвечаю невесте шефа:
- Нет. Андрей Павлович у себя.
- Он отпустил тебя?
- Да, конечно. 
- Кто с ним в кабинете? - Равнодушно.
- Простите, когда я уходила, он был один. Я могу идти?
- Иди. 
Под ее немигающим птичьим взглядом я вхожу в лифт и «нажимаю» кнопку нижнего этажа.
И выскакиваю из лифта через пять секунд - этажом ниже. Трубочку возьмите, будьте добры... Шеф.
- Слушаю.
- Кира Юрьевна спрашивает, кто с вами в кабинете.
- Она внизу?
- Скорее всего, уже в лифте наверх.
Короткие гудки.
Шеф, зачем так рисковать. Это неразумно. 

*
Мой третий рабочий день. Три дня - это критический срок. Продержусь - буду работать здесь. А обстановочка все накаляется...  Утренний взгляд Киры Юрьевны был ледяным, как плазменная струя на экране монитора. Такая холодненькая и плавящая. А ее интонация, когда она соизволила ответить на мое скромное приветствие, трещала статическим электричеством. Она меня подозревает, она же не дура.

Отпустить все на самотек - у них будет по два скандала в день, утром и вечером. Да и пусть. Но не факт, что меня здесь оставят. Просто попадусь под горячую руку и вылечу... Продолжать прикрывать шефа? Вылечу с работы еще быстрее.

А шеф расслабился и похоже, считает ситуацию стабильной.

Глядя в ее глаза, почти белые от злости, и на острые углы в общем-то стройной и изящной фигуры - я, кажется, понимаю своего шефа. Постоянное иглоукалывание его достало, и ему очень хочется помягче и послаще. И он не так уж виноват, ведь не он причина законов животного магнетизма и прочего притяжения. К нему тянет на природных рефлексах, вот и все. Что мне делать, как выкрутиться...
Советов я не спрашиваю, не помогут. Мои проблемы всем понятны, мне сочувствуют, но и наблюдают, прищурившись - выкрутится новенькая или вылетит. Не удивлюсь, если дамы спорят по этому поводу: на интерес или бутылочку коньяка. Держись, Вика...

Моей работой мой шеф доволен. Деловое письмо, диспетчеризация и подача кофе не самый сложный вид деятельности, и с этим у меня проблем никогда не было. И вот уже два часа, как мы с шефом на ты - он распорядился. Наедине он Андрей, поскольку последнее, чего он хотел бы от молодой женщины - это уважение. Пошутил шеф без скользящих намеков, и не сомневался, что я пойму правильно. Действительно, сокращение времени на обращения дает неплохую экономию и упрощает деловое общение. Это все хорошо, но вот с катушек он всегда слетевший или это на него новолуние действует?

Шеф, ну нельзя же так. Ну правда, биологические ритмы у вас, что ли... Третий день одно и то же. На сей раз он завел даму к себе сам. Дамочка все та же, вечерняя, хотя сегодня она выглядит попроще. Но дневной макияж и одежда ее вовсе не портят, и видно, что она моложе, чем показалась вчера со строгой прической. Сегодня ее волосы распущены, и я опять невольно сравниваю... Но отбрасываю эти мысли. Что-то мне не по себе...
Из роскошной медвежьей норы президента, имеющей два выхода, я явственно различаю кокетливый смех, бархатистое бормотанье и.... кажется, сосущие причмокивания. Впрочем, третье мне возможно, чудится. Я же не деревянная буратино, и не Мальвина даже! ... у меня тоже рефлексы имеются, да что же это такое... Чудится или нет?

Но перекреститься я по-любому не успеваю, поскольку дверь приемной распахивается... Я так и знала. Она влетает бледная и злая, и ненавидит - меня. Больше, чем тех, что чмокают и заливаются смехом в кабинете.

Все последующее вмещается в одну секунду, за которую я успеваю подумать о многом, пофилософствовать и помечтать - в последний раз на этом чудном рабочем месте.

Я боюсь маньяков. А слежка за женихом - та же психическая болезнь. Да брось его и заведи другого, что, мало красивых мужиков? Или нет, еще лучше - рога ему наставь и заяви: милый, так и было! Была бы у меня хоть малая часть ее доходов, я поплевывала бы на весь мужской контингент очень свысока. А сейчас, похоже, я без последних своих доходов останусь, причем ни разу не полученных...
Терять мне, по всей видимости, нечего.

Ну что ж.... Момент истины, шеф.
Я попытаюсь помочь вам и себе тоже...
Всего лишь задев локтем кнопку селектора... большую овальную кнопочку с полустертым кружочком – односторонняя громкая связь.

Я делаю это заполошенно-виртуозно, неловко роняя открытый скоросшиватель и пытаясь поймать бумаги на лету.

- Вон отсюда.  – Два кусочка льда легко падают перед моим носом. Два равнодушных ледяных слова.
Она быстрым уверенным движением отодвигает белую коробочку селектора подальше от меня и бьет изящным пальцем с бледным маникюром по утопленной клавише.
Видимо, это для нее не первый подобный эпизод. А возможно, и привычный, судя по уверенному автоматизму движений.

Вон так вон...
Ну что ж, бывает. Это обидно только в первый раз.

Вот и все. Вика, третий день... Прогресс. Последний раз жена начальника выкинула тебя уже на второй. И еще ты поела пирожных.

Я, не поднимая глаз, складываю в сумочку свои жалкие пожитки из чудесного удобного стола, из верхнего ящичка, который выдвигается так мягко и предупредительно. Мой личный блокнот с мини-ручкой, рабочую косметичку, упаковку бумажных платочков.

Встаю, не глядя на нее, и беру свою сумочку и зонтик. Утром были тучки... Но дождь пошел только пять минут назад. Он за моей спиной, за большим толстым стеклом. Неслышный красивый дождь из серых туч, и сейчас я пойду под зонтом, и буду смотреть на дождь. Я его очень люблю, летний дождь и лужи на асфальте.
Она следит. Я не смотрю, но взгляд чувствую.
- Идите в кадры, подождите за дверью. Я подойду через две минуты.

В коридоре я через пять шагов оказываюсь в эпицентре веселенького урагана – заместитель моего бывшего начальника в стайке счастливых девушек, почти всех я уже видела в демонстрационном зале. Общее веселье, деловые интересы под маской флирта. Девушкам тоже нужна работа, как и мне… я не могу не улыбнуться, вежливо прощаясь с ними, и мне отвечают тем же – слегка удивленно.

Я жду у двери с табличкой, с привычными словами - Отдел кадров.
Прикидываю варианты развития событий, увы, их всего два. Влепят статью или... – нет, она на это не пойдет. Она понимает, что при таком варианте я скандалище устрою, терять то мне будет нечего! Она смешков над собой не захочет, слишком о себе высокого мнения. Прикидываю и слушаю приближающиеся голоса...

- Это моя секретарша, Кирочка. И уволить ее могу только я.

Ласковая сталь в голосе моего бывшего начальника. Еще одна красивая интонация, он бесподобен – сколько у него этих вибраций в запасе?

- Андрей! Она мне нахамила! Это выходит за все рамки, ты уже ни во что...

Она видит меня, стоящую у стенки перед кабинетом кадровика. Щурится, выдыхает сквозь зубы и понижает тон, – Андрей! Ты невыносим! Ты простишь секретарше дерзость?

Но он обнимает мымру за поясницу, а смотрит на меня.

- Вика, на свое рабочее место пройди, будь добра. И сводки по отделам мне на стол через полчаса, не забыла?

Я бросаюсь выполнять! А сзади ласковое твердое – нет, что за мужик!

- Я сам накажу своего работника, так, как посчитаю нужным. Кирочка, тебе не идет это выражение.

Ну за что так повезло этой кобыле!

Я иду – на свое рабочее место, боясь поверить в свое счастье... и сдерживаясь, чтобы не рвануть бегом. А сзади – бархатный смех, чмоканье и надутое молчание. Вот же дура...

Интонации Романа Дмитрича вопросительные, зато вид абсолютно утверждающий: круглосуточная защита меня от всех посторонних щупалец мне гарантирована.

- Вика, что от тебя хотел Воропаев?

- Реквизиты фирмы, обслуживающей банкеты.

- Не понял. Зачем ему эта информация, причем от тебя.

- Не знаю. Возможно, ему понравился обед?

Я не дергаюсь и не оглядываюсь на дверь - ах, вдруг увидят! и не строю из себя мимозу. И в результате после беглой проверки моих рефлексов, парочки поцелуйчиков и моего радостного согласия на ужин в шесть ноль-ноль и последующее мороженое с ягодками...  перевожу дух, наконец-то одна.   
И ровно за десять минут до часа икс скромно и незаметно оставляю рабочее место - а мой президент уже уехал и спрашивать мне некого!

Знакомая серебристая Ферра - на условленном месте, но радостную встречу и поцелуи мне тут не приготовили. Меня ждут допрос и взгляд. Второе говорит больше, чем слова, и поэтому я охотно отвечаю на вопросы.

- Так где тебе пытались дать образование, киса?

- В МГИМО.

- Ты была в школе отличницей?

- Да.

- Ты прошла на бюджетное? Невероятно... На какой факультет?

- МБДА. Бизнес.

- По конкурсу? ...

- Не думаю.

- Логично. Вряд ли ты вообще умеешь. Как ты прошла?

- Мне помогли. Хотя я не сразу об этом догадалась.

- И кто наш добрый ангел? И лояльный гражданин своей страны? Таких абитуриенток в один из лучших вузов... Скажи мне, честная девочка? Кто - он?

- Нет, не скажу.

- Но это был мужчина.

- Мужчина, конечно.

Я поудобнее откидываюсь на мягкую спинку, раз уж поцелуев не светит. Салон красивый, серая и темно-красная кожа, ничего лишнего. Даже на торпеде свободно. Но свободы еще меньше, чем в БМВ...  свой смешочек я прикусываю. Мне так хорошо сейчас, непонятно почему, и хочется говорить. Он внимательно слушает и не насмешничает, ну разве что совсем немного, а мне...
Мне хочется рассказывать.

- Я узнала, что была блатной, уже после того, как меня отчислили. А когда поступила... Очень была счастлива, когда мне позвонили, я ведь совсем не надеялась. Дурой надо было быть, чтобы надеяться... Я в другой вуз подлинники документов сдала, а на тот экзамен пришла со своим парнем. Был предварительный отбор, тестировали основной язык. Вот английский... Я просто была в хорошем настроении в тот день, но не надеялась - ни на что! да и не думала об этом серьезно. Ну а когда опубликовали результаты собеседования, подумала - а почему бы нет? А экзамены можно сдавать - да сколько хочешь. Вот и ходила как группа поддержки.
- Поддержала? И где сейчас молодой человек?
- А он не прошел по конкурсу.
- На бюджетное?
- На МБ не было бюджетных мест. Может сейчас уже есть... не знаю. Но два года назад не было - только два места для финалистов, за них платил универ. Рейтинг тоже нужен.
- Кто оплачивал твою учебу?
- У нас с мамой тогда были средства.
- Тогда? И почему их вдруг не стало у тебя и твоей мамы, этих средств?
Нет, я больше не хочу ничего говорить. И я смотрю в его глаза, просто смотрю...
- Ты свободна сегодня вечером?
- Да.

И больше он не говорит мне ни слова, а я не спрашиваю о том, куда и зачем он везет меня.
И чтобы отвлечься от сухости во рту и глупой дрожи ожидания... я заставляю себя вспоминать еще... да, я прошла, а Димке тогда не хватило одного или двух баллов. Точно уже не помню. Ему не хватило совсем-совсем чуточку. Эта чуточка, возможно, была очень гламурная барышня, или мажорчик. А может это была я.

Тот день был жарким, а к вечеру стало накрапывать. Я вместо Димки плакала в фонтан дебилов, а Димка как взбесился тогда - скалился и доказывал мне, что все к лучшему. Еще месяц мы повстречались, а потом - я первая сказала ему, что больше не люблю его. Сказала, чтобы успеть первой.

*
Моя мама не спит, когда я приезжаю домой. Она всегда ждет меня, и никогда не спрашивает, почему я так поздно пришла, или куда я подевалась потом.
Я расплачиваюсь с таксистом, глядя на розовый свет из окна маминой комнаты, на нашем пятом этаже.
- Мамуля, мне аванс дали! - Я выглядываю из прихожей, расстегивая босоножки. - Я даже и не просила, шеф сам предложил! Утром будем пить гляссе с пирожными, мам. И есть бананы, как две обезьяны и.... я прямо к открытию в супермаркет рвану.

Мама смеется. Сегодня она повеселее, и бледности уже нет. Все-таки лето, и она подолгу сидит на лоджии с книжкой. - И пенсия через четыре дня. Жизнь хороша. Викуля, ну говори уже... что? 

Она читает мои мысли, и это совсем не удивительно.
А я.... я не хочу тревожить ее. Но мне нет покоя, опять нет покоя.
- Мама... скажи мне. А тогда, на зачислении... Скажи. Ну мам... кто помог мне пройти? Как?

Она чуть закатывает глаза и опять становится похожа на Мадонну, ласковой грустью в нежных губах.
- Викуля, синичка моя. Я ведь тебе говорила уже - не было этого. И вряд ли это было возможно - денежная взятка туда. Ты поступила сама, Вика.

Я верю, когда она говорит мне это. А потом, через несколько дней - опять не верю. Я же знаю, что сделать что-то серьезное в этой жизни я не способна.

- Ты все всегда делаешь сама, синичка.

*
Я все всегда делаю сама.

- Стой! Вика! - Рыжая, что у тебя с реакцией. Или на почве стресса тормозишь?

Но о стрессе Рыжей и его причинах я поржала чуть позже.
Я-то не успела среагировать, потому что была сильно увлечена. Слушала, что в мобилу долдонит Славыч, а в левой руке держала сводку, которую попросила передать Дмитричу Пушкарева. И поэтому дверь его кабинета я открыла, нажав на ручку локтем... и чуть не выронила мою мобилу...

