Дневник выздоравливающего.
Пейринг Он/Она
1.
Где-то вдалеке ревели на разные лады сирены, как будто приближались и пожарная и скорая одновременно. Почудился запах гари, но через несколько секунд реальность уже перестала его тревожить…
Смутные тени мелькали, кружили вокруг в странном танце. Искаженные звуки достигали сознания, но их смысл ускользал…
Новая попытка пробуждения. Невыносимый свет бьет в глаза. Мужской голос что-то требовательно произносит, и свет гаснет. Мягкий полумрак смягчает углы, скрадывает очертания предметов в ирреальном пространстве. В интонациях женского голоса угадываются слезы и боль. Тьма наступает со всех сторон и вновь поглощает его.
Вокруг люди в белых халатах. На лицах невозможно сфокусироваться, но больничные запахи объясняют преобладание белого цвета. Что-то случилось. Невыносимо болит голова. Спать.
Речь медперсонала очень разборчива, но не понятна. Вдруг приходит озарение – другой язык! Или даже несколько. Немецкий, французский… пожалуй, еще английский. Интернационал какой-то! Фокус все равно не наводится. Странно. И эта головная боль. Иногда ноющая, пульсирующая, иногда охватывающая стальными тисками всю голову. Как сейчас.
Оказывается с глазами порядок! Кто-то принес очки, и все встало на свои места. Симпатичная медсестра ласково улыбается и не понимает ни слова. Впервые задумался о себе. Кто он? Ни малейшего представления. Вытянул руку – немного худая, но сильная. Пальцы длинные, трудовых мозолей нет и в помине. Значит, работал головой. Это грустно, потому что голова пока соображать отказывается.
Воспоминаний, по-прежнему – ноль. Жестами выпросил зеркало. В целом результат осмотра удовлетворительный. Черные волосы, карие глаза, крупноватый нос – нормальное мужское лицо. Даже симпатичное, медсестрам нравится. Только чужое.
Приходил доктор Стивенсон. Долго беседовал, сыпал терминами. Голова заболела снова. Бесконечно хочется спать. Сплю, помогает. Почему-то не слушаются ноги. Страшно, хотя Стивенсон утверждает, что все поправимо.
Доктор сообщил, что я попал в аварию. Говорит, что спасся чудом. Диагнозы звучат мудрено, но слово амнезия я понял. Он отказывается сообщать любые сведения обо мне, даже имя. Должен сам вспомнить. А с ногами вообще ничего не понятно. Оказывается, мне сделали операцию, а теперь восстановительный период. И сколько он будет длиться – зависит от меня. Хочется разозлиться, но мешает апатия. Не хочу ничего. Сплю по полдня.
Стивенсон принес эспандер и закрепил на спинке кровати. Я должен каждый день делать комплекс упражнений, качать пресс, руки. Совершенно не хочется.
Посетила модно одетая дама. Возраст неопределенный, красивая, ухоженная. Кажется, я слышал ее голос, пока был в бреду. Жена? Мать? Любовница? Сестра? В глазах слезы, смотрит с обожанием. Погладила по щеке, взяла за руку. Очень приятные ощущения, совершенно не помню, кто она, но очень родной человек. Сказала, что будет приходить часто.
Кто же я все-таки? Сколько мне лет? Чем занимался? Стучусь в закрытую дверь. Но говорю точно по-русски. И Марго тоже. Так ее Стивенсон называет. Знаю несколько английских слов. Попросил разговорник, что бы подучить язык для общения с персоналом. Или вспомнить? Приходится делать эту дурацкую зарядку. Марго приходит каждый день, приносит фрукты, которые я не успеваю съедать. Разговаривать особо не о чем, о прошлом Стивенсон запретил, а настоящее – больница. Реабилитационный центр. Что-то вроде санатория при больнице. Марго ужасно хочется проболтаться, она еле сдерживается. Подожду чуть-чуть, скоро прорвет.
Сквозь дремоту слышу, что пришла Марго, села на край койки. Физически ощущаю теплый ласковый взгляд на своем лице, слышу страдальческий шепот: "Как же так, сынок?" От удивления таращу глаза. Хотя… не такая уж это неожиданность, ведь догадывался, откуда взаимная щемящая нежность. Не бойся, мам. Это не во вред. Марго смотрит с облегчением, часть груза сброшена. Уверен, что больше от нее ничего не добьюсь, но не огорчаюсь. Теперь я не один. После ухода Марго долго смакую слово "мама", пробую на разные лады. Замечательное слово!
