ЗЕРКАЛО
Пейринг: Катя/А
- Уходи.
- Нет.
- Уходи сейчас. Ты все и всем уже доказала. Теперь иди. Никто тебя не осудит.
- Ты снова об этом. Разве мы не все еще выяснили?
- Тебе нечего здесь больше делать. Это берлога холостяка. Благородным девицам здесь не место. Нам обоим врозь будет только лучше, ты же знаешь…
- Я так не думаю.
- Оставь меня в покое.
- Ты повторяешься.
- Ну почему, почему ты никак не хочешь понять, что как раньше уже не будет? Никогда! Ты одна на что-то еще надеешься... Пора спуститься с небес на землю. НАС больше нет!
- Ты, как всегда, не очень убедителен, - тихо ответила она.
- Думаешь, ты особенная, необыкновенная? - на какие-то секунды в воздухе повисла напряженная пауза. - Нет, милая, ты такая же, как все - просто дичь, на которую я охотился. И заметь, охотился весьма удачно. Поиграли в высокие чувства - и довольно. Было неплохо, но теперь я устал. Ты мне надоела. Я кобель... кобель, который гуляет сам по себе. Всегда им был, им и помру. И не смотри на меня так… Да, кобель! Правда, теперь цепной... Ну, да ничего, буду принимать проституток и наслаждаться жизнью!
- Я не верю тебе, - удивительно, но голос ее был все так же спокоен.
- Ты же знаешь, я никогда не упускал возможности поставить нашего мажора на место. Отбить тебя у этого драчливого петуха было несложно. В конце концов, это было делом чести. Но все когда-то кончается, не так ли? Повеселились - и будет. Самое время паковать чемоданы и возвращаться в объятия безутешного героя. Он ведь все еще ждет, когда ты наиграешься в мать Терезу и осчастливишь его прощением. Видишь ли, детка, бабское счастье - не мой конек. Ты просто ошиблась дверью. Бывает. Иди. Нарожаешь ему детишек, раскормишь домашней жратвой, а там, глядишь, и наладится все.
- Хочешь сообщить ему об этом лично? Вот, - она неторопливо протянула ему телефон, - с детства питаю слабость к радиопостановкам.
Он все еще старался не выйти из роли, но ее непробиваемая и чуть насмешливая уверенность во взгляде все-таки вывели его из себя, и он сорвался.
- Убирайся! - выкрикнул он, ухватился за диванную подушку, до которой едва смог дотянуться, и со злостью швырнул в нее.
Она не успела среагировать и увернуться. Громко фыркнула, откинула с лица волосы и удивленно захлопала ресницами.
- Однако... И? Может, еще и побьешь меня?
Она обошла широкую кровать, на которой он полусидел-полулежал, и присела на край, подогнув под себя одну ногу.
- Ну, так как? Хочешь меня ударить? - протянула руку, коснулась его вмиг напрягшегося живота и, не спрашивая разрешения, двинулась ниже, под пояс домашних брюк.
Он держался из последних сил, вперив в нее немигающий взгляд, и только сильнее сжал челюсти, от чего на лице напряженно задергались желваки.
- Нет, ты не хочешь меня прогонять, - удовлетворенно отметила она. - Ты хочешь совсем другого. И мы оба знаем чего.
Раздосадованный слишком красноречивой реакцией своего тела на ее прикосновения, он раздраженно оттолкнул ее.
- Что ты хочешь? Облагодетельствовать убогого? Не надо. Слишком щедрый дар. Мне столько не унести, - его тонкие губы, только что изогнутые в кривой усмешке, снова упрямо сжались. - Уйди.
Проигнорировав его слова, она быстро переместилась, сев на него верхом, и принялась расстегивать пуговицы его рубашки. Он опять остановил ее, грубо дернув за обе руки и прижав их к постели.
- Ты хоть слово слышала из того, что я сказал? Хоть одно?!
Она вздохнула.
- А если бы я вот так же гнала тебя? Ты бы ушел? Ушел бы?
- Да.
- Снова врешь, - и после секундной паузы добавила: - Ты мое зеркало. Будь я на твоем месте, поступала бы так же. Ну... разве что руки... так больно стиснуть не смогла бы.
Он бессильно прикрыл глаза и разжал пальцы, ослабив хватку.
- Легче сдвинуть с места ослицу, - устало произнес он.
- Или осла.
- Ты невыносима.
- Я скучаю, - она склонилась над ним, несмотря на все еще скованные руки, потерлась лбом о колючий подбородок и шепнула, глядя ему глаза: - Поцелуй меня.
Он отпустил ее запястья, позволив обнять себя, и сам обхватил ладонями ее лицо.
- Что ж ты со мной делаешь?.. Ведь рано или поздно все равно уйдешь. Лучше сейчас...
- Поцелуй меня.
Еще секунду он колебался, но оттолкнуть ее не смог. Приник к ней губами, поддаваясь ее напору, уже с трудом справляясь с взбунтовавшимся желанием.
Они целовались ненасытно и совсем не трепетно, прижимаясь друг к другу все теснее. Внезапно она отстранилась, с трудом переводя дыхание, и выпрямилась. Провела кончиками пальцев по его лицу, груди, остановилась на широких плечах, поглаживая упругие, жилистые мышцы, и улыбнулась.
- Как же я по тебе скучала... - приподнялась, чтобы стянуть с него брюки и тотчас впустила его в себя, издав короткий то ли вздох, то ли всхлип.