Офисный декор был ничего так, демократичный. Машка валялась на столе и страстно хватала Дмитрича за спину, бедняжка, много-то из первой настольной позиции не схватишь. Зато шустрый Дмитрич делал ей искусственное дыхание рот в рот уже треща зиппером. 
Я на пару секунд потеряла контроль над челюстью, просто не ожидала, в два часа дня за незапертой дверью... быстренько дала задний ход и, опустив глазки, ретировалась из кабинета. 

В общем, на все про все ушло секунды три, не больше, меня не заметили. Славка продолжал объяснять про летний заезд, я продолжала слушать, вытаращившись в ошалелые зрачки Рыжей.
Она была шоковая, как будто ей стукнуло двенадцать лет, и она только что врубилась, что же на самом деле делают ее родители под одеялом. Я, наверно, выглядела примерно так же, - Шурок. Тебе придется самой... передать своему шефу эту сводку, - я драматично протянула ей бумаги и удрала. 

Ха, вот прикол! Сейчас кто-то забегает. Миссия-то под угрозой! И коварное щупальце врага теперь уж точно не встретит ни малейшего сопротивления у разобиженной секретарши!
Месть и ревность, утечка информации, подстава и кризис - и прощайте фонды-капиталы. И все из-за того, что слишком податливый резидент не просто трахнул не ту секретаршу, а еще и провалил явку!

Но веселье мое скисло уже через пару минут, как только до меня дошло, что это - конец.
Меня не оставят на этой работе. Я теперь фактор риска, поскольку с этого момента лояльность моя уже не сможет быть стопроцентной.

И первой забегала конечно же глупая Машка, а вовсе не резидент.
Делать ей было нечего... Разводить тут корсиканскую вендетту! И кто у нас остался в дурочках, угадайте, секретарша или босс? Думать надо, особенно если ты секретарша.
Я ей так и объяснила, через час в туалете.

Она уже обрыдалась, наполовину уволенная. Вопрос еще не решили, но продолжали рассматривать. Я коротко сообщила все, что удалось подслушать - Жданов ржал, как конь. Малиновский огрызался и валил все на интриганку Корсиканкину, которую надлежит уволить в назидание остальным - чтоб неповадно было дискредитировать руководство на рабочих местах. О том, в каких выражениях мой шеф отнесся к ошибке резидента и провалу контрольной акции, я конечно, скромно умолчала. Разговорчик был тот еще, я даже загордилась немножко.

Машке мы сказали, что она дура и мы ее любим. Она, конечно, ответила, что мы понятия не имеем, что такое любовь!

- Да вполне технично, девочки, - все еще бурчала расстроенная Шурка, -  респект и уважуха.
Хуже всего было то, что меня все-таки заметили.  - Вика удрала, - мстительно рапортовала Шура, - а из кабинета пошло рычанье и вопли, но не сексуального характера. Ну примерно через минутку так вылетела и Машка, явно неудовлетворенная, и вот с того самого момента она и рыдает.
- Ах, хорошо хоть не напугала, Вика, - сладко улыбнулась Амурочка. Девки не выдержали и зафыркали, как лошади. Я скромно сдержалась. Тропинкину было жалко. Ведь уволят, точно уволят. А потом и меня.
- А я не пугл-и-иивая, - между двумя всхлипами просипела знойная женщина. - Вот и хорошо, и умница, - пожалела добрая Вячеславовна. Фырканье перешло в вой, а потом в ржание, а Машка завязала рыдать и пару раз топнула стальной набойкой по плитке, высекая искры. И перевела свои лазеры на невинную меня. Но несправедливых обвинений я не люблю!
- И чего смотришь? Да, подкатывал! А мне нафиг не надо. Я вежлива и лояльна, и пытаюсь ситуацию без крови разрулить! Мне работа нужна! А ты чего от меня хотела? Пощечину боссу - я порядочная девушка? и хихикать потом мне в спину, да? Не собираюсь с работы вылетать приличной девушкой. Сам отстанет.
- Вика права, - наставительно сказала Вячеславовна. Ох, люблю я эту тетку. - Время сейчас такое, что поделать. Приходится дипломатичной быть с начальством. Вика только устроилась, и работа ей нужна не меньше, чем всем нам. И тебе работа нужна, Маша!
- Еще пусть скажет, что авансов не давала и попой не крутила перед ним. Я все видела!
- У Вики парень есть, - ехидно опровергла версию Шурка. А я подтвердила, и почти не врала. - Да, и мой парень бабки зарабатывает - мозгами. А на байке гоняет не потому, что ведроид не на что купить.

Рыжая одобрила мысль. Она вообще меня зауважала больше всех, после того, как Славка заезжал ко мне в обед, просто навестить. Мы как раз на обед собрались, но я укатила с Ведерниковым, вторым номером на глазах у всех. А кстати, хорошая мысль - Славик отличная крыша для меня, раз уж пошли шпионские страсти. А об этом стоит подумать попристальней! Возможно, это и есть выход, Вика.

Дальше мы уже вполне мирно обсуждали непонятный феномен интереса боссов к своим молоденьким секретаршам.
- Да подобный бред здесь на постоянку. Наверно, и не только у нас, а везде. 
- Вот не знаю, девочки, чего так боятся капиталисты, но эта политика - насчет личной секретарши - это вроде обеспечения лояльности. На поводке держать, на всякий случай.
- И чего же боятся конкретно наши шефы? да ерунда! ну ерунда же?!...
И все дружно смотрят на бухгалтершу. Но Локтева изящно пускает колечки, а потом медленно думает вслух: - Да есть некоторые странности, девочки. Есть, и это настораживает.
- Какие странности, Светик? - Вячеславовна тоже серьезна. Очень чуткая она тетушка. Я вот тоже задумываюсь... эти тайны, шушуканья и постоянные сходки втроем у президента. И такая быстрая привязка у финдиры с боссом, это что-то.
- Отчетность с фактом выручки от реализации - не бьют. Цифры не сходятся, девочки.

Молчание становится унылым... всем интуитивно понятно, что, когда не бьют цифры, возможен другой бой барабанов. В ритме сокращения или реорганизации.
- Трудно анализировать, выдирая данные из контекста, - тихим голоском продолжает Света, - но вот подсказывает мне интуиция - не просто это все. И так резко сменили высший эшелон. Ветров ушел - даже не попрощался. Бухгалтер наш с больничного уволился. А Гарика так просто вынесло, помните, девочки? Бежал к лифту зелененький такой, помните? 
- Ну да, зеленоватый был. У бедняжки же язва. - Неуверенно произносит добрая Татьяна. - У них, компьютерщиков, у многих язва, да?
Я хмыкаю, не выдерживая, - а не стоит так обобщать, девочки. Я близко знакома с одним чуваком, его проги проплачивают... известные фирмы. Но язвы у Славки нету. А вот бицепсы есть, и Харлей. И байкером он себя не зовет, а ездит с уважением. И его уважают.
- Бицепсы - да... уважительно хмыкает Шурка. - И рост. - Добавляет еще с большим одобрением, глядя на меня слегка мечтательно, - а он давно твой парень?
Я с достоинством отвечаю, - да, еще со школы дружим!
Я не уточняю, что он не только мой парень, в некотором смысле. Но у нас все проще. Чтоб было понятно - я не телка Славке, я подруга, а всем нашим я челка. И давно не шучу по этому поводу, я этим горжусь.

*
Озарение налетает на меня неожиданно! У меня всегда после вкусной еды мозги начинают работать в оптимальном режиме.

После полученного стресса мы решили, что нуждаемся в положительных эмоциях и калориях, и Таня быстренько позвонила в кафе и заказала четыре Маргариты. Пиццу доставили горячей уже через двадцать минут, кафешка-то буквально через дорогу. Слопав четыре куска, я поняла, что может меня спасти!
Мой последний шанс - честность и чистосердечие! И немножко девичьего смущения, если получится.

- Андрей, можно?
Я застыла у двери, ожидая разрешения войти, а мой шеф удивленно поднял брови от бумаг, которые читал. Я выбрала момент, когда он был один, без своего зама.
- А почему ты спрашиваешь?
- У меня личный вопрос. Вернее, просьба.
- Давай.
- Андрей, пожалуйста, не нужно увольнять Тропинкину. Моя лояльность тебе обеспечена, независимо от обстоятельств.
- Так-так... - Заинтересовался шеф, медленно снимая очки. - Вика, сюда подойди. Сядь вот сюда. Слушаю.
- Моя лояльность обеспечена, а вот миссия Романа Дмитрича обречена на неудачу. Нет, я никого не хочу обидеть! Ничего личного, Андрей, просто стечение обстоятельств! Я разговор ваш слышала, в день перед советом.
- Что... как это ты слышала, - шеф не закрыл рот после своего вопроса и смотрел как совестливый человек. Ни грамма наезда, только стыд и раскаяние. Я как раз облегченно выдыхала, когда он резко дернулся и заорал как бешеный, брызгая слюной на меня и документы, - Вика, ты подслушивала?!.... Ты - подслушиваешь?! Вика!!
- Нет! - я подскочила, обиженная до слез, в непритворном стрессе забыв, что нельзя орать на начальника, -  я никогда не подслушиваю!!! услышала случайно, из конференц-зала! Хотела сразу тебе сказать, но было... ну...  - мой голосок сломался с крика на тихий и жалобный, -  неловко как-то. А потом стала думать, как лучше сказать... и....  совсем передумала говорить.
Я виновато взглянула на шефа. Он был уже тихий и сидел с задумчивым выражением. Я тоскливо добавила, теряя остатки надежды, - я думала, все обойдется.
- Обойдется что?
- То самое. Думала, что выкручусь без служебного секса. Мне его, честно говоря, неохота.
- Выкрутишься - каким способом? - Ласково спросил шеф.
- Да еще не придумала. Как вариант, пообщаться с твоим замом как порядочная фригидная девушка, обычно помогает. Но он патологически настойчив. Я так поняла, что он очень ответственный человек. Так вот, Тропинкина-то ни при чем, понимаешь?
- Вика, ты замуж не собираешься?
- У меня есть парень, мы вместе третий год. И я не имею желания ему изменять ни с кем, - пока я это выговаривала, я вдруг поняла, что сама верю в свое гордое заявление, по непонятной причине, но верю... 
Дальше я насупилась и пошла врать в открытую, поскольку наивная искренность - последний шанс девственницы.
- Андрей, я с работы вылетела год назад за подобный отказ. С работой, честно говоря, завал. Так хочется просто выполнять свои обязанности и общаться в коллективе, а начальство, как только увидит меня, сразу решает, что... ну ты понимаешь.
Я горько вздыхаю. 
- Да, кажется, понимаю... - Медленно говорит мой шеф и смотрит на меня как на даму с камелиями, которая вот-вот откинется. А потом пугает меня, резко подскочив с места. И начинает ходить по кабинету.

Ходил он долго.

Время шло, часы на стеллаже тикали. Он ходил мрачный и не смотрел на меня.
Я не знала, как реагировать, поерзала и тоже подскочила со стула. Стояла и смотрела, как он ходит... Что, все-таки облом... опять вещи собирать, что ли...
Он все ходил, злой и мрачный, и на меня не смотрел. Потом буркнул, глядя в пол.
- Не собирался я увольнять Тропинкину.
А меня? ... - чуть не вылетело у меня изо рта очень умное. Остановила буквально на лету.
- А мне... что делать?
- А ты... всем приглашения разослала? по презентационному? - извиняющимся тоном спросил шеф.
- Да, вчера еще, - ответила я растерянно...
- А подтверждение все дали?
- Еще нет... 
- Ну вот видишь! - обрадовался и вернул себе важность шеф, - а спрашиваешь, что тебе делать, Вика! Работать спокойно. И не бойся ничего, пожалуйста. Никто тебя не обидит. Никто - это я тебе сказал.

Сказано было твердо... Так твердо, что я даже немножко испугалась. От мелькнувшей мысли - он же не имеет в виду глобальную защиту меня от абсолютно всех обид, которые могут нанести мне мужчины. Да понятно было, что он имел в виду только рабочую зону, но он так солидно сказал - никто...
Я опомнилась и рванула на выход так, что чуть не опрокинула шефа на кресло. Но он только улыбнулся и пошел садиться за свой стол.
- Вика, подожди. Ты не подумала, я надеюсь, что твое согласие оказывать секс-услуги подразумевалось?
- А тебе нужны? - Я тормознула у двери - он уже смеялся! - В рабочем порядке или сауна втроем? - Я не выдержала и тоже захохотала, как ненормальная. - Без фанатизма, надеюсь? Я еще не все услуги освоила!
Пока он думал, как мне ответить, чтобы не обидеть окончательно... мне стало совсем хорошо и легко. И я уже улыбалась ему по–настоящему, а не по-секретарски. И не стала ждать ответа.
- Я не ангелочек, Андрей! И мне не двенадцать лет, а почти двадцать. А услуги – дело даже не в них, а в том, что после оказания этих услуг с работы, как правило, вылетаешь. Даже еще скорее, чем после отказа от их предоставления!
А мне нужна работа. А работодатель, не настаивающий на секс-услугах – моя мечта!

Я отчеканила это с восторгом, опять смеясь, мне стало так хорошо! Еще лучше! Как будто все плохое закончилось навсегда, и впереди только лето, теплый дождь, радуга и солнце, и сколько угодно мороженого, и книги, и новые платья, и....
- Андрей, мне правда нравится у тебя работать. Я пошутила про услуги, прости!

Он смотрел на меня хорошо... и как будто смущенно, это было так необычно. А во мне росло ощущение, что вот этот момент моей жизни – особенный, и все плохое действительно закончилось, а теперь все будет хорошо, навсегда. И в моей жизни никогда не будет больше геркулесовой каши, плавленого сыра и колготок со стрелками под джинсы. И счетов с красными полосками в почтовом ящике, и жуткого чувства, что меня заставят умереть заживо.