Стивенсон прикатил коляску. Инвалидное кресло. Мне нужен свежий воздух, новые впечатления. Ужасная беспомощность, которая угнетала с тех пор, как очнулся, только усилилась. Я должен пересесть в инвалидное кресло? И выехать в нем на всеобщее обозрение? Все во мне противится этому, но Марго… мама поддерживает Стивенсона. Она во что бы то ни стало хочет вывести меня на прогулку. Мамуля-то - с характером! Надо соглашаться, а то отшлепает. Запросто.
Даже не представлял, насколько осточертели стены палаты. Мама старается везти по малолюдным дорожкам. Вокруг застывшая в тишине красота, горы маскируются туманной дымкой, видны лишь с трудом угадываемые контуры. Много зелени – не знаю названий деревьев и кустарников, но вместе с любованием приходит умиротворение. Марго тоже молчит, она всегда понимает меня без слов. Приходится признать их правоту, прогулка действительно пошла мне на пользу. Завтра поеду снова.
2.
Ненавижу свое кресло! Ненавижу ноги, которые отказываются слушаться. Ненавижу память, которая никак не хочет возвращаться. Собственный организм против меня. Марго уезжает на несколько дней и заставляет дать слово, что буду делать гимнастику. Конечно, буду. Чем еще заниматься. На прогулки езжу теперь самостоятельно. Облюбовал пустынное местечко в парке, под огромной сосной, рядом с муравейником. Удивительный покой. Могу сидеть и часами наблюдать за маленькими трудягами. Однажды в порыве отчаянья разрушил палкой часть муравейника, теперь чувствую себя виноватым. Хотя неутомимые строители уже почти восстановили разруху.
Вчера кое-что произошло. Не знаю, как к этому относиться. Поехал как обычно на свое место, а оно уже занято. Сначала ужасно разозлился, даже хотел разругаться с непрошенным гостем. Гостьей. Разглядел хрупкую фигурку и светлые волосы сидящей на скамье спиной ко мне девушки, приготовился выехать из укрытия, но вдруг услышал сдавленное рыдание, такое горькое и безысходное, что сердце сжалось. Она подняла голову вверх, как поднимает ее Марго, когда не хочет, чтобы полились рекой слезы и смыли тушь. Успокоила дыхание. Потом поднялась и ушла ссутулившись. Какой же я дурак – принял за светлые волосы бинты на ее голове. Подъехал к скамье и обнаружил забытый белоснежный, чуть влажный платок. Поднес его к лицу, и вдруг все закружилось. Едва заметный горьковатый аромат трав и неуловимый женский запах проникли в мозг, заставили содрогнуться тело. Таак, мистер Икс. Это что за бунт на корабле? Всего лишь платок неизвестной девицы. Не уподобляйся Дон Жуану, дорисовавшему образ дамы, едва увидав пяточку. Ого, я оказывается начитанный! Происшествие пустяковое, но взволновало меня не на шутку, еле заснул.
Сегодня в коридоре встретил ее. Да и раньше, похоже, встречал, но не обращал внимания. Джинсики, майка, теплая кофточка на пуговицах – все это по замыслу должно было скрывать изящную фигурку, и особенно пышную грудь – ан нет, мой профессиональный взгляд оценил все за пару секунд. Почему профессиональный? Не знаю. Но захотелось воскликнуть: "Ошеломиссимо!" Что за дурацкое слово? Бинты скрывают все, кроме глаз, мягких даже на взгляд губ, маленьких аккуратных ушек да стриженой макушки. Но какие глаза…Полные печали и надежды. Прошла мимо. Нет, не прошла. Остановилась, спросила:
-Вам плохо? Я могу чем-нибудь помочь?
Молчал и тупо пялился на нее, пока не ушла. Помочь. Помоги вдохнуть, а то, услышав над ухом твой голос, забыл, как дышать. Господи, что это? Последствия травмы? Приступ сумасшествия от присутствия незнакомой девушки. А ведь даже лица ее не видел.