И все, что мучило его до этой минуты, разом отошло на второй план. Только одно занимало его в этот момент - ее дурацкий шелковый халат, который почему-то все еще оставался на ней. Он дернул невесомое одеяние за полу, и оно легко соскользнуло с плеч, открывая его затуманенному взору ее всю.
Руки сами потянулись к ее груди, и она тут же накрыла его кисти своими, блаженно прикусив губу, а он мял податливое тело, от которого уже успел отвыкнуть, пьянея с каждой секундой все больше и больше.
Он попытался сесть, приподнявшись на вытянутых руках, но она не позволила, пихнула его назад, и сама склонилась к нему, подставляя для поцелуя улыбающиеся губы. И он без промедления впился в них жадно и требовательно, до боли сжимая ее вспотевшую спину. Она с усилием высвободилась из его объятий и зависла над ним лицом к лицу.
- Что?.. Что случилось?..
- Скажи мне... Я знаю, знаю... но просто хочу еще раз услышать... пожалуйста...
Он замер на мгновение, словно решался на последний шаг в пропасть, после которого уже не будет пути назад, притянул ее к себе, так что она уткнулась носом ему в шею, и прошептал прямо в ухо:
- Люблю... я люблю тебя.
- И я тебя люблю, - отозвалась она в ответ. - Слышишь? Люблю... и не могу больше...
Она порывисто оторвалась от него, вернувшись в прежнее положение, и задвигалась отчаянно быстро, уже без остановки.
Он не мог сдержать ее натиска и контролировать себя уже тоже не мог. А она все неслась, будто нарочно подгоняла его. И он сдался. Зажмурился и содрогнулся, отпуская себя.
- О, Господи... Люблю тебя... Катя!..
Она дремала у него на плече, а он смотрел в потолок и одной рукой расслабленно поглаживал ее по спине. В другой руке тлела вожделенная сигарета.
Он сделал очередную затяжку и покосился на Катерину. Раньше он никогда не позволял себе курить в квартире, всегда выходил на балкон, к тому же Катя не выносила запаха табака и теперь почему-то особенно. А он, точно на зло ей, демонстративно закуривал в ее присутствии, однако выбить ее из колеи ему так ни разу не удалось. Она молча открывала окна и так же молча выходила из комнаты.
В последнее время ему вообще на все было наплевать. Он курил, когда хотел и где хотел, орал, язвил и вовсе вел себя по-свински. Она стоически переносила его скверное поведение и даже более того, злила его в ответ, да так, что последнее слово всегда оставалось за ней.
Вот и теперь он снова проиграл. Он знал, что пожалеет об этом, но не сегодня. Завтра. А сейчас ему хорошо, так хорошо, как давно уже не было. И он будет смаковать эти мгновения, возвращаясь к ним в памяти, еще долго. Кто знает, когда такое случится вновь и случится ли…
Вот такие моменты их близости за последние полгода можно было сосчитать на пальцах одной руки. И всякий раз после он не мог отделаться от ощущения брезгливости по отношению к себе. Ну, кто он теперь? Всемогущий и ужасный Александр Воропаев? Нет, теперь он раненый зверь, запертый в четырех стенах и издыхающий от голода, лишенный возможности охотиться и доказывать свое превосходство.
И даже секс с любимой женщиной приносил ему больше боли, чем радости. Еще совсем недавно он всегда и везде был хозяином положения, в том числе и в постели. А если позволял женщине «оседлать» себя, то только для того, чтобы дать ей понять, что он поддается ей намеренно, но ненадолго, разглядывал ее как пресытившийся кот, вгонял в краску и снисходительно ухмылялся. А сейчас?
Сейчас все иначе. Он больше не может нагнать ее одним прыжком, зажать в углу и, поразив своей нахальной самоуверенностью, заставить умолять взять ее прямо здесь, да где угодно, только сейчас же.
Подобные шалости остались в прошлом. Даже в спальне опрокинуть ее на спину и подмять под себя он тоже больше не мог. Все, что ему осталось, - это смиренно принимать ее снисхождение. И что бы она ни говорила, как бы ни клялась в своих чувствах, это не любовь. Это иллюзия, ее наивное заблуждение, но и оно в конечном итоге рассеется как дым. Потому что пара – это всегда двое, но никак не полтора. И каждый божий день он пытался убедить ее в этом.
Зазвонил телефон. Катя зашевелилась у него на груди, подняла голову и, прищурившись, огляделась вокруг в поисках трубки. Увидела ее на комоде у противоположной стены и недовольно поморщилась. Катин короткий халатик в японском стиле сиротливо свисал с подлокотника кресла, и ей пришлось перегнуться через Александра, чтобы дотянуться до него. Она ловко подцепила и сдернула расшитый мифическими драконами шелк, обнажив сияющий металлический обод над колесом инвалидной коляски.
Телефон все не унимался. Катя успела одеться и взять трубку. Пока разговаривала, она неотрывно следила за тем, как Александр, играя накачанными мускулами, подтянулся на сильных руках и перебрался в свое «умное» кресло. Тихонько зажужжал электропривод, и коляска плавно тронулась с места.
- Это Кира.
Александр подъехал к шкафу и достал смену белья.
- Я в душ.
- Она хочет заехать сегодня вечером.
- Зачем? Спросить, что сказал доктор или снова пожаловаться на Жданова? И то, и другое она могла бы обсудить с тобой. В обоих случаях ты осведомлена куда лучше меня, - развернулся и «пожужжал» в сторону ванной.