Он посмотрел на меня еще и сказал:
- Ты меня выручала столько раз. И работаешь стараешься, я ведь вижу. А я, как идиот, обидел тебя ни за что.
- Я не обиделась! Я испугалась, что уволят. Обычно так и было, а мне здесь очень нравится. Я хочу работать здесь!
- Вика, чем я могу... слушай, я премию тебе выпишу. В виде подарка, что ли. Не букет же тебе дарить, цветочки – ерунда.

Я в диком восторге пытаюсь этот восторг скрыть... Он чудо! Он самый лучший мужик на планете!! Самый сексуальный! Интересно, сколько, два оклада минимум... А вдруг три!!
- Не думай, что покупаю, просто подарок, Вика... Мы ведь уже с тобой в отношениях не просто начальник – секретарша. Как-то получилось, что я к тебе хорошо отношусь, как к человеку. И здорово, что ты не ангелочек. С тобой можно по-простому общаться.
У меня еще не было такой секретарши, чтобы и помощница, и доверенный человек.
Спасибо, Вика.

Он вскочил, и выходя из кабинета, еще раз обернулся.
- Ты правда не обижаешься?

Я молча сияла всей физиономией ему вслед.

После премии в три оклада!? Я не обижаюсь!
Да на что мне обижаться-то? И я готова на любые услуги для него, и сдержусь их предлагать... только по стандартной причине – служебный минет парадоксально портит доверительные отношения. Шутка! Сейчас улыбка – лучше!

*
Твоя жизнь, Викуля, определенно налаживается!

Я получила по расходному ордеру неплохую сумму. И еще по одному – на оплату резерва обеспечения, который доставили в симпатичном деревянном ящичке. Двенадцать бутылок – на месяц им хватит, интересно? А суммарная стоимость ящичка с доставкой по предоплате превышает, однако, мою премию...  в несколько раз.

Затем я слопала шоколадку с синими розочками на обертке, сразу же по презентации, запивая обжигающим черным кофе, изготовленным собственноручно. Горький пористый шоколад - один из моих любимых. У руководства все в порядке с памятью, отлично. Еще одну шоколадку отнесла в курилку, где на меня хмуро сощурились, но плитку тем не менее сжевали. Третью плитку я спрятала в сумочку – маме.

Четвертой плитки не было! Вместо шоколада опять пошли наезды и придирки!!
- Вика, я чувствую себя кинутым. Я не могу это так оставить.
- Вика, имей уважение к старшим!
- Вика, едем вечером? Сразу в ресторан!
Посмей сейчас выкнуть, давай, попробуй... Вика, ты неправа. Я тебе что, подросток?

Я умоляюще складываю руки, как воспитанная гейша-выпускница... где там их учат-то, гейш? Я смущенно уговариваю ржущего Дмитрича, а тот в мое смущение, похоже, уже не верит... и в испуг тоже. Уже два дня не верит.
- Тебе было велено принести каталог Рал Дизайн ко мне в кабинет, а не передавать через моего секретаря. Невыполнение распоряжения, Вика?

Я еще ни одного мужика не упрашивала так нежно!
- Ромочка... тебе ведь уже не надо задание выполнять, все отменяется! нафиг я тебе сдалась – вокруг каждая вторая...
- У тебя кто-то есть? Так и скажи. Жених, что ли?
- Да, конечно! Я же не сохну в одиночестве, еще чего!
- Тогда в чем дело? Я тоже каждый второй. Или десятый?
- Ты очень интересный.
- Не надо мне леща кидать, нашла дурака всухую верить.
- А если я тебе скажу, что ты за-ме-чательный? А если я тебя изо всех сил поцелую и скажу еще раз, ты поверишь?
- Вряд ли, но ты попробуй. Что за детство – поцелует она. Двадцать лет где? Двенадцать -вижу. Ты работать здесь хочешь вообще-то или нет?
- Но после секса уже не работают!!
- Ну что за трафарет. Да наоборот же все! Да на пенсию отсюда уйдешь! Да мы будем первыми друзьями с тобой! Ну как в моем детстве говорили – центровыми корефанами будем.
- А если мне понравится? А если я увлекусь и буду страдать? Обливать тебя взглядами, вздыхать и рыдать в документы?
- Да и не переживай, я разберусь.
- Как?
- Ну я тебя уволю сразу, и все. В чем проблема?

*
С Машкой мы одногодки, оказывается. Ей двадцать, и мне через месяц двадцать. Причем у нее имеется трехлетний сын. А я.... Нет, об этом я не вспоминаю никогда.

Так забавно, некоторые девичьи разговоры не требуют фраз, хватает парочки слов и звуков.
Все ж понятно. Все можно сказать взглядом искоса и смешком.

Тропиканкина, в тоне наезда: - И что?
Я, флегматично, - а что?
- Как тебе?
- Никак.
- Что, прям ничего? Не ври. Только не этот!
- А, понтуется не по возрасту.
И вот мы уже ржем. И я не хочу курить, и можно уже не врать по мелочам. Не хочу, и все.
Машка смолит одна, а я просто сижу рядом.

Еще посплетничали про новую финдиректрису. Оказывается, ей всего двадцать пять. Работала в Германии, затем в крупном коммерческом банке, где также имела должность. И что странно, но пришла она на фирму - сама. Девки это выяснили доподлинно. Никто ее не приводил, а Татьяна сказала, что кадровик вообще не знал, кто она такая. Странная история...

Я не стала рассказывать им ничего. Да и нечего было рассказывать - словами. Всего один взгляд, короткий взгляд, который я на нее бросила и тут же отвернулась. Не мое дело... Я секретарша.

Я видела ее, полчаса назад. Узкий коридорчик, в котором я оказалась по дороге из планового, имеет тупик с окном и широким подоконником. Пушкарева, она сидела боком на этом подоконнике, опустив руки на колени, и ничего не делала. Глаза ее, казалось, смотрели в подсвеченное солнцем стекло, куда-то вверх. Она просто сидела, а я проходила - мимо, мимо... но видеть можно и уголком глаза. Я и увидела - как она подняла руку и стряхнула что-то со щеки пальцами, сердито и неуверенно, будто сама не знала, что делает, и зачем она делает это.

Я поняла, что она плачет, только через несколько шагов...

*
На цыпочках, тихо... Прослушка согласно графика - самое святое. Ну так и знала, вот прямо чувствовала! Мои боссы опять обсуждают маленькую Вику. Когда они остаются вдвоем, без Пушкаревой, они обсуждают не дела фирмы. Все что угодно, но только не рабочие вопросы. А может, все проще - здесь работает одна Пушкарева? Я ведь тоже сегодня целый день читаю да в курилку бегаю трепаться. Звонки и текущие обязанности - ерунда, это тридцать минут утром и час после обеда. Да, точно, здесь работает Пушкарева.
Причем - в моей сетевой папке не все ее документы. Я распечатываю и оформляю на подпись президенту только часть ежедневных документов. Я могла бы помогать ей в полном объеме, но она тратит свое время еще и на распечатку, визирование и переписку. Часть документов, относящихся к кредитным договорам и работе с контрагентами, я просто не вижу. Я вижу только их регистрацию, которую она проводит сама. Я фиксирую только номер и дату электронной регистрации. Почему?

Я приникаю к двери, ведущей из зала для совещаний в кабинет моего замечательного президента. И слушаю:
- Резвушка, хохотушка. Невредное создание, но малость раздражает. Строит из себя который день...  нет, не закончил. И не собираюсь. Это дело чести.

Рычанье шефа неразборчиво, и заканчивается смешком шефа и возмущенным визгом зама:
- Да ты что, Андрей! Какое еще... обидеть хочешь, да?
Не, никакого принуждения. Сама-сама.

Мой шеф обо мне беспокоится! Приятно. Надо же, никакого принуждения! Значит, у меня сегодня будет ужин в ресторане! Надо подумать, чего мне хочется на вечер... Фруктовый салат со сливками! и мороженое, конечно...
И кажется... мне повезло. Нет, точно повезло - конфликт урегулирован. В почти зародыше. Единственное, что теперь от меня требуется - это держаться с начальством приветливо, но без фамильярности.
И, конечно, не растаять, как мороженое.

* * * *
В голом виде я более презентабельна? И уточнение – хотя бы видно, что состою не из одних костей.

Я разорение. Я продолжаю лакать его элитный кофе, продолжаю прямо сейчас. А ему бы этой упаковки хватило на квартал. Меня прокормить и заткнуть мои постельные визги – да проще выкинуть меня за дверь. И он это обязательно сделает, вот только... Прохладные интонации и взгляд, который... Прожигает, не согревая. Лед тоже жжется, даже когда врет, что он холодный.

Надо же, презентабельность. Да и отлично. Дома я сплю голая, да и хожу при любой возможности, потому что терпеть не могу лишнюю ткань на теле.
И в этой хай-тековской кухне – наглом отрицании святых принципов комфорта для всего мягкотелого липкого плотского, в этом убежище ортодокса – мне хорошо голой.
И я давно знаю, что с отрытой для взгляда кожей можно спокойненько сказать то, что и в голову не придет озвучивать застегнутой. Но разговор... Опять цепляет и крючочком втягивает – понять. Хоть зацепочку, хоть краешек изнанки, этой загадки...
Зачем я ему. Он же может иметь все что угодно – коллекционный силикон с подогревом, проститутку из Парижа... да любую блажь. Я.... почему?

Но на все мои булавочки он не реагирует, а наоборот, дразнится все нахальнее.

- А что остается, если вы уже не просто акселератки. Вы гипер-акселератки - из девочек становитесь сразу женщинами. Ты уже попробовала с подружками? Вы же такие раскованные и любопытные. Выпили, посмотрели порнушку, поэкспериментировали?

Я чуть не выпадаю из креслица под прозрачный столик, сложившись пополам от смеха!

- Да! Все так и было! Мы так старались... Было приятно, но знаешь, имитация... И потом было неловко. Напились как идиотки, утром проснулись, поржали и все...

- Так угрызения совести все же были. Уверен, очень незначительные.

Он опять насмешил меня... И строго смотрит, как я смеюсь... Лиловый аббат... У него халат – лиловый...
Я горестно вздыхаю, отсмеявшись - а побыть девушкой увы, и не светило...

- А ты прав... Я не думала об этом, но... По сути, так и было. Мне было слишком интересно, чтобы ждать - когда она придет, любовь... а она может и вообще не придет.

И думаю, еще улыбаясь - а если прилетит такая, как была у мамы - нет уж. Предпочитаю секс, дружеский, развлекательный и необременительный.

И после секса так приятно поболтать, оказывается.

- Где тебя воспитали, птичка? В пыли кулис, в будочке дедушки-суфлера? Твои ужимки и прыжки... варьете отдыхает.
Так где ты выросла?

- О, всего лишь под роялем.

Удивленная бровь, которую мне хочется разгладить пальцем. Или губами.

- Нет. Не перфоманс. Танцевальная студия. Фламенко, аргентинское. Были поездки, мама часто уезжала. Париж, Вена. Буэнос-Айрес. Нет, я не выезжала из Москвы. Я ждала маму дома, заканчивала школу. Зачем было спешить?  Вся жизнь впереди.

- Первое, что помнишь - студия и школа?

- Первое... я не знаю, как это все называлось. Кажется, это называлось дом народного творчества. Для меня это было всегда. Я другого ничего не помню.

- Только дно рояля?

- Да!! еще зеркала и иногда топот, как от стада лошадей! Я не смотрела, я лежала под роялем на животе и рисовала.
До первого класса школы мало воспоминаний, потом... помню кое-что. Я бежала из школы к маме, они были тогда в доме культуры. На Стромынке, там арендовали маленький зал и еще студию. Еще там художники были... Я часто прогуливала школу, но училась на пятерки. У меня прогулы были... тематические. Утром я брала свой портфель и уходила - гулять по улицам, если дождь - шла в музей или галерею. Меня пропускали - я была маленькая и пристраивалась к группам. Иногда везло, был бесплатный вход - акции всякие, презентации, выставки молодых художников. Я хотела рисовать, но у меня ничего не получалось, одни только дельфины.
Мне кажется, что это было не со мной. Совсем другая жизнь.

Он не слушал, как всегда. Лежал на спине, закинув одну руку за голову, а другой машинально поглаживал меня от лопаток до колен. Я болтала без остановки, уткнувшись в него. Мне было хорошо... Он не слушал меня, совершенно. Думал что-то свое. И спросил - фламенко? И кому танцуешь, раз не мне?

- Нет, я не люблю танцевать. Умею, конечно. Но не буду.

Я все попробую в этой жизни. Не буду делать только две вещи - никогда не буду водить машину и танцевать.

- Кофе больше не получишь.

Я дергаюсь от испуга - совсем? - Совсем?!

- Сегодня. У тебя передозировка. Ты слишком возбуждена.

- Неправда! я в порядке!

- Ответь мне, почему тебе не нужно афишировать наше с тобой случайное знакомство и встречи ненадолго?

- Потому-что меня сразу уволят, чтобы исключить риск утечки информации.
- Правильно. Дальше.

Он меня разозлил! Вместо кофе два яблока и апельсин, а потом я должна отвечать у доски!

- Твоя личность - перманентный кошмар моих руководителей. Твои цели - разорить их фирму, то есть вашу общую фирму. Твои мечты - ввергнуть их в нищету и горе и пустить по миру с детьми и престарелыми родителями. Они все будут просить милостыню, а ты, конечно, будешь курить толстую сигару, положив ноги на стол, и сардонически смеяться. Все бездушные капиталисты так делают, я в кино видела.

- А ты что думаешь?

- А я про это не думаю. Я думаю только - скорее бы зарплата, и еще про пирожные из бара.

- Умница девочка. Разорить фирму, совладельцем которой я являюсь - моя цель.  Между прочим, создавали фирму наши родители, немало сил положили и здоровья. Тебе не интересно, я понимаю.

- А я не понимаю, что вам мешает просто поговорить по-человечески? Непонятна мне эта паранойя у взрослых умных мужиков. Нежный трэш изо дня в день - вы так стараетесь на публику, что уже не понимаете, насколько вы смешны.