Чтобы отогнать мысли о ней, усиленно тренировался. В руках приятная усталость. Чувствую, как мускулы наливаются прежней силой. Добавил несколько новых упражнений. Обтерся влажным полотенцем, без сил рухнул на койку. Не поеду на прогулку. Но чем ближе время прогулки, тем сильнее бьется сердце. Если не поеду – выскочит из груди и полетит туда, к муравейнику. Переполз с кровати на кресло, причесался. Самому стало смешно – будто на свидание собираюсь. Просидел в засаде часа два, не меньше. Не пришла. Может, к лучшему? Разочарование, как в четыре года, когда узнал, что Деда Мороза не существует. О! Новая информация обо мне. Когда-то мне было четыре года. И еще – Деда Мороза не существует. Похоже, я иду на поправку. Шутка была бы очень смешной, если не было бы так грустно.
Вернулся в палату, отчаянно плюхнулся на кровать. Чуть не промахнулся – хорош бы я был, валяясь между креслом и койкой. Достал платок, поднес к лицу. Снова все закружилось. Бросил в ящик тумбочки. Ухватился за эспандер, приподнял корпус тридцать раз. Еще двадцать. Откинулся, нет, упал на подушку. Легче стало только тогда, когда принял решение. Завтра поеду снова. И послезавтра. Пока не найду.
Всю ночь снилась высокая башня. Не средневековая, современная, с зеркальными окнами. Снилось, как захожу уверенно в здание, киваю встречающимся людям. Меня все знают. И все рады моему появлению. Вокруг улыбки, веселье, атмосфера обожания. Много красивых девушек. И я этому очень рад. Рядом друг – открытый, легкий, постоянно отпускающий шуточки. Но есть и не очень приятные лица. Например, утонченная блондинка и рыжий. Рыжий жжет черными глазищами, сверлит недобро, будто я ему денег должен. Или жену увел. Блондинка капризно улыбается, но неискренне, через силу. Она недовольна, по-моему, тоже чего-то ждет от меня.
Такое впечатление, что все чего-то хотят от меня! Вот и симпатичный пожилой мужчина смотрит строго и качает головой. Я в чем-то виноват? Понятия не имею ни о вине, ни о долгах и обязанностях. Это естественно, у меня же амнезия… Как, и во сне тоже?
С этой мыслью я просыпаюсь. Ничего себе! Все казалось таким реальным. Может, есть доля истины в моей предутренней галиматье? Или это шизофрения от травмы головы проявляется в виде цветных широкоформатных видений? Лучше пока не говорить об этом Стивенсону, залечит насмерть.
3.
После обеда всеобщее гулянье в парке. Сегодня поменяю тактику. Посижу немного в засаде, потом проеду по дорожкам, если не встречу, снова вернусь на свое место. Почему так важно ее найти? Спросить, почему плакала… Платок вернуть? Нет уж, дудки! Платок не отдам.
Не везет. Нигде не могу отыскать. А вдруг ее выписали? Не может быть. Просто знаю, что этого не может быть, и все. Точно - шизофрения.
А-а-атлична! Мне только ее не хватало в комплект к остальному.
Упорно тренируюсь. Упорно ищу незнакомку. Прошло четыре дня, я упорно продолжаю сходить с ума. А не спросить ли у Стивенсона о ней? Почему-то не хочется ни с кем делиться своей тайной. Подумал и рассмеялся. Да у меня тут сплошь одни тайны. Был бы в голове выключатель, чтоб повернуть его, ну, или щелкнуть… Бац! Все осветилось и прояснилось. Мечтать не вредно. Доктор заметил, что в последнее время у меня проснулся звериный аппетит. Наверное, потому что провожу время на охотничьей тропе. Сегодня снова пойду туда, не знаю, куда и буду искать ее, не знаю кого.
Свернул к своему муравейнику. На скамейке сидит девушка в бинтах. Ну, здравствуй, моя королева. Твой верный рыцарь спешит тебе на встречу на железном коне. Тыгыдым – тыгыдым – тыгыдым. Да. Колясочка – это тебе не Порш. Трудно будет поразить воображение дамы. А дама смотрит вдаль и не торопится замечать твое появление. Кашлянул. Она вздрогнула, дернулась, будто хочет вскочить и убежать. А ты еще считал себя симпатичным. Кашлянул еще раз, теперь, чтобы прочистить горло.