Он восхищенно слушает, выделывая бровями невероятные вещи, и я не могу это больше терпеть - подпрыгиваю и прижимаю обе брови ладонями, домиком. - У нас в классе мальчишки мерялись... понимаешь? Вижу по глазам, что понимаешь. Только у наших в процессе были нормальные лица, ну азарт конечно... а вы меряетесь с таким важным видом, будто выигравший получит Нобелевскую.

Он никогда еще не смотрел на меня так... И не обнимал.

- В следующий раз будешь думать, прежде чем отказывать девушке в чашке кофе!

Сколько еще нежности у этих рук в запасе, и где он ее хранил... или это потому, что на мне нет лишней одежды. Вообще никакой нет, зачем, тут так тепло... и его голос... темный бархат, из которого куда-то подевались все колючки...

- Куколка, держись подальше от всего этого. Ходи на работу спокойно, и не забывай про пирожные. Я так тебе благодарен... увидеть мир глазами ребенка - это так освежает. Но в чем-то ты права - у нас это соперничество с детства. Возможно, заигрались слегка.

- А кофе?

- Нет, собирайся домой.

Собираться домой мне помогают, как результат... сборы затягиваются еще на час с лишним, и за окнами уже совсем темно.

- Чисто деловое предложение. Ты будешь со мной, и только со мной – ни мальчиков, ни девочек. И боже тебя упаси от шалостей на твоей работе. Дай мне номер твоей карты.
- Нету...
Я застегиваю босоножку и вспоминаю... уже больше полугода, как туда не поступало ни рубля, наверно ликвиднули. Нет, письма из банка вроде не было. Или было, не помню. Да и карту куда-то засунула.
Но падаю от смеха я не из-за этого. То есть упала бы, съехав по стеночке, если бы он не подставил руки. Он серьезно смотрит на то, как я фыркаю и захлебываюсь словами и смехом, -  предложение, причем деловое, ха! ... Я должна его принять или отказаться? ...  И как-то сообщить тебе об этом, да? ...
Он держит меня очень уютно, разрешая висеть и смеяться у него в руках. А потом флегматично сообщает, с самой серьезной из своих интонаций: - Нет, куколка, достаточно того, что ты мое предложение услышала. А решение я уже принял.
Обитая черной кожей дверь открывается и выпускает меня, но выйти я не успеваю. Дверь передумала и закрылась, а меня развернули к ней спиной, для последнего внушения. Или для того, чтобы озвучить особые условия к договору:
- Одно условие. Поменьше пафоса и заморочек, и никаких беременностей – поняла?
- Об этом можешь не волноваться.
*

*
Я не люблю танец, я воспитана им. И не буду танцевать, никогда.
Невозможно не дышать; не танцевать - возможно и легко, мне достаточно просто идти по улице. Все, что во мне осталось от неизбежных маминых уроков - моя гибкость и чуткость, в центре спины, навсегда. Я не могу не откликаться дрожью, всего лишь на дыханье, там, в серединке, меж своих лопаток. Я могу улететь от одного касания одной руки, к моей спине - дар ли это, или скорее мое проклятье, мое несчастье, я не знаю...
Я повторяла за мамой флорео, я танцевала с ней алегриас раньше, чем научилась говорить. Как могло быть иначе? Но я - не она, я лишь картинка на стекле, картинка песком, мои кисти помнят, мои руки гибкие, но пугливо замирают, когда я вспоминаю: я - не она. Я рассыпаюсь. Одна лишь мама могла защитить меня от этой жизни, которой я так боюсь, только она - одним точным движением ладоней, мгновенной силой и нервом, взглядом и поворотом. Флорео - ее руки заняты сейчас перелистыванием страниц или уборкой. Ее кисти - держат влажную тряпку. Мне не поможет никто. Я одна.

Мама могла все - всегда. Я верила и ждала, что она станет прежней, что все вернется. Но когда она вышла из клиники, а потом приехала с лечения, где ей три месяца пытались помочь массажем, водой и прочими глупостями, нам обеим стало ясно - картинка на песке рассыплется все равно, и бесполезно закрывать ее от ветра.

Но плакала в тихих уголках нашей большой квартиры не я. Плакала мама, причем давно, четыре года назад.
Когда до меня дошло, с какой страстью мамуля мечтала об еще одной девочке...

Девочки вырастают быстро. Наверное, она надеялась, что раз уж дочь не приняла жгучий ритм и страсть фламенко своей жизнью и сутью, то может быть это сделает внучка. Ее внучка... Мама учила бы и мальчика. У нее всегда были смешанные группы, и прекрасный подход ко всем детям. Кроме меня.

Из-под рояля я вылезала только чтобы размяться. Фалды черного и красного, безумно страстные оборки испанских танцовщиц меня не привлекали. Я влезала в мягкий адидасовский костюмчик и кроссовки, и рисовала под роялем. Мне не мешали звуки, они неслись из колонок, а за рояль садились редко - пианистка приходила не каждый день, и только на классику. Ритмы и дробь были со мной и во мне, поскольку я выросла с ними рядом, и вся физика и растяжка была мне простой разминкой; я действительно родилась гибкой, наверное. Гибкой и ритмичной, просто созданной для фламенко, но я не хотела его. Туфли, настоящие кожаные черные туфельки, которые шили в Кордове, и которые стоили бешеных денег - мама заказывала мне сама, в мои десять лет. Совершенно зря.
Двенадцать долей ритма были естественней слегка взволнованного дыханья, а дробь была отличным средством размяться, и только для того, чтобы через десять минут с наслаждением растянуться под роялем - рисовать.

Да, мама страстно мечтала о еще одной, следующей девочке. Но тем летом, четыре года назад, она сделала то, о чем я умоляла ее с воем и слезами. Привезла меня туда, где было белое, запахи больницы, чьи-то стоны и геометрически-алюминиевая раскоряченная мебельная жуть, и укол в вену. Я жутко боюсь уколов, особенно в вену. Я была в крайней степени ужаса и не соображала ничего, только то, что мне не надо начинать думать, ни в коем случае нельзя думать. И был укол, черный потолок и тесное скрученное пространство вокруг меня, в котором мне было безумно плохо, плохо, как никогда в жизни.

Через два часа я сбежала оттуда. Я не могла там находиться. Я позвонила Славке, как только очнулась и смогла дотянуться до мобильника. И они сразу приехали за мной, и Ленка привезла мне свои джинсы и майку. В палате не спала одна бледная женщина, но она не успела ничего никому сказать. Я очень быстро влезла в большие Ленкины джинсы, а открытое окно было совсем низко, первый этаж. Мне было плохо, и какая разница, где быть, когда так плохо.

Плохо было везде - в каждой клетке, глазах и ногтях, даже мои длинные волосы скулили, от самых кончиков - нам плохо, и я уже уверилась, что это состояние теперь навсегда. Прошло все это резко, и была уже ночь, а мне жутко, до тряски захотелось есть. И мама принесла мне тарелку в темноте и сидела со мной, пока я лопала с рычанием. Мама готовит еду крайне редко, но мясо с овощами выходит у нее изумительно. Она сидела со мной, пока я ела, но смотрела не на меня, а в окно, в летний дождь. А я не могла смотреть на ее профиль в темноте.

Через месяц я стала гордостью нашего девятого «а»: самым компетентным специалистом и главным консультантом по современным методам контрацепции.

*
- Что такое эта Пушкарева?

Я понимаю, о чем он спрашивает.
И я не понимаю, как может он спрашивать о Пушкаревой.

Ритм смыкается вокруг меня, все быстрее и быстрее. Ритм моей жизни. Что изменилось? Я хожу на работу и вечером ухожу с работы, а мой замечательный шеф - он никогда не оставляет меня после работы. Зачем, я прекрасно справляюсь со своими обязанностями в рабочее время. Я не знаю, когда уходят с работы он, его зам и Пушкарева. Мне все равно, если они там ночуют, это же их фирма.

Я целый день ждала вечера и бежала с остановки троллейбуса, бегом. На такси у меня явно не набиралось, поэтому я припустила бежать прямо с остановки, на шпильках.

- Она работает так, как будто это ее компания, - я отвечаю как можно равнодушней.

Он улыбается, как будто я удачно пошутила. И опять достает меня вопросами, помню ли я хотя бы как назывались предметы, которым меня учили два года назад. Я помню даже те, которым меня не успели начать учить, и что?

- Правда, что ли? Скажи-ка?

Я вяло огрызаюсь, покороче, как будто эти слова щиплют мне губы, - управленческие дисциплины. Стратегии международного бизнеса.

- Как интересно. Вот на данный момент, куколка - перспективы выхода на европейский рынок у фирмы имеются, и неплохие. Последние коллекции вполне достойны и были замечены. Провалы тоже. Продвижение товаров на внешний рынок - как раз одна из задач специалиста по международному бизнесу, да?

Замечательно, а я причем? Мне это давно не интересно.
Но дальше еще хуже!

- Пушкарева - у нее профильная математика. Ты могла бы иметь более узкую и, возможно, даже более ценную специализацию.

Он прекратит это или нет? И голос такой вкрадчивый и издевательский. Снисхождение и жалость к ущербному созданию в лице меня.

- Если бы выбрала учебу.
Но как можно тебя упрекать, куколка... ты слишком хороша, такая прелесть не должна корпеть в пыльных библиотеках.

- Чистая и светлая.

- Кто... ?!!

- Что. Библиотеки были чистые и светлые. И красивые, а в некоторых коридорах картины, - вырывается у меня мечтательно-ностальгическое...

- Надо же, ты была в библиотечном зале, по крайней мере в одном точно. А вот МГУ попроще, обычный универ. И балы не те, да? - он мне так сочувствует, ах, прими мои соболезнования, детка. А между прочим, балы у нас были суперские, причем только у нас. Тот первый ноябрьский бал, он был чудесным... я тогда думала, что впереди их еще будет много-много...

- Да, я знаю.

- Откуда?

- Там учился мой парень. Бывший. То есть учится. Третий курс. А ты?

- А тебе интересно?

- Нет, не очень, - я отвечаю честно. Мне намного интересней то, как двигаются его пальцы у меня между лопатками.
Но не могу стряхнуть раздражение, наверно, цикл действует. Или полнолуние! У меня математика тоже была профильной, между прочим, а не только у Пушкаревой... не для нее одной математика, вообще-то!
Во мне нудит непонятная мне самой, невесть откуда взявшаяся обида...
Он так восхищается финдиректрисой. По-деловому, конечно, о, только по-деловому! Ее бюстовый шик и пугливая нежность умной бемби тут ни при чем вообще. Он восхищается в том числе и тем, что у нее есть диплом экономиста, красный, кажется.

И капелька яда все же брызгает, не удержавшись на кончике моего языка. Я шиплю ему в шею, - Пушкарева, конечно, спец, отличный спец в математике, особенно в интегральном исчислении.

Он спокойно слушает, и я не могу прекратить шипеть, очень-очень небрежно, так, между прочим...  - Активненько так интегрирует с руководителем - за каких-то две недельки у них уже полная гармония. Смотреть противно.

Замолкаю, и сразу же получаю пояснение, одновременно с усталым поглаживанием, которое, впрочем, и не прекращалось.

- Они быстро сработались, поскольку оба профессионалы. Грамотные образованные люди, тебе что-то непонятно?

- Да уж, мягко сказано - сработались. Да у них дружба не разлей вода! Они всегда вместе, и так близки, прямо финансово-экономический секс. С уклоном в криминальную коммерцию! - Не выдерживает очередной обиды мое непонятно откуда вылезшее самолюбие. Подумаешь, разноцветные дипломы.

Он напрягся при моих словах, чуть-чуть, но не отвлекается от меня, никчемной, а наоборот, жмет еще активнее. - Так что с тобой случилось, обидел кто-то из преподавателей?

Я гордо молчу. Он продолжает размышлять.

- Слишком отвлеклась на мальчиков. Или мозгов в головке не хватило, на какую-нибудь информатику. На чем срезалась, куколка?

Лежу, уткнувшись, дышу с пыхтением и вспоминаю то, что совсем не хочется.

Срезалась? Я? О, не на информатике, конечно. Я в ней как рыбка в аквариуме. Славочка - мой консультант по всем вопросам, благосклонно считает меня неплохо пододвинутым юзером, а уж Славка - он спец. Во всем, что касается компьютеров и их обеспечения, он адекватный на все сто. И его мнение - неоспоримо, несмотря на его полный неадекват относительно меня.
Я понимаю, что надулась и смешная, но ничего не могу с этим сделать, и смешу его дальше, напыщенно заявляя: - Математика моя - в порядке! Моя школа была с уклоном в языки, но тем не менее, дала все предметы!

- Вот как. И на чем ты срезалась?

- Срезалась... На теории ступенчатого брака!

- Какого-какого брака? Ты должна мне это поподробнее, крошка моя. Я ж не усну сегодня!

- Нет. Я уже слишком много выболтала. В женщине должна быть загадка!
Наконец-то крошечный реванш, Вика... он посмотрел...

Дальше он в диком восхищении искал во мне загадку, хоть какую-нибудь. Я немного устала, но была совсем не против дальнейших поисков.

*
Преподаватели относились ко мне очень хорошо, всегда, и я до сих пор не понимаю, почему. И в школе, и в универе - мне прощали очень многое. В зимнюю сессию второго курса мне простили незачеты, заваленный контрольный срез и пропуски занятий, и в деканат вызвали только для того, чтобы информировать - мне дают индивидуальный график и время на пересдачу и надеются на мое благоразумие. Нужно взять себя в руки, Виктория, вы справитесь. Несчастье может случиться в любой семье, держитесь. Мы поможем. Со мной говорил сам замдекана, и действительно - я понимала, что мне идут навстречу, хотят помочь... таких поблажек не было никому, наоборот, отчисляли без малейшей пощады. Но вместо благодарности во мне была пустота. Мне было все равно, хотя я уже знала, что очень пожалею об этом. Но так и не смогла собраться, смириться, взять в руки и все прочее. Мои руки меня держать отказались: я легко уговаривала себя, что время еще есть, а сегодня мне нужно отвлечься, я еще не видела этот фильм, и пройтись - хотя бы по Петровскому пассажу, просто так - а завтра с самого утра я плотно сяду за конспекты. А назавтра я шла гулять и покупала диски и книги в огромном количестве. Подсела на детективы и не засыпала до последней строчки, хотя почти всегда было ясно, кто тут убийца. Я не соображала, что убиваю себя сама. И странно, что не так уж я и переживала из-за несчастья, случившегося с мамой. Да я тогда и не знала, что это и в самом деле несчастье, даже не думала об этом. Я просто ждала, когда мама наконец поправится и все станет как раньше - просто, весело, удобно.

А в школе, в выпускном классе - наша классная чуть не рыдала, когда наконец вычислила, что я тоже вхожу в общеклассную группировку. Хотя не входили в нашу банду всего пятеро, причем отнюдь не ботаники. И клевали этих пятерых со страшной силой, со всех сторон, я бы такого просто не выдержала. Обо мне у наших учителей было хорошее общее мнение - не хватаю звезд с неба, зато легко схватываю и запоминаю материал, практически любой. Кроме естественно-научного, а точнее, внутреннего строения живых организмов.

Так и есть. То, что внутри - для меня целенькое, как яблоко, и больше я ничего не хочу знать. Я жутко боюсь всего, что связано с медициной, даже халатов. А зрелище шприца, которым мне собираются сделать укол, для меня страшнее трэшного кино любой степени кровавости - один мой одноклассник приносил из дома кассеты, от просмотра которых девки визжали и писались: его старший брат увлекался арт хаусом. Но я смотрела спокойно - фотографий, даже километровых, я не боюсь.

Первым моим кошмаром стала школьная биология.

Это был весенний урок по биологии с разрезанием лягушек. На парту - по одной лягушке. Последнее, что я помню - это слова биологички про то, что лягушки проталкивают еду в глотку глазными яблоками. Потом я тихо уплыла в другой, добрый мир.

От меня отстали с попытками научить резать лягушку после того, как я провела в глубокой отключке три минуты: в обмороке, из которого меня выводили ваткой с нашатырем, похлопыванием по щекам и испугом нашей медсестры - я хотела остаться в обмороке как минимум до конца этого урока биологии. В итоге мне разрешили изучать некоторые темы одной и сдавать тоже отдельно. Из классного обморока я выскочила только после того, как медичка, отчаявшись, собралась мне что-то вколоть. Но уколов я боюсь еще больше, чем разрезанных лягушек и гинекологов. Потом, через год, еще была анатомия - кошмарные куклы без животов, и их пластиковые почки, печенки и кишечники, которые блестели и казались мне живыми и липкими. Но тогда я была уже постарше и выдержала.

Теория ступенчатого брака насмешила нашу группу однократно и быстро забылась. Фатальным данный социологический психоз стал только для меня одной, а наш Мокриц - кликуха родилась от простой перестановки букв вполне благозвучной фамилии - мелькнул яркой кометой на факультетском небосклоне и исчез. Куда и как, не знал никто. Только я грустно догадалась, что неизвестно откуда взявшийся Мокриц заменил заболевшего преподавателя информатики именно для того, чтобы высушить последнюю каплю общего терпения относительно меня.

Мне дали личный график и принимали экзамены по готовности, и все было возможно - я даже получила четверку по экономической теории, и поняла, что вполне уже обожаю свой первый испанский, благодаря маме. Не всем так везло, как мне с языками, да и не только с языками - мне везло во всем. Мама спрашивала только одно - что мне нужно... у меня было все, что мне нужно. От машины я отказалась, я любила сутолоку города, любила даже очереди на маршрутку и обожала ездить в метро. 
Вот только учиться оказалось очень жестко, очень...  я такого не ожидала. Школьная нагрузка оказалась детским садиком по сравнению с тем, как приходилось заниматься с самых первых дней, одни только домашки по языку вгоняли в дрожь - как можно столько успеть, преподский садизм какой-то...  И все же я справлялась, как все. По студенческому стандарту - ценой недосыпа и азартного цейтнота - кто кого! Я выживала, как и все те, кто действительно хотел учиться. Мажорно-гламурная фракция нашей группы держалась индифферентно и жила своими интересами. Нас, ботанов, никому из них в голову не приходило не только обижать, но даже замечать. Странно, что мои школьные связи не только не порвались, а стали еще сильнее - когда я вырывала часок-другой из учебы, то мечтала не о тупом ночном клубе, а о моих, и о Славке. Учились все, кто где, и виделись первый год редко. Еще бы, у всех теперь была шестидневка и обед меньше часа, а последняя пара заканчивалась почти в пол-одиннадцатого. Хорошо хоть седьмую пару давали не каждый день.
Лучший, прекрасный год моей жизни... я горько поняла это, когда было уже поздно пытаться что-то вернуть.

Неуд по информатике, который влепил мне Мокриц, стал последним. Низенький, круглый, с пухлыми ручками и удивительно красивыми коровьими глазами Мокриц сильно обиделся, когда я брезгливо, двумя пальцами, сняла его руку с моей коленки. Он и положил-то мне ее так дружески и невзначай, увлекшись разговором. Нелепый, случайный Мокриц в своем звездном часе преподавателя - он стал моей судьбой. Экзамен по информатике был простой формальностью, у меня был практически автомат. Но все пошло не так, возможно потому, что я была с похмелья, тупая, кретински томная и вздрагивающая от передоза секса, чуть жестковатого для меня, но ведь сама же выпросила... а Мокриц отчего-то не хотел меня отпускать. Мы были одни в аудитории, и он вдруг воодушевился и решил изложить мне свою теорию ступенчатого брака в контексте алгоритмизации основной модели. Или это была не его теория... Может быть, если б не эта смешная двойка, я бы и выкарабкалась. Хотя вряд ли, мне было так лень... и так хотелось пожалеть себя, нет, чтобы мама пожалела. Накануне я была на вечеринке, с моими, и оттянулись мы неплохо, даже стыдно было утром, немножко. А когда я вспомнила подробнее, что творила, и Славкины глаза с новой надеждой - стало стыдно уже до краски на щеках, а краснею я очень редко. Но утром я спокойненько, без эмоций, стряхнула вежливую влажную ладонь моего экзаменатора с моей обтянутой джинсами коленки, и до сих пор не понимаю, почему эта мелочь - одно из самых лучших воспоминаний моей жизни. Мне ничего бы не стоило опротестовать результат «экзамена», а я вместо этого засмеялась и ушла, ушла совсем.

Я слишком хорошо понимаю, что вылетела из универа только своими стараниями, и я никогда не злилась на Мокрица. Наоборот, я вспоминаю его с удовольствием и даже с благодарностью. Он был таким робким и вежливым. И он был последним мужиком, с которым я смогла себе позволить обращаться подобным образом. Дальше все пошло несколько печальнее.

*
Я никогда не стучусь к шефу и не спрашиваю, можно или не можно - он посмеялся над такими глупостями. Надо - заходи, не стесняйся, все свои! Кто-то, кажется, хвалился, что давно не ангелочек?

Вот тебе и не стесняйся... С раскрытой папкой на подпись, открыв локтем и бедром дверь кабинета моего любимого президента... я чуть не уронила и папку, и бедро. Да, чуть не села на задницу, прямо в дверях. И не могла оторвать глаз от того, что увидела.

Они стояли у окна.

А я - слишком резко осознала, что именно вижу и чувствую. Шеф меня видеть не мог, но Пушкарева не могла еще в большей степени, хотя стояла лицом к двери и в пол-оборота ко мне. Ее глаза показались мне нечеловечески круглыми, как в комиксе или японском мультике - такие прозрачные сверкающие озера. Или она их просто выпучила за гранью анатомических возможностей?  Их сцепленные внизу руки ударили меня по глазам...  и другая его свободно висящая рука, о которой он забыл.

Ее большие глаза, ясные, блестящие и что там еще положено думать о красивых глазах... ее взгляд. Понятно стало в долю секунды, и стало странно и больно внутри... я тихо закрыла дверь и прислонилась к ней, чтобы не упасть.

Вот как это бывает...  Горящие избы, бешеные мустанги - какая ерунда. Ей же все нипочем сейчас. Она пойдет за него и за ним -  на костер, на эшафот и на цеховой этаж, а потом будет всю жизнь любоваться его глазами на лице своего ребенка. О котором никогда не расскажет папочке, чтобы не переживал, жуируя жизнью.

Я стояла у двери дура дурой - ватная слабость в коленках и сухость во рту, и страшное желание плакать без слез. Я вдруг поняла, что завидую. До дрожи и тоскливой злости, впервые в жизни... хотя при этом совершенно не понимаю, чему тут можно завидовать.
Он ее не оглаживал, не лапал и не тискал, не засасывал и не отмерял поощрительные поцелуйчики от широты души, как обычно. Он стоял с ней рядом, сжав ее руку. И ему было плевать на весь мир и его звуки, и в том числе на звук открывшейся двери. Он не услышал, а она еще и не увидела.
Между ними было расстояние. Воздух...  им было все равно. Даже если они окажутся еще дальше, на большом, очень большом расстоянии - их руки все равно будут сцеплены, а глаза будут смотреть в глаза.

Я побито отклеилась от двери и села за свой стол. И попыталась читать, а потом шеф вышел из этого кабинета первым и попросил меня сделать несколько звонков, по изменениям в графике поставок.

Я постаралась выкинуть из головы все, что увидела, и уговаривала себя, что все это полная ерунда. Потом мы сплетничали в туалете, и Машка сказала, что Пушкареву - ее видели в очках, а обычно она носит линзы. Оказывается, у нее очень плохое зрение: как у типичной ботанички, ничего неожиданного. Я-то ботаничка не совсем типичная. Впечатление от Пушкаревой непонятное и притягивающее - шикарная фигура, выпуклые огромные глаза и почти греческий носяра. И губы очень заметные. Что красивого? Но она притягивает взгляд, и ясно, что она совсем этого не хочет. И от этого на нее хочется смотреть еще дольше. А чего она хочет... Что нужно ей?
Берегитесь, шеф. 

А для него это что-то новенькое, определенно, и о том, что все серьезно - я ведь давно поняла. Исчезли рыбки! Они плавали у своей кормушки, как положено, но рядом с шефом их плавнички больше не трепыхались. Невеста шефа была бледна, тиха и яростна, но держалась стойко как истинная арийка, и поводов к насмешкам не давала. Я бы так не смогла.
Хорошо, что я никого не люблю.

*
Ну вот, Викуля - сглазила. Или расхвасталась! Александр Юрьевич, ваш интерес немножко назойливый и такой меркантильный... не ожидала от вас!

- Да, потратила. Куда точно... Ой, я не готова отвечать. Нужно вспоминать, а я сейчас совсем не хочу об этом думать.

- Не хочешь? Конечно, я же с тобой мозги последние потеряю и считать разучусь.

Вот это вряд ли. И злой он сейчас больше обычного. В глазах огонечки мерцают, как у гризли... я вчера фильм ВВС маме переводила...
Глаза мерцают, а об улыбочку порезаться можно.

- Ты ведь не глупенькая, детка, и большой чистой любви не ждешь? Тебе не положено, ты секретарша. Ты большой и чистой любви недостойна по определению.

Я смирно слушаю и сейчас буду соглашаться со всем, что он скажет.

- Выполнение поручений, служебная фелляция и верность собачьей самочки - вот твое предназначение. И будут тебе рестораны, будут... И к морю тебя свозят. На недельку. Или в Европу прогуляют. Лет пяток еще у тебя в запасе, Вика. А как только гладенькая твоя кожица перестанет срывать крышу, ты пойдешь вниз, вниз...

Нет, ну какой зануда...

- Годика так через три уже начнешь подсчитывать и фиксировать - кто из мужиков как посмотрел и насколько вывернул шею. Смешно, детка? Ну это пока.
А нужно было учиться, Вика. Закончить университет, получить диплом. А ритмическая гимнастика, она ведь от тебя никуда не ушла бы... Вот зачем было так спешить.

А меня кто-нибудь спрашивал, хочу я спешить или не хочу.

- Не любишь танцевать. Зачем тогда живешь на цыпочках?
 
Я не понимаю... как это?

- Есть такие понятия, как: жить по средствам. Или экономить, если так понятнее. На каком курсе тебя начали бы учить, ты говорила?

- Сразу, с первого семестра. Экономическую теорию начали преподавать в первом же семестре, а со второго - еще финансы, очень интересный предмет.

- Да ничего бы у них не вышло. Как научить экономике существо, не имеющее понятия о стоимости? Сколько ты стоишь, детка?

- А я откуда знаю? Нестабильные цены на продукты, кризис опять же.

- Это не оскорбление - наоборот. Я тебе отвечаю - ты очень дорого стоишь на данный момент, куколка. В денежном измерении, я о человеческом разговор не веду, ты же понимаешь...

Я больше не реагирую. Я привыкла и смирилась с тем, как он сбивает меня с толку. Разрывом ощущений от ласковой нежности умелых пальцев и уколов, ритмично попадающих в цель.

- Ты сама сбила себя с толку. Не понимаешь основ, хотя такая умница. Ты дорого стоишь, но дешево продаешься. Жаль.

Еще и мысли, что ли, ловит?

- Ты еще мечтаешь о любви?

- Нет, конечно. Последний раз мечтала в четырнадцать. 

- Врешь, ты мечтаешь. Но кто сказал, что ждать свою любовь надо скучно? Пока ждем-с, мы побудем доступными - раз это так забавно...
Какая же ты прелесть...

Что я могу поделать, если у меня всего две эрогенные зоны - левое ушко и правое. И наконец, наконец он молчит, он ничего не говорит мне больше.

Довольный смех, как мягкий бархат, да еще насмешечка - кукла пищит.
- Ты очень мило пищишь. Тебе говорили, конечно. Со скольких лет, с четырнадцати?

Оо-о.... что, все вернулось? Опять особенности моего морального сознания будем разбирать, да?
Я успеваю вывернуться и удрать из постели, пока он тянется за своим халатом.
Я есть хочу!
- Морально-экономическая прелюдия была не зря? Ты опять хочешь спросить, хорошо ли я себя вела?
- Хотел бы. Но в этом мало смысла - твои каноны поведения сбивают меня с толку. Да еще твоя должность секретарши в контексте твоих руководителей. Я сомневаюсь, что ты ведешь себя хорошо, поняла? Пока еще только сомневаюсь.