- Не уходите. Я не страшный.
- А я и не боюсь. Просто мне пора уже.
- Давайте поболтаем с вами чуть-чуть. Для начала хотелось бы познакомиться, но, увы! После аварии не имею чести быть знакомым с самим собой.
- Совсем-совсем? Тогда придумайте себе новое имя. Вам какое нравится? - Сочувствие не дает ей скрыться.
- Давайте вы будете называть имена, а я вслушиваться, какое мне нравится больше. Только русские.
- Григорий? Дмитрий? Павел? Петр? Александр? Олег? Илья? Андрей? Федор? Михаил? Роман?
Задумался. Показалось, что Андрей из ее уст звучит нежнее остальных, и тут же ощутил укол ревности. А вот возьму себе это имя! Назло.
- Андреем буду.
Посмотрела так странно, что понял – попал в точку. Что там у нее за Андрей был? А теперь буду я!
- А как мне вас звать-величать?
- Зовите Клавой, – улыбнулась грустно. Не хочет настоящее имя называть. Ну и пусть.
- Клава, вы должны поделиться со мной стратегически важной информацией… Какое сегодня число?
Удивленно подняла брови. Достала из кармана сложенную газету и протянула мне. Жадно впился глазами в колонку новостей, забыв, что хотел посмотреть число. Ни одна сплетня не всколыхнула в душе воспоминаний. Или просто волнения. Незнакомые фамилии и названия.
Она поднялась, кажется, с сожалением. Вот сейчас уйдет – и ищи ветра в поле. Давай, думай быстрее…
- Клава! А вы приходите завтра. И газеты приносите. Устроим политинформацию, а то что-то я основательно отстал от жизни. Как вам идея?
- Постараюсь.
Вот ведь женщины. По глазам вижу, что хочет прийти. Но конкретный ответ не дает, оставляет путь для отступления. Я ж ее не в ЗАГС приглашаю! Хотя туда, они обычно быстро соглашаются идти. Кивнула и ушла. Спина прямая, голова приподнята. Споткнулась, чуть не упала. Что-то сказала в полголоса сама себе. Или корню, попавшемуся под ноги именно тогда, когда пыталась изобразить гордое удаление. Смешная она, эта Клава. А с другой стороны, это так приятно, когда девушки начинают что-то строить из себя в твоем присутствии. Размечтался, покоритель дамских сердец на инвалидной коляске. Еще утром мечтал ее встретить, а, едва встретив начал разрабатывать наполеоновские планы захватнических войн. Нет, я все-таки не романтик. Я скорее практик. И практика у меня была… обширная.
Ночью организм устроил мне настоящую пытку. Сначала была знойная брюнетка. Она повисла у меня на плече в баре и так и не отцепилась до самого дома. Что она вытворяла в постели, я ни за что не возьмусь описывать, потому мой словарный запас выдал только «Ого!» и «Вау!» Потом я почему-то оказался на показе мод, и ко мне прилипла блондинка. Мой приятель смотрел, не отрываясь на ее шикарный бюст, но бюст интересовался только мной. В итоге мы втроем (я, она и бюст) отправились в отель. Не знаю, по какой причине, но домой было нельзя. Вскоре я уже перестал понимать логическое течение своего сна. Хоровод смазливых женских лиц (спасибо, что только женских!), стройных ножек, разгоряченных тел закружился вокруг меня, превращаясь в карусель. Меня целовали и ласкали, меня хотели, меня тянули в разные стороны… Если кто-то подумал, что это было фантастическое сексуальное приключение, то он сильно ошибся. Это был такой кошмар, что я невероятно обрадовался, проснувшись. Промокнул пот на лбу и облегченно выдохнул. Что там говорят на эту тему ученые: сон – небывалая комбинация бывалого? Неужели я вел такой бурный образ жизни? И ведь хватало здоровья… А может лучше не вспоминать? Начать все сначала.
4.
Сидел под любимой сосной и по минутной стрелке гадал – придет, не придет. Одна минута – придет. Вторая – нет. Третья – придет. На двадцать седьмой услышал за спиной легкие шаги. Обернулся. У нее замечательная улыбка – стеснительная, искренняя, задорная.
Принесла стопку газет на русском языке. Стали разбирать, что к чему. Приходится быть очень сосредоточенным, потому что если догадается, зачем позвал на встречу, больше не придет. А зачем позвал? Чтобы посидеть рядом. Послушать голос. Попытаться приручить маленького больничного эльфа. Она маленькая, но не могу сказать насколько ниже меня. Для этого придется встать рядом с ней, а этого я пока не умею. Пока. Завтра увеличу количество упражнений, сколько можно разъезжать на тачанке.
Взял с нее слово, что будет приходить еще. С ней так интересно. Моя Клава просто умница, что ни спросишь – все знает. И объясняет так терпеливо и понятно. В прошлом черные дыры, а настоящее, благодаря ей, постепенно наполняется фактами, событиями, именами. А еще она начала меня учить английскому. Подозреваю, что когда-то немного знал его, но очень уж немного. Мы встречаемся всего неделю, а я уже не представляю, как мог обходиться без Клавы. Потрясающая девушка. Когда идет дождь, она приходит ко мне, нет, врывается как озорной весенний ветер. Мы сидим на диване и разговариваем обо всем, что приходит в голову. Стараюсь не задавать себе вопросов, почему она не бросает меня, точнее, наши посиделки. Много раз спрашивал ее о личной жизни вне нашего санатория, но Клава молчит. Но обещала рассказать о своей первой любви на английском языке. Через несколько дней, когда немного подучусь.
А сны продолжаются. Вакханалий больше не было, все больше производственная тематика. Вроде я – большая шишка в компании, производящей модную одежду. И у меня море проблем, постоянно надо что-то кому-то доказывать, стараться быть на уровне, не разочаровывать близких. Только мой приятель понимает меня. Классный парень. Мы с ним пускаемся в отчаянные любовные приключения и рискованные авантюры, прикрываем друг друга на работе и перед родными. Он готов за меня в огонь и в воду, а я – за него. Два молодых флибустьера носятся по волнам жизни в поисках удачи и удовольствий. И Фортуна нам улыбается до поры до времени. Сны обрастают такими подробностями, что я все больше утверждаюсь в мысли - это мои воспоминания, выползающие под покровом ночи на волю. Неужели я и правда, жил такой странной жизнью?
5.
Клава пришла вместе с врачом. Загадочно переглянулись, и Стивенсон вытащил спрятанные за спиной костыли. Вот он, обещанный сюрприз! Я категорически отказался вставать, опасаясь потерпеть фиаско. Девушка попросила доктора выйти на несколько минут. Начала убеждать меня, что необходимо попробовать. Мне пришла в голову дерзкая идея. Шантаж! Стараюсь говорить низким вкрадчивым шепотом, от которого у Клавы появляются мурашки. Я их реально вижу!
- Клава, мне очень хочется тебя поцеловать, – она возмущенно топает ножкой и краснеет, но я продолжаю:
- Давай договоримся. Я попробую встать с костылями. А ты попробуешь вытерпеть мой поцелуй.
Она соглашается неожиданно быстро, я почти счастлив. Только ее глаза подозрительно блестят. Маленькая плутовка, кажется, придумала, как отвертеться. Она зовет Стивенсона, мне вручают костыли, помогают подняться. Вместо того, чтобы ждать, когда нечаянно покачнусь и рухну, выжидаю момент, когда она приблизится. Вижу цель, верю в себя… Клава подходит и целует меня в щеку, произносит хвалебные слова, предназначенные скорее для врача, хочет отступить, но я уже держу ее одной рукой за талию. Не зря столько качал мышцы. Она беспомощно озирается, но Стивенсон, хмыкнув, выходит за дверь. Девушки даже не подозревают насколько у нас развито чувство мужского братства. Она пытается отодвинуться, но я снова шепчу, заставляя ее краснеть:
- Если ты меня оттолкнешь – я сейчас упаду и переломаю все кости. Неужели я такой страшный или противный? Всего один поцелуй.
Клава ничего не говорит, но я чувствую, что внутренне она больше не сопротивляется. Наклоняюсь к ее лицу, осторожно прикасаюсь губами к векам. Она ожидала другого. Чтож, всегда рад обмануть чьи-то ожидания. Не впервой. Длинные ресницы щекочут мои губы. Почему-то кажется, что все это уже было. Ее дыхание на моей шее. Порхание ресниц по губам. Гибкое податливое тело под рукой. Легкий волнующий запах. Дежа вю. Заглядываю в глаза, и на меня обрушивается коктейль из растерянности, боли, нежности. Потрясающе. Это отражение моих собственных эмоций. Мы чувствуем синхронно, поэтому я первым отвожу взгляд. Не хочу, чтобы прочитала все мои желания. Боюсь, что они не отзеркалятся в огромных карих глазах.