Я авторитетно возражаю, отступая в нужном направлении - к кухне.

- Не сомневайся! Работа секретарши частенько связана с травматизмом, а я предпочитаю комфорт и безопасность. И не горю желанием вывихнуть лодыжку под рулевым колесом. Или простыть, согревая холодную полировку!
- Это единственные аргументы?
- Это реальные аргументы! Все так и есть.
- И я должен поверить, да?
- Зачем слушать, если не веришь?

- И опять этот тоскливый голод в глазах… ах, девочка со спичками. Ты мне слишком дорого обходишься.
- Такой огромный холодильник. Там ведь есть какая-нибудь еда?
- Я не разрешал лезть в мой холодильник. Ты, кошмар неореализма! Костлявая обнаженка на фоне моего холодильника - такого еще не было. На место сядь.

У меня и правда есть в этой кухне любимое креслице, возле маленького стеклянного столика, где я люблю сидеть, свернувшись клубочком. Я опираюсь подбородком на колено и слежу за его руками в холодильнике.
Он достает... черный виноград и огромный желто-зеленый цитрус, и сыр, и еще яркую баночку с колечком, за которое сразу дергает. И аромат, сразу! Паштет из чего-то мясного. Я подглядываю что там написано на нездешней баночке... Ага, паштет из языка, Лион. Ммм-м.... 
- Я не обжора, а секс - не калории, а витамины. И не вместо ужина!
- Ты так любишь слово секс, так уверенно и гордо повторяешь. Как будто хочешь подчеркнуть, что такая продвинутая в вопросах секса. Или скрыть, что боишься и ничерта не соображаешь.

Я не успеваю подумать, как уже бурчу, опустив глаза на его быстрые пальцы, срывающие пахучую шкуру с гигантского цитруса, - а ты не понял, да… такой умудренный... всяческим опытом.
- Чего я не понял?
- Не понял, какая продвинутая...
Мне совсем не стыдно говорить с ним о сексе и смеяться на темы секса. Но эти слова чуть не застревают у меня в горле, до того мне хочется и стыдно их сказать...
Ему. И конечно же, конечно... я тут же понимаю, какая дура и зря стеснялась.
- А это ничего не значит. Вы бегаете по мужикам, а количество в качество не переходит. Эротически вы не растете, наоборот – с каждым последующим уценка.
Кушай, детка.

И буду, подумаешь. Еще кусочек сыра, и виноград. Темные длинные виноградины без косточек. Сладкие... Я вскидываю на него глаза, услышав странный смешок. Невеселый и колючий смех.
- Было бы смешно, если б не так грустно. Вы такие смелые и раскованные в дешевых клубах, но поджимаете хвостики, когда понимаете, что вас тянут в сексуальную игру чуть посложнее. Чуть поинтереснее...

Он что-то вспоминает и еще раз открывает серебристую дверцу холодильника.

- Еще тут есть яблоки. Само собой, уже подаю. Не мычите, я понял.

- Интереснее - это... то, о чем я подумала? - Опасливо спрашиваю, отщипывая виноградины от большой кисти и косясь на яблоко. - Я не в восторге от... интересного.

Что я смешного сказала? Чего так кататься...  чуть не уронил вазу с моим виноградом.

- Я-то тут при чем? Это твое и только твое... восприятие. Для тебя эротика – это недозрелая порнография, и по-другому ты мыслить уже не будешь, поздно. Ты себя сделала. 
Еще что-нибудь хочешь, или мне можно убирать со стола?

Он быстро забрасывает все, что я не слопала, в холодильник, и остаток лекции я слушаю уже на ручках, на обратном пути в удобную плоскость, совсем недалеко. И мне чуть-чуть не по себе от взгляда, очень темного, и не пугаюсь я только потому, что слышу голос, насмешливый, теплый и.... горький, как эспрессо...

- Ну вот, чуть поинтереснее, и ты - перепуганный подросток. Не бойся, не надо. Ты же столько читаешь... Страх жертвы для маньяка - это ж витаминный коктейль...

Не спорю ни с одним из постулатов. Еще чего... время тратить. Его пальцы тихонько скользят по ложбинке позвоночника, выше... ниже...
Нет у меня никаких дурацких зон. У меня есть кожа – вся целиком. Вся...

Я одеваюсь под пристальным взглядом. Очень быстро и аккуратно, как положено приходящей любовнице и квалифицированной секретарше.
- Нет способностей. А между тем, твой английский вполне... Тебе просто нравится так жить. Порхать голодной и идти с любым, кто покормит.

Ха, у меня сейчас выдержка железная. Говорите что хотите!

- На работе что делаешь? Читаешь целыми днями?

Я радостно молчу, застегивая последние пуговки.

- Ты ленива и легкомысленна. И нахальна...
Секретарша. На твоем счету рубль - где остальное?

- Я купила платье.

- Я так и знал. Будешь получать порционно. Откладывать ты не умеешь, так хоть голодать не будешь.
Все, выкатывайся. Такси тебе вызвал, будет через пять минут. Собирайся.

- Я на метро. - Деловито сообщаю, застегивая новые босоножки. - У меня на такси нет.

Он нисколько не удивляется и выдает мне купюру. Я не заметила, откуда он ее извлек. Приготовил заранее, что ли?

- Вперед.

- А на мороженое?

- Какое еще мороженое?
Он не может сейчас злиться, но я на всякий случай отступаю на выход, на безопасное расстояние. Потому что ясненько по бархатистому взгляду и уголку рта - еще минутка такого разговора и опять нужно будет одеваться. Я с готовностью объясняю:
- Мороженое в мягкой вафельке. У меня на него бзик. Мне всегда хочется купить не два, а три стаканчика.  Не знаю...  Мы всегда жили с мамой вдвоем и....  мне самой странно, почему именно это мороженое. Всегда сдерживаюсь чтобы не попросить вместо двух стаканчиков три.
- Транжира, лакомка и лентяйка. И кокетка. Ты уж подумай о будущем, пора. Подыскивай себе дурачка, чтоб тебя кормил всю жизнь. И защищал от жизни этой гнусной.
- Кто меня будет защищать и кормить?! Не смеши! Пока!
- Да катись уже, дюймовочка, пока светло. Прикормить тебя было легко, а вот избавиться...

*
Он больше не спрашивает о том, кто я, кто моя мама и где мой папа. Узнал сам, что ли?
Он же серьезный человек, и наверняка у него есть серьезные связи, как принято говорить.

Я очень сложно отношусь к серьезным людям.
Люди, разговаривавшие со мной после одной летней ночи, были очень серьезные. Славка тоже так сказал. Все это случилось позапрошлым летом, когда в мамин смешной маленький жук въехал очень серьезный автомобиль, и с таким же серьезным номером, и поэтому неважно, отчего они решили ночью развернуться на скорости за десять метров от зебры. Мамин крошечный фольксваген был незаметным, наверно. Она часто возвращалась очень поздно, и всегда ездила очень спокойно, отдыхала, особенно ночью, когда дороги свободнее. В ту ночь на заднем сиденье ее черненького жука была охапка роз, красных и белых.

Я помню, как вышла из палаты, где мама успокаивала меня жестами и глазами, что все обойдется. У нее сильное сотрясение, и ей нельзя говорить, а перелом - у нее не в первый раз. Я не испугалась, не успела тогда испугаться, потому-что все шло очень медленно, и наш медленный ужас - он нарастал постепенно, в течении всего этого длинного года. А тогда я приняла как данность: мама попала в аварию и поправится. Моя сильная, как натянутая струна, волевая и нежная мама, с ней просто не может случится ничего плохого, и со мной - тоже.

У регистратуры меня окликнули, и назначили беседу. Я растерянно согласилась...
Славка пришел на разговор со мной, и жутко хорохорился, и был жестко настроен на максимализм. Но его не пустили дальше входа. А когда я вышла, равнодушная, как кусочек льда, Славка был немного серый и разжал губы не сразу. И сказал мне, что лучше будет забрать у этих деньги на лечение и забыть этих..., и жить дальше. 
Славка больше не кричал о том, что правила дорожного движения для всех, и все такое. Мы просто перестали говорить об этом. Он странно повзрослел за тот день, а я, наверное, наоборот. Стала еще младше и еще больше боялась, одна дома без мамы, хотя еще со школы мне было привычно одной, когда мама была в отъездах на месяц и даже больше. Мне было семнадцать, и я тогда перешла на второй курс.

Денег было много, и хватало на все - и лечение, и заплатить за следующий учебный год. У мамы тоже были средства, я никогда не вникала, сколько. У нас все было, и зачем мне были цифры, мне было неинтересно.
Какой смысл в деньгах, даже серьезных, если они не могут самого главного. Если бы реабилитация была возможна, мама бы обязательно поправилась. Сказали - не повезло... очень неудачный перелом, и оперировать второй раз нет смысла.

*
Я не хочу танцевать, я считаю это занятие слишком суетливым и к тому же не лучшим средством ухода от грубой реальности. Намного эффективнее книги и музыка. Не хочу, но уйти из ритма мне невозможно, он сросся с моими нервами. Ритм навсегда во мне, как дыхание, он впечатался с детства - ритм в двенадцать долей. Двенадцать шагов - это первое, что я помню.

Сценка в кабинете до сих пор стоит у меня перед глазами, и вспоминается в том же ритме - стуке сердца на двенадцать долей. И чувстве, которое я хотела бы подавить, погасить, забыть... но у меня не получается. Это чувство, что я теряю что-то, теряю постоянно, каждый час и день.
Что-то необходимое, не имеющее названия.
То, без чего нет смысла жить.

Я не могу не думать об этом... и о ней я думаю тоже. И почему-то меня это больше не удивляет.
Она ведь пойдет для него на все. Пойдет за ним, ради него, во имя него...
Короче, девушка попала.

Насколько попала - мне тоже стало ясно, в свое время. Причем неожиданно, и буквально пару часов назад. В результате я посочувствовала финдире еще сильнее. Это уже не шуточки - за такое в кино про профессиональных крестных отцов в цемент закатывают. Она юридически владелица фирмы, вот же анекдот. Ну вы дали, шеф... я вами восхищаюсь! Но она... да, в фильмах про мафию был и цемент, и кровища, в больших количествах.
Ну а не в кино - не знаю, но явно ничего хорошего ей не светит. Они с шефом обсуждали свои дела на повышенных тонах, и она просила - давай перепишем... Подставная их фирма называется Никамода. Глупое название. Такое же идиотское, как вся их затея со шпионскими играми и семейными тайнами. 

Теперь я вижу ясно и уверена - в том, в чем сомневалась всю последнюю неделю. Шеф смотрит на нее больными глазами, а она плачет по углам и влезла в очки. Видимо, линзы свои случайно выплакала. Очки у нее со стеклами-хамелеонами, и стеклышки прозрачны не всегда, а только в темноте. Значит, ей хочется спрятать глаза и спрятаться самой...

Серьезные мужчины с серьезными деньгами - опять. Не я одна страдаю, оказывается. Что она делает, зачем это нужно ей - обеспеченной, деловой, уважаемой серьезными людьми? Они, серьезные, целуют ей руку. И такой, как она - есть, что терять в жизни...

Я хотя бы борюсь, как могу! Вчера я потратила последние, на трюфельный тортик и немного фруктов, и мама была так рада... нет, последние я потратила на новую сумочку. Мне надоела моя старая. Да, я умею избавляться от негатива, который идет от презренного металла, неважно, в нале или виртуале! Запросто!
И мне это легко - в моих руках данный негатив просто не задерживается.

Деньги — это такие бумажки, они просто есть, их не может не быть. Если они нужны, они появляются. Мама говорит - Викуля, возьми в шкатулке. Нету? А, да, я забыла. Возьми в моей сумочке.  Дома всегда шоколад в коробках, и все, что хочется, можно купить. Зачем варить суп, есть же яблоки и сок. В школе был отличный кафетерий, а в универе вообще все что захочешь, хоть суши. Если захочется горячего - в небольшом кафе через два дома можно отлично пообедать и поужинать, а в нашей кухне в маленьком ледяном холодильнике всегда есть мороженое и лед для коктейлей. Пломбир, сок одного лимона, клубника - взбить блендером и для начала слизать, жмурясь от удовольствия, кисленькую розовую пенку с краешка высокого бокала... Так просто, зачем что-то другое? И вообще, еда - это скучно и не так уж необходимо. Важнее, чтобы всегда была музыка, а еще мой альбом и цветная бумага для пастели, а еще кино и книги.

И розы, ни дня без букета, охапки, корзины, или одного бутона на длинном-предлинном стебле, бутона без единого изъяна. ¬ Очень часто цветы - их присылали, приносили или мама привозила с концертов. Розы красные и белые, иногда гвоздики. Я любила розовые гвоздики - просто потому, что они были редко, а розы всегда.

*
Розы исчезли из нашей жизни несколько раньше, чем деньги. Но это уже было неважно, поскольку я взяла себя в руки - мне исполнилось восемнадцать, у меня нет диплома, но есть языки и компьютер. Последние деньги я, гордясь своим благоразумием, потратила на курсы от центра занятости, и устроилась на работу, как только получила скромные корочки секретаря-референта. Всего два месяца несложного обучения, и, как это ни удивительно, я там кое-что для себя почерпнула. А приобретенной скоростью набора даже загордилась - двести пятьдесят знаков в минуту оказались для меня не пределом! Офис-менеджмент был несложен, и плюс языки - английский и испанский со словарем, не так уж и плохо. Хотя испанский и не пригодился.