Смотрю, чувствую, хочу, боюсь. Живу. Несколько дней назад я не хотел ничего. Существовал подвешено в бесконечном тумане. Стало вдруг страшно. Не должны все устремления и все желания быть сосредоточены в одном человеке. Это неправильно. Тут же нахожу оправдание – амнезия, частичная неподвижность, замкнутое иноязычное пространство. Это многое объясняет. Теоретически. А практически – я догадываюсь, какими на вкус будут ее губы. Я знаю. Проверить или нет? Целую долго и, кстати! - небезответно. Словно возвращаюсь на Родину после кругосветного путешествия на плоту. Не помню имен встречающих домочадцев, не узнаю родные пенаты, но понимаю, что дома.
- Четыре минуты, – ее голос возвращает меня в реальность.
- Что - четыре минуты?
- Ты стоишь уже четыре минуты. Трудно?
Я осознаю, почему так тяжело и непривычно. Костыли. Окунулся в ощущение близости Клавы и успел забыть о них. Неужели прошло всего четыре минуты? Начал поворачиваться, чтобы шагнуть к кровати, неловко двинул металлическую подпорку, потерял равновесие. Девушка подставила плечо, обхватила меня обеими руками. Не упал. Несколько секунд блаженства и я уже сижу.
- Устал?
- Будто пробежал кросс или отыграл футбольный матч.
- Ты - мой герой. Отдохнешь, а завтра установишь рекорд – пять минут. Или даже все шесть. Но только без глупостей.
Под глупостями она подразумевает поцелуй.
- А ты будешь рядом, поддержишь, как только что? Как всегда.
Последние два слова вырвались нечаянно. Ее глаза удивленно уставились на меня. Показалось, что в них мелькнуло что-то… И тут же пропало. Не смог сформулировать что именно.
Было. Все уже было.
6.
У меня появился распорядок дня. Подъем, визит врача, гимнастика. Завтрак, процедуры, гимнастика. Обед, выполнение задания по английскому, прогулка с Клавой, занятия, беседы, несколько шагов с костылями, снова общение. Перед сном гимнастика.
Поставил себе цель – никакого снисхождения. Я не жалею себя. Клава не жалеет меня. Обниматься-целоваться, конечно, хорошо. Просто замечательно. Но никак не могу отделаться от ощущения, что мы были раньше знакомы. Не просто знакомы, а близки. Дружны? Влюблены? Уж слишком она готова помогать. Всегда на подхвате. Хочется доказать ей, что у меня есть воля. Характер. Что, неудачник и размазня – это не про меня. Это я должен быть могучим дубом, вокруг которого обовьется нежная и гибкая лиана. Вьюн. Лоза. Тьфу, поэт доморощенный, больнично-ущербный. В ботанике ты точно дуб дубом.
Оказывается, когда я стою, Клава на голову ниже меня. Маленькая. Нежная. С железной выдержкой. Дал себе слово – поцелую еще раз, только когда встану без костылей. Не могу я перед ней быть слабым. Но никто не запретит мне случайно коснуться руки над разговорником. Или придержать за талию, за локоть при удобном случае. «… Краснеть удушливой волной слегка соприкоснувшись рукавами». Отказаться еще и от этого – выше моих сил.
Я-со-шел-су-ма-а. Мне-ну-жна-о-на-а-а.
Навязчивый мотивчик.
Сегодня идет дождь. Клавы нет. Все чувства обострены, направлены в сторону двери. Но звук приближающихся легких шагов не долетает до ушей. Зрение не фиксирует возникновение тонкого силуэта в распахнувшейся двери. Тревожно.
Через час ожидания тревога перерастает в панику. Я усаживаюсь в коляску, пристраиваю между спиной и спинкой костыли и выезжаю на улицу. На моем пепелаце только пропеллера не хватает. Дождь, неожиданно холодный и сильный, обрушивается на меня сверху, с боков, отовсюду. Пытается помешать. Я прищуриваю залитые водой глаза, резким движением головы откидываю назад мокрую челку и упорно кручу руками колеса. Забыл спросить, можно ли пользоваться под ливнем электроникой, управлять креслом.