Завод по производству оконных профилей и еще каких-то инновационных стройматериалов, куда я устроилась так лихо, имел головной офис довольно близко к центру Москвы. Завод был перекуплен, переоборудован и находился в промзоне, я там ни разу не была и меня этот завод не интересовал совершенно. Они сумели выйти из кризиса, и по закону маятника пошли вверх - обновляли базу, закупали современное оборудование, и уже погашали долгосрочный лизинг, когда я гордо пришла к ним работать. Вся техническая документация - горы документации на импортные станки, претензионная работа и переписка - была, естественно, на английском. Меня взяли - на ура, обрубив весь кастинг теток, и те хмуро разбрелись из приемной. Со мной говорил сам гендиректор, седой представительный мужик. И решил вопрос за пару минут, после чего я радостно попрыгала в кадры.

Я не сразу догадалась о причине их восторга, который они пытались скрыть, потирая ручки. За оклад секретаря они заполучили специалиста со свободным английским, воспользовавшись моей девичьей наивностью.

Да еще и испытательный срок дали, предупредив, что технический инглиш мне будет занозой в мозгу. А я была уверена, что справлюсь - я и словарь технических терминов. И так и было, уже через две недели я стала уважаемая и незаменимая. Офисные тетки меня зверски невзлюбили, зато мужская часть персонала баловала наперегонки.

Владимир Николаевич, генеральный директор фирмы и мой первый босс. Я запомнила его, ведь он был моим первым боссом. Я так старалась быть ему полезной. И, наверное, он действительно хорошо ко мне относился. Возможно, даже слегка по-отцовски, но мне не с чем было сравнивать, и поэтому я ни в чем не была уверена. Да и сейчас не уверена.

Проработала я там полгода, и босс меня хвалил, везде таскал с собой и два раза повышал зарплату. Поглядывал с умилением, гордо демонстрировал меня и мой английский своим деловым партнерам. С самого первого дня обращался со мной строго, но ласково, и не отпускал ни на шаг. Производственные вопросы, требовавшие мата и крови, он решал в других кабинетах, как правило, у своих замов, а меня посадил у себя в кабинете - довольно-таки шикарном, с обилием темного дерева и полировки. Был у него там и бар с хрусталем и кофемашиной, и пара широких мягких кресел за резной перегородкой - все дышало традициями и уважением.
Приобнимать меня за задницу левой рученькой, листая и подписывая документы правой, мой босс начал отнюдь не с первого дня, а только через полгода. Но все же начал, и я, как многие секретарши в подобных ситуациях, встала перед печальной дилеммой. Он был в возрасте, ужас, ему было под пятьдесят... он выглядел седеющим львом, носил дорогие костюмы и тщательно следил за собой, нет, скорее, его жена следила. Он же старый, старый... какой кошмар - мои первые мысли были паническими, я совсем растерялась и уже не соображала, как мне вести себя с ним. Вот незадача... Так все это правда - секретарши и их начальники... а я-то себя уговаривала, что это всего лишь анекдоты, которые сочиняют огорченные невыносимостью бытия, озабоченные жизнью и образованием унылые люди... да еще насмотревшиеся дешевых голливудских фильмов в плохом переводе.

В моей голове, как обычно, крутился разнообразный бред, от лирического до трагического, но я пнула себя на позиции разума. Придется сжать зубы и поставить цель: вырвать из этой убогой ситуации как можно больше конкретной пользы, поскольку альтернатива - потерять отличное место. Ну подумаешь, потерпеть пару непротокольных актов в неделю. Место и вправду было неплохим. Мне было недалеко ездить, причем по прямой ветке метро - одной из самых незагруженных, и даже немного нравилась работа, несложная и не занимающая все дневное время. Я успевала и почитать, и сделать маникюр. И могла отпроситься, если было нужно или просто хотелось погулять - босс относился ко мне крайне, крайне душевно. Все более душевно, и наконец - ситуация назрела. Хуже всего, что я не была уверена - возможно, он и не стал бы меня увольнять, получив отказ с писком - ах, я еще так молода и почти невинна...  Его мягкие поглаживания, прижимания и обнимания за попу казались такими отеческими, и мне так нравилось это чувство защищенности, вся эта стабильность. И очень нравилась его сила и уверенность. Я привыкла к нему. Он командовал производством и штатом грубо и умело, мог взять на обаяние и размазать по стенке, смотря по обстоятельствам. Его боялись и даже вроде бы любили, как кормильца.

При мыслях о неизбежных непротокольных актах мне делалось до мутной жути неприятно... но я работала над собой - пора становиться взрослой и серьезной, Вика!
Да просто твоя очередь зарабатывать деньги.  Я должна их зарабатывать, должна, для себя и мамы, а возможно - даже делать карьеру, как-нибудь. Мама будет гордиться мной - серьезной, взрослой и делающей карьеру!
И я очень гордилась своим решением и собой. У меня даже мелькали мысли о благородной жертвенности, настолько уморительные, что смех внутри побеждал и мутное отвращение, и трусливые мыслишки, что я делаю что-то не то...

И в один прохладный день начала осени я не стала отказывать боссу в давно желаемом. Он намекнул, я скромно кивнула, и выдержала непротокольный акт отвернувшись, но вполне с удовольствием. Я даже удивилась этому. Самое чудесное, что с поцелуями он не лез, а начал и закончил со мной кратко и вполне по-деловому, нежно усадив в большое уютное кресло после предложенной рюмочки шартреза и коробочки французского шоколада. И был вполне ничего... И отправил меня домой на служебной машине, на выходные.

Но в понедельник утром, когда я прибежала на работу слегка опоздав - на моем месте секретаря сидела чужая тетка.

Мой босс, он смотрел на меня мутными глазами больного медведя. Поговорил он со мной очень коротко, попросив свою новую тетку подождать за дверью. Я - это для него слишком. Я чудесная девочка, а сумму в конверте не надо афишировать, то есть конверт не надо. Это от него, лично, чтобы я спокойно подобрала для себя работу. Он кряхтел, пыхтел и пшикал себе в рот из баллончика. Я уяснила одно - я опять одна и беззащитна.
И в каком смысле - слишком, я не поняла...

Я не стала раздумывать, и тем более расстраиваться. Конверт он мне сам положил в сумочку. А ко мне, казалось, ему было невыносимо прикасаться, он несколько раз протягивал ко мне руку и зло отдергивал ее. Он держался вежливо и попросил меня уйти побыстрее, трудовая уже оформлена. Он надеется, что я буду благоразумна, я же такая умница.
И я ушла, вполне довольная, хотя и трясясь от противоположных чувств - неожиданной свободы от идиотской ситуации, в которую залезла так дальновидно, и еще - от странной обиды на него. Я постаралась быстренько все забыть, и у меня это вполне получилось. Конечно, своим я ничего не рассказала. Наврала с три короба, и мне быстренько помогли устроиться в агентство недвижимости - одна наша девчонка, вернее ее старший брат.

Следующий босс тоже оказался вполне серьезным человеком. И вдобавок вполне симпатичным шатеном, немного за тридцать. Я уверена была, что уж на этот раз сделаю все правильно. Но после четырех свиданий в средненькой гостинице и презента - флакона французской туалетной воды с буковкой «е» после слова парфюм на этикетке...  да еще гарнитура из кольца и цепочки с кулоном и несколько смазанного объяснения, что жизнь очень сложная, даже серьезная вещь - я поняла, что необходимо искать следующее место.
Флакон я выбросила, колечко с аметистом не стала выкупать из ломбарда, второго босса забыла, как страшный сон. Единственное, о чем я мимоходом задумалась тогда - все о том же феномене, под названием - серьезные люди.

Серьезные люди. У них имеются средства; некоторым эти средства положили под елочку. Другие вырвали у жизни кусок сами, и уверены, что заслужили этим огромное уважение. Но мне до этого нет никакого дела. Всего лишь протокольная пометка - им нужны секретарши, чтобы приносить кофе и документы на подпись, и они готовы платить деньги за такую ерунду.

Они могут даже побыть веселыми, эти серьезные мужчины, и пошутить с тобой разнообразными способами. Или погладить по щечке и дать шоколадку, и угостить мороженым. Но они становятся серьезными рано или поздно, все они становятся серьезными.

И тогда твое спасение только в хитине - гладеньком, скользком и блестящем.

Светлый вечер, и июньская ночь, та, что приближается сейчас - почти белая ночь. В моем кошельке опять оказалось пусто, но я прекрасно добралась на метро. А потом вышла из троллейбуса раньше на две остановки - пройтись пешком в сгущающихся жемчужных сумерках.

Нет, дома я не кукла. Я просто Вика, и я всегда возвращаюсь домой к маме, потому что она меня ждет. Скоро я буду дома, и оживу, я буду сама собой, такая как есть. Ужасная, в общем, но с этим уже ничего не поделаешь!
И завтра я все-таки забегу в тот бутик, на четвертом этаже. У меня что-то осталось на карте, а тот комплект без бретелек очень даже... я же не просила выдавать мне содержание понедельно, и вообще не просила! Меня все больше бесит эта карточка и этот мужчина. Он слишком, слишком спокоен.

Он спокоен, и я тоже стараюсь быть такой. Но я забываю все, что было днем - свои обязанности секретарши, которые выполняю не замечая. Разговоры, грустные и ржачные, весь этот дневной треп, смех и временами - ссоры и примирения. Все их финансово-любовные передряги. Всех вокруг. Мне нет до них никакого дела, когда приходит вечер.
Я забываю все - вечером.

*
Я ненавижу графики - все. Сетевые, рабочие, протокольные... Но я бегу по этой улице, лечу, мчусь согласно графика, составленного не мной. Я практически бегу от самой остановки, и мне плевать и на протокол, и на то, как я при этом выгляжу. В холле меня давно не спрашивают, кто я, к кому иду и зачем, и взгляд накачанного лысого манекена из-за триплексной витрины за стойкой непроницаем. Мне плевать на график, взгляд, стекло и на то, как я называюсь. Третий этаж.
Он ждет меня, и я увижу его, сейчас. И буду молчать изо всех сил, я ничего ему не скажу - никогда.

Я принципиально не говорю ему ничего лишнего, а если вылетит - похлопаю ресницами и заявляю, что это шутка. Находит на меня после секса, и что? Просто гормональный восторг, моя обычная реакция. 

Да, просто нашло... вот, опять я сегодня пристаю с глупостями. Ах, позывы к романтизму....
- У тебя скоро менструация?  - Осведомляется эта воплощенная флегма в образе вполне брутального мужика.
- Не в том дело, - вырывается у меня инфантильное. - О, ну почему ты никогда не просишь меня остаться...
- Да тебя прокормить сложно. Это же везти придется ужинать.
- А почему ты никогда не приезжаешь за мной, или не отвозишь домой?
- По той же причине. Знакомых много. Приметный я и машина тоже... а тебя описать можно одним словом - куколка.

Я молчу, надувшись. Это новая игра.
- Не стоит создавать проблемы по мелочам. Риски нужно минимизировать.

Ему все нравится - и кукольные надутые губки, и, уговаривая, гладить куколку по голой спинке.
-Твой шеф тебя уволит, как только увидит со мной. Или услышит кусочек сплетни. Он тиран, твой любимый шеф, и его секретарша должна быть на порядок более неприкосновенна, чем жена цезаря.

Как же идет ему этот назидательный тон, с обертонами на басы.
-Тебе же там нравится. Куколка, посмотри на меня.

Я послушно смотрю в его глаза, в непроницаемую горячую тьму, в вопрос, которого боюсь.
И слетаю.

- От куколки слышу!!!

Что я наделала... 

- Чего... ?!!

Я падаю и тихонько барабаню пальцами по лежащей подо мной каменной грудной клетке, потом вжимаюсь в камень лбом и губами и шепчу, тихо-тихо, - хитиновый панцирь... 
Услышал... я не хотела это говорить... услышал, и резко дернулся, поднимаясь на локтях. Он злой, и быстро спрашивает:

- Ах так. И что под ним?

А терять тебе нечего, Вика... я не могу, не могу больше бороться сама с собой, мое запуганное веселье чокнутой - последний щелчок кастаньет. Мой язык сейчас отдельно от мозгов. Что под панцирем?

- А жук, наверное, что ж еще? Не моль же!

И пугаюсь до судороги от того, как резко и больно он хватает мою голову. Держит обеими ладонями и впивается зрачками...

- Жучара, значит? То-то ты закуклилась, боишься?  Значит, никак не доберешься до живого?

Он падает назад, держа меня в руках, и смех...
Красивый, низкий смех, от которого у меня, как обычно, обрывается и летит что-то внутри. Смех, в котором изумление и что-то похожее на страх, или... счастье?
Я утихомириваю свой глупый сердечный ритм, привычно говорю себе - тихо... ведь нет же, нет. Не выдумывай, Вика, не надо... это просто твои гормоны, просто цикл. Не вали со своей озабоченной... головы.
Он обычный, он такой же, как всегда. Немного более сумасшедший, и все...
Не знаю, кто из нас сейчас сумасшедший. И время теряется - в ритме, в жажде, в цветных пространствах.

- Куколка, все-таки я добрался до тебя раньше, чем ты до меня, да?

Я застегиваю босоножки и ухожу, как обычно, а он выпроваживает меня из своей прихожей. Босиком, взлохмаченный и совершенно несерьезный. Я молча смотрю на него, опустив руки, и тогда он легонько касается моего виска пальцем, а потом обнимает, просто тихонько обнимает. Он никогда такого не делал... и непонятно, почему он взял и завязал свой халат, он же всегда плевал на то, каким предстает передо мной - не хотите не смотрите. Как будто застеснялся... тот, кто не признает подобные реакции в принципе. Он плотно запахнул полы и завязал пояс, и теперь он передо мной строгий, как учитель.

Мой лиловый аббат, вдруг отпустивший мне все мои грехи, не спрашивая.

- До завтра? - Я ни в чем не уверена. Я уверена только в том, что уходить от него мне невыносимо. Сейчас он откроет передо мной свою черную дверь...

Вместо этого он прижимает меня к себе, очень осторожно, потом очень крепко. И медленно отпускает, и убирает руки, улыбаясь одними глазами.

- Марш отсюда. Скачи, пока я не передумал.

Дверь захлопывается сразу за моей спиной.

Я не помню, как я доехала домой... молчаливый водитель в темном костюме, его лицо я забываю сразу, как только он вежливо откроет мне дверцу и пожелает всего хорошего. В ответ на благодарность. Машина темно-серая, ночь темно-черная, без звезд, пространство вокруг меня радужное, я сумасшедшая.
Я опять живая... И мне опять страшно.

*
Утро, свежесть в распахнутом окне, и немножко птичьего щебета со старого вяза под окном нашей кухни. Предпоследний день июня, обычная московская бессонница и мое слегка не выспавшееся состояние, которое я обожаю. Туманное и мечтательное, глупое и прекрасное, и мне не стыдно от воспоминаний.
Мама смотрит удивленно. Ой, она же что-то спрашивала... а я замерла у стола, с чашками и ореховым бисквитом, - что, мам? Я замечталась...
Мамуля спрашивала о платье. Восхитилась, одобрила - и я подробно рассказываю, где увидела и как купила, и что сегодня надела в первый раз. Хотя она и так знает. Сколько это маленькое чудо стоит - нам о таком неинтересно... Ни к чему говорить, что стоит платьице больше двух моих будущих зарплат, хотя я и не уверена, что мама заметит эту странность.

Что касается меня, то я вообще не замечаю ничего вокруг, и совершенно не помню, как я приехала на работу. Отлично - и очень быстро, кажется. И опять восторги, сразу от лифта - девчонки покрутили меня, поохали и позавидовали, а Вячеславовна еще и ощупала, и профессионально заценила боковой шов юбочки и петельки. И слегка нахмурилась, взглянув с вопросом - она отлично разбирается в швах, тканях и в том, сколько стоят вещи. Я сделала вид, что не замечаю ее приподнятую бровь, и надутую Машку тоже. В конце концов, мой парень небедный. Забыли?

И, поздоровавшись с шефом, а потом прыгнув на свое рабочее место... Я опять выпадаю из всех графиков и сижу в цветном тумане. До предела тормознутая на весь мир, и до жути счастливая. А ведь я думала, что навсегда забыла, как это бывает... когда оно налетает - штормовое счастье... Просто от мелодии звонка.
Просто утренняя эсэмэска, два слова. Смс, смс - я не верю. Не верю, что это не сон.

хитин трескается

Я замираю... я не знаю, что ответить, но тут же приходит вторая -

хочешь машину пришлю?

Все. Я не выдерживаю приступа счастья и набираю:

неприметную?

Ответ приходит через пять секунд.

сам приеду

Ой-ой, он ведь и правда приедет. Он ни единого слова не говорит просто так... Я пугаюсь, сама не понимая отчего, и мой палец сам собой набирает -

нет, я приеду к тебе, вечером!

Ответ не сразу и разочарованный.

ок. в восемь тридцать.

Как же долго ждать. Зачем я отказалась... Он сегодня занят до самого вечера, а я буду ходить по улицам после работы, и считать минуты.
Я хватаю свой мобильник, набрать - приезжай сейчас, пожалуйста, приезжай за мной... Набрать? Кончик пальца немеет... Нет, мне слишком страшно. Не сегодня, пожалуйста, только не так быстро, я боюсь. Я боюсь проснуться.

И еще мне надо привыкнуть к мысли, что я здесь последний день. Как только меня увидят рядом с ним или хотя бы с его машиной - прощай, очередное секретарское место!
А ведь это первое из мест, которое мне жалко, очень жалко терять.

Я отодвигаю молчащий телефон подальше от себя. И время - меняется рывком, меняются цвета вокруг на яркие и злые, а сердце стучит все быстрее. Он опять убыстряется, мой ритм. Мне немного не по себе, всего лишь не по себе.

Уходит солнце из восточного окна, и я не понимаю, отчего мне вдруг становится очень страшно.

Но после обеда с болтовней и шоколадным тортиком на десерт - мы взяли его в складчину, а я взаймы - я забываю обо всех своих дурацких страхах, как обычно. В курительном туалете опять чисто и влажно, а вездесущая Кира Юрьевна, по-видимому, зверски поглощена личными проблемами, и уже третий день - сказка, а не жизнь! - не строит нас по росту на темы трудового распорядка. Во всяком случае, в наш туалет она не лезет.

А в туалете вполне приятно, но самое приятное - это Таня и Вячеславовна, потому что они обе большие, мягкие и теплые. Мне так хорошо сидеть с ними, в тесноте между их теплыми боками, что хочется замурлыкать. Или заплакать, или и то и другое сразу. Я залезла между ними сама, быстренько спросив разрешения и не дожидаясь ответа. Вячеславовна деликатно курит в сторонку от нас с Татьяной и расспрашивает Свету, а та опять встревожена. Она тоже очень боится потерять работу. А может, она просто боится перемен, так же, как и я.   
- Они назначили внеочередной совет акционеров. Какие-то новости, девочки...
- А по финансам как, Светик? Чего ждать?
- Ничего не понятно. Все дела с банками ведет лично Екатерина Валерьевна. Очень вежливо предупредила, чтобы все счета сразу перенаправляли ей. И выверку сама делает. А главбух наш - да он всегда молчит, как будто ничего не происходит.
И колючая такая атмосфера, девочки, вот прямо нервная. Аж потрескивает. Явно проблемы у них там, наверху.
- Девчонки, нового ничего. - Вячеславовна умеет успокоить одним только голосом. А если еще и прижаться к ней потеснее, становится совсем хорошо.  - Сколько помню, у нас всегда проблемы да нервотрепка. Такая вот динамика творческая. Зарплата-то вовремя будет, Свет? Или опять задержат?
- Пока не знаю. Я ведь сказала, все движение денежных средств контролирует финдиректор наша, лично. Платежи приходят, но какие это деньги, я знать не могу. Или от продаж, или, увы... это кредитные суммы.

Я с огромным сожалением отлипаю от мягкого бока Вячеславовны. Просто заставляю себя вылезти и встать... Надо идти. Шеф поручил организовать ему переговоры с дилером немецкой фирмы, и через десять минут должны отзвонится. Вышивальные и вязальные машины, и конечно, шеф и Пушкарева уедут вместе, и скорее всего до завтра. Совсем с ума сошли. А я - я точно схожу, думая только об одном - скорее бы вечер.

- Вика, тебе не надоело?

Малиновский! Я вздрагиваю. Все-таки отвлеклась на детективчик, убить время. Я одна в приемной, а шеф уехал два часа назад.
И зачем так смотреть? Очередной устаревший прием отрабатываем? Пару недель внимания - пару недель презрения, и я ваша, вся в рыданиях.
Ах, да, точно. Он же больше не приносит мне шоколадки, и не ловит одну в приемной.

- Дождешься меня вечером?

- У меня есть парень. Жених, если тебе так понятнее, - я пытаюсь выглядеть неприступной и надутой, но меня распирает изнутри ненормальный смех. Вечер, уже вечер... а Малиновский, кажется, понял правильно - я обижена за игнор, целых три, или нет, уже четыре дня. Или пять?

Понял, тонко улыбнулся и попросил... необычно мягко. Когда он такой, я забываю, что передо мной один из них - серьезных, с деньгами. Один из тех, кто может распоряжаться моим временем, зарплатой, мной. Или думает, что может. Но сейчас он смотрит на меня... он никогда еще так не смотрел.

- Дождись меня после работы, я тебя прошу. Поговорим, поужинаем. Просто поговорим, Вика.

Оказывается, он может общаться по-человечески, я подозревала это. А я.... я слишком тихая и счастливая сейчас, чтобы отказывать кому-либо в такой мелочи - всего лишь покормить меня мороженым. И нужно ведь куда-то деть себя до половины девятого, до половины...

Я остаюсь на этаже, попрощавшись с Татьяной. Она зашла спросить, еду ли я домой со всеми, и на мое дежурное вранье - у меня работы много! - кивнула с грустным недоверием. Толстая, мягкая, роскошная, и глаза у нее добрые. И она мне не верит, конечно. Мне уже никто не верит. Машка косится и говорит сквозь зубы, Амурка щурится, рыжая игнорит по мере сил. Вячеславовна жалеет, похоже. Роман Дмитрич, вы все-таки испортили репутацию невинной девушке.

И я обещала подождать только полчаса, не больше!
Но он появляется через двадцать минут... изучил мои фокусы.

Скрывать здесь что-либо бесполезно, от этого только хуже - все сразу понимают, что все серьезно. Поэтому я, спокойно болтая, выхожу с Дмитричем и уезжаю с ним же, кивнув охраннику. Он добродушный и симпатичный, а со мной всегда вежливый и рассказывает мне анекдоты про контрактную службу и быт.

Малиновский изменился. Деловой, отвратительно серьезный и явно что-то задумал.

- Я хочу только мороженого, и больше ничего!

- Вот как.

Его улыбка говорит - посмотрим...
И мне отчего-то становится не по себе, и я начинаю болтать, как заведенная, про то, что у меня как раз сегодня куча дел на вечер, и очень важная деловая встреча.
Он посмеивается, бросая на меня короткие взгляды в зеркальце - деловая стала, вот это да... я что-то пропустил?

- Ладно, только ненадолго. Я уже полгода не была в центре!

И называю нужный мне район, поближе к цели моего вечернего часа икс, которого я жду, замирая. И не собираюсь ничего объяснять! Но Малиновский преспокойно соглашается. И конечно, подходящий ресторанчик находится - погребок, маленький и уютный, с караоке и пивом. Но мороженое здесь тоже есть.

- Вика, у меня тоже есть в запасе фокусы. Приемчики там всякие, понимаешь...

- Понимаю. Приемчики - это интересно. Только у тебя устарели!

- Врешь ведь. Классика не стареет.

- Ну... да, - я соглашаюсь, не спорить же, когда перед тобой вазочка с фруктовым ассорти. Да и если по-честному, он прав.

- Ты мне нравишься. Очень нравишься. Необычная ты куколка. Что в тебе притягивает?
Или ты просто на редкость хитрющая кокетка?

Я радостно вздрагиваю - да! - Да, на редкость хитрая и расчетливая - это я, я такая! И что тут может нравиться!

- Вот, это я и хочу выяснить. Заело прямо, Вика.

- У тебя это спортивный интерес. В тебе говорит самолюбие, и все.

- Не больше, чем в тебе твоя обида. Чего ты боишься? Я не страшный, и не обижу. И я могу быть очень серьезным, Вика.

Мне не по себе от этих слов и взгляда, и ломтик персика кажется пресным. Ну зачем ему все это... серьезность, только этого не хватало... я не могу больше улыбаться и придуриваться.

- Я знаю. Передо мной еще один серьезный мужчина, который шутит.
- О чем ты, куколка?
- Не называй меня так.
- Хорошо. Не буду. Ты еще красивее, когда такая строгая. Не подозревал, что ты можешь быть серьезной.

Все, уже последняя тень улыбочки исчезла. Он говорит очень быстро, и кажется нервничает - не может быть...

- Я не собирался на тебя давить, Вика, не думай. Просто - не отказывайся от меня только потому...

Мне уже невкусно, и я больше не хочу это мороженое. Моя ложечка в вазочке, руки на столе. Мне опять не по себе, я будто дышу в холодной воде. И я больше не хочу все это слушать, и зачем я только согласилась идти с ним... по привычке, просто по привычке...
Я знаю, что он хочет сказать. Только я не хочу это слышать. Да и не верю - я слишком хорошо знаю мужские реакции на динамическую физику.

- В первый раз со мной такое. Ты боишься, я раньше не понимал этого.
Я могу защитить, Вика.

Меня подкидывает с банкетки!

- Рома, давай выйдем на воздух? Здесь душновато, и я, честно говоря, ненавижу, когда поют караоке.

И выскакиваю из погребка первая, пока он рассчитывается за мое почти нетронутое мороженое. Колокольчик в дверях удивленно звякает, а вечер радует близкими сумерками. Нет, еще совсем светло. Нет, я совершенно не знаю мужчин и их реакции... мне хочется убежать от него, или хотя бы отстраниться - подальше. Но он держит меня за плечи так осторожно, что сбросить его руки сейчас - все равно что ударить по лицу.

- Рома, мне... я сейчас не могу разговаривать! Просто времени нет, извини, давай завтра?

Я вытягиваю шею на дорогу, вот бы повезло поймать такси! Он понимает.

- Я отвезу тебя. Почему не хочешь? Я просто отвезу тебя туда, куда тебе нужно. Я не собираюсь спрашивать, к кому и зачем... Не мое дело, да?
Да что с тобой?

Что со мной... я судорожно соображаю, что со мной. Как мне вырваться и сбежать, когда не хамят и не тискают, и смотрят с ненужной нежностью, от которой почти что больно. Это закончится или нет, я не умею, я не знаю, как вести себя, а думала, что умею выкручиваться из любых ситуаций! Он прекратит или нет?

- Вика, никогда и никого мне не хотелось защищать. Я не представлял, что это может стать потребностью, а ты - была такая наглющая и смешная, что я не сразу сообразил... ты очень хрупкое создание. Колючая, нахальная, глупенькая девочка... не нужно бояться, я никогда тебя не обижу. Никому не говорил такого, никогда...

Все, конец, одно желание - драпать. Рвануть через дорогу, пусть завоют все клаксоны разом, чтоб больше не слышать! Я дергаюсь и наконец сбрасываю эти ладони со своих плеч!

Он не понимает, но смотрит уже без улыбки. Да, он очень давно не улыбается, а я это поняла только сейчас. Оказывается, я ничего вокруг не вижу.
Зато я слышу - ритм.

Ритм - эти удары, которые слышу только я. Семь. Восемь.
Такси! Зеленый огонечек, вот удача! Все извинения потом, потом, завтра...

Таксист слегка нахмурился - нельзя же так прыгать под колеса, девушка. Куда едем? Я называю адрес, это совсем недалеко. И дергаюсь - от промелькнувшей слева картинки... я не понимаю...

Эта серебристая машина, низкая, злая и очень быстрая... Феррари. Но в огромном городе не одна такая машина, ведь не одна, правда?

Ритм не может ускоряться бесконечно... Кажется, это все.
Двенадцать. Конец ритма.