Добираюсь до коттеджа примирившийся с непогодой, не чувствуя ледяных и грязных рук. Ее дверь. Я уже провожал ее до временного жилища, но ни разу не заходил внутрь. Пандус не предусмотрен, поэтому я рад, что захватил свои подпорки. Мой Эверест – три ступени на крыльце. Все бы ничего, да руки плохо слушаются. В этот момент охватывает отчаянье. Странное. Не мое – ее. Каждой клеточкой чувствую, что ей сейчас плохо. Неужели меня остановят несчастные три ступени?
Толкаю дверь, переношу частями вес через порог. Тум. Тум. Шарк. Еще одно движение – я уже весь в полутемном коридорчике. Угадываю направление, маленькая комната тоже в полумраке. Дневной свет, приглушенный свинцовой тучей, пробивается сквозь жалюзи. Она сидит в кресле, обняв колени, уткнувшись в них носом. Дотягиваюсь до стриженных прядок, хочу погладить. Стоп. А где бинты?
Она, не поднимая лицо, бурчит что-то о незваных гостях. Хлюпает носом.
Зажигаю настольную лампу и с трудом опускаюсь в кресло напротив.
- Клава, что случилось?
Она опускает голову еще ниже, прячется за джинсовыми коленками. Мне видно плечи и два-три позвоночка, уходящих под ворот футболки.
- Ты себя уже видела?
Непонятное движение должно обозначать мотание головой. Нет. Трусишка. Ласково прошу:
- Посмотри на меня. Вместо зеркала. По глазам прочтешь, стоит ли волноваться. Девочка храбрая моя. Посмотри.
Она замирает. Потихоньку приподнимает голову, напоминая черепашку, выглядывающую из-под панциря, решившую, что опасность миновала. Ее лицо прекрасно. Именно такое, как я себе представлял. Тонкий шрам от уха к подбородку пока красноват. Но потом обязательно побелеет и станет незаметным. Несколько мелких отметинок я вообще не заметил из-за освещения. А если сделать пластику еще раз, потом… Но обо всем этом я подумал позже.
В тот миг я лишь уставился на нее, как загипнотизированный и выронил костыль. Под ужасный грохот Клава распрямилась, как сжатая пружинка, вскочила, выбежала в ванную комнату. Конечно, там же есть зеркало.
Вернулась повеселевшая. Подняла костыль, пристроила к стене.
- Боже! На кого ты похож? – Это она увидела мои грязные до локтей руки. А потом дотронулась до джемпера.
- Да ты весь мокрый! И ледяной!
Бросилась оттирать руки полотенцем, намоченным в горячей воде. Стащила свитер, футболку. Заставила пересесть на диван, снять брюки, замотала в одеяло. Сбегала к медикам, выпросила спирт. Плеснула треть кружечки с цыпленком. Ну, спирт, не виски… Обжигающее тепло разливалось внутри и тогда я начал постукивать зубами. Озноб до трясучки. Клава выковырила мой торс из одеяла, словно наполовину очистила от кожуры банан. Проворные ручки с неженской силой бросились растирать пролитый на меня спирт. Сопротивления она не воспринимала в принципе, мать-командирша. А я сопротивлялся изо всех своих пьяных сил. Особенно, когда она закончила со спиной и грудью, уронила меня на диван, накрыла с головой, принялась растирать ноги. Ужасно стыдно. Я не ребенок! Ну, если только так. Нежнее. Да, еще чуть выше. Она уловила момент, когда я притих, натянула одеяло вниз, подоткнула.
- Я сделала все, что смогла. Заболеть ты не должен.
Глупышка. Она думает, меня бьет дрожь из-за ливня. А меня колотят, рвут на части воспоминания. Колбасят и плющат, выворачивают и крутят в центрифуге, бросают из невесомости в стремительное падение, долбят яркими вспышками в мозг. И в центре всех картинок, всплывающих из небытия – она, моя Катя. Прикрываю глаза, чтобы лучше рассмотреть, что там, под веками. Пропускаю мгновение погружения в сон